Джин Грин — неприкасаемый

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«МНЕ ОН НУЖЕН ЖИВЫМ!»

Лот уселся на койку Фрэнка, над которой красовались фотографии голых красоток, и открыл банку холодного пива «Баллэнтайн».

— Когда я попал впервые в эту страну, — сказал Лот, одним глотком наполовину осушив банку, — я был поражен: игрушечная страна, маленькие домики французского провинциального стиля, маленькие экзотические люди, похожие на куколок, не мужчины и женщины, а фигурки из дрезденского фарфора. И они хотят воевать против не лягушатников-французов, а против самой мощной державы на свете! Я почувствовал себя Гулливером среди лилипутов — такое же чувство было у меня, когда я впервые переступил порог японского публичного дома! Тогда мне было смешно. А теперь совсем не смешно. Это сильный и опасный противник. Как они дрались сегодня! Шли в рост на пулеметы! Я невольно вспомнил русских партизан. Мы не могли победить их, хотя тоже намного превосходили их по боевой технике — с танками и артиллерией шли против винтовок и автоматов. Там, в России, я объяснял это тем, что русских было вдвое больше, чем нас. А здесь? У здешних партизан тоже есть своя «Большая земля» — Северный Вьетнам, к тому же за ними стоит международный коммунизм. Мы чересчур увлекаемся «килл рэйшио» — соотношением убитых. Чепуха! Немцы убили русских гораздо больше, чем русские немцев, но проиграли войну немцы! И все же иногда хочется биться головой об стенку. Ну почему, почему мы никак не можем справиться с ними?! Нет, генерал Кэртис Лимэй, бывший командующий американских ВВС, прав: надо снять лайковые перчатки, да так их разбомбить, чтобы они вернулись к каменному веку.

Лот открыл еще одну банку пива, сделал глоток, закурил.

— А то, откровенно говоря, — сказал он, глубоко затянувшись, — я уже начинаю сомневаться в том, что нам удастся их победить. Выход один: взять пример с вьетнамских крестьян, которые, прежде чем изжарить буйвола, избивают его до смерти, чтобы сделать мясо мягким и нежным. Так и мы должны поступить с Вьетконгом и Северным Вьетнамом, прежде чем сесть с ними за стол переговоров! Да, Джин, Красная река должна стать красной от крови.

Лот помолчал, глядя на Джина.

— Послушай, Джин! — сказал он. — Сегодня тебе не хотелось нажать на рубильник, взорвать мины Клеймора. Я все видел. Как говорят американцы, твое сердце не в этой войне. В Брагге тебя называли «колледж-бой», а тут за глаза называют «чоклет-бой» — «шоколадным мальчиком». Это за то, что ты направо и налево раздаешь вьетнамским детям шоколад, словно какой нибудь сенатор перед выборами.

Джин опустил глаза, стал снимать ремень с подсумками. Лот с беспокойством смотрел на Джина, у которого был вид изверившегося человека. А извериться во Вьетнаме, как известно, так же легко, как подцепить тропическую лихорадку

— Вот и подсумки у тебя полные, — укоризненно произнес Лот. — Мужайся, парень! Прими бодрящие таблетки! Час мести скоро пробьет. Нас ждут большие дела в России!

— Эти мерзавцы наверняка добили раненых партизан! Вы оцениваете человеческую жизнь в пятнадцать долларов! — выдавил Джин.

— Жизнь врага дешевле грязи, — отрезал Лот. Но сейчас не время спорить. Он посмотрел на часы.

— Скоро за мной прилетит «чоппер». Перед тем как улететь, я должен посвятить тебя в одно в высшей степени секретное дело большой важности.

Джин поднял усталые глаза, насторожился.

— В Америке и здесь есть влиятельные люди и организации, сильно заинтересованные в дальнейшей эскалации этой войны. И это не только капитаны военной индустрии, заинтересованные в новых заказах на военную технику, хотя старик Грант тоже имеет отношение к этому делу. Позавчера в Сайгоне один источник — А-1 — рассказал мне о тайной операции, запланированной одной международной организацией, которая связана с Грантом и тоже заинтересована в том, чтобы раздуть здесь пожар. Недавно в американской и мировой прессе подняли шумиху как раз из-за этих самых ушей стоимостью в пятнадцать долларов. «Голуби» атаковали «ястребов», завопили о зверствах, на голову ЦРУ посыпались проклятия со всех сторон. Вот и было решено провести операцию «Стрэнглхоулд» — «Мертвая хватка», представить доказательства того, что не американцы, а Вьетконг зверствует и отрезает уши у убитых врагов. А тут наша агентура установила, что готовится налет полка Вьетконга на твой пост. Резонно предполагалось, что спасти тебя и твоих людей уже никто не сможет, что Вьетконг всех здесь перебьет и уйдет обратно в джунгли. Сегодня в семнадцать ноль-ноль сюда должна прибыть на двух бронетранспортерах команда «зеленых беретов». Ей приказано отрезать уши у трупов американцев и солдат АРВН и свалить вину на Ви-Си. А завтра утром сюда нагрянет целая толпа газетчиков, киношников и телевизионщиков, сопровождающих в турне по Южному Вьетнаму комика Боба Хоупа, кинозвезду Лиз Сазерленд и Мисс Америку 1962! Здесь их ждут трупы американцев с отрезанными ушами! Шум, крик, скандал! Тебе понятен замысел сценаристов и режиссеров этого спектакля? Рассуждают они так: мертвым не больно, зато они убьют одним камнем сразу нескольких зайцев, когда в Америку привезут гробы с покойниками без ушей. Родственники поднимут неслыханный гвалт, джентльмены прессы подольют масла в огонь, напечатают леденящие кровь фотографии, «ястребы» заклюют «голубей», конгресс потребует массированного возмездия, рассвирепевший президент отдаст приказ об эскалации войны, генералы получат новые дивизии, ЦРУ — новые полномочия, Грант и его дружки миллиардеры — новые заказы, прибыли и повышения акций военной промышленности на нью-йоркской бирже. А некая закулисная организация, оставаясь в тени, под клекот «ястребов», под дробь барабанов и стрекот телетайпов, под рев воинственных фанфар и шелест долларов на бирже добьется еще большей милитаризации США и еще больше продвинется к вершинам власти. Ибо еще этот солдафон генерал Омар Брэдли сказал, что для того, чтобы выиграть третью мировую, старик, нужно «милитаризовать всю страну на следующие сто — сто пятьдесят лет, а это было бы равносильно поражению!»

