Джин Грин — неприкасаемый

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
«ЧЕРТОВО КОЛЕСО»

По Соборной площади в Кремле разгуливал невероятно странный господин. Не было ни одного москвича, который бы, встретившись с ним, не обернулся. Группы туристов из провинции при виде господина застывали в изумлении. Иностранцы пшикали ему вслед.

Замшевые шорты обнажали волосатые мощные ноги с перекатывающимися мускулами. Широченные плечи распирали ярчайшую гавайскую рубаху. На бритой голове красовалась кокетливо сбитая набок немыслимо экзотическая шляпа.

Лот специально вырядился так, во-первых, для того, чтобы больше соответствовать взятому образу чудака миллионера из немецкой Швейцарии, путешествующего по классу «люкс», а во-вторых, для того, чтобы немного подразнить «этих русских».

Хохоча и громко восклицая «о, шен», «вундербар», он фотографировал из «партефлекса» и «экзакты» Царь-пушку, Царь-колокол, Ивана Великого, церковь Ризоположения; кинокамерой «кэннон» снимал живописную толпу, покрикивал «фриден-фройндшафт»; «филипс», висящий на его груди, дико барабанил музыкальную программу из Цюриха. Его несколько удивляло, что у каждого второго русского тоже были транзисторные приемники и почти у каждого — фотоаппараты и кинокамеры, что русские были вполне сносно одеты и не испытывали никакого страха перед иностранцами. Глядя с кремлевского холма на огромный бескрайний город, он думал:

«У нашей команды было бы много работы, если бы фюреру удалось взять Москву в сорок первом. Все-таки странный человек был наш Ади».

Лот уже собирался покинуть Кремль, когда вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Ему показалось, что в этой толпе или вообще в этой обстановке появилось нечто, представляющее для него чрезвычайный интерес. Это была не слежка, слежку его интуиция разведчика угадывала безошибочно, это было что-то другое. Он несколько раз пересек площадь, внимательно вглядываясь в лица, и вдруг увидел ЭТО лицо, которое заставило его насторожиться. Должно быть, вначале это лицо промелькнуло среди сотен других, не задержавшись в мозгу, а только лишь слегка задев центр тревоги. Теперь он видел его ясно.

В группе солидных негоциантов, слушающих пояснения тоненькой девушки-гида, стоял «контейнер», квадратный дядюшка Тео Костецкий-Брудерак. Выпучив рачьи глазки, он с вечным своим выражением идиотического остекленелого любопытства смотрел на девушку, на ее руку, на купола соборов.

«Та-ак, — подумал Лот, — какое трогательное внимание, мистер Мерчэнт!»

Когда группа негоциантов двинулась к выходу из Кремля, к Боровицким воротам, Лот пошел сзади. Видно было, что дядя Тео не подозревает о том, что он взят под наблюдение. Несколько раз его взгляд даже касался Лота, но безучастно скользил дальше.

Негоцианты вышли из Кремля, пересекли Манежную площадь и вошли в гостиницу «Националь», ту самую, где Лот снимал шикарный трехкомнатный номер с видом на Кремль. Лот последовал за ними.

Негоцианты, по всей вероятности канадцы, шумные полнокровные люди, договаривались об обеде: «рашен водка» и «кавиар» — вот что занимало их умы в этот момент. Дядя Тео с застывшей улыбочкой внимал этим чрезвычайно оригинальным разговорам, потом вынул платочек, аккуратно сморкнулся и потопал в туалет.

Лот вошел в туалет через минуту. Здесь было полутемно, прохладно и пусто, лишь из одной закрытой кабинки слышалось вежливое журчание.

Лот остановился возле писсуара, шумно прокашлялся и запел измененным, хриплым голосом подвыпившего человека свою фронтовую песню «Лили Марлен».

Он увидел в зеркале, что дверца за его спиной чуть-чуть приотворилась и в щелке мелькнул глазок дяди Тео. Он быстро повернулся, ухватился за ручку и потянул дверь на себя. Дядя Тео сопротивлялся.

— Отпустите дверь, — сказал Лот по-немецки.

— Кто вы? — пискнул дядя Тео.

Лот рванул дверь, ворвался в кабину, сжал задрожавшего дядю Тео в стальных объятиях, жарко дыхнул в ухо.

— Гуд афтэрнун, мистер Брудерак.

