Глава 17

Разыскивая наутро Гаррена, Доминика обошла весь монастырь. Заглянула она и в часовню, где решимость ее дрогнула в такт дрожащему огоньку свечи у статуи Богоматери.

Он нашелся в конюшне, где тепло пахло сытыми животными. При виде его загрубевших ладоней, гладивших гнедую лошадиную гриву, новая волна слабости поднялась к ее животу и опустилась к коленям.

Больше никаких сомнений — сурово напомнила она себе.

Расправляя на спине своего коня попону, он то и дело широко зевал. Доминика злорадно усмехнулась. Выходит, он тоже не выспался. Она зевнула следом за ним, и в этот момент Гаррен ее заметил.

— Хорошо спали? — с невеселой улыбкой спросил он.

Насупившись, она подавила зевок и уклончиво ответила:

— Не хуже вашего. — Когда она вернулась в спальню, то сиплые хрипы сестры вкупе с мыслями о нем продержали ее без сна до рассвета.

— Значит вы не спали совсем. — Он наклонился и подобрал с пола седло. — Как самочувствие сестры Марии?

— Ей будет тяжело ехать верхом. — Она погладила лошадиную гриву там, где только что были его ладони.

Гаррен понимающе кивнул.

— Поэтому мы наймем для нее телегу с ослом.

— Спасибо, — сдержанно ответила она, задушив в себе благодарность. Сегодня утром ему было отказано в добром отношении, иначе вести этот разговор было бы совсем тяжело. — Мне нужно поговорить с вами наедине.

Он забросил седло на спину Рукко и установил его поудобнее.

— Говорите здесь. Нас слышат только животные. — Он повернулся к ушастому ослу, который стоял в соседнем стойле. — Доброе утро, приятель. Ну что, готов к путешествию? — Он потрепал осла по холке. — Куда же они повесили твою уздечку…

— Вчера ночью… — заговорила она, обращаясь к его широкой спине, пока он перебирал развешенную на стене упряжь. Потом, умолкнув, сглотнула. — Посмотрите на меня, пожалуйста.

Он выполнил ее просьбу, и она немедленно о том пожалела. В его глазах, точно лучи солнца в листве, вспыхнуло нечто похожее на надежду.

Господь до крайности осложнил ей задачу.

Пока хватало мужества, она выпалила на одном дыхании:

— С Божьей помощью вы не дали мне утонуть, за что я вам благодарна. Однако меня смутило то, что Господь спас одну меня, но не мои записи. Я не знала, как это истолковать. Я думала, вы поможете мне с ответом, и потому… — Она перевела дыхание. — И потому я пришла к вам с признанием.

Глаза его потемнели, но продолжали смотреть на нее в упор. Осел требовательно толкнул его в бок, и он погладил его, не сводя с нее взгляда.

Она заговорила быстрее, торопясь покончить с самой сложной частью.

— Было глупо сомневаться в ответе, который я давно знаю. Мое место в монастыре. Господь даст мне знамение. Неважно, кто вы — святой, дьявол или просто человек, — но больше вы не сможете искушать меня. — Лгунья, лгунья! — закричало ее тело, трепеща под его взглядом, и она, чтобы заглушить его, почти сорвалась на крик: — Я не уступлю.

Закончив свою тираду, она вызывающе воззрилась на Гаррена. Щеки ее пылали.

— Оказаться женщиной вместо монашки — такая большая трагедия?

— Для меня — да.

— Наверное, я один знаю, кто вы на самом деле и чего на самом деле хотите.

Солома хрустнула у нее под ногами.

— Ничего вы не знаете. — Но знала ли она сама?

Он подхватил ее кисть и упрямо перецеловал все до единого пальчики, дразня кончиком языка чувствительные промежутки меж ними, пока из ее горла не вырвался стон.

Она хотела ощутить вокруг себя его руки. Хотела, чтобы его душа слилась с ее душою, чтобы он спас ее от одиночества. Но хотеть всего этого было нельзя.

Он прижал ее пальцы к губам.

— Что вы скажете, когда будете исповедоваться настоящему священнику?

Он знает. То, что творится у нее внутри — для него не секрет. Он знает, что с нею делают его ласки, знает, что она начинает слабеть от желания, когда он до нее дотрагивается.

— Почему вы хотите меня уничтожить?

— Я хочу спасти вас от жизни, которая вам больше не нужна.