Джин в злом, бессильно-яростном изумлении смотрел на Лота, этого удивительного немца-американца, слушал этого оракула от цинизма, поражаясь остроте его ума и черствости сердца.

— Послушай, Лот, — нетвердо проговорил он. — А ты что получишь за то, что сорвал весь этот дьявольский план? Ты меня совсем запутал: то ты покупаешь уши убитых врагов, то ты вставляешь палки в колеса тем, кто задумал всю эту торговлю человеческими ушами. У меня голова ходуном идет. С кем ты, на кого работаешь?

— Я — с Лотом, — сухо ответил тот, сверкнув иссеро-голубыми глазами, — и на Лота работаю. Меня никто не заводит, я — самозаводящиеся часы! Кстати, вся эта секретная операция поручена человеку, который собирается с огромным удовольствием отрезать уши у хладного трупа лейтенанта Грина.

— Кто этот человек? — медленно спросил Джин, затягивая и застегивая ремень с подсумками.

Лот встал, отшвырнул пустую пивную банку в угол.

— Чу! Ты слышишь? Крыльями хлопая, летит за мной архангел Гавриил! — Он снова взглянул на ручные часы. — А через полчаса сюда пожалует во главе своей команды «зеленых беретов» твой старый приятель — Чак. Он приедет якобы для того, чтобы сменить тебя здесь, но рассчитывает найти вас всех мертвыми. Раненых он добьет. Прекрасный выпал ему случай свести счеты с тобой. Чак мчится сюда и уже мечтает о том, как отправит тебя мамочке в гробу под звездно-полосатым флагом и без ушей.

— Значит, Чак… — сжав губы, прошептал, вставая, Джин. Он неохотно протянул руку Лоту.

— И это мужское рукопожатие? — вскинул выгоревшие брови Лот.

— Прости, Мефистофель, — с бледной улыбкой сказал Джин, чуть сильнее сжимая широкую ладонь Лота, — но я ничего уже не понимаю про тебя — добрый ли ты мой ангел или злой. Только кажется мне, что ты все время тащишь меня по какой-то нужной тебе дороге, как буйвола за железное кольцо, просунутое в ноздри!

По лицу Лота, гася улыбку, пробежала тень.

— Ну вот! Каждый раз, когда я спасаю тебе жизнь, ты мысленно спрашиваешь, во что это тебе обойдется. Брось ты эту мистику! Откуда у тебя эта достоевщина, Джин?! Или это гены поработали над воссозданием в сыне эмигранта «непонятной русской души»? Это грязная война, Джин, мы все по уши в грязи, но я не хочу захлебнуться этой грязью. У меня тоже есть свои принципы!

С этими словами Лот пошел к выходу, нахлобучив фуражку.

— Лот! — сказал Джин ему вслед.

— Да? — спросил Лот, оборачиваясь.

— Дай мне пятнадцать долларов! Или полтораста пиастров.

— Изволь! Но зачем? За что?

— За уши Чака. Ведь ты этого хочешь, Лот?

Лот достал из кармана две серо-зеленые десятки.

— Сдачу можешь оставить себе. Выше подбородок, малыш! В штабе специальных войск в Ня-Транге я доложу, что ты дрался сегодня как сверхсолдат, как супермен! — Он расхохотался. — Представляю, какой дурацкий вид будет у этого Чака, когда он примчится сюда и увидит, что форт чудом выдержал штурм, а генерал Кастер, то есть Джин Грин, цел и невредим. И при ушах!

Когда Лот и увешанные гирляндами отрезанных ушей «викинги», втиснув мертвое тело Фрэнки под сиденье, улетели на «хьюи». Джин долго смотрел вслед дюралевой стрекозе, вспоминая каждое слово Лота, напряженно стараясь разобраться во всех оттенках и обертонах извилистой лотовской мысли. Он так и не смог понять, почему Лот решил сорвать чудовищную операцию, задуманную какими-то моральными уродами. Неужели только ради него, Джина, и солдат аванпоста, оказавшихся пешками в большой тайной игре?

Минут через двадцать к воротам форта подкатили со скоростью почти сорок миль в час два десятитонных бронетранспортера М-113, ощетинившиеся пулеметами и автоматами. Джин приказал открыть ворота.

Заложив большие пальцы рук за пистолетный ремень, расставив ноги, Джин молча наблюдал за выгрузкой «зеленых беретов». Все они, как обычно, сидели на мешках с песком, чтобы не оторвало ноги, если М-113 наскочит на мину. От Джина не укрылось замешательство Чака, ожидавшего увидеть усеянный трупами разгромленный аванпост.

