Дева и плут

Глава 2

— Смотри. Вон он. Спаситель, — услышала Доминика шепот сестры Марии. Сестра остерегалась громко произносить это кощунственное прозвище, которым его наделили за то, что он воскресил человека из мертвых — подобно истинному Спасителю.

— Где? Который? — встрепенулась она и не подумав понизить голос. Двор замка заполонила челядь, собравшаяся поглазеть на пилигримов. Рев ослов, фырканье лошадей, лай собак — весь этот шум после тишины монастырской обители резал ей слух. Иннокентий тоже не отставал от прочих четвероногих созданий и отчаянно лаял на всех, кто проходил мимо.

— Вон там. Около большой гнедой лошади.

Она ахнула. Тот самый человек, который смотрел на нее из окна кельи матери-настоятельницы.

Внешне он нисколько не походил на святого. С такими широкими плечами впору было противостоять реальному миру, а не вести духовную жизнь. На голове его вились темно-каштановые кудри цвета поношенных кож, а на щеках проступила щетина, которая скоро должна была превратиться в положенную пилигримам бородку. Лицо, обветренное и загорелое, говорило о том, что он провел немало времени под открытым небом.

Они вновь встретились глазами, и она — как и в первый раз — ощутила внутри себя отклик, словно он заговорил с нею. Из-за его благочестия, не иначе.

Тут Иннокентий совершенно неблагочестиво гавкнул и бросился в погоню за большим рыжим котом. Доминика вздохнула. Похоже, будет непросто уберечь его от соблазнов большого мира, когда они отправятся в путь.

— Я сбегаю за ним. — Не дожидаясь возражений сестры Марии, она подхватила юбки и упорхнула прочь. Прохладный утренний ветерок закружил вокруг ее лодыжек, когда она со смехом пронеслась мимо пары ослов и наконец настигла пса у копыт лошади.

Большой гнедой лошади. Возле которой стоял широкоплечий мужчина.

Спаситель оказался выше, нежели ей казалось издалека. К его поясу вместе с миской паломника и дорожной котомкой был приторочен солдатский меч, а шею обвивал шнурок, на котором висело нечто, спрятанное от чужих глаз за воротом туники.

— Доброе утро, — произнесла она и, вздернув подбородок, заглянула в его карие — нет, темно-зеленые — глаза. — Я Доминика.

Он посмотрел на нее в упор, настороженным и печальным взглядом человека, который по воле небес прошел через многие испытания.

— Я знаю, как вас зовут.

Под его взглядом кровь начала пульсировать в кончиках ее пальцев, а в животе затрепетало какое-то странное, но приятное ощущение.

— Господь подсказал вам? — Если Он говорит с нею, то вне всякого сомнения ведет длительные беседы и с этим святым человеком.

Он насупился. А может спрятал усмешку.

— Нет. Мать-настоятельница.

Интересно, о чем еще поведала ему матушка Юлиана? Пес завертелся у нее на руках, и она почесала его макушку.

— Это Иннокентий.

Он-таки не выдержал и усмехнулся.

— Несомненно в честь нашего Святого Отца из Авиньона.

Об этом настоятельница точно не стала бы говорить. Доминика поспешила продолжить, пока он не успел задуматься, не оскорбила ли она Папу, назвав в его честь животное.

— Мы все очень благодарны за то, что вы воскресили графа из мертвых, — произнесла она. — Скажите, а он смердел как Лазарь?

— Что, простите?

— В Библии сказано, что Лазарь смердел, пролежав четыре дня во гробе.

Уголок его рта дернулся вверх.

— Неужели вы узнали о зловонии Лазаря из проповедей аббата?

Лучше не признаваться, что она прочитала об этом сама.

— Во время дневной трапезы сестры читают Писание и разрешают мне тоже послушать. — Она ждала гневной отповеди и не дождалась. Очевидно, этот святой человек и не подумал заподозрить ее во лжи, впрочем, совсем крошечной.

— Не уверен, что история Лазаря способствует аппетиту, — молвил он. — Но — да, мы оба изрядно смердели к тому моменту, как добрались домой.

— Хотя граф, конечно же, не пролежал мертвым четыре дня, когда вы его воскресили.

