Джим Хокинс на острове с сокровищами

Глава девятая: «Возвращение — Дагомея и Англия»

Джим нёсся изо всех сил по набережной Кингстона, прочь от разлетающегося деревянными и металлическими клочьями «Моржа», постоянно опасаясь возможной погони за собой: не зная даже точно от кого именно он сейчас бежит, пиратов Флинта или портовой стражи, и в любую минуту ожидая напороться на возвращающихся из «Смуглой бабы квартирмейстера» оставшихся матросов пиратского судна — которые всё ещё должны были носить, усилиями Джима только что уничтоженный корабль, остатки провианта и напитков из таверны принадлежавшей Сильверу.

Пробежав с добрую четверть мили, подросток только тогда понял что за ним никто так и не стал гнаться и более того: всё новые люди прибывали в порт из города и немедля бросались к горящему судну, так чётко видимому сейчас в темени ночи.

Порт наполнялся толпами всё новых, орущих и размахивающих руками, людей, и вскоре, от стражи, как городской так и морской, при самом порту, представителей Компании, матросов с иных судов — было буквально не протолкнуться.

Команды кораблей в гавани старались скорее увести свои собственные суда прочь от развороченного остова, но уже почти что полностью потушенного, «Моржа» или чем помочь людям плававшим в воде, вокруг него.

Решив, что сейчас самое время немного отсидеться и придумать что же ему делать далее, Джим наконец заметил что всё ещё носит косынку на своём лице, явно подозрительную для обыкновенного портового зеваки и быстрым движением руки её немедля снял.

Потом подросток осмотрел свои штаны, сорвал с себя с облегчением найденную на «Морже» чью то провонявшую до одури куртку матроса и достав всё ещё наличиствующий у него бурдюк, осторожно вложил в него заполученную с такими трудами и опасностями в каюте Флинта, карту острова с пиратскими сокровищами.

Дальнейший осмотр и самообыск показали, что Хокинс потерял собственные старые ботинки — оставленные на взорванном, его удачной провокацией, корабле пиратов и убегал он со всех ног от возможной погони, во всё тех же толстых шерстяных носках, что были на нём в самом начале его проникновения на нижние палубы «Моржа».

При нём оказались кинжал, что он взял с собой на вылазку и кинул, лишь слегка ранив — капитана пиратов Флинта, и странный полумеч или что подобное, имевший множество несколько дюймовых «зубьев», на своём, впрочем довольно широком, как у мачете, лезвии и острый наконечник.

Джим с трудом припоминал как хватал с пола, прямо возле хрипящего и захлёбывавшегося собственной кровью Флинта, какое валявшееся там оружие. Как в левой руке нёс клинки, а в правой — разряженный в любопытного пирата мушкетон.

С удивлением рассматривая такое странное объединение расчёски и меча, что подросток, в спешке собственного побега из каюты Флинта случайно прихватил с собой и которым так и не воспользовался ни разу — Джим вдруг расхохотался, так как вспомнил что Клоп, во время их первого визита на Ямайку, когда офицеры «Саффолка» чуть не каждый день устраивали дуэли между собой или местными дворянами, ради скорейшей женитьбы на богатой наследнице кого из успешных плантаторов, Так вот: Клоп ему рассказывал что местные бойцы — на дуэлях частенько используют пиратские «бесчестные» мечи, под названием «шпаголомы» — в их прямые длинные зубья на клинке попадают узкие палаши или офицерские шпаги, и, при известном умении в обращении с данным оружием, возможно как сломать наконечник так и, что случалось не в пример чаще, просто выбить шпагу из рук противника.

Клоп говорил, что нередко местные аристократы, выбив «шпаголомом» клинок из рук офицера их корабля — вместо того что бы требовать того сдаться, в виду очевидности поражения, как самые настоящие разбойники атаковали безоружного и далее его кололи и резали, пока тяжело не ранили соперника или даже убивали — случаи были!

Несколько раз подобные, «пиратские» дуэли — прекращались лишь стрельбой из пистолетов в нарушителя негласных островных дуэльных правил, и прибывшие из Англии люди, постоянно удивлялись одичанию нравов местной, «заморской» аристократии и тому, как много те переняли от отбросов общества — пиратов, самых дурных людей в мире.

Немного поразглядывав «шпаголом» — Джим его выбросил в воду, боясь появляться с подобным необычным оружием на своём корабле и возможных, никому не нужных расспросов, по этому поводу — и стал думать как ему далее поступить: сбежать прочь и спрятавшись в Кингстоне ждать шанса отплыть в Европу или всё же вернуться на «Саффолк»?

При всех первых восторгах, что одолевали подростка сразу после заполучения им карты с указаниями многомесячной или даже многолетней добычи пиратов и удачного избежания нападений матросов «Моржа», всё же он вскоре понял что оставаться беззащитным, в незнакомом городе, без денег, а его тайник с ценностями сейчас оставался в гальюне «Саффолка», и премногих иных подобных трудностях — совершенно бессмысленно!

Следовало вернуться на свой корабль и по возможности быстро. Потом спрятаться в карцере или где ещё и завтра, получив наказание за вечерний пьяный бред о пиратах — как ни в чём не бывало продолжать свою службу «пороховой обезьяной».

Вернуться на свой корабль правда оказалось гораздо сложнее чем юнга думал: всюду шныряли лодки морской береговой стражи или с кораблей.

Взрыв на «Морже» перебудил чуть ли не весь город и сейчас в порту было довольно освещено, от всё чаще зажигаемых фонарей и факелов, и стояла, невидимая ранее здесь никогда Хокинсом, толчея.

Захватить пустую лодку и на ней вернуться — уже не получалось, и Джим, что бы не нарваться на ненужные расспросы, просто тихо и незаметно осторожно залез в воду и стал плыть к своему кораблю.

После двадцати минут утомительного барахтания в воде: в тяжеленных, намокнувших штанах и рубахе, с бурдюком с картой и кинжалом на поясе — подплывающий к цели Джим внезапно осознал, что вдоль бортов «Саффолка» сейчас бродит множество людей с факелами и пробраться на его верхнюю палубу, просто свистнув боцману Толстому Снэйку, с которым он сговаривался ранее вечером о своём возвращении, уже проблематично.