Чак, в «тигровой» форме, весь увешанный гранатами и подсумками, подошел к нему, фальшиво улыбаясь и протягивая волосатую руку.

— Хай, Джин! Рад тебя видеть живым и здоровым. Узнал по радио о налете Ви-Си на твой пост и поспешил на помощь. Наверное, жарко было?

Джин не обратил внимания на протянутую руку.

— Что-то ты не очень радуешься моему приезду, — сказал Чак. — Я мчался на максимальной скорости, проскочил сквозь две засады… Скажи, большие были потери? Есть убитые среди американцев? Кстати, я еду отсюда на базу Баткэт и смогу прихватить убитых. Ведь в этом проклятом климате трупы начинают немедленно разлагаться, а там их сразу забальзамируют…

— Мне надо поговорить с тобой, Чак, — тихо, сдерживая гнев, произнес Джин, глядя в глаза своему давнему врагу.

— Что ж, валяй, Джин!

— Наедине. Прогуляемся в лесок.

— Что? В джунгли? Да ты с ума спятил! Там вьетконговцы кишмя кишат.

— Нет. Они ушли по своим подземным тоннелям в джунгли. Ты что, струсил, Чак?

— С чего ты это взял? По сравнению со мной ты новичок, Джин, уж не обижайся. Пошли!

«Зеленые береты» проводили капитана Битюка и первого лейтенанта недоуменными взглядами. Нашли время для прогулки в джунглях! Ведь сразу за воротами крепости начинается «зона сумерек», «ничья земля», на которой в любую минуту может ударить выстрел партизана!

По вырубке, где все еще тлели пни и трава, шли молча. Чак взял наизготовку свой Ар-15, расстегнул кобуру «кольта». Джин закурил. Рана давала себя чувствовать — он хромал все сильнее.

На опушке оплетенной лианами бамбуковой чащи они сразу увидели примятую сандалиями и телами траву, какое-то тряпье, темные пятна крови, мелкие воронки от разорвавшихся мин.

— В чем дело, Джин? — нетерпеливо спросил Чак. — Говори! Дальше я не пойду. И вообще — пошли лучше обратно.

— Я хотел спросить тебя, Чак, — тихо начал Джин, останавливаясь и поворачиваясь к Чаку. — Ведь если бы ты нашел нас тяжело раненными, ты бы добил нас не так ли?

— Что за бред?! Что за ахинею ты несешь?!

— А добив, ты бы отрезал у нас уши, Чак?

Чак отпрянул как от удара. В зеленоватых сумерках лицо его приняло бледно-зеленый оттенок. У него отвалилась челюсть.

— Возьми в руки «кольт», Чак! — сказал Джин, расстегивая кобуру.

— Ты с ума сошел! — хрипло выкрикнул Чак. — Я не собираюсь играть с тобой в ковбои!

— Считаю до трех, Чак. По счету «три» я застрелю тебя как собаку! Раз!

Чак попятился. Его правая рука с растопыренными пальцами застыла над расстегнутой кобурой. Плечи вздулись и напряглись. Глаза сузились. Два!

Чак выхватил «кольт» и тут же, нажимая на спусковой крючок, прыгнул влево.

Грянул выстрел. Рука Джина, секундой позже выхватившего пистолет из кобуры, застыла в воздухе. Пальцы разжались, выпуская тяжелый «кольт».

В джунглях заплясало шалое эхо.

А Чак вдруг буквально провалился сквозь землю. Под его ногами разверзлась земля, обрушился слой дерна с травой. Он взметнул руками, роняя «кольт», и упал. Рухнул на остро заточенные бамбуковые колья западни, вырытой партизанами Вьетконга.

Дикий нечеловеческий вопль разнесся по джунглям. В глубине зарослей в стороне закричали гиббоны.

Схватившись за раненую руку, Джин с ужасом смотрел на то, как корчилось прошитое кольями тело. Острые, как штыки, колья прошли сквозь левый бок, пропороли грудь и спину. Кровь лилась, пульсируя, из двух десятков ран. От крови набрякла «тигровая» форма…

— Джин! Джин! — прохрипел Чак. — Спаси меня! Заклинаю богом…

— Ты должен был отрезать уши? — спросил Джин.

— Да! Да! Я все расскажу! Только, ради бога, вытащи меня отсюда!..

Джин повернулся и зашагал прочь, поддерживая онемевшую простреленную руку. Крик Чака сверлил ему уши. Началась агония…

Он шел и думал, что у ворот его встретят «зеленые береты» обеих команд и он скажет им: «Вьетконг! Я ранен, а капитан упал в тигровую западню. Принесите его!» И его принесут. Но он будет уже без сознания. Он обречен, потому что острые концы бамбуковых кольев наверняка смазаны ядом. Тело Чака вздуется и покроется пятнами, и ничто его уже не спасет.

Он не видел, как Чак последним усилием сорвал с ремня осколочную гранату и зубами вырвав кольцо, швырнул ее ему вслед. Он не видел черно-алого разрыва в серо-зеленой чаще, не услышал разрыва гранаты, не почувствовал боли. В одно мгновение на мир обрушился всепоглощающий мрак.

По лицу ползали мухи. Он видел, как они взлетали, радужно переливаясь в последних лучах солнца, но не чувствовал, как они садились и ползали по лицу. Он попытался помахать рукой, чтобы отогнать этих проклятых мух, но рука не поднялась, не шевельнулась.