— О боже, это вы, — прошептал дядя Тео, — как? Каким образом?! Здесь?…

— Через час встречаемся в баре, — шепнул Лот и разжал объятия.

В валютном баре «Националь», несмотря на ранний час, сидело уже несколько сильно перегрузившихся господ. Цены здесь весьма сходные, и иному владельцу конвертируемой валюты нелегко бывает сдержать боевые инстинкты.

Лот, одетый теперь в обычный летний костюм, вошел в бар и лицом к лицу столкнулся с золотистой, сверкающей звездой первой величины — Лиз Сазерленд. Красавица шла к выходу, оживленно болтая со спутниками, знаменитым бородатым толстяком Питером Устиновым и каким-то низеньким итальянцем.

«Черт побери, — подумал Лот, — на сорок третьем году жизни уже нигде не спрячешься от своих баб.»

Он посторонился. Лиз, равнодушно взглянув на него и пробормотав «sorry», выскользнула в коридор. Лот мысленно погладил себя по бритой голове.

Он залпом выпил стакан джина с тоником, заказал второй и закурил гаванскую сигару.

Через пять минут рядом с ним к стойке подсел дядя Тео, взял рюмочку водки и чашечку кофе. Лот заметил, что у почтенного негоцианта чуть-чуть дрожат сошки пальцев.

— Твое здоровье, коллега, — сказал Лот и приподнял стакан.

— Твое здоровье! — просалютовал рюмочкой дядя Тео.

— Повторим?

— Конечно!

— Как идет бизнес?

— Ведем переговоры с «Союзмашимпортом», — сказал дядя Тео. — Пока все нормально.

— Как жена, дети?

— Спасибо, все в порядке. Часто вспоминают вас в своих молитвах.

Поболтав таким образом еще некоторое время, они покинули бар, вышли на улицу и взяли такси.

— Парк культуры, — сказал Лот шоферу и повернулся к Тео. — А в Москве вы похожи на квадратную затычку в круглой дырке. Помните эту английскую поговорку?

Дядя Тео удивленно взглянул на него.

В такси Лот оживленно рассказывал дяде Тео о нравах венских проституток, которые разгуливают по Кертнерштрассе как какие-нибудь леди. Примерный семьянин, дядя Тео, внутренне ужасаясь, хохотал.

Когда они отпустили такси возле монументальной арки Парка культуры, дядя Тео спросил:

— Куда мы идем, мистер Лот?

— Кататься на «чертовом колесе», — усмехнулся Лот. — Нет лучше места в Москве для беседы единомышленников.

Они прошли по широким аллеям, посыпанным толченым кирпичом, миновали пруд, забитый прогулочными лодками, и подошли к подножию гигантского «Колеса обозрения». Через несколько минут «единомышленники» в утлой кабинке уже вздымались над Москвой, возносились в бледное от зноя небо.

Лот засунул руку в карман, включил контрольное устройство, посмотрел на дядю Тео и, не выдержав, расхохотался: более нелепого пассажира «чертового колеса» трудно было придумать.

— Сколько дней вы уже в Москве, Тео? — спросил он.

— Четвертый день, — моргнул дядя Тео.

— И за все это время не смогли напасть на мой след? Бездарно, старина. За что вам платит деньги Си-Би Грант?

— О чем вы? При чем здесь след? Я очень рад неожиданной встрече. Всегда, знаете ли, приятно на чужбине встретить соотечественника, даже с такой измененной внешностью, но… Простите, мистер Лот, но почему вы все время так оскорбительно смеетесь?

— Потому что вы очень смешны. Нелепы и смешны, — Лот приблизил свое лицо к лицу дяди Тео и, глядя ему прямо в глаза, тихо сказал: — Кончайте валять дурака.

Они были уже на самом верху колеса. Дядя Тео окинул взглядом город, где когда-то на заре туманной юности его сильно побили за украденное столовое серебро — ничего не скажешь, изменилась старушка Москва, — глубоко вздохнул и сказал:

— Вы в плену недоразумения, мой друг. Дело в том, что помимо добровольной и бескорыстной общественной деятельности в патриотических организациях, у меня есть еще новые, коммерческие дела, и вот по этим делам я и приехал в Москву. Наша встреча — случайность, поверьте, — он приложил руку к груди.

