Девушки

Глава 20

Прошел месяц. Комсомольцы цеха жили теперь на комсомольской даче — так назвали они её сразу же после того, как единодушно приняли предложение Коли Субботина выехать на лето за город. Вместе жить и вместе работать над проектом потока, да еще на даче, среди природы, чего же лучше! Сняли два дома — один для девушек, другой для ребят — и устроились на славу.

— Получайте вот сюрприз за воскресник — дачу в лесу! — объявили девушки мужскому населению, которое упорно числило за ними худую славу людей, не умеющих держать свое слово.

По соседству с комсомольцами поселился Никита Степанович с семьей. Его домик чуть виднелся среди высоченных, росших кругом сосен, под тенью которых хорошо ходить, скользя по опавшим сухим иголкам. С непривычки здесь кружится голова от густого настоя хвои. Воздухом как будто не дышишь, а пьешь его — целебный, пахучий. Пьешь — и пьянеёшь слегка. И только у реки воздух точно редеёт, и голова перестает кружиться.

Не скоро улеглись, стали повседневными первые загородные впечатления. Впрочем, кое-кто уже был недоволен» что вот, мол, из-за этого настоя далеконько ходить на станцию. Но Коля, не мешкая, с помощью Титова оборудовал «комнату изобретателей» всем необходимым, как было на заводе в техническом кабинете, и прерванная было работа над чертежами началась снова.

— Ну вот, теперь при деле некогда станет лишние дороги мерять! — шутил комсорг.

Однако в «комнате изобретателей» было не до шуток, здесь поселилось уныние. И хотя собираются по привычке, чертят что-то, но все не то, не то!.. Нет основного решения: чем будет управляться конвейер и как обеспечить правильную подачу и установку колец? Автооператор, автоматическая рука, в том виде, как сейчас, не годится, он не сблокирован со станком: попадись кольцо с заусенцем, и вся наладка летит вверх ногами. Эти неудачи с потоком Варя переживала вдвойне: за себя и за Ивана. Он похудел, часто бывает раздражен. «Помочь бы ему, подсказать. Прийти однажды в общество загрустивших изобретателей и крикнуть: «Нашла, ребята, ура! Вот смотрите, как нужно сделать!»— мечтала Варя.

Из окна «комнаты изобретателей», где она засиделась допоздна, был виден приветливо светившийся огонек настольной лампы Никиты Степановича и слышен шум с плотины. Ночью шум усиливался, а кусты жасмина у дома, на которые падал свет из окна, были густозеленого цвета и поражали выписанной точностью каждого своего листочка.

Варя просматривала чертежи, и ей мнилось, что вот- вот озарит её давно жданное решение и все будет ясным и правильным в проекте потока, а уж осуществить его они не пожалеют ни времени, ни сил. Но дни шли — решение не приходило. А кажется, давно ли, намечая день пуска потока, они все так самоуверенно кричали во главе с Симой, что им будет за глаза довольно трехмесячного срока. Да разве могло что-нибудь зависеть от них — технически малограмотных людей!

«Стыдно вспомнить, — думала Варя, — какими всезнайками воображали себя, ну, да и на Леву, конечно, надеялись».

Лева Белочкин подключился, по его собственному выражению, в штаб молодых изобретателей уже летом, на даче, и сразу показал себя деловым инженером по части расчетов, чертежей. Он разгрузил Титова от повседневной работы, которая отвлекала Ивана и мешала сосредоточиться на творческих проблемах. Это оценила молодые изобретатели и, основательно потеснившись, уступили Леве отдельную комнату. Белочкин был, что называется, неплохим рядовым инженером, но звезд с неба не хватал, — так он сам говорил о себе с простотой легкомысленного и в общем очень довольного собой человека.

В эти дни неудач Лева в хорошем костюме, в цветной крепдешиновой рубашке, тщательно выбритый и надушенный— инженер проводил свой отпуск на даче — по два-три часа работал в «комнате изобретателей».