Мухи ползали по глазам. Он попытался закрыть глаза, моргнуть и не мог этого сделать.

«Я Джин Грин», — сказал он себе и сразу вспомнил все, что произошло: дуэль с Чаком и тигровую западню.

Но что случилось потом? Почему он лежит и не может шевельнуться, не может отогнать этих докучливых мух? Может быть, и он попал в тигровую западню — партизанскую ловушку?

Он попробовал скосить глаза влево и вправо, чтобы увидеть, где он лежит. Глаза не двигались.

Наверное, Чак выстрелил ему в спину. Но почему тогда он не чувствует никакой боли?

Может быть, у Чака оказался один из этих игольчатых духовых пистолетов, стреляющих крошечными пустотелыми иголками с ядом, вызывающим нервный паралич?

Паралич! Да, он парализован. Временно? Навсегда? Он не мог этого знать. Может быть, через минуту, полчаса, час остановится сердце и он умрет?

Над зарослями, опутанными лианами, синела солнечная лазурь. Хоть бы облачко пробежало. Ничто в мире не двигалось. Только эти проклятые мухи…

Но нет! Вон мелькнуло что-то в деревьях. Легкий шум, шелест. С невысокой пальмы на него с любопытством смотрел большой гиббон. Вот замелькали в поле зрения и другие гиббоны. И все они смотрели на него круглыми глазами.

Джин вспомнил, как он охотился с вьетнамцами на гиббонов. Старый охотник из племени таи, почти совсем голый, в одной набедренной повязке, достал бамбуковую стрелу с остро заточенным концом и тремя перьями. Он просунул стрелу в кусок белой тряпицы и обмакнул конец в коричневую пасту. Тетива самодельного лука дзенькнула, как гитарная струна, и стрела вонзилась гиббону в живот. Обезьяна в изумлении уставилась на перья и белую тряпку и стала заталкивать и перья и тряпку в рану.

— Все обезьяны, — объяснил переводчик-вьетнамец, — реагируют одинаково на белую тряпку. Еще почти не чувствуя боли, они воображают, что тряпка выскочила у них из живота, и обязательно стараются затолкать тряпку обратно. Это делается для того, чтобы обезьяна не умчалась в джунгли, пока не подействует яд.

Через три минуты обезьяна свалилась с дерева. Охотники вернулись в свою деревню, сварили обезьянье мясо и настойчиво угощали им Джина. Джин попробовал приторно-сладкое мясо и отодвинул чашу. Он объяснил через переводчика, что никак не может заставить себя съесть собственного предка, что для него это то же каннибальство. Таи были очень удивлены, что американцы считают себя потомками обезьян.

Гиббоны, скользнув вниз по лианам, подбирались, осмелев, все ближе к Джину. Один стал хватать блестящие патроны из подсумка, другой потянул за пуговицу куртки, третий ухватился за погон.

Внезапно обезьяны испуганно заверещали и кинулись на деревья, скрылись в чаще.

Опять одно только небо да деревья. Скоро падет ночь, зажгутся звезды, тучами налетят москиты.

И какой дьявол занес его за двенадцать тысяч миль от дома, по другую сторону Млечного Пути, южнее тропика Рака?!

В поле зрения торчала верхушка низкорослого кустарника с розовыми цветочками. Он познакомился с этими цветочками еще в колледже, на лекции по фармакологии. Раувольфия серпентина — так называется по-латыни это растение. Каждая веточка его ценится буквально на вес золота. Из этих скромных цветков добрые человеческие руки добывают алкалоиды и делают такие нужные человеку лекарства, как серпазил и резерпин. Ими лечатся гипертоники. Ими лечилась, снижала себе давление мать Джина. Сколько раз покупал ей Джин таблетки серпазила в драг-сторах Манхэттена!..

Но к этим же цветочкам раувольфии серпентины протягиваются недобрые руки, добывая из них страшный, не оставляющий следов яд — один из основных ядов ЦРУ. Слабой дозой этого яда можно вызвать у жертвы временный паралич. Как у Марка Рубинчика. А сильной дозой можно резко снизить кровяное давление и спровоцировать мгновенный инфаркт. Так были убиты Рэд, и Одноглазый, и многие более достойные люди, чем они.

Быть может, эти розовые цветочки — последнее что видит в жизни Джин Грин…

Без обезьян совсем одиноко. Чего они испугались? В поле зрения Джина медленно и плавно появилась морда тигра. Сердце Джина сжалось. В Брагге их обучали, как драться с тиграми, но что мог сделать парализованный человек!

Под гладкой блестящей шерстью тигра играли тугие плечевые мускулы. Грозный хищник настороженно обнюхал его трепещущими ноздрями, лизнул окровавленную руку.

Но вдруг зверь вскинул голову, навострил уши. Джин ничего не услышал, а тигр, сверкнув желтым кошачьим глазом, попятился, исчез.

На переносицу сел москит. Джин не почувствовал ядовитого укуса.

Минут через пять послышались голоса.

— А я тебе говорю, что выстрел и разрыв гранаты прозвучали именно здесь!

— Верно! Я засек это место по компасу. Азимут двести семьдесят градусов.

— Стоп! Вот капитан! Иисусе! Он попал в тигровую западню!

— Ты смотри, как мухи его облепили! Готов?

— Послушаю сердце.

— Осторожно, Бастер! Возьми лучше зеркальце. А вы, ребята, оцепите весь этот участок! Ви-Си еще могут околачиваться тут.

