Дети закрытого города

Глава 17. Главные враги

Март поставил перед ним чашку с мутной бурдой, которую торжественно обозвал «кофеём», а у Антона не было сил даже стереть ладонью мокрый круг, оставшийся от чашки.

— У тебя такой вид, как будто всю ночь отчёты начальству писал, — радостно резюмировал товарищ. — Круги под глазами на пол лица. Правда что ли писал?

Кофе отвратительно пах, Антона и без того мутило. Одним пальцем он отодвинул от себя чашку.

После недавнего раскрытия Март просто расцвёл, даже выгладил рубашку. Он получил похвалу от начальства, и все сразу же позабыли об угрозе увольнения, хоть за спиной его так и маячили прогулы да куча нераскрытых дел. Упоённый успехом Март заявил, что теперь-то он быстро расправится со всеми ними.

У Антона не было времени выспрашивать у него, как же всё-таки удалось найти убийцу Игоря, да ещё и в такие рекордные сроки, ведь там и правда не было ни единственной зацепки. В ту самую ночь они потратили много времени на пустые звонки и объяснения, а потом всем оказалось не до убитого. А потом у Антона не осталось сил, желания и даже интереса, хоть он и видел, как не терпится Марту рассказать. Но сам он первый не начинал, то ли из вредности, то ли из гордости.

Он открыл окна, хоть на улице с утра стояла та ещё погодка — склизкая осень с колючим дождём.

— Темновато как-то, — пожаловался Март и вдобавок включил свет.

Антон признался бы, что светлее от бледного желтоватого пятна под потолком не становилось. Мерзкая хмарь на небе делала утро не утром, а скорее промежутком между одной и второй ночью — как подземный переход, где мигают лампы в железных намордниках, где давят стены. По ногам ощутимо тянуло ветром, но вставать и закрывать окна сил тоже не было.

— Ну и как же порешили паренька? — собрался, наконец-то, Антон, хоть выдавливать из себя слова казалось худшим наказанием.

— А это — самое интересное, — заявил Март, с видом Шерлока Холмса стоя у окна и пытливо вглядываясь в горизонт. — Рано утром он вышел из дома по каким-то своим делам. Знаешь ли, родители там не очень-то за ним смотрели, даже толком не смогли сказать, куда и зачем он пошёл. Но утро же, не ночь, вот и отпустили.

— Короче, — попросил Антон, хватаясь за голову. Виски ныли немилосердно.

— Короче — он случайно попался под руку одному психу. Пристукнули мелкого, даже патруль на крик не прибежал. А психа этого мы давно уже ищем. — Слово «мы» он выделил голосом так, будто сам был матёрым сыщиком, а Антон — зелёным курсантом, который восторженно выспрашивал его. — Он ещё троих убил, вот ребята в архивах нашли. И псих этот уже во всём сознался, кстати.

В голосе переливалась всеми цветами радуги гордость. Ещё бы — серийного убийцу поймать. Мысли разбегались, разлетались от Антона цветными вспышками, и он никак не мог сообразить, какие ещё дела Март успел повесить на несчастного мага, и вообще откуда он это всё выкопал.

— Стой. Не спрашиваю, зачем. Маньяк, так маньяк, демоны с тобой. Я только не пойму, как он его убил. Я… да никто раньше такого не видел. Паренёк был как живой.

— Да, это, конечно, хороший вопрос. И мы работаем над этим. Работаем. — Март с самым суровым видом шмякнул по столу ладонью. — Ладно, поболтали, и хватит. Нужно браться за дело.

Антон хорошо знал, что последует за этой фразой. Март спуститься в кафетерий на первый этаж, там будет цедить кофе и, цепляя то одного, то второго слушателя, рассказывать о том, как блестяще поймал серийного убийцу, и раз от разу ловко отделываясь от вопросов о том, как он, собственно, вышел на его след.

— Темновато здесь, — пробормотал он напоследок и вышел.

В кабинете давно повисла туманная поволока.

В школе было сумрачно от низко повисших туч, даже первоклассники оглядывались затравлено, притихали. Директорский кабинет оказался заперт, но в коридоре Вету поймала Лилия. Завуч была не то что белая — прозрачная, как белёсая дымка над городом, и без шали. Сегодня — без шали, как будто бы в трауре. Тёмно-зелёная блузка и юбка в тон, сильно ниже колен. Раньше Вета не замечала, как скорбно выглядят руки Лилии, сцепленные в молитвенном жесте у груди.

— Большая трагедия, — сказала она в голос, не замечая, с каким ужасом смотрят на неё мамы первоклашек.

Вета нащупала рядом с собой подоконник и удержалась, не села на стул вахтёрши, хоть та и вскочила, решив, наверное, уступить место.