— Неправда, нужна! — Она вырвала руку и испуганно уставилась на нее, как будто его поцелуи могли оставить на коже следы чернее чернильных.

— Чем так заманчива перспектива пожизненно славить неблагодарного Бога?

— Бог дарит мир и покой. — Сжавшись в комок под его беспощадным взглядом, она не чувствовала ни того, ни другого. — Место на небесах. — И еще одно. Самое важное. — Место, где можно писать, — прошептала она.

— Вы и сейчас пишете.

— Мне нужно нечто большее.

— Что именно, Ника? — Он взял ее за руки и накрыл их своими большими, квадратными ладонями, а взглядом срывал последние защитные покровы с ее души. — Скажите, что вам нужно?

Она отдернула руки.

— Пристанище! — Вся дрожа, она отвернулась и обхватила себя за талию, пытаясь удержать боль внутри. Глаза ее обожгло слезами.

Он обнял ее со спины, окружая своим телом, и она ненадолго позволила себе прилечь головой к его сердцу.

— Ника, но ведь свет не сошелся клином на монастыре. Мир огромен.

— Какая мне с того разница? — В коконе его объятий, под защитой его сильного тела, было невыразимо уютно, и она боролась с этим ощущением. — У меня нет денег, чтобы ездить по миру, как Вдова. Нет супруга, чтобы обо мне заботились, как о Джиллиан. Единственное, что у меня есть — это письмо. Единственное место, где можно заниматься письмом — монастырь. А единственный способ там остаться — стать монахиней. — Это признание далось ей тяжелее, чем все предыдущие. С каждым словом она говорила все громче. — Кроме монастыря у меня нет другого пристанища. Вы знаете, каково это — не иметь своего дома, быть никем и ничем?

Напротив, подрагивая ушами, жевал сено осел.

Гаррен замер, по-прежнему обнимая ее. Очень долго он молчал. А потом прижался лбом к ее макушке.

— Да, — выдохнул он, и ее волосы овеяло теплом его дыхания. — Я знаю. — Руки, обнимавшие ее, на миг напряглись и разжались.

Она слушала, как возится с упряжью и между делом негромко разговаривает с ослом. Когда она обернулась, лицо его было непроницаемым. Он словно опустил на шлеме забрало, и свет исчез из его глаз. Конечно, он знает. Он же Гаррен-из-ниоткуда.

Он повел осла наружу и на выходе задержался. Глаза его были пусты.

— Ника, ответов на ваши вопросы нет ни у меня, ни у вашего Бога, ни у кого-то еще. Ищите их в себе. — И он, не оборачиваясь, ушел.

Как ей последовать этому совету, если раньше все ответы исходили только от тихого голоса Бога, звучавшего у нее внутри?

Но пока Доминика смотрела, как он запрягает осла в телегу, у нее возникло ощущение, что она только что лишилась дома, о котором и не подозревала, пока не потеряла.


***

Гаррен шел последним, один. На его запястье свободно болтались поводья Рукко, а в ушах стоял кашель сестры. Две чашки травяного отвара не помогли. Позади скрипучей и узкой, как гроб, двухколесной телеги, шли, о чем-то перешептываясь, Доминика и Лекарь.

Вопреки всему, что произошло, он не мог отвести от нее глаз. Она созрела под его ласками, груди ее налились, синие глаза под дугами бровей стали темнее. Он сделал ее старше, печальнее, мудрее. Она станет еще печальнее, когда он сделает то, что должен.

А он, так или иначе, сделает это, ибо и без того был перед Уильямом в неоплатном долгу.

Мать Юлиана сказала, что ее жизнь почти не изменится. Ложь. О, ей по-прежнему будут доверять делать грязную работу, но она уже не будет жить в стенах монастыря, окруженная стайкой любящих сестер. Ее выдадут за какого-нибудь деревенского мужика, если вообще позаботятся выдать ее замуж, ведь у нее нет ни приданого, ни зажиточной родни. У нее нет ничего, кроме доброго имени.

А он отнимет у нее даже эту малость.

Вы знаете, каково это — не иметь своего дома?

Он знал. Даже слишком хорошо. Боль, которая прозвучала в ее восклицании, почти заставила его отступиться. Но только почти.

Он совершит свое злодеяние, и со временем она оправится, как оправился он, и тоже будет жить одним днем, ибо ничего другого ей не останется.