— А теперь послушайте меня, — грубо сказал Лот, — и слушайте внимательно. Во-первых, я хочу вам напомнить, что все ваши попытки оседлать меня в Штатах развалились как карточный домик. Во-вторых, хочу вам сказать, что здесь, в Москве, вы против меня совершенно бессильны. Здесь вы один как перст, Тео, а у меня есть люди. Здесь мое страшное детище Джин Грин… — Лот сделал паузу. — Он не станет с вами церемониться, если я прикажу. И наконец, в-третьих… Я ведь кое-что знаю о ваших подвигах в составе батальона «Нахтигаль» в красивом городе Ломберге, он же Львов… А одно известное вам учреждение в Москве с большим вниманием отнеслось бы к вашему прошлому. Итак, перестаньте крутить и отвечайте прямо: что вас принесло сюда?

Они совершали уже третий круг. Дядя Тео прикрыл глаза и вытер лоб платком.

— У меня кружится голова. — слабо пискнул он.

— Потерпите, — сказал Лот.

— Нас интересуют списки, — сказал дядя Тео, не открывая глаз.

— Какого черта! — воскликнул Лот. — Я обещал Мерчэнту предоставить списки в его полное распоряжение. Эта операция идет без ведома «фирмы» только по линии «Паутины». Мы уже договорились о цене. Слушайте, Тео, я вам очень настоятельно советую переменить руку. Я сильнее Мерчэнта, Тео…

— У меня очень кружится голова, — проговорил Тео. — Поймите, я старый человек…

В это время колесо остановилось. Программа, оплаченная тридцатью копейками, окончилась.

— Пошли обедать, — сказал Лот и крепко взял дядю Тео под локоток.

Они заняли столик на открытой веранде ресторана, повисшей над подернутой желтой ряской водой. Здесь дядя Тео заметно повеселел, порозовел и вдохновенно занялся предательством. Делал он это так легко, оживленно и споро, что сразу было видно — это ему не впервой.

За ближайшим к ним столиком обедало безобидное семейство с двумя детьми. Родители вели себя строго, чопорно, дети же шалили и получали изредка по рукам. Семейство не обращало внимания на двух дружески беседующих иностранцев, прямое подслушивание откуда бы то ни было было исключено, но на всякий случай Лот и дядя Тео вели беседу на трех языках, то и дело переходя с английского на немецкий или французский. Миниатюрный серебристый транзистор Лота лежал на углу стола. В случае, если на них с противоположной стороны пруда или с проплывающих лодок будет нацелен направленный микрофон, в аппаратике возникнет тревожное пощелкивание.

— …Мерчэнт и некоторые другие люди из руководства «Паутины» не доверяют вам, мистер Лот, — говорил Тео. — Вы им очень нужны, но они боятся, как бы вы не подмяли их под себя.

— Правильно боятся, — усмехнулся Лот. Он сидел развалившись, прихлебывая холодное терпкое «мукузани».

— Борьба за вас и против вас началась еще в августе 1962 года, — продолжал Тео. — Вы, конечно, помните это время, убийство старика Гринева, песчаный карьер Спрингдейла, таинственная деятельность Красной маски, ипподром Лорел, вилла Гранта… Убежден, что вы все это должны прекрасно помнить, мистер Лот.

— Бросьте, Тео, эти намеки, — снисходительно улыбнулся Лот. — Вы сейчас в другой роли.

— Нет, нет, я это так, просто для полноты картины, — заторопился дядя Тео. — Итак, в то время мы хотели прежде всего заполучить в свои руки Джина Грина. Именно он должен был добыть для нас списки и, кроме того… — дядя Тео замялся.

— Ну-ну, — ободрил его Лот.

— И кроме того, в руководстве существовало мнение, что мы сможем получить с его помощью некие компрометирующие вас документы…

— Вздор! — весело сказал Лот.

— Конечно, конечно, — закивал дядя Тео. — Лично я всегда считал, что ваша репутация безупречна, но…

— Дальше, — оборвал его Лот.

— Дальше я письмом Чарли Врангеля навел Грина на квартиру Лешакова-Краузе. Мы надеялись, что Грин, поддавшись вполне понятному чувству мести, применит по отношению к его семье… дочери и…

— Понятно, добрый дядюшка, — хохотнул Лот. — Дальше.