— Родители говорят, она вечером ушла гулять и не вернулась. Утром нашли её тело в реке, недалеко от набережной. Пока что говорят, что она сама…

Вета всё-таки села на неприятно нагретую чужим телом подушечку. Убрала с лица волосы — она только что вошла, не успела ни снять плащ у себя в подсобке, ни расчесаться. Наверное, пятиклашки уже ждут под дверью, донельзя серьёзные прижимают учебники к груди.

— Почему? — спросила Вета.

— Её травили в школе, вы должны бы знать. Наверное, девочка не выдержала. — В голосе Лилии больше не было похоронной скорби, но Вета подумала, что ей очень бы пошло выступать на похоронах: «Мы все запомним усопшего как прекрасного человека…» человека? Мага?

В голосе Лилии теперь было только назидание: «Вы плохой учитель. Плохой, самый отвратительный».

— Я знаю, но она бы сказала мне.

Лилия выразительно поджала губы. Учителя, как и актёры, — поняла Вета, — всё должны делать очень выразительно, чтобы их поняли правильно. Чтобы никто не упустил воспитательный момент.

— Она бы сказала вам, что собирается покончить с собой?

Жутко непедагогично обсуждать такие темы прямо в холле — мамы дёргают первоклашек за руки, уводят их подальше. Дети оборачиваются с интересом. Вряд ли они понимаю, о чём речь, но если запретно, значит интересно, разве нет?

Вета вспомнила, как гуляла ночью по набережной, но позже ушла оттуда. Вот бы ей задержаться…

— Да. Она бы сказала. Мы с ней часто разговаривали, — выпалила Вета без тени сомнения.

«Вы обещаете любить меня?»

Она похолодела. Мурашки побежали по спине, пальцы вцепились в колени, оставляя, наверное, царапины и синяки.

«Обещаете?» — требовала Рония, а за её спиной влажно ударялась о бетонный парапет Сова.

— Я не знаю, — вздохнула Лилия, разом превращаясь в уставшую и почерневшую от переживаний, немолодую уже женщину. Потёрла переносицу. — Неужели вы не видите, что происходит? Это страшно, страшно.

— Так сделайте что-нибудь, — закричала Вета в голос, потому что вдруг явственно ощутила, что за маской усталости и горя Лилия прячет что-то другое. Маску срочно требовалось сорвать, было очень важно увидеть её настоящее лицо, но Вета опять готова была скорчиться от беспомощности.

Осознание прошло внезапно, как проблеск молнии в небе — они взяли её только для того, чтобы всё на неё свалить. «Неопытный педагог. Не умеет работать с детьми. Не досмотрела…» И поэтому ушла Жаннетта. И поэтому так взвыл директор, когда Вета принесла заявление.

Жаннетта сказала: «Потому что ты ничего не знаешь. Ты из другого города».

— Сделайте хоть что-то, — зашипела она сквозь зубы. От неё уже шарахались, как от прокажённой. И вновь вошедших в холл утаскивали прочь: вдруг свихнувшаяся учительница примется швыряться вещами! — Вы же знаете, что здесь происходит. Я вижу, вы знаете! Почему вы ничего не делаете? Дети умирают.

Лилия шагнула назад, поправляя очки. Не испуганная, нет, ни капли. Она снова притворялась, и на этот раз притворялась ошарашенной — ну разве можно так вести себя, Елизавета Ник…

— Что с вами? Понимаю, переутомились, но нужно же держать себя в руках, Елизавета Николаевна. На вас вообще-то дети смотрят. Идите умойтесь. Или нет, лучше идите домой, отдохните там. Я попрошу Розу провести ваши уроки, она сумеет.

Бескровные губы сжались в презрительную линию, и Вете захотелось вцепиться ногтями в её бесстрастное лицо, в маску, которая выражала всё, что нужно, и скрывала всё, что нужно. Сердце бешено колотилось о черепную коробку, и туман застилал глаза. Не белёсый, как над городом, — чёрный туман ярости.

Она почти слышала, как шептались за спиной. Почти видела перекошенные, жадно повёрнутые в их сторону лица. Мелькнула мысль — если выставить себя совершенно сумасшедшей, может, её выгонят из школы насовсем? Обязаны же будут выгнать. Сладкая мечта.

— Я не уйду, — сказала Вета, успокаивая сбившееся дыхание. — Я останусь. У меня сегодня урок с моим классом.

Она уходила по коридору, мимо распахнутых дверей, и каблуки норовили подвернуться. Первоклашки прижимались к стенам.

