Девушка напротив

Глава двадцать пятая

В тот день я наконец собрался заглянуть к ним в гости. Постучал, но мне никто не ответил. Однако, стоя на крыльце, я услышал кое-что, вызвавшее у меня беспокойство. Первое: Сьюзен плакала в своей комнате, причем так громко, что слышно было даже через дверь. Второе доносилось снизу. Возня. По полу скрежетала мебель. Приглушенные голоса. Ворчанье, стоны. Прогорклой угрозой веяло в воздухе.

Дерьмо, как говорится, попало на вентилятор.

Сейчас я поражаюсь тому, как сильно мне захотелось туда попасть.

Я побежал по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз, и свернул за угол. Я знал, где они.

Рут стояла у входа в убежище и смотрела. Она улыбнулась и отошла в сторонку, чтобы пропустить меня.

— Сбежать хотела, — сказала она. — Но Уилли ее задержал.

Теперь ее держали хорошо, крепко, и Уилли, и Рупор, и Донни, прижали ее к стене, как манекен, и били в живот по очереди. Мэг уже давно не сопротивлялась. Был слышен только свист ее дыхания, когда Донни бил ее и вдавливал ее скрещенные руки в живот. Рот его был угрюмо сжат. В глазах — крайняя сосредоточенность.

На мгновение она вновь стала героиней. Борцом.

Но только на мгновение. Потому что внезапно мне стало ясно, что все, на что она способна — только беспомощно терпеть. И страдать.

И я помню, как обрадовался, что не я на ее месте.

При желании я даже мог бы присоединиться.

В этот миг, думаю я, сила и власть были на моей стороне.

Я спрашивал себя после: когда это произошло? Когда я… испортился? И постоянно возвращаюсь к этому моменту, к этим мыслям.

К этому чувству власти.

Я даже не помышлял, что эту власть подарила мне Рут, и, возможно, только на время. В тот момент власть казалась настоящей. Я смотрел на Мэг, и расстояние между нами показалось вдруг колоссальным, неодолимым. Не то чтобы я перестал ей сочувствовать. Но впервые я осознал, насколько она отличается от меня. Она была уязвимой. Я — нет. Я здесь был в выгодном положении. Ее положение было ниже некуда. Может, это было неизбежно? Я вспомнил, как она спрашивала: «Почему они меня ненавидят?», а я тогда не поверил ей, у меня не нашлось ответа. Может, я что-нибудь упустил? Может, был в ней какой-то порок, какой-то изъян, предопределивший все это, а я не заметил? Впервые я подумал, что отделение Мэг от нас могло быть оправдано.

Я хотел, чтобы это было оправдано.

Теперь я признаваясь в этом с глубочайшим стыдом.

Потому что теперь я считаю, что по большому счету это было сугубо личным, частью моего мировоззрения. Я пытался убедить себя, что всему виною бесконечная распря между моими родителями, пустое холодное безразличие, выработанное мною посреди их непрекращающегося урагана. Но я в это почти уже и не верю. Сомневаюсь, что и раньше верил по-настоящему. Родители любили меня, во многом больше, чем я заслуживал — как бы ни относились друг к другу. И я это знал. Большинству и этого бы хватило.

Нет. Истина в том, что таков был я сам. Я ждал этого, или чего-то подобного, ждал, когда оно случится. Как будто нечто первобытное, подавленное, охватило меня, освобождая и изменяя, какой-то дикий черный вихрь, вызванный мною в этот прекрасный солнечный день.

И я задаюсь вопросом: кого я ненавидел? Кого и чего боялся?

Там, в подвале у Рут, я стал понимать, что гнев, ненависть, страх и одиночество — это одна кнопка, и достаточно нажатия пальца, чтобы воспламенить их и привести к разрушению.

И я понял, что у них может быть вкус победы.

Уилли отошел назад. В кои-то веки он не казался неуклюжим. И ударил Мэг плечом прямо в живот, от чего она подскочила.

Думаю, единственная надежда была на то, что кто-то из них промажет и разобьет голову об стенку. Но никто этого делать не собирался. Она уже выдыхалась. Пространства для движений нет, деваться некуда. Ей ничего не оставалось, кроме как рухнуть наземь. И это случится скоро.

Рупор разбежался. Мэг скрестила ноги, чтобы не попало в пах.

— Плачь, мать твою! — заорал Уилли. Как и все остальные, дышал он с трудом. Он повернулся ко мне. — Не плачет, смотри.

— Ей пофигу, — сказал Рупор.

— Заплачет, — сказал Уилли. — Заставлю.

— Слишком гордая, — произнесла Рут позади. — Гордыня до добра не доведет. Запомните. Чем выше залетел — тем больнее падать.

Донни налетел на Мэг.

Футбол был его коньком. Голова девушки стукнула по шлакоблоку. Руки безвольно упали. Взгляд был стеклянным.

Она съехала по стене на несколько дюймов.

Потом остановилась.

Рут зевнула.

— Пока хватит, мальчики, — сказала она. — Она не заплачет. Не в этот раз.

Она поманила нас рукой.

— Пошли.

Похоже, ребята еще не закончили. Но Рут уже надоело.

Уилли пробормотал что-то насчет глупых потаскух, после чего они гуськом пошли из подвала.

Я ушел последним. Было трудно отвести взгляд.

Как такое могло случиться?

Мэг съехала вниз и уселась на корточки на холодном бетонном полу.

Не уверен, что она меня вообще заметила.

— Идем, — сказала Рут.

Она захлопнула металлическую дверь и заперла ее на засов.

Мэг осталась там, в темноте. За дверью из скотобойни. Мы поднялась на кухню и взяли колы. Рут достала кусок сыра «чеддер» и крекеры. Мы расселись за обеденным столом.

Сьюзен до сих пор плакала, но теперь потише. Потом Уилли встал и включил телевизор, и «Правда или последствия»[19] заглушили ее всхлипывания.

Некоторое время мы смотрели телешоу.

Перед Рут на столе лежал раскрытый женский журнал. Она курила «Тарейтон», листала журнал и попивала колу из бутылки.

Наткнулась на фото — рекламу губной помады — и остановилась.

— Ничего не понимаю, — сказала она. — Женщина как женщина. Вы что-нибудь видите? Что в ней такого?

Она подняла журнал.

Уилли посмотрел, пожал плечами и вцепился зубами в крекер. Но мне эта женщина показалась симпатичной. Возрастом, примерно, как Рут, может чуть младше, но симпатичная.

Рут покачала головой.

— Эта баба, куда не глянь - везде, — сказала она. — Кругом. Сьюзи Паркер. Знаменитая модель. И я ничего в ней не вижу. Рыжая. Может, в этом дело. Мужчины любят рыжих. Но Мэг тоже рыжая, черт побери. И у Мэг волосы красивей, согласитесь?

Я снова посмотрел на фотографию. И согласился.

— Ничего не понимаю, — сказала она, нахмурившись. — Мэг точно красивей ее. Намного красивей.

— Конечно, — сказал Донни.

— Мир сошел с ума, — сказала Рут. — Нет, этого мне не понять.

Она отрезала кусочек сыра и положила на крекер.

Глава двадцать шестая

— Отпросись у мамы заночевать у нас сегодня, — сказал Донни, — разговор есть.

Мы стояли на мосту на Мэйпл и швыряли камни в воду «жабкой». Река был ленива и прозрачна.

— Что мешает поговорить сейчас?

— Ничего.

Однако он так и ничего не сказал.

Не знаю, почему я противился идее заночевать у Чандлеров. Может, из-за уверенности, что увязну в этом деле еще больше. Или же я просто знал, что мама скажет: «У Чандлеров теперь девочки, и мне это не нравится».

Ох, если бы она знала, подумал я.

— Уилли тоже хочет поговорить.

— Уилли?

— Ага.

Я рассмеялся от одной мысли, что у Уилли нашлось что-то, достойное обсуждения.

Хотя интересно, конечно.

— Ну, в таком случае, я просто обязан, — сказал я.

Донни тоже расхохотался, швырнул камень, и тот сделал три длинных прыжка наперерез мерцающим в волнах лучикам света.

Глава двадцать седьмая

Маму это не обрадовало.

— Это вряд ли, — сказала она.

— Мама, я всегда там сплю.

— Но не в последнее время.

— Как приехали Мэг и Сьюзен?

— Верно.

— Посмотри. Тут ничего особенного. Все, как и раньше. Пацаны спят на двухэтажных кроватях, а Сьюзен и Мэг — в комнате Рут.

— В комнате миссис Чандлер.

— Правильно. В комнате миссис Чандлер.

— Ну и где тогда миссис Чандлер?

— На кушетке. На раздвижной, в гостиной. Ну что тут такого?

— Ты знаешь, что тут такого.

— Нет, не знаю.

— Нет, знаешь.

— Не знаю.

— Что такое? — спросил отец, выходя из гостиной в кухню. — Что случилось?

— Он опять хочет заночевать у них, — сказала мама. Она вылавливала дуршлагом фасоль.

— Что? У Чандлеров?

— Да.

— Ну так разреши. — Он уселся у стола и развернул газету.

— Роберт, там две молодые девушки.

— И?

Она вздохнула.

— Ну пожалуйста, пожалуйста, не будь таким дураком, Роберт.

— Дураком? — сказал отец. — Разреши. Кофе есть?

— Да, — ответила мать. Она снова вздохнула и вытерла руки о передник.

Я встал, взял кофейник и зажег под ним огонь. Мать посмотрела на меня и вернулась к фасоли.

— Спасибо, пап, — сказал я.

— Я не говорила, что ты можешь идти, — возразила мать.

Она взглянула на отца и покачала головой.

— Черт бы тебя побрал, Роберт.

— Ага, — сказал тот и уткнулся в газету.

Глава двадцать восьмая

— Мы рассказали ей про Игру, — сказал Донни.

— Кому?

— Рут. Маме моей. Кому еще, олух?

Когда я пришел, Донни был на кухне один — делал сэндвич с арахисовым маслом — по-видимому, весь свой сегодняшний ужин.

Столешница была вымазана маслом и виноградным джемом, повсюду валялись крошки. От любопытства я пересчитал количество столовых приборов в ящике стола. По-прежнему пять.

— Ты рассказал?

— Рупор.

Он укусил сэндвич и уселся за столом. Я сел напротив. На дереве была отметина в полдюйма длиной, выжженная сигаретой. Раньше я ее не видел.

— Боже. И что она сказала?

— Ничего. Странно. Как будто все знала, понял?

