Девочка и гора

13 Турин

Вскоре они достигли районов города, не тронутых водой и показывающих те же чистые линии, которые Турин видел в изделиях Пропавших. Дюжина комнат и проходов вдоль древнего потока, прорезавшего одну из комнат Пропавших, покрыли одну из стен текучим камнем, окаймив потолок каменными сосульками. Что-то лязгнуло, когда свет сестер протянулся вперед. Странная вещь из тусклого металла, грубая, покрытая железом форма, похожая на развернутый куб с толстыми бронированными ногами и клиновидной головой. Казалось, она пыталась пробиться к ним, но текучий камень окружил ее заднюю половину, пригвоздив к месту.

— Это охотник? — Турин так не думал. Для начала она была меньше охотника, и из ее суставов не сочился звездный свет.

— Сломанная вещь, — сказала ближайшая сестра.

— Техническое обслуживание, — сказала следующая.

— Теперь потерявшаяся собака, — добавила та, что с глазом. — Как и многие вещи, которые Пропавшие оставили после себя, эта не знает, что с собой делать.

Они оставили ее, скребущуюся в темноте позади себя, хотя по причинам, которые он не мог объяснить, Турин почувствовал сильное желание вернуться и освободить существо. Его преданность тем задачам, которые ставили перед ним отсутствующие хозяева, охватывала столетия, даже тысячелетия. Быть брошенным в ловушку и бесполезным казалось жестокой наградой за его службу.

Они шли молча, спускались по лестницам, проходили через бесконечные гулкие пустые комнаты. Пыльные коридоры тонули в тишине, которая поглощала топот их шагов и ничего не возвращала. Турин уже собирался снова спросить, куда его ведут, когда в следующей комнате показалось то, ради чего они сюда пришли. Свет сестры выхватил линии большого отдельно стоящего круга. Железное кольцо, достаточно высокое, чтобы Хетта могла пройти через него, не сгибаясь, хотя ее волосы могли коснуться верхнего изгиба. Единственный глаз сестер, казалось, становился ярче по мере их приближения, свет зеленой звезды лился в глубоко вырезанные руны по периметру кольца и заставлял их светиться.

— Что это? — Турин с благоговением посмотрел на кольцо.

— Туман-врата.

Любопытно, что по краям зал был густо залит грязью, хотя вода-чувство Турина не обнаружило ни ручьев, ни даже намека на воду в течение последней части их путешествия. И все же то тут, то там мутная вода собиралась в лужи вдоль древних шрамов на литом камне пола.

— Давным-давно я пришла сюда, преследуя беглецов. — Первая сестра повернулась, ее глаз теперь сверкал, слишком свирепо, чтобы смотреть на нее. — Я была Разрушителем, в плену у Скрытого Бога, он забрал мои глаза и заменил их звездами, которые управляли моим разумом. Я ничего не знала о вратах.

К замешательству Турина, женщина вынула глаз из головы и протянула его к кольцу. Звезда вспыхнула еще ярче, и изломанные лучи света с треском ударили из нее в периметр кольца, яркие точки контакта затанцевали на рунах. Все пространство, окруженное кольцом, замерцало, как поверхность бассейна, давая искаженные проблески мира по ту сторону:

— Со звездами, которые запятнал Скрытый Бог, врата поступили... не слишком нежно. Только этот глаз пережил столкновение, и, будучи очищенным, он очистил и меня. Агатта родилась заново, размножилась, получила новое зрение и странные мысли.

Турин заслонил глаза от яркого света, пока сестра не отступила и не вернула глаз в глазницу:

— Ты назвала эту штуку туман-врата? Это дверь? Куда она ведет?

— В любое место, — сказала одна из слепых сестер.

— В любое время, — сказала другая.

— Эти врата дали нам зрение, которое позволяет нам видеть любое место и любое время, — сказала сестра с глазом, — хотя одному глазу действительно не хватает определенной глубины восприятия... поэтому иногда трудно судить о порядке, в котором все происходит.

— Когда-нибудь мне вернут мои старые глаза, — сказала одна из слепых сестер. — Но не сейчас. Давным-давно.

