Девушки

Глава 3

Коля Субботин посторонним глазам казался слишком уступчивым, мягким по характеру. Но таким он был только в мелочах. В вопросах же серьезных, принципиальных, как говорил он, Коля никому не уступал. За го и к себе был предельно строг. Встававший перед ним, как живой, образ Чернышевского, биографию и труды которого Коля с жадностью читал, словно убеждал его в том, что можно от природы быть мягким, застенчивым, угловатым человеком и вместе с тем настоящим революционером. И Коля, не сознаваясь себе в этом, вынашивал в душе пленительный образ человека, на которого старался походить и в большом и в малом.

Звонок Бориса Шарова с просьбой зайти к нему в комитет комсомола по поводу заявления Комовой (а о чем заявление, он не сказал) встревожил Колю. Он терялся в догадках, о чем могла писать Комова и почему она ему, комсоргу цеха, ничего не сказала, а сразу пошла в комитет?

Утро было солнечное, тихое. В сквере сметенные в кучу опавшие листья с лип издавали чуть уловимый аромат грибов. Потянуло за город, на дачу, побродить по лесу, попрощаться с осенью. Это можно будет сделать сейчас, пока из-за ушибленного ключом пальца он пользуется больничным листом; позднеё едва ли вырвешься из жесткого, поделенного между заводом и вечерней школой распорядка времени, которым он ограничил себя с последнего безалаберно прошедшего выходного дня.

Борис Шаров увидел Колю из окна и встал ему навстречу: плечистый, стройный, с юношески тонкой-фигурой. На худощавом лице его умно и приветливо светились пепельно-серые глаза.

— Раздевайся и садись, — пригласил он Субботина. Был один из тех ранних утренних часов, когда в комитет еще не заходили посетители; стулья симметрично расставлены по стенам, угол ковра на полу не сбит, и в ракушке-пепельнице ни одного окурка.

— Ну, как палец? — спросил Борис, подходя к столу и вынимая из папки какую-то бумагу. — Слушай, Николай, ты хорошо знаешь Комову? Хотя… ты ведь ухаживаешь за ней — значит, знаешь. — И он подал Субботину Тамарино заявление.

Коля вспыхнул и молча взял из рук Бориса бумагу,

«… Варя и Лева Белочкин… Нет, я не верю, что Варя могла увлечься им. И таким тоном написано…» — думал он читая, и рыжеватые брови его все болеё и болеё сходились над переносьем.

Борис следил за Субботиным. Он понимал его состояние, потому что сам, читая это заявление, был неприятно поражен. Судя по всему, Тамара оказалась орешком, который предстояло раскусить. Шаров восстанавливал в памяти свои встречи с Комовой. Она да правах бригадира часто выступала на собраниях, на заседаниях комитета, выступала стандартно, неинтересно, хотя в общем и правильно. Борис должен был признаться себе, что всегда питал против неё какое-то смутное предубеждение. А вот Коле она нравится! Но сейчас положение комсорга обязывало его быть совершенно беспристрастным.

Субботин прочитал и положил заявление на стол, посмотрел прямо в глаза Борису. Коля догадывался, что мог думать о нем Шаров. Ни это не смутило его — был занят мыслями о другом, болеё значительном для него теперь: знает ли он по-настоящему автора такого сочинения, как сразу спросил его секретарь? Нет но жалуй, не знает, а надо бы знать!..

— Вот и узнай, — пожимая на прощанье руку наказал Шаров.

Из комитета Коля не шел, а почти бежал. Ему но терпелось поскореё увидеть Тамару, даже не поговорить с ней, а просто увидеть. Как она могла, как поднялась у неё рука написать такое заявление?!

В огромном автоматно-токарном цехе с двойным светом было очень солнечно, будто весь воздух между ровными рядами станков пронизан мельчайшими золотыми искорками. Солнце играло на шпинделях, на остриях резцов, на готовых кольцах.

Пройдя на участок токарных полуавтоматов, Коля узнал там, что Варя Жданова не была в ночной смене, заболела, и что мастер вместо неё дал Комовой замену— Васю Короткого, белобрысого… с челкой, паренька очень старательного и тихого.

Комову Коли заметил издали: по всем признакам, станки у неё не работали или работали плохо. Значит, и другому сменщику, как и ему, она сдает станки разлаженными. Он подходил к ней несколько неловко, потому что видел, что она его заметила и смотрит в его сторону. Коля постарался принять свой обычный вид, но что-то должно быть было в его лице, что заставило Тамару настороженно взглянуть на него.