— Знала? Что знала?

— Все. Как будто тут нет ничего плохого. Будто знала, что мы этим занимались. Как будто все так делают.

— Ты что, шутишь?

— Нет. Клянусь.

— Пиздишь!

— Отвечаю. Только хотела знать, кто был с нами, и я сказал.

— Сказал? Про меня? Эдди? Про всех?

— Я же сказал, ей это без разницы. Эй, не кипятись, Дэйви. Ее это не волнует.

— А Дениз? Про Дениз тоже рассказал?

— Да. Все рассказал.

— И сказал, что она была голая?

Уму не постижимо! Я всегда думал, что из них двоих дураком был только Уилли. Я смотрел, как он жует свой сэндвич. Он улыбнулся.

— Да я тебе говорю, не парься.

— Донни.

— Правда.

— Донни.

— Да, Дэйви?

— Ты рехнулся?

— Нет, Дэйви.

— Ты хоть на секундочку задумался, что со мной будет, если…

— Ничего с тобой не случится, ради Бога. Да что ты как пидор? Это же моя мама, помнишь?

— Ох, да, мне аж полегчало. Твоя мама знает, что мы привязываем голых девок к деревьям. Отлично.

Он вздохнул.

— Дэвид, знай я, что ты окажешься таким невыносимым придурком, вообще б ничего не сказал.

— Я придурок, да?

— Да. — Он вышел из себя. Сунув последний уголок сэндвича в рот, он встал.

— Слушай, дурень. Как ты думаешь, что там сейчас в убежище происходит? В эту самую минуту?

Я посмотрел на него непонимающим взглядом. Мне откуда знать? И кто вообще знает?

Тут меня осенило. В подвале была Мэг.

— Пиздишь.

Он засмеялся.

— Может, перестанешь повторять свое «пиздишь»? Слушай, можешь мне не верить. Иди сам посмотри. Да я сам вот только за сэндвичем вылез.

Я побежал вниз. Донни смеялся мне вслед.

Темнело, и в подвале горел свет — голые лампочки над стиральной машиной, под лестницей и возле дренажного насоса.

Уилли стоял за спиной Рут на входе в убежище.

Оба держали в руках фонарики.

Рут зажгла свой и посветила на меня, как коп на дорожном посту.

— А вот и Дэйви, — сказала она.

Уилли одарил меня взглядом в духе «Ну и хрен?»

Я раскрыл рот. В горле пересохло. Я облизал губы, кивнул Рут и заглянул в дверь.

И то, что предстало моему взгляду, сложно было осознать — думаю, потому что это выходило из ряда вон, и, наверное, потому что там была Мэг, и, несомненно, потому что там была Рут. Это походило на сон — или на какую-нибудь игру на Хэллоуин, когда все ходят в костюмах, и ты их едва можешь узнать — хотя и знаешь, кто скрывается под масками. Потом спустился Донни и шлепнул меня по плечу. Он предложил мне колу.

— Видишь? — сказал он. — Я же говорил.

Да, я это видел.

Они взяли два десятипенсовых гвоздя и забили их в балки, которые Уилли-старший поставил под крышей — два гвоздя, на расстоянии около трех футов друг от друга.

Они отрезали два куска бельевой веревки, обвязали ими запястья Мэг, перебросили каждый через гвоздь и спустили веревки вниз, к ножкам тяжелого рабочего стола, привязав их к ножкам, а не к гвоздям — чтобы при необходимости можно было настроить натяжение веревки.

Мэг стояла на невысокой стопке книг — три толстых красных тома Всемирной энциклопедии.

Вот рту — кляп, на глазах — повязка.

Ноги были босые. Шорты и блузка с коротким рукавом перепачканы. Между шортами и блузкой, растянутыми, как и она сама, виднелся пупок.

Мэг — лакомый кусочек.

Рупор обошел ее полукругом, водя лучом фонарика вверх-вниз.

Под повязкой, рядом с левым глазом, вспух синяк.

Сьюзен сидела на картонной коробке из-под консервированных овощей, и наблюдала. Голубая лента радугой охватывала ее волосы.

В углу лежала куча одеял и воздушный матрас. Мэг спала там. Я подумал — как долго?

— Вот и все в сборе, — сказала Рут.

Из подвала внутрь просачивался тусклый неяркий свет, но фонарик Рупора был ярче, и тени дергались взад-вперед вместе с ним, создавая тем самым тягучую, пугающую атмосферу, словно в доме с привидениями. Проволочная сетка, закрывающая единственное окно наверху, казалось, сползла со своего места на целые дюймы. Две деревянные стойки, поддерживающие потолок, скользили по комнате, изогнувшись под странными углами. Топор, кирка, лом и лопата, сложенные в углу напротив ложа Мэг, если на них смотреть, будто бы менялись местами, уменьшались и принимали всевозможные формы.

Вывалившийся со своего места огнетушитель ползал по полу.

Но властвовала в комнате тень Мэгги, покачивающейся на веревках — голова запрокинута назад, руки широко расставлены. Образ точно из комиксов-ужастиков, из «Черного кота» с Лугоши и Карлоффом, из «Знаменитых монстров Фильмландии», из любого исторического триллера за двадцать пять центов. Мы такое собирали.

Было несложно представить факел, загадочные орудия, жаровни, полные раскаленных углей, и собравшихся участников церемонии.

Я поежился. Не от холода, а от представшей картины.

— В Игре она должна рассказать, — сказал Рупор.

— Хорошо. Что рассказать? — спросила Рут.

— Что-нибудь. Секрет.

Рут кивнула с улыбкой.

— Верно говоришь. Только как она это сделает с кляпом во рту?

— Не надо ей сейчас говорить, мам, — сказал Уилли. — Тем более, ты же знаешь, когда она будет готова.

— Уверен? Хочешь рассказать, Мэгги?

— Готова?

— Она не готова, — заупрямился Рупор. Впрочем, он мог и не вмешиваться. Мэг все равно не проронила ни звука.

— И что теперь? — спросила Рут.

Уилли оттолкнулся от дверного косяка, к которому прислонялся, и легкой походкой прошествовал в комнатку.

— Книгу вытащим, — сказал он.

Наклонившись, он вытянул средний томик и отошел.

Веревки натянулись крепче.

Уилли и Рупор стояли со включенными фонариками. Рут все так же прижимала свой к себе, не включая.

На руках Мэг виднелись следы, оставленные веревкой. Спина ее слегка выгнулась назад. Блузка задралась кверху. Она как могла вытянула ноги; икры и бедра вздулись от напряжения. На мгновение она привстала на цыпочки, чтобы снять напряжение с запястий, и снова опустилась вниз.

Уилли выключил фонарик. Теперь стало еще страшней.

Мэг так и висела, тихонько покачиваясь.

— Признавайся, — сказал Рупор, а потом рассмеялся. — Нет, не надо.

— Давай еще одну книгу, — сказал Донни.

Я взглянул на Сьюзен — как она реагирует. Она сидела, сложив руки на коленях, с очень серьезным лицом, и пристально смотрела на Мэг, однако понять, что у нее на уме, было невозможно.

Уилли наклонился и вытянул книгу.

Мэг по-прежнему не издала ни звука.

Мускулы на ногах проступили через кожу.

— Посмотрим, сколько она так продержится, — сказал Донни. — Скоро будет больно.

— Нет, — сказал Рупор. — Так слишком просто. Давай последнюю тоже заберем. Пусть стоит на пальцах.

— Я хочу посмотреть. Поглядим, что будет.

Однако, на самом деле ничего не происходило. Казалось, Мэг все нипочем. Сильная.

— Вы не хотите дать ей шанс признаться? Разве не в этом дело? —спросила Рут.

— Нет. Пока рано, — сказал Рупор. — Давай, Уилли, забери книгу.

Уилли послушался.

И тут Мэг издала какой-то звук — единственный легкий, едва слышный за кляпом стон, так как внезапно ей стало трудней дышать. Блузка задралась до самой груди, и живот стал подниматься и опускаться в неправильном, вымученном ритме. Голова на миг завалилась назад и снова поднялась.

С трудом удержав равновесие, она закачалась.

Лицо покраснело. Мышцы натянулись от напряжения.

Мы замерли.

Она была прекрасна.

Сдавленные звуки, сопровождающие ее дыхание, участились, так как увеличилась тяжесть. Она ничего не могла поделать. Ноги задрожали. Сначала икры, потом — бедра.

— Нужно ее раздеть, — сказал Донни.

Эти слова на мгновение повисли в воздухе, прямо как Мэг, едва балансируя на грани.

Внезапно у меня закружилась голова.

— Да, — сказал Рупор.

Мэг услышала. Замотала головой. В этом движении смешались возмущение, гнев и страх. За кляпом послышались какие-то звуки. Нет. Нет. Нет.

— Заткнись, — сказал Рупор.

Она стала пытаться подпрыгнуть, вытянуть веревки, снять их с гвоздей. Однако лишь натирала запястья, причиняя себе еще больше боли.

Похоже, ей было все равно. Она не собиралась этого позволять. Не оставляла попыток освободиться.

Нет. Нет.

Уилли подошел и стукнул ей книгой по голове.

Оглушенная, Мэг тяжело завалилась назад.

Я посмотрел на Сьюзен. Ее руки были так же сложены на коленях, однако костяшки пальцев теперь побелели. Она смотрела на сестру, не на нас, изо всех сил покусывая нижнюю губу.

Я не мог на нее смотреть.

Я прочистил горло и обнаружил у себя нечто похожее на голос.

—Эй… ребята, послушайте… может…

Рупор повернулся ко мне.

— Мама разрешила! — закричал он. — И мы ее разденем, я сказал! Снимай!

Мы повернулись к Рут.

Та прислонялась к двери, скрестив руки на груди. Она казалась взвинченной, словно злилась или над чем-то серьезно задумалась. Губы сжались в характерной тонкой линии.

Она смотрела на тело Мэг, не сводя глаз.

Наконец она пожала плечами.

— Это и есть Игра, да?

В сравнении с остальным домом, да и с подвалом тоже, в убежище было холодно, но, внезапно, ощущение холода исчезло. Наоборот, комната словно заполнилась густым электрическим теплом, исходящим от каждого из нас, оно окружало нас, изолировало, в то же время каким-то образом сливая нас воедино. Это было видно в том, как Уилли стоял, наклонившись вперед, с томом энциклопедии в руках. В том, как Рупор прокрался поближе к Мэг, и его фонарик, теперь не столь непредсказуемый, ласкал ее лицо, ее ноги и живот лучом света. Я чувствовал, как это тепло струится от Рут и Донни, стоявших позади меня, как проникает сквозь меня, обволакивает, словно сладкий яд, словно некое тайное знание.