Всегда в отличном настроении, он точно не замечал вокруг себя повешенных носов, был оживлен и весел, а с девушками до приторности любезен, чем немало портил крови Тамаре Комовой. Лева пересматривал сделанные до него чертежи, браковал многие и заставлял, пока на досуге, выполнять их снова. Никита Степанович, узнав об этом, похвалил Белочкина.

Заминку в работе над потоком Лукьянов объявил законной, не давал «изобретателям» унывать, а сам просиживал над чертежами все свое свободное время. В экспериментальном цехе, по его предложению и ходатайству, были поставлены два шестишпиндельных полуавтомата, смонтирован автооператор, к которому шел желоб для колец. Кольца надо было засыпать пока вручную, и не было ленты-транспортера, по которому должны были доставляться кольца к станкам. А остальное все как в проекте.

Так впервые воочию изобретатели увидели свой поток: он жил теперь уже не в чертежах и в их сознании, а самой настоящей цеховой жизнью.

Экспериментальный цех, почти бесшумный — не похожий на другие цехи в заводе, — вдруг наполнился гудом молодых радостных голосов.

— Друзья мои, над чем же мы бьемся? Поток-то почти готов: смотрите, работает! — с непосредственной откровенностью высказалась как-то Сима.

Но Иван ходил хмурый и неразговорчивый, не в ладах с самим собой. На даче не появлялся, жил в Москве — вернеё, в экспериментальном цехе, вот уже двое суток не выходя с завода. По ночам в цехе не работали, и, кроме Ивана да дежурного пожарника, в нем никого не было. Запасные лампочки с небольшим накалом тускло излучали свет, выхватывая из полумрака лишь отдельные станки; только над станками с автооператорами свисала яркая дневного света лампочка, и на перекосившийся, словно сведенный судорогой, автооператор было неприятно смотреть.

Авария произошла на глазах Титова. Он видел, как автооператор нес поковку к шпинделю и вдруг на какой-то части своего короткого пути едва заметно дрогнул.

«Центровку потерял», — мелькнуло в мыслях Ивана, и он интуитивно в первую секунду бросился было

выключить мотор станка, но силой воли удержал это движение. Иван замер и, не спуская глаз, следил за автооператором. Механизм двигался теперь, как рука слепого человека, забирая все выше и выше мимо шпинделя, на который нужно было ему надеть поковку. Треск и скрежет ломающегося металла прозвучал в тишине цеха, как разрыв снаряда. Иван рукавом халата вытер вспотевшеё лицо и, достав папиросу, долго, но безуспешно пытался закурить.

— Фу, черт, на фронте в бою так не волновался! — выругался он, наконец закуривая и присаживаясь на корыто станка.

Ивану теперь было ясно одно: если в условиях экспериментального цеха, когда станок заправляли отборными поковками, автооператор проработал всего трое суток, а потом разболтался, потерял центровку — значит, конструкция его несовершенна. Никита Степанович, как опытный инженер, предугадал это.

«Автооператор плохо сблокирован со станком, — думал Иван. — Но где именно, в каком месте и как сделать лучше?»

Он попробовал было немедленно разобрать сломанный автооператор и по горячим следам найти в нем дефект, но вскоре убедился, что затея его напрасна: без слесарных инструментов ничего нельзя сделать — так все было скрючено и изуродовано.

«Пойду отосплюсь, а завтра разберемся», — решил Иван и заспешил домой. В восемь утра он снова был на заводе.

«Зайду к Виктору. Может, у него что новенькое есть, ведь он практик хороший», — подумал Иван и, подогреваемый надеждой, отправился сокращенным путем, нижним коридором.

У Лобова то ли по случайному совпадению, то ли по специальному приглашению был и Никита Степанович. У Ивана упало настроение. Приятели, завидев его, обменялись, как померещилось Титову, ничего хорошего не предвещающим ему взглядом.