Турин напомнил себе, что старухи — сумасшедшие, и к ним нельзя относиться слишком серьезно. Он держался на расстоянии от кольца, чувствуя себя неловко в его присутствии. Мерцающий центр растаял, но волосы на его руках все еще стояли дыбом. Безумные старухи тоже нервировали его своими разговорами о видении будущего и прошлого, а также быстрым движением ножа из зуба кинжал-рыбы, которым обменивались взад и вперед узловатые руки. Он знал, что долгий спуск был не только для того, чтобы показать ему то, что можно было объяснить в пещере грибов. И так как они, казалось, ждали вопроса, он задал его:

— Почему вы привели меня сюда?

— Потому что мы это видели, — улыбка другой слепой сестры обнажила пожелтевшие зубы и темные щели. — В этом нет никакого «почему». Мальчик открывает кольцо. Мальчик проходит.

— Какой мальчик? — спросила та, что с глазом.

— Ее мальчик, — сказала последняя.

Все три кивнули.

Та, у которой был глаз, указала на заднюю стену, где находилась теперь освещенная ниша. Там горела большая одинокая звезда, золотая, с медленным водоворотом теней, пересекающих ее поверхность:

— Это ключ. Мы потратили много времени на то, чтобы она доставила тебя туда, куда тебе нужно идти. Эти искусства утеряны, так что хорошенько береги ее.

Турин покачал головой.

— Я не собираюсь проходить через это. Я пришел, чтобы найти Яз. Она где-то там, наверху. — Он указал, хотя только одна из его слушательниц могла видеть этот жест. — Вы говорите, что все видите, значит, вы должны знать, где она.

— Она на самом верху. — Единственный зеленый глаз уставился на Турина, снимая слои его мыслей. — Хотя ты, один из всех людей, должен знать, каково это, когда приходишь к ведьмам за пророчеством.

Вспыхнул свет, и изумрудная вспышка похитила его зрение вместе со всеми ощущениями верха, низа и течения времени. Только вопрос задержался... Я, из всех людей?

Турин проснулся и обнаружил, что он один в комнате, лежит, растянувшись на спине перед стоящим кольцом. Колеблющееся золотое сияние подсказало ему, что безумные сестры оставили звезду в алькове зажженной для него. Ключ, так они ее называли. Грязный пол хлюпнул под ним, когда он попытался перекатиться на бок.

Он сел и обхватил голову грязными руками, пытаясь собраться с мыслями и заделать трещины, оставленные пристальным взглядом зеленого глаза. Он медленно поднялся на ноги, ожидая в любой момент всплеска боли, предупреждающего о какой-то травме, но обнаружил, что цел и невредим.

— Ха. — Турин фыркнул и повернулся спиной к воротам. Он не собирался проходить через них, и то, что ему сказали, будто он это сделает, только укрепило его решимость этого не делать. Видеть будущее — это замечательно, но если ты потом расскажешь об этом людям, ты вряд ли можешь ожидать, что все будет развиваться так, как было предсказано. Не оглядываясь, Турин пошел по коридору, который привел его в комнату. Даже если он потерял ориентацию и направление, впереди было три пары грязных следов.

Примерно через пятьдесят ярдов свет стал слишком тусклым, чтобы дать хотя бы смутное представление об окружающем проходе, не говоря уже о том, чтобы различить все более слабые следы, оставленные уходящими сестрами. Турин, спотыкаясь, прошел еще пятьдесят ярдов, запинаясь о разбитый камень, царапая колени при падении, и, наконец, добрался до перекрестка с тремя путями, который совершенно не помнил. За время, проведенное с Запятнанными, он понял, что проходы, открываемые при прикосновениях, могут нарисовать в уме картину, отличную от той, которую дает глаз. Ему не потребовалось много времени, чтобы прийти к выводу, что без света у него нет возможности вернуться по своим следам. Даже со светом он не был в этом уверен. Долгий путь, и он верил, что сестры проводят его обратно, как только откроют свои секреты. Глупое доверие. Со вздохом он отправился обратно в комнату, чтобы забрать звезду.

Турин пересек комнату, стараясь не попадать в грязь. Кольцо отбрасывало на стену и потолок тень, похожую на искаженный круг. Ее он тоже обошел. Турин был уверен, что ничего не случится, если он пройдет через пустые ворота, но все равно обошел и их. Даже со звездой казалось маловероятным, что кольцо может вести куда-либо, кроме как с одной стороны на другую. Но если это действительно так, то что оно здесь делает?

