Джалита

Выстрел

Солнце поднялось выше, и под его прямыми лучами становилось даже жарковато, но в лесной февральской тени прохлада давала себя знать и не позволяла долго засиживаться без движений. Володя сбросил рюкзак и стал надевать свитер, порекомендовав Настеньке следовать его примеру.

В этот момент в лесу прогремел выстрел. Собственно, сюда он донёсся откуда-то издалека, пролетев звуком, может, не один десяток километров, и, слабо хохотнув, отскочил эхом от мощных скал ущелья Уч-Кош.

Волк встрепенулся и сразу поднялся, оттесняя своим могучим телом Настеньку, которая тоже обернулась в сторону, откуда, как показалось, прозвучал выстрел.

Николай Иванович со словами: «Это очень нехорошо. Кто-то там у нас балуется. Не иначе как на оленя» — вскочил и направился к коню, продолжая говорить на ходу:

— Ребята, я попрошу вас остаться здесь. Вон там, у шоссе шлагбаум. Перекройте, пожалуйста, на всякий случай и подежурьте. Если какая машина будет выезжать на шоссе, откройте, но не сразу. Посмотрите кто или хотя бы номер транспорта запишите. А больше вы не имеете права ничего. Не нарывайтесь на неприятности, если браконьеры с добычей едут. Эти страшнее зверей. И все машины, что будут по шоссе идти, записывайте.

Лесник уже сидел в седле своего коня, доставая рацию и продолжая говорить:

— Это, видимо, не очень далеко. Я попробую проскакать чуть ниже сначала, а потом поднимусь. Если это пешие, то не уйдут, но скорее всего, что на машине или мотоцикле. Тогда хуже, но попробую догнать и вызову кого-нибудь на помощь. Милиция задержит у Массандры. А, может, ничего и нет, тогда я скоро вернусь.

— Ну вот, с оттенком грусти в голосе проговорил Володя, надевая рюкзак на спину. — Попутешествовали. Теперь далеко не уйдём.

— Ничего-ничего, — успокаивала Настенька, — на большой переход я, может, сегодня не очень гожусь. Сам видел, сколько скользила на кручах. Хотя и не устала, но не против и тут посидеть, тем более что дело есть.

Настенька натягивала на голову свитер, а Володя уже шёл к дороге. Задача, как он полагал, была весьма простая и явно на самый, как говорится, пожарный случай. Во-первых, охотиться мог и охотник одиночка на какого-нибудь зайца. Конечно, охота в заповеднике вообще строго запрещена, однако найти охотника одиночку отнюдь не просто. Разве что Волк Николая Ивановича унюхает издали. Тот действительно способен.

Во-вторых, если охотники на машине и подстрелили оленя, то уехать им не так и сложно, поскольку в лесу проложено много дорог для тушения пожара.

Где бы ни поднимался, всё на какую-нибудь дорогу выйдешь. Этот факт хоть и был понятен, но раздражал Володю, так как в лесу он предпочитал ходить по местам, где мало что напоминает присутствие человека.

Но множество дорог имело и свою отрицательную сторону для браконьеров с транспортом. Звук мотора в горном лесу слышен очень хорошо на большом расстоянии. И лесник на своём коне, срезая путь по тропам, да когда о его приближении не знают, может вполне оказаться впереди машины.

Словом, гадай, не гадай, а просьбу со шлагбаумом нужно было выполнять. Дорога эта, отходящая от асфальтированного шоссе, возможно давно не перекрывалась, так как бревно не имело на конце противовеса и верёвки, а лежало себе в стороне от опор.

Володя с Настенькой не без труда подняли довольно тяжёлое дерево и, перегородив лесную дорогу, положили его на металлические стойки, которые, к счастью, здесь всё-таки были. Походив вокруг, они нашли и длинные куски брошенной некогда проволоки и прикрутили концы брёвен к стойкам, как пояснил Володя, в порядке юмора, поскольку самим же скоро придётся раскручивать — не оставлять же дорогу перекрытой на всё время.

Изрядно потрудившись таким образом, Володя предложил сесть в сторонке от обеих дорог на поваленное дерево, откуда, как из засады, легко было наблюдать за движением, оставаясь самим незамеченными.

— Володя, смотри какая прелесть! — воскликнула восторженно Настенька указывая на землю рядом с деревом, на которое они собирались сесть.

Из-под жёлтых, пожухлых за зиму листьев, к свету тянулись невысокие пока стебельки с жёлтыми и сиреневыми лепестками. Совсем рядом выкарабкивался, расталкивая листья ещё один стебелёк, но цветок раскрывал совершенно белые как снег лепестки.

— Это первоцвет, — тоном знатока и преподавателя объяснил Володя. — Почти самый первый в нашем лесу.

— Что значит «почти самый первый»? — засмеялась Настенька. И тоже поучительным тоном преподавателя пояснила: — Нельзя сочетать слова «почти» и «самый первый». Либо он почти первый, то есть один из первых, либо самый первый, что означает единственный в своём роде. Ты извини меня, дружок, но я лингвист и люблю точность определений. Тебе, как учёному, непростительна вольность в определениях. Так какой же это цветок?