Его веселость сошла на нет. Зеленые глаза потемнели.

— Я не воскрешал его из мертвых. Я просто не дал ему умереть.

Для Доминики эта поправка не меняла сути.

— Потому что верили в могущество Господа. «Верующий в Меня, если и умрет, оживет».

— Не ошибитесь с тем, в кого верите. Вера может быть опасна.

Мрачный совет показался ей одновременно простым и сложным, как тексты Писания. Она вспомнила, чем заканчивалась история Лазаря. Фарисеи приказали убить его, когда узнали о том, что сделал Иисус.

— Вы знаете, как меня зовут, а вот я вашего имени не знаю, сэр…

— Гаррен.

— Сэр Гаррен откуда?

— Сэр Гаррен-из-ниоткуда. Сэр Гаррен Никто. — Он поклонился. — Как и положено смиренному пилигриму.

— У вас нет своего дома?

Он потрепал гриву лошади.

— У меня есть Рукко де Редингтон.

— Редингтон?

— Подарок графа. — Он нахмурился.

Какой чудесный подарок! Почему же он хмурится? Граф, должно быть, высоко ценит его, если подарил такое великолепное животное.

— То есть, ваш дом — лошадиное седло?

— Я служил наемным солдатом. Воевал за деньги.

— А теперь?

— А теперь я наемный пилигрим, — пробормотал он. — И пойду за деньги в паломничество.

О том, что вместе с ними пойдет наемный пилигрим, Доминика знала. Но то, что этим человеком окажется Спаситель, было для нее неожиданностью.

— Кем же был тот несчастный покойный, который завещал двадцать монет на паломничество во имя своей души?

— Он еще не покойник.

Наверное, он имеет в виду графа Редингтона. Доминика испытала облегчение. Тайна графа в хороших руках, если, конечно, не изводить вопросами его гонца.

— Простите меня, — сказала она. — Пусть священная тайна вашего путешествия хранится у вас в сердце.

— В ней нет ничего священного, и сам я не святой.

Похоже, она его разозлила. Но как он может отрицать, что озарен светом божьим, когда всем известно, какое деяние он совершил? Сегодня он отправится поклониться Блаженной Ларине, а в будущем не исключено, что люди будут ходить в паломничество уже на его могилу.

— Господь избрал вас своим орудием, чтобы спасти графу жизнь.

Он наградил ее долгим безмолвным взглядом.

— Человек может служить орудием как Богу, так и Сатане.

Она вздрогнула.

Прозвонил колокол. Одетые в серое пилигримы, напоминая стадо гусей, потянулись к часовне. Она отпустила пса на свободу, и тот, виляя хвостом, убежал обратно к сестре Марии. Доминике тоже было пора уходить, но ноги отказывались ее слушать.

— Пожалуйста, благословите меня, — прошептала она.

Плечи его дернулись под серым, как кольчуга, балахоном.

— Попросите благословения у аббата.

— Но вы же Спа… — Она осеклась. — Вы особенный.

Зеленые глаза — переменчивые, как его настроение — сверкнули, и ей подумалось, что вера и впрямь может оказаться опасна.

— Я уже говорил вам. Я не святой. И никакого благословения дать вам не могу.

— Прошу вас.

Она взялась за его большую квадратную ладонь и, встав перед ним на колени, прикоснулась дрожащими губами к ее тыльной стороне, покрытой мягкими темными волосками.

Он отдернул руку.

Она забрала ее обратно и водрузила себе на макушку, крепко прижав сверху своими ладонями.

Его рука напряглась. А потом медленно погладила ее по голове и соскользнула вниз, на обнаженную кожу шеи. Прикосновение обожгло ее словно клеймо. В груди стало тесно, и она попыталась сделать вдох. И ощутила, что к привычному запаху пыли примешался новый запах. Мужской, четко выраженный. Его запах.

Колокол замолчал, но долгожданного покоя она не почувствовала. Биение крови в ушах почти оглушило ее, словно все ее четыре органа чувств разладились и вышли из равновесия.

Отшатнувшись, он сделал неопределенный жест. Что это — благословение, выражение неприязни или приказ уходить?

