Джим Хокинс на острове с сокровищами

Глава вторая: «Пороховая обезьяна»

Джим слабо помнил как именно его доставили на корабль, место, где ему теперь предстояло обживаться среди новых, совершенно ему незнакомых, людей.

Когда он попытался было вырваться из рук долговязого моряка, который тащил его к пристани что бы усадить вместе с собой в шлюпку и отвезти на судно, мальчик рискнул и укусив своего конвоира за руку — совершил попытку сбежать, но был тут же остановлен сильнейшим подзатыльником, от которого закружилась голова у Джима, и тут же парой ударов кулаками по спине направлен в шлюпку, что покачиваясь на воде уже ждала их.

После подобного обращения с собой, резко контрастирующего даже с часто пьяным и драчливым отцом, бежать или хотя бы делать попытку к побегу, Джиму совершенно перехотелось. Особенно после клятвенного, многословного, вычурного обещания долговязого матроса: что он «кишки сопляку через глотку выймет и засунет ему же в задницу!»

Теперь, сидя в шлюпке между гребущей парой и своим конвоиром, Джим, лишь тихо подвывая, постоянно плакал.

В этот момент он буквально ничего не видел перед собой: ни того куда именно, к какому кораблю его везут, ни кто это делает — ничего.

Подросток был в состоянии близкому к обмороку и лишь надеялся что если его и будут убивать, то сделают это всё быстро и без каких особых мучений.

Волею отца, вся его прежняя жизнь перевернулся с ног на голову и теперь он уже и не надеялся когда либо увидеться с милой, доброй матушкой, странным, жестоким, но всё же родным и таким знакомым отцом и привычной ему таверной «Адмирал Бенбоу», в которой он и прожил почти все свои предыдущие годы жизни.

Сейчас его тащил странный, незнакомый и весьма скорый на расправу моряк, на какое то огромное судно, где он, Джим Хокинс — должен был стать скорее всего юнгой. В лучшем случае.

Именно так тогда думалось подростку, когда его пинками подгоняли по переносному трапу на верхнюю палубу корабля, а потом, в свете масляных ламп и факелов, уже ночью, определяли на постой в малопонятный «кубрик мартышек» и далее, после всех этих учётно распределительных процедур, всё теми же пинками и подзатыльниками, гнали вприпрыжку на новое место пребывания.

Корабля, в первое время по прибытию на него, мальчик так и не опознал, так как ночью, при мерцающем свете пары факелов, совершенно не мог отличить своими глазами, полными слёз, одно судно от другого. Куда именно на судне его гнали на запуганную зверушку и потом определяли на ночное пребывание, он также сперва не смог определить.

Странное большое помещение в нижних уровнях корабля. Вонь мочи и съеденной недавно пищи, вместе с частыми «подпусканиями ветра» местными обитателями. Множество скалящихся на новичка мальчишек вокруг.

Сперва Джиму показалось что их не менее сотни, но когда сопровождающий его долговязый моряк ушёл, то новичок смог определить подсчётом что соседей у него теперь чуть более трёх десятков.

В основном, более половины, это были подростки тринадцати-четырнадцати лет. Все долговязые и худые, словно бы плеть. Морды лиц у всех загорелые, глаза блестят, как у стаи голодных волков в лесу — при виде домашнего поросёнка забредшего в лес, на поляну с желудями под развесистым дубом.

Остальная орава отличалась разнокалиберностью: был один совсем «малой», на вид ему было лишь около семи лет. Пятеро, примерно, десятилетних и остальные, одиннадцати-двенадцати лет мальчуганы, чуть старше или младше самого Джима, в точности сейчас было не определить.

— Так! — заорали старшие, наступая на вжавшегося в переборку новенького, который в страхе ожидал от них любого поступка: от принятия его в коллектив, до банального грабежа прибывшего или его избиения всей оравой. — Новенький, пока не пройдёт нашего посвящения и не станет полноценным «картузником», после обучения — будет спать на полу, вместе с Клопом и прочими из «мелюзги»! Свой собственный гамак ещё надо заслужить! — нравоучительно объявил Джиму один из троих старших лидеров группы, показывая рукой на собственные и товарищей ложа, что по причине отбоя на корабле уже были развешены вдоль всего кубрика.