— Хорошо, Настюша, я виноват, — сокрушённо согласился Володя. — Кладёшь меня на самые лопатки. Это, конечно, не самый первый цветок, а один из первых в сезоне. Практически в лесу на ЮБК нет месяца без цветов. Ведь вот, например, любимый всеми и наверняка тобою галантус, а проще говоря, подснежник появляется даже в декабре, когда на земле ещё снег.

— А разве здесь бывает снег?

— О, ещё какой! В горах каждый год выпадает, и случаются весьма сильные снежные бураны. В это трудно поверить сейчас, когда даже в феврале так тепло, что мы с тобой свитера снимали. Но пару лет назад в районе горы Ай-Петри в снегу погибла школьница. Подумать только, на южном берегу Крыма замёрзнуть. А всё по глупости. Группа ребят в воскресенье решила сходить в горы. Погода в самой Ялте была солнечная. Никто не предполагал, что может что-то случиться. Но мать одной из девочек не хотела пускать дочь в поход и, чтобы остановить её, заперла тёплую одежду в шкаф. Девчонка же оказалась упрямой и пошла без пальто и прочих атрибутов. Ну, а когда ребята стали подниматься уже на Ай-Петринское плато, неожиданно повалил снег и подул сильный ветер. Начался ураган.

Это были взрослые дети из десятого класса, но всё же дети и без проводника. Они решили выйти на плато и добраться до метеостанции, чтобы оттуда позвонить в Ялту. Но ветер валил с ног и мог запросто снести в пропасть.

Группа разделилась. Несколько ребят направились всё же к метеостанции и добрались-таки, неожиданно наткнувшись на верёвки, которыми пользуются метеорологи для передвижения в сильный ветер. Леера совершенно не были видны издали. Однако позвонить в город им не удалось, поскольку телефон находился в другом домике через дорогу, которую в такой ураган никак невозможно было перейти. В том же домике за дорогой дежурила группа спасателей.

В это время оставшаяся в лесу группа решила выкопать под скалами пещеру в снегу и там переждать метель. Решение, наверное, было правильным, если бы не тот факт, что девчушка, которую не отпускала мать, была почти раздета и замерзала.

Один из мальчиков рискнул сам спуститься вниз в посёлок Кореиз. Смелый парень сумел добраться к людям и оттуда позвонил в Ялту. Тогда только из Ялты связались со спасателями на Ай-Петри и те немедленно направились на поиски. Снежную пещеру с почти уснувшими школьниками нашли к утру. И только одну плохо одетую девочку спасти так и не смогли.

— Какая грустная история. Никогда бы не подумала, что на юге могут происходить подобные трагедии.

Настенька задумчиво смотрела перед собой, представляя себе рассказанную картину.

— И что самое ужасное, — продолжала она, — это то, что мать словно предчувствовала несчастье, но при этом своими же руками допустила его. Позволь она девочке одеться и идти с друзьями, всё могло бы окончиться хорошо, но она боялась за дочь и своим страхом помогла ей погибнуть. Странно всё же судьба распоряжается нами. Мне кажется, что сейчас вот я начинаю понимать одну вещь. Нельзя поддаваться страху. Это очень даже относится ко мне. Я испугалась в этой жизни всего. Испугалась СПИДа, которым заболела. Испугалась, что могу скоро умереть. Испугалась перемен, которые происходят в нашей стране. И этот страх заставил меня делать глупости, которые, как мне теперь кажется, сами по себе ещё страшней. Что-то важное я начала понимать, придя работать в музей.

Лес будто вздохнул от пролетевшего порыва ветра. Сосны закачали головами, медленно останавливаясь. Хвойный запах ещё сильнее проник в лёгкие.

Этот аромат хотелось пить, такую радость он вливал внутрь. И то ли это ощущение счастья от пребывания в огромном мире сильных деревьев, где ты совершенно мал и ничтожен, то ли наоборот чувство единения с миром природы, в котором ты что-то можешь и должен делать, но окружающая обстановка пробудила в Настеньке откровения, которых она совершенно не собиралась раньше высказывать никому.

— Ты только подумай, Володечка, Николай Островский написал всего лишь один роман, который стал известен всему миру. Он писал и второй, но не успел закончить. Не будем говорить о художественных особенностях «Как закалялась сталь». Мы не на уроке литературы. Феномен не в языке писателя, а в том, что он писал книгу, лёжа неподвижным в постели и будучи практически совершенно слепым.

Представляешь, быть отключённым от жизни болезнями, но не сломаться от этого и не существовать, принося одни жалобы и страдания близким, а жить, самым настоящим образом влияя на жизни миллионов людей. Вот ведь что потрясает. Он не стал канючить на судьбу, не стал ненавидеть всех за то, что им хорошо, а ему плохо. Он решил использовать единственный шанс и продолжить свою жизнь в романах.

