Дева и плут

Глава 20

Дрожа, точно стрела, которая торчала из дерева, Доминика увидела, как Гаррен встал и закрыл ее от лорда Ричарда. На нее обрушилась волна страха, смывая трепет возбуждения после его ласк.

Возвышаясь над нею, Гаррен принял непринужденную позу, но тугие мышцы его ног и спины были напряжены. Лорд Ричард сидел, развалившись в седле, и постукивал тощими пальцами о твердую кожу.

Гаррен взялся за стрелу и переломил ее пополам.

— Очень необычный способ охотиться, Ричард, — проговорил он. — Без гончих. Без егеря. — Он сунул обломок стрелы ему в руки. — Необычный — и не слишком успешный. Ты промахнулся.

Лорд Ричард отшвырнул стрелу в сторону, точно надоевшую игрушку. За нею, всегда готовый играть, бросился Иннокентий.

— Это охотничий лес. Я не рассчитывал застать здесь парочку любовников.

Любовники. Щеки Доминики вспыхнули. Как непристойно, должно быть, она выглядит лежа на спине, среди травы и опавших листьев. Представив себя со стороны, она поспешила подняться.

— Мы не…

— Нужно быть осмотрительнее, Ричард, — перебил ее Гаррен. — На охоте случается всякое.

Она заметила, как Ричард сверкнул глазами, и вздрогнула.

— Да, — ответил он. — Я и сам это вижу.

— Надеюсь, ты взял разрешение на охоту, — продолжал Гаррен.

— Оленей тут развелось как кроликов. Принц скажет мне спасибо.

— Сразу после того, как оштрафует.

— Всегда первым делом думаешь о деньгах, да, Гаррен? Впрочем, я знал это, когда строил на тебя планы.

Что еще за планы с участием Гаррена? Она украдкой взглянула на него. Лицо его было непроницаемым. Почувствовав вдруг тошноту, она сглотнула, заставила себя обернуться и в упор посмотреть на всадника.

— Лорд Ричард, вы ошибаетесь. Мы не любовники.

По крайней мере — пока.

Лорд Ричард смерил ее неприятным, как у хорька, взглядом.

— Да? Жаль. Я думал, ты не прочь раздвинуть границы своих способностей. — Его тон был пропитан вожделением. — И свои ноги.

Гаррен выдвинулся вперед, чтобы ответить на оскорбление, но она легким прикосновением руки остановила его.

Насмешка в голосе лорда Ричарда перенесла ее обратно на темную лестницу, в ловушку между холодной стеной и человеком, вдвое старше ее и во много раз сильнее.

Ничего. Она всегда от него убегала. И убежит снова.

Чувствуя, как в горле отдаются удары сердца, она вздернула подбородок.

— То, как я применяю свои способности, лорд Ричард, касается в большей степени Бога, нежели вас.

К ее удивлению он расхохотался.

— Возможно, тебяона любит все-таки побольше, чем Бога. — Он пришпорил лошадь и поскакал в сторону замка, волоча за собой мертвую косулю. Иннокентий залаял ему вслед. — Хорошей охоты, Гаррен! — крикнул он через плечо, заглушая своим скрежещущим смехом шорох листвы.

Хорошей охоты? Что он имел в виду? Что Гаррен на нее охотится? Ее взор затуманился недоверием. Все еще дрожа, она потребовала от Гаррена объяснений:

— Почему он так выразился? И почему вы позволили ему думать, будто мы любовники?

Недавний возлюбленный, который со смехом зацеловывал ее икоту, обратился в воина с холодным, как сталь, взглядом. Пальцы его, однако, были по-прежнему нежными, когда он отряхнул ее юбки и убрал приставшие к волосам соринки.

— Ника, Ричард пытался убить нас. Это все меняет.

— Нет. Все меняет то, что он сейчас сказал.

С раздраженным вздохом он взял ее за плечи.

— Ника, отдайте послание мне. Вы слишком рискуете, держа его у себя.

