Девушки

Глава 1

Портрет Ленина, вышитый цветными нитками, — подарок отцу от ивановских рабочих — Варя Жданова помнила с раннего детства. Ленин был изображен говорящим, с поднятой рукой, в простенькой черной кепке и с красным бантом на лацкане пиджака. Кончики ленты развевались по ветру. Этот портрет и сейчас висел в их доме в Подмосковье, где жила мать и откуда отец ушел на фронт в свой последний путь.

Проснувшись ровно в семь, как загадала с вечера, Варя под впечатлением сна, в котором успела погостить у матери, поискала глазами портрет Ленина, но, увидев на стене ходики с подвешенным к гире амбарным замком, сразу поняла, что она в общежитии. К этому пора бы уже привыкнуть, не первый год живет здесь. В комнате, как всегда, был беспорядок. На лампочку с ночи вместо абажура натянут черный Симин чулок, сохранявший в ступне форму её ноги: стол, сдвинутый в угол, с неубранной грязной посудой (как поели вчера, так и оставили), расшатанные стулья, заваленные одеждой, а на стенах — картинки с русалками и длинноволосыми девами. Сейчас, при свете утреннего, все еще по-летнему яркого солнца было особенно неприглядно и убого в н. ч комнате.

«А мы живем и не замечаем», — отметила про себя Варя, невольно оглядываясь на спящих девушек.

Сима Кулакова, не чувствительная ни к жаре, ни к холоду, спала под одной простыней, обхватив подушку руками. Русые густые волосы её были старательно накручены на бигуди и завязаны разноцветными тряпочками. Другая обитательница комнаты — Тамара Комова — спала под ватным одеялом, накрывшись с головой, а ноги торчали голые.

Усмехаясь, Варя вспомнила «проповеди» Тамары о том, что девушка должна уметь даже спать красиво.

На кухне, раскрыв окно и по привычке полюбовавшись на блестевшую, словно водная гладь, стеклянную крышу завода и на решетчатые стальные контуры будущего высотного дома вдали, Варя принялась делать зарядку. Но сегодня нельзя было ни попрыгать, ни побегать как следует: в кухне теснота из-за снесенных сюда со всего общежития стульев, табуреток, кастрюль и тарелок для вечернего «бала с угощением». Судя по предварительным приготовлениям, пир предстоял горой, — надо спешить, а то не дадут позаниматься.

Усаживаясь за стол, Варя с удовольствием подумала о том, что мать, наверно, тоже склоняется сейчас над книгой, и ясно представила себе её гладко причесанную голову с жиденьким седым пучком.

В одиннадцатом часу, шлепая босыми ногами, в небрежно надетой юбчонке, без блузки, с мохнатым полотенцем на голове, розовая от сна, сладко позевывая, вышла на кухню Сима Кулакова.

— Ах, вот ты где! — сказала она Варе, толкая дверь в соседнюю комнату. — Дрыхнут еще. Эй, тетеревята! — закричала Сима и, выхватив из-за плиты полено, стала колотить им по тазу:

— Подъем! Вставайте!

— Встаем, Симок, — поспешно ответили за дверью.

«Бал» назначался на четыре, а еще ничего не было готово, хотя по обширной Симиной программе числились пельмени, винегрет и многое другое. Сама Сима ничего не делала, потому что терпеть не могла кулинарии, зато распоряжалась и кричала громче всех.

Пришли девушки из других комнат: у многих из них, как у Симы, на головах огромными тюрбанами возвышались намотанные полотенца.

Варя подивилась:

— Вот дались вам эти кудри!

— Тебе хорошо, — обиженная за всех, проворчала Сима, — у тебя своя навечно.

— В парикмахерской у мастеров нужно завиваться, — хвастливо посоветовала пышнотелая Тамара Комова, стоя в комнате перед зеркалом и осторожно расчесывая на пальце свои каштановые локоны. У неё сестра работала маникюршей в парикмахерской, так что Тамара завивалась всегда бесплатно и без очереди, являясь даже на работу к станкам с прическами, каждый раз одна другой замысловатеё. Девушки, устав ей завидовать, с легкой руки Симы, прозвали её «подопытным кроликом». На Тамаре, мол, учатся делать новые прически.

Комова вышла на кухню, в бордовом, с цветами, атласном халате и в расшитых, опушенных мехом тапочках.

— Я, девчонки, только позвонить схожу в автомат, — заявила она с улыбкой, радуясь своему великолепию.

— А стряпать за тебя, царица Тамара, кто будет? — крикнула ей вдогонку Сима.

— Ладно, пе трогай её, — заметила одна из девушек, — Счастливая она, Тамара: бригадир и красивая очень…

Голубые, слегка выпуклые, лучистые глаза Симы насмешливо посмотрели на говорившую. Не дав себе труда сдержаться, она запальчиво возразила:

— Нашла красавицу! Тут напудрено, там подкрашено. Смотрелки крохотные, зеленые, как у кошки… Нет, уж, если хочешь знать, в нашей комнате самая красивая Варя Жданова. Вот кто! Варюшка, покажись!

Смущенная общим вниманием, Варя вспыхнула румянцем и, шутливо нахмурившись, взглянула на Симу, но работы своей не оставила. С подвернутыми по локоть рукавами, она старательно раскатывала тесто для пельменей. Высокая, стройная, с нежным лицом, обрамленным светлыми с золотым отливом слегка кудрявившимися волосами, Варя была хороша собой. Все смотрели на неё, словно видели её впервые, и торжествующая Сима прочитала в глазах подружек: «Глядите-ка, а ведь и верно!»

— Комова одевается по моде, ни на шаг не отстаёт, — сказал кто-то из девушек.

— Ну, это никому не запрещается, — перебила её Сима, почувствовав себя задетой.

Сима одевалась хотя и небрежно — вечно у неё что- нибудь свисало, лежало не так, — но за модой гналась. Над ней посмеивались, она отругивалась и не унывала.

Вскоре вкусные, дразнящие запахи распространились по всему дому и вызвали целый поток желающих помочь стряпухам, но повезло одному Толе Волкову; его поставили к мясорубке, одолженной на этот случай в семейном доме. Буйные кудри Толи подобрали под желтый платок, а брюки завесили кружевным передником. Теперь, с долговязым «шеф-поваром», возвышающимся над девушками на целую голову, ни на минуту не замолкали смех и шутки. А помощников все прибывало, так что пришлось отрядить в коридор на вахту Симу Кулакову.

— Я миндальничать не стану! — грозно пообещала она.

— Симок, ты все-таки поосторожней с кавалерами, — смеясь, просили её девушки, — танцевать не с кем будет…

К четырем часам все было готово: кровати превращены в диваны, стол «накрыт на тридцать персон», как объявила Сима.

Варя скрепя сердце переоделась в свое лучшеё платье и, уложив книги в портфель, спрятала его. Каждый выходной — одно и то же. Да и какой это бал? Ну, поедят, выпьют (хорошо еще, немного и только красного), потом неизменная игра в «фанты» и «почту», потом танцы до поздней ночи. Тамара вон собирается уезжать — должно быть, на свидание. Варя позавидовала ей, а девушки осудили Комову: «Раз складчина, так складчина! И Коля Субботин придет из-за неё».

Тамара, на особый манер припудривая свой коротенький, слегка вздернутый носик, чтобы он казался подлиннеё, высокомерно заметила:

— О, этот мальчик так влюблен в меня, что все простит, Не беспокойтесь.

Ей не ответили. Тамара оглянулась на девушек и, поймав Варин укоризненный взгляд, полушепотом, заискивающе проговорила:

— Я что-нибудь сказала не так, Варенька, да? Язык мой враг мой. Ну, не сердись на свою болтливую подружку, дан я тебя поцелую! И, поцеловав Варю напевая, продолжала одеваться.

Несколько позднеё, наблюдая за тем, как Субботин, худощавый, сутулящийся юноша, разговаривал с Комовой и подавал ей плащ, Варя с тайным удовольствием отметила про себя, что не так-то уж он влюблен в Тамару, если не просит её остаться. Он даже не поинтересовался, куда она едет. Варя не знала, чему это приписать: его выдержке или равнодушию? Она разделяла мнение многих девушек в цехе и в этой давней, но неровно сложившейся дружбе между Тамарой и Субботиным была на стороне Коли.

— Ты, рыжик, не скучай, веселись без меня здесь, — говорила Тамара Коле, взявшись за скобку двери. — Я скоро приеду, только сестру навещу, — пояснила она с затаенной улыбкой.

— Сестру с усами, — буркнул Толя Волков, обнимая Субботина за плечи и уводя его в комнату. — Ишь ты, «рыжик»!..

Коля вспыхнул и, как за якорь спасения, схватился за свои очки, которые принялся вдруг старательно протирать. Волков хотел добавить еще что-то, но только криво улыбнулся, как бы говоря: «Три не три, а давно уже слепым ходишь. Эх, Коля!..»

Симу за столом выбрали тамадой. И хотя тостов было лишь два, но она ухитрилась вместить в них столько разных пожеланий, что мужская половина запротестовала, объявив тосты несостоятельными из-за недостатка вина.

— Подумаешь, винохлебы! — передразнила недовольных гостей Сима и тут же пообещала, поднимаясь со стула — Не унывайте, тетеревята, мы вас угостим сейчас!..

Через минуту трио (Толя на гитаре, Сима с подружкой на балалайках) лихо и слаженно играло попурри из русских танцев.

«Ай да Сима! — думала Варя. — И когда только она научилась? Упрямая: решила и сделала!..»

— Вторым номером, товарищи, тот же Толя с той же гитарой, но под другим соусом… Гавайская гитара! — объявила Сима звонким, с «металлом», голосом заправского конферансье. — Попрошу освободить кончик стола.

«Кончик» освободили, и Толя, положив гитару на ребро, стал играть неаполитанский романс. Сима, держась за гриф, слегка трясла инструмент, и звук получался точь-в-точь похожий на звук гавайской гитары.

Едва успели отзвучать последние аккорды, а слушатели дружными аплодисментами просили уже новых песен.

— Меня хвалите, меня, это я изобрела! — требовала Сима.

Она, как говорится, «вошла в раж» и не обращала внимания ни на свою ведущую роль тамады, ни даже на растрепавшуюся прическу с хохолком на темени, которая давалась ей обычно с большим трудом.

Последним сюрпризом вечеринки был так называемый «поход на луну»: коллективная прогулка на свежем воздухе. Впрочем, не возбранялось гулять и парами.

— На улице тьма-тьмущая, и луна еще не взошла, — раздался чей-то робкий протестующий голос.

— Для нас взойдет! — возразила Сима. — Айда, тетеревята!

Варя не пошла на прогулку и, сердясь на Симу, осталась дома. «Подружка называется! Даже комнаты убрать не помогла! Вечно у неё так — веселье на первом плане. Ладно бы только в выходной, а то все свободное время убивает на танцплощадках. Да и одна ли она? Вон и Тамара Комова, — а еще бригадир! Закатилась на целый день, как месяц ясный… Нет, надо все это высказать им, а может, просто перейти в другое общежитие. Здесь трудно работать и учиться. Конечно, уйти легче всего, — размышляла Варя. — Прийти в комитет комсомола и сказать: «Помогите, товарищи, переёхать в другое общежитие…»

Варя живо представила, как все это будет на самом деле, и чувство, очень близкое к чувству стыда и раскаяния, охватило её. «Ну, положим, переселят, а дальше что? Я же с ними в одной бригаде. И из бригады вон? Да, из бригады Тамары Комовой нужно уйти немедленно или перестать бегать у неё на поводке».

Варя в волнении поднялась с кровати и, натыкаясь на беспорядочно сдвинутые стулья, стала ходить по комнате.

«А как бы поступила мама в таком случае, что бы предприняла она? — И тут же ответила: — Мама так просто не ушла бы! Она тут навела бы порядок!»

О, как она хочет подражать матери! Сколько передумала об этом перед отъездом в Москву, какие были мечты, какие она давала себе клятвы! «И что же вышло? — с горечью спрашивала себя Варя. — Сижу в плену своей робости, мучаюсь и… молчу… молчу. Нет, жить дальше так нельзя! В комитет комсомола надо идти не с просьбой, а с сердечным разговором. Там помогут и научат. Вот завтра же пойду…»