Я читала его письма, которые он и писал своей рукой, пока мог, и диктовал во время работы над вторым романом «Рождённые бурей». Они поразили меня тем, что слепой никуда не могущий выйти человек, которому, казалось бы, всё равно, что происходит в городе, пишет возмущённые письма по поводу того, что тот или иной руководитель оказался ненастоящим коммунистом, что партия терпит в своих рядах врагов, что кому-то из рабочих нужно дать квартиру, так как у него большая семья, и так далее. То есть он продолжал жить жизнью страны, жизнью народа, тогда как многим здоровым и сильным людям в голову не приходило думать о ком-то, жить для кого-то.

И я, как ни больно сознавать, оказалась в числе этих прожигателей жизни. Я испугалась, что скоро умру, и пыталась мстить другим за то зло, которое мне причинили Вадим, его друг министерский работник и этот африканец. А я ведь жива ещё и, кажется, пока здорова. Могу успеть ещё что-то сделать в этой жизни, если её не бояться. Как ты думаешь, Володя?

Усатов обнял девушку за плечи и, притянув к себе, прижал её голову к груди, говоря несколько охрипшим голосом:

— Настюша, милая, ты даже не представляешь, как плохо у нас с тобой складываются дела. И причина не только в твоём СПИДе, о котором ты не можешь говорить уверенно, поскольку не ходила ни к одному врачу. Я не ответил на твоё письмо летом не потому, что согласился с тобой. Если бы не обстоятельства, я бы тогда сразу приехал к тебе вопреки твоей просьбе. Мне хотелось ещё вчера, когда мы вечером встретились с тобой в ресторане, рассказать всё, но не решился за столом, а в номер ты меня не пустила. Теперь ты сама так откровенна, что и я не могу больше молчать о главном.

— У тебя есть жена?

— Нет, Настенька, гораздо хуже. До получения твоего письма мне пришлось сдавать кровь на анализ, и врачи определили у меня белокровие. Иными словами, у меня, наверное, рак. Это, как ты понимаешь, ничем не лучше СПИДа.

При этих словах голова Настеньки вздрогнула на груди Володи, а тело сразу выпрямилось и огромные испуганные глаза с длинными ресницами уставились в круглое совсем не смеющееся лицо друга.

— Только я умоляю тебя, Настюша, не надо пугаться. Это не на сто процентов верно. И, кроме того, врачи говорят, что есть средства, которые могут исправить положение. Но главное не это, а то, о чём говорила ты. У меня тоже возник вопрос, успею ли я сделать что-то. Мой бывший шеф, Павел Яковлевич, к сожалению, не успел. Именно о нём я сразу и подумал, когда узнал о своей болезни.

— А что было с ним?

— Тут, Настюш, совсем другая история и тоже очень печальная. Расскажу по порядку. Познакомились мы с моим шефом Голодригой несколько необычно. Я еще, когда заканчивал сельхозинститут в Симферополе, подумывал об аспирантуре в Магараче. Конечно, я мог попросить отца и проблем, думаю, не было бы. Но я хотел сам. Пришёл в отдел защиты растений поинтересоваться работой. Так повезло мне, что у них в тот момент отмечали в отделе чей-то день рождения. Я хотел извиниться и уйти, но увидел гитару и сказал, что могу в качестве подарка коллеге только спеть песню. Ты же знаешь, что в этом вопросе я не стесняюсь.

— Да в скромности тут тебя не обвинишь, но и поёшь ты прекрасно.

— Ну, они там тоже так решили тогда. Одна сотрудница тут же повела меня, как ни странно, в отдел издательства, где, как оказалось, работал их руководитель художественной самодеятельности. Его она и попросила помочь устроить меня, так как он, как у нас принято говорить, был вхож к директору, то есть мог войти без предварительного доклада секретаря, что далеко не каждому позволялось. С Женей мы стали большими друзьями и даже живём теперь на одной лестничной площадке в новом доме. Кстати, ты его завтра можешь увидеть на смотре, где я выступаю. Так вот он мне тогда после своей беседы с директором так сказал:

— Володя, я порекомендовал тебя, Павел Яковлевич ждёт, но предупреждаю, когда будешь говорить с ним, не делай упор на самодеятельность. Скажи, что тебя интересует наука главным образом, а самодеятельность, как отдых от работы.

Я, разумеется, так и сказал почти слово в слово. Поговорили мы тогда с Голодригой не долго, но он мне понравился сразу. Очень подтянутый, стройный человек, взгляд напряжённый, словно ждёт от тебя чего-то. Говорит коротко и слушает внимательно, пытаясь понять, не обманывает ли его собеседник.

Моя физиономия ему определённо тоже пришлась по душе, ибо взял он меня сразу к себе в отдел, хотя и с испытательным сроком. Очень ему понравилось, что я не начал разговор с отца. О том, что я сын почти академика, он узнал только когда спросил меня о родителях. Пришлось сказать. Павел Яковлевич в то время не был знаком с Трифоном Семёновичем лично, поскольку, как ты знаешь, папа занимается зерновыми культурами, а Голодрига посвятил жизнь винограду.

Ходатайствовавший обо мне Женя был страшно доволен результатом, но потом буквально затаскал меня на репетиции, где с двумя девушками мы создали ансамбль, с которым завтра и будем выступать.