Она всмотрелась в его глаза, но не смогла прочесть в них ответа.

— Я взяла его, потому что знала, что вы в опасности. И мои подозрения подтвердились.

— Подтвердилось только то, что ваш план никого из нас не защищает. — Он встряхнул ее. — А теперь отдайте послание.

— Нет. Вы с лордом Ричардом… — она запнулась, — разговаривали. — Обо мне.

— Не меняйте тему, — проворчал он и мрачно поджал губы.

— Вы первый ее поменяли. — Глупая, ненужная ссора. Она и сама это понимала. Но докопаться до истины внезапно стало важнее жизни — и смерти.

Гаррен сгреб ее в объятья, и ей захотелось раствориться в нем без остатка.

— Ника, вам не хватит сил противостоять ему в одиночку, — пробормотал он. — Я не всегда смогу быть рядом, чтобы защитить вас.

— Меня защитит Господь.

Вместо гневного ответа она услышала тихий смешок.

— Вы же не доверяете Богу защищать меня без вашей помощи. — Он обнял ее покрепче. — Вот и я не могу доверить Ему вашу жизнь.

Она попыталась высвободиться.

— Может быть, как раз вам мне и не стоит ее доверять.

Он отпустил ее и, круто развернувшись, в отчаянии всплеснул руками, прежде чем снова сердито взглянуть на нее.

— Ника, не давите на меня! Я пытаюсь сделать как лучше. Для вас, для себя, для Уильяма. Я хочу уберечь вас от беды. Вы мне не верите?

— Не знаю. Зачем вам мое доверие?

— Затем, что вы мне небезразличны! — Крик эхом запрыгал между деревьями. Гаррен захлопнул рот и сжал челюсти, точно улетевшие слова можно было поймать за хвост.

На волне любви, которая еще омывала ее изнутри, замаячила крошечная надежда.

— Спасибо, — с комом в горле вымолвила она.

Он облегченно вздохнул.

— Давайте его сюда.

Она засунула руку за шнуровку лифа и нащупала послание, которое надежно хранилось у сердца.

— Только при условии, что с вами не случится ничего плохого, — шепнула она. Иначе я никогда не прощу Господа.

Она хотела почувствовать на плечах тепло его рук. Хотела спрятаться в его объятиях. Хотела, чтобы голоса, которые роились в ее голове и задавали неудобные вопросы, замолчали и перестали перебивать тот тихий спокойный голос, который звучал громче пошлых намеков лорда Ричарда. Тот самый голос, который однажды сказал, что Гаррену можно доверять.

Он протянул руку и раскрыл свою широкую ладонь.

Хорошей охоты, Гаррен.

Дурочка. Даже сейчас ты ему доверяешь, хотя тебе прекрасно известно, что он обычный человек, а значит, как и все грешники, способен на всякое. Конечно, граф доверял ему, но его восприятие реальности могло быть искажено из-за болезни… Может быть, Ричард подкупил Гаррена, чтобы тот убил графа.

Ее пальцы нерешительно замерли. Или чтобы он убил ее.

Забрав себе послание, он может уничтожить его прежде, чем они доберутся до усыпальницы. И тогда никто не узнает, по чьей вине умер граф.

Она засунула пергамент поглубже за вырез лифа.

— Раз вы отказываетесь объяснить, на что намекал лорд Ричард, я оставлю послание у себя, пока Господь не прикажет сделать иначе.

Глаза Гаррена потемнели от гнева.

— Господь не говорит с вами, — сказал он отрывисто.

Она закусила губу.

— Раньше говорил.

Она попятилась назад, уже не уверенная ни в Боге, ни в Гаррене, и в конце концов сорвалась на бег.

Догонять ее он не стал.

Вечером, сидя на полу в комнате сестры, Доминика точила перо. Забывшись, она сделала слишком резкое движение, и большой кусок стержня, отколовшись, отлетел прямо в огонь. Инструмент стал коротким, как обломок стрелы.