«Отчитывать собираются. Начальником отделения брали с условием — поток налажу, — предположил Иван, садясь на стул. — Что ж, они по-своему правы».

Но его не только не отчитали, но даже похвалили за быстроту и настойчивость в экспериментах. Иван просиял.

— Я ведь к тебе, Виктор, шел насчет автооператора, — заговорил он. — Причину установил, а как укрепить его… помоги!

— Вот что, Ваня, выслушай нас и постарайся понять правильно, — перебил его Лукьянов, дотрагиваясь рукой до колена Ивана. — Я думаю так: если бы проблема была в одном креплении, то это, сам понимаешь, не проблема. Ну, придай бронзовой втулке еще стальную трехгранную призму, например, или что-нибудь в этом роде, и крепление обеспечено. Но проблема ведь куда сложнеё! Ты наблюдал, как быстро расшатывается патрон? — спросил он Ивана. — Задумывался над этим?

Титов кивнул.

— Следовательно, какая уж тут точность…

— Значит, — помолчав несколько, спросил Иван, — вы считаете это одной из важных помех, которую нужно устранить, чтобы двигаться дальше? Я придавал патрону большое значение, но, признаться, не главное. Что ж, очевидно, вам видней. Я подумаю, разберусь.

Лобов был рад, что не совсем приятный разговор окончился. Он страдал за друга: столько труда, а пока все неудачи! Но не сказать правды он, как и Лукьянов, не мог. Да и не таков был Иван Титов, чтобы деликатничать с ним в ущерб делу. Лобов старательно наблюдал за лицом Ивана, но ничего не прочел на нем. «Бесстрастный идол какой-то, умеёт владеть собой!»— подумал он с уважением, а вслух сказал:

— Дипломатом тебе, Ванька, быть в самый раз.

Иван засмеялся, польщенный.

Но как только он остался один, снова возник беспощадный вопрос: «Наобещать наобещал, а что сделал?..»

Вечер был душный, жаркий, в воздухе парило — должно быть, к дождю. Ивана потянуло на дачу, на вольный воздух, прочь из города. Но он отогнал это желание. На даче все «болельщики» потока, а с ними-то ему больше всего не хотелось сейчас видеться.

«Перечиню тетке все кастрюли, пусть радуется. Хоть на это гожусь», — с чувством горечи иронизировал над собой Иван, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

У Вассы было недовольно-сердитое лицо, он сразу заметил это. Она попалась ему в прихожей — шла из кухни в комнату с дымящейся кастрюлей в руках, — но даже не взглянула на него.

— А кто был у нас, отгадай? Не ждал? Комова — вот кто! — сказала она ему, заходя в комнату и ставя кастрюлю на стол. — Нет того, чтобы родной тетке сказать… Все молчком да украдкой…

— Давно была, что велела передать? — спросил Иван, удивленный сам не меньше тетки. — Да говори толком!

— В театр, говорит, есть лишний билет, подруга якобы заболела, — сказала Васса. — Да разве его, говорю, когда-нибудь застанешь дома: все дела да случаи.

— Ну и зря, — с досадой заметил Иван, — попросила бы подождать.

— В театр да подождать? Небось опоздать можно.

— А в какой театр она поехала, не поинтересовалась, тетя?

— Нет, не поинтересовалась, — ответила тетка, стоя перед Иваном с воинственно сложенными на груди руками.

— Ну, ладно, — отвечал Иван, не замечая её позы, — давай корми меня, и я сажусь работать. «А Тамара, что ж, она не гордая, пришла в первый раз, придет и во второй», — беспечно подумал он. — Да ты чего? — спросил он Вассу, встретив её пристально устремленный на него взгляд. — Случилось что?