Остальные все закивали головами. Старшие, по причине того что считали что это справедливо, а младшие, как понял из их затравленных взглядов и скорых коротких нервических смешков Джим — потому, что видимо «старшаки» их регулярно нещадно избивали, и проще было поддакивать им всегда, пока не вырастешь и не займёшь место своих мучителей или не сдохнешь где на службе, мало ли возможностей для этого на военном корабле…

— Теперь… — продолжил тот из старших, который и ранее указывал новичку что именно ему предстоит. — Теперь обязанности! Во время боя всё ясно — мы все «пороховые обезьяны», тут нет вопросов! Таскаем порох на орудийные палубы, помогаем с пушками, если что попросят поправить или перенести, подтащить, потом, когда возможен захват вражеского судна — лазим всюду по захваченному кораблю врага и обыскиваем его, не забывая и нам самим, старшим кубрика, что принести из каждой такой ходки — ты понял меня? — наставительно спросил говоривший у Джима и когда тот испуганно закивал головой, довольно усмехнулся и продолжал. — Но это в бою… В обычное же время — мы делимся на «старшаков», вроде меня и этих, за мной которые стоят: мы занимаемся игрой на флейтах и барабанах, и прислуживаем офицерам, как денщики. Тебе, тварь, такое пока даже в мечтах не светит, усёк?! Завтра определимся что с тобой будет: то ли станешь чистить гальюны, вместе с Клопом, то ли пойдёшь прислугой к матросне… Они тоже иногда себе требуют кого, на разные нужды!

Гогот прервал высказывание старшего из юнг и все начали вновь размещаться на своих местах.

Старшаки залезли в свои гамаки и иногда, шутки ради, плевали на головы тех кто располагался на крохотных дырявых циновках под ними, под всеобщее одобрение остальных своих товарищей, по более презентабельным местам.

Клопом, как и догадывался ранее Джим, оказался самый маленький из мальчишек, семилетний, невероятно серьёзный пацанёнок со спутанными светло рыжими волосёнками, отчего то уже начинающими чуть седеть и зеленоватыми, словно бы выцветшими, глазами.

Именно Клоп доверительно сообщил новичку что завтра, возможно кто из моряков вытребует себе Джима как прислугу, а на самом деле «душечку», в отстутствии женщин на судне. Ребёнок рассказывал это с такой дрожью, от охватившего его ужаса, в голосе, что Джим не выдержал и спросил его откуда у него эта информация.

— Он сам, любимец нижних палуб! — гоготнул в очередной раз висящий в гамаке старший из группы юнг и весело и ловко плюнул Клопу прямо на макушку.

Самый маленький из юнг утёрся и тут же отвернувшись лицом к переборке стал тихо плакать, постоянно нервно вздрагивая плечиками и шепча слова: «Мама… мамочка! Зачем ты меня сюда привела?! Я бы всё делал: полы мыл, стирал, готовил, побирался на улицах — но зачем ты со мной так… мамулечка!»

Когда старшаки начали, видимо это было привычным их вечерним развлечением, рассказывать кто как и когда уже «пользовал» Клопа и что ему предстоит ещё долго, несмотря на все неудачные попытки мальчика пару раз уже залезть в петлю, Джима внезапно захлестнула какая то ранее невиданная и никогда не испытываемая им злость, агрессия, злоба.

Злоба на себя и своих родителей, что его, также как униженного многими, совсем крохотного Клопа — выбросили прочь из дому, чёрти куда, в какую жизненную пропасть! Ярость на то, что он не смог ничего сделать что бы спастись, в том числе до того как попал на судно. Страх, огромный и всепоглощающий, оттого что может и сам завтра подвергнуться насилию матросни, с загадочных «нижних палуб», которые ранее уже насиловали совсем «малого» кроху Клопа, который сейчас лишь постоянно что то шептал себе под нос, словно бы весь остальной мир перестал для него существовать и не замечал плевков на свои спутавшиеся волосы.

Вскочив, словно пружина, со своего места — Джим бросился к гамаку где возлежал рассказывающий очередную любимую байку о Клопе, старший из мальчишек юнг, который ранее и объяснял новенькому его положение в группе корабельной прислуги.

Джим, ещё когда размещался на новом месте, на циновке на полу, узнал от таких же как он «младших» — что примерно треть мальчиков, среди «пороховых мартышек» — это беспризорные побродяжки или малолетние преступники, которых продают как их родители, так и судебные чиновники, что бы продолжать получать на них довольствие из казны и немного монет, от флота, за очередного малолетнего раба доставленного флоту для службы.