Я знал об этом, когда строил на тебя планы.

Вы мне небезразличны.

Кому из них верить?

Она вновь принялась кромсать несчастное перо.

— Ника, ну что ты делаешь. — Сестра, занятая тем, что вычищала из черной шерсти Иннокентия приставшие за день соринки, подняла голову. — Если будешь продолжать в том же духе, завтра тебе будет нечем писать.

— Да, сестра.

От выговора сестры Доминика немного успокоилась. Она так скучала по касаниям легких пальцев, которые отряхивали с ее подола пыль, по мягкому голосу, который журил ее за то, что она грызла ногти.

— Тебя что-то тревожит?

— Нет. — Она не сказала сестре ни о поцелуях, ни о стрелах, ни о своих сомнениях — ни о чем из того, что произошло утром. Тревога за ее жизнь и целомудрие не прибавит сестре здоровья. — Просто думаю, как понять, кому можно доверять, а кому — нет?

— Что ты имеешь в виду?

Взгляд сестры был слишком проницательным, и Доминика постаралась подобрать слова для ответа как можно более осторожно:

— Взять, например, лорда Ричарда. Он сын графа, и все же… — Окончание фразы повисло в воздухе.

— И все же ты ему не доверяешь.

Она обмакнула перо в чернильницу и занесла его над пергаментом.

— В то время, как о Гаррене мы почти ничего не знаем, но каким-то образом он…

— Вызывает у тебя доверие?

Доминика кивнула. Глядя на мерцание пламени в очаге, она позволяла перу свободно скользить по листу.

— Доверие к людям похоже на веру в Бога. Оно не требует материальных доказательств. Такое доверие у тебя к Гаррену?

Она посмотрела вниз и увидела на пергаменте два новых слова. Два свидетельства ее сокровенных мыслей. Гаррен + Доминика.

Перо дрогнуло в ее руке. Она перевернула лист.

— Прошу прощения. — В проеме двери показалась голова Лекаря. Проскользнув в комнату, он подошел к кровати, держа в руках кубок с ароматным вином. — Выпейте. Это поможет вам заснуть. — Он помог сестре сесть и поднес кубок к ее губам. — Только не все. Вам хватит пары глотков, уж очень вы маленькая.

Сестра пробормотала слова благодарности.

— Из-за кашля мне тяжело засыпать.

«Ничем ваши отвары не помогли», — подумала Доминика, дожидаясь его у двери.

— Вы можете сделать что-нибудь еще?

— Без помощи свыше медицина часто бессильна. — Он сочувственно похлопал ее по плечу. — Господь помогает тем, кто верует.

Неужели? Отчего же Он не помог молодому Гаррену?

Доминика вернулась к сестре. Та задышала немного легче. Закутав ее в покрывало Джиллиан, она провела руками вдоль лежащего на кровати миниатюрного тела.

— Помнишь, как в детстве ты меня укрывала? — спросила она. Сестра кивнула. — Теперь моя очередь.

Вино скоро подействовало. Держа Доминику за руку, сестра уснула. Завернутая в покрывало, точно в погребальный саван, она казалась покойницей.

Доминика вздрогнула, вспоминая…

… Страдальческие крики, отражаясь от стен, разносились по монастырю, точно стаи летучих мышей. Шестилетняя Доминика вцепилась в черные юбки сестры Марии. Если она их отпустит, смерть утащит ее, как забрала уже очень и очень многих.

— Ника. — Сестра взяла ее за руку. — Подними голову и иди за мной.

Пройдя через лабиринт каменных коридоров, они оказались в скриптории, забитом свитками, листами пергамента и переплетенными манускриптами. Здесь крики были почти не слышны.

На столе у окна лежал большой лист пергамента. Смерть прервала работу переписчицы на середине.

Сестра положила перед Доминикой другой лист, размером поменьше.

— Этот лист можно сделать страницей молитвенника, сборника псалмов или даже Священного Писания. Все зависит от руки переписчика.

