Дикарь

Я плакал, умолял и ругался последними словами.

Сквозь слезы все вокруг казалось размытым пятном. Казалось, что этот кошмар длится уже несколько часов. Я страстно желал поменяться с ней местами, ведь она выглядела такой красивой и беспомощной, что мое сердце разрывалось на части, когда я видел, как Уиттл стегает ее. При каждом ударе она дергалась, подпрыгивала и вскрикивала. Даже в неверном свете лампы я мог разглядеть красные полосы на ее спине и бедрах. Несколько раз она теряла равновесие, и ее слегка придушивало, пока ей не удавалось нащупать пол.

Когда Уиттл в последний раз опустил руку, я было подумал, что он закончил с Труди, но нет. Он развернул ее и принялся избивать ее спереди, нанося удары ремнем по лицу, рукам, грудям и животу.

Наконец он снова подпоясался.

Труди повисла, обмякнув и скуля, вся в трясучке, перебирая ногами, чтобы не упасть.

Когда ремень был застегнут, он осклабился и подмигнул мне:

— А теперь моя любимая часть.

Он приблизился к Труди, взял ее за бока и принялся облизывать ее.

— Нет ничего лучше вкуса крови, — сообщил он.

Много времени провел он, облизывая ее с ног до головы, спереди и сзади. Затем он повалился к Труди на кровать, накрылся одеялом и сказал:

— Сладких снов, друзья мои.

[1] Туги (от англ. Thuggee, в свою очередь, от хинди, thag, вор) — средневековые индийские бандиты и разбойники, посвятившие себя служению Кали как богине смерти и разрушения. Современное слово thug (бандит) происходит именно от названия этой секты.

Глава 9

ДОЛГАЯ, ТОМИТЕЛЬНАЯ НОЧЬ

Я не мог поверить, что Уиттл собирается оставить Труди связанной. Я думал, что он еще встанет, причем скоро, и развяжет ее. Но этого не произошло. Вскоре он завернулся в одеяло Труди и захрапел.

Холод и качка не давали Труди ни единого шанса пережить эту ночь. Вопрос состоял лишь в том, замерзнет она насмерть или повесится.

Неужели Уиттлу наплевать? Даже если ее жизнь ничего для него не значит, в конце концов, ее стоило оставить в живых хотя бы ради того, чтобы сохранить влияние на Майкла. Опять же, для подобного чудовища убить ее таким способом, вместо того, чтобы разделать ножом, означало упустить массу удовольствия. Бред какой-то.

Ладно, никак не разберешь, что в голове у эдакого безумца.

Я оставался в кровати, прислушиваясь к его храпу, и не отрывал глаз от Труди. Рыдания ее понемногу затихали. Она стояла, расставив ноги и слегка согнув их. Ступни шаркали по полу, пол, шатаясь, пытался свалить ее с ног. На лицо ее ложилась тень, так что я не мог сказать, смотрит ли она на меня.

Но она, должно быть, подозревала, что я на нее гляжу, и все время держала руки внизу, как будто опасаясь, что я подсмотрю, что у нее между ног.

Попади я в такую ситуацию, то держал бы веревку над головой, и пусть смотрят сколько душе угодно.

Она могла бы и не тратить время на пустые усилия, так как я все видел каждый раз, когда яхта делала крен, а она ничего не могла с этим поделать, кроме как вздернуть руки вверх, чтобы не споткнуться. Я не видел ничего, кроме кустика волос, и мне было больно смотреть, как глубоко, судя по всему, врезается в ее тело веревка.

Зрелище это совершенно не вызывало моего вожделения, как и вид ее грудей, что отчетливо тряслись и колыхались.

Было время, когда я ужасно желал возможности подсмотреть, что там у девочек под платьем. Мысли о том, как это все может быть и каково это — потрогать эти места, доводили меня до умопомрачения.

Я думаю, Сью-потаскушка немало приложила руку к тому, чтобы разжечь во мне аппетит к подобным вещам, но все испортила Мэри (точнее, то, что с ней сделал Уиттл). А теперь Труди стоит здесь в чем мать родила и так близко, что можно протянуть руку и коснуться, а я был не более взволнован, чем если бы это был мужчина.

Странно было думать о таком, когда она стояла тут привязанная. Но говоря по правде, я ощущал себя обманутым. Зная, что от созерцания Труди испытывал бы чувство вины, я все же понимал, что это было бы совершенно естественным.

Возможно, для любования ею мне было слишком паршиво. Лицо и голова болезненно пульсировали после взбучки, что задал мне Уиттл. А может, это было связано с тем, каким мучениям он подверг Труди — из-за меня.

Я подозревал, что свою роль сыграло и то, и другое, но главным образом — то, что Уиттл сотворил с Мэри. Она стала первой девушкой, которую я видел обнаженной, и зрелище было не для слабонервных. Я начал подумывать, что Уиттл внушил мне отвращение к женщинам навечно.

И я возненавидел его за это. Не то чтобы мне не хватало причин ненавидеть это грязное животное, но всплеска ненависти и-за того, что он лишил меня удовольствия от женщин, было достаточно, чтобы я потерял всякую осторожность.

Я сбросил одеяло и уселся на кровати.

— Что ты делаешь? — прошептала Труди.

— Тссс.

Не то чтобы я опасался, что Уиттл услышит ее сквозь свой храп.

Когда я спустил ноги на пол, Труди изо всех сил замотала головой.

— Лежи, где лежишь.

— Он убьет нас обоих, если я не убью его.

— Ты его не убьешь.

— Я перережу ему глотку его же собственным ножом, он и проснуться не успеет.

— Если ты слезешь с койки, я закричу.

— Да что с тобой такое?

— Ты посмотри, что он уже сделал со мной из-за твоей дурости. Это не тебя связали и отлупили.

— Я очень жалею, что не меня. Честно.

— Но не тебя. Если ты попробуешь напасть на него снова, нечего и говорить, что он сотворит со мной.

— Ничего не сотворит, если выживет, конечно.

— Ляг и замолкни. Богом клянусь, я закричу, если ты не угомонишься.

Что ж! Я растянулся на кровати и снова укрылся одеялом.

— Если бы ты не заставила связать тебя по новой, — пробормотал я, — мы бы его задушили. Теперь все было бы кончено, и он бы не мучил тебя вот так. Мы бы уже плыли в Лондон.

— Заткнись и спи.

— Молчу-молчу.

— Спи-спи. Хватит на меня пялиться.

— Я просто наблюдаю за тобой.