Но основным всё же для меня стала действительно наука, которой почти десять лет в институте руководил Павел Яковлевич. И вот недавно, не доведя до конца ни одну из проблем, он вдруг ушёл из жизни по собственному желанию, повесившись в подвале собственного дома, вернее дома, в котором он жил со своей красивой женой.

В этой смерти много нерешённых загадок. Обвинений ни в чей адрес не оставил. Денег на счету в банке тоже вроде бы не оказалось. Пояснений никаких.

Но главное, что я хотел сказать, в институте пока Павел Яковлевич был директором, разрабатывались маршальские планы по преобразованию всей виноградарской отрасли страны. Если бы только они осуществились. Попробую рассказать тебе вкратце, чтобы ты могла иметь представление о том, чем я занимаюсь и что хочу успеть сделать из того, что не успел мой шеф.

Настенька слушала Володю с широко раскрытыми глазами. Он говорил о том, как в отделе селекции выводили новые сорта винограда, которые не поддавались бы болезням и вредителям, о том, что большой проблемой для виноделия является созревание разных сортов ягод почти в одно время, что заставляет использовать сразу весь уборочный парк одновременно и затем вся техника простаивает без работы до следующего сезона. В связи с этим селекционеры начали выводить сорта винограда с разными сроками созревания, и любимым делом Голодриги было собирать учёных виноградарей и виноделов со всей страны на своём опытном участке и проводить дегустацию винограда в июне, а не в августе или сентябре. На этих дегустациях Павел Яковлевич упоённо рассказывал, что в скором будущем виноградари научатся выращивать сорта, которые будут созревать в период от июня до ноября, что позволит увеличить сроки использования техники в два раза.

Володя загорелся, раскрывая фантастическую перспективу мостового виноградарства, он размахивал руками, будто видя перед собой и указывая на то, о чём говорил:

— Понимаешь, Настюша, виноградарство самая трудоёмкая отрасль в сельском хозяйстве. Прежде чем вырастишь хороший урожай, сотни раз поклонишься земле и виноградной лозе. А это не очень легко. И вот вообрази себе огромные площади виноградников, где виноград растёт не кустами, как мы привыкли видеть, а отдельными лозами и густо, как пшеница. Ну, то есть одна лоза, а на ней лишь одна кисть винограда. Но этих лоз на одном квадратном метре с десяток, а то и больше. Сейчас-то между рядами винограда два или четыре метра расстояние и учёные агротехники спорят, что лучше для развития куста. Сколько пустого места!

А то будет поле, сплошь покрытое виноградными гроздями. Через всё поле на большом расстоянии друг от друга будут проложены рельсы. По ним пойдут широконогие автокраны, похожие на длинные мосты, на которых будут подвешены различные устройства для опыления, опрыскивания, полива, подвязки, подрезки и прочих операций над виноградом. И все они будут управляться дистанционно из одной будочки на краю поля.

Во-первых, это нам сэкономит большое число рабочих рук, устранит трудоёмкие процессы и, во-вторых, повысит качество винограда для вина. Ведь в настоящее время виноградному кусту очень нелегко развиваться, учитывая то, что для его обработки между рядами виноградника проезжает до двадцати видов техники. Представляешь, какое давление оказывают машины на корневую систему? А при мостовом виноградарстве никакого давления вообще. Да если при этом мы выведем морозоустойчивые сорта винограда, которые будут успешно созревать в ноябре или даже декабре, а ранние сорта наоборот начнут созревать ещё в мае, то какая же фантастическая жизнь начнётся у виноградарей.

Конечно, речь здесь может пока идти лишь о винограде для производства вина. Выращивание столового винограда требует других подходов, но и этим мы занимаемся. Шеф ушёл от этих проблем добровольно, что и удивляет. Он был горячим инициатором их воплощения в жизнь. Что же остановило его стремления?

Это был чрезвычайно честолюбивый учёный. Все публикации из его отдела и многие из других шли с его подписью, как правило, впереди. Он очень хотел увидеть результаты, которые, к несчастью, всё время отодвигались на неопределённый срок.

В ответ на его многочисленные заявления в министерство, как он говорил, его, наконец, сняли с директорской должности, оставив, как и просил, за ним отдел селекции. Но я уверен, что на самом деле он не хотел покидать пост директора, а заявления бросал, чтобы ему шли навстречу в других вопросах. Но вот ошибся. А, став только заведующим отделом, он хоть и мог теперь больше внимания уделять чисто науке, но теперь у него было меньше власти и потому меньше возможностей требовать себе в отдел новую электронику, штаты, ездить за рубеж, организовывать крупномасштабные мероприятия. Делал, конечно, однако через нового директора, всего лишь кандидата наук да не из настоящей науки, а из аппарата обкома партии.

Не долго, правда, продержался новый директор, и вместо него прислали учёного из нашего сельхозинститута, доктора наук Дженеева. Только они, кажется, не очень сработались. Не знаю по чьей инициативе, но было принято решение Павла Яковлевича не аттестовать больше на должность зав отделом по причине возраста. Ему исполнилось уже шестьдесят шесть лет.