— Пока ничего, но может случиться… Весь цех болтает… Известно, я тебе не мать родная, не послушаешь, — насупясь, говорила Васса, — только не пара она тебе. Ведет себя нескромно и вообще не пара… Все говорят, и я скажу. Сердись не сердись. А сегодня — на-ко: незваная пришла! К лицу ли девушке? Соседки не верят: наверно, звал, раз дело к свадьбе идет.

— Постой, постой! — вскричал Иван. — Какая свадьба? Что ты говоришь, тетя?

— Не я говорю, все говорят: в кино, в театр — с нею. Предложение сделал, сама Комова в цехе хвасталась…

— Ну нет, не могла она говорить этого! И что за языкастый народ у нас! Без меня меня женили, так выходит!

— А ты не смейся, и женят, — возразила Васса, следя за шагающим по комнате племянником. Ее очень взволновал приход Тамары: он как бы подтвердил то, о чем она наслышалась со всех сторон. Она решилась поговорить с Иваном, хотя и не совсем верила слухам. — Вот что, Ванюшка, — воодушевленная его молчанием, наставительно-ласково продолжала Васса. — Послушай старую тетку, побереги свое доброе имечко, да и девушку зря не компрометируй, если не собираешься жениться на ней…

Иван улыбался, слушая все это: он считал, что уже давно миновало время, когда Васса могла читать ему наставления такого рода.

— Я не собираюсь на ней жениться, пойми, тетя!

— Поняла, племянничек, втолковал! «Не собираюсь жениться!» Подумаешь, поразил! А спрашивается: почему не собираешься? Двадцать семь лет жениху. Попадется хорошая, скромная девушка, отчего и не жениться…

— Ах, какая ты, право, тебе не угодишь! Ну хорошо, хорошо: жениться так жениться. Не сердись, мамушка моя, — сказал Иван, ласково обнимая её. — На обед у нас сегодня что? Мне работать пора.

Как ни разошлась Васса, как ни хотелось ей еще поотчитывать его, пожурить как следует, но перед работой племянника она благоговела и тут же, сменив гнев на милость, стала накрывать на стол.

Отобедав, Иван сел за письменный стол перед раскрытой папкой с чертежами и, изредка что-то шепча, чертил.

Тетка давно уже привыкла к его странностям и молча шила в своем уголке. Она знала, что Иван работает над трудным изобретением, буквально одержим и даже вскакивает по ночам и бегает зачем-то на завод, а иногда просиживает за письменным столом до утра.

«Ах, надо бы Ванюшке просить вторую комнату, — раздумывала она, еще ниже склоняясь над шитьем, боясь помешать ему. — В одной не работа…»

В первом часу ночи Васса разделась со всевозможными предосторожностями и легла, стараясь поскореё заснуть. Племянник ходил по комнате, и тетка угадывала по его лицу, что он ничего не видит вокруг и не слышит, до того поглощен собственными мыслями. Она измучилась, видя его бессилие и неудачи. Хоть бы послушал он её и бросил все! Но разве Иван с его упорным характером отступит!

«Себя скореё изведет, но не поддастся»— со смешанным чувством горечи и восхищения думала она.

Через день все трое: Титов, Лобов и Лукьянов, считая предыдущий разговор неоконченным, встретились снова, и тут было решено между ними: ехать Ивану Титову в командировку в город на Волгу, где он учился и где проходил на заводе практику. Там, как им стало известно, прославленный своими изобретениями старый инженер работает сейчас над проектированием автоматической линии, во многом схожей с их потоком. Давно уже назрела необходимость поговорить с этим инженером, посоветоваться, рассказать о своем проекте и посмотреть, чем располагает он.

Иван собрался охотно, с предчувствием удачи и не мешкая выехал. В дороге он не раз вспоминал потом случайную встречу с Варей, когда он уже сидел в трамвае, а она проходила мимо, и он успел лишь окликнуть её из окна. Какой радостью озарилось её лицо в эту минуту! Неужели эта девушка любит его?..