— Знаю я, что ты делаешь. Ты ужасный и гадкий. А теперь прекрати и отвернись к стене.

— Ну уж нет, мэм, извиняюсь. Если не желаешь, чтобы я видел тебя спереди, можешь повернуться.

Я не понимал, почему она сама до этого не додумалась.

— Если хочешь знать, мне нужно видеть лампу. — Она стояла у двери за изножьем моей койки. — Глядя на нее, мне проще держать равновесие.

— Ладно, стой как стоишь. Можешь не переживать, я особенно видом не наслаждаюсь.

Она пробормотала:

— Животное.

И смолкла.

Я не сводил с нее глаз. Она продолжала переступать с ноги на ногу. Казалось, она заранее знала, в какую сторону качнется пол в следующий момент, и успевала переступить с ноги на ногу заблаговременно. У нее здорово получалось, однако я сильно сомневался, что она сможет продержаться всю ночь или хотя бы до того момента, как Уиттл проснется и развяжет ее.

Я мог видеть, как ее донимал холод. Она покрылась мурашками и вся дрожала. Время шло, дрожь усилилась до того, что Труди уже всю трясло. Зубы выбивали барабанную дробь. Она извивалась всем телом, словно танцовщицы из арабского гарема, о которых я когда-то читал. Затем она стала дергаться похлеще любой танцовщицы. То, как она дрожала, дергалась и тряслась, делало ее похожей на марионетку, кукловода которой внезапно хватил судорожный паралич.

Внезапно судно ухнуло носом вниз, и Труди сшибло с ног. Она завалилась назад, но петля удержала ее. Захрипев, она вскинула связанные руки и схватила веревку на уровне лица, кренясь при этом к полу. В тот момент, когда она уже почти обрела равновесие, очередной вираж судна снова сбил ее с ног.

А Уиттл знай себе храпел.

Я бы мог разбудить его криком, но решил, что он просто оставит ее болтаться.

Я свалился с кровати, угодив связанными ногами прямо в рагу. Приложился об пол я довольно сильно, но это меня не остановило. В мгновение ока я встал на карачки и торопливо пополз к Труди. Будучи связанным, я не знал, как мне помочь ей.

Тем не менее, получилось так: я залез ей прямо под дрыгающиеся ноги. Отвесив мне несколько пинков, она перестала сучить ногами и воспользовалась моими плечами в качестве опоры. Я нырнул вперед, оттолкнул ее ноги назад, и вскоре Труди вновь обрела равновесие. Она кашляла и хватала ртом воздух, но я убедился, что она больше не задыхается.

Она стояла, трясясь и тяжело дыша, и с такой силой сжимала коленями мою голову, что я опасался, как бы не треснул череп.

— Отпусти, — прошептал я.

— Я упаду. — Голос у нее был плаксивый и испуганный.

Кто-то засмеялся. Это был не я. И не Труди.

— Уиттл! — закричал я. — Помоги!

— Это было чудесное зрелище. Мне бы не хотелось его портить.

Неужели он вовсе не спал, и храп был просто уловкой?

— Развяжи ее, черт тебя раздери!

— Пожалуйста! — прорыдала Труди.

— Вы и без меня неплохо справляетесь. Продолжайте в том же духе.

Я ругался нехорошими словами, Труди продолжала его умолять. Уиттл смеялся, явно довольный собой. Однако в конце концов он, должно быть, утомился от наших мольб, так как сказал:

— Сейчас же прекратите молоть ерунду, или я выйду из себя!

— Отпусти ее наконец! — потребовал я.

Я услышал громкий хлопок. Труди вскрикнула, дернулась и чуть не размозжила мне череп. Затем она зарыдала в голос.

После этого мы оба наглухо замолчали.

Мы остались в том же положении. Со связанными руками и ногами я был не очень устойчив. То, что Труди держала меня ногами за голову, помогало мне не завалиться набок, а я не давал ей упасть назад или вперед. Тот еще расклад, но в общем и целом он работал.

Время от времени мы все-таки падали, и тогда Труди начинала задыхаться, пока я не водворял свои руки и ноги на место, а она по новой не вцеплялась мне в голову.

Я трясся от холода, так что приходилось держаться изо всех сил, чтобы оставаться в том же положении. Каждый мой мускул ходил под кожей ходуном. Не знаю, как люди работают до седьмого пота на холоде, но я убедился, что этот самый пот отлично схватывается на воздухе, отчего чувствуешь себя покрытым ледяной коркой.

Как было бы чудесно отползти к своей кровати и забраться под одеяло. Ничто не мне это сделать, кроме того, что Труди не протянет и пяти минут, если я брошу ее поддерживать.

Мне стало до того худо, что уж подумывал, не плюнуть ли на все и оставить ее болтаться в петле. Уиттл ведь непременно убьет ее, рано или поздно. Повесившись сегодня, он избежит куда худшей участи в будущем.

Рад сообщить, что все же не обдумывал это всерьез.

Я держался.

Мало-помалу холод и боль перестали ощущаться. Я вообразил, будто нахожусь дома, в постели, в безопасности и уюте. Я даже слышал, как в соседней комнате мелодично играет на своей скрипке матушка.

Очнувшись, я было подумал, что и в самом деле дома, так как согрелся одеялом. Но мягкое покачивание судна вернуло меня в реальность. Я открыл глаза, увидел дневной свет и почувствовал желание умереть. Как я ни надеялся спасти Труди, должно быть, я потерял остатки рассудка и забрался на койку, оставив ее болтаться. Я предал ее. Я убил ее.

Я не мог взглянуть в ту сторону, не хотел видеть несчастную Труди, висящую на конце веревки.

Затем я обратил внимание на то, что больше не связан.

Удивленный, я зашевелился и повернул голову. Труди больше не болталась на веревках, а лежала, растянувшись на койке, прикрыв лицо одеялом. Кожа ее была мертвенно-бледной, за исключением синяков и красных ссадин от уиттловского ремня. Глаза были закрыты, но двигались под веками, из чего я заключил, что она не умерла.

В общем это было настолько радостное зрелище, что я буквально прослезился. В конце концов, я не дал ей умереть, и Уиттл тоже. В какой-то момент ночью он, должно быть развязал ее и уложил нас обоих по кроватям. Вряд ли из сострадания. Этого чувства он был лишен совершенно. Просто ему было бы не с руки, если б мы двинули кони в самом начале путешествия.

Ни на одной из кроватей его не было, и я решил, что он предоставил нас самим себе.