— Капитан жив! Зеркальце запотело.

— Ну, долго он не протянет. Погляди-ка на эти фиолетовые пятна! Здорово его продырявило! Настоящий шиш-кебаб!

— Не трепись! Снимай его с кольев! Осторожней!

— Вот Грин! Берди, сюда!

Джин увидел над собой их лица. Берди с перевязанной головой, Бастер, Тэкс…

— Бедняга! — глядя прямо в глаза Джина, сказал Бастер. — И зачем он пошел с Чаком в джунгли! Это ему не Сентрал-парк!

— Хороший был парень, — проговорил кто-то.

— Он был моим единственным другом, — сказал Берди и заплакал. Слезы так и полились по его почерневшему от солнца нескладному лицу.

— Но куда же его трахнуло? — спросил, обшаривая тело Джина острым взглядом, Бастер. Он нагнулся. — Не эта же рана на руке его прикончила. А ну-ка повернем командира!

Когда ребята переворачивали его, Джин увидел, как двое «зеленых беретов» несли окровавленное тело Чака. Голова Чака запрокинулась и моталась из стороны в сторону. Лицо его было обезображено застывшей гримасой боли.

— Вот она! — сказал Бастер. — Пуля или осколок угодили прямо в позвоночник. А это верная смерть.

— Ну что ж, — сказал со вздохом Берди, вытирая глаза. — Потащили Джина…

Внутри Джина рос, распирая все его существо, немой, исступленный крик. Но губы его оставались неподвижны. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице

Его несли, и он по-прежнему не чувствовал боли, ничего не чувствовал, словно разом стал бестелесным и бесплотным. Все омертвело в нем, только мозг, охваченный паникой, лихорадочно работал.

Берди тащил его за плечи, Бастер — за ноги.

— Ну и тяжел же он! — сказал силач Бастер, обливаясь потом. — А знаешь, Берди, я вижу свое отражение в зрачках Грина.

— Это плохая примета, Бастер, — ответил Берди. — Эй, кто-нибудь, закройте Джину глаза!

Протянулась чья-то рука, чьи-то шершавые пальцы прикрыли ему веки. Теперь он видел лишь огненно-алый свет сквозь веки. Для Джина это был удар, невыносимый удар.

Что будет с ним теперь?! Лучше не думать, лучше не думать, отдохнуть от выматывающего душу страха!..

Джин начал считать шаги Берди. До ворот шестьсот ярдов. Тридцать, тридцать один, тридцать два.

Когда его внесли в ворота, кругом послышались голоса на английском и вьетнамском. Его обступили со всех сторон. Померк огненно-алый свет — кто-то заслонил собой закатное солнце. День кончался. Быть может, последний день его жизни.

Ему вдруг пришло в голову, что наверняка многих, очень многих людей на этом свете похоронили заживо, похоронили по ошибке. Мельком вспомнился жуткий рассказ Эдгара По о заживо погребенной…

— Эй, Мэт! — заглушая многоголосый говор, крикнул Берди радисту. — Срочно вызови вертолет или самолет У-10 за Джином и Чаком. А ну расступитесь, положим Джина в медпункте!

Через несколько минут Джин услышал голос Майка, сержанта-фельдшера:

— Иисусе! Какое несчастье! Положите его на носилки, вот сюда, рядом с капитаном! Вот и остались мы без командира.

Сейчас фельдшер подойдет к нему, пощупает по профессиональной привычке пульс и убедится, что он жив.

— Хороший был командир! — печально сказал фельдшер. — Не сравнить с этим Чаком. Да, перебит второй поясничный позвонок. Фу ты! Ну и измучился же я сегодня! Пойду к раненым.

Дверь захлопнулась, и стало совсем тихо. Слышалось только трудное дыхание Чака. Сквозь веки угадывалась зажженная электрическая лампочка над головой. Время остановилось.

Джин лежал неподвижно, как поверженная статуя. Он не мог даже взвыть от переполнившего его отчаяния, излить в стоне страх и душевную боль.

Тихо скрипнула дверь. Кто-то подошел к нему, дохнул в лицо перегаром виски.

— Ты прости меня, Джин! — спокойно проговорил вошедший вполголоса. — Только я возьму у тебя эти деньги. Теперь они тебе, парень, ни к чему. И эти золотые часики тоже. Все равно какой-нибудь санитар или гробовщик сопрут их у тебя. А я выпью за твою вечную память на твои же денежки. Прощай, приятель!

Джин узнал этот голос. Голос Бастера. И жгучая обида всколыхнулась в нем, обожгла сердце.

Потом вернулся Майк, долго мыл руки в тазу, тихонько насвистывая: «Я мог бы танцевать всю ночь»…

Зашел еще кто-то.

— Послушай, Майк! — Джин узнал голос Мэта. — Эти ублюдки в Баткэте говорят, что пришлют «чоппер» только утром, потому что Грин мертв, а капитан Битюк безнадежен.

— Грязные свиньи! — выругался Майк. — Это значит, что мне придется самому удалить внутренности у Грина. Иначе при этой проклятой жаре его тело станет неузнаваемым, пока они соберутся бальзамировать его. Да, это единственное и последнее, что я могу сделать для нашего покойного командира. Ведь у него в Нью-Йорке мать и сестра, которые обязательно захотят посмотреть на него в последний раз… Ты зачем сюда, Берди?

— Да вот разыскал евангелие. Хочу прочитать заупокойную для Джина.