Мы взаправду собирались сделать это. Пойти на это.

Рут закурила и бросила спичку на пол.

— Вперед, — сказала она.

Дым с ее сигареты заклубился внутрь убежища.

— А кто будет это делать? — спросил Рупор.

— Я, — сказал Донни.

Он прошел рядом со мной. Теперь Уилли и Рупор оба светили на нее. Донни достал из кармана перочинный нож, который всюду таскал с собой и повернулся к Рут.

— Ничего, если я одежду попорчу, мам? — спросил он.

Она посмотрела на сына.

— Шорты или еще что-нибудь трогать не придется, — сказал он. —Но…

Он был прав. Блузку просто так не снимешь — только резать.

— Нет, — сказала Рут. — Ничего.

— Посмотрим, что у нее там, — сказал Уилли.

Рупор захохотал.

Донни подошел к Мэг,

— Не вздумай дергаться, — сказал он. — Я не сделаю тебе больно. Но если начнешь, нам снова придется тебя избить. Поняла? Это же глупо.

Он осторожно расстегнул блузку и потянул ее так, словно стыдился к ней прикоснуться. Лицо раскраснелось. Пальцы не слушались. Донни дрожал.

Мэг было запротестовала, но потом, видно, подумала получше.

Блузка повисла. Под ней я увидел белый лифчик. Это меня почему-то удивило. Рут никогда не носила бюстгальтер. Отчего-то я решил, что и Мэг не носит.

Донни разрезал левый рукав до шейного выреза. Нож наткнулся на шов, но Донни всегда держал лезвие острым. Край блузки загнулся и повис.

Мэг заплакала.

Донни подошел с другой стороны, и точно так же разрезал правый рукав. После отошел назад.

— Шорты, — сказал Уилли.

Она тихо плакала и пыталась что-то сказать. Нет. Пожалуйста.

— Не пинайся, — сказал Донни.

Молния на ширинке была и так наполовину расстегнута. Донни расстегнул шорты и потянул их вниз, на колени, потом поправил тонкие белые трусики, и стянул шорты на пол. Мышцы ее ног дрожали и дергались.

Он снова отошел назад и посмотрел на нее.

Мы все на нее уставились.

Мы уже видели Мэг в столь скудной одежде. У нее был раздельный купальник. В этом году все видели. Даже маленькие дети. Так что мы не увидели ничего нового.

Но тут все было иначе. Лифчик и трусики были не для чужих глаз, их могли видеть только девочки, а девочками в комнате были только Рут и Сьюзен. И Рут нам это позволяла. Даже поощряла. Эта мысль была слишком невероятной, чтобы над ней долго думать.

Кроме того, прямо перед нами была Мэг. Прямо перед нашими глазами. Чувства захлестывали любые мысли, любые раздумья.

— Готова признаться, Мэгги? — голос Рут был мягким.

Та согласно закивала. С энтузиазмом.

— Нет, не готова, — сказал Уилли. — Пока.

Бусинка жирного пота скатилась с его макушки на лоб, и Уилли ее вытер.

Теперь мы все вспотели. Мэг больше всех. На подмышках, в пупке, на животе поблескивали капли.

— Давай остальное тоже, — сказал Уилли. — И тогда, может быть, мы разрешим ей признаться.

Рупор захихикал.

— Сразу после того, как она станцует хучи-ку.

Донни шагнул вперед. Он разрезал правую бретельку бюстгальтера, потом — левую. Грудь слегка приподнялась, освободившись от чашечек. Лезвие скользнуло между них, и Донни принялся пилить толстое соединение.

Мэг всхлипывала.

Наверняка ей было больно плакать, потому что с каждым движением веревки врезались в кожу все сильнее.

Нож был острый, но ушло немало времени. Потом раздался слабый шлепок, и лифчик упал, обнажив грудь

Грудь была белее остального тела, бледная, влекущая, безупречная. Она содрогалась от плача. Соски были розовато-коричневыми, и — на мой взгляд — поразительно длинными, почти плоскими в конце. Маленькие полянки плоти. Формы, каких я никогда не видел, и сразу же захотел потрогать.

Я прошел дальше в комнату. Теперь Рут стояла прямо за мной.

Теперь я слышал собственное дыхание.

Донни опустился перед ней на колени и встал. На миг это было похоже на поклонение, на молитву.

Он сунул пальцы в трусики и потянул. Задержался.

Тут последовал еще один шок.

Ее волосы.

Маленький кустик светлых волос внизу. Там сверкали капельки пота.

Я увидел маленькие веснушки на бедрах.

Увидел складочку, наполовину спрятавшуюся между ногами.

Я изучал ее. Ее грудь. Интересно, каково это — потрогать ее?

Ее плоть меня поражала. Эти волосы промеж ног. Я подумал, что они мягкие. Мягче, чем у меня. Я хотел к ней прикоснуться. Ее тело, должно быть, горячее. Она дрожала без остановки.

Живот, бедра, крепкий белый зад.

Сексуальное возбуждение зрело и разрасталось.

Вся комната крепко пахла сексом.

Вдруг я почувствовал тяжесть между ног. Завороженный, я пошел вперед, прошел рядом со Сьюзен, и увидел лицо Рупора, бледное, без кровинки. Взгляд Уилли был прикован к кустику внизу.

Мэг перестала плакать.

Я повернулся взглянуть на Рут. Она тоже подошла поближе, и стояла теперь прямо в дверях. Ее левая рука поднялась к правой груди, пальцы нежно сомкнулись, и рука упала.

Донни стоял на коленях и смотрел вверх.

— Признавайся, — сказал он.

Мэг забилась в судорогах.

Я чувствовал запах ее пота.

Она кивнула. Иного выбора нет.

Только капитуляция.

— Отпусти веревки, — сказал он Уилли.

Уилли подошел к столу, развязал веревки, немного отпустил, чтобы она твердо встала на пол, и снова завязал.

Ее голова облегченно повалилась вперед.

Донни встал и убрал кляп. Я понял, что это желтый шейный платок Рут. Мэг открыла рот, и он вытащил изо рта какую-то тряпку. Донни бросил тряпку на пол, а платок сунул в задний карман джинсов. Уголок платка выглядывал наружу. Донни стал похож на фермера.

— Можно… Мои руки… — сказала она. — Мои плечи… болят.

— Нет, — ответил Донни. — Это все. Только так.

— Признавайся, — сказал Рупор.

— Расскажи нам, как ты играешь сама с собой, — сказал Уилли. —Спорим, пальцы туда пихаешь, да?

— Нет. Расскажи нам про сифилис, — засмеялся Рупор.

— Точно, про трипак, — сказал Уилли, ухмыляясь.

— Плачь, — сказал Рупор.

— Я уже плакала, — сказала Мэг. Как видите, в ней еще осталась крупица прежней гордости — ведь теперь ей не было больно.

Рупор просто пожал плечами.

— Ну так плачь опять.

Мэг промолчала.

Я заметил, что ее соски стали мягче с виду. Нежные, ярко-розовые.

Боже! Она была прекрасна!

Она словно читала мои мысли.

— Дэвид здесь? —спросила она.

Уилли и Донни уставились на меня. Я не смог ответить.

— Тут он, — сказал Уилли.

— Дэвид…— сказала она. Но, думаю, закончить она не смогла. Однако этого и не требовалось. Я знал, что она скажет.

Она не хотела моего присутствия.

Почему я тоже знал. От этого мне стало так стыдно, как в прошлый раз. Но я не мог уйти. Там были все. Кроме того, я не хотел. Я хотел смотреть. Нуждался в этом. Стыд заглянул в глаза желанию и отвел взгляд прочь.

— И Сьюзен?

— Да. Она тоже, — ответил Донни.

— О Боже!

— Ну и хрен с ней, — сказал Рупор. — Кому нужна твоя Сьюзен? И где признания?

Голос Мэг был изнуренным и взрослым.

— Признание простое, — сказала она. — Мне не в чем признаваться.

Это нас остановило.

— Мы можем тебя снова подвесить, — сказал Уилли.

— Я знаю.

— Можем отхлестать, — сказал Рупор.

Мэг покачала головой.

— Пожалуйста. Просто оставьте меня в покое. Не трогайте. Я ничего не делала.

И тут оказалось, что никто этого не ждал.

Какой-то миг мы просто стояли и ждали, пока кто-нибудь скажет хоть что-нибудь, нечто такое, что убедит ее продолжить Игру по правилам. Или заставит. Или что Уилли снова подвесит ее, как и сказал. Что угодно, лишь бы Игра продолжалась.

Однако, в эти несколько мгновений нечто пропало. Чтобы вернуть это, пришлось бы начинать все сначала. Полагаю, мы все это почувствовали. Это сладкое, пьянящее чувство опасности ускользнуло прочь. Ушло в тот миг, когда она заговорила.

Вот он, ключ.

Когда она говорила, она снова становилась Мэг. Не какой-нибудь прекрасной обнаженной жертвой, а Мэг. Личностью, способной мыслить, выражать свои мысли вслух, и даже иметь какие-то личные права.

Вытащить кляп было ошибкой.

От этого мы стали раздраженными, злыми и растерянными. Так что мы просто стояли.

Наконец Рут нарушила тишину.

— Мы можем так сделать.

— Как? — спросил Уилли.

— Как она говорит. Оставить ее в покое. Пусть немного подумает. Думаю, я не против.

— Да, — сказал Рупор. — Оставим ее. В темноте. Пусть повисит.

Это единственный способ, подумал я, начать заново.

Уилли пожал плечами.

Донни посмотрел на Мэг. Было видно, что он не хочет уходить. Он сверлил ее взглядом.

Он поднял руку. Медленно, нерешительно поднес ее к груди.

И внезапно я словно стал его частью. Я ощутил там свою руку, мои пальцы едва не касались груди. Я почти чувствовал теплую влагу ее кожи.

— Не-а, — сказала Рут. — Нет.

Донни посмотрел на девушку. И остановился. В каких-то дюймах от груди.

Я вдохнул.

— Не трожь ее, — сказала Рут. — Не хочу, чтобы кто-то из вас ее трогал.

Он опустил руку.

— Такие девчонки всегда грязные, — продолжила Рут. — Держите руки от нее подальше. Вы меня слышите?

Мы слышали.

