Девятая директива

27. Рассвет

В два часа ночи полицейские помогли нам пройти к машине через настоящую бурю фотовспышек. Полицейские кордоны сняли: после длительного совещания Ломэн и Коул-Верити решили ввести министерство внутренних дел Таиланда в курс дела. Мы получили разрешение оставить Куо у себя и вывезти его из города.

Я настоял, чтобы он ехал в машине вместе с нами. Врач перевязал егр сломанный палец, наши с ним вещи почистили. Хотя на мятой одежде кое-где была видна засохшая грязь, выглядели мы неплохо.

Ломэн разбудил меня:

— Мы только что получили телефонограмму. Полтора часа назад самолет с Представителем приземлился по другую сторону границы. Они готовы к обмену.

— Слава Богу.

Ломэн подарил мне ледяной взгляд и сказал:

— Не совсем вас понимаю.

— Он жив. Это самое главное.

Я изложил Ломэну свой план, и он ему не понравился. Он заявил, что у нас один шанс из ста, и мой план слишком рискованный. Я ответил, что это единственно возможный вариант.

Меня беспокоил бой на контрольно-пропускном пункте: стрельба, взрывы гранат, — вдруг люди Куо поддались панике и попытались проехать раньше, чем нужно.

Куо пока ничего не знал. Я хотел ошеломить его в последнюю минуту, мое предложение поставит перед ним простейший выбор: жизнь или смерть, времени на раздумий не будет. Он только поблагодарил врача и больше не произнес ни слова. Значит, понимает безвыходность своего положения. Иначе пытался бы как-то договориться с нами.

“Хамбер импириал” забит до отказа: поверенный в делах, третий секретарь, Ломэн, Куо, вооруженный охранник и я. За нами едет полицейская машина, в ней везут Хуа Сюли. Я видел его в течение нескольких минут: решительный, уверенный в себе молодой человек с лицом аскета. Догадывается, наверно, что обменяют.

Иногда Куо безразлично смотрел на меня (он сидел напротив на откидном сидении) глазами ночного животного с большими черными зрачками, заметными даже в темноте салона. У людей таких глаз не бывает.

В аэропорту Дон Муанг нас ждал транспортный самолет ВВС Таиланда. В три часа ночи мы вылетели на восток, к лаосской границе.

У Кемераджа через широкий Меконг переброшен новый большой мост, по которому проходит двухрядная асфальтовая дорога. Она закрыта после того, как приграничный район Лаоса захвачен партизанами. Тогда же с обеих сторон установлены военные посты.

На рассвете на нескольких военных машинах мы подъехали к мосту. Обычно он охраняется десятком пограничников, но сегодня сюда с соседней военной базы прибыло особое подразделение. Как только мы приехали, его командир явился к нашему поверенному в делах. Этот офицер обязан оказывать нам любую помощь и содействие в случае затруднений. Правда, его подразделение не может открывать огонь по лаосской территории.

Надо осмотреться — я отошел от машины. Как тихо вокруг. На таиландской стороне находятся в боевой готовности около ста солдат, столько же ждут в полутьме с другой стороны границы. Но все тихо. Кто-то кашлянул, зажегся и погас свет, звякнул металл — и снова все тихо. Такая тишина стоит над полем боя перед атакой.

У меня над головой слышен писк летающих в свете фонарей москитов. Небо над фонарями черное, но на востоке уже видна полоска света. Мои часы показывают шесть утра.

Ломэн меня не подвел. Мне больно ходить: значит, он не позволил врачу дать мне даже таблетку аспирина. Голова ясная, я замечаю то, что вряд ли заметил бы в обычном состоянии. Так всегда бывает, если долго не есть. Надежд на успех нет: Ломэн точно оценил мои шансы.

Небо быстро светлеет — начинается новый день. На другом конце моста отдают приказы, слышен гул автомобильного мотора.

Я вернулся обратно, влез в машину, где сидели Куо и два охранника. В свете наступающего дня я видел бледное лицо Куо. Я приказал охранникам выйти из машины. Лишь Ломэн, поверенный в делах и двое агентов разведки знают мой план. В такой сложной обстановке мы не хотели, чтобы его знал еще кто-то. В особенности солдаты: кто-то из них может перенервничать и случайно выстрелить. Тогда погибнет много людей.

Я обязан доставить Представителя в Таиланд без единого выстрела. Ли должен вернуться в Дарэмскую тюрьму.

Тщательно подбирая слова, я спросил:

— Куо, по-моему, ты знаешь английский в совершенстве?

— Да.

Его страх проявился в одном слове: он его выдохнул. Я делал ставку на страх Куо перед смертью. Потому и не убил его на рисовом поле. Страх врага — самое сильное твое оружие.

— Тогда отвечай на мои вопросы. Пекин предложил тебе похитить англичанина?

— Да, — без колебаний ответил Куо. Теперь он у меня в руках.