Все нынешние «старшаки» были из Лондона и ранее грабили пьяниц у трактиров или попрошайничали.

Они довольно быстро сдружились и по слухам, впрочем ими самими и распространяемыми, просто однажды ночью завалили всех прежних старшаков, перерезав их как свиней.

Теперь они были главными среди мальчишек и на своей территории, в кубрике юнг, отрывались по полной.

Как можно было незаметно и безнаказанно перебить хотя бы пару юнг — оставалось загадкой для новичка, но именно подобные байки ему рассказывали самые младшие из «пороховых обезьян».

Однако и у Джима, благодаря береговым пиратам из «адмиральской команды», были кое какие навыки выживания.

«Бородачи», бывшие пираты, советовали ему всегда стараться атаковать первым, особенно если врагов много или они больше его по габаритам: первый удар даёт возможность сравнять силы сторон.

Если постоянно унижают, есть шанс что так будет и далее, а то и хуже: лучше дерись, получишь возможность почётной смерти, в драке — вечному унижению и отношению к себе как к собаке.

И ещё: многие кто любят насиловать или избивать слабых — большие трусы, и их самих можно хорошим резким ударом быстро запугать. Главное это обязательно попытаться сделать!

Крови, после виденных им боен на берегу, когда «бородачи» добивали моряков спасшихся от бури из затонувших кораблей — Джим совершенно не боялся, а всякие странные культы, с отрезанием голов и их последующей варкой в котлах, что он успел понаблюдать в исполнении тройки сбежавших негров рабов из шайки своего отца — сделали Джима гораздо более крепким духом, чем он даже сам ранее думал, и нечувствительным к рискованным поступкам.

Если полчаса назад, когда его лишь привели на корабль и кинули в грязный вонючий кубрик юнг, он готов был расплакаться и отдать всё, лишь бы его не били, то сейчас, буквально немного обвыкнув в новой обстановке и приглядевшись к людям вокруг, новичёк понял что единственный шанс для него спастись, особенно среди ровесников, это завоевание авторитета дракой и случай с оскорблением крохи Клопа, как нельзя хорошо этому способствовал.

— Ты чего, тварь?! — заорали на новичка все старшаки в гамаках. — Лежать вонючка! Место! Знай своё…

Джим схватил уже не горевший переносной фонарь и держа его в руке, подскочил к еле выпрыгнувшему со своего гамака, самому разговорчивому из старшаков и с размаху ударил того по голове фонарём, так что стекло лопнуло в лампе и добавило к огромной шишке и синяку, ещё и порез, на голове жертвы внезапной атаки Джима.

— Что?! Почему?! Да какого… — орали в панике старшаки, в полутьме спрыгивая в истерической спешке со своих гамаков. Далее началась драка.

Проблема «местных» оказалась в том, что Джим не был тихоней с берега, которого «лихие юнги» могли запросто запугать своими рассказами.

Он видел резню, в исполнении бывших пиратов «бордачей», получал ежедневные тумаки от отца, таскал тяжеленные лари и ящики с потерпевших крушение судов до таверны «адмирал Бенбоу». Может мальчик и не был очень атлетичным, но и слабаком он совершенно точно не считался.

Спрыгнувшие на пол старшаки получали немедленно удары потухнувшей лампой по голове и плечам, и с воплями, в основном от ран от порезов лопнувшим толстым стеклом, падали на пол.

Вначале их никто не трогал, но потом Клоп, а вслед ему и остальные там ранее располагавшиеся «нижние юнги», с воем начали сами щипать и кусать своих прежних мучителей, бить их и всячески руками и ногами, мешали встать им на ноги — пока Джим продолжал избиение старшаков почти что в полной темноте, полагаясь скорее на память, где кого он ранее видел прежде чем началась катавасия, чем на остроту зрения.

— Суки, твари — сокрушу! На части резать буду! Сожгу живьём! Кишки через горло… — орал подросток как невменяемый услышанные им от взрослых ругательства и угрозы.

Джим впал в некое бешенство, и готов был бить и убивать, от страха впрочем, что если он сейчас остановится, всё это будут проделывать уже с ним самим.

— Всё, всё! — раздалось откуда то снизу. — Они готовы! Всё!

Это самый маленький из юнг, Клоп, сейчас вскочил на ноги и отбежав подальше в угол, что бы не попасть под раздачу лампой, предлагал Джиму прекратить избиение.