— Да, мам, — сказал Донни.

Она повернулась уходить. Раздавила окурок на полу и махнула нам рукой.

— Пошли. Но сначала суньте кляп ей в рот.

Я посмотрел на Донни. Тот разглядывал тряпку на полу.

— Он грязный.

— Не такой уж и грязный, — сказала Рут. — Не хочу, чтоб она тут всю ночь орала. Засунь.

Она повернулась к Мэг.

— А ты подумай об одном, — сказала она. — Хотя нет — о двух вещах. Во-первых, тут может висеть твоя маленькая сестренка, а не ты. Во-вторых, я знаю, что ты себя плохо ведешь. И я хочу, чтобы ты рассказала. Это признание — не детские игрушки, в конце концов. И кто-нибудь из вас мне все расскажет — или ты, или она. Подумай над этим, — сказала она, после чего развернулась и ушла.

Мы слушали, как она поднимается по лестнице.

Донни сунул кляп.

Он мог бы полапать ее, но не стал.

Так, будто Рут все еще стояла в комнате и следила. Ее присутствие в комнате не ограничивалось одним лишь запахом сигаретного дыма, пусть было столь же бесплотным. Словно Рут была призраком, преследующим нас, ее сыновей и меня. Призраком, который будет преследовать нас целую вечность, если мы ее ослушаемся.

И думаю, я понял тогда — это представление принадлежало Рут, и Рут одной.

Игры не существовало.

И, если исходить из этого, не только Мэг, но все мы висели там, раздетые догола.

Глава двадцать девятая

Мы лежали в кроватях, но заснуть никто не мог: нас неотступно преследовал образ Мэг.

Время шло в полной темноте, пока кто-нибудь не скажет, какое у нее было лицо, когда Уилли вытащил последнюю книгу, каково это стоять там так долго с привязанными над головой руками, больно ли это, и как круто наконец увидеть обнаженную девушку, и потом мы снова замолкали, заворачиваясь каждый в свой кокон из мыслей и грез.

Но во всех этих грезах был один и тот же объект. Мэг. Мэг, в том виде, в каком мы ее оставили.

Мы должны были ее увидеть.

Донни бы сразу предложил, не будь это так рисково. Рут сказала, чтобы мы от нее отстали.

Дом был маленький, и звук легко разносился, а Рут спала всего лишь за одной тоненькой дверью, в комнате Сьюзен — а спала ли Сьюзен? Или тоже лежала и думала о сестре? — прямо над убежищем. Если Рут проснется и поймает нас, случится непоправимое — она может отстранить нас от дел в будущем.

А мы знали, что тут все только начиналось.

Однако, ее образ по-прежнему стоял у нас перед глазами, и он был слишком силен. Нам вдруг будто бы потребовалось убедиться, что мы там точно были. Ее нагота и доступность манили, словно песнь сирены. Непреодолимо.

Игра стоила свеч.

Ночь была темной, безлунной.

Донни и я слезли с верхних полок. Уилли и Рупор соскользнули с нижних.

Дверь Рут была закрыта.

Мы на цыпочках прошли мимо. Рупор едва сдержался, чтоб не захихикать.

Уилли взял фонарик с кухонного стола, и Донни осторожно открыл дверь в подвал.

Ступеньки заскрипели. С этим ничего не поделаешь, оставалось только молиться и надеяться на лучшее.

Дверь убежища тоже заскрипела, но не так ужасно. Мы вошли, ступив босыми ногами на холодный бетонный пол, как и она — и там стояла Мэг, такая же, какой мы ее запомнили, хотя времени прошло всего ничего — такая же, какой мы ее себе представляли.

Ну, не совсем.

Ее руки побелели и покрылись красными и синими пятнами. И даже в жалком свете фонарика можно было увидеть, как она побледнела. Она вся покрылась гусиной кожей, соски затвердели и сморщились.

Она услышала, что мы вошли, и издала слабый жалобный стон.

— Тихо, — прошептал Донни.

Она послушалась.

Мы не сводили с нее глаз. Так, словно это была какая-то святыня —или экзотическое животное в зоопарке.

Словно и то, и другое одновременно.

Сейчас я думаю — может, все было бы иначе, не будь она такой красивой, не будь ее тело таким молодым, сильным и пышущим здоровьем, будь она уродливой обрюзгшей толстухой. Может и нет. Может, это произошло бы в любом случае. Неизбежное наказание чужака.

Но я склоняюсь к мысли, что это случилось именно потому, что она была красивой и сильной, а мы — нет, поэтому мы с Рут сделали с ней это. Осудили ее за красоту, за все, что она для нас значила и не значила.

— Спорим, она пить хочет? — сказал Рупор.

Она закивала. Да. О да, пожалуйста.

— Чтоб дать ей воды, придется вытащить кляп, — сказал Уилли.

— И что? Не будет она шуметь.

Он шагнул вперед.

— Ты же не будешь шуметь, да, Мэг? Нельзя будить маму.

Нет. Она твердо качнула головой. Сразу видно — и вправду хочет пить.

— И ты ей веришь? — спросил Уилли.

Донни пожал плечами.

— Будет шуметь — тоже нарвется на неприятности. Она же не дура. Так что дайте ей попить.

— Я принесу, — сказал Рупор.

За стиральной машиной располагалась раковина. Рупор открыл кран, и мы услышали, как тихонько побежала вода. Он проделал это неожиданно тихо.

И вел себя неожиданно тихо, для Рупора-то.

Уилли развязал кляп, как в прошлый раз, и вытащил грязный кусок тряпки изо рта. Мэг застонала и стала двигать челюстью из стороны в сторону.

Рупор вернулся со старой банкой из-под фруктов, полной воды.

— Нашел за банками с краской, — сказал он. — Воняла совсем чуточку.

Донни взял ее и поднес к губам Мэг. Девушка пила жадно, довольно урча с каждым глотком. Она осушила банку в считанные секунды.

— Боже мой, — сказала она. — Боже мой. Спасибо.

Странное было чувство. Словно все было забыто. Словно она на самом деле была нам благодарна.

Поразительно. Чего только не добьешься одной-единственной баночкой воды.

Я вновь подумал, какая же она беспомощная.

Меня посетила мысль — интересно, испытывали ли все остальные то же, что и я — эту всеохватывающую, головокружительную потребность к ней прикоснуться? Положить на нее ладони. Познать это ощущение. Ее грудь, ягодицы, бедра. Этот рыжевато-блондинистый кустик меж ног.

Именно то, чего делать было нельзя.

От этого мне стало дурно. От давления. Оно было слишком сильным.

— Хочешь еще? — спросил Рупор.

— Можно? Пожалуйста.

Он снова убежал к раковине и вернулся с водой. Отдал банку Донни, и Мэг расправилась и с ней.

— Спасибо. Спасибо тебе.

Она облизнула губы. Они обветрились, высохли, местами потрескались.

—Вы… может, вы… Эти веревки… мне от них очень больно.

Было видно, что это правда. Пусть даже Мэг твердо стояла на полу, веревка была крепко натянута.

Уилли посмотрел на Донни.

Оба повернулись ко мне.

Я растерялся. С чего бы им интересоваться моим мнением? Они словно искали у меня что-то, и не были уверены, что найдут.

Как бы то ни было, я кивнул.

— Думаю, мы могли бы, — сказал Донни. — Ненадолго. Но при одном условии.

— Хорошо. Что?

— Ты должна пообещать, что не будешь драться.

— Драться?

— Ты должна пообещать, что не будешь шуметь, драться, и никому об этом не расскажешь. Никому и никогда.

— О чем не расскажу?

— О том, что мы тебя трогали.

Свершилось.

Именно об этом мы и мечтали там, в спальне наверху. Я не должен был удивляться. Но удивился. Я едва мог дышать. Казалось, все в комнате слышали, как билось мое сердце.

— Трогали меня? — сказала Мэг.

Донни покраснел как рак.

— Сама понимаешь.

— Боже мой, — сказала она, качая головой. — Господи. Ну что ты?

Она вздохнула. Задумалась на мгновение.

— Нет, — сказала она.

— Мы не сделаем тебе больно, ничего не сделаем, — сказал Донни. — Просто потрогаем.

— Нет.

Теперь она все взвесила и решила, и просто не могла себе представить, как согласиться на это, и неважно, что происходит. Это было ее последнее слово.

— Честно. Просто потрогаем.

— Нет, не потрогаете. Никто из вас.

Она вышла из себя. Но Донни тоже.

— Мы в любом случае сможем это сделать, тупица. Кто нас остановит?

— Я.

— Как?

— А ты только попробуй, мать твою. Я не просто расскажу. Я закричу.

Вопросов не было. Она закричит. Ее наплевать.

Нас поимели.

— Ладно, — сказал Донни. — Хорошо. Оставим веревки как есть. Сунем кляп в рот, и все на этом.

Она была готова расплакаться. Но не готова сдаться. Не сейчас.

— Хорошо, — с горечью сказала она. — Пихайте кляп. Давайте. Отстаньте. Валите!

— Так и сделаем.

Донни кивнул Уилли, и Уилли подошел к ней с тряпкой и платком.

— Открывай, — сказал он.

На мгновение она заколебалась, потом открыла рот. Уилли запихал тряпку и завязал. Туже, чем требовалось. Туже, чем раньше.

— Еще одно, — сказал Донни. — Воды попила? Нас тут не было, ясно?

Она кивнула. Непросто было висеть там обнаженной и сохранять гордость, но ей удалось.

И как ею не восхищаться?

— Хорошо, — сказал он, собираясь уходить.

У меня появилась идея.

Я тронул его за руку, и он остановился.

— Донни.

— Да?

— Слушай. Давай немного ослабим веревки. Чуть-чуть. Просто подвинем стол на пару дюймов. Рут не заметит. Ну ты посмотри на нее. Ты же не хочешь, чтоб она вывихнула плечо, правильно? До утра еще долго, понимаешь?

Я сказал это достаточно громко, чтобы она тоже услышала.

Он пожал плечами.

— Мы дали ей выбрать. Она не захотела.

—Я знаю, — сказал я. И тут я наклонился к нему поближе, улыбнулся и прошептал, — а она может быть, нас отблагодарит. Понимаешь? Она запомнит. И в следующий раз…

Мы подвинули стол.

На самом деле мы его приподняли и толкнули, чтобы несильно шуметь. Для нас троих и Рупора это оказалось не такой уж сложной задачей. В результате веревки ослабли примерно на дюйм, как раз чтобы она была в состоянии изогнуть руки в локтях, чего ей уже давно не удавалось.