— Какие у тебя полномочия, если понадобится помощь со стороны китайской армии и партизан?

— Я не совсем понимаю вас.

Он, не отрываясь, смотрит на меня. Дневной свет проникает в салон. Мы сидим так близко, что я слышу его дыхание и чувствую его страх.

— Ты организовал нападение на контрольно-пропускной пункт в Нонтабури, связавшись с Пекином через китайское посольство?

— Да. Перед тем, как я въехал в Таиланд, Пекин наделил меня некоторыми полномочиями. Я воспользовался ими перед нападением на контрольно-пропускной пункт.

— У тебя есть документы, подтверждающие твое право отдавать приказы военным?

Он достал два пропуска и письмо, подписанное среди прочих командиром пропекинских партизан в Лаосе. Я медленно прочел его, спрашивая у Куо перевод незнакомых слов. Письмо дает ему право обращаться к начальникам штабов любых районов, где он мог оказаться, и требовать вооруженной помощи по обстоятельствам. Письмо подлинное и, очевидно, официальное, но мне не понравилась его неопределенность. Я отдал ему пропуска и письмо.

— Больше ничего не потребуется. Сейчас важно подбодрить его. У него не должно быть никаких сомнений.

— Теперь слушай меня внимательно. У тебя есть два выбора. Первый: тебя отвезут в Бангкок, отдадут под суд и приговорят к смертной казни. Знаешь, как расстреливают в Таиланде? Тут исповедуют буддизм, а он осуждает убийство. Поэтому тебя посадят за занавеску, на которой нарисовала мишень, и стрелять будут не в тебя, а в мишень. Подходящая смерть для снайпера.

В его глазах был страх — все идет по плану.

— Но у тебя есть второй выход: дойдешь до середины моста и объяснишь китайскому офицеру, что ты заменишь Ли. Англичанина обменяют на тебя.

Недалеко от караульного помещения послышался шум моторов. Группа солдат прошла мимо окон машины. Фонари на мосту погасли — наступил день.

Куо сказал, как будто выдохнул:

— Они не пойдут на это.

Я снова повернулся к нему:

— Это твои трудности. Можешь воспользоваться своими документами. Скажи, что в последний момент получил новые инструкции из Пекина. Или, что говорил с Хуа Сюли: он хочет вернуться в Англию и порывает с прошлым. Скажи, что он даже под пытками не выдаст техническую информацию по лазерам.

Я сделал паузу, дал ему возможность подумать, но он ответил сразу же:

— Они не поверят мне.

Я наклонился к нему и быстро оказал:

— Ври, блефуй, дави на них, пугай генералом Квей Лином, он — командующий партизанами, его подпись под твоим письмом. Говори, что, если тебя не послушаются, генерал всех расстреляет.

Я снова сделал паузу — пусть подумает — и добавил:

— Или тебя самого расстреляют в Бангкоке. Он молчал и смотрел на меня пустыми, ничего не выражающими глазами. Только учащенное дыхание подсказывало мне, что он проглотил приманку. Я читал его мысли.

— Посередине моста поперек дороги — белая полоса. Там состоится обмен. Дойдешь до нее и остановишься. За ней свобода, на этой стороне — смерть. Перейдешь эту линию, только когда англичанин будет у нас, целый и невредимый.

Сигнал клаксона. Мимо проехал “джип”. Первые лучи солнца осветили стену караульного помещения.

— Хорошо, — оказал Куо, быстро кивая, — попробую.

Он тяжело дышал, как будто не разговаривал, а бегал.

Я вылез из машины. Офицер полиции передал мне “хускварну”. Когда вывели Куо, я у него на глазах загнал в патронник полную обойму, дослал патрон в ствол и снял винтовку с предохранителя.

— Куо, — сказал я. — Люди в Бангкоке оплачивают тех, кого ты убил. Если тебя казнят, им станет легче — это будет месть за погибших. Мне разрешили привезти тебя сюда, и через белую линию ты не переступишь, если обмен не состоится, — это я тебе гарантирую. Бели они настоят на своем и Ли окажется у них, ты вернешься в Бангкок.

Он не сводил глаз с “хускварны”, хорошо понимая, какое это страшное оружие.

— Если только сделаешь одно резкое движение, попытаешься побежать или перейти через линию до моего сигнала, я тебя пристрелю.

Наконец-то он поднял голову, посмотрел мне в глаза… и увидел в них свою смерть.

С другой стороны моста раздался сигнал клаксона. В караульном помещении кто-то разговаривал по телефону. Ломэн направился в мою сторону.

Куо, запинаясь, спросил меня напряженным голосом:

— Какой сигнал?

— Я опущу винтовку.

Его увели.

Я не успел пойти за остальными — ко мне обратился Ломэн:

— Он согласился?

— Конечно. Жить всем хочется.

