Джорджоне

«ТРИ ФИЛОСОФА»

Под влиянием услышанного из уст великого мастера вместо привычной деревянной доски на мольберте Джорджоне появился тщательно загрунтованный холст средних размеров. На нём и был сделан первый набросок маслом трёх фигур. Это одна из самых загадочных и совершенных его картин по композиции, колориту и живописному решению. Она породила множество интерпретаций, но все они так или иначе сводятся к единому толкованию — как наиболее достоверному.

Первым о картине заговорил всё тот же Микьель, который в 1525 году видел её в коллекции друга художника Таддео Контарини. Как явствует из его записей, составивших упомянутый «Annonimo Morelliano», Микьель вкратце дал описание картины, назвав её «Три философа», и добавил, что пейзаж после смерти автора дописывал, очищая полотно от копоти и грязи, Дель Пьомбо.

Из пояснения Микьеля следует, что картина попала к её владельцу Контарини в самый последний момент, когда ему с друзьями удалось в дни всеобщего бедствия чудом вытащить «Трёх философов» из разгорающегося костра вместе с «Юдифью», «Спящей Венерой» и другими картинами Джорджоне.

Первоначальное название закрепилось, хотя впоследствии картина по-разному называлась в зависимости от взглядов и воображения первых её исследователей.

Исходя из описания Микьеля, было принято считать, что три изображённые фигуры персонифицируют три поколения аристотелизма, широко распространённого в мире, то есть новую гуманистическую философию, аввероизм арабского толка и аристотелевскую схоластику.

По другим версиям, на картине изображены три «реальных» философа — Региомонтан, Птолемей и Аристотель; назывались и другие имена мыслителей прошлого. С опорой на апокрифический комментарий Евангелия от Матфея выдвигалось также предположение, что на картине изображены три волхва на холме, ожидающие появления Вифлеемской звезды, а самый молодой из них, сидящий на камне, держит в руках что-то вроде циркуля или астролябии. Стоит обратить внимание на пейзаж картины с нагими деревьями в преддверии Рождества.

Имеется также версия, что фигуры представляют собой три монотеистические религии. Их расположение перед входом в пещеру (которая занимает более трети картины) упоминается в VII книге «Республики» Платона.52

Неизвестно, как сам автор назвал свою работу, но, по всей вероятности, при её написании он не переставал думать о Леонардо, который не обошёл его своим вниманием, что было лестно молодому художнику. Ему вспомнились также лекции Эразма Роттердамского, на которых он успел побывать вместе с друзьями, и слова Эразма о вере и безверии в жизни каждого человека. Особенно запомнилась максима о том, что жизнь есть действо, а без оного — это всего лишь её тень.

Следует учесть ещё одно обстоятельство, которое широко обсуждалось в общественных кругах. В 1478 году в Венеции был опубликован и выдержал несколько изданий труд Джованни Сакробоско «Sphaera Mundi» (задолго до теории Коперника!), а в конце столетия математики Джованни Монтереджо и Джован Баттиста Абьозо выпустили там же свои работы по астрономии. Согласно их расчётам и выкладкам, с октября 1503-го по июнь следующего, 1504 года в созвездии Рака должно наблюдаться сближение Сатурна с Юпитером и Марсом, что предвещало катастрофы и войны. Это предсказание частично сбылось, и на Апеннинском полуострове не затухал пожар войны.

Отвлечёмся от астрономии и рассмотрим композицию картины, на которой три фигуры на фоне мирного сельского пейзажа расположились на каменистом уступе, образуя некую триаду. Её вершиной служит высокорослый босой человек средних лет в чалме и ярко-красной тунике; правее стоит седобородый старец, закутанный в охристо-коричневый плащ, в руках которого развёрнутый свиток с еле различимыми буквами и цифрами. Замыкает триаду сидящий слева на камне кудрявый юноша в светлом хитоне и зелёном плаще, который дан в профиль. Он увлечённо вглядывается в окружающую природу, держа в руках что-то вроде циркуля и астролябии. В нём, по всей вероятности, запечатлён один из первых владельцев картины Таддео Контарини, за которым закрепилось прозвище «губошлёп». Впрочем, он особо не обижался на это, дорожа дружбой.

Как показал радиографический анализ, в образе старца первоначально был запечатлён легко узнаваемый Моисей, а цифры на свитке указывают на полное затмение Луны, произошедшее весной 1504 года, что даёт также примерную дату завершения картины.

Взоры трёх персонажей устремлены в разные стороны друг от друга. Человек в чалме делает попытку приблизиться к могучему старцу, но в полушаге от него замирает. Как и в других работах Джорджоне, здесь запечатлён лишь миг.