Оказалось что старшаки сильно избиты и их сдерживают внизу на полу прочие, к их группировке не относящиеся, мальчишки бывшие в кубрике.

— Запомните! — громким шёпотом проговорил Джим, когда с помощью Клопа ему удалось всё же зажечь лампу, предварительно вновь налив в неё остатки масла бывшие в крохотном глиняном кувшинчике. — Запомните скоты — никто больше не тронет малого! Ни вы, ни кто из матросов — кишки выпущу! Гальюны сами начнёте чистить и как все, по очерёдности! Я, на берегу, людей резал десятками, с меня станется! Рыпнетесь, я вас, как прошлых старшаков вы сами — на части разделаю, а потом в котёл к кашеварам на камбузе кину. Ам!!! И никто вас и не найдёт! Пропали куда то — сбежали!

— Да не трогали мы их! — сорвался на визг один из старших юнг, сейчас лежащий между троих мальчишек младше себя, что его держали за руки и за ноги и не давали встать. — Там, возле Ла-Коруньи, просто нам настоящую бойню рейдеры берберийцы устроили и все прежние старшие были ими перебиты, кого на нижних палубах ядром, кого потом, при попытках абордажа… Это мы так говорили, что бы нас уважали и боялись!

Новичёк, уже немного отошедший от своей внезапной вспышки ярости, тяжело навалившись неумело занял гамак бывшего лидера юнг, и улыбнулся в полумрак: «Верю. Но Я — не вы! Если обещал скормить команде частями, скормлю!»

Джим вдруг понял что вполне сможет верховодить здесь и его, пускай и совсем крохотный, но всё же опыт помощника при береговых пиратах, сейчас оказывал свою службу.

Внезапная, никем не ожидаемая короткая яростная атака новичка, применение тем оружия — в виде переносного фонаря в железном корпусе, невиданная ярость ночной драки, чего ранее никогда не бывало с ними — всё это шокировало старшаков кубрика и сейчас они просто боялись полной расправы над собой, как со стороны бешенного новичка, так и тех, кого ранее регулярно мучали и над кем измывались, просто в качестве замены иным развлечениям, в своём убогом мире самых бесправных существ судна.

До утра уже никто не спал и если старшаков и отпустили, то лишь для того что бы они, как и их младшие товарищи по кубрику, собравшись вместе сидели на полу и смотрели на раскачивающегося в гамаке Джима, который периодически травил невероятные байки о своей «лихости на берегу и дружбе с пиратами», то, иногда не выдерживая напряжения последних суток, начинал всё же подрёмывать и его осторожным вопросом будил маленький Клоп, ставший при его гамаке словно бы адъютант при адмирале.

Утром юнг вывели на общее построение и когда начали выдавать наряды на чистку гальюна. Избитый Джимом ночью лидер старшаков, было попытался и новичка, вместе с Клопом и парой совсем малых ребятишек, чуть старше Клопа, поставить на эту работу.

Но увидев знак лучника времён Столетней войны, исполняемый Джимом пальцами, но при этом приставленный к горлу — посчитал за лучшее отказаться от своей затеи и назначить иного мальчугана, последним, в группе на чистку.

Судно, на которое Джима Хокинса продал собственный отец, называлось «Саффолк» — какой то там корабль третьей линии.

Сам Джим этого не понял, сколько ему не объясняли его новые товарищи и лишь с удивлением таращился на длиннющие ряды моряков, что располагались сейчас на палубе.

Пушек на корабле было около шестидесяти и по словам Клопа, что со вздохом готовился привычно ему начинать чистку корабельных гальюнов: выходило что юнг постоянно не хватало на работы, особенно во время боёв, когда приходилось из «порохового погреба», условного помещения под постоянной охраной пары стрелков, выносить и нести вприпрыжку пакеты с порохом, на заранее выделенные каждому юнге орудийные места.

Большое количество орудий на «Саффолке» и относительная малочисленность юнг, что подносили заряды для выстрела, уже были причиной пары, не очень удачных для корабля, сражений. Даже с явно слабейшим противником.

Клоп вскоре ушёл вместе с остальными «чистильщиками». Часть избитых старшаков отправились в офицерские каюты на уборку и прочие работы там. Новичка, вместе с ещё десятком юнг, забрал к себе какой то вахтенный бомбардир.