Я занял позицию на полпути между караульным помещением и серединой моста: подтянулся и залез на низкий цоколь. На одну из железных опор положил “хускварну”: теперь можно стрелять с упора. Когда я залезал на цоколь, открылась рана на левом плече — я почувствовал жгучую боль. Но убить Куо она не помешает.

Тем, кто пошел вместе с Куо к середине моста, приказано не подходить к нему вплотную, чтобы не закрыть от моей пули. Дойдя до белой линии, он оглянулся, и я поймал его в перекрестие оптического прицела. Расстояние небольшое — Куо смотрел прямо в дуло винтовки. Потом он отвернулся и заговорил с китайоким офицером, который командовал группой обмена.

Несколько минут назад армейские машины подъехали к середине моста с двух сторон, развернулись и остановились. Из одной вылезли несколько человек в штатском — среди них я узнал Представителя, который стоял, сложив руки за спиной, простоволосый, без пиджака; он осторожно сделал несколько шагов к белой линии.

Я убрал палец со спускового крючка и посмотрел на Представителя в оптический прицел. У него переутомленный вид. Если он и спал в последние три ночи, то только со снотворным. Воспоминания о кровавой катастрофе на Линк Роуд свежи в его памяти. И чувство личной тревоги: его семья даже не знает, жив ли он.

Держится он прекрасно. Я никогда не думал, что увижу нечто подобное: он в плену, кругом враги, а он безупречно выполняет самый главный долг посла — внушает уважение к своей стране.

Я снова поймал в оптический прицел Куо и положил палец на спусковой крючок. Куо все еще говорит с офицером, показывает ему пропуска и письмо, похлопывает по ним ладонью, дергаясь всем телом: мол, приказываю здесь я, Куо.

Он неподвижно стоит в нескольких сантиметрах от белой линии. Офицер отошел, посоветовался с человеком в штатском и вернулся к Куо. Но Куо даже не шелохнулся. Один шаг, и он на другой стороне границы. Там его возьмут под защиту вооруженные соотечественники. Но он знает, что расстояние между нами меньше шестидесяти метров, и нити оптического прицела перекрещиваются у него на спине.

Снова наступила тишина. Наша и китайская группы застыли по обе стороны белой линии и смотрят друг на друга. За ними у въездов на мост с оружием наизготовку стоят солдаты.

Я весь в поту. Мне кажется, приклад “хускварны” стал тяжелее. Крест нитей оптического прицела сдвинулся на сантиметр в сторону, я вернул его в прежнее положение. Ощущение времени постепенно терялось. Ломэн считал, что у нас один шанс на успех из ста. Сейчас и его, пожалуй, нет. Куо продолжает говорить, некоторые слова доносятся до меня: солдат Китайской Народной Республики должен выполнять приказы, а не интересоваться высшими государственными тайнами. О любом нарушении этого священного долга будет доложено командованию.

Офицер коротко ответил, Куо размахнулся и удалил его по лицу.

Раздался крик — с той стороны моста послышался лязг затворов. Все замерло.

Бешено стучит мой пульс. Именно этого боялся Ломэн: двести вооруженных людей, друг против друга на мосту Кемерадж, а между ними — Представитель.

Мое левое веко задергалось, и я проклял свои нервы. Винтовка стала очень тяжелой, перекрестье прицела снова ходит по спине Куо. Пот стекает мне на руку, на палец, лежащий на спусковом крючке.

Офицер отошел, теперь с Куо разговаривает человек в штатском. Я раньше такого произношения не слышал, но понимаю, что речь идет об ответственности. Куо яростно кивает. Человек в штатском обращается к заместителю офицера, что-то говорит ему, тот четко берет под козырек.

Отдан приказ, эхо крика отдается между балками моста. Солдаты берут на караул. Человек в штатском сначала обращается к британскому поверенному в делах, который стоит по другую сторону белой линии, потом что-то говорит Представителю.

Неожиданно Куо повернулся и посмотрел прямо на меня. Оптический прицел опустился, задрожал, но остался наведенным на Куо. Вокруг все пришло в движение: зашевелились люди, хлопнула дверь машины, заработали моторы.

Я держу Куо на прицеле. Праздновать победу рано, эта тварь что угодно может выкинуть. Палец на спусковом крючке сводит судорога, левое веко дергается еще сильнее, когда же все кончится? Никогда еще винтовка не казалась мне такой тяжелой.

Мимо меня на нашу сторону проезжают одна за другой две машины. Топот марширующих мимо солдат. Резкий запах выхлопных газов в воздухе.

Куо стоит неподвижно и смотрит в оптический прицел.

Рядом раздались шаги, и я услышал голос Ломэна:

— Все в порядке, Квиллер. Представитель здесь.

Я опустил винтовку.

По дороге к караульному помещению, где собрались все остальные, я разрядил “хускварну” и швырнул обойму в реку.