Возможно, что это было последним ударом по его честолюбию. Он ведь, проработав почти сорок лет в институте и из них десять лет директором, как никто, должен был знать, что такое решение не могли принять без команды или, во всяком случае, согласия из Москвы. А оно могло быть получено, поскольку перспективная картина развития виноградарства, которую я тебе обрисовал, осталась пока только в мечтах и в очень немногих документах. Для её воплощения в жизнь нужны не только деньги, но и вера в идею, мужество руководителей. А откуда ему взяться, если наши экспериментальные прекрасные сорта не получили достаточного размножения? На дегустациях Павла Яковлевича были единичные экземпляры.

И знаешь, что я бы отметил в связи с трагедией Голодриги? Он сам, будучи директором института, лишил заведования отделом по причине возраста прекрасного учёного-химика, Нилова Василия Ивановича. Это был известнейший учёный, ценнейший специалист в области химии вина. В науке была известна школа Нилова. И вот Голодрига снял его с заведования, передав отдел молодому занозистому ученику Нилова. Василий Иванович, не в пример Голодриге, пережил это спокойно и говорил друзьям:

— Мне бы только оставили уголок в лаборатории и мой исследовательский прибор. Хочу закончить одну интересную работу.

К сожалению, закончить ему это не удалось, так как подвело здоровье.

Придя как обычно на работу, во дворе института по пути в лабораторию он упал под платаном и, не приходя в сознание, скончался от инсульта.

Теперь с Павлом Яковлевичем поступили почти так же. Но отнёсся он к такому решению по-другому, решив покончить счёты с жизнью. «Хотя причина могла быть и совсем иной», — подумал Усатов. Ему вспомнилось письмо доктора сельскохозяйственных наук из Молдавии, адресованное не кому-нибудь, а самому секретарю ЦК КПСС А.И. Яковлеву, в Крымский обком партии и главному редактору журнала «Огонёк». Письмо, словно статья в газету, было озаглавлено требованием: «Уймите перестаравшихся заступников». А дальше шло то, о чём Володя не стал рассказывать.

В номерах 33 и 36 журнала «Огонёк» за 1987 год были опубликованы статья Ю. Черниченко «Мускат белый Красного камня» и отзыв на неё генерала И.Л. Жербунова.

Нельзя не отметить, что статья имеет претенциозное название, не соответствующее её содержанию.

Ведь из сортов, приготовленных П.Я. Голодригой, нельзя приготовить не только мускат Красного камня, но и что-то близкое. А то, что не спасли участок, где можно было готовить этот божественный напиток, его немалая вина. Ведь он в то время был директором института, членом горкома партии и депутатом горсовета. Зная его настойчивость в других вопросах, я никогда не поверю, что этого он не смог бы добиться, если бы по настоящему захотел. Мускат Красного камня — это сплав сорта, почвы, микроклимата и технологии. В другом месте его не получить и это можно было доказать.

Авторы, используя страницы журнала, требуют мести за личного друга и однополчанина П.Я. Голодригу. Они утверждают, что до самоубийства его довело нынешнее руководство института «Магарач». Никаких доказательств ни один, ни другой не приводят, но это не мешает им ставить вопрос о привлечении к ответственности нынешних руководителей института и об увековечивании памяти П.Я. Голодриги.

Любопытно было бы видеть вывеску с надписью: «Институт имени повесившегося профессора Голодриги». Прохожие спросили бы: «А почему он повесился?» — и им бы ответили: «За то, что по возрасту освободили от заведования отделом и перевели на должность главного научного сотрудника».

Мне непонятно, как, используя гласность и страницы авторитетного журнала, можно ставить так вопрос. Чисто по человечески понятна горечь утраты личного друга Ю. Черниченко и однополчанина И. Жербунова. Но в чём же реальные причины ухода из жизни Голодриги?

Один из авторитетных сотрудников института высказал предположение, что всё дело в многочисленных ранее выданных Павлом Яковлевичем векселях, платить по которым было нечем.

«В самом деле, на странице 14 Юрий Черниченко справедливо приводит четыре «нельзя» и говорит, что в биологии за всё надо платить. А дальше несколько туманно утверждает, что не смотря на все эти «нельзя», Голодрига создал такие, казалось бы, невозможные сорта. А создал ли?

Насколько я знаю, созданные им сорта либо неустойчивые, либо некачественные, либо малоурожайные. Во всяком случае, мне не известен ни один его сорт, который по праву мог претендовать на внедрение хотя бы в сортимент Крыма. А внедрённые ранее сорта Бастардо Магарачский и Ранний Магарача, заняли большие площади в Крыму и Молдавии, но, как выяснилось теперь, этого делать не следовало.

Мне очень неприятно, что авторы статьи заставили меня вспомнить о недостатках человека, ушедшего добровольно из жизни, и не сделавшего мне лично ничего плохого. Тон статей не позволяет молчать.