— Пока, — прошептал я и закрыл дверь.

И там, во тьме, она кивнула. Наверное.

И я подумал, что отныне я — заговорщик. Двойной агент.

Работаю на обе стороны, сохраняя нейтральность.

До чего чудесная идея!

Я гордился собой.

Какой я хитроумный! Какой добродетельный. Чувства переполняли меня. Я же помог девушке! Настанет день, когда я буду вознагражден. Однажды, я знал, она позволит мне прикоснуться к ней. Да, так и будет. Может, никому другому — но мне.

Позволит. Только мне.

И я прошептал: «Пока, Мэг».

Я сошел с ума. Совсем рехнулся.

Глава тридцатая

Утром мы спустились в подвал. Рут развязала ее и принесла ей новую одежду, вместе с чашкой горячего чаю и каким-то белым тостом без масла. Мэг сидела на матрасе, скрестив ноги, и завтракала.

Одетая, свободная, без повязки и кляпа она почти лишилась своего ореола загадочности. Она была бледная, изможденная. Уставшая и раздражительная. Вспомнить Мэг вчерашнюю — Мэг гордую или страдающую — было непросто.

Было видно, что каждый глоток давался ей с трудом.

Рут стояла над ней, прямо как мамочка.

— Кушай, — сказала она.

Мэг посмотрела вверх на нее, и потом — вниз, на бумажную тарелку на коленях.

Наверху голосил телевизор — шла какая-то викторина. И Уилли шаркал ногами.

Шел дождь, и он тоже шумел.

Мэг откусила кусочек корки и жевала ее целую вечность, прежде чем проглотить.

Рут вздохнула. Так, будто бы смотреть на жующую Мэг было для нее огромным испытанием. Она уперлась руками в бедра и расставила ноги, точно Джордж Ривз в начальных титрах «Супермена».

— Давай. Поешь еще, — сказала она.

Мэг покачала головой.

— Это слишком… Не могу. Во рту слишком сухо. Можно я чуть-чуть подожду? Поем попозже. Выпью чай.

— Я не разбрасываюсь едой, Мэг. Еда очень дорогая. Я сделала этот тост для тебя.

— Зна… Знаю… Только…

— И что ты от меня хочешь? Чтоб я его выбросила?

— Нет. Можно его просто здесь оставить. Я скоро съем.

— Потом он зачерствеет. Нужно есть сейчас. Пока свежий. Или на него набегут жуки. Тараканы. Муравьи. А в моем доме жуков нет.

Мне стало смешно — в комнате жужжали две мухи.

— Я съем его очень скоро, Рут. Обещаю.

Рут, кажется, раздумывала. Она поменяла позу — свела ноги вместе и скрестила руки на груди.

— Мэг, золотце, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты постаралась съесть его сейчас. Для тебя же хорошо.

— Я знаю, что хорошо. Только сейчас тяжело. Я выпью чаю, ладно?

Она подняла чашку к губам.

— Оно и не должно быть легко, — сказала Рут. — Никто не говорил, что будет легко. — Она рассмеялась. — Ты — женщина, Мэг. Это тяжело.

Мэг посмотрела вверх и кивнула, не отрываясь от чашки чая.

Донни, Рупор, Уилли и я стояли в пижамах и наблюдали за этой сцены в дверь.

Мэг наклонилась и с наслаждением втянула в себя теплый ароматный пар, исходящий от чая.

И Рут взорвалась.

Она выбила кружку у Мэг из рук. Та врезалась в побеленную известью стену из шлакоблоков. Чай потек вниз. Цветом он напоминал мочу.

— Ешь!

Она ткнула пальцем в тост. Тот почти выскользнул из тарелки.

Мэг подняла руки вверх.

— Да! Хорошо! Съем! Прямо сейчас! Ладно?

Рут наклонилась к ней, носом к носу, и теперь Мэг не смогла бы укусить тост, даже если бы захотела — если бы не ткнула им Рут в лицо. А это, надо сказать, была идея не из лучших. Потому что Рут сгорала от гнева.

— Всю стенку засрала! Уилли построил, а она засрала! — сказала она. — Еще и разбила мою кружку, дрянь такая. Думаешь, кружки бесплатно раздают? Или чай?

— Прости. — Мэг взяла тост, но Рут по-прежнему зависала над ней. — Я съем. Ладно? Рут?

— Да, мать твою. Ты стенку засрала!

— Прости.

— И кто ее будет чистить? Кто будет чистить стенку?

— Я. Прости, Рут.

— Да пошла ты, сестренка. Знаешь, кто будет ее чистить?

Мэг не ответила. Видно, не знала, что ответить. Рут все больше и больше сердилась, и ничто не могло ее остановить.

— Ты?

— Нет.

Рут выпрямилась и взревела.

— Сью-зен! Сью-зен! Спустись сюда!

Мэг попыталась встать. Рут толкнула ее на место.

И в этот раз тост свалился c тарелки на пол.

Мэг потянулась за тостом, успев ухватить кусочек, который ела. Однако, на тост опустилась коричневая туфля Рут.

— Оставь, — сказала Рут. — Не хочешь есть — не надо.

Она схватила тарелку. Оставшийся кусочек улетел в сторону.

— Ты что, считаешь, я должна тебе готовить? Ах ты сучка мелкая! Дрянь неблагодарная!

Сьюзен, прихрамывая, спустилась по лестнице. Услышать ее можно было гораздо раньше, чем увидеть.

— Иди сюда, Сьюзен, заходи!

— Да, миссис Чандлер.

Мы расступились. Она прошла рядом с Рупором. Тот скривился и захихикал.

— Закрой рот, — сказал Донни.

Однако Сьюзи держалась с чувством собственного достоинства, была опрятно одета и выглядела очень серьезной.

— Иди к столу.

Сьюзен послушалась.

— Развернись.

Она повернулась к столу. Рут взглянула на Мэг и вытянула ремень.

— А вот так мы будем чистить стену, — сказала она. — Начнем с порки.

Она повернулась к нам.

— Кто-нибудь из вас, мальчики, подойдите, задерите ее платье повыше и спустите трусы.

Это было первое, что она сказала нам за все утро.

Мэг снова стала подниматься на ноги, но Рут опять с силой оттолкнула ее.

— Давай возьмем за правило, — сказала она. — Ты не слушаешься, перечишь мне, дерзишь, короче, плохо себя ведешь — и она за это расплачивается. Все шишки — ей. А ты смотришь. Давай попробуем. Если не сработает — придумаем что-нибудь еще.

Она повернулась к Сьюзен.

— Как ты думаешь, Сьюзен, это честно? Что ты будешь отвечать за свою сестру-сучку? За ее поступки, а?

Сьюзен тихо плакала.

— Н… не-е-е-ет, —простонала она.

— Конечно, нет. Я и не говорила, что честно. Ральфи, иди сними с нее трусы. А вы, остальные, держите Мэг. Вдруг она такая дура, что решит броситься на линию огня. Будет брыкаться — можете стукнуть. Только осторожно. Вдруг у нее вши или еще что. Кто его знает, где она шлялась?

— Вши? — спросил Рупор. — Настоящие вши?

— Не бери в голову. Делай, что я говорю. Вся жизнь впереди —успеешь еще наслушаться и о мандавошках, и о шлюхах.

Все было так же, как и в прошлый раз. Только причина была уж совсем бредовая.

Но мы уже привыкли.

Рупор стянул трусики через гипс, и на этот раз ее даже не пришлось держать. Рут прописала двадцатку, быстро, без запинки. Сьюзи кричала и выла, а зад становился все красней и красней в этой маленькой душной комнатке, которую Уилли-старший построил, чтобы уберечься от Атомной Бомбы, — и сначала Мэг сопротивлялась, слушая этот вой, и плач, и щелканье опускающегося ремня, но Уилли схватил ее за руку и завернул за спину, прижал лицом вниз к матрасу, чтобы она только и думала, как бы не задохнуться, и не пыталась помочь, и теперь не только Сьюзен плакала — слезы бежали по лицу Мэг, и впитывались в грязный матрас. А мы с Донни только стояли в мятых пижамах и смотрели.

Когда все кончилось, Рут выпрямилась и продела ремень в петли, а Сьюзен с трудом наклонилась, стуча скобами, натянула трусы и расправила платье.

Уилли отпустил Мэг и отошел.

Потом Сьюзен повернулась к нам, Мэг подняла голову, и я увидел, как они встретились взглядами. Между ними что-то промелькнуло. Нечто, казавшееся неожиданно безмятежным, грустным и полным какого-то невиданного спокойствия.

У меня словно земля из-под ног ушла. Я подумал: неужели они оказались сильней нас всех?

Все опять накалялось.

Мэг перевела взгляд на Рут, и я понял, насколько.

Ее взгляд был диким.

Рут тоже это заметила, и невольно отступила на шаг. Сама она прищурила глаза и оглядела комнату. Взгляд остановился в углу, где стояли, подпирая друг друга, кирка, топор, лом и лопата — словно маленькая стальная семейка разрушителей.

Рут улыбнулась.

— Похоже, Мэг на нас нассать, мальчики, — сказала она.

Мэг промолчала.

— В общем, так: мы все знаем, что никуда ее отсюда не отпустим. Но вот это надо убрать, чтоб не было соблазна. Она же глупышка, может и попытаться. Так что уберите. И закрывайте дверь, когда выходите. Кстати, Мэгги, ты только что осталась без ланча и обеда. Приятного дня.

Она развернулась и вышла.

Мы посмотрели вслед. Ее походка была немного нетвердой, подумал я, будто она выпила, хотя я знал, что это не так.

— Опять свяжешь? — спросил Рупор у Уилли.

— Попробуйте, — сказал Мэг.

Уилли фыркнул.

— Да, вот это клево, Мэг, — сказал он. — Будь крутой. Мы можем связать тебя, когда захотим, и ты это знаешь. А еще с нами Сьюзен. Не забывай.

Мэг испепелила его взглядом. Он пожал плечами.

— Может, попозже, Рупор, — сказал Уилли, поднимая топор и лопату. Рупор взял лом и кирку, и пошел за ним.

После завязался спор, куда это все деть — подвал иногда затоплялся, и инструменты могли заржаветь. Рупор хотел повесить их под потолком. Донни — забить для них пару гвоздей в стену. Уилли сказал: «Да ну нахрен», и предложил бросить их рядом с котлом. Пусть ржавеют. Донни победил, и они пошли поковыряться в армейском сундуке Уилли-старшего, оставшемся со времен Второй мировой, служившего теперь ящиком для инструментов.