— Хорошая идея, Берди. Валяй, пока я подготовлю инструменты. Это его берет? Да, на подкладке написано «Джин Грин». Через несколько дней его родные получат извещение: «Ваш сын Кэй-Ай-Эй»…

Сидя рядом с койкой, на которой лежал Джин, Берди всхлипывал и бормотал слова заупокойной молитвы, а в голове у Джина проносился рой бессвязных воспоминаний вперемежку с подсказанными страхом мыслями. Однажды мама заперла его в темный чулан за то, что он устроил дома фейерверк: потушил свет в гостиной их бруклинского дома и стал бросать под потолок тлеющие головешки из камина… И он испугался, что о нем забудут, что за ним никто не придет, и он разревелся как девчонка… Неужели он совсем не почувствует боли, когда в живую, но онемевшую плоть вонзится хирургическая сталь?…

И вдруг в нем открылись какие-то неведомые шлюзы. В Форт-Брагге из него хотели сделать машину, робота, супермена. Но вот пробил смертный час, и рухнул супермен, умер бесчувственный, бездушный сверхсолдат, и восстал против смерти человек. Человек с простыми и извечными человеческими чувствами и эмоциями. В нем взмыла теплая волна, спазма перехватила горло…

И в этот момент Берди вдруг вскочил и заорал не своим голосом:

— Иисусе! Что это?! Майк! Мэт! Смотрите! Слезы! Клянусь богом, он плачет!..

И Майк в необычайном волнении схватил Грина за руку, прижался ухом к груди и срывающимся голосом произнес:

— Он жив!

А слезы у Джина все лились и лились.

Китаец Чжоу с неподражаемым искусством, выработанным тысячелетней практикой древнейшего народа, массировал могучие спинные мышцы голого майора Лота. Мужчина сорока лет, как бы он ни был здоров, силен и вынослив, уже не может сбрасывать с себя усталость многочасового жаркого боя с той легкостью, с какой это делает двадцатилетний юноша.

Лежа на животе, Лот дочитывал свежий секретный информационный бюллетень ЦРУ. На обложке в верхнем левом углу — «роза ветров», символ глобальной деятельности ЦРУ, затем:

Специальный доклад

Отдел оперативной информации

Общее положение

Центральное Разведывательное Управление

Секретно.

Лот хмурился: президент, продолжая все более ограничивать права и привилегии «фирмы» и связанных с ней боевых формирований, заявил, что намеревается вывести главный штаб «зеленых беретов» во Вьетнаме из-под контроля ЦРУ и подчинить его армейскому штабу «прямоногих» в Сайгоне.

— Ах, Кеннеди, Кеннеди! — процедил сквозь зубы Лот, бросая бюллетень с койки на пол.

Сдвинув брови, задумавшись, он смотрел в забранное стальной сеткой — чтоб не бросили партизанскую гранату — широкое окно.

В том году — году Дракона по вьетнамскому календарю — главная оперативная база специальных войск США (СФОБ) находилась в живописном курортном городе Ня-Транг, в ста сорока милях севернее Сайгона, на славящемся своей щедрой тропической красотой побережье. Огромный аэродром, построенный вблизи города — неумолчный шум авиамоторов в эту минуту доносился до ушей Лота, — позволял благодаря своему серединному положению в стране диктатора Дьема с одинаковой быстротой обслуживать все сорок команд «зеленых беретов», разбросанных по всей территории Южного Вьетнама. В Ня-Транге размещался и самый большой полевой госпиталь армии США севернее Сайгона, где, кстати, в венерологическом отделении лечат уколами любовные недуги вояк, уезжающих в отпуск в Штаты к своим женам и невестам.

Над главной базой «зеленых беретов» возвышалась пятерка громадных белоснежных бетонных складов с оружием боеприпасами, продовольствием, обмундированием и специальным отделом «стерильной» экипировки, в котором хранились оружие и военное снаряжение всех армий мира, а также больше всякой одежды, чем в костюмерных Голливуда. На базе было множество служебных и жилых белоснежных бараков, и каждый барак был назван в честь разных «зеленых беретов», погибших в борьбе против партизан, о чем свидетельствовали мемориальные доски у входа: «Гудмен», «Эверхардт», «Корделл»… В том году еще хватало и не окрещенных бараков, хотя все уже начали называть этот барачный городок «Моргом». Город «зеленых беретов» славился своими самыми чистыми во Вьетнаме «латринами», самым шикарным «Плэйбой-клабом» — клубом для внеслужебных развлечений, самыми опрятными штабистами, самым многочисленным гаремом американок — врачей и сестер милосердия и, разумеется, самыми мощными фортификациями с несколькими оборонительными поясами, железобетонными стенами и железобетонными полукруглыми дотами.

В этом городе белых домов находился самый главный «Белый дом». Над его главным входом красовалась вывеска с золотыми буквами на голубом фоне — краски повторяли краски шеврона на зеленом берете.

Командующий специальными войсками армии США во Вьетнаме.

С сегодняшнего дня командование «зелеными беретами» во Вьетнаме принял наконец старый знакомый майора Лота генерал-майор Трой Мидлборо, что не могло не радовать майора, если бы ему не испортил настроение президент Соединенных Штатов.

— Хозяин! — сказал массажист-китаец. — Умоляю вас: не расстраивайтесь! Ваши мышцы так напряглись, что при всем старании я не могу выдоить из них усталость!

— Хорошо, Чжоу! — пробурчал Лот. — Почитай-ка мне стихи по-китайски!