Когда Джим начал кружить, не зная что предпринять, чуть вдали от кормы «Саффолка» — его окрикнул кто из смотрящих вахтенных и потребовал не приближаться к судну, иначе он будет стрелять!

— Зови Снэйка, дурень! — громким голосом потребовал Хокинс. — Я за борт свалился, ты что, ополоумел, своих не узнаёшь?

Случилась небольшая кутерьма и спущенная на воду шлюпка, с лейтенантом на ней, тем, который совсем недавно смеялся с планов Джима об аресте пиратов на «Морже», подплыла к юнге.

— Невероятно! Ты, скотинка юная, что здесь делаешь?! — поразился «найдёнышу» офицер, помогая Джиму взобраться в шлюпку и тут же давая ему воспитательный подзатыльник. — Ты же под арестом, пьяный, должен был в корабельном карцере сидеть? Что за порядки — ты как в воде оказался?! Говори!

Подросток, добрые пять минут, пока поднимались по трапу на палубу «Саффолка» из шлюпки, объяснял лейтенанту что боцман, видя что Джим может заблевать карцер — за шкирку вытащил его проветриться и облегчиться, и не успел он как следует извергнуть из себя накопившееся в нём непотребство, как что то бахнуло и Джим сам оказался в воде.

— Что за странная байка? — не поверил лейтенант услышанному. — Бахнуло, с добрые полчаса назад и что, ты всё это время там, внизу плавал? Вахтенные, что дополнительно выставлены в опасении нападения на наш корабль — говорят что видели что ты плыл со стороны порта. Сейчас! Ранее тебя не было близ корабля! Да и судно, что взорвалось, далековато от нас стояло, что бы взрывной волной с него тебя за наш борт кидало…

Однако, как ни странно, но особо никто далее не стал ничего выяснять подробно: Джим внове отбрехался и принеся извинения за своё вечернее поведение, был отпущен вахтенными офицерами прочь — из за странного подрыва корабля в порту у них были дела поважнее, чем пьяный баламут юнга.

Боцман Толстый Снэйк получил оставшиеся ему положенные серебряные шиллинги и бурча что следовало бы добавить, ушёл прочь.

Джим, вначале скользнувший в судовой гальюн и привычно спрятав в своём тайнике, под доской, добытую им на «Морже» карту — лишь после этого, совершенно спокойный и усталый, вернулся в кубрик юнг и был встречен дикими воплями радости от Клопа, который боялся что с Джимом что произошло, таким таинственным он был, когда забирал шерстяные носки из узла своих вещей.

— Да нет, малявка — я жив и здоров! Давайте все спать, скоро подъём!

Спать однако, никто кроме вернувшегося подростка не хотел и все по новой обсуждали недавний взрыв в гавани и то, что же это всё могло означать: подрыв судна Компании теми торговцами и кнтрабандистами, кого она до этого как сильно задела в торговле с колониями. Или пиратский рейд, с запугиванием нынешнего правления острова — угрозой новых подобных акций. Нападение иностранного флота, в связи с очередной войной в Европе.

Юнги не знали что и думать, и Джим вскоре заснул под их нескончаемые споры шёпотом и тихий голос Клопа, который рассказывал уже дремавшему другу, как волновался за него и переживал что Джим может не вернуться к ним никогда.

Утром, на общем построении команды корабля, капитан «Саффолка» сообщил всем — что прошедшей ночью было взорвано, неизвестными негодяями, судно негоциантов.

Уничтоженное судно принадлежало каким то крайне неуспешным, почти что нищим, торговцам и было пустым, без ценного товара в трюме в виде какао или сахара с ромом.

Большая часть экипажа взорванного корабля погибла. Сейчас принято решение руководством острова — что «Саффолк» пополняет свои припасы и срочно отплывает в Африку, во всем им знакомую Дагомею, для кратковременного патрулирования африканского побережья и оказания помощи караванам торговцев в тех водах.

Всем следовало готовиться к новому переходу и всё подобное, что уже было.

Хокинс был искренне рад услышанному: он мог скоро покинуть Ямайку и удалиться на приличное расстояние от возможно оставшейся ещё силой, но уполовиненной его усилиями, прошлой ночью, пиратской команды капитана Флинта.

Карта острова с сокровищами была у него и в случае такой возможности — следовало приняться её как-либо начать изучать. Возможно там всё довольно просто и примитивно зашифровано, и лишь пираты, с их пустоголовыми гловами прибрежных мясников — не могли понять что имел в виду громила Флинт, так странно отоваренный бутылкой рома по голове подростком, а в дальнейшем, зарезанный «розочкой» от неё, тем же Джимом Хокинсом.

— Флинта погубил ром… — многозначительно пробормотал Джим и почему то хихикнул. Фраза показалась ему забавной. — Пятнадцать человек за сундуки мертвеца! Йо-хо-хо и бутылкой рома! Бей пиратов и дьявол их всех доведёт до конца, йо-хо-хо и бутылки — рому!

Через трое суток военный королевский корабль «Саффолк» отбыл по новому маршруту и после трёх недель зануднейшего перехода, где хоть небольшие шторма как-то позволяли скоротать время, прибыл в знакомый многим из команды, пролив Бенин, где ранее матросы с «Саффолка» помогали сортировать и отправлять рабов на суда работорговцев и сами, под конец того дня, недурно повеселись: с выпивкой, жратвой и рабынями, предоставленными им расщедрившимися негоциантами.

Однако оказалось что на берег их пока что не выпустят, так как совсем недавно произошли некие события, из-за которых король Дагомеи стал крайне подозрительно относиться к прибывающим к нему на судах белым людям и решил лишь после проверки разрешать тем высаживаться на его побережье.

Клоп, что был за главного осведомителя в кубрике юнг и который, в силу своего малого возраста не воспринимался офицерами как полноценный «хитрила» юнга, сообщал своим товарищам что несколько недель назад, почти сразу же после отплытия «Саффолка» от этих берегов — два больших европейских корабля подошли к этому месту пролива Бенин, но плыли они с юга на север, возвращаясь в Европу.