Я повернулся на другой бок, передернувшись и застонав от боли во всем теле, и увидел, что он действительно убрался, даже не потрудившись захлопнуть за собой дверь. На полу между нашими койками валялась ночная сорочка Труди и все было залито остатками жаркого — засохшая лужа подливы и куски мяса, картошки и овощей.

При виде всей этой еды у меня заурчало в животе.

Я слез с кровати. Колени немилосердно болели. Свежий воздух студил меня, но было гораздо теплее, чем прошлой ночью. Я подобрал кусочки мяса, картошки и моркови и запихал их в рот. Они были холодные. Вкус был вполне ничего, хотя мне и пришлось изрядно поработать челюстями, прежде чем я смог их проглотить.

Съев несколько пригоршней, я вспомнил о Труди. Она не успела съесть много, прежде чем я набросился на Уиттла, и я подумал, что она голодна не меньше моего.

Я сгреб с пола немного пищи и потащился к ней.

Она выглядела так безмятежно, что мне очень не хотелось ее будить. Тем не менее, ей необходимо поесть, а такого шанса может больше и не представиться.

— Труди, — прошептал я, наклонившись к ней. — Труди, проснись.

Веки ее сжались плотнее, так, словно просыпаться ей категорически не хотелось. Затем ее лицо сморщилось, и она тихонько захныкала.

— Уиттла здесь нет, — сказал я.

Она открыла глаза и уставилась на меня.

— Ты, наверное, хочешь покушать, — продолжал я, поднимая сложенные ладони так, чтобы она могла видеть пищу.

Она взглянула на нее, но не пошевелилась.

— Я приберег это для тебя.

— Где он? — проговорила она тихим, скрипучим голосом.

— Надеюсь, что он отправился к дьяволу, но сдается мне, что всего лишь в соседнюю каюту. Ты развязана?

Она слабо кивнула.

— Значит, можешь усесться и поесть.

— Отвяжись. Оставь меня в покое.

Да, она снова стала самой собой, снова раздавала приказания. Только теперь за ними не слышалось прежней бравады.

Одной рукой я взял кусочек мяса и поднес к ее губам. Она сомкнула рот и помотала головой. Я повозил мясом по ее губам.

— Прекрати.

Это прозвучало так жалобно, что я отступился. Но затем она высунула язык, чтобы облизать губы, и должно быть, вкус ей понравился. Она открыла рот, и я положил туда мясо. Она долго и усердно жевала его, делая страшное лицо в попытке проглотить.

— Если хочешь еще, тебе лучше сесть, — сказал я.

Она перевернулась на бок и приподнялась на локте, а другой рукой придерживала одеяло, прикрывая грудь. Вид у нее был весьма плачевный. Плечи и неприкрытая часть груди были гладкими и сливочно-белыми, однако ремень Уиттла оставил на них лиловые, почти черные синяки, рубцы и полосы с потеками засохшей крови. Шея у нее была нещадно ободрана петлей. Она покраснела и сочилась кровью. Колени мои выглядели примерно также, совсем как прошлым летом, когда в погоне за Типпером Биксли по Мэрлибон-Хай-Стрит я навернулся и жестоко разодрал их. Они потом покрылись коркой, которая сошла только к началу учебного года.

Запястья Труди тоже были натерты и в синяках, хоть и не так сильно, как шея.

Я хорошенько рассмотрел ее, пока засовывал пищу ей в рот. Я и сам-то не был как огурчик, но от того, что случилось с Труди у меня защемило сердце. Мне было жаль ее. Но больше всего меня терзало чувство вины, словно все это сделал именно я — сам подвесил ее и сам порол ее ремнем.

— Я больше не позволю ему мучить тебя, — произнес я.

Она сглотнула и посмотрела мне в глаза. На ее лице я видел лишь усталость и боль. Она не произнесла ни слова, не распоряжалась, не бранила меня.

Это было просто ужасно.

Уиттл не убил Труди, но точно лишил ее силы духа.

Проглотив последний кусок вчерашнего жаркого, она легла на спину, натянула одеяло до подбородка и уставилась в потолок.

— Все будет хорошо, — пообещал я ей.

Я знал, что это ложь. И она, без сомнения, тоже знала. Однако она ничего не ответила, так и продолжала лежать, вперившись в потолок.

Вернувшись на свою койку, я облизал соус с рук. Затем потратил некоторое время, облизывая запястья, ободранные не хуже, чем у Труди.

Я немного поразмыслил над новой попыткой одолеть Уиттла, но вспомнил, что он сотворил с Труди после моего последнего нападения.

Если я накинусь на него и снова не добьюсь успеха, отвечать придется ей.

Я решил бросить эту затею и вести себя тише воды, ниже травы.

Думаю, я потерял не меньше силы духа, чем Труди.

Глава 10

К НАМ ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ ПАТРИК

Вскоре явился Уиттл с охапкой одежды в руках. Дверь он оставил открытой.

— День добрый, друзья мои, — провозгласил он с завидной бодростью. — Не сомневаюсь, что вы превосходно выспались.

С этими словами он стал разбирать принесенную кучу, швыряя одежду и обувь к нам на койки.

— Какое-то время вы будете свободны, как птицы, — сообщил он. — Мы причалили в Плимуте, и я послал Майкла на берег за всем необходимым.

Он стоял спиной к двери, наблюдая, как мы одеваемся. Он принес плотные свитера для каждого из нас, брюки персонально для меня, панталоны и юбку для Труди, а также чулки и туфли. Одежда оказалась мне велика. Я решил, что она принадлежала либо Майклу, либо покойному отцу Труди, и надеялся, что все-таки Майклу. Мысль о том, чтобы носить брюки покойника пришлась мне совсем не по нраву. Почему Уиттл не вернул мне мои собственные брюки, которые были бы как раз впору, не знаю. Я решил не искушать судьбу, задавая этот вопрос.

Он смотрел, как я затягиваю ремень:

— Если надумаешь задушить меня вот этим, позволь напомнить, чем закончилась твоя предыдущая затея.

— Не беспокойся, — сказал я. — Больше не нападу.

— Не говоря уж о тебе, Труди это дорого обойдется. — Он выразительно похлопал по рукояти ножа, висевшего на бедре.

Труди смогла одеться самостоятельно, но осталась сидеть на койке, даже когда Уиттл велел ей встать. Он поднял ее сам. Она прихрамывала и постанывала, когда он провел ее мимо меня. Я вышел из каюты вслед за ними.

Пропустив ее в гальюн, он запер дверь, и мы с ним остались ждать в узком коридорчике. Я заметил, что он сменил повязку. Новая была белой и свежей, без просочившейся и засохшей крови.