Оставим в стороне вопрос о том, кто изображён на этой полной загадок картине, и сосредоточимся на её живописном решении. При первом рассмотрении полотна поражает богатство его цветовой палитры с тончайшей градацией цветовых переходов, что так характерно для лучших произведений венецианской живописи.

Но этим не исчерпывается очарование картины. Снова поражает качество живописи, игра света и тени, мягкость в изображении лиц. Радиография подтвердила легенду о том, что Джорджоне никогда не прибегал к предварительному рисунку, а писал прямо в цвете и вносил правку — например, в одеяние фигур, или дополнял картину новыми деталями, которые писались по существующему живописному слою. Всё это делалось им по наитию, исключая чьи бы то ни было подсказки или советы.

Прежде чем оказаться в венском Музее истории искусств, картина переходила от одного владельца к другому. Так, в 1638 году английский посол в Венеции лорд Б. Филдинг приобрёл целую коллекцию картин у патриция Б. Делла Наве. В изданном каталоге художественных ценностей под номером 42 фигурирует картина Джорджоне «Астрономы и геодезисты».

Лет десять спустя коллекцию перекупил австрийский эрцгерцог Леопольд Вильгельм. На сей раз в списке новых приобретений за номером 142 картина названа «Ландшафт с тремя математиками».53

Посмертная слава Джорджоне была столь велика и бесспорна, что повсеместно возникал ажиотаж вокруг его имени. Не повезло даже Джованни Беллини, чей поздний шедевр «Священная аллегория», или «Озёрная Мадонна», задуманный в духе христианской религиозной медитации, долгое время приписывался Джорджоне. В 1793 году «Озёрная Мадонна» из частных собраний попала в Уффици, где уже находились картины Джорджоне «Испытание огнём Моисея», «Суд Соломона» и «Воин с оруженосцем» (так называемый портрет Гаттамелаты), а по соседству во дворце Питти висела его картина «Три возраста», или «Урок пения». Оказавшись в таком впечатляющем окружении, «Озёрная Мадонна» окончательно была определена экспертами как работа Джорджоне. Его «Юдифь» постигла та же судьба: долгое время она приписывалась Рафаэлю, и понадобились годы, чтобы установить истину…

Самое первое впечатление от многофигурной композиции «Озёрной Мадонны» — это её загадочная недосказанность, пронизанная поэзией. Написанные фигуры как бы растворяются в ауре поэтичности, исходящей от поблёскивающих поодаль «летейских вод», за мраморной балюстрадой переднего плана, а над всем этим — небо с золотистыми облаками.

На высоком троне под балдахином восседает Мадонна, написанная в профиль со сложенными руками и опущенной головой, словно читающая молитву. Среди святых выделяется статная фигура обнажённого Себастьяна, пронзённого стрелой. Посреди террасы стоит кадка с деревом с золотыми яблоками, символизирующим Христа. Здесь же резвятся младенцы. Опершись на мраморное ограждение, апостол Пётр глубоко задумался, глядя на резвящихся детишек.

Среди остальных фигур на картине — а это пастухи, крестьянки и домашний скот — вызывает недоумение человек в чалме, покидающий картину, и спускающийся из пещеры отшельник с кентавром.

Принято считать, что поначалу картина была без подписи и даты, хотя очевидно, что написана она в начале XVI века и называлась «Святое собеседование», а затем — «Аллегория милосердия и справедливости» и даже «Рай». Её сюжет, как установил немецкий искусствовед Г. Людвиг,54 был навеян поэмой французского поэта XIV века Гийома де Дегильвиля «Паломничество души», изданной в переводе на итальянский Мануцием. В поэме имеются такие строки:

Стареющему Беллини удалось передать неизбывную склонность к созерцательности, способность охватить одним взглядом множество фигур и предметов, застывших на мгновение в безмолвии на открытой террасе с мраморной балюстрадой и полом, выложенным цветными плитками в чисто венецианском стиле.

В сдержанном колорите написаны скалистые горы, зияющие темнотой пещеры и крепостные сооружения. Поражает удивительная прозрачность далей. А всё это было так характерно для стиля и палитры Джорджоне, что и ввело в заблуждение многих искусствоведов, которые находились под воздействием магии его искусства.

Но дотошному Кавальказелле всё же удалось установить истину и вернуть авторство загадочной картины Беллини. Он же отметил, что бытовавшему повальному заблуждению удивляться не приходится, поскольку на какое-то время Джорджоне действительно стал alter ego своего великого учителя, и это сильно ощущается в его «Трёх философах». Честь и хвала старине Кавальказелле!