— Спасибо, сэр Гаррен-отсюда, — прошептала она и, боясь оборачиваться, поспешила убежать под защиту сестры Марии.

Ладони Гаррена пылали огнем.

Боже правый. Да она считает его святым. Это же чистой воды богохульство… У него вырвался смешок.

Плоть его по-мужски откликнулась и отвердела, что, впрочем, осталось сокрыто под просторным одеянием пилигрима вместе со всеми прочими его грехами.

Его миссия будет слишком простой. Слишком приятной. Его так и тянуло воспользоваться ситуацией и коснуться нежных изгибов ее тела, но горящая в ее глазах пылкая вера в то, что он был Божьим посланником, остановила его. Каким же разочарованием будет для нее узнать, что в нем нет совершенно ничего святого.

Гаррен подавил чувство вины. Ничего не поделаешь. В свое время она поймет, что вера — это ловушка для дураков.

Обернувшись, он увидел на пороге часовни мать-настоятельницу, которая, похоже, наблюдала всю сцену от начала и до конца. Она улыбалась с таким видом, словно была не против, чтобы он овладел девушкой прямо здесь, на пыльном дворе.

Он разозлился. Может быть, учинить небольшую месть? Обмануть Церковь. Сказать настоятельнице, что испортил девушку и взять деньги за грех, которого он не совершал. Девушка, разумеется, заявит, что осталась невинной, но, так или иначе, репутация ее будет погублена. Зато она станет свободной. Недосягаемой для когтей Церкви.

Улыбнувшись, Гаррен похлопал Рукко по крупу, передал поводья конюху и присоединился к цепочке паломников. Служанки и слуги, стражники и оруженосцы, даже настоятельница и Ричард — все до последнего поваренка уважительно отошли в сторону, пока они шли через двор к часовне. Он надеялся, что Уильям не смотрит в окно и не видит, как Ричард, узурпировав его место, разыгрывает из себя графа Редингтона.

Гаррен пересчитал своих будущих попутчиков. Меньше дюжины. Молодая супружеская чета. Мужчина со шрамом на лице и поехавшим на бок носом. Полная женщина, по виду жена торговца. Двое братьев с одинаковыми впадинками на подбородке. Еще несколько человек. И все одеты в длиннополые серые балахоны с крестом на груди.

Доминика, рядом с которой семенила маленькая, не выше ее плеча, монахиня, шла, высоко держа голову и серьезно глядя вперед, не отвлекаясь на пса, который елозил у нее на руках. Левое ухо зверя подрагивало в такт движениям хвоста, правое же отсутствовало — очевидно, потерянное в схватке с лисой. У порога девушка опустила пса наземь и трижды обернулась, взглядом приказывая ему сидеть. Гаррен усмехнулся. Похоже, пес не успел перенять ее благочестие.

Когда девушка зашла в тень часовни, Ричард остановил ее и, приобняв, что-то зашептал на ухо. Она молча отстранилась и продолжила путь, не удостоив его даже взглядом.

Гаррен непроизвольно стиснул кулаки. Потом заставил себя разжать пальцы. У него и так предостаточно причин, чтобы ненавидеть этого человека.

Почувствовав на себе взгляд Ричарда и настоятельницы, он понял, что из всех пилигримов остался стоять во дворе один. Замковая челядь расступилась перед ним пошире.

До деревянных дверей часовни, казалось, было несколько миль.

На негнущихся ногах Гаррен пошел вперед, не отводя глаз от каменного козырька над входом и пытаясь не обращать внимания на взгляды и перешептывания слуг. Балахон с нашитым по настоянию Уильяма крестом, коробочка реликвария — все эти атрибуты казалось ему костюмом, одолженным у бродячих комедиантов. У сердца покоилось загадочное послание Уильяма. Привычными были только меч да свинцовая ракушка, которая, задевая реликварий, висела у него на шее — память о семье, которую Господь отказался спасти несмотря на то, что они заплатили запрошенную цену.

— Поторопись, Гаррен. — Ричард никогда не считал его достойным приставки «сэр». — Всевышний и аббат уже ждут.