— Из комитета? — выведывающе спросила она, поспешно шагнув к нему навстречу от станков. Ей хотелось скрыть от него, как они плохо работают.

— Да, мне надо говорить с тобой, Тамара. Разговор неприятный, ты догадываешься, наверно… — слегка заикаясь, с трудом выговорил Субботин. — О твоем заявлении. После работы сможешь?

Она стояла перед ним, потупив голову, в сиреневой косынке, с выставленными из-под неё кудрями. Черный жакет-спецовка с белым воротничком был сшит в таляю и хорошо облегал высокую грудь, а узкая юбка из толстой материи ловко сидела на ней, довершая рабочим костюм. Как всегда, Тамара показалась Субботину очень привлекательной, и он с привычным чувством неразделенной любви залюбовался ею, забыв на мгновение, зачем пришел сюда. Но вот Тамара подняла голову и посмотрела на Колю укоризненно, не мигая, чуть прищурясь, точно хотела смутить его, и, вдруг поняв, что не удастся, — Коля выдержал этот, без тени чувств к нему, холодный взгляд зеленоватых глаз, — ласково, поспешно заговорила о том, как трудно жить человеку без друзей, без товарищеской помощи и без той всепрощающей любви, когда любят не рассуждая, преданно.

— Преданно — да! — ответил он. — Преданно, а не всепрощающе. Нельзя путать эти два понятия. Впрочем, разговор не о том. Значит, договорились, через час? — сухо спросил Коля, собираясь уходить.

Он покраснел, когда Тамара, касаясь его руки, с откровенно заигрывающим взглядом упомянула о любви, но тут же рассердился на себя за это, задержался и стал доказывать, в чем она не права, тем больше горячась и волнуясь, чем меньше она соглашалась с ним.

Тамара не сдержала своего слова, не пришла, как обещала, и Субботин, напрасно прождав её в вестибюле завода болеё часа, не знал, что делать: уходить или все еще торчать здесь всем напоказ? Выручил Николай — знакомый мастер: он сказал, что видел, как Комова давно уже ушла из цеха через проходную заводоуправления.

«Вот тебе и поручение секретаря комитета комсомола! — думал Коля, ругая себя за то, что согласился принять его. — Это она только со мной такие номера выкидывает, а с другим побоялась бы… Интересно, дома она сейчас или нет? Если дома, то с чего мне лучше начать разговор?»— прикидывал в уме Коля, направляясь проведать больную Варю Жданову. Но вскоре, поразмысли» хладнокровно, Субботин пришел к успокоительной мысли, что поручение им, собственно, уже выполнено: с Комовой творено, и она не отказывается от своего заявления, не просит, к сожалению, вернуть его обратно. «Значит, пусть получает, что заслужила, да и хорошо бы сегодня больше не встречаться с ней!"

Коле было не то что неприятно, но как-то стеснительно идти туда, где жила Тамара, отношения с которой с сегодняшнего дня становились еще болеё запутанными и неопределенными. Усилием воли он преодолел в себе эту стеснительность, раз идти надо было.

Варя не ожидала прихода комсорга, поэтому обрадовалась, когда открылась дверь и Коля появился на пороге.

Субботин оглядел комнату: неуютно, пусто. Он бывал здесь на вечеринках и не замечал, до чего же неприглядно у деьушек.

Варя лежала в постели, заваленная одеялами, стеганками. Лицо её пылало. Лоб был потный, глаза, оттененные ресницами, лихорадочно блестели.

— Я принес тебе крымских яблочков, съешь, при температуре хорошо, — сказал Коля, садясь на табуретку у постели и протягивая из пакета румяное продолговатое яблоко. — Не топили еще сегодня? — спросил он тревожно.

— Саша прибегала, истопила, да плоховато греёт, — отозвалась Варя, беря яблоко. — Коля, а ведь я ходила вчера вечером в комитет комсомола, да никого не застала. Я тебе расскажу все сегодня.

— Варя, может, потом? — остановил Коля. — Потом, когда поправишься?

— Нет, нет, это меня гнетет хуже всякой болезни. Это касается меня и моих заблуждений. Я столько думала и… ничего не придумала…

Варя приподнялась и, завернувшись в одеяло, села на постели, прикладывая холодное яблоко сначала к одной, потом к другой щеке, словно пыталась остудить их.