Свет звезды заставил его прищуриться, прежде чем он прошел половину пути до его источника. Еще ближе, и ему пришлось смотреть на нее сквозь щели между пальцами поднятой руки. Звезда была больше, чем глаз сестер, больше, чем кулак, больше, чем любая звезда, которую он видел, за исключением, возможно, алых сердец, которые Яз вырывала у охотников. На расстоянии пяти ярдов она разбудила шепот в глубине его сознания. Еще через пару ярдов кожу закололо, разум наполнился бессловесным ревом. Еще ближе, и в его черепе расцвело ужасающее безумие.

Турин попятился, обнаружив, что весь в поту, сердце колотится, он хрипло дышит. Нести звезду с собой было невозможно. Он отдохнул, согнувшись и положив руки на колени, потом поднял голову и посмотрел на ворота. Он спросил себя, видели ли сестры, сколько времени он просидит здесь, пока не поймет, что туман-врата — единственный выход отсюда. Если он заупрямится, то неосвещенный город увидит, как он блуждает по нему вслепую, пока голод не принесет ему медленную смерть, но, скорее всего, он заблудится, споткнется и невидимое падение предложит ему более быстрый выход.

Турин вернулся к кольцу, проведя рукой по глубоко вырезанным символам по его краю. Он уже видел их родственников раньше, светящихся на стенах подземного города, письмена Пропавших. У Сломанных не было письменности, но он слышал от тех, кто жил на льду, что жрецы Черной Скалы могли уловить смысл в этих рунах, даже целые истории. Письмена Пропавших были больше, чем рассказами. Они говорили с тобой, умудряясь передавать эмоции и команды за барьер перевода. Символы под его пальцами, однако, молчали, прикусив языки, выжидая своего часа.

Турин вздохнул и посмотрел на отбрасываемую им тень, черную башню среди золотого света, окрашивающего противоположную стену. Даже если бы он захотел открыть ворота, было неясно, как это можно сделать. Турин ничего не знал о ключах, кроме того, что они, как говорили, открывают или закрывают вещи. Он никогда не встречал никого, кто хотя бы видел ключ, но каким-то образом идея сохранилась, застряв в языке кланов. Казалось логичным, что ему придется принести ключ к тому, что нужно открыть. В данном случае это означало бы принести звезду к вратам.

Звезда продолжала гореть, медленное движение теней по ее поверхности меняло свет. Турин собрался с духом для второго подхода. Возможно, если он побежит... Он покачал головой. С таким же успехом он мог бы попытаться выхватить расплавленный металл из кузнечного горшка, просто будучи быстрым. Ни одна часть его тела не позволит ему даже приблизиться к звезде.

Он прошелся по комнате, лихорадочно размышляя. Не раз он кричал вслед ушедшим сестрам, что они, по крайней мере, могли бы сказать ему, как открыть ворота.

Наконец, измученный, он присел на корточки возле одной из грязных луж и подумал, достаточно достаточно ли велика его жажда, чтобы пить такую воду. Лужа вообще его смущала. Он не чувствовал, как вода просачивается со стен, и откуда могла взяться грязь? В ледяные пещеры Сломанных грязь попадала только от разлагающихся грибов и отходов, на которых они росли. Но здесь он не видел ничего подобного.

Под небом из тающего льда Турину никогда не приходилось бороться с жаждой. И ему это совсем не нравилось. Язык казался неестественно шершавым на сухой внутренней стороне щек. Он кинул кислый взгляд на грязную лужу. Возможно, ему удастся убедить воду отказаться от мрака. Он слегка напряг свой вода-талант и поднял колышущийся шар воды размером с два кулака, сложенные вместе. Эксперименты в прошлом показали, что лучший способ — быстро вращать шар.

Внутри вращающегося шара грязь быстро начала перераспределяться, концентрируясь вокруг экватора черной полосой, в то время как вода за ней начала очищаться. Осуществление необходимого уровня контроля было утомительным, но с яростной концентрацией Турин позволил черной воде улететь, в то время как он поддерживал сплоченность центральной массы.