— Однако этого не произошло, а дальше вы спутали нам все карты, спрятав Джина под крылышком «фирмы» и дяди Сэма. Правда, и там у нас были свои люди…

— Тупая свинья Чак Битюк, — сказал Лот.

— Да, Чаку многого недоставало, но он был добрым и честным малым. Мир его праху! — Дядя Тео закручинился, потом оживился, словно что-то случайно припомнил. — Кстати, о Чаке, мистер Лот. После встречи с известным лицом из Аргентины руководство считало, что вы прекратите свою двойную игру, но спустя некоторое время во Вьетнаме Джин Грин ликвидировал Чака и сорвал одну из самых важных наших операций по стимуляции эскалации. Кроме того, руководство узнало о ваших самостоятельных действиях по торговле сильнодействующими лекарственными средствами, некоторые подробности из жизни китайца Чжоу и Чарли Чинка, но это уже мелочи.

— Все-таки вы неплохо работаете, — одобрил Лот.

— Спасибо, — потупился дядя Тео. — После нашей великой акции, думаю, трудно упрекнуть…

— Об этой акции не вам судить, — строго оборвал его Лот. — Вернемся к нашим делам.

Дядя Тео кашлянул.

— Итак, вы понимаете, мистер Лот, почему у руководства не было к вам абсолютного доверия?

— И они доверили вам… — улыбнулся Лот.

— Да, я должен был проконтролировать ваши действия в России и при возможности принять меры к сплочению нашего союза…

— Все понятно. Хватит! — оборвал Лот, осушил бокал и чуть пригнулся к дяде Тео. — Я записал нашу беседу, старая перечница.

— О! — слабо воскликнул дядя Тео и побагровел. — Поверьте, мистер Лот, это уже излишне. Если уж я…

— Если уж вы продаетесь, то продаетесь навсегда? Это вы хотели сказать? — ласково улыбнулся Лот. — Я и не сомневался в этом, майн либер гроссфатер. Это сделано только для закрепления нашей дружбы. Теперь слушайте. У нас с Джином здесь важное задание «фирмы». Но сначала Джин выполнит мое, понимаете, лично мое, задание. Через семь-десять дней мы будем в Лондоне. У вас обратный билет в каком направлении?

— Монреаль через Копенгаген, — сказал дядя Тео.

— Вам придется переменить его. Мы с Джином должны вас увидеть в Лондоне.

— Но почему с Джином? — удивился дядя Тео. — Разве он вам будет нужен после выполнения задания?

Лот потрепал дядю Тео по коленке.

— У вас есть друзья в Лондоне?

— Истинные патриоты есть везде, — пробормотал дядя Тео.

— Прекрасно, — сказал Лот. — Я считаю, что наш обед удался. Знаете, я приятно удивлен русской кухней.

Он поднял палец, подзывая официанта, получил счет и углубился в его изучение.

— Та-а-ак. Итого — двадцать один рубль семьдесят четыре копейки.

Он передал счет дяде Тео и сказал:

— Платите. Не забудьте дать официанту копеек двадцать на чай.

— Позвольте! — ошарашенно воскликнул дядя Тео. — Вам кажется, что я должен оплатить этот обед?

— Вы меня удивляете, дедушка, — вяло пробормотал Лот.

— Это совершенно неприемлемый вариант, — возмущенно заговорил дядя Тео. — Я решительно отказываюсь.

— Прекратите болтовню, вынимайте денежки и платите, — жестко сказал Лот и кивнул на официанта: — Видите, человек ждет. Еще подумает, что вы жадина.

Дядя Тео лихорадочно вытер салфеткой лоб, заерзал на стуле, пискнул.

— Может быть, на паритетных началах?

— Исключено, — ответил Лот.

— Но это невозможно, это немыслимо. Двадцать один рубль семьдесят четыре копейки! — Дядя Тео выхватил из внутреннего кармана пиджака валютную линейку — мечту бережливого путешественника, мгновенно проверил расчет. Глаза его полезли на лоб. — Двадцать четыре доллара девяносто пять центов, и еще двадцать копеек сверх счета! Мистер Лот, вы втянули меня в западню!

Он чуть не плакал. Официант, молодой чернявый парень, с интересом наблюдал за этой сценой.

— Зачем мы брали икру? — взвизгнул дядя Тео. — Это же дикая, бессмысленная роскошь!