Я посмотрел на Мэг. Для этого мне пришлось собрать все силы. Думаю, я ожидал ненависти. Половина меня была в ужасе, а другая —надеялась на это, ведь так, по крайней мере я буду знать, с кем я — с ней, или с остальными. Я уже убедился, что играть на две стороны нелегко. Но ненависти не было. В глазах — только спокойствие. Даже безразличие.

— Ты можешь убежать, — тихо сказал я. — Может, я бы смог тебе помочь.

Мэг улыбнулась, но вовсе не мило.

— И что ты за это хочешь, а, Дэвид? Есть идеи?

На мгновение ее голос прозвучал так, будто она вправду была шлюхой, как и говорила Рут.

— Нет. Ничего, — сказал я. Но она таки меня поймала. Я покраснел.

— Правда?

— Честно. Правда. Не знаю, куда ты пойдешь, но хотя бы можешь сбежать отсюда.

Она кивнула и посмотрела на Сьюзен. И ее тон совсем изменился —теперь он был очень сухим, крайне рассудительным, и вновь очень взрослым.

— Я бы могла, — сказала она. — Но она — нет.

Внезапно Сьюзен снова расплакалась. Она стояла, не отрывая глаз от Мэг, а потом — захромала к сестре, поцеловала ее в губы, в щеку, и снова в губы.

— Мы что-нибудь сделаем, — сказала она. — Мэг? Мы же что-нибудь придумаем? Да?

— Хорошо, — сказала Мэг. — Придумаем.

Она посмотрела на меня.

Сестры обнялись, а когда разжали объятия, Сьюзен подошла ко мне и взяла меня за руку.

И вместе мы заперли дверь.

Глава тридцать первая

После, будто отказываясь от своего предложения помощи, я держался в стороне.

Учитывая обстоятельства, это было лучшее, что я мог делать.

Меня преследовали образы.

Мэг смеется на «чертовом колесе», лежит на Скале у реки. Работает в саду в шортах, блузке и большой соломенной шляпе. Бегает от базы к базе на стадионе. Стремительно. Но чаще всего — Мэг обнаженная, разгоряченная от усилий, беззащитная и доступная.

С другой стороны, я видел безжизненный манекен в руках Уилли и Донни.

Видел, как ее уткнули лицом в матрас за то, что она не смогла проглотить кусочек тоста.

Образы были противоречивые. Они ставили меня в тупик.

Так что раздумывая, что же делать, и делать ли что-то вообще, я держался от Чандлеров подальше. Неделя, к тому же, выдалась скверной, дождливой, и я воспользовался этим как предлогом.

На той неделе я видел Донни раз или два. Остальных не видел вовсе.

В первый раз я встретил его, вынося мусор. Он выбежал в вечернюю слякоть, накрыв голову от дождя толстовкой.

— Знаешь, что? — сказал он. — Никакой воды сегодня.

Дождь лил уже три дня.

— А?

— Мэг, болван. Рут не разрешает ей пить сегодня. До утра.

— Почему?

— Долгая история, — сказал он. — Потом расскажу.

И убежал домой.

Вторая встреча произошла пару дней спустя. Погода прояснилась, и я катил на своем четырехскоростном велосипеде в магазин по поручению мамы. И тут сзади показался Донни на видавшем виды «швинне».

— Куда едешь?

— В магазин. Маме надо молока и еще кое-какой херни. А ты?

— К Эдди. Играем возле башни. Ковбои против индейцев. Хочешь, тебя подождем?

— Нет.

Игры для малолеток меня не интересовали.

Донни покачал головой.

— Надо мне валить, — сказал он. — С ума схожу от них. Знаешь, что они сейчас меня заставляют делать?

— Что?

— Выливать ее горшок с говном в конце двора. Ты можешь в это поверить?

— Как это? Почему?

— Ей теперь наверх вообще нельзя. Ни в туалет, никак. И эта сучка тупая пытается терпеть, держит в себе. Но рано или поздно все-таки приходится, и теперь это — моя проблема. Нет, ну ты можешь представить? Почему не Рупор, мать твою? — он пожал плечами. — Но мама говорит, что должен кто-то из старших.

— Почему?

— А я почем знаю?

Он стал отъезжать.

— Ну что, точно не хочешь, чтоб мы тебя подождали?

— Нет. Не сегодня.

— Ну ладно. Увидимся. К нам загляни.

— Хорошо, загляну.

Я не стал. Не в тот день.

Это казалось мне совершенно невообразимым. Я не мог представить ее в ванной, не то что на горшке, который потом кому-то приходится выливать в конце двора. Что если я приду, а там сегодня не убирали? Что если мне придется нюхать ее мочу и дерьмо? Все это внушало мне отвращение. Она внушала мне отвращение. Это не Мэг. Это кто-то чужой.

Так к странным и волнующим образам прибавился еще один. И не с кем было поговорить, не с кем во всем разобраться.

Из разговоров с местными ребятами становилось ясно, что все имели какое-то представление о происходящем, одни смутное, другие — весьма своеобразное. Но своего мнения на сей счет не было ни у кого. Как будто речь шла о грозе или о заходе солнца, природном явлении, какое время от времени случается. Никто же не станет обсуждать, например, летний дождь.

Но если ты — мальчик, то всегда можешь поделиться с отцом.

Так что я решил попробовать.

Теперь я считался достаточно взрослым, и время от времени должен был помогать отцу в «Орлином гнезде»: следил за запасами на складе, прибирался и все такое. Я был на кухне — стоял над грилем с точильным камнем и бутылкой содовой и сталкивал жир в боковые желобки, так как гриль медленно остывал, и жир от содовой становился все более вязким (монотонная работа, из тех, какой Мэг при мне приходилось заниматься не меньше тысячи раз) — и наконец я заговорил.

Отец делал салат с креветками и крошил в него сухарики.

Привезли спиртное, и через окно, разделявшее бар и кухню мы видели, как Худи, бармен, работавший в дневную смену, отмечал галочкой коробки в заказе и спорил с рассыльным из-за пары ящиков водки. Водка была домашней марки, и тот парень, очевидно, привез мало. Худи был зол, как черт. Он был худой, как шпала, и с характером столь взрывным, что половину войны провел на гауптвахте. Рассыльный аж взмок.

Отец увлеченно наблюдал за происходящим. Никто, кроме Худи, не стал бы раздувать скандал из-за двух ящиков. Отец попросту не стал бы платить за то, что недополучил. Но, наверное, именно гнев Худи развязал мне язык.

— Папа, — сказал я. — Ты когда-нибудь видел, что парень бьет девушку?

Отец пожал плечами.

— Конечно, — сказал он. — Пожалуй, да. Дети. Пьяные. Пару раз видел. А что?

— Как ты думаешь, это… нормально? Так делать?

— Нормально? Хочешь сказать, можно ли так делать?

— Ага.

Он рассмеялся.

— Интересный вопрос, — сказал он. — Иногда женщина может с ума свести. Вообще, я бы сказал, что нет. Есть много других способов вести себя с женщинами. Необходимо учитывать, что они слабей. Ты же не хулиган, понимаешь?

Он вытер руки о передник.

— Только вот что, — продолжил он. — Должен сказать, не раз видел, что они этого заслуживают. Если ты работаешь в баре, то всякого насмотришься. Женщины напиваются, шумят, оскорбляют всех вокруг, могут даже врезать парню, с которым пришли. И что ему тогда делать? Просто сидеть и смотреть? Тогда он может разок ей треснуть. Такие вещи надо сразу прекращать. Но, видишь ли, это исключение, подтверждающее правило. Никогда не бей женщину, никогда — и Боже упаси я тебя за таким застану! Но иногда ничего другого не остается. Понимаешь? Тут не все однозначно.

Я вспотел. От разговора не меньше, чем от работы. Но благодаря работе у меня было оправдание.

Отец принялся за тунцовый салат. В этом салате тоже были сухари, а еще — консервированные овощи. В соседней комнате Худи повел рассыльного к грузовику — искать пропавшую водку.

Я пытался понять, что отец имел в виду. Это мне всегда удавалось с трудом.

Иногда ничего другого не остается.

Это засело у меня в голове. А что, если Рут больше ничего не оставалось? Вдруг Мэг натворила чего-нибудь, а я не знаю?

Какой это случай: «никогда», или все-таки «иногда»?

— Почему спрашиваешь? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил я. — Кто-то об этом говорил.

Он кивнул.

— А вообще, лучше держи руки при себе. Мужчина это, или женщина. Проблем меньше будет.

— Да, сэр.

Я налил воды на гриль и смотрел, как она шипит.

— Говорят, папа Эдди бьет миссис Крокер. И Дениз с Эдди тоже.

Отец нахмурился.

— Да. Знаю.

— То есть, это правда?

— Я не говорил, что это правда.

— Но это так и есть, да?

Он вздохнул.

— Слушай. Не знаю, отчего это ты вдруг так этим заинтересовался. Но ты уже вполне взрослый, чтобы знать, понимать, что… Как я уже говорил. Иногда тебе приходится, мужчине приходится это сделать, и он делает… то, что, как он знает, ему делать нельзя.

Он был прав. Я был вполне взрослый, чтобы понять. И я слышал в его словах подтекст. Внятный и ясный, прямо как крики Худи на улице.

Однажды по какой-то причине отец ударил мать.

Я даже почти вспомнил это. Как я очнулся от крепкого сна. Грохот мебели. Крик. И удар.

Давным-давно.

Внезапно во мне вскипела ярость. Я смотрел на его массивную фигуру и думал о матери. А затем пришло на смену холодное безразличие, чувство отрешенности и безопасности.

И меня осенило: об этом стоит поговорить с матерью. Она знала, каково это.

Но я не мог. Не смог бы, даже если бы она стояла здесь в эту минуту. Даже не пытался.

Я смотрел, как отец закончил с салатами, вытер руки о белый хлопчатобумажный фартук, который, как мы шутили, должен быть конфискован Министерством здравоохранения, и стал нарезать салями на электрической мясорезке, купленной недавно, и которой он так гордился, а я все драил и драил гриль от жира, пока решетка не засверкала чистотой.

Так ничего и не решилось.

И вскоре я вновь пошел туда.

Глава тридцать вторая

Что привело меня назад, так это один-единственный образ — фигура Мэг.

Он вспыхивал в тысячах фантазий, днем и ночью. Одни были нежные, другие — жестокие, некоторые — странные.