После нескольких минут усилий шар стал немного меньше, а вода — намного чище. Турин остановил его вращение и направил воду к своему пересохшему рту. Первый усик достиг его губ, и он уже собирался выпить, когда что-то в том, как золотистый свет пробивался сквозь массу, навело его на новую мысль.

Турин направил шар воды в нишу, где покоилась звезда. Он уже хмурился. В его плане не хватало одной детали. Даже когда он обернул воду вокруг звезды новой кожей толщиной в дюйм, он знал, что не сможет удержать хватку. Если он поднимет воду, звезда утонет в ней и останется там, где была.

Вся пещера теперь покрылась рябью, словно в море, на глубине многих фатомов, зажегся золотисто-белый свет чужого солнца, горевшего за движущимися облаками. Турин почти ожидал увидеть странных рыб, плывущих по соседним туннелям, чтобы обогнуть кольцо-ворота. Яз знала о рыбах; она могла представить их лучше, чем те жалкие фантазии, которые он составил, глядя на черных безглазых существ, плавающих в ручьях Сломанных.

Почему-то мысли о Яз заставили Турина подумать о льде, словно девушка всегда будет его частью. И это дало ему последнюю, самую трудную часть его решения. Он сосредоточил весь свой талант работы со льдом на шаре воды, содержащем звезду. Он видел стоячие озера, вырезанные прошлыми поколениями Сломанных, где вода может превратиться в лед в течение нескольких мгновений, изменить состояния под действием какого-то небольшого возмущения, фокуса, вокруг которого и происходит изменение. Сейчас ему нужно, чтобы вода замерзла, изменила свое состояние, чтобы каждая часть бурлящей жидкости соединилась со своими соседями и плотно сомкнулась. Ему нужно, чтобы тепло, предотвращающее этот переход, ушло.

Необходимая манипуляция оказалась довольно похожей на попытку продеть сухожилие через игольное ушко, стоя на одной ноге... и подвергаясь нападению запятнанного геранта. Турин стоял так близко, как только мог, протянув одну руку к звезде, а другую прижав ко лбу, чтобы остановить ускользающие мысли. Годы лед-работы дали ему инстинктивное понимание разницы между льдом и водой на гораздо более глубоком уровне, чем можно получить от осязания и зрения. Каким-то образом ему нужно было разрушить барьер между ними, заставить одно стать другим.

Прошел час, может быть, три. Шип боли вернулся, вонзившись между глаз Турина. Он чувствовал себя на грани успеха, но почему-то тот никак не проявлялся, как забытое имя, щекочущее кончик языка, но отказывающееся быть произнесенным.

Он утолил жажду мутной водой и продолжал давить на проблему, в то время как его желудок урчал от голода.

Какой-то звук вывел его из транса. Отдаленное легкое скольжение, где-то в темном коридоре, по которому он пытался следовать за сестрами. Звук, а затем тишина. Звезда сбросила свой водяной плащ, когда концентрация Турина ослабла. Он посмотрел в ту сторону, откуда доносился шум. Сначала он подумал, что это, может быть, сестры возвращаются, чтобы сжалиться над ним, но коридор оставался темным, без проблеска их необычного зеленого глаза. Звук, а затем тишина, в месте, где ни один звук никогда не должен игнорироваться.

— Эй? — Слово покинуло его и исчезло в непроницаемой темноте.

Он попытался взять себя в руки. Неожиданный шум выбил его из колеи. Он не хотел оставаться в одиночестве, но теперь, когда оказалось, что он не один, одиночество вдруг показалось ему чем-то хорошим.

Турин все еще нервно вглядывался в темный проход, когда на него напали сзади. Единственное предупреждение, которое он всегда получал, когда большие массы приходили в движение, — что-то кольнуло его лед-чувство. Зрение и слух ничего ему не дали. Он бросился вперед, и удар прошел над его головой.

Хетта набросилась на него, теперь уже ревя, пытаясь выбить из него жизнь. Турин катался туда-сюда, отталкиваясь своей лед-работой, отклоняя ее ноги так, чтобы они ударяли в нескольких дюймах от его головы, а не размазали ее по каменному полу.

— Хетта! Это я! Остановись!