Она обернула пухлые пальчики Ники вокруг очищенного от пуха гусиного пера. Стержень неуклюже перекрутился в ее кулаке.

— Это перо. С его помощью создаются слова.

Доминика помахала им в воздухе, ожидая, что на поверхности пергамента появятся черные закорючки.

Лист остался совершенно чистым.

Сестра улыбнулась.

— Нет. Перо это не волшебная палочка. — Придерживая кисть Доминики, она обмакнула перо в чернильницу. — Напиши вот эту букву. — Она показала на непонятный значок на большом листе.

Нижняя губа Доминики задрожала. С тем же успехом сестра могла попросить ее взлететь.

— Я не умею.

— Ты научишься.

С помощью сестры она вывела на пергаменте свою первую а. Буква получилась кривобокая.

— Я все испортила, — пробормотала Доминика. На ее ресницах задрожали слезы, угрожая пролиться на уродливую закорючку.

— Ну что ты, все хорошо.

— У меня ничего не получится.

— Первое время у меня тоже не все получалось. Но ты научишься. Главное — терпение и усердие. Теперь попробуй сама.

Она попробовала. По странице потек чернильный ручеек, за которым едва не последовали слезы.

— Для начала вполне неплохо. Только в следующий раз не нажимай на перо так сильно. Все нужно делать плавно, не торопясь. Попробуй еще.

На сей раз Ника стряхнула излишек чернил и нарисовала толстую косую линию, а слева от нее кружок. Буква получилась красивая и большая, на четверть листа. И не пролилось ни капли чернил. Она улыбнулась.

— Очень хорошо, — похвалила ее сестра. — Но смотри, у нас с тобой есть всего один лист. Большего мы себе позволить не можем, поэтому буквы должны быть маленькими и аккуратными. Кроме того, так ты быстрее выправишь почерк.

Ника с тоской взглянула на толстый лист из мягкой, тонко выделанной телячьей кожи, который лежал рядом.

— А вон тот лист мне нельзя взять?

— Позже. Когда твой почерк станет безупречным. А теперь напиши еще.

Напевая себе под нос, Ника набрала пером чернил и написала еще три буквы. Две из них вышли вполне похожими на оригинал.

Присев, сестра взяла ее за плечи и заглянула в глаза.

— Ника, скоро я уйду и какое-то время меня не будет. Занимайся в мое отсутствие каждый день. Когда я вернусь, то проверю, как ты научилась писать аи б.

В убежище ворвался крик. Ника зарылась лицом в черные юбки сестры.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

Сестра усадила ее к себе на колени и, покачивая, прижала к себе.

— Это мой долг. Я иду в паломничество к усыпальнице Блаженной Ларины.

— Когда ты вернешься?

— Так скоро, как только смогу.

— Как же я буду учиться без тебя?

— Постепенно. Букву за буквой. — Она провела пальцем по длинной строчке. — Сначала выучишь эту, потом другую, потом следующую. Главное, не торопись. Когда я вернусь, то научу тебя составлять слова. — Сестра взглянула на маленькую девочку, сидящую у нее на коленях. — И не надо бояться. Ну-ка, вспомни, что сказал святой Бернард?

Доминика шмыгнула носом.

— «Каждым записанным словом мы наносим удар Дьяволу».

Сестра обняла ее.

— Правильно. Пока ты трудишься во славу Бога, Он будет защищать тебя.

Все те недели, пока сестры не было, занятия письмом защищали ее от страха. Она научилась терпению и выучила буквы а, б, в, ги д.

Она нарисовала эти пять букв на покрывале, под которым спала сестра. Много лет назад Господь уберег ее от смерти. Всю жизнь она посвятила труду во славу Его. Почему же Он бросил ее без защиты?

Господь помогает тем, кто верует.

Еще два дня, и они доберутся до усыпальницы.

Еще два дня, и она получит знамение.

Если получит.