Чжоу нараспев читал по-китайски стихи Ли Бо, классического китайского поэта, жившего двенадцать веков тому назад:

Лот уже несколько месяцев изучал китайский язык, но не улавливал смысла стихов.

— Проклятый язык! — сказал он. — Доложи о делах.

И китаец, которого Лот назвал в охотничьем домике немым, заговорил вполголоса на вполне приличном английском языке:

— В Сайгоне, сэр, я выплатил жалованье летчикам авиалиний ЦРУ «Эйр Америка» и «Континентл эйр сервис», которые заключили контракт с ЦРУ. Они просят десятипроцентную прибавку, ссылаясь на необходимость подкупа таможенников в Штатах и на повышение риска контрабанды наркотиками.

— Скажешь им, — резко произнес Лот, — чтобы не особенно рыпались: их расписки в получении денег за контрабанду у меня в кармане — пусть не забывают это. А таможенников я возьму на себя. Сообщи летчикам также, что им больше не придется иметь дело со стокилограммовыми брусками сырого опиума. Их слишком трудно прятать. На одном из островов на реке Меконг я построил завод, который перерабатывает сырой опиум в порошок. Его легче перевозить. Что в Шолоне?

Он поднес к губам стакан виски со льдом и содовой.

— В Шолон с двухнедельным опозданием прибыли наши люди из Китая. Одна группа прошла благополучно, другую начисто ограбили бандиты в Лаосе, в Долине кувшинов, отобрав почти пятьдесят килограммов юнаньского опиума.

Лот нахмурился.

— Проверь их! Если врут — сам знаешь.

— Сэр! Наши связи с контрабандистами в штате Мадхья Прадеш развиваются нормально. Наши люди из международного подпольного синдиката покупают его в десять раз дешевле, чем он стоит на черном рынке, и прячут в изумительном тайнике — пустотелых рогах коров и другого крупного рогатого скота и перегоняют этот скот через границу! Из Гонконга наш человек привез тридцать килограммов героина. Из Бирмы наши люди должны прибыть со дня на день. В Сингапуре при таинственных обстоятельствах утонул тот строптивый малаец, который не хотел, чтобы его синдикат работал с нами.

Лот усмехнулся и отпил из стакана. Сильные руки китайца творили чудеса. Он чувствовал, как в его большое и сильное, но уставшее во время дневного боя тело вливается новая энергия.

— Вообще говоря, после прошлогодней кампании полиции тринадцати стран Юго-Восточной Азии против торговли наркотиками дела у нас всюду на подъеме. Цена опиума на черном рынке в десять раз выше государственной цены.

— Что сообщает Чарли Чинк из Нью-Йорка?

— Мой высокоуважаемый соотечественник мистер Чинк сообщает, что новый комиссар США по наркотикам Генри Л. Джиордано усилил гонения на контрабандистов. На него сильно жмет генеральный прокурор Роберт Кеннеди.

— Опять это клан Кеннеди! — глухо проворчал Лот. — Передайте Чинку, чтобы он вовремя уплатил ежемесячные взносы нашим людям в полиции и судебном аппарате Нью-Йорка и других городов, особенно в отделе по борьбе с продажей наркотиков. Обещайте щедро заплатить им за передачу в наши руки наркотиков, конфискованных у наших конкурентов, — у Красавчика Пирелли, например. Пусть Чинк продолжает подбирать ключик к самому начальнику полиции Нью-Йорка Говарду Лери.

— Будет сделано, сэр! Несмотря на потуги властей, люди мистера Чинка легко сбывают товар среди все растущего числа молодежи и даже школьников. За последние три месяца мистер Чинк выручил почти полмиллиона долларов, продавая опиум в среднем по тридцать пять долларов за унцию.

— Хорошие новости, Чжоу! — сказал Лот. — Полмиллиона за голубой дым опиумных трубок — это совсем неплохо. А теперь выкладывай плохие — ты всегда их оставляешь на десерт, и я по твоему тону чувствую, что сегодня не будет никакого исключения из твоего правила.

— Да, хозяин, вы не ошиблись. Наши люди, пробиравшиеся из Таиланда, вновь были ограблены «зелеными беретами» капитана Битюка. Кроме того, этот Чак Битюк обложил тяжелым налогом крестьян в своем районе, которые продавали опиум нам.

— Я уже принял меры. Мне жаль этого Битюка. Мне жаль любого, кто дерзнет пойти против меня, обмануть меня…

Повернувшись на спину, Лот испытующе заглянул в полуприкрытые веками, непроницаемые глаза Чжоу.

С Чжоу Лот познакомился еще более десяти лет назад, когда ЦРУ командировало его в Северную Бирму для связи с бежавшими туда и осевшими там чанкайшистскими войсками. Там он без особого удивления увидел, что офицеры разложившейся армии генералиссимуса Чан Кайши не столько воевали с китайскими коммунистами, сколько богатели, выращивая опиум на захваченной бирманской земле. Тогда-то Лот и сделал первые шаги в своей тайной карьере крупного торговца наркотиками. В Бирме Чжоу долго оставался главным представителем Лота, пока тот использовал свои командировки от ЦРУ по странам Юго-Восточной Азии. Обеспечив производственную базу и хитроумные подпольные конвейеры по пересылке опиума, Лот вовлек целый ряд ключевых работников ЦРУ в это прибыльное дело, а затем не без их помощи вошел анонимным компаньоном в «Коза Ностру» в Соединенных Штатах, стал одним из воротил подпольного синдиката по продаже наркотиков, и влияние его как в США, так и в Азии быстро росло. По его заданию Чжоу нащупывал теперь через Гонконг связи с торговцами опиумом в Китае. Лот был уверен, что сможет заработать миллионы на китайском опиумном рынке.