— Я так понимаю, ты уже достаточно большой, чтобы увлечься Труди, — сказал он.

— Я просто не хочу видеть ее страданий, вот и все.

— Какой галантный юноша. Я впечатлен тем, как ты старался спасти ее от повешения прошлой ночью.

— Мог бы и помочь.

— Оно конечно, но уж больно забавно было за этим наблюдать.

— Мы могли погибнуть.

Он засмеялся и похлопал меня по плечу.

— Ни в коем случае, мальчик мой. Никто не умрет, пока я капитан «Истинной Д. Лайт».

Труди наконец вышла и настала моя очередь. Я оглядел себя в зеркале над умывальником. Видок у меня был, конечно, ужасный, все лицо распухло, потемнело от синяков и было покрыто запекшейся кровью. Я смыл кровь и присел по-большому. Этой возможности я был лишен с того момента, как покинул Уайтчепел. Две ночи назад? Три? Сидя здесь, я сообразил, что совершенно не представляю, сколько времени провел на борту яхты. Двое суток — это как минимум, но еще какое-то время я мог провести во сне или без сознания. Несмотря на то, что ел я очень мало и все это время ничего не пил, посещение туалета оказалось весьма продуктивным.

Справив свои дела, я вышел из туалета и с удивлением обнаружил, что Труди и Уиттл куда-то ушли. Заглянув в дверной проем, я обнаружил их в дальнем конце каюты, существенно большей чем та, где мы были до сей поры заключены. Я пришел к выводу, что это и есть кают-компания, о которой прошлой ночью упоминала Труди.

По обеим сторонам кают-компании находились койки, выглядевшие пошире, чем наши. На одной из них явно кто-то переночевал. Без сомнения, на ней спал Уиттл, после того, как уложил нас с Труди обратно на постели.

Еще там имелись застекленные шкафчики, стулья, стол и даже газовая горелка, из-за которой в этой части судна было существенно теплее. Сквозь иллюминаторы я мельком заметил другие суда, пришвартованные рядом. Мысли о побеге всколыхнули мое сердце, но я отогнал их прочь, с ужасом представив, что будет с Труди, если я вызову малейшее подозрение или гнев Уиттла.

Я присоединился к ним на кухне — или камбузе, как называла это место Труди. Помещение было таким же широким, как и кают-компания, но не настолько длинным. В дальнем его конце несколько ступенек вели к запертой двери.

Камбуз был оборудован плитой, раковиной с водяными насосами, кухонными столами и шкафчиками. Пока Труди возилась у плиты, жаря яичницу с ветчиной, Уиттл присел за маленький столик.

Он жестом приказал мне сесть напротив. Я так и сделал.

— Мне бы чайку, — заметил он.

Я плеснул ему чая из чайника, стоявшего на столе, и взглянул на чашку передо мной.

— Угощайся, Тревор.

Я налил горячего чая и себе, после чего посмотрел на Уиттла.

— Если бы я знал, что нам предстоит это маленькое приключение, — проговорил он, — мне бы стоило попросить Элсворта присоединиться к нам. Тем не менее, боюсь, я вынужден буду обойтись без его услуг. Славный малый этот Элсворт. Что с ним будет? Я даже не нашел возможности дать ему рекомендации.

— Мы вернемся за ним?

Уиттл рассмеялся:

— Это вряд ли.

— Уверен, что не хочешь вернуться домой?

— Твоими стараниями это стало для меня невозможным, — сказал он и коснулся повязки в том месте, где должен был находиться нос. — Кроме того, сердце мое давно отдано Америке.

— Почему?

— Это место как раз для джентльмена с моими наклонностями. В частности, Дикий Запад, понимаешь? При известном везении я мог бы поставить свои разрушительные таланты на службу аборигенам, краснокожим. Их крайне интересуют всевозможные увечья и пытки. — Уиттл поставил чашку и наклонился ко мне; его глаза сияли. — Насколько мне известно, они не только снимают скальп со своих жертв, но и обдирают с них кожу заживо, расчленяют… о, дикари знают толк в развлечениях! — Он промокнул губы салфеткой. — Возможно, я примкну к банде дикарей-налетчиков и научу их парочке новых трюков.

— А возможно — сам лишишься скальпа.

На это он опять рассмеялся.

— Ах, Тревор, ты великолепен. Человек бесконечно остроумный[1].

Я не придал большого значения этой отсылке к Йорику. В конце концов, тот был уже мертв, всего лишь череп, когда Гамлет изрек свое замечание на его счет. Тем не менее, решил я, мне повезло, что Уиттл находит меня столь забавным. Это могло сберечь мне жизнь, по крайней мере на время путешествия.

Труди принесла завтрак и уселась рядом, присоединившись к нам. Некоторое время мы ели в молчании. Было здорово вонзать зубы в горячую яичницу с ветчиной. Труди же еле ковыряла свою порцию. Она выглядела такой же усталой и насупленной, как и когда я только ее разбудил.

— Отчего ты такая подавленная? — наконец спросил у нее Уиттл.

Она не отвечала, продолжая смотреть в тарелку и возя по ней кусочек яичницы.

Уиттл улыбнулся ей. И воткнул вилку ей в руку.

Она вздрогнула и глаза ее наполнились слезами.

— Отвечай, когда с тобой разговаривают.

Она закивала.

— Я так понимаю, наше путешествие не доставляет тебе удовольствия?

— Я… я себя неважно чувствую.

— Ты должна больше заботиться о себе.

— Вы собираетесь убить меня.

— Нет, конечно. Боже упаси! Боже упаси, — повторил он и подмигнул мне. — Даже если у меня возникнет желание — как бы получше выразиться? — нарезать твою сладкую плоть, что ж, я буду обязан ему воспротивиться. Я уже объяснял, сколь важно это для успеха нашего рискованного предприятия. Мне нужно держать Майкла в узде, разве вы забыли? Теперь у нас есть крепкий парень, — добавил он, оборачиваясь ко мне. — Сомневаюсь, чтобы Майкл хоть раз сомкнул глаза с тех пор, как мы отправились в плавание, и уверен, что это не слишком легкая задача — вести яхту в одиночку. В общем и целом, он себя неплохо зарекомендовал. И, не в пример некоторым, до сих пор не давал мне повода осерчать.

Когда мы покончили с завтраком, Уиттл загрузил нас работой. Я накачал ведро морской воды через камбузную раковину и отправился оттирать жаркое с пола в нашей каюте. Пока я был занят этим, Труди мыла посуду.