— Понимаешь, Коля, Тамара такой человек, её не сразу можно разгадать. Мне кажется, и ты её, Коля, плохо знаешь… Я даже временами думала: ничего себе человек, как и все. Ну с недостатками кое-какими: не учится, мало читает. Да мало ли кто не учится, — показала Варя рукой в сторону Симиной кровати. — Но разве их можно сравнивать? Мне кажется так, — продолжала Варя, — живет человек до поры до времени, все чинно, гладко. Он примелькался, к нему привыкли, и вдруг что-нибудь новое, испытание какое-нибудь, что ля, — н человека не узнать. А до этого на собрании выступал первый, в грудь кулаком стучал… Вот и с Комовой так: наскочила она на лишний резец, как на подводный камень. А я предупреждала. Теперь спасается как может. Я ей сказала: к комсоргу пойду. Так она мне, знаешь, что заявила: «Сор из избы зачем выносишь? Из-за ревности?»— и всякую другую чепуху. Только это не чепуха. Она мешает, понимаешь, мешает…

Взволнованная разговором, Варя почувствовала себя хуже и, опускаясь на подушку, тихо закончила:

— Спасибо, Коля, что пришел. Принимай меры, так дальше нельзя…

— Приму, Варя, поправляйся, усни, — пообещал Коля. — Мы все сделаем сообща, всем коллективом.

«Про заявление не. скажу, — думал Коля, с тревогой вглядываясь в Варино пылающеё лицо. — Потом, когда поправится».

За дверью зашаркали, кто-то вытирал ноги. Это была Сима. Она вошла шумно, с пакетами в руках.

— Коля, ты у нас? — смутилась девушка, складывая покупки на стол. — А я тебя в цехе искала. Ну, какова наша обитель в будничный день?

— Да, живете неказисто, будто холостяки какие разочарованные. Что это вы, девчата? Ведь зарабатываете, могли бы хоть штору на окно купить!

— Дружбы в комнате нет — вот и вся причина, — тихо вставила Варя.

Коля ушел, наказав Симе напоить Варю малиной, по совету его матери.

— А где же наша царица Тамара, не знаешь? — поинтересовалась Варя.

— К Муське Цветаевой пошла, боится гриппом от тебя заразиться. А ну её! Давай-ка съешь бульончика — и на боковую. Да, Варя, знаешь, что Тамарка болтает, — спросила Сима, убирая тарелки. — Васю Короткого у себя оставит, а тебя не нужно. Ну, это мы еще посмотрим, дудки!

— Я и сама к ней не пойду, — ответила Варя и, не спуская глаз с круглого миловидного лица Симы, поведала ей то, что недавно рассказала и комсоргу. — Избавиться от меня захотела. Понятно. Я ей мешаю. А за Колю зло разбирает: она его знать не хочет, а он убивается…

— Еще не известно, как убивается, — возразила Сима, укладываясь спать, то и дело повертываясь с боку на бок, рхая, приговаривая — завидую Коле. Вот человек, это да! Придет, словно солнышком осветит. А царице Тамаре скоро выйдет отставка от него…

Через несколько минут Сима спала, и ровное, спокойное дыхание её доносилось до Вари.

«Ишь ты, нашла кому позавидовать, Коле Субботину! — удивилась про себя Варя. — Ничего себе… Да она умница, наша Сима!»

Спустя три дня Варя вышла на работу. Мастер поставил её в другую бригаду на новый, болеё сложный тип колец. Варя, как и раньше, работала станочником- оператором: она должна была устанавливать на шпиндели кольца и одновременно на своей паре станков быть наладчиком.

Тамара бросала на Варю торжествующие взгляды: «С кем вздумала ссориться, — говорил её вид. — Вот поставили на другой тип колец — справишься ли? Помнишь, тебе мои кольца простыми казались?»

Работать станочником-оператором на двух станках было легко. Выручала Варю серьезная теоретическая и практическая подготовка ремесленного училища. Варя занималась в группе отличников и, когда была в цехе на практике, научилась налаживать все типы станков.

Инструктор — опытный мастер, высокий, худой старик с гладко выбритым лицом, казалось, безучастный ко всему, у станков преображался. Куда девалась старческая немощь! Он с силой отводил супорты вручную, с юношеской гибкостью наклонялся к станку, объясняя его устройство. Под руководством инструктора на учебном станке разрешалось передвигать резцы, ставить их на глазок или по шаблону, все испробовать, изучить. Мастерство приходило не сразу: временами брало отчаяние, когда инструктор своими старыми, искривленными ревматизмом руками уверенно ставил резцы, пускал станок и, дождавшись первого кольца, нес на проверку. Можно было не сомневаться, что оно соответствовало всем требованиям.