Разве кому-то не ясно, что в великих бедах крымского виноградарства, которые обошлись нашему государству убытками в несколько сотен миллионов рублей, есть и большая доля вины П.Я. Голодриги?

У него была «идея фикс» о том, что виноградники должны быть корнесобственными, что прививка портит качество винограда. Мировой опыт противоречит этому, но Павел Яковлевич вместо того, чтобы ставить вопрос о производстве в Крыму привитого посадочного материала, создал в своём институте отдел по разработке химических методов борьбы с филлоксерой и уверял, что это защитит насаждения. Результат — виноградники погибли, а отдел уже при новом руководстве института расформировали. Дорого обошлась эта затея нашему государству.

Тогда он начал новое направление по выведению новых сортов винограда, которые не надо будет укрывать от зимнего холода, не надо прививать и защищать от болезней. Как в сказке. Сама идея не нова, известна со второй половины прошлого века.

Будучи в командировке во Франции, я посетил всемирно известную фирму «Риштера», производящую привитой посадочный материал для виноградников многих стран, в том числе и Советского Союза. В ходе беседы я спросил, производят ли они корнесобственные саженцы сортов винограда французского селекционера Сей Вилара. У менеджера фирмы перекосилось лицо, словно я нанёс ему личное оскорбление. Оказалось, что фирма производит материал только высококачественных сортов и считает для себя позором выпускать гибриды Сей Вилара.

Сорта, выведенные Сей Виларом, имели широкое распространение во Франции в пятидесятые годы, но, когда виноградари с ними разобрались, то к семидесятым годам почти все виноградники с этими сортами были раскорчёваны. Некоторые французы стали рекламировать сорта Сей Вилара для распространения в слабо развитых странах с целью подрыва конкурентоспособности их на мировом рынке. Благодаря Голодриге мы попались на эту удочку тоже.

Беда в том, что все устойчивые сорта винограда содержат много деглюкозидов и других веществ, способствующих развитию в организме человека цирроза печени. Поэтому на таможнях многих стран виноград и продукты его переработки проверяют на наличие деглюкозидов, которое не должно превышать пятнадцати миллиграмм на литр или килограмм. У нас же, как мне известно, подобные гибриды содержат деглюкозидов в десять раз больше этой нормы».

Письмо было длинным и казалось спорным во многих вопросах, но заставляло задуматься. Кем же на самом деле был Павел Яковлевич? Почему, привозя новые саженцы из-за границы, старался и успешно, не предъявлять их на таможне? Он объяснял это тем, что таможенники чиновники и не могут понять научные интересы. Возможно так, но они, эти чиновники, в слепом исполнении закона, возможно, предотвратили бы появление филлоксеры в Крыму, которая практически погубила лучшие виноградники. Что двигало профессором? Стремление к славе или сделать доброе дело? Вопросы оставались открытыми, и о них Володя не хотел говорить Настеньке, поэтому продолжал о другом:

— Когда я узнал о своём белокровии, то первое о чём я подумал, что могу не успеть и половины того, что сделали Нилов и Голодрига. Павел Яковлевич был романтик, но и прожектёр в какой-то степени, что его и подвело, в конце концов. Однако благодаря ему я, например, стал селекционером и уже вывел несколько сортов винограда, которые растут и плодоносят.

Слушая Володю, Настенька не могла отделаться от мысли, что она уже слышала что-то подобное, но о другом. И только, когда Володя заговорил о перспективах мостового виноградарства, она вспомнила своего восторженного соседа экономиста Николая Семеновича, который с не меньшим энтузиазмом раскрывал перспективы развития страны.

«Есть же умные люди, — подумала она, — которые по-настоящему заботятся не столько о себе, сколько обо всей стране. Ничего плохого нет, конечно, если они и о себе не забудут. Но мысли о себе и стране должны быть взаимосвязанными и взаимовыгодными. В этом весь фокус. Но как его, этот фокус, выполнить, что бы все поняли свою выгоду в том, что выгодно всей стране? Сегодня как раз рекламируют совсем обратное».

И другая мысль шла параллельно со всеми, то, уходя немного в сторону, то, снова выдвигаясь вперёд, оттесняя остальные: «Её бедный друг Володя, оказывается, тоже серьёзно болен. Откуда же такое несчастье, что они оба должны страдать от самых неизлечимых болезней? Почему? Она боялась испортить ему жизнь своим СПИДом и в тайне от самой себя, где-то в самых глубинах подсознания удивлялась, что он принял её просьбу и ничего не пишет на самом деле. Понимала, что приказала, но и хотелось, чтобы он ослушался. Теперь лишь стало понятным, что он бы так и сделал, если бы не его собственная неожиданная трагедия. Чем же можно ему помочь?»

Над головами Володи и Настеньки раздался частый цокот. Оба посмотрели вверх. Первым зверька заметил Володя.

— Смотри! Смотри! Вон белка, — прошептал он.

— Где? Ой, скорей покажи, не вижу.

— Да тихо, Настюша. Она прямо над твоей головой и смотрит на нас.

— А-а, вижу. Вот здорово! Красивая какая!

— Это алеутка. Их сюда с севера ещё перед войной завезли.