Когда местные чиновники поднялись на их борт что бы предложить купить рабов, главный товар корлевства — то прибывшие европейцы связали и повесили на реях, а потом, высадив десант на нескольких шлюпках, принялись убивать солдат и чиновников короля, и орать различными европейскими языками что против работорговли и если кто готов к ним присоединиться — они его немедля примут в свою команду.

Рабы, которых таким образом освободили не менее тысячи человек, правда почти ничего не поняли и кто сбежал, как только получал свободу, кто спрятался и вскоре был найден поисковыми группами короля Дагомеи.

Непонятные агрессивные европейцы — взяли с собой не более полусотни пополнения и обстреляв из орудий лодочный флот Дагомеи, вышеший им на перехват — убрались прочь.

Король был шокирован таким странным поведением чужеземцев и сейчас ко всем судам «белых» относились с опаской, ожидая новых десантов от них и бессмысленного освобождения пленников, приготовленых к торгу.

Офицеры «Саффолка» в разговорах между собой подозревали, что на Мадагаскаре может быть возрождена старая, почти что мифическая, Либерталия — о которой они прежде немало слышали и читали, и что данные корабли — её эмиссары, что вербуют пополнения к себе в Республику Свободы.

Выяснилось, что пираты рабов обычно себе не берут в качестве прислуги, скорее как пополнение команды или временных помощников, и посему являются естественными друзьями или хотя бы нейтралами, к подобным пленникам.

Однако различие в языках и нравах не позвляет полноценно объединиться пиратам и африканцам или индейцам.

Рабы с плантаций немногочисленны среди пиратов и скорее служат как проводники по территориям где находились, чем полноценные участники пиратского сообщества.

Для колонистов и властей — что пираты, что рабы — всё отребье и с ними разговор короток: петля на руки или шею, или пуля в голову!

Обе данные группы совершенно похожим образом относятся к своим преследователям и если захватывают города, то издеваются над населением по полной, невероятной по жестокости, мере: пираты, по причине желания узнать где спрятали ценности и пограбить как можно более всего в захваченном городе, а рабы — из чувства мести своим прежним господам и мучителям.

Вскоре однако «Саффолк» получил разрешение войти ближе к берегу в пролив и начать выпускать офицеров и матросов на берег, для закупок еды или чего ещё.

Король Дагомеи, из за случая с освободителями рабов, потерял около сотни своих солдат раненными и убитыми, и три десятка боевых лодок.

Сейчас его сильно теснили войска соседнего королевства, которому Дагомея прежде платила непосильную дань.

Король умолял офицеров «Саффолка» обстрелять пушками большой город соседей, что также стоял на берегу залива Бенин и совершить высадку десанта — что бы подобной акцией сравнять его потери в воинстве, с потерями агрессивных соседей.

Также местный правитель просил продать ему «большие ружья» и новый порох, не порошок, а гранулированный, что обычно поставлялся его армии крайне небольшими партиями.

Ему сказали прежние торговцы, что европейцы именно таким порохом ведут свои конфликты и правителю Дагомеи захотелось полностью перевести собственных стрелков на подобный «взрыв-порошок». Он думал что тогда будет ещё сильнее звук выстрела и больше облако дыма, и вражеские силы отступят в панике перед его усилившейся мощью.

За те три недели что Джим постоянно курсировал с корабля на берег и обратно, он немного отъелся и смог даже обзавестись рабыней — тринадцатилетней местной девчушкой, во всём ему послушной.

Первоначально она досталась Хокинсу случайно, как несорт при погрузке очередной партии рабов и он тут же взял её к себе в качестве наложницы, что бы ждала его на берегу и помогала покупать и нести к шлюпкам провизию, для закупок на судно.

Потом, когда пару недель прошли в почти «семейной», как казалось Джиму, жизни — он задумался что же ему делать дальше: бросать Юаю не хотелось, такое прозвище девчушка получила случайно, от их смешного первого объяснения кто есть кто и что он хозяин, а она рабыня: Ю-ай-ю и тычки пальцами в грудь.

Юаю была худой и длинноногой, ростом почти с самого, возмужавшего, за время плавания и прилично вымахавшего ростом и расширившейся грудной клеткой, Джима. Девчушка имела плоскую грудь и огромнейшие глаза, почти на четверть лица.

Всегда ходила лишь в небольшой набедренной повязке и отказывалась прикрывать грудь, вызывая этим раздражение европейского подростка. Часто смеялась и неплохо, хотя и по своему, танцевала.

То, что она никогда не отказывала в близости Джиму, особенно его радовало и юнга всё время думал как можно будет тайком провести её на «Саффолк» и сбежать вместе в Англию или Ямайку, что бы вдвоём начать поиски по карте острова с сокровищами, зарытых там капитаном Флинтом, кладов.

Варианта никакого реалистичного он придумать так и не смог, и зная что вскоре его корабль вновь возвращается в колонии, что бы сопровождать девять судов в очередном караване работорговцев, совершенно пал духом.

В один из последних дней перед возвращением на Ямайку, Хокинс увидел отряд местных женщин, что шествовали в походной колоне, с кинжалами на поясах и ружьями за плечами.

Три десятка темнокожих дев с ружьями так поразили Джима, что он спросил об этом у Толстого Снэйка, с которым поддерживал постоянные деловые отношения и сбагривал через него какие безделушки, что остальные юнги воровали на берегу или ещё каким образом доставали.

— Амазонки… Здешние! — хохотнул боцман и облизываясь, стал и сам разглядывать шествующих важно туземных дам. — Воительницы гвардии короля. Говорят, что особо лихие и невероятно опасные — настоящие дикие кошки! Но другие люди, не менее осведомлённые о делах здесь творящихся, упирают что это что то вроде местных жриц или любовниц короля, показуха, одним словом и на самом деле они никуда и никогда не выходят на войны!

— И кто прав? — спросил Хокинс у Толстого Снэйка.