Лот повеселел, поняв, что Тео сдается.

— Вы же сами слопали почти всю эту роскошь, — с мягким укором сказал он потрясенному до глубины души негоцианту.

— Но зато вы выпили всю водку и две трети вина, — задрожал на него челюстью дядя Тео.

— Не будем мелочными, — махнул рукой Лот.

— Дайте хотя бы немного, — простонал дядя Тео. — Хоть пять рублей, хоть три…

— Ни копейки! — рявкнул Лот.

— Но с какой стати? — пискнул дядя Тео.

— Я решил быть экономным, — пробурчал Лот. Дядя Тео неверными пальцами отслюнявил семь трешек, из специального круглого кошелька отсчитал семьдесят четыре копейки, быстро взглянул на официанта и добавил десять копеек.

— Еще десть, — сказал Лот, зорко присматривавший за этой операцией.

Дядя Тео выложил гривенник, встал и, уничтоженный, с головой, почти до макушки ушедшей в «контейнер», пошел к выходу.

Поездка в Москву была отравлена окончательно. После этого обеда дядя Тео не спал пять ночей и сократил свои расходы в Москве до минимума.

Вечером проходил прием в честь закрытия Выставки медоборудования. Джин, явившийся сюда для того чтобы все-таки соблюсти какой-то «декорум», стоял в слабо колыхающейся толпе дипломатов, легкомысленно одетых дам, маститых ученых. У всех на лицах были вежливые, слегка вымученные улыбки, и Джин точно с такой же улыбкой попивал «хайболл», выжидая момент, когда можно было бы пристойно «испариться».

Неожиданно за спиной его прозвучал милый женский голос:

— Хай, Джин! Вот так встреча!

Он обернулся и увидел красавицу Лиз Сазерленд, которая только что вошла в зал в сопровождении двух поджарых журналистов, мальчиков лет сорока.

Приход «звезды» привлек общее внимание, на нее устремились десятки взглядов, и Джин почувствовал себя не очень-то уютно.

— Хэлло, Лиз! Я слышал, что у вас здесь бешеный успех, — сказал он, улыбаясь, тоном усталого светского бездельника.

— Что вас занесло в Москву, Джин? — спросила Лиз.

Она смотрела на него мягко, почти нежно. Этот взгляд напомнил ему Ширли, и он вдруг почувствовал тоску, неприкаянность, смутное чувство какой-то вины Кисси, Ширли, Тран Ле Чин, Тоня… Во всех его любовных историях была безысходность. Неужели он не имеет права на обыкновенное счастье?

— Да вот решил прокатиться ради разнообразия, — протянул он. — Я работаю на выставке. А как вам здесь, Лиз? Нравится?

— Очень, — сказала Лиз. — Здесь очень весело.

— Это и я заметил, — сказал Джин. — Swiming Moscow. Почти Лондон. Жаль только, что все веселые местечки закрываются так рано. С такой же проблемой я столкнулся в Цюрихе.

— Вам не кажется странным, Джин, что я вас сразу узнала после той единственной встречи в «Желтом кресте»? — сощурила глаза Лиз.

— Действительно, немного странно, — промямлил Джин.

— Я много раз видела ваш портрет на столе одной моей близкой подруги. Надеюсь, вы ее помните?

— А, да, да, конечно, помню, — Джин устало вздохнул. — Где она сейчас?

— В Биаррице, — сказала Лиз. — Что с вами, Джин? Вы какой-то кислый…

— К вам направляются какие-то шишки, — сказал Джин, — и поэтому я испаряюсь.

— Позвоните мне вечером в «Метрополь», номер сорок пять, — сказала Лиз. — Я хотела бы спросить вас о том вашем друге, с которым…

— У меня нет друзей, — пробормотал Джин. — О том парне я ничего не знаю. Не видел его уже года два.

— А Ширли когда вы видели последний раз? — с неожиданной сухостью спросила Лиз.

— Да уж, пожалуй, годик прошел, — бессмысленно хихикнул Джин. — Пока, Лиз. Обязательно позвоню вам. Красота ваша уже достигла фантастических высот.

— Не надо, не звоните, — сухо сказала Лиз и отвернулась от него.

Он замешался в толпе, поковырял вилкой в блюде с закусками — «о да, мадам, жаркое лето, безумно жаркое лето, мадам, да, сэр, полезные контракты, чрезвычайно полезные контракты, сэр», — опрокинул рюмку водки и боком-боком пробрался к выходу.