Постепенно Лот надеялся проникнуть во все двадцать четыре «семейства» «Коза Ностры», занять достойное его место в верховном органе Мафии — «комиссии», быть может, чем черт не шутит, стать даже ее боссом — в последние годы «комиссия» придерживалась принципа коллективного руководства. Для этого он не столько развивал свои нелегальные предприятия (торговлю наркотиками, букмекерство, ростовщичество, игорные дома в «вольном городе» Лас-Вегасе), сколько расширял свой легальный сектор — производство ЭВМ в фирме «Поджер и К^o», скупал акции ракетных заводов и заводов техники особой секретности, перекачивал капитал, поступающий от темных дел, в респектабельный бизнес. Он видел перед собой ослепительные перспективы. Но сначала надо было любой ценой обезопасить свой тыл, покончить с тем делом в России…

— Повернитесь, сэр, на спину, пожалуйста!

В эту минуту зазвонил телефон. Китаец поднял трубку. Дежурный телефонист на коммутаторе Баткэта попросил передать трубку майору Лоту. Срочный звонок от мистера Мерчэнта из Сайгона.

— Мистер Мерчэнт! — весело сказал Лот, хватая трубку с блоком шифровки-дешифровки. — Хэлло! Добро пожаловать, сэр! Каким ветром вас занесло в этот последний оплот свободы в Азии?!

— Хэлло, майор! Я утром прилетел с Формозы. Небольшое турне по заданию наших друзей. Слушайте меня внимательно. Только что узнал, что во время боевой операции погиб капитан Битюк.

— Какая потеря! — сокрушенно покачал головой Лот. — Чак всегда был слишком горяч.

— В связи с этим вам придется принять весь его район. Таким образом, вы становитесь нашим полномочным представителем во всей этой стране.

— Благодарю за доверие, сэр!

— Это еще не все. Готовьте себе замену. Человек вашего калибра нам нужен в Штатах. Кстати, вопрос о вашем вояже в Россию почти решен. В этом нам помогла Ширли, которая хочет во что бы то ни стало перевести известное вам лицо в более цивилизованное и безопасное место на планете. Отныне он будет прикомандирован к «фирме».

— Вы волшебник, сэр!

— Кстати, я говорю с вами со второго этажа нашего посольства. Улавливаете?

— Еще бы, сэр! Привет ребятам! — На втором этаже посольства США в Сайгоне размещался штаб ЦРУ во Вьетнаме, который через «Группу совместных исследований» руководил специальными войсками.

— Я узнал здесь, что ваша фамилия, майор, занесена в очередной список производства офицеров. В этом помог генерал Трой Мидлборо. Так что скоро я поздравлю вас с «серебряными листьями» подполковника.

— Сэр, я… я не знаю, как вас благодарить!

— А я вам подскажу. Капитан Битюк погиб, так и не выполнив важную операцию, которую мы ему поручили. Эту операцию должны теперь выполнить вы. Детали я сообщу вам при личной встрече, как только вы сможете прилететь в Сайгон, отель «Каравелла».

— Сэр, я вылечу в Сайгон завтра утром.

— Итак, до завтра, майор!

Мерчэнт бросил трубку.

Лот встал и потянулся, играя гипертрофированными мускулами, улыбаясь торжествующей улыбкой. Медленно, со смаком допил виски «На скалах». Его загорелая кожа, умащенная маслами, лоснилась. Усталость после массажа как рукой сняло.

— А все-таки, Чжоу, — сказал он, — жизнь хорошая штука, когда умеешь жить. Я недаром прожил этот день. Так давай же выпьем, Чжоу! Выпьем за того, кто останется здесь за меня моим верным помощником, — за тебя, Чжоу!

— Вы так добры ко мне, хозяин! — кланяясь, произнес китаец. — Я буду и впредь служить вам верой и правдой.

Лот так и не выпил эту порцию виски. Зазвонил телефон.

— Майор Лот слушает! — сказал в трубку Лот, одной рукой завязывая пояс халата, который накинул на него китаец.

— Майор Лот, сэр! Докладывает дежурный офицер капитан Лермонт-Маклеллан. Только что наш радио узел получил шифрограмму от команды А-234. По-видимому, команда вновь контактировала с Ви-Си. Командир команды А-234 первый лейтенант Грин и поспешивший к нему на выручку командир команды А-215 капитан Битюк были тяжело ранены. Капитан Битюк умер, не приходя в сознание. Лейтенант Грин находится, по-видимому, в безнадежном состоянии — у него тяжелое ранение позвоночника, полный паралич. Он все равно что мертвый, сэр. Команда А-234 просит немедленно выслать за лейтенантом вертолет или У-10.

— Капитан! — перебил Лот дежурного офицера. — Сейчас же распорядитесь: мне нужен вертолет «хьюи» и эскорт из звена «фантомов». Вылетаю через двадцать минут.

— Я бы полетел с вами, если бы не дежурство, сэр. Мы с Джином были на одном курсе в Брагге.

— Оставьте при себе ваши розовые сопли! — прорычал Лот.

Он бросил трубку, швырнул в угол комнаты стакан с виски так, что тот разлетелся дождем осколков.

— Чжоу! Тигровый комбинезон, боевую сбрую, оружие — быстро! Мне этот парень позарез нужен живым!