Мытье полов не заняло много времени. Уиттл вынес ведро наверх, затем поднялся по лесенке и вынес его через дверь в задней части камбуза. Затем он спустился обратно и приказал Труди испечь несколько караваев.

— Кое-кто сегодня вечером составит нам компанию, — сообщил он ей.

Я заметил некоторое оживление в ее глазах.

— Майкл будет ужинать с нами?

— Не только Майкл. Он должен вернуться с каким-нибудь опытным матросом.

Я очень надеялся, что он вернется с отрядом констеблей. Или хотя бы с припрятанным револьвером.

— По правде говоря, он уже вымотался донельзя. Я решил, что было бы верхом глупости пересекать океан без дополнительной пары рук.

— Это и так верх глупости, — сказал я.

Как обычно, он засмеялся.

— Мы все окажемся в рундуке Дэйви Джонса[2].

— На дне морском, если вспомнить старика Шекспира[3]?

— Смейся-смейся. Ты запоешь по-другому, когда мы перевернемся вверх тормашками или налетим на айсберг.

— Надо плыть южным путем, — сказала Труди, впервые проявив некоторый интерес к происходящему. Вероятно, мои слова о утоплении встревожили ее.

— Южным путем? — переспросил Уиттл.

— Вместо того, чтобы плыть на запад, нам следует взять курс на юг, к Канарам.

— Шутовство одно. — Он взглянул на меня, но я сделал вид, что не заметил его подначки.

— Сейчас лучшее время года для такого путешествия, — продолжала Труди. — Во время плавания будет стоять прекрасная солнечная погода, и всю дорогу нам будут благоприятствовать пассаты и попутные течения.

— Всю дорогу докуда, позвольте осведомиться?

— До Вест-Индии.

— Мне ни к чему Вест-Индия. Канары тоже ни к чему. Канары! Если я не даром учился в школе, эти острова лежат у побережья Африки! К тому же, там заправляют проклятые испанцы. Правильно, Тревор?

— Лорд Нельсон[4] лишился там руки, — заметил я.

— Вот видишь? Англичанину там не место. Я туда ни ногой.

Труди почла за лучшее не спорить с ним. Она достала муку и принялась за хлеб. Уиттл остался с ней.

Я отправился в кают-компанию. Там была небольшая библиотека. Я обнаружил сборник рассказов Эдгара Алана По, уселся поудобнее и попытался погрузиться в чтение. Не тут-то было. Проведя день или два в плавании по суровым водам Ла-Манша, я не обнаружил ни малейших признаков морской болезни, но даже при небольшой качке попытки удержать взгляд на строчках ставили под угрозу съеденный мною завтрак. Мало-помалу я сдался.

Так я и сидел, погруженный в горестные раздумья. Вкусный запах пекущегося хлеба донесся до меня и наполнил такой тоской по дому, что я едва не заплакал. Через некоторое время мимо, пошатываясь, прошла Труди. Не взглянув на меня, не проронив ни слова, она прошла прямиком в каюту и повалилась на койку. Уиттл сходил наверх и долго возился там с чем-то, потом снова поспешил вниз. Заперев Труди в каюте, он обратился ко мне:

— Пойдем. Майкл возвращается.

Вслед за ним я прошел через камбуз, поднялся по лесенке и вышел на корму. Краем глаза я заметил штурвал и множество приборов, однако рассматривать их внимательнее не стал. Взгляд мой был прикован к гавани. Вокруг стояли на якоре всевозможные суда и суденышки, многие настолько близко, что до них можно было быстро добраться вплавь. Берег, с причалами, базарами и людскими толпами, находился не более чем в четверти мили от нас. Вода казалась свинцово-серой, холодной, но спокойной.

Меня так и тянуло сигануть за борт, я нисколько не сомневался, что сумею сбежать. Я избавлюсь от Уиттла на веки вечные, не придется мне тонуть в Атлантике, я отыщу дорогу домой, окажусь в безопасности, и матушка будет плакать от счастья, когда я вернусь.

А Уиттл, скорее всего, вскроет Труди ножом.

Я пообещал себе, что все равно сбегу, рано или поздно.

Но если он убьет ее из-за меня… С этим я примириться не мог.

Кроме того я рассудил, что рано или поздно, так или иначе, найду способ ее спасти. Если же я спрыгну с яхты, у меня ничего не выйдет.

Все это пронеслось у меня голове, когда я вместе с Уиттлом стоял на корме, дожидаясь идущего к нам ялика.

На борту было двое, стало быть Майкл нашел себе помощника для путешествия. Плечистый парень сидел ко мне спиной. Шов его свитера разошелся сзади, на рыжей всклокоченной шевелюре красовалась лихо заломленная твидовая кепчонка.

Его спутник застыл на корме, повесив голову. Я решил, что это, должно быть, Майкл, потому как вид у него был понурый и несчастный.

Помимо огромного брезентового мешка, лодка была загромождена всевозможными бочонками, связками, ящиками и мешочками.

— Эгей! — окликнул их Уиттл. Этот возглас заставил Майкла поднять голову. Он взглянул на нас. Лодка находилась еще довольно далеко, но не настолько, чтобы я не мог разглядеть его унылую и скорбную физиономию. Он что-то сказал гребцу. Парень оглянулся через плечо, и оказалось, что он явно моложе Майкла и едва ли больше чем на пару лет старше меня. Лицо у него было розовое, с широким носом и массивной нижней челюстью.

— Он нанял проклятого ирландца! — проворчал Уиттл.

— А может, этот парень француз, — возразил я.

Он поглядел на меня.

— Уж всяко лучше, чем ирландский дуболом, черт его дери!

Как только лодка подплыла совсем близко, мы бросили концы Майклу и его напарнику. Вскоре ялик был аккуратно принайтован[5] к нашей яхте.

Ирландец улыбнулся и приложил палец к козырьку кепки.

— С кем имею честь? — с нескрываемым раздражением спросил Уиттл.

— Патрик Долан, сэр, — отвечал парень.

Переведя взгляд на Майкла, Уиттл поинтересовался:

— Ты что, не мог найти взрослого мужика?

— Он опытный моряк, — устало пояснил Майкл. — И хочет попасть в Америку.

— Ежели ищете крепкого, трудолюбивого матроса, сэр, то никого лучше Долана в этих краях не сыскать.

Уиттл застонал. Но тут же умолк, сообразив, наверное, что настраивать Патрика против себя было бы неразумно.

Оба юноши принялись подавать на борт поклажу, которую мы сваливали на палубе вокруг себя. Всякий раз, возвращаясь к поручням за новым грузом, я бросал взгляд на Майкла. Но так и не увидел у него в руках пистолета, которым можно было бы отправить Уиттла на тот свет, из чего сделал вывод, что либо ему не удалось раздобыть оружие, либо он слишком труслив, чтобы пойти на такой риск.

Я еще лелеял надежду, что он, может быть, поведал Патрику о нашем положении. Скорее всего — ни намеком. Патрик выгружал кладь как ни в чем не бывало, улыбчивый и всецело поглощенный работой.

Когда ялик опустел, мы сбросили за борт лестницу, чтобы Патрик и Майкл смогли забраться на палубу. Затем мы оттащили лодку ближе к носу. Подняв из воды, мы перевернули ее и тщательно закрепили на палубе. Уиттл заставил нас привязать ее прямо поверх носового люка, скорее всего, чтобы помешать Майклу, если ему взбредет в голову открыть люк и вызволить Труди.

Едва ли Майклу хватило бы на это мозгов. Умом он был обделен куда больше, чем все, кого мне доводилось встречать на своем веку.

Боже правый, ничто на свете не могло помешать ему раздобыть на берегу пистолет, пока он закупал припасы и искал матроса! Если бы он это сделал, то всадить свинцовый шар в Уиттла не потребовало бы особой доблести. Этот человек — чудовищный злодей, но все же не настолько, чтобы пуля не уложила его наповал.

Позднее, когда мы вышли в открытое море, и выпала редкая минута, когда волны не пытались нас укокошить, я спросил Майкла, почему он не прихватил в Плимуте пистолет и не нашпиговал Уиттла свинцом.

Он воззрился на меня, точно баран на новые ворота, и выдал:

— Да как-то не задумывался.

Это был не просто трус, но и круглый болван в придачу.

[1] Потрошитель отсылает Тревора к пьесе «Гамлет», а именно к акту V сцене 1.

[2] Дэви Джонс считается злым духом, живущим в море, а его рундук — это океан, принимающий мёртвых моряков.

[3] Отсылка к пьесе Шекспира «Буря», акт I сцена 1.

[4] Горацио Нельсон (1758—1805) — британский флотоводец.

[5] Найтов — верёвка, трос для связывания концов двух или нескольких канатов, а также для крепления шлюпок, подвижных предметов, грузов.

Глава 11

ПАТРИК ДЕЛАЕТ СВОЙ ХОД

К тому моменту, когда мы закончили укладывать инструменты и припасы, наступила ночь. Все это время Труди сидела взаперти. Наконец, Уиттл сходил и отпер ее, так что она смогла приготовить нам ужин.

Что Майкл, что Патрик несколько обалдели, увидев ее. Похоже, до сих пор Патрик не знал, что у нас на борту есть женщина. К ее лицу в синяках и ободранной шее я-то привык, чего нельзя было сказать про ее жениха и ирландца. Мы собрались в кают-компании и зажгли лампы, так что света, чтобы разглядеть ее травмы, было более чем достаточно.

Майкл со стоном бросился к ней и сжал в объятиях. Она гладила его по волосам и плакала.

Патрик смотрел нахмурившись и выглядел растерянным.

Уиттл смотрел ухмыляясь. Не знаю, что его позабавило больше: те двое со своими объятиями или обескураженное лицо Патрика.

Наконец Уиттл сказал:

— Они жених и невеста.

Патрик кивнул.

— А что случилось с леди, вами и Тревором? Один Майкл цел и невредим.

— Со мной случился юный Тревор — сказал Уиттл и прикоснулся к повязке на лице. — А я случился с Тревором и Труди.

Затем он рассказал все. Рассказал без утайки: что он тот самый Джек Потрошитель, косивший ист-эндских шлюх направо и налево; как я напал на него на улице и отрезал ему нос; как мы попали на борт «Истинной Д. Лайт», где он зарезал отца Труди, а ее саму посадил под замок; как Майкл провел нас в одиночку из Лондона в Плимут; как он, Уиттл, одолел меня и Труди, когда мы пытались против него взбунтоваться; как он избил нас; и что целью плавания является Америка, где он, скорее всего, отправится на Дикий Запад, дабы по своему обыкновению резать женщин на манер индейцев.

Патрик сидел, безмолвно внимая его рассказу. Он нахмурился, склонил голову и теребил подбородок, словно на уроке математики, где нужно хорошенько пораскинуть мозгами, если хочешь все верно усвоить.

— Теперь ты все уяснил? — обратился к нему Уиттл.

— Значит ты — тот самый гнусный дьявол, трусливый убийца?

Уиттл ухмыльнулся:

— Точно.

— И ты погубил отца этой бедной леди, ты так жестоко отделал ее своими собственными руками?

— Верно.

— И это ты хотел мне разъяснить? — спросил Патрик, вытаскивая нож. Он сидел на койке рядом со мной, отделенный от Уиттла узким проходом. Само собой, я давно заметил у него нож, но покажите мне моряка, у которого его нет! Уиттл даже не попытался отобрать его.

Со стороны Уиттла выглядело несколько безрассудным признаваться во всех преступлениях вооруженному человеку — даже если тому не больше семнадцати, и он ирландец.

Как только Патрик выхватил нож, мое сердце заколотилось, как бешеное. Майкл и Труди бросили обниматься, целоваться и плакать, так что и они могли наблюдать за происходящим. Что до Уиттла, то он сидел спокойно и даже не потянулся за собственным ножом.

Наставив нож на Уиттла, Патрик помахал им и сказал:

— Ты решил разъяснить все Долану; что помешает ему отправить твою душу в адское пекло, где ее, верно, уже заждались?

— Это будет несложно, правда. Я не намерен причинять тебе вред. Ты, похоже, славный, крепкий малый, и я уверен, что ты прекрасно дополнишь нашу веселую команду. А что до моих преступлений — я не сделал ничего дурного ни тебе, ни твоей родне. Тебя они ничуть не касаются.

— Клянусь всеми святыми, ты странный человек.

— О, признаю. Странный, но не сумасшедший. На самом деле, я совершенно разумен. Вполне рассудителен. Я прекрасно понимаю, что для успеха нашего плавания нужно, чтобы все на борту действовали сообща. Дабы быть в этом уверенным, я буду держать Труди под рукой. Однако, пока у меня не будет с вами проблем, вреда я ей не причиню. По окончании путешествия, я вас троих покину, и мы благополучно отправимся каждый по своим делам.

— А твои дела — проливать кровь несчастных, беспомощных женщин.

— Я на твою дружбу и не напрашиваюсь, просто помоги нам пересечь океан.

— Убей его! — выпалила вдруг Труди.

Я аж подскочил.

Быть может, Патрик уже и сам готовился напасть на Уиттла. А может, был вполне готов убрать нож. Но именно в этот момент Труди закричала «Убей его!» — и Патрик бросился на Потрошителя, метя лезвием ему в горло. С быстротой молнии Уиттл отразил удар, выхватил свой собственный нож и с такой силой всадил Патрику в живот, что тот не устоял на ногах, а кепка слетела с его головы. Патрик издал ужасный хрип. Как только он согнулся пополам, Уиттл вскочил, повис на нем, не давая упасть, и несколько раз провернул нож, заставляя Патрика дергаться и вопить.

Я тоже вскочил, собираясь прийти на помощь, но Уиттл остановил меня одним леденящим взглядом. Кроме того, помочь Патрику я все равно опоздал.

Майкл и Труди даже не шелохнулись. Они так и обмерли, им, похоже, сделалось дурно.

Так что я уселся на место.

— Хороший мальчик, — сказал Уиттл. Продолжая удерживать Патрика, он ударил его ножом еще десять или двенадцать раз. Когда Патрик обмяк, Уиттл уложил его на пол. Кровищи натекло больше, чем я видел в комнате у Мэри. Для Майкла это было слишком. Его вырвало, часть рвоты попала Патрику на голову. Труди же просто стояла и тряслась.

Уиттл поднял с подушки нож ирландца.

— Сволочь неумытая, — сказал он.

Затем он велел мне подать ему пояс убитого. Я склонился над бедолагой. Ремень был весь в крови, и руки мои окрасились красным, но это не слишком меня беспокоило. Мне было ужасно жаль бедного Патрика. Он выглядел таким печальным. В распахнутых глазах застыли недоумение и укор.

Я знал его не больше пары часов, но он мне сразу понравился. Для меня было ясно, что сгубила его Труди, однако я решил не держать на нее за это зла.

Итак, я забрал ремень и отдал его Уиттлу. Он обернул его вокруг талии и убрал нож Патрика в кожаные ножны.

— Боюсь, нам придется обойтись без его услуг, — сказал Уиттл. — Труди, я проголодался. — Своим окровавленным ножом он показал на камбуз.

— А как же Патрик? — спросил я.

— Он к нам не присоединится.

— Нам не стоит… что-нибудь с ним сделать?

— Пускай лежит.

Ну что ж, мы покинули его и все вместе отправились на камбуз. Я накачал соленой воды и вымыл руки, а вот Уиттл оставил свои окровавленными. Труди приготовила нам поесть. Места для всех за столом не хватило, так что я ел стоя. Ел через силу, уж больно печалился о несчастном Патрике. Бросая взгляд на дверной проем, я видел его, лежащего на полу. Не лучшим зрелищем был и Уиттл в пропитанном кровью свитере, запихивающий в рот еду окровавленными руками.

Усилием воли я заставил себя доесть до конца. Майкл и Труди сделали тоже самое, хотя лица их слегка позеленели. Никто не произнес ни слова.

Когда мы закончили, настало время уборки. Труди досталась легкая работа — она осталась на камбузе мыть посуду. По справедливости она заслуживала, чтобы ее заставили прибирать ужасный беспорядок в кают-компании, ведь именно из-за нее погиб Патрик. Однако это дело было поручено мне и Майклу.

Первым делом Уиттл приказал нам оттащить тело в носовую каюту.

— Мы выбросим его за борт, когда выйдем в открытое море — объяснил он.

Я понимал, что выбросить Патрика в гавани, где кто угодно мог нас заметить, было бы рискованно, так что жаловаться не стал, а молча взял труп за лодыжки. Майкл ухватился за запястья. Мы потащили тело прочь. Ноги мои скользили в крови, но я был осторожен, и в следы, оставленные Майклом, не вляпался.

Мы принесли труп в каюту, и Уиттл распорядился уложить его между койками. Это было наше помещение, мое и Труди. Мне совершенно не улыбалось провести ночь запертым вместе с останками Патрика.

Забегая вперед, скажу, что до этого не дошло. Для меня это должно было стать облегчением, но не стало.

Мы с Майклом разделили неприятную обязанность отдраивать пол в кают-компании. Уиттл выносил ведро. Он таскал его наверх снова и снова, чтобы опорожнить за борт.

Когда мы закончили, Уиттл сообщил Майклу, что до рассвета отплывать мы не будем. Таким образом, Майклу предстояла спокойная ночь для того, чтобы выспаться и подготовиться к путешествию. Я должен был помогать ему на палубе.

Итак, пришло время ложиться спать.

Время, когда нам с Труди предстояло быть запертыми в тесной каюте вместе с Патриком.

Уиттл поступил иначе: нам с Майклом он велел спать в кают-компании, а сам ушел в каюту вместе с Труди и заперся изнутри.

Все втроем они были заперты в тесной каморке.

Мы мрачно уставились на дверь. Наконец, Майкл сел на койку, сгорбился и потер лицо.

— Нам бы лучше поспать — сказал я.

— Он безумец, — пробормотал Майкл. — Совершенный безумец. И Труди… О, бедная Труди.

— Уверен, он ее не убьет.

— Есть вещи хуже смерти.

— Может и так, но если выжидать и смотреть в оба, чтобы не упустить шанс, мы сможем убить Уиттла и спасти ее.

Он бросил на меня угрюмый взгляд:

— Мы ввязались в это из-за тебя.

— Мне очень жаль, — ответил я. — Как бы то ни было, сделанного не воротишь, и нам остается лишь действовать по обстоятельствам.

После этого разговора он завернулся в одеяло. Я погасил лампы и лег на другую кровать. Не успел я как следует растянуться и устроиться поудобнее, как раздался истошный, пронзительный крик Труди:

— Нет!

Затем Уиттл издал нечто, отдаленно напоминающее смешок.

С этого все и началось.

Долгое время из темноты за дверью доносились всевозможные непотребные звуки. Удары. Сопение. Всхлипывания. Мольбы Труди и хохот Уиттла. Майкл даже не пикнул. Он продолжал лежать в постели, но не думаю, чтобы он, как и я, мог заснуть.

У меня возникла мысль встать и послушать под дверью. Вот только слышать, что там происходит, мне не хотелось, так что от этой идеи я отказался.

Наконец Труди издала вопль, от которого кровь стыла в жилах. Оборвался он мощным шлепком. В следующий раз, когда она завопила, крик был неясным и приглушенным, и я понял, что Уиттл наверняка заткнул ей рот кляпом. Скорее всего, сделал он это, чтобы крики не услышали на соседних судах, а то и на берегу, так громко она вопила.

Кляп действительно приглушал ее голос, но крики, визг и завывания не прекратились. Уиттл все время что-то приговаривал, но что именно — разобрать мне не удавалось. А еще он то и дело хихикал и похохатывал, словно очень весело проводил время.

Я лежал на своем месте, стараясь не представлять в красках, что он с ней вытворяет. Выбросить это из головы никак не получалось, хотя, чтобы это ни было, оно могло происходить и с Патриком.

Вскоре я заткнул уши. Это помогло. Так или иначе, я уснул.

Глава 12

ЗА БОРТОМ

Майкл разбудил меня на рассвете. Я взглянул на запертую дверь, затем на него. Всем своим видом он выражал отчаяние.

— Уверен, что он ее не убил, — сказал я. — Он этого не сделает. Она — единственное, что держит нас в узде.

— Я не желаю это обсуждать, — ответил он мне.

Что ж, мы поднялись на палубу. Утро выдалось облачным, дул сильный бриз. Вдалеке галдели чайки, и можно было услышать, как на судах вокруг нас люди переговаривались, готовясь к отплытию. Вокруг царили мир и покой, но именно это и казалось самым странным. Мы находились на судне, где царили безумие и смерть, и никто кроме нас не догадывался об этом.

Майкл не обмолвился со мной ни словом, не считая указаний. Совместными усилиями мы подняли якорь и установили паруса. Он встал у руля, и мы стремглав покинули гавань.

Чуть позднее, он отправил меня вниз, чтобы я приготовил кофе и что-нибудь перекусить. Никаких следов Уиттла и Труди. Дверь в их каюту по-прежнему была заперта и оставалась на замке, пока я не сварил кофе и налил его в кружку, добавив несколько кусков хлеба и мармелад. Хлеб я резал тупым ножом, непригодным даже для желе. Однако он навел меня на некоторые соображения, и я хорошенько все обыскал в поисках нормального ножа или другой вещи, способной послужить оружием. Ничего не нашлось, кроме вилок да тупых ножей. У Уиттла был вагон времени в распоряжении, так что он наверняка обшарил весь камбуз, дабы избавиться от всего, что могло быть использовано ему во вред.

Я подумывал осмотреть кают-компанию, но удержался, не желая искать оружие в опасной близости от двери. Кроме того, Уиттл не мог оставить ничего подходящего и там.

Так что я временно плюнул на это дело и понес кофе и хлеб наверх. Все оказалось очень вкусно. Мы рассекали волны с замечательной быстротой, паруса, наполненные ветром, белели перед нами, и моей единственной заботой было выпить кофе, не пролив половину на себя.

Я воображал, что мы с Майклом — пара буканьеров[1], отправляющихся навстречу грандиозным приключениям. Мы держим путь на Тортугу[2] или острова Счастья или еще куда-нибудь, где дуют теплые ветра, полно пляжей с белым песком и много-много смуглых полуголых туземок.

Однако не успел я нарисовать перед мысленным взором островных красавиц, как перед моими глазами шлепнулась на пол грудь Мэри, а следом понеслась вереница других воспоминаний, столь же реальных и кошмарных, пока я не оказался снова на борту Яхты Смерти в раздумьях о том, что я слышал прошлой ночью во тьме.

Я обнаружил, что кофе у нас закончился, и отправился вниз, чтобы налить добавки. Дверь была по-прежнему заперта. Один ее вид сильно беспокоил меня. Я не стал задерживаться, а наоборот, поскорее поспешил на палубу.

Кофе вскоре попросился наружу. Я не мог заставить себя сойти вниз и избавится от него. Место под названием «гальюн» находилось слишком близко от страшной двери. Я боялся, что она распахнется у меня перед носом, и я увижу творящиеся за ней ужасы. Поэтому я помочился попросту за борт.

Майкл передал мне руль, продолжая его придерживать. После этого он преподал мне несколько уроков, показав, как управлять судном и держать паруса наполненными. Это пришлось очень кстати. Спустя немного времени я забыл обо всех ужасах.

Земля была еще видна, хоть и на значительном расстоянии, и выглядела не более чем смазанной полосой на поверхности воды. О столкновении можно было не беспокоиться, благо ни одного судна поблизости не наблюдалось. Вскоре из-за облаков выглянуло солнышко, и стало необыкновенно тепло и приятно. Я вел судно вперед, а Майкл объяснял мне что да как, и я рассудил, что не такой уж он и плохой парень, если не считать того, что трус.

Все это время мы ни словом не обмолвились о Труди или Уиттле. Хотя Майкл наверняка о них думал. В моих мыслях они висели тяжким черным грузом, от которого мне за все время удалось отвлечься буквально на минуту или две.

Чем дольше они находились за закрытой дверью, тем хуже все выглядело.

Они не выходили и не выходили. Прошло целое утро. После полудня я проголодался, но Майклу об этом говорить не стал, опасаясь, что он отправит меня вниз за едой.

Ближе к закату, сразу после того как мы миновали Лендс-Энд[3], Труди выбралась через сходной люк. Она была босиком, поэтому мы и не услышали, как она поднималась. Внезапно она вылезла оттуда и оказалась рядом с нами. Мы дружно вытаращились на нее, но она не обратила на нас особого внимания. На ней не было ни клочка одежды, зато с ног до головы она была в крови, в основном засохшей и побуревшей. Волосы тоже слиплись от крови.

Перед собой она несла голову Патрика, придерживая ее за уши.

Совершенно невозмутимо, она торжественно прошествовала мимо нас к корме и выбросила голову за борт. Затем она встала там, расставив руки и ноги, чтобы удержать равновесие на качающейся палубе. Так она и стояла, разглядывая нечто позади лодки. Похоже было, что она наблюдает за головой, плывущей в пенном следе яхты, хотя по идее та должна была камнем пойти ко дну.

Мы не знали, что Уиттл уже среди нас, пока он не возник с приветствием.

— День добрый, дорогие мои, — сказал он, полный энергии и веселья.

И улыбнулся нам. Белыми были только глаза и зубы. Все остальное лицо вместе с повязкой были заляпаны кровью. Одет он был во вчерашние свитер и брюки. От крови они казались заскорузлыми.