В его мысли вмешался перестук лошадиных копыт, долетевший откуда-то сзади.

Один за другим паломники подняли головы.

— Кто это? Грабители? — спросил Джекин, загораживая собой жену.

Гаррен прикрыл ухо от ветра и прислушался.

— Вряд ли. Лошадь всего одна. — И, судя по звуку, загнанная.

Саймон вытащил меч.

— Я посмотрю, кто там.

— Нет, — сказал Гаррен, садясь в седло. — Я проверю сам, а вы спрячьтесь.

Он развернул Рукко и поскакал по дороге в обратном направлении. Оглянувшись назад, он увидел, как Саймон и Доминика беспомощно сражаются с телегой, слишком большой, чтобы прятать ее в кустах, и у него защемило сердце. Захотелось крикнуть, чтобы она бежала, чтобы спасала себя, потому что он никакой не Спаситель и никого не спасет. Даже себя.

Дорога перевалила за холм. К ним приближался всадник, такой же худой, темный и взмыленный, как и его загнанная лошадь. Придержав Рукко, Гаррен обнажил меч и положил его поперек седла.

Человек тоже придержал поводья. Рука его на секунду зависла над рукоятью меча, а потом Гаррен с удивлением увидел, что ему машут.

— Гаррен, это ты? Это лорд Ричард.

Грубая, примитивная ярость устремилась по его венам к ладони, которая сжимала меч. Он не ответил на приветствие, и Ричард опустил руку.

С лордом Ричардом я ничего подобного не испытывала. Если ярость, которая бурлит у него внутри, выплеснется наружу, он оторвет Ричарду язык, пальцы, губы, любую часть тела, которая могла осквернить Доминику. Усилием воли Гаррен подавил гнев. Такой долгий путь Ричард проделал не затем, чтобы утолить свою похоть. Такими делами он предпочитал заниматься в удобной кровати в своей опочивальне.

Взмыленная лошадь Ричарда пошла шагом. Забрызганный грязью балахон с кроваво-красным крестом на груди выглядел на нем смехотворно. Зачем он приехал? Чтобы сообщить новости, которые подтвердят всю бессмысленность этого путешествия? Обещание, которое дал Гаррен, тяготило его сильнее, чем послание, лежавшее в котомке. Неужели он опоздал?

— Где остальные? — крикнул Ричард.

— Я отправил их вперед на случай, если бы ты оказался грабителем.

— Насколько я помню, до денег здесь рвешься один ты. — Тон Ричарда был пронизан презрением.

Он, верно, все знает.

— Как Уильям?

— Был жив, когда я уезжал.

Его затопило облегчение. Может быть, он живет верой в силу украденного пера? — подумал Гаррен и понял, что по-прежнему питает тайную надежду на то, что Господь сжалится над неверующим паломником и пощадит Уильяма.

— О чем ты, очевидно, сожалеешь.

Ноздри Ричарда раздулись от возмущения.

— Что ты несешь? Я еду помолиться о его выздоровлении.

Гаррен фыркнул. Он был готов биться об заклад, что Ричард верит в Бога не больше его самого. Просто он хочет каким-то образом использовать тех, кто действительно верит.

— А я-то подумал, что о своей душе.

— Грязным наемникам вроде тебя не понять. Если в моих силах сделать то, что спасет моему брату жизнь, я, разумеется, готов это сделать.

— Странно, что ты пришел к этому мнению только после нашего ухода. — Зачем все-таки он приехал? Что изменилось за эти шесть дней?

Не чувствуя в себе сил выпытывать у него ответ, Гаррен неохотно кивнул головой на запад. Ричард нарядился пилигримом, а значит имел право к ним присоединиться. Отказать ему без видимых причин он не мог.

— Они там, за пригорком. — Лошади поехали рядом.

На дороге, с мечом наготове их поджидал Саймон. Рядом стояла телега, завязшая одним колесом в грязи на обочине, а внутри, прижимая к себе пса, лежала и молилась, закрыв глаза, сестра Мария.

— Где остальные? — спросил Ричард.

— Спрятались.

— Все в порядке. — Ричард величественно помахал рукой с видом короля, вышедшего к толпе. — Я приехал, чтобы присоединиться к вам.

По кивку Гаррена Саймон опустил меч. Сестра открыла глаза и подняла голову, а Иннокентий, соскочив на землю, громко залаял. Когда сестра подтянулась к краю телеги, Саймон взял ее на руки, явно приложив для этого меньше усилий, чем когда держал меч, и помог спуститься.