Но лицо женщины снова было испачкано демоническими пятнами, в ее глазах не было узнавания. Турин мысленно оттолкнул ее и вскочил на ноги, когда она резко остановилась. Хетта стиснула острые зубы, растянув окровавленные губы, и снова сделала выпад. Турин потянул кровь, текущую по каждой ее части, и сравнялся с ее силой, как только ее пальцы коснулись его плеча. Кряхтя от усилия, он потащил ее обратно через комнату, ее ноги скользили по грязи. Однако белая невыносимая боль в голове сказала ему, что это было не то, что он мог продолжать делать.

Хетта была полна собственных демонов. Разрушитель разума, который преследовал их двоих из комнаты с замороженной армией, должно быть, сломал ее разум, отдельные фрагменты стали демонами, которые оседлали ее. И теперь она выследила его. Он мог убежать в темноту, но Хетта годами выживала на добыче, которую преследовала по черным туннелям. Турин обнаружил, что парализован невыразимым страхом, ужасом, который наполняет загнанное в угол животное. Хетта сокрушит его. Она убьет его здесь или там, в темноте, и ее острые зубы оторвут плоть от его костей. Он умрет в подземном городе, один, и Яз даже не узнает, что он приходил за ней.

Хетта оказала внезапное, неожиданное сопротивление, вонзив ногу в то место, где какая-то неизвестная сила оставила шрамы на полу. Она бросилась вперед с воем, от которого у него расслабился мочевой пузырь, и нырнула к его ногам. Несмотря на сопротивление его лед-работы, ее протянутая рука каким-то образом обхватила его голень. А затем, с непреодолимой силой, она начала тянуть его к себе, все еще воя, ее рот покрылся кровавой пеной.

В последние мгновения Турина на него снизошла удивительная ясность, вытеснив страх, шок, сожаление, заменив их все одной мыслью. Открой ворота. Сестры сказали, что он пройдет через них. И он не сможет этого сделать, если умрет здесь.

Он потянулся к воде, которая упала вокруг звезды, когда его концентрация нарушилась. Та лежала лужицей на неровной поверхности ниши. Подняв ее, чтобы поглотить звезду, он на мгновение задумался, на мгновение, которое приблизило его еще на пол-ярда ко рту Хетты.

Турину было нужно, чтобы вода стала льдом. Он нуждался в этом больше, чем в следующем вдохе или следующем ударе сердца. Земля скрипела под ним. Вторая рука Хетты нашла его бедро. Она подняла голову, широко раскрыв рот, с которого капала вода — теперь, когда она выиграла, она не торопилась. Пятна демонов под ее кожей образовывали воинственный узор из красного и черного, каждый из которых претендовал на половину ее лица, зоны, переплетающиеся вдоль водораздела, где они боролись за господство. Турин видел ее лишь наполовину. Его мысленный взор занимала раковина воды. Две зоны. Что-то щелкнуло глубоко в его мозгу; какой-то барьер на пути к пониманию сдался давлению. Он сделал две зоны, направляя тепло из самой дальней области воды в более близкую. Звезду накрыла оболочка, наполовину — лед, наполовину — более теплая вода.

Хетта притянула бедро Турина к своему разинутому рту. Он не сопротивлялся ей. Его сила была ничем по сравнению с ее. Вместо этого он швырнул звезду в ворота, дернув за лед, который теперь держал ее. То, как это могло ему помочь, больше не имело значения. Возможно, сестры видели, как он открыл ворота, а затем Хетта протащила туда его труп. Но он сделал все, что мог, и, если он должен умереть, то, по крайней мере, закончит свою жизнь достижением.

Звук открывающихся ворот был одновременно таким глубоким, высоким и громким, что челюсти Хетты захлопнулись от удивления всего в какой-то доле дюйма от мяса ноги Турина. Звук пульсировал сквозь скалу; он гудел в самых длинных костях Турина и скулил в его ушах. Вид через ворота превратился в черную стену, намного темнее, чем коридоры, ведущие из пещеры. Он поглотил свет звезды до такой степени, что погрузил комнату в сплошную ночь. Последовавший за этим рев был, по сравнению с ревом Хетты, как ледяной ветер по сравнению с одним вдохом. И через долю удара сердца пространство заполнил бешеный поток воды, унося с собой все быстрее, чем падает камень.