— Понятия не имею! — честно ответил юнге боцман. — И главное — совершенно не желаю проверять ни одну версию! Если они сами обидчику своему голову не отрежут, может местные телохранители вождя, за них мстящие, с этим уж точно справятся. Ну их! И с рабынями на берегу — весьма сладко спится!

Боцман хохотнув толкнул в бок Джима, тот ему ответил тем же и оба отправились на свой корабль в шлюпке, из которой им уже минуту кричали что бы они в неё скорее залазили.

Следующие дни Джим как заведённый всё пытался придумать как протащить Юаю на «Саффолк», но вскоре сдался: незаметно скрыть туземную женщину на судне было невозможно!

Если офицеры могли, при негласном разрешении капитана, взять себе рабыню в услужение, хотя бы в водах колоний, то юнгам или матросам такое совершенно не светило.

Ночью, за пару суток до отплытия на Ямайку, Хокинс увидел что какой то быстроходный шлюп пополняет свои припасы на берегу, а его команда, примерно из восьми человек, деловито общается с Толстым Снэйком, ведя какой свой привычный обменный торг.

— Кто это? — поинтересовался Джим у боцмана, когда тот проходил мимо.

— Понятия не имею!

— Чего хотели?

— Пороха и пистолеты, если есть. Предложил рому и пули, взяли!

— И всё же — кто это такие?

— Какое нам дело? Платят. Сами плывут в Европу, на Мадейру, а потом в Бристоль. Соотечественники, дери их черти за ногу! Помощь, поддержка и всё тому подобное…

Далее Хокинс действовал со скоростью молнии: сам подошёл к команде шлюпа и узнал есть ли у них пара мест до Бристоля, и получив согласие их с Юаю принять — дал три шиллинга задатка и пообещал остальные двенадцать, когда погрузятся.

Потом на шлюпке отправился на «Саффолк» и стал собирать свой нехитрый скарб, сговорившись с Толстым Снёйком что тот поможет ему покинуть судно, за два десятка шиллингов серебром и скажет что Джим, если офицеры начнут активно искать юнгу, что было сомнительно, что Джим бредил Либерталией и мечтал на неё отправиться.

В кубрике «пороховых обезьян», после того как были вытащены из укрытия в судовом гальюне карта и заначка — Джим странно для всех присутствующих мальчишек попрощался с ними, особенно с Клопом, который расплакался при этом и подарив хнычущему, бормочущему малышу, тихо, в уголке, что бы остальные не видели, шёлковый свёрток с золотым дублоном и десятью шиллингами, Хокинс вскоре оказался на верхней палубе «Саффолке», где его уже поджидал Толстый Снэйк.

Побег с королевсткого военного корабля был большим риском, но все последние события укрепили Хокинса в мысли что уже давно ему пора бросить службу, с её рисками увечий в боях или мучительной смерти и как можно скорее заняться заполученной им столь неожиданно пиратской картой: её расшифровкой и нахождением сокровищ капитана Флинта и команды морских разбойников с «Моржа».

Юаю была забрана из береговой хижины, скорее землянки в лесу у берега и без объяснений погружена в шлюп, что уже готовился к отплытию.

— Ты уже обзавёлся здесь туземной жонкой? — удивился шкипер шлюпа проворству Джима, которому было на вид не более четырнадцати лет. Но пожав плечами лишь кивнул и скомандовал. — Всё! Пора! Нас ждут доступные, горячие и томные андалузийки, и тёплое море у Гибралтара! Хватит кормить москитов у этих чёртовых берегов!

Первые двое суток после побега всё было как обычно, лишь теснота в шлюпе несколько мешала нормальным, привычным на берегах Дагомеи, отношениям Джима с его Юаюй.

Однако на третий день, широкоплечий, заросший бородой «лопатой» шкипер — внезапно потребовал с подростка новую оплату, за еду и воду, говоря что он согласился на старую сумму лишь что бы их довезти на указанное место, но никак не кормить в пути.

Отчасти это было правдой, ибо Хокинс, в великой спешке устроив свой побег, совершенно позабыл о припасах в пути и надеялся где ими разжиться, когда они окажутся на стоянке.

Однако шлюп всё плыл и плыл, и пока не было видно когда он сможет пристать к берегу и будет ли там вода и пища.

Вначале Джим просто выпрашивал, себе с темнокожей девчушкой — еду и стаканы с водой. Потом, уже его «туземная жена», обворожительно улыбаясь просила жестами, так как никакого языка, кроме родного, не знала, что либо им дать у команды шлюпа.

Ошибкой подростка стало то, что он достал свёрток со своими ценностями и потрясая кошелем с сорока пятью шиллингами серебром и тремя дублонами золотом в нём, заявил что покупает себе и девушке воду и провизию, и считай что нанимает, как на прогулочной яхте, матросов шлюпа себе на услужение.

Однако берега западной Африки отличались от подобных им берегов Темзы и вместо благодарности, и получения на подносе еды и питья, оплаченных щедрой рукой Джима звонкими монетами — подростки увидели наставленные на них пистолеты и получили немедленный обыск, с вполне таким себе приличным избиением бывшей «пороховой обезьяны Саффолка».

Бывший юнга не успел достать свой кинжал, как ему засадили кулаком в живот и когда он скорчившись свалился вниз шлюпа, продолжили избиение руками и ногами.

Девушку тут же вытребовал к себе шкипер и приказав какому матросу не начинать дележа добычи без него — завалился всей своей немалой тушей на Юаю, пока Джима продолжали мутузить, раздевая догола при этом.

Джим даже подумал что и его изнасилуют, как и девушку бывшую с ним, но оказалось что матросы шлюпа просто ощупывали все его вещи, в надежде получения новой богатой добычи.

С их слов выходило, что они ранее промышляли разбоями на берегах Африки или работорговлей, и не ожидали что столь богатенький сынок какого то торговца — решит воспользоваться их судном в качестве пассажирского средства, что их всех немало позабавило.

Все деньги и драгоценности, что он заполучил в своих скитаниях по морям — были забраны у Джима.

При этом карту острова капитана Флинта, которую Хокинс успел свернуть и засунув в широкий пояс зашить его — грабители, несмотря на все ощупывания пояса, так и не заметили: видимо решив что это просто такой у подростка странный предмет одежды, с двойной мягкой кожаной вкладкой.