Вот я лежу в кровати с транзисторным приемником, спрятанным под подушкой, и слушаю, как «Дэнни энд Джуниорс» поют «At the Hop». Я закрываю глаза, и передо мной предстает Мэг, отплясывающая с невидимым партнером, единственная девушка на танцплощадке в «Тинз Кэнтин», на ней лишь коротенькие белые носочки и больше ничего. Совершенно не стесняется своей наготы, будто бы только что купила новое платье короля.

Или мы играем в «Монополию», сидя друг против друга, я попадаю на «Променад», или «Сады Марвина», и она встает, вздыхает и вылезает из своих тонких белых трусиков.

Но чаще по радио играло что-то вроде «Twilight Time» «Плэттерз», и мы стояли с ней в свете прожектора «Техниколор». Она обнажена, и мы целуемся.

Или же мы играли в Игру — и я не видел в этом ничего забавного.

Я был весь на нервах и не находил себе места.

У меня было чувство, что я должен пойти туда. Только я боялся того, что могу там увидеть.

Даже мать обратила внимание. Я замечал, что она наблюдает за мной, задумчиво поджав губы, когда я вскакивал из-за стола, потому что разлил стакан воды, или же шел на кухню за банкой колы.

Наверное, отчасти поэтому я не стал ей ничего говорить. Или, может, потому, что она была моей матерью и просто женщиной.

Но я таки пошел туда.

Все вновь изменилось.

Когда я заставил себя войти, то первое, что услышал — кашель Рут. Прокашлявшись, она глухо заговорила, и я понял, что она обращалась к Мэг. Говорила она таким тоном, каким никогда не стала бы говорить с нами: так учительница наставляет маленькую девочку. Я пошел вниз.

Они протянули провод от розетки над стиральной машиной, зацепили его под потолком и повесили лампу накаливания, защищенную металлической сеткой. Лампа ослепительно горела, покачиваясь.

Рут сидела на складном кресле — одном из тех, что шли в комплекте с карточным столом, стоявшим в подвале. Она сидела спиной ко мне и курила. На полу валялось множество окурков — видимо, Рут сидела здесь уже долго.

Мальчиков не было.

Мэг стояла перед ней в вычурном желтом платье, не из тех, в котором ее можно представить. Наверняка оно принадлежало Рут. Оно было старое и не слишком чистое. С широкими рукавами и плиссированной юбкой, обнажающими руки и ноги.

Рут была облачена в нечто подобное, сине-зеленое, но попроще —менее броское и без излишеств.

За запахом сигарет я унюхал камфару. Нафталин.

Рут говорила без умолку.

С первого взгляда можно было решить, что перед вами две сестры, примерно одного веса, хотя Рут была выше и худощавей, волосы обеих были немного засаленные, и обе одеты в старые вонючие платья, будто примеряли наряды на вечеринку.

Разве что Рут сидела и курила.

В то время как Мэг стояла, прислонившись к одной из подпорок, ее руки были крепко связаны за спиной. Ноги тоже связаны.

Кляп был на месте. Но повязку с глаз сняли.

— Когда я была девушкой, как ты, — говорила Рут, — я искала Бога. Я ходила во все церкви в городе. В баптистскую, в лютеранскую, епископальную, в методистскую. В какую угодно. Даже на новенны у Святого Матвея, сидела там на балконе, возле органа. Это было до того, как я поняла, что такое женщина. И ты знаешь, кто мне это открыл? Моя мать. Конечно, она об этом не знала. Не знала, что учит меня, как я сейчас учу тебя. Я сама это видела. Знай — они, мои родители, дали мне все — все, чего только может пожелать молодая девушка, у меня было все. Не считая колледжа, конечно — но в те времена девушки не слишком часто шли в колледж. Но мой папа, земля ему пухом, работал не покладая рук, чтобы обеспечить нас с мамой, и у нас было все. Не то, что мой Уилли.

Она зажгла новый «Тарейон» от окурка прежнего, а окурок бросила на пол. И я подумал, что она меня не заметила, или ей было наплевать. Несмотря на то, что Мэг уставилась прямо на меня с каким-то странным выражением лица, и даже несмотря на то, что я по обыкновению нашумел, спускаясь по старой скрипучей лестнице, она не обернулась, не замолчала, даже когда прикуривала сигарету.

— Но папа пил, прямо как Уилли, и я многое слышала, — сказала она. — Слышала, как он приходил ночью, сразу шел к кровати и залезал на мать, как на кобылу. Слышала, как они сопели и пыхтели, как мать причитала, слышала какие-то шлепки время от времени — короче, все как у Уилли. А все потому, что женщины повторяют те же ошибки, что делали их матери — всегда уступают мужикам. За мной тоже была такая слабость, вот и осталась голодать с этой оравой. Не могу работать как раньше, во время войны. Теперь все места заняты мужчинами. А мне детей нужно растить. Ну да, Уилли присылает чеки, но этого ни на что не хватает. Сама знаешь. Видишь? Твои чеки тоже не слишком помогают. Ты понимаешь, о чем я говорю? На тебе проклятье. И дело не в месячных. У тебя они даже хуже, чем у меня. Я даже запах чувствую, Мэгги! Тебя ждет та же судьба, что и меня, и мою мать — какой-нибудь ирландский сукин сын, который будет тебя избивать и трахать, и тебе это будет нравиться, ты жить без этого не сможешь, а потом — раз! — и его нет. Ебля. В ней вся проблема. Твоя теплая киска. Это и есть проклятие, понимаешь? Проклятие Евы. Вот она, твоя слабость. Вот тут мы и попадаемся на крючок. Женщина — ничто иное, кроме как шлюха и животное, вот что. Сама увидишь, и припомнишь мои слова. Тебе используют, оттрахают, да еще и накажут за это. Женщина — просто глупая шлюха с дыркой, и все. Я помогаю тебе, как могу. Пытаюсь выжечь это в тебе.

Она чиркнула спичкой.

— Видишь?

Спичка полетела прямо в желтое платьице Мэг, погасла на лету, и упала, задымившись. Рут зажгла другую.

— Видишь?

На этот раз она поднесла спичку поближе, и когда спичка стукнулась о платье, она все еще горела. Спичка застряла в складках. Мэг заерзала и стряхнула ее.

— Ты молодая, сильная, здоровая, и думаешь, что твой запах свеж и приятен. Но для меня ты воняешь горелым. Похотью. На тебе висит проклятье, Мэгги.

Там, куда попала спичка, осталось небольшое черное пятно. Мэг смотрела на меня, пытаясь издавать какие-то звуки сквозь кляп.

Рут уронила сигарету и подняла ногу, чтобы раздавить.

Она встала, наклонилась вперед и зажгла еще одну спичку. Комнату заполнил запах серы.

Она поднесла спичку к платью.

— Видишь? — сказала она. — Думаю, ты меня еще благодарить будешь.

Мэг извивалась, рвалась из пут. Ткань обуглилась, стала коричневой, почернела, но не загоралась.

Спичка догорела. Рут тряхнула ее и выбросила.

После чего зажгла еще одну.

И поднесла ее к тому же месту, которое уже обожгла. В ней было что-то от сумасшедшего ученого, увлеченного экспериментом, как в кино.

Запахло выглаженным бельем.

Мэг сопротивлялась. Рут схватилась за край платья и держала, пока оно не загорелось, а потом отпустила на ногу Мэг.

Я смотрел, как пополз тонкий язычок пламени.

Расширялся.

Прямо как Рупор со своими солдатиками в мусоросжигательной печи. Только это было по-настоящему. Высокий приглушенный визг Мэг делал это настоящим.

Язычок уже добрался до середины бедра. Потом Рут потянулась назад, взяла колу и затушила его.

Она посмотрела на меня, смеясь.

От облегчения Мэг обмякла.

Наверняка вид у меня был напуганный. Потому что Рут смеялась не переставая. И я понял: она знала, что все это время я стоял позади. Но не обращала внимания. Неважно, что я подслушивал. Ничто не имело значения, кроме ее урока. Это читалось в ее глазах — нечто такое, чего я никогда не видел прежде.

После — да.

Слишком часто.

В глазах моей первой жены, после ее второго нервного срыва. В глазах некоторых ее товарищей по «дому отдыха». Один из которых, как мне сказали, убил жену и детей парой садовых ножниц.

Холодная, всеохватывающая пустота без проблеска радости. Ни жалости, ни сострадания. Дикий взгляд. Взгляд хищника на охоте.

Словно глаза змеи.

Такой была Рут.

— Как ты думаешь? — спросила она. — Она прислушается?

— Не знаю, — ответил я.

— Хочешь поиграть в карты?

— Карты?

— В «Сумасшедшие восьмерки», или еще во что-нибудь.

— Да. Можно.

Во что угодно, подумал я. Все, что ты захочешь.

— Пока не придут мальчики, — сказала она.

Мы пошли наверх и играли, и не думаю, чтобы за всю игру обменялись хотя бы десятком слов.

Я пил колу, банку за банкой. Она курила сигарету за сигаретой.

Она выиграла.

Глава тридцать третья

Оказалось, что Донни, Уилли и Рупор ходили на вечерний сеанс «Сотворить монстра».[20] Вообще, я бы взбесился, потому что пару месяцев назад мы вместе смотрели «Я был подростком-оборотнем» и «Я был подростком-Франкенштейном» по двойному билету, а этот фильм был чем-то вроде продолжения, и они должны были меня позвать или хотя бы напомнить. Но они сказали, что этот все равно оказался не так хорош, как первые два, а я никак не мог перестать думать об увиденном внизу, и после того, как мы с Рут разыграли пару раздач, темой разговора снова стала Мэг.

— Она воняет, — сказал Рупор. — Она грязная. Надо ее помыть.

Я не заметил никакого запаха.

Только камфора, дым и сера.

И это говорил Рупор.

— Хорошая идея, — сказал Донни. — Давно не мыли. Ей понравится.

— Кого волнует, что ей нравится, — сказал Уилли.

Рут просто слушала.

— Придется пустить ее наверх, — сказал Донни. — Может попытаться сбежать.

— Да ну. Куда она денется? — сказал Рупор. — И куда она побежит? Все равно мы можем ее связать.

— Наверное.

— И Сьюзен никуда не денется.

— Ну да.

— Где она?

— Сьюзен у себя в комнате, — сказала Рут. — Небось от меня прячется.

— Не-е-е, — сказал Донни. — Она все время читает.