Серебристого цвета зверёк, застывший в вертикальной позе вниз головой на стволе сосны, упираясь перед собой передними лапками в дерево, уставился неподвижными чёрными глазёнками на сидящих внизу людей. Остренькая мордочка с торчащими чёрными на кончиках ушками как бы любопытствовала: «Что это вы тут делаете на моей территории?» Но Настенька поднялась, чтобы лучше рассмотреть лесное чудо, а оно тоже перестало ждать, сорвалось с места и, мгновенно развернувшись, оказалось хвостом вниз, но, буквально, улетающим вверх, затем помчалось по длинной ветке на самый конец, затерялось было среди пучков зелёных иголок, но вдруг оказалось в воздухе и теперь это чудо уже по настоящему летело на другое дерево, ветка которого была чуть пониже и тоньше, а потому резко качнулась под тяжестью опустившегося тела, но сразу же вернулась на прежнее место, так как летящая красавица, распушив хвост, уже перенеслась на соседнее дерево с более крепкими ветвями. Всего миг и летающего зверька не стало видно, лишь цокот, который не прекращался все эти мгновения, продолжал слышаться, удаляясь и стихая, подобно уплывающей вдаль песне, с которой жалко расставаться.

Настенька стояла очарованная самим фактом встречи глаза в глаза с живой природой. И сама она вся чем-то напоминала умчавшуюся только что белку.

Локоны волос, обрамлявшие заострившееся вниманием лицо, светились под лучами солнца. Фигурка непроизвольно вытянулась вперёд, готовая сорваться и лететь туда же по стволам и веткам, по воздуху, вверх и вниз, легко и свободно, не как птица, а как белка с живыми чёрными глазёнками.

— Ой, не улети, — рассмеялся Володя, — наше дежурство ещё не кончилось.

— Погоди-ка, — вдруг добавил он и предупреждающе поднял указательный палец, осторожно привставая на ноги и прислушиваясь. — Точно, машина едет. И кажется по нашей дороге сверху.

Лёгкое жужжание мотора то удалялось, то нарастало с большей силой: горные дороги обычно делают длинные петли для снижения крутизны. Иногда казалось, что машина уже совсем рядом и вот-вот появится, но звук опять удалялся до следующего поворота.

Молодые люди за разговорами о самом важном успели забыть, для чего остались здесь, и теперь замерли в ожидании неизвестных гостей.

— Мне кажется там не одна, а две машины? — вопросительно заметил Володя.

— Да, пожалуй. — Согласилась Настенька.

— Ты только ничего не говори, если что. Я сам буду разбираться.

— Понятное дело.

Просёлочной дороги от поворота в лесу до шлагбаума было метров двадцать, так что когда машины выехали одна за другой, а их действительно оказалось две, то молодые дежурные сразу увидели сквозь деревья появившийся транспорт, но продолжали оставаться в стороне на пригорке не замечаемыми.

Первой к низко лежащему над дорогой бревну подкатила черная Волга, с переднего сидения которой, почти не ожидая остановки, буквально вывалился высокий человек весьма крепкого телосложения с начальственно оттопыренной нижней губой. На нём были высокие охотничьи сапоги, хорошо скроенный комбинезон, перепоясанный патронташем и чёрная кожаная куртка, подбитая изнутри мехом.

Человек громко выругался матерной бранью, заорав на весь лес начальственным голосом:

— Какая сволочь поставила здесь шлагбаум? Мы же проезжали утром — его не было. Фёдор! Давай быстрей за тот конец, а я с другого зайду.

Из чёрной «Волги» уже вылезал водитель, невысокий, но широкоплечий парень, напоминающий фигурой штангиста или борца, в кирзовых сапогах, брезентовых брюках и куртке, причёска короткая ёжиком. Он бегом подбежал к концу бревна и изумлённо произнёс:

— Владимир Викторович, так тут же проволоки чёрт-те сколько напу-у-тано!

— Напу-у-тано! — передразнил начальствующий охотник. Так распутывай быстрей. — И он опять выругался.

Вторая машина, белая «Волга», остановилась чуть позади, из неё вышли трое, все в полуспортивных одеждах. Они тоже бросились к бревну распутывать проволоку.

Володя, пока находясь в засаде, быстро зашептал:

— Дело, Настюша, принимает скверный оборот. Это, как я вижу, большое руководство прибыло. Матом кроет нас председатель горисполкома, а из второй машины бежит его зам и свита. Надо выходить.

Настенька схватила Володю за рукав, говоря так же тихо:

— Может останемся? Нас не видно. Мне-то плевать, а ты здесь работаешь.

Попадёшь под горячую руку.

— Да ты что, Настя? — вспыхнул Володя. — Я что ли боюсь? Кто они мне?

И, кроме того, тут лучше впрямую. Узнают, что мы здесь прятались, назовут диверсантами, и будет ещё хуже.

Они оба поднялись и, сбежав быстро на дорогу, стали подходить к шлагбауму с противоположной стороны. Володя поправил фуражку на голове и потрогал на всякий случай карман, в котором лежало удостоверение дежурного.