— А, это вы, лорд Ричард, — сказала она. — Мы боялись, что нас преследуют грабители.

Под стременами лошади Ричарда скакал на своих коротеньких лапках Иннокентий и, щелкая зубами, никак не мог дотянуться до его сапог. «Давай, парень, прыгни чуть выше», — подумал Гаррен. — «Ты почти достал».

— Как видите, я не грабитель, а смиренный паломник, как и все вы. — Чтобы перекричать лай Иннокентия, ему пришлось повысить свой и без того пронзительный голос. Он бросил на пса злобный взгляд. — Когда я молился за брата, то получил указание свыше присоединить свой голос к вашим мольбам перед Господом и Блаженной Лариной.

Гаррен с отвращением смотрел, как из-за кустов один за другим выходят паломники, кланяясь Ричарду, как одному из Редингтонов, с уважением, которого он не заслуживал. Иннокентий и то лучше разбирался в людях.

— А где девчонка? — спросил его Ричард. — Что ты с нею сделал?

Гаррена куснуло чувство вины.

— Я — ничего. А ты?

Ричард с невинным видом приподнял брови.

— Гаррен, я всего лишь интересуюсь, в добром ли здравии те, кто находится под твоей защитой. Или Уильям заплатил тебе только за то, чтобы ты заботился о себе и его послании?

Послание. То, которое Ричард пытался выхватить у него из рук. Что там написано? Судя по устроенной спешке, Ричард каким-то образом выяснил это, когда они ушли. А судя по тому, как сверкали его глаза, речь там велась о вопросе жизненной важности.


***

Увидев девчонку среди кланяющихся пилигримов, Ричард понял, что успел забыть, какая она соблазнительная. Губы могли бы быть и посочнее, думал он, поглядывая на нее сверху вниз, но зато какие налитые груди… Он ощутил стеснение в паху и заерзал в седле, гадая, успел ли Гаррен ее испортить.

— Доминика.

Она обошлась без вежливых реверансов и просто кивнула.

— Здравствуйте, лорд Ричард. Как поживает ваш брат?

Брат, брат… Неужели всем наплевать на то, что после стольких часов в седле у него ломит все кости?

— Был жив перед моим отъездом. — Он сдержал улыбку. Было непросто изображать печаль, когда внизу тявкала собака. — Впрочем, кто знает, что случилось за те несколько дней, что я провел в дороге.

— Бог даст, с ним все будет хорошо. — Когда девчонка не улыбалась — а сейчас она не улыбалась, — то становилась похожа лицом на угрюмую старую ворону, которая стояла рядом. Как же зовут эту монашку? Она явно мнила себя святее папы римского, и это фальшивое благочестие раздражало его до крайности.

— Ну да, разумеется, Господь творит чудеса, — ответил он.

— Мы непрестанно молимся о его здоровье, — сказала монашка. Он вспомнил ее имя. Сестра Мария.

— И о моем, я надеюсь, тоже, — проворчал он.

— Мы молимся обо всех божьих созданиях, лорд Ричард. — Своим вялым карканьем старая ворона извещала, что он не важнее дворняжки, которая отиралась рядом. Такому же непомерному высокомерию она обучила, вместе с чтением и письмом, и эту маленькую шлюшку Доминику. А ведь этой жалкой монашке и подкидышу положено радоваться, что такой высокородный господин, как он, снисходит до разговора с ними.

— Скоро будем обедать, — сказал Гаррен. — Саймон, Ральф, Джекин, давайте пока вытащим телегу на дорогу.

Дождавшись, пока они отойдут подальше, Ричард спешился и отвесил псу смачного пинка по морде, с удовлетворением слушая, как тот заскулил. Девчонка, вскрикнув, упала на колени и принялась его утешать.

Возможно, теперь до нее дошло, что со своим господином нужно считаться.

Она обнимала животное, тиская его точно ребенка, а он тем временем вылизывал ее лицо. Какая мерзость. Ричард хотел было приказать, чтобы она отпустила пса, но потом решил, что будет безопаснее, если он останется у нее на руках.

— Расскажи, как проходит твое путешествие, Доминика.

Взгляд заносчивых синих глаз прошелся по нему вскользь, словно он не заслуживал внимания. Отец смотрел на него точно так же.