Утро у Вари началось с тревоги: приедет или не приедет? На комсомольской даче Иван не показывался уже больше недели, и пора бы ему было приехать. Он вчера что-то крикнул ей из окна трамвая, но она не расслышала что? Неужели не приедет и сегодня?..

После завтрака все обитатели дачи, как было заведено по выходным, пошли к реке в глубь леса, с удовольствием ступая босыми ногами по разогретым солнцем тропинкам.

— Расходись, пришли! — вскоре скомандовала Сима и побежала выбирать поудобнеё площадку для танцев.

Варя опустилась в траву. Положив руки под голову, долго лежала она, глядя на смыкающиеся над собой в вышине густые кроны давно отцветших лип, медовый запах которых достигал их окон. То была памятная для неё пора, цветение лип, — она тогда еще верила и ждала, пусть не любви, а хотя бы первых едва зарождающихся её признаков. Как бы все здесь для неё изменилось и заговорило: каждая тенистая тропинка, где она могла случайно встретить Титова, каждый изгиб реки, осененный поникшими ветвями широкоствольных ив! Но нет ни любви, ни дружбы даже — он просто не замечает её. Варя вздохнула и встала. Внизу, с реки, спрятанной в кустах, доносились оживленные, веселые голоса купающихся, а ей становилось грустно: Иван почему-то не приехал ни с первым, ни со вторым поездом, и она ничего не знала о нем. Где он, почему не приехал? Тогда Варя побрела через лес на знакомые голоса к людям, лишь бы не думать бесконечно об одном и том же…

Лес был еще по-весеннему свеж, пахуч и зелен. Раздвигая ольховые кусты, Варя прошла в чащу на чириканье какой-то отчаянной веселой пташки и, присев на корточки, сразу будто нырнула в иной мир полузеленого света и прохлады. Чириканье прекратилось — значит, пташка была недалеко.

— Пой, глупенькая, я не трону, — шепнула Варя, — прислонясь к стеблю куста и осматриваясь.

Целое семейство красных с белыми горошинками мухоморов росло чуть поодаль от неё. Варя подивилась: «Как красивы — и никому не нужны».

Жучки разные, букашки деловито ползали по травинкам, взмахивали прозрачными крылышками, улетали. Заробевшая было пташка снова запела, теперь уже немного в стороне, но все так же беззаботно весело.

— Варя, Варя! — раздался неподалеку голос Симы. — Где ты?

«Может, что узнаю об Иване?» — подумала Варя и торопливо вышла из своего укрытия.

Сима в белом платье, смуглая, золотистая от загара, словно слитая из солнца, стояла в тени под березой и ждала Варю. Лизочка в цветном сарафане сидела на пеньке и, насколько хватало рук, не слезая с него, обрывала у ног ромашки. Начатый венок лежал на коленях.

— Да иди же побыстреё, чего ты нас разглядываешь? — нетерпеливо крикнула Сима. — Слыхала новость? Титов не приедет, он в командировке по делам потока, кланяется всем нам, — выпалила она. — Никита Степанович сказал…

Варя не сумела скрыть разочарования на своем лице, тяжело опускаясь рядом с Лизочкой.

— Пошли пройдемся, красиво здесь, сидеть жалко, — пригласила подруг Сима, по-своему понимая печаль Вари и стараясь как-нибудь развлечь её.

Она любила Варю так, что не могла спокойно видеть её расстроенного лица.

Варя, безучастная, пошла за ними; ей было все равно— сидеть или ходить. Сима не выдержала:

— Варюша, что с тобой? Нельзя так… Эх, вот скажи мне сейчас, — продолжала она с таким чувством, будто произносила клятву: — «Серафима, прыгай в воду и не смей выплывать, так нужно, чтобы как можно быстреё заработал поток!» — прыгну и утону, вздоха от меня не услышите. Честное слово, не верите?