Расставшись с дядей Тео, Лот некоторое время бесцельно блуждал по Парку культуры, забрел в «Комнату смеха», посмотрел на свое отражение в вогнутом зеркале — страшный бочкообразный толстяк с бритой головой, на свое отражение в выпуклом зеркале — дистрофический имбецил с чудовищной челюстью, подмигнул этим двум уродам, вышел из павильона и сел на скамейку возле цирка Шапито. Здесь он сидел довольно долго, читая журнал «Дер Шпигель» и лишь изредка взглядывая на желтые фургоны, в которых жили цирковые артисты.

Эта труппа, называвшаяся «Цирком Великого княжества Лихтенштейн», была составлена из европейских артистов самых разных национальностей. Из фургонов доносились немецкие, испанские, французские слова, хохот, разноязыкие песенки. По проходу между фургонами провели двух лошадей с качающимися султанами, проехал на гигантском старинном велосипеде гимнаст с белым шутовским лицом, пробежали, щебеча, две соблазнительные немочки в сверкающих трико и, наконец, появился человек, которого Лот хотел увидеть.

Это был высокий, спортивного склада человек с седыми висками и загорелым лицом, в белой рубашке с галстуком. Он подошел к служебному входу в цирк, отдал какие-то приказания униформистам, повернулся, вынул пачку сигарет, закурил, посмотрел на часы, потом посмотрел вокруг, скользнул взглядом по Лоту, выбросил спичку и скрылся в цирке.

Спустя десять минут Лот свернул журнал и пошел к выходу из парка. В ста метрах от арки на скамье ждал его Джин Грин.

Они изобразили неожиданную встречу, побили друг друга по плечам, похохотали, потом медленно пошли к выходу.

— Видишь это замечательное «Чертово колесо»? — сказал Лот. — Представь себе, три часа назад я катался на нем вместе с одним нашим общим знакомым. С добрым дядюшкой Тео Костецким.

— Какой черт его сюда принес? — хмуро спросил Джин.

— Бизнес, мой друг. Деловые контакты. Мирное сосуществование докатилось уже до того, что с русскими начали торговать стратегическими товарами. Но еще точнее сказал Маршалл Маклюэн, этот Спиноза сегодняшнего дня: «Главным делом мира становится шпионаж!»

Джин оглянулся. Гигантское колесо, слабо мерцая разноцветными огоньками, поворачивалось в вечернем небе.

— А на колесе вы, конечно, предавались воспоминаниям, рыдали небось друг другу в жилетку?

Лот захохотал, искоса взглянул на мрачное лицо Джина.

— Между прочим, дружище, хотя бы из соображений маскировки твое лицо должно выглядеть более приветливым.

— Я иногда думаю, что стало с той девочкой, с Катей, дочерью гангстера, — сказал Джин.

— Должно быть, подпирает фонарь где-нибудь на пятидесятых улицах, — хмыкнул Лот. — Вернешься в Штаты, сможешь воспользоваться ее услугами. В этом даже будет что-то пикантное…

— Послушай, чудовище, — медленно проговорил Джин, — что ты сделал с моей сестрой?

— Моя жена счастлива, — с вызовом сказал Лот.

— Если она счастлива с тобой, значит… — Джин посмотрел на Лота. Тот, не отрываясь, с каменным лицом следил за ним. — Когда вернусь, обязательно встречусь с ней.

— Она меня любит, — тихо сказал Лот. — И если ты попытаешься встать между нами, тебе несдобровать. Впрочем… — он осекся, положил руку на плечо Джину, — впрочем, я понимаю причину твоей вельтершмерц, мрачности. Старая песня, мой мальчик. Монтекки и Капулетти никогда не помирятся.

Джин стряхнул его руку со своего плеча.

— Ну хорошо, перейдем к делам, — проговорил Лот. — Итак, сегодня ночью выставка едет в Киев?

— Да.

— О'кэй! Теперь слушай внимательно. В случае успешного выполнения задания ты догоняешь своих эскулапов в Киеве и оттуда заказываешь разговор со Стокгольмом.

— Со Стокгольмом?