— Мне нужно помочь с обедом, милорд.

— Не заставляй меня приказывать, Доминика. Что нового ты узнала за время паломничества?

Он ожидал, что она пристыженно покраснеет, что свидетельствовало бы о ее грехопадении, но вместо этого она улыбнулась.

— О, я узнала, что мир велик и прекрасен, милорд. И полон удивительных вещей.

— Каких, например?

Он попытался подцепить ее под локоть, но она, прижимая к себе пса, отклонилась назад и увернулась.

— Мы шли ровно той же дорогой, что и вы, милорд. Нас грело солнце. Обдувал ветер. Трава была высокая, по пояс. Мы прошли почти шесть миль и, если бы вы нас не задержали, к вечерне были бы в Лискерде.

Ее голос сочился презрением. Ничего, скоро он научит ее уважать себя.

— А что ты писала во время путешествия, Доминика?

— Ничего интересного, милорд.

Опять «ничего интересного». Других слов они, что ли, не знают?

— Ты ведь согласна, что слова обладают магической силой? С их помощью можно как созидать, так и разрушать. Ты недавно записала кое-что примечательное, да, Доминика?

Глаза ее настороженно блеснули. Хорошо.

— Я записываю только слово Божье, лорд Ричард.

— О, не только. Еще ты записала слова моего брата. В послании, которое несет наемник.

Побледнев под своим крестьянским загаром, приобретенным за время пути, она оглянулась через плечо и понизила голос.

— Что он вам рассказал?

Ну нет. Сперва он ее подразнит.

— А может, брат диктовал тебе одно, а записывала ты совсем другое? Тебе известно, что ложь — это грех?

— Я вас… не понимаю.

Он удовлетворенно улыбнулся. Теперь, когда он припугнул ее, смотреть ей в глаза стало проще. Маленькая ведьма оказалась достаточно сметлива, чтобы почуять опасность.

— О, ты прекрасно меня понимаешь. — Он закинул руку девчонке на плечи и, краем глаза следя за зубами пса, позволил ладони повиснуть над ее грудью. — Но ты можешь помочь мне забыть о том, что ты знаешь, Доминика.

Не успел он опомниться, как в живот ему вонзился ее локоть.

— Лорд Ричард, даже если мы с вами забудем, Господь будет помнить. Deo gratias. — И она на пару со своей дворняжкой умчалась прочь.

— Ричард! — взревел Гаррен. — Иди ешь. Нам скоро выходить.

Ричард поморщился. Шлюшка ударила его в живот. Еще одна вещь, за которую она ответит, когда он уложит ее на спину.


***

На этот раз Господь подвел меня, думала Доминика, с безопасной дистанции наблюдая за лордом Ричардом.

Она сбежала, но недостаточно далеко и недостаточно быстро. Они с Гарреном окажутся в безопасности только добравшись до усыпальницы. Но до нее еще много дней и миль ходу.

И теперь с ними идет лорд Ричард.

Слава Богу, Гаррен не знает о содержимом послания. Граф в мудрости своей оградил его от этого знания, и она была рада хранить его секрет. Не только из благодарности за все те милости, которые монастырь видел от Редингтонов, но и по причине какого-то другого, неясного чувства. Такого, которого она не испытывала к лорду Ричарду.

Однако, пока послание было у Гаррена, ему грозила опасность. Кем бы он ни был, святым или дьяволом, она не могла допустить, чтобы с ним приключилась беда. Обещание, данное лорду Уильяму — достаточный повод, чтобы защищать его. Были и другие поводы, но о них она не хотела думать.

— Выходим! — крикнул Гаррен.

Лорд Ричард, не обращая внимания на его приказ, нагнал ее.

— Садись со мною в седло. Моя лошадка легко вынесет двоих.

Гаррен забрал у него поводья и отвел лошадь назад.

— Добро пожаловать в паломничество, Ричард. Мы идем пешком.

Ненависть, которая сверкнула в его глазах при взгляде на Гаррена, прибавила Доминике решимости. Надо постараться выкрасть послание сегодня же ночью. Потом она скажет лорду Ричарду, что оно все время было у нее и что Гаррен ничего не знает. Так она отведет от него опасность, а уж ее саму как-нибудь защитит Господь.

Она скользнула взглядом по фигуре лорда Ричарда, который топал один впереди всех.

Или же она окажется на пороге смерти быстрее лорда Уильяма.


Загрузка...