Оно было на месте.

Председатель горисполкома — это действительно был он, заметил подходивших и ещё больше разъярился бранью:

— Это вы что ли тут порядки наводите? Накрутили проволоки, дорогу перекрыли. А если пожар в лесу? Как машины проедут? Да я вас под суд завтра отдам. А кто вы вообще? Я вас что-то не припомню.

Володю неприкрытый мат в присутствии Настеньки в сопровождении сильного запаха спиртного, исходящего от бригады охотников, разозлил не меньше, но он пытался сдержать себя и почти спокойно сказал:

— Вы хоть при даме не ругайтесь. Она же не знает, что вы большой начальник здесь и может подумать, что вы не умеете себя вести. — Протянув удостоверение, добавил, — А не знаете меня потому лишь, что я общественный охранник леса, так что под суд меня не отдадите.

— Общественный?! — закричал, будто его окатило холодным душем, Овечкин (такой была его фамилия). — Да я тебя и видеть не хочу.

Он выхватил у Володи из рук удостоверение, не глядя в него, разорвал пополам и бросил на землю.

— Что б духу твоего больше в лесу не было. Некогда мне с тобой и твоей барышней сейчас заниматься. — И он направился в машину, видя, как его спутники уже снимают бревно с опор и относят в сторону.

Володя скрипнул зубами и, поднимая половинки удостоверения, жёстко проговорил:

— Вам придётся, Владимир Викторович, извиниться за это. Не вы мне давали удостоверение и не вам его отнимать. Хамство я ещё никому не прощал.

В это время к Володе подошёл худенький высокий человек средних лет в спортивном костюме и, положив руку на плечо Усатова, сказал:

— Не кипятитесь, пожалуйста. А мы, кажется, знакомы. Вы не из Магарача случайно?

— Да, Александр Матвеевич. Вы меня знаете.

— Ну, конечно, вспомнил. Вы Усатов. Вы нам дегустацию винограда проводили и своим новым вином угощали. Извините, у нас трагедия и мы все не в себе сегодня, да и выпили немного.

— Это как раз заметно, — хмыкнул Володя, — И не так уж мало выпили. За версту слышно.

— В машину-у! — рявкнул Овечкин.

Подаревич, собиравшийся что-то ответить, махнул рукой, слегка качнулся, как бы готовясь, и побежал к белой Волге. Володя подхватил Настеньку под руку и быстро отвёл с дороги, роняя на ходу:

— Это такая шатия, что и задавят — не подавятся.

Машины понеслись мимо, когда Настенька неожиданно закричала:

— Володя, номера запоминай. Я чёрную, ты белую.

Через минуту оба номера машин были записаны на разорванном удостоверении. А ещё через минуту послышался цокот копыт и на шоссе появился Николай Иванович на своём гнедом Месяце. Следом бежал верный пёс по имени Волк.

О происшествии было всё подробно рассказано с демонстрацией шлагбаума и кусков проволоки. Лесник выслушал всё с мрачным выражением на лице и пояснил ситуацию:

— Я, ребятки, не успел к вам потому, что рассматривал их место, так называемой, охоты. По-моему, там никакого зверя не было. Они пили на поляне и занимались любовью с женщинами. Но выстрел был. Возможно, они кого-то ранили, так как обнаружил я кровь. Только не зверя ранили, как я догадываюсь, а человека. Они, по всей вероятности, в панике пытались сначала остановить кровь, прикладывая к ране сухие листья, которые были под ногами, а потом уже чем-то перевязывали. Листья со следами крови были отброшены в сторону. Я так предполагаю, а что случилось фактически, сказать трудно. Надо будет осмотреть внимательнее.

— Но в машинах, мы не заметили женщин, — с сомнением сказал Володя.

— Они были в третьей машине, которая проехала другой дорогой раньше.

Я успел её заметить. А вы молодцы, что записали номера. И вообще спасибо, хотя трудно сказать какой стороной это может повернуться к нам. Вы говорите, они сказали о трагедии? Это, нужно заметить, пренеприятно. Даже удостоверение порвал. Вот гад!

— Николай Иванович, давайте перекусим вместе, — предложил Володя. — Мы тут прихватили кое-что с собой. У меня и бутылочка моего собственного винца есть. Надо расслабиться от таких волнений.

— О, пожалуйста, Николай Иванович, — подхватила Настенька, — просим вас.

Но лесник решительно отказался, садясь на коня верхом:

— Нет-нет, ребятки. Спасибо, конечно, но в другой раз. Никак не могу.

Надо немедленно доложить начальству о происшедшем. Можно по рации, но слышимость не такая хорошая и скажут, что чепуху несу. Тут придётся долго объяснять да выяснять. Раз это был сам Овечкин, кто ж его остановит?

Белые носочки гнедого затанцевали по земле, и послушный воле хозяина конь понёсся вниз, преследуемый не менее послушной собакой, а незадачливые путешественники, так и не отправившиеся сегодня в свой поход к Красному камню, сели на скамейке пополдничать перед возвращением в Ялту.