На монеты или ценности карта никак не походила, а сам пояс был грязным и выцветшим, и его вскоре вернули, вместе с остальной одеждой, Джиму.

— Свободна! — провозгласил улыбающийся шкипер шлюпа, натягивая штаны и подходя к веселящейся группе своих моряков. — Ребята, что тут у нас?

Ему объяснили что у Джима оказались монеты и брюлики, и в довольно приличных количествах.

— Отлично! — потёр руки вовсю смеющийся шкипер, пока новый матрос уже залазил на слегка повизгивающую за ящиками, на носу шлюпа, Юаю. — Теперь так: девчонка — просто огонь! Жаль расставаться — мы с нею, скорее всего, поплывём до самого конца, до Бристоля! А вот его… — шкипер пальцем указал на Джима. — Следует где продать и получить ещё некоторую сумму монет, что бы наше возвращение на родину было совсем уж праздничным!

Следующие дни, после данного неожиданного перераспределения ролей, были примерно одинаковыми: Джима гоняли на грязной работе, заставляя убираться или ставить паруса, перетаскивать что тяжёлое на шлюпе. Тем временем девушка стала любовницей всей команды и особенно шкипера, с которым она постоянно проводила вечера в обнимку, о чём то пересмеиваясь.

Юаю, доводя подростка этим своим новым поведением до припадков бешенства — заигрывала со шкипером, как ранее, на берегу Дагомеи, с самим Джимом: строила матросам уморительные рожицы и почти постоянно разгуливала голышом, позволяя всем кто желал себя ощупывать или что ещё с нею делать.

Девушке нравилось быть в центре внимания, быть любимицей стольких белых мужчин и она этого не скрывала.

Попытки Джима объяснить ей что её ждёт рабство — её удивляли, ибо она и до этого была рабыней, и вряд ли что ей светило нового, после того как «белый мастер Джи» взял её к себе в наложницы…

Вскоре Хокинс уже по стариковски бормотал себе под нос, что связался с «проклятущей ведьмой и подстилкой», в то время как матросы шлюпа чуть не на руках носили игривую, словно кошка, чернокожую девчушку и всячески с нею забавлялись, впрочем, не без её согласия.

Близ Сеуты, когда моряки принялись было сговариваться как им скорее избавиться от Джима и получив за него, как за раба, деньги — плыть далее, возможно не заходя на Мадейру, случилось событие что и помогло Хокинсу: в гавани Сеуты испанцы разгружали судно которое привезло порох им в крепость и ближайшие форты, и при перевозке одной из телег, по неизвестной причине, случился взрыв. Погибло с полсотни человек и множество домов рядом с портом были разрушены хотя бы частично.

Стража тут же стала проводить проверки всех подозрительных пришельцев, что недавно прибыли в город и Джим, при виде офицера портовой стражи с парой солдат с ружьями, при нём, на ломаном испанском, который более менее стал понимать на Ямайке в свои два визита туда, начал орать: «Пираты! Синьор офицер — это пираты!» и показывать руками на людей в шлюпе.

Если бы матросы внутри шлюпа просто дождались проверки — всё бы сошло отлично, так как никаких, подтверждающих их пиратское прошлое, вещей внутри посудины не было, а Джима могли объявить пленником рабом, честно ими купленным в Новом Свете и который теперь бузит.

Но шкипер и его люди дёрнулись, и выхватив пистолеты открыли беспорядочную стрельбу по страже порта Сеуты.

Их тут же прорядили выстрелами из ружей стражники на берегу и вскоре все кто остался в живых из команды английского быстрого шлюпа, предстали перед скорым судом.

Джиму никто не поверил, когда он предъявил свои требования на украденные у него монеты и ценные вещи, и посчитали его пленником разбойников, которому они отбили мозги избиениями.

Юаю подтвердила жестами что знает Джима и что он — её хозяин, и судья вынес скорое решение: отпустить молодого англичанина с рабыней, с тем что у них есть, без ложной компенсации за вымышленное ограбление, на свободу. Остальных моряков шлюпа — решено было повесить в назидание прибывающим в город пиратам.

Хокинс напомнил испанцам что он предупредил власти о том что это разбойники и ему должны выписать премию.

Но судья объяснил ему что он иностранец, тем более безбожный протестант из Англии и пускай ещё радуется что времена сейчас иные и его, как при Филлиппе Втором, никто живьём на костёр не тащит, а если он чем не доволен — ему могут показать здание инквизиции в Сеуте, пускай у них что требует.

Пробродив, с вновь оказавшейся в его собствености Юаюй, немного по городу — Джим осознал что совершенно не собирается везти девушку в Англию, как планировал ранее: ревность и ненависть к ней, так быстро отдавшейся всем матросам шлюпа, просто не могли пройти даром для подростка.

Тут же им был найден выход из сложившегося положения и решив что его земляк Шекспир просто плохо знал жизнь, Джим пошёл «иным путём»: вместо удушения девушки в порыве ревности — Хокинс продал её, на местом рынке рабов, за вполне приличные полтораста реалов серебром и медью, и получив деньги на руки, тут же отправился выпить и закусить в ближайшую к рынку «наливайку». После чего купил себе место на шхуне до самого Бристоля.

Деньги однако у него быстро кончились, так как Джим смог за полсотни реалов приобрести вполне сносные голландские документы, на мастера Йоханна Рюннегана из Гааги, семнадцати лет от роду.

Потом купил себе крепенькую полотняную сумку и дагу, взамен потерянного на шлюпе кинжала. Сделал небольшие запасы провизии и купил крепкого бренди, на всякий случай.

Через, чуть более года, со времени своего отплытия на борьбу с берберийскими пиратами в Средиземное море, Джим Хокинс наконец вернулся на берега родного и любимого им Туманного Альбиона, когда шхуна соотечественника высадила его в Бристоле.

Подросток опасался что его разыскивают, после побега с «Саффолка» у берегов Дагомеи, хотя ему и казалось это почти невероятным — так часты были пропажи юнг, в тех или иных условиях, во время рейдов любого флота по колониям.