— Прячется. Я думаю, прячется.

Во взгляде Рут мне по-прежнему виделся какой-то странный блеск, и, похоже, не мне одному. Потому что спорить никто не стал.

— Ну что, ма? — сказал Рупор. — Можно?

Мы уже не играли, но Рут сидела и перетасовывала карты. Наконец, она кивнула.

— Чую, она захочет воспользоваться моментом, — сказала она вяло.

— Придется связать, — сказал Рупор.

— Я это сделаю, — сказала Рут. — Не забывайте, мальчики.

— Да, — сказал Рупор. — Мы помним. Не прикасаться.

— Правильно.

Я посмотрел на Уилли и Донни. Уилли хмурился. Руки в карманах. Он ссутулился и шаркал ногами по полу.

«Ну и придурок», — подумал я.

Но Донни был задумчив, словно взрослый, получивший ответственное задание, которое необходимо выполнить, и раздумывающий о том, как выполнить его наилучшим образом.

Рупор просиял.

— Хорошо, — сказал он. — Айда за ней!

Мы строем спустились вниз. Рут шагала позади.

Донни развязал ее, сначала ноги, потом руки, и дал ей возможность размяться, после чего снова связал их вместе. Вынул кляп и сунул в карман.

Никто не заметил ни обгоревших краев, ни пятен колы. Хотя они первыми бросались в глаза.

Она облизала губы.

— Можно попить?

— Минуточку, — сказал Донни. — Мы идем наверх.

— Наверх?

— Да.

Зачем, она спрашивать не стала.

Держа за веревку, Донни повел ее наверх. Рупор и Уилли шли впереди, а я — сразу за Донни. Рут опять плелась позади.

Мне очень не нравилось, что она идет у меня за спиной. С ней было что-то не так, никаких сомнений. Она выглядела уставшей, отстраненной, словно какая-то ее часть была не с нами, а где-то далеко-далеко. Ее шаги были легче наших, тише, чем обычно — хотя шла она очень медленно, с трудом, будто набрала лишних двадцать фунтов. Я не слишком-то разбирался в психических расстройствах, но знал — то, что я вижу, не вполне нормально. Она меня нервировала.

Когда мы поднялись наверх, Донни усадил Мэг за обеденным столом и набрал ей стакан воды из крана.

Тогда я в первый раз обратил внимание на раковину. В ней громоздилась куча грязных тарелок, больше, чем они могли бы использовать за день. Их там было дня на два, а то и три.

Увиденное заставило меня немного осмотреться.

Я был не из тех детей, кто обращает внимание на пыль. Да кто вообще обращал? Но я заметил, как здесь стало пыльно и грязно, особенно это отразилось на столике в гостиной — тот был весь в отпечатках ладоней. На столе перед Мэг были рассыпаны хлебные крошки. Пепельница выглядела так, словно ее не чистили годами. На коврике в коридоре валялась пара спичек и какая-то мятая бумажка, похожая на крышку сигаретной пачки.

Во мне зародилось какое-то странное чувство. Ощущение надвигающегося конца. Медленного разрушения.

Мэг допила стакан и попросила еще.

— Пожалуйста, — добавила она.

— Не волнуйся, — сказал Уилли. — Получишь ты свою воду.

Мэг удивилась.

— Мы тебя выкупаем, — сказал он.

— Что?

— Мальчики подумали, что тебе стоит сходить в душ, — сказала Рут. — Ты же не против, да?

Мэг заколебалась. И ясно почему. Уилли сказал не совсем так. Уилли сказал: «Мы тебя выкупаем».

— Д-да, —сказала она.

— Заботятся, — сказала Рут. — Я рада, что ты рада.

Казалось, она говорит сама с собой, будто под нос себе бормочет.

Мы с Донни обменялись взглядами. Было видно, что он немного нервничает из-за нее.

— Наверное, надо бы взять пива, — сказала Рут.

Она встала и направилась на кухню.

— Кто-нибудь еще будет?

Никто не захотел. Что было странно само по себе. Рут заглянула в холодильник. Осмотрелась. Закрыла холодильник.

— Кончилось, — сказала она, шаркая назад в столовую. — Почему никто не купил пива?

— Мама, — сказал Донни. — Мы не можем. Мы же дети. Нам не продают.

Рут усмехнулась.

— Правильно.

Она снова повернулась.

— Тогда выпью скотча.

Бутылка нашлась в шкафу. Рут взяла стакан Мэг и наполнила его дюйма на два.

— Так мы будем делать это, или нет? — спросил Уилли.

Рут выпила.

— Конечно, будем.

Мэг поочередно оглядывала нас.

— Не понимаю, — сказала она. — Что делать? Я думала… думала, вы разрешите мне принять душ.

— Разрешим, — сказал Донни.

— Но нам придется за тобой присмотреть, — сказала Рут.

Она опрокинула еще стакан, и алкоголь внезапно зажег огонь в ее глазах.

— Убедиться, что ты вычистилась, — сказала она.

Мэг все поняла.

— Тогда я не хочу.

— Неважно, чего ты хочешь, — возразил Уилли. — Важно, чего хотим мы.

— Вонючка, — сказал Рупор. — Тебе надо в душ.

— Все уже решено, — сказал Донни.

Мэг посмотрела на Рут. Та проглотила еще скотча и смотрела на нее, словно старая хищная птица.

— Почему мне нельзя… побыть одной?

Рут рассмеялась.

— Я думала, ты и так весь день одна там внизу.

— Я не это имею в виду. Я имею в виду, что…

— Я знаю, что ты имеешь в виду. И ответ таков: мы не можем тебе доверять. Ни здесь, ни где-то еще. Ты пойдешь туда, сбрызнешься водичкой, но это не значит, что ты вымылась.

— Нет. Клянусь. Я бы убила за душ.

— Ну и хорошо. Будет тебе душ. И не надо никого убивать, видишь?

— Пожалуйста.

Рут махнула рукой.

— Вылезай из этого платья, пока я не разозлилась.

Мэг посмотрела на нас, а потом, видимо, решила, что лучше душ под присмотром, чем остаться без душа вообще.

— Руки, — сказала она.

— Точно, — сказала Рут. — Донни, расстегни ее. Развяжи руки. Потом снова свяжи.

— Я?

— Да.

Меня это тоже слегка удивило. Видимо, на правило «Не прикасаться» решено забить.

Мэг встала, и Донни сделал то же самое. Платье расстегивалось до середины ее спины. Донни развязал руки. После он вновь зашел за спину, чтобы стянуть платье.

— Можно мне полотенце, пожалуйста?

Рут улыбнулась.

— Ты еще не мокрая, — сказала она и кивнула Донни.

Мэг закрыла глаза, и когда Донни потянул ее рукава, и обнажил грудь, а потом бедра, и платье упало вниз, она стояла твердо и непоколебимо. Она шагнула из платья. Глаза ее по-прежнему были крепко зажмурены. Будто если она не видит нас, то и мы не видим ее.

— Свяжи опять, — приказала Рут.

Я осознал, что не дышу.

Донни встал перед ней. Она свела руки вместе. Донни принялся связывать.

— Нет, — сказала Рут. — Теперь давай назад.

Мэг мгновенно открыла глаза.

— Сзади? Как я буду мыться, если…

Рут встала.

— Черт возьми, а! Ну-ка без дерзостей, девочка. Если я сказала сзади — значит, сзади, а если я скажу — сунь их в жопу, ты сунешь их в жопу! Поняла? Не вздумай дерзить, черт побери. Черт бы тебя побрал! Я сама тебя вымою, вот как! Теперь делай, как я сказала. Быстро!

Мэг была напугана, но когда Донни завел ее руки назад и связал запястья, она не сопротивлялась. Она снова закрыла глаза. Но теперь они заблестели влагой.

— Ну все, пошли, — сказала Рут.

Донни повел ее по узкому коридору в ванную. Мы пошли следом. Ванная была тесной, но мы забились туда всей толпой. Рупор сел на корзину. Уилли прислонился к раковине. Я встал рядом с ним.

Рут порылась в гардеробе напротив ванной и достала пару желтых резиновых перчаток.

Натянула. Перчатки доставали до локтей.

Наклонилась и повернула кран.

Кран был с буквой «Г» — горячая вода.

Один кран, только этот.

Немного подождала.

Опустила руку под кран. Проверила воду.

Вода била тугой струей. Стучала по дну. После Рут перевела кран в положение «Душ» и закрыла чистую полиэтиленовую шторку.

Пар вздымался вверх.

Мэг до сих пор не открывала глаз. Слезы ручьями текли по лицу.

Пар заполнил всю ванную туманом.

Внезапно Мэг почувствовала его. И поняла, что это значит.

Она раскрыла глаза и бросилась назад, перепуганная, она закричала, но Донни уже держал ее за руку, а Рут — за другую. Мэг стала отбиваться, брыкалась и изгибалась, и кричала «Нет, нет!» Она была сильной. До сих пор.

Рут ослабила хватку.

— Будь ты проклята! — взревела она. — Хочешь, чтобы я привела твою сестричку? Твою драгоценную Сьюзен! Хочешь, чтобы она была вместо тебя? Чтоб она обожглась?

Внезапно Мэг бросилась на нее. Дикая. Необузданная. Безумная.

— Да! — закричала она. — Да, сука, да! Приведи! Давай! Мне уже плевать!

Рут, прищурившись, посмотрела на нее. После повернулась к Уилли. Пожала плечами.

— Приведи ее, — сказала она тихо.

Однако, никуда идти ему не пришлось.

Я повернулся, когда он прошел мимо, и увидел, как он остановился, потому что Сьюзен уже была здесь. Стояла в коридоре и смотрела на нас. И тоже плакала.

Мэг тоже ее увидела.

И тут пала духом.

— Нет! — закричала она. —Не-е-е-т! Пожалуйста!..

И на какое-то мгновение мы замерли в густом теплом тумане, прислушиваясь к горячей струе из крана и всхлипываниям. Зная, что сейчас будет. Зная, как оно будет.

Рут отбросила шторку в сторону.

— Давай ее сюда, — сказала она Донни. — И поосторожней.

Я наблюдал, как ее завели в ванну, и Рут направила обжигающую струю из рассеивателя на ноги, после — медленно перевела на бедра, живот — и, наконец, на грудь, и струя разбивалась о соски, ее руки отчаянно напряглись, пытаясь врываться на свободу, и все, куда попадала вода, делалось красным, красным, цвета боли — и, наконец, я не смог выносить этих криков.

И убежал.