Внутри, в солнечных лучах, льющихся сквозь витражи, плясали пылинки. Гаррен поравнялся с Доминикой и опустился на колени перед алтарем. Все внимание девушки было приковано к аббату, а на него, как и на Ричарда во дворе, она даже не оглянулась.

Следуя заведенному порядку, аббат начал читать молитву на латыни. Как и все церковники, он заботился только о том, чтобы его речь была понятна глухому Всевышнему, а не простым людям.

Девушка, будто все понимая, безмолвно шевелила губами. Медовые волосы мерцающим нимбом распушились вокруг ее лица. Она была такая юная, уязвимая, такая неискушенная, но у Гаррена почему-то возникло странное ощущение, что душой она вопреки всему много сильнее его. Казалось, невозможно дотронуться до нее и остаться прежним человеком.

Аббат перешел на простой язык.

— Пилигримы, готовы ли вы к путешествию? Готовы ли вы отринуть мирские блага и встать на дорогу простыми и скромными путниками, каким был Отец наш Небесный?

Гаррен увидел, как Доминика кивнула, и задумался, какими же мирскими благами она может владеть. У него самого их было немного. Все имущество, скопленное за девять лет, он мог унести на себе.

— У святыни вы должны исповедаться, иначе ваше путешествие не будет богоугодным. Вы готовы чистосердечно покаяться во грехах?

Прошелестело многоголосое «да». Один Гаррен смолчал. Пусть сначала Всевышний вернет должок. Потом он, может быть, и покается.

— Кроме того, лорд Ричард просит всех вас молиться о здоровье его возлюбленного брата, графа Редингтона, состояние которого, несмотря на чудесное избавление от смерти, ныне ближе к небесной жизни, нежели к земному существованию.

Внезапно в наступившей тишине раздался голос Уильяма, слабый, но все еще властный:

— Я благодарен брату, но о своем исцелении хочу попросить сам.

— Что за… — вполголоса пробормотал Ричард.

Гаррен привстал, готовый уверовать в чудо. Если бы увидеть Уильяма здоровым и сильным как прежде… Закрывшись ладонью от солнца, он повернулся к двери и увидел в проеме силуэт Уильяма, которого — исхудавшего и бледного как привидение — поддерживали под руки слуги. Еще один держал наготове оловянную кастрюлю.

По толпе пронесся вздох. Потом руки задвигались, творя крестное знамение, словно паломники увидели перед собой вылезшего из гроба покойника.

Жестом Уильям повелел слугам идти вперед. Толпа расступилась, и его поднесли к алтарю, где над ним склонилась мать-настоятельница. Ричард, раздраженно поджав губы, не двинулся с места.

Аббат взволнованно закатил глаза, спрашивая у неба подсказки.

— Благодаря вашим чистым устремлениям Господь даровал графу силы. — Он повысил голос: — Паломники, молитесь о чуде!

Уильям поднял руку.

— Я благодарен… за ваши молитвы.

У Гаррена защемило сердце. Еще недавно голос Уильяма был ясным и сильным, теперь же он напоминал старческое сипение.

— Я распорядился, — продолжал граф, — снабдить вас запасом еды на первый день.

— Вы очень щедры, лорд Редингтон, — сказал аббат, а Ричард насупился.

Уильям слабо повел кистью, словно отгоняя дым.

— Да будет всем известно, — он перевел дыхание, — что Гаррен принял паломничество вместо меня и несет с собой мое послание Блаженной Ларине.

Он схватился за живот, отвернулся и его вырвало в подставленную слугой кастрюлю. Гаррен прикрыл глаза, словно страдания Уильяма могли прекратиться, если на них не смотреть. Словно таким образом он мог повернуть время вспять.

— Давайте же помолимся о здоровье лорда Редингтона и о том, чтобы сэру Гаррену сопутствовал успех в его предприятии, а после я благословлю ваши посохи и вручу вам testimoniales, — поспешил произнести аббат.

Гаррен принял паломничество вместо меня. Что же они теперь о нем думают?

Доминика одарила его улыбкой, а остальные паломники застыли в священном трепете, точно он и впрямь был посланцем небес.

Все, кроме настоятельницы и Ричарда.