Он подрос, отпразновав совсем недавно в пути в Англию своё пятнадцатилетие и совершенно не походил на того щуплого, сопливого мальчугана, которого отец продал юнгой, около полутора лет назад.

Джим нынешний был широкоплечь, имел шрамы по всему телу во множестве, особенно на левой стороне. Готов был убивать без жалости — и он это хорошо помнил.

— Карта! — бубнел Хокинс себе под нос, когда ехал на повозке с какими харчами, что должна была доставить свой груз в городок, возле которого и располагался «Адмирал Бенбоу», принадлежавший его семье. — Следует заняться ею в первую очередь! Понять что там и как, найти людей, разбирающихся в значках пиратов, может кто остался из знакомых «бородачей», что с отцом прибрежными делами вместе занимались…

Однако он тут же вспомнил что ту пятёрку — всех перевешали почти сразу же после расследования, которое так хорошо пошло не без помощи донесений Хокинса-старшего и слегка приуныл.

Всю дорогу шёл мелкий моросящий дождь. Было холодно и Джим, уже многие месяцы привыкший ходить в рубахе на голое тело и штанах, в тропическую жару, сейчас явно мёрз.

Вскоре добрались к городку где повозке следовало разгружаться и Джим, не без дрожи в ногах, сошёл с неё и направился к «Адмиралу Бенбоу», не зная как на его появление отреагируют родители и главное, что сделает он сам, увидев матушку и тем более — второго своего родителя…

Распахнув двери таверны Джим сразу же заметил суетливого паренька, лет одиннадцати, который спрашивал у немногих посетителей заведения заказы и бежал к длинному столу, за которым пьяный отец Джима на него что то ворчал и привычным подзатыльником отправлял в сторону женщины, почти что старухи, в которой подросток сейчас с трудом узнал свою мать, настолько она выглядела измождённой и постаревшей, по сравнению с той — какой он последний раз её видел.

Джим сел за длинный стол у двери, прямо напротив своего отца и вызвав внимание того щелчками, а старший Хокинс был привычно для себя сильно пьян — уставился на родителя в упор немигающим взглядом и пытаясь понять, что же испытывает к человеку, которого столько лет уважал и боялся, и которого, особенно первые месяцы пребывания на «Саффолке» — столь неистово ненавидел, желая ему страшной мучительной смерти.

Ненависти однако пока то не было, впрочем как и желания слезливо начать обниматься и приветствовать друг друга долгими сюсюкающими фразами.

Джиму, в его нынешней ситуации, собственный отец был совершенно безразличен, не более того.

— Что…? — вычурно добавил к вопросу ругань, старший Хокинс. — Я не на заказах! Спросите шкета, когда он подбежит к вам и…

Старший Хокинс внезапно с бульканием заткнулся и вытаращавшись смотрел на нового посетителя, потом громко, чуть не давясь слюной, сглотнул и пробормотал: «Джим… Это ты?»

Сын утвердительно кивнул на вопрос отца и между ними внове воцарилась тишина: когда сын не знал что ему говорить, а отец — боялся спрашивать.

Внезапно старший Хокинс подскочил со скамьи, словно бы его ужалила змея и принялся орать, лихорадочно размахивая руками: «Что ты тут делаешь — сбежал?! Убирайся прочь, негодяй! Нам с матерью и самим мало, что бы ещё беглого преступника себе на шею садить и мы…»

Женщина, разливавшая напитки по кружкам на подносе, вскрикнула и бросилась к длинному столу. Мальчишка служка кинулся туда же.

Все посетители небольшого общего зала таверны «Адмирал Бенбоу» уставились на сына и отца Хокинсов.

Тогда Джим, совершенно спокойными движениями, регулярно им отрабатываемыми в кубрике юнг на «Саффолке» — резко коротко ударил отца в живот и тут же, когда тело того только скрутило, дважды повторил быструю боковую «двойку» — в голову и правый бок родителя.

Отец повалился на пол таверны под натиском возмужавшего сына и лишь крик матери: «Джим! Джимми — не делай этого, он старый больной человек!» — остановили продолжение избиения.

Вернувшийся в родные места Джим, с самой своей первой минуты, хотел показать отцу и прочим что прежнего наивного мальчика — более нет, а он нынешний не потерпит избиений или ругани в свой адрес, за это будет карать нещадно, как это делал всегда с дерзкими юнгами в корабельном кубрике «пороховых обезьян».

Мать подростка, подбежавшая с оханием к своему побитому мужу и внезапно вернувшемуся сыну — помогла старшему из своих мужчин встать на ноги и уйти в свою комнату наверху. Потом, со слезами на глазах и щеках, вернулась к своему долгожданному ребёнку и долго что то шептала по старчески, целуя его в лоб и щёки и заглядывая в глаза, как случайно нашедшая то, что считала давно и безвозвратно потерянным.

Джим так и не понял: то ли она пыталась так извиниться, что не помешала отцу продать его в юнги на корабль, то ли действительно, просто не знала куда пропал её мальчик и сейчас радовалась его невероятному возвращению, возмужавшим и сильным.

Уже через пару дней по возвращению подростка, выяснилось, что как ранее планировал Джим — явно не получается: вместо тихой, спокойной работы на прежнем месте и возможности в знакомой обстановке понемногу расшифровывать пиратскую карту, вместо всего этого — Джим слышал постоянную пьяную ругать отца, который жаловался всем подряд на «беглого сына каторжанина» и угрозы старшего Хокинса сообщить куда следует, как он в своё время поступил с бандой береговых пиратов, когда ему сильно припекло.

— Ты не думай, что раз ты мне сын — я стану терпеть беглого каторжника! — распаляясь всё сильнее с каждым новым днём, буквально орал отец на Джима. — Хватит! Я с вами, преступниками, больше дел иметь не желаю — баста! Одни головы людям на берегу режут, а потом и мне этим угрожают… Ну и, где они сейчас? Второй руку на отца поднимает! Вы посмотрите какой смелый выискался…

С каждым новым днём отец становился всё агрессивнее и многословнее. Он постоянно намекал что уже завтра и отправится сообщать что в «Адмирале Бенбоу» беглый и то что это его собственный сын — не остановит его.