В коридорах школы шумела большая перемена. Меловая пыль и просто пыль стояла в воздухе пеленой, и Вета открыла окна в кабинете, чтобы хоть немного проветрить. Цветы пришлось переставить на парты, а самой закрыться в подсобке — уже по-настоящему осенний ветер пробирал до костей.

Она опустилась на своё место за столом, бросила беглый взгляд на кленовую аллею, и почти сразу же заметила Антона. Сердце больно укололо. Она схватила плащ и, кое-как заперев кабинет, слетела по лестнице вниз. Вета не знала, сколько Антон там уже стоит — может быть, собирается уходить?

Дети цветным потоком шапочек, курток и ранцев неслись к выходу из школьного парка. Монохромные и серьёзные старшеклассники стояли у спортзала группками, ёжились под осенним ветром, поднимали плечи, но в школу не шли.

— Привет, — сказал Антон простуженным голосом. — А у вас, оказывается, кого попало в школу не пускают.

Она попыталась улыбнуться — и так прекрасно знала, что не пропустить его вряд ли кто-то смог, разве что повозмущались бы вслед.

— Ага. Меня саму сегодня пытались выгнать.

— …Ещё она меня ущипнула, и я потом потеряла жёлтый фломастер, — увлечённо рассказывала маме девочка с двумя бантами в рыжих волосах. Мама увлекала её за руку дальше, к воротам.

— А где ты его потеряла?

— Там, где сидела.

— А где сидела?

Голос почти утих, но Вета видела, как девочка пожала плечами:

— Да везде.

Они оба смотрели на девочку, та подпрыгивала на каждом шагу, и волосы её были такого же цвета, как опавшие листья. Смотрели, может быть, потому что слов друг для друга больше не было.

— Знаешь, что, — сказала Вета, непривычным чужим жестом потирая шею. — Прости. Я вчера перегнула палку. Я не хотела, чтобы ты уходил. Ты мне нужен.

Улыбаться было невыносимо, от этого ныли губы и зудели виски. Ветер давно залез под плащ и сидел теперь там, притихнув, но всё ещё холодный и злой. Вета сложила руки на груди, чтобы сохранить остатки тепла.

— Ты прости, что я наговорил тебе всякого. По-идиотски вышло, понимаю. И рассердилась ты за дело.

Ей было жутковато смотреть в его лицо — как будто смертельно больного, всего в тёмных тенях. Вета вспомнила, что хотела уехать, вспомнила свою сегодняшнюю догадку, потом — что ей предстоит урок с восьмым «А», и ей стало совсем невыносимо.

— Пойдём прогуляемся, я уже видеть не могу эту школу.

Она подумала и взяла его под руку. Если из окна на них смотрит Лилия — пусть пойдёт красными пятнами от злости. Демоны с ней и с её непедагогичностью.

Удивительно, но за кованой оградой захотелось дышать, пусть и сумерки лежали на крышах домов похоронной шалью, прямо сейчас ей хотелось дышать и жить дальше. Ещё три часа до урока со своим классом. Что она им скажет?

— Я слышал про Ронию, — сказал Антон. — То есть, как услышал, так и приехал. Она же из твоего класса, да? Как обстановка?

Растворялись в серой мути тумана цветные дети, рассыпались, как горох из мешка, из ворот школы и тут же скрывались, таяли, разбегались по подворотням. Посреди тротуара замерли две подружки, коса одной расплелась совсем, и пряди блестящих волос лежали на плече. Они бросились в сторону, через дорогу.

Вета ощутила на своей спине тяжёлый взгляд здания из белого кирпича. Школа. Уехать можно куда угодно, но взгляд раззявленных окон всё равно останется за левым плечом.

— Если бы могло быть ещё хуже, я бы сказала так. Но всё по-прежнему. Лилия корчится, от меня шарахаются ученики. Я вчера собиралась всё решить одним разговором, а сегодня я не знаю, о чём с ними говорить.

— Они придут?

Вета дёрнула плечом.

— Не знаю. Я сказала каждому. Почти что лично. Послушай. — Она резко обернулась к Антону. — Ведь нельзя вот так просто закрыть глаза! Сначала Игорь, теперь Рония. Ещё два ребёнка в прошлом году! Не могут вот так просто мереть дети из одного класса. Из одного класса одной единственной школы во всём городе. Так не бывает.

— Не бывает, — легко согласился Антон. Так легко, как может согласиться человек, который час назад только что головой не бился о стену, пытаясь ответить на тот же самый вопрос, и не ответил. — Но что тут можно сделать? Эксперты уже дали заключение — Рония всё сделала сама. Игорь… на счёт него история мутная, но тоже без особых вариантов. Убийцу нашли и, конечно, будут судить.