Сердце ее неистово заколотилось, когда она с ужасом осознала, что усомнилась в Боге. Это все Гаррен. Это от него она заразилась неверием. Он человек, но оказался опаснее самого Дьявола. Отчаявшись после гибели семьи, он начал сеять повсюду семена сомнений, и одно из них проросло в ней.

Быть может, сестра умирает в наказание за ее малодушие.

Нет, Господь не может ее оставить. Это просто невозможно. Она получит свое знамение — ясное, четкое, недвусмысленное. Такое, которое перед всеми подтвердит ее веру и может быть даже спасет сестру.

Может быть даже вдохнет веру в Гаррена.

Она докажет и себе, и небу, что вера ее крепка и не требует материальных доказательств. Господь пошлет ей знак. Обязательно.

Надо лишь чуть-чуть Его подтолкнуть.

Следующим утром, шагая вдоль реки к побережью, Гаррен пытался думать о Ричарде, о дороге, о том, как он отблагодарит Уильяма, о том, как он дал слабину, разрешив Доминике оставить послание — о чем угодно, лишь бы не о своем признании. И не о том, что оно означало.

Вы мне небезразличны. Вот и все. Теперь Господь знает. Теперь Он отнимет ее, как отнял у Гаррена всех, кого тот любил.

Позади, заглушая пение птиц, пилигримы тянули песню.

Верь, и ты взлетишь как Ларина…

Как будто святая, умеющая летать, может помешать Ричарду — или ему самому — сотворить зло.

Свинцовая ракушка осуждающе качалась на посохе, пока он пытался мыслить логично и определиться с тем, как ему поступить.

Настоятельница была права. Ника не годилась для пострига. Но если он овладеет ею, то разрушит все ее мечты. А еще он получит награду и у него появятся деньги, чтобы вернуть долг Уильяму, если тот еще жив. Может, даже останется немного на то, чтобы начать жизнь с чистого листа.

Но вернуть долг Уильяму значило вознаградить его убийцу — и толкнуть Нику в его кровать.

Гаррен вожделел ее сам. Не только плотью и чреслами, ибо этот голод можно было утолить, но всем своим существом. Изнывал от желания быть с нею, обнимать, любить, делать ее счастливой. Воплотить в жизнь ее мечты.

Он вздохнул. У Ники была одна мечта: монастырь. Если возвратиться в замок ни с чем, то после смерти Уильяма Ричард его вышвырнет, и он опять останется в целом мире один. Он будет вынужден жить на то, что добудет мечом его правая рука, а она с каждым годом будет слабеть.

И что хуже всего, если его не будет рядом, рано или поздно Ника все равно потеряет невинность. Только ею овладеет не он, а Ричард.

Что же делать, если прямо сейчас ему нечего ей предложить, кроме своего страха, что Господь ее заберет?

— Это те самые деревья, — промолвила сестра Мария. Солнце, мерцая сквозь листву, отбрасывало блики на ее изможденное лицо. С каждым днем оно становилось все бледнее. — Тот самый лес, через который она бежала.

Гаррен слушал ее вполуха. Если подарить Уильяму только перо, может быть этого подарка будет достаточно? Но если Доминика когда-нибудь узнает, что он украл реликвию, она совсем перестанет ему доверять. Тогда, может, отдать Уильяму обычное гусиное перо и выдать его за настоящее? Собственно, почему бы и нет? Какая разница, с каким пером в руках он отдаст Богу душу, если уже не отдал.

Деревья, наконец, расступились, и впереди открылся голый, обдуваемый ветрами скалистый берег. Внизу, под обрывом, волны с грохотом бились о камни. Визжали чайки, ветер со свистом врывался паломникам в уши, дергал за края балахонов.

— Смотрите! Море! — радостно воскликнула Доминика. Она раскинула руки в стороны, обратила лицо к небесам и прокричала: — Я отдаю себя в твои любящие руки!

А потом понеслась к обрыву так быстро, словно за ней по пятам, как за Блаженной Лариной, гналась стая диких кабанов.