Мать как то договаривалась с ним и старший Хокинс уходил вечером в свою комнату довольно хохоча, но Джим понимал что это не вариант и что то предпринять следовало в ближайшее время: или сбежать самому, или как заткнуть рот отцу…

А в то что тот может сообщить страже и довести дело до суда и преследования Джима, бывший юнга «Саффолка» даже и не сомневался, отлично помня что случилось с «командой адмирала» и как именно его папенька — вначале всеми силами старался организовать данную шайку, а потом запросто сдал её властям, взамен на свободу и собственное непреследование за грехи этой банды береговых пиратов.

На сороковой день после возвращения младшего Хокинса домой, произошло «странное происшествие», как его в соседних городках окрестили местные жители: оба Хокинса, отец с сыном, отправились вдвоём побродить по берегу, а вернулся назад лишь Джим — сообщив что его отец подскользнулся и свалившись со скалы в воду, свернул себе шею и утоп, прежде чем он, несчастный слабый подросток — успел его вытащить из воды.

Многие видели шагающих к морю Хокинсов. При чём отец постоянно что то талдычил и хохоча, грозил пальцем Джиму, а тот лишь грустно кивал головой, ничего не отвечая родителю.

Потом они удалились достаточно далеко от любых людей, что как и они группками прогуливались вдоль побережья в поисках хоть какой поживы, принесённой волнами на берег и когда внезапно вернулся один Джим, который и сообщил сбивчиво что случилась беда и следует немедля вызвать доктора и священника, что бы они чем помогли и зафиксировали в документах произошедшее — все немного растерялись.

Прибывший местный доктор, Ливси: высокий и гибкий, постоянно что то с двусмысленной улыбкой на лице рассказывающий вкрадчивым голосом — быстро осмотрел тело старшего Хокинса и констатировал проломленный череп у того.

В ране оставались кусочки камня, смешавшиеся с осколками черепа и мозговым веществом, но указать на кого-либо как на убийцу доктор не решился и лишь констатировал: что смерть произошла прежде всего от удара, то ли головой о камни, при падении — то ли камнем о голову, и при этом старший Хокинс практически не набрал воды в желудок, а значит не тонул, а лишь сильно расшибся и именно ушибы послужили причиной его скоропостижной кончины.

Свидетелей происшествия, кроме самого Джима, никаких не было и решив что расследование особо никому и не нужно, так как миссис Хокинс, стареющая заплаканная вдова покойного и владелица «Адмирала Бенбоу» — наотрез отказывалась письменно его требовать, а посему доктор Ливси написал справку для полисменов: что смерть наступила от ушиба головы, предположительно случившегося по причине неосторожного хождения покойным по прибрежным скалам, ставшими скользкими от недавних дождей.

Далее доктор ещё с час посидел в таверне «Адмирал Бенбоу», выпил несколько кружек тёмного пива с жареной ветчиной и порцию виски, и спросив у Джима куда он пропадал и не подался ли в школяры, на учение в столичный Лондон — уехав и покинув за лучшей долей местную глушь, ближе к полночи простился со всеми и поехал в особняк местного сквайра, Трелони, при котором числился за откровенного прихлебателя, получая от благодетеля небольшие подарки: за что сообщал сквайру интересные сведения обо всех болящих округи, их семьях или просто развлекал его забавными происшествиями, случившимися лично с ним в его практике врачевателя.

Мать Джима, в разговорах с сыном называла доктора Ливси не иначе как «шут сквайра Трелони» и сколько помнил подросток, ныне покойный отец всегда с нею соглашался в этом вопросе.

Сам младший Хокинс, тайно, что бы не огорчать матушку — выпив почти полный стакан бренди привычно отправился спать. День выдался тяжёлым и ему хотелось как следует отдохнуть.

Подростку удалось удачно решить одну из так внезапно возникших проблем, с отцом, и теперь Джим собирался, после нескольких дней отдыха, приступить к двум прочим, не менее важным проектам: организации, из числа местных мальчишек, новой банды береговых пиратов, благо опыт участия в «адмиральской команде» и рейдах против морских разбойников в колониях многому его научил и потихоньку начать пытаться расшифровывать карту капитана Флинта, с сокрытой на тропическом острове долей от последней добычи команды «Моржа», столь удачно отправленного в утиль стараниями подростка.

Отца Джим ударил внезапно, когда они достаточно далеко отошли от ближайшей группы людей, что как и они бесцельно бродили по берегу и уже не боялся что их ссору увидит кто чужой: просто громко скомандовал стоящему к нему спиной мужчине, обернуться и когда старший Хокинс, словно что почувствовав, с белым как полотно лицом медленно обернулся на голос своего чада — подросток нанёс жесточайший удар в голову отца осколком скалы, найденным ранее на берегу. Камень идеально лежал в руке убийцы и имел узкое «полотно» — как у топора викингов.

Потом, упавшего на колени и тихо воющего пожилого человека, подросток ещё около минуты забивал до смерти этим камнем и лишь удостоверившись что тот мёртв — аккуратно скинул тело точно головой вниз, на камни под скальным уступом, на котором они ранее вместе находились.

Пришлось вернуться на площадку и прибрать окровавленную землю и траву, из за чего место стало выглядеть несколько странным.

Но как выяснилось позже всё это был напрасный труд: прибежавшие на призывы Джима ближайшие оказавшиеся на берегу люди — стали охать и горевать вместе с убивавшимся на их глазах «несчастным дитятей» и затоптали всё что только могли.

Потом парень, лет восемнадцати, сбегал в ближайшее поселение за однолошадной повозкой и погрузив на повозку тело старшего Хокинса — его отвезли в «Адмирал Бенбоу».

Все добровольные помощники полностью поверили в версию Джима о том, что отец подскользнулся на мокром камне и свалился вниз головой, после чего утоп в воде и лишь доктор Ливси при осмотре констатировал, что воды во рту убитого или желудке, как бывает при утоплении, практически не обнаружено.