Она замерла, немного не дойдя до перекрёстка, и идущий сзади мужчина больно толкнул Вету плечом.

— Я не могу понять, — сказала она. — Есть что-то очень важное, а я никак не могу понять, что.

Закашлялся старый репродуктор у остановки. По таким иногда разговаривало внутригородское радио, передавали по утрам бодрые песенки, но не часто. Или Вета просто не замечала.

— Внимание, граждане объединённого государства, жители города. Сегодня утром Альмарейн объявил войну нашей стране. Мы до последнего надеялись решить затянувшийся конфликт мирным путём, но вероломное нападение на приграничные части не оставило нам выбора.

Вета смотрела по сторонам, и ей казалось, что все замерли в напряжённом ожидании. Сильный мужской голос. Кто это, интересно? Какой-нибудь офицер самого высокого звания, или мэр города? Они все понимали больше неё — все, совершенно точно.

— Что это? — спросила она.

Антон тоже слушал, приподняв голову. В сером небе варились серые кучевые облака.

— Призываю вас не впадать в панику. Все военные подразделения уже мобилизованы, мы держим ситуацию в руках.

Слова эхом разносились над городом. Она кожей ощущала, как они несутся, отталкиваясь от стен, как шепчут из каждого включенного «для фона» радиоприёмника. На ветках молчали птицы — тоже слушали, драматично задрав к небу головки с крепкими клювами.

— В город должны прибыть подкрепления. Прошу с пониманием отнестись к ужесточённому режиму. Въезд и выезд из города без особого приказа маршала запрещён для всех.

— Это что? — спросила Вета, ощутив вдруг болезненные спазмы в животе. Почему её больше всего расстроил запрет на выезд? Или, можно подумать, она раньше о нём не знала.

Антон пожал плечами, даже равнодушно так, обыденно.

— Это то, о чём я тебя предупреждал.

Она вспомнила ночь и сон о рёве самолётных турбин. Посмотрела в чистое небо и не могла понять чего-то очень важного.

— Ты не логичен, — сказала Вета капризно. — Ты меня не отвёз на вокзал, хоть и мог. Какой ещё город? Тут война, а ты меня не отвёз на вокзал.

— Я тоже надеялся, что всё уляжется. Ты не бойся. У нас так бывает.

Город разом ожил — к остановке подрулили автобус, зашуршали шаги и листья под шагами. Захрипела из репродукторов бессловесная музыка. Именно такую и хотелось Вете прямо сейчас. И чтобы все замолчали. Навсегда.

Ещё хотелось нервно рассмеяться, чтобы все увидели — её не волнует. В небе по-прежнему не было птиц.

Она думала, всё должно измениться в один миг, но некоторые двери классов были приоткрыты, и оттуда доносились размеренные голоса учителей. Спокойные, выверенные, как под линейку, отштукатуренные казёнными интонациями. Поскрипывал только что вымытый паркет у Веты под каблуками. Она снова долго мучилась с замком.

За окном лениво перешёптывались клёны. Вета села за учительский стол, не снимая плащ. Она не закрыла окна, и Роза не потрудилась, а только собралась, чисто вытерла свою половину стола и ушла. Было холодно.

— Это какой-то странный город, — сказала безглазому манекену — он был согласен, только кивнуть не мог. Кишечник почти вываливался из вскрытого гипсового живота, попробуй, покивай в таком состоянии. — Этому городу сказали, что война, а он… это какой-то странный город.

Если бы манекен мог, он бы покачал головой, несомненно. Вета очень боялась секунды, когда зазвенит звонок, и начнётся перемена. Ведь тогда до её встречи с восьмым «А» останется всего десяток скользких минут — ходить вдоль стен и переставлять цветы. И они придут — сейчас Вета была даже уверенна в этом.

Все девятеро. Она вспомнила, какие места будут пустовать, и прикрыла глаза. Девять. Сколько же их было раньше? То есть совсем раньше, задолго до её приезда? В старом журнале вычеркнуто две фамилии, одна из них — фамилия Жаннетты, и как только Вета сразу не заметила. Что произошло тогда — переехали в другой район, может? Ну да, хочется верить в добрые сказки. Сын Жаннетты сказал, что у него погибла сестра.

Рассмеяться бы этим мерзким мыслям, или спросить Жаннетту, но Жаннетта больше не ответит. И Лилия. Никто не ответит.

Вета вспомнила то важное, которое хотела выловить в собственных смутных размышлениях. В стопке контрольных работ не было листочка, подписанного Русланой. Попытаться бы его найти — и полюбоваться на круглобокую пятёрку, — но его там не было. Руслана ведь только в этом году перешла в самую престижную школу города.