— Телефон 2-151-0686. Вызовешь фрекен Соню Лунгстрем. Поговори с этой очаровательной дамой самым фривольным тоном, так, словно вас связывают давние интимные отношения. Обещай скорую встречу. Если «наследишь», обвиняй Соню в измене, говори, что тебе все известно о ее связи с Бертом.

— Ты… — Джин внимательно посмотрел на Лота.

— Да, малыш. Я ночью вылетаю в Стокгольм. Если все будет в порядке, возвращаюсь в Москву, и мы заканчиваем операцию «Эн-Эн-Эн». Понятно?

— Это все?

Они шли уже по Крымскому мосту. Внизу, грохоча музыкой, проходил прогулочный катер. Лот остановился и оперся на перила.

— Контейнер не вскрывать под страхом смерти до встречи со мной. Никому, кроме меня, его не передавать, пусть это будет даже мистер Маккоун. Ясно? — В голосе Лота Джину послышалось крайнее напряжение. — Окончательные инструкции получишь завтра днем. Встретимся в 16.30 в бассейне «Москва». Захвати плавки, поговорим с глазу на глаз в воде. Ясно?

— Слушай, Лот, — медленно проговорил Джин. — Моя поездка в Полтаву — это задание «фирмы»?

Лот раздраженно усмехнулся.

— Нет, Музея Гугенхейма. Вы что, не доверяете мне, капитан Грин?

— Почему бы мне не знать что там, в этом чертовом ящике?

Прогулочный катер прошел под мостом. С него неслась популярная во всех частях света песня:

Лот расхохотался, обхватил Джина за плечи своей могучей рукой, заглянул в глаза.

— Слышишь, малыш? Песня как нельзя более к случаю. Ну чего ты злишься, Джин? Мы с тобой два берега у чужой реки… Я могу тебе ничего не говорить о контейнере, ты должен просто выполнить приказ, и все, но… по-дружески… хорошо… там находятся ваши фамильные драгоценности. Представь себе, они сохранились…

— Это и есть «великие дела в России»?

Лот засмеялся.

— Это только сюрприз для тебя и Натали. Главное не это. Списки. Списки людей, до зарезу нужных «фирме». Может быть, часть из них уже жарится на подземных сковородках, но другие… «Фирма» предполагает, что, по крайней мере, трое — важные птицы. Если мы с тобой провернем это дело и операцию «Эн-Эн-Эн», наши акции…

Лот, озираясь, понизил голос:

— Начальство собиралось послать тебя после этого задания в Иран, Джин. Там, недалеко от советской границы, американские зеленоберетчики готовят местных рэйнджеров. Под видом археологов, например, разыскивают Карманию — столицу и ставку Александра Великого. Но я думаю взять тебя к себе в Париж как офицера связи с «зелеными беретами» в Бад-Тельце. Я познакомлю тебя с секретным планом действий зеленоберетчиков в случае войны. Огромный откроется театр военных действий для наших «зеленых человечков»: сногсшибательные акции с применением ядерного и химико-бактериологического оружия, головокружительные действия наших вервольфов…

Джин покосился на Лота — не спятил ли старина Лот с ума?

— Уже ведется подготовка заброски команд «А» в эту страну. Я сам помогал уточнить пункты выброски там, где можно надеяться на пробуждение автономистских тенденций, на возгорание гражданской войны… Но не будем здесь говорить о наших делах. Я только хочу, чтобы ты знал, Джин, что тебе всегда найдется теплое местечко рядом со мной.

— Понятно, — буркнул Джин. — Ну, пока.

— Я думал, мы хотя бы выпьем с тобой, как в доброе старое время, — сказал Лот, изучающе разглядывая его лицо.

— Сегодняшний вечер я живу своей отдельной частной жизнью, — твердо сказал Джин.

…«Драгоценности, — подумал он. — Что ж, это все-таки может быть каким-то алиби на случай…»

Джин протянул ему руку. Лот сильно сжал ее, задержал в своей руке, еще раз заглянул Джину в глаза. Когда он разжал пальцы, Джин увидел на своей кисти между большим и указательным пальцами большую коричневую родинку — смерть. Ни о каком алиби, стало быть, не могло быть и речи.

— Счастливой охоты, малыш, — сказал Лот.

«Катись ко всем подземным чертям, ублюдок! Со всеми своими собачьими делами и жабьим сердцем!» — выкрикнул Джин, но выкрикнул он это молча.