Однако по причине того что подозревать сына в убийстве отца вроде бы не было никаких причин и отказе матери Джима требовать полного расследования, решено было принять за верную ту версию, что рассказал всем «свидетель», сын погибшего.

Подросток сейчас искренне радовался, что за всё время что он вернулся на родину — никто не потребовал у него документов, оставшихся на «Саффолке» и переданных его отцом матросам вербовщикам, иначе он вряд ли бы смог внятно объяснить почему является, согласно имеющимся бумагам — голландцем из Гааги.

В течении следующей недели Джим с матушкой принимали дела покойного, в том числе и его долг, в размере девятисот фунтов, перед неким мистером Питкином из лондонского Сити — утверждающим всем к месту и без оного: что он известный герой, многожды бывший в опасностях и пересекавший линии вражеских войск, что бы оказаться в глубоком тылу и там помогать, с помощью лома и лопаты, сооружать дороги и чинить мосты, для успешного наступления английских войск.

Далее Джим, уже самостоятельно, провёл первые закупки джина, виски, рома в Лондоне и вернулся на повозке с данным грузом в таверну «Адмирал Бенбоу», помочь содержать заведение матери.

Маленький мальчик, «служка за всё», был явно на своём месте и Джим попросил матушку не увольнять его, прекрасно понимая что он сам постарается как можно скорее разобраться с захваченной им картою острова с сокровищами и отплыть в тамошние воды, для нахождения схронов и тайников пиратов.

Решив немного подзаработать денег для будущей экспедиции на известом ему ранее ремесле берегового пиратства, младший Хокинс собрал примерно десяток сорвиголов мальчишек, в возрасте от девяти до тринадцати лет и рассказав им сказочные истории о невиданных прибылях, что получали ранее бойцы «адмиральской команды», попытался было развернуться на новом поприще.

Ничего однако не получилось: старые подельники его отца, частью выпущенные по амнистии, частью сбежавшие и вернувшиеся тайно на родные берега — уже прочно оседлали «береговое дело» и не собирались пускать сюда чужаков.

Ставить «маяки иуды» или что подобное — они уже не решались, помня к чему это привело в прошлый раз, но зато сговаривались с лоцманами, особенно из числа иностранцев или помогали контрабандистам, в войнах тех между собой — регулярно.

Сложившаяся группировка из пятнадцати человек, одиннадцати мужчин и четырёх женщин, в том числе пары из тех что были ранее в «адмиральской команде» — легко и не напрягаясь избивала мальцов Джима, правда не рискуя связываться с ним самим и вскоре почти что все из «команды юнг капитана Хокинса» — переметнулись к победителям.

Новые «старые» пираты побережья Англии, сейчас подставляли на катастрофы у скал небольшие иноземные или прогулочные яхты и корабли, избивали пассажиров и команды судов жертв, но более не резали их, как ранее всегда поступали «бородачи», а лишь сильно прибив и запугав — отпускали восвояси.

Нередко лишь после выкупа со стороны их родственников, если дело касалось богатых людей.

Розыски новой прибрежной банды проводились, но какие то не очень пристальные и пока не было трупов во множестве, как в прошлый раз, при «адмиральской команде», или не захватывали в заложники слишком уж известных людей, власти ограничивались опросами и обещаниями мизерных наград, и сами не веря в успех подобной тактики.

С контрабандистами «береговые» наладили сотрудничество: они сговорились с самой мощной группировкой, что продавала европейские товары на острове, скупала виски в Шотландии и переправляла его в огромных бочках во Фландрию или французскую лесную Бретань, захватывала «белых рабов» в Ирландии, особенно девушек, для обеспеченных колониальных плантаторов и новые береговые пираты помогали этой группировке на своём участке берега, чем могли.

А могла, подобная банда сухопутных пиратов, многое: обеспечивать вдоль побережья ночные маяки быстроходным шлюпам с контрабандой незаконных торговцев — в обход засад таможенников и береговой охраны, сообщать о таможенных чиновниках или страже, которые появлялись на побережье с проверками и наконец, убив в ночной поножовщине кого из конкурентов, из вражеской шайки контрабандистов — просто засолить их разделанные туши в бочках или отдать старухе «Буу», на кормление её ракам в озерце или голодным свиньям в хлеву старухи.

Молодой Джим Хокинс так и не решился на прямое противостояние бывшим подельникам отца, особенно когда узнал об их «союзнических» отношениях с влиятельными контрабандистами, с которыми ранее они враждовали и быстро смекнул что нарывается на новые неприятности для себя, не менее тех, что могли ему устроить пираты с «Моржа», если каким чудом узнают где он сейчас обитается.

Пришлось Джиму отложить попытки верховодить местными подростками и вновь, не по своей воле, вернуться полностью к расшифровке карты: со множеством ранее предпринимаемых попыток и каждый раз с нулевым результатом.

Карта, которую Джим в очередной двудесятый раз разложил на столе своей комнаты, у окна, пока матушка и мальчик служка на первом этаже обслуживали редких завсегдатаев «Адмирала Бенбоу», вызывала у него множество вопросов.

Сам остров был изображён довольно качественно, указаны гавани и примерная глубина в них, для стоянки судна. Показаны источники воды и некое странное укрепление сруб, на вершине одного из холмов. Но…

Но не было даже намёка знаком или как ещё, кроме странного текста на боковых полях карты, где именно мог располагаться спрятанный тайник с монетами и драгоценностями «последнего раздела добычи» пиратской команды капитана Флинта.

Сам же остров, даже на карте, казался Джиму настолько огромным, что отправляться туда не имея и приблизительного представления с чего начинать — ему виделось изначально гиблым делом.

Там можно было проплутать всю жизнь и так и не найти даже монетки, из всех тех сокровищ что схоронил хитрый выпивоха Флинт, на данном клочке суши.

— Сильвер был прав… Нужно понять что и где, иначе это всё глупости! — мрачно констатировал подросток, уже в надцатый раз пытаясь осилить текст на полях карты и хотя бы приблизительно понять, с чего ему следует начинать свой поиск сокровищ на острове, с какого его края или приметы на нём, к которой обычно привязывают подобные тайники: будь то высокое дерево, странная скала или что подобное.