Они пошли по берегу реки, где в великом множестве росли лиловые, очень крупные колокольчики, цветы иван-да-марья, ромашки, полевые незабудки. Река была неширока, но глубокая, вода в ней необыкновенного цвета, словно подсиненная. Приносимые ветром, то явственно, то отдаленно раздавались голоса купающихся с пляжа. На берегу было нежарко, веяло благовонной прохладой, напоенной запахами лесных трав и всевозможных цветов. Полукруглый приземистый камень, как панцирь огромной черепахи, лежал до половины в воде и слегка покачивался от её напора. И над всем этим плыли звуки вальса сводного заводского оркестра.

— Верим, Симочка, верим, — отвечала Варя, обнимая подругу. — Только, пожалуйста, не надо тонуть, живи сто лет! — добавила она с улыбкой. — А поток заработает и без этой жертвы.

«Что это со мной? Ну, уехал, так приедет! — думала между тем Варя. — Все веселятся, а я хандрю в такой чудесный день».

Кулакова, как всегда, быстро переходя из одного настроения в другое, предложила Варе:

— Искупаемся? Давай: кто кого переплывет?

— Давай.

— Осанна, осанна! — пропела Сима, с разбегу бросаясь в воду. — Сюда бы музыку Баха, красота-то какая торжественная. Помнишь консерваторию? — крикнула она Варе.

Варя, улыбаясь, следила за ней с берега: «А ведь хорошо, чертенок, сказала насчет красоты. Надо почаще всем нам слушать классическую музыку», — подумала сна и следом за Симой прыгнула в воду, обдавая подругу множеством брызг.

— Ах, ты так?! — пригрозила Кулакова и поплыла быстреё.

Варя, не отставая, плыла рядом: она была достойной соперницей и, если уставала, умела не хуже Симы отдыхать на спине. Они полежали рядом на волнах, глядя в небо, которое менялось у них на глазах. Подул вдруг сильный ветер, зашумел листвой в лесу и в несколько минут согнал разрозненные облачка в тучу. Она повисла над землей отвисающим в середине тяжелым серым пологом, пока стремительное, острое лезвие молнии не распороло её пополам. Следом за молнией ударил гром, и крупные, как жемчуга, капли дождя стали вскипать над рекой. Девушки повернули обратно к берегу, где промокшими, цветными лоскутками виднелись их платья, прибитые к земле дождем.

Варя в этот день не осталась ночевать на даче, поехала в город, потому что с вечерним поездом ждала к себе в гости мать.

Ставя в кувшин букет белой сирени, привезенный Марьей Николаевной, Варя принялась рассказывать ей про комсомольскую дачу, где им всем так хорошо живется и где матери необходимо обязательно побывать!

— Завтра же, мама, слышишь!

— Хорошо, вези, — согласилась с улыбкой Марья Николаевна, любуясь оживленным лицом дочери. — Ну, а с потоком как? На осень отложили? — спросила она.

— Нет, не отложили. Работаем. Да только, по выражению Симы, до точки дошли, — невесело отвечала Варя, и лицо её при этом сразу точно потускнело.

О командировке Титова по делам потока Варя рассказала так, будто самым главным в ней был его неожиданный отъезд.

— От девушек случайно узнала, и не попрощался даже, — обидчиво заключила она, не замечая украдкой брошенного на неё настороженного взгляда матери.

— Это какой Титов, наш старый знакомый? — спросила Марья Николаевна.

Варя густо вспыхнула и, беспокоясь, чтобы не было заметно её смущения, спрятала лицо в букет сирени, чуть внятно пробормотав:

— Да, он.

Теперь мать посмотрела на дочь дольше обычного, и Варя но её глазам поняла, что она догадывается о причине её смущения.

«Мама, мама, я люблю его», — хотелось сказать Варе. Но у неё не хватило ни сил, ни решимости, да и ни к чему были теперь слова, раз матери было все ясно и так-