Выяснилось, что сейчас проведут небольшие учения о том, как действовать юнгам в бою, что бы они знали более-менее хорошо все проходы судна и могли, даже в полной темноте и задымлённости боя, или если часть помещений будет снесена вражеским залпом — всё же легко ориентироваться и доносить полученный порох до им указанных номеров орудий, которые станут за ними регулярно закреплёнными.

Вначале, все двенадцать юнг стали ходить с верхней палубы до пороховой комнаты и от неё разбредаться по нижним уровням: Джиму, как одному из старших, досталась самая нижняя из орудийных палуб.

Потом бомбардир начал слегка присыпать песком палубу. Как объяснили новичку шёпотом товарищи, что бы не скользили ноги, когда придётся бегать по палубам вприпрыжку, при любом, даже почти полностью отсутствующем освещении и бомбардир инструктор приказал начать пробный «занос».

«Пороховым обезьянам» выдали каждому по кожаной сумке. В них, согласно регламенту, положили по четыре шёлковых пакета наполненных мукой и заставили разнести всё по своим местам, им указанным ранее, на данной подготовке.

Когда после семи к ряду попыток все более менее справились и перестали получать от бомбардиров проклятия и тумаки, было решено заменить условный «мучной порох» простыми булыжниками, подобными по весу и заставить юнг повторить свой манёвр на время, что бы было очень сильно похоже на перемещения в хаосе и спешке боя, когда каждая минута дорога.

В подобном маневрировании с грузом на трапах между палубами, пару раз Джим был уверен что всё же свернёт себе шею и сваливался со ступенек, прямо на влажное холодное дерево пола нижних уровней.

Но ничего серьёзнее ушиба и шишек на голове с ним не случилось и к обеду, когда «учение» было завершено и юнг отпустили на получение «жратвы в тошниловке» — он уже был даже горд что сможет, как он надеялся, если будет большое сражение, не хуже остальных подавать порох для команд бомбардиров или передавать сообщения офицеров друг другу.

Бредущие с ним юнги объясняли новичку, что основная работа в бою будет всё же у старшаков: именно они уже имеют определённый опыт и должны обслуживать основные орудия судна, Джиму, как по возрасту подходящему в старшаки, потому и дали на отработку нижнюю палубу, что бы скорее учился — так как именно там самая высокая смертность среди юнг.

— К тому же, если что заварится в схватке, — проговорил один из новых знакомцев Джима, — есть шанс что старшаки захотят тебя пырнуть ножом во время боя. Это нормально! Многие сводят личные счёты, как среди матросов, так и юнг или офицеров… Время боя этому всячески способствует и особо, если нет свидетелей, никто выяснять не станет: как имено в убитом человеке дырки провертели…

Джим призадумался и решил быть внимательнее, в случае новых учений или настоящего сражения.

Ему также казалось вероятным что старшаки ещё попытаются вернуть свою власть над юнгами и отойдя от ночного шока, от устроенного им новичком внезапного избиения, попытаются непременно с ним расправиться.

Еду юнгам выдали прямо на верхней палубе: вначале «чистым» из них и лишь в самую последнюю очередь, уборщикам гальюнов.

Клоп привычно тихо плакал, так как в силу возраста сильнее всех устал и очень проголодался, остальных мальчишек это сильно забавляло и они даже привычно выдали ему пару пинков, в качестве поощрения.

Джим на них прикрикнули и прочие юнги, помня о ночном инциденте, не решились оспорить его покровительсво над малышом.

Старшаки вполголоса спорили о том, что Джим скорее всего себе решил Клопа взять в качестве «душечки». Другие, помладше, предполагали что новичок просто найденный брат Клопа и теперь его защищает, о подобном они читали в книгах или слышали от старших сестёр, которые эти книги читали.

После обеда были какие то хозяйственные заботы по переноске и чистке котлов, и прочего на камбузе, и ничего интересного, после тренировок на нижних палубах и сбеганию на скорость с сумками с шёлковыми пакетами «пороха», даже и не предвиделось.

Юнги рассказали Джиму что подобное тренировкам или учениям у них скорее за развлечение, и на самом деле их проводят не так уж и часто. Большая часть работы для юнг — это труд раба при судне: чистка и уборка, присмотр за чем либо и тому подобные грязные унизительные работы.