— Вот и на душе весело и браку нет! — говорил он в таких случаях, — А ну-ка, попробуй ты.

Инструктор вынимал все резцы и заставлял поставить их снова. Страшно было смотреть, каким уродливым получалось кольцо! Нет, мало было знать станок в совершенстве. Мастерство наладчика заключалось еще в чем-то другом. Нужно было вытренировать свои пальцы так, чтобы они чувствовали металл. Вот поставил резец кажется точно, но миниметр показывает небольшое превышение. Возьми ключ и подстукни немного по резцу. А как немного? Никакого контроля над твоей рукой нет: он должен жить в самом наладчике — шестое новое чувство, рожденное профессией. К тому же помогла теперь и учеба в техникуме.

Варя, стараясь не обнаруживать волнения, осмотрела свои станки, проверила резцы, подготовила поковку и запустила первую операцию.

«Ничего, справлюсь, царица Тамара, на этом типе не раз приходилось работать, а на зачетах инструктор пятерку с плюсом поставил», — подбадривая себя, думала она.

Подошел сзади не замеченный Варей Коля в темносинем сатиновом халате, подал руку.

— Ну что, обживаем, значит, новое место? Не забыла? Может, помочь?

— Думаю, нет, — сказала Варя, но попросила все же дождаться первых колец.

— Совсем поправилась? — осведомился Коля, когда были проверены кольца. — Молодец! — похвалил он, наблюдая за Вариной наладкой. — Не долго здесь задержишься… — добавил он многозначительно, уходя от неё.

«Почему?»— хотелось спросить Варе, но она сдержалась. Предчувствие чего-то нового, радостного, возникшеё в ней вчера, еще больше укреплялось сегодня, хотя Тамара с Мусей Цветаевой пересмеивались и перешептывались за её спиной.

Сима по дороге в инструментальную завернула к Варе.

— Васю Короткого Тамарка в помощники приспособила, а Муська давно под её дудочку пляшет. Как хочешь, Варя, а я без тебя у них в бригаде не останусь.

«Да, Мусю просто не узнать», — дивилась Варя, то и дело взглядывая на девушку, по-необычному оживленную сегодня. Муся, невысокая, худая, с темным рябоватым лицом, в полосатой, словно пижаме, спецовке, помахала Ждановой какой-то бумагой, подзывая её к себе.

«Что ей от меня надо? — неприязненно подумала Варя. — Ультиматум, что ли, какой написали? Не пойду»,

— Ступай, порадуй Жданиху, — сказала Тамара Мусе. — Сама не идет, так мы люди не гордые…

— Муся, — спросила Варя, — ты что, в почтальонах у Комовой? Давно ли?

Девушка покраснела и, ничего не сказав, положила письмо на ящик.

— От кого? — крикнула в догонку Варя и, взяв конверт в руки, увидела на нем фамилию Левы.

«Я к вам пишу, чего же боле? — начиналось письмо. — Варя, нам надо объясниться. Буду прям: я не люблю вас больше, а люблю другую, небезызвестную вам шатенку. Вы неплохая девушка, но с вами — о боже мой, какая скука! — с вами как на экзамене в средней школе: того гляди засыплешься».

«Пошлость какая! А когда же это он мне объявлял о своей любви? — мелькнуло в мыслях Вари. — Не помню что-то».

Муся отошла к своим станкам и, приподнимаясь на цыпочки, наблюдала за Варей. Она видела, как вспыхнули её щеки, и рука, державшая письмо, мелко-мелко задрожала.

— Сейчас заплачет, — предвкушая удовольствие, ска. зала ей Тамара. — Варька, на платок слезы вытирать! — крикнула она.

Варя не отозвалась. Она дочитала письмо до конца и, поразмыслив несколько секунд, спрятала его в карман спецовки, потом, подставив руки под эмульсию в станке, насухо вытерла их, словно они были сильно перепачканы.

«К Леве собирается», — предположила Тамара.

Варя, вопреки её ожиданиям, занялась наладкой второго станка: сменила торцовый резец, фасочный и, сияв пробное кольцо, проверила его на приборе. Нервная стрелка миниметра послушно встала на положенном делении.

«Видали! — сказал Варин торжествующий взгляд. — Сумейте-ка вы!» И, подойдя к Мусе, нарочито не замечая Комовой, предупредила её:

— Знаешь что, небезызвестная наперсница шатенки, не забудь передать своему корреспонденту, что завтра с утра его грязные каракули будут висеть в стенной газете, а к вечеру он станет уже посмешищем на всем заводе… Да и вы с ним заодно!