Вечером, после отбоя, всех юнг под присмотром моряка отправили в их кубрик и тщательно заперли помещение соседней комнатушки, через двери которого можно было попасть на верхнюю палубу.

Старшаки стали натягивать на верёвках свои гамаки, недобро поглядывая на Джима и всем видом показывая что не собираются снова его терпеть лежащим вместе с ними на гамаках.

Ещё по пути в их общий кубрик, Клоп шепнул Джиму что слышал как старшаки сейчас сговаривались и взяв на кухне заточки или просто украв какие из малых ножей, собираются уже этой ночью поквитаться с новичком за всё, а потом, устроить «воспитание» и прочим, кто его поддержал.

Однако опыт прошедших суток и то, чему его учити «бородачи» на берегу, когда Джим вместе с ними перетаскивал грузы с затонувших суден в «Адмирал Бенбоу», не прошли для подростка даром: на кухне он смог напихать себе в закатанные рукава рубахи достаточно соли и захватить деревяшку с железным наконечником, совсем крохотную, как чайная ложка — и предназначенную непойми для каких камбузных нужд.

Джим решил не ждать пока все заснут, так как общая атака старшаков на него, в этом случае, гарантированно была бы успешной и постарался первым вновь напасть, считая это единственным способом остаться живым до утра.

Новичок вновь протянул палец в сторону главного из старшаков, которого вчерашней ночью первым начал избивать и в чьём гамаке провёл свою первую ночь на судне и громким голосом объявил тому, нарочито оскорбительно: «Пшёл вон, вонючка! Теперь — это мой гамак!»

— Ты оборзел, тварь малохольная?! — тут же вышел из себя тот, к кому Хокинс обращался и под всеобщие вздохи и нервные взгляды, немедля ни секунды бросился на новичка.

Джим тут же слегка раскатал свой рукав, с солью в нём и махнул им в сторону лица бегущего на него разъярённого старшака.

Чуть соли попало и в глаза Джиму, но основное порошковое облако приняли «иллюминаторы» атакующего и тот, с воплем, присел на пол, визжа и крича что есть силы.

Его противник тут же нанёс сильнейший удар ногой в голову сидящего на корточках старшака и ещё пару, по рёбрам и ноге, когда тот свалился на бок на пол.

Остальные старшие юнги было вскочили на ноги, что бы с помощью захваченного ранее на камбузе судна самодельного оружия поквитаться с оборзевшим совершенно новичком, но тот их предупредил грозным окриком: «Сидеть твари! У меня «пиратская школа», я вас тварей вертеть буду — как хочу!»

То ли внезапное, уже второе к ряду, за сутки, поражение их лидера, то ли напоминание Джимом о том что он многое чего видел в жизни и их не боится — но старшаки немного посопев и поугрожав, всё же согласились: теперь гамаки будут делить поровну между группировками Джима и его противниками, и поочерёдно все будут спать и на полу, без оскорблений или отказов от своего времени там.

Немного пришедший в себя лидер старшаков лишь подскуливал и всё время грозился Джиму отомстить, но его особо уже не слушали.

Все были заняты распределением новых ролей в коллективе: старшаки боялись расправы над собой со стороны «пиратского юнги», как они про себя начали называть Джима, а его сторонники — уже деловито отнимали какие получше гамаки, сговаривались кому в какой очереди их занимать, ночами.

— Это какая то «сорвавшаяся пушка»! — недовольно буркнул кто из старшаков, устраиваясь на ночь на полу.

И тут же получил бросок деревяшкой себе в голову, от младшего из юнг, Клопа, который теперь буквально боготворил Джима, позволившего ему, первый его раз на судне, спать в собственном гамаке.

— Молчи! За такое тебя на части можно рвать! — распсиховался не на шутку малыш и Джиму даже пришлось его утихомиривать.

Оказалось что «сорвавшейся пушкой» — на корабле называют человека неуправляемого, отмороженного, готового на любой, самый дураций или безумный, дикий поступок.

— Как орудие, когда сорвётся со своих креплений и при крене судна ездит по палубе, в темноте давя попавшихся на пути людей или убивая, и калеча их. Если такое случится, по недосмотру бомбардиров, то всё, считай в том месте далее служить нереально — к чёртовой матери лишишься конечности, или тебе кишки, ударом о переборки, выпустит данная махина! — тихо говорил, уже сквозь дремоту, Клоп, поясняя Джиму некоторые аспекты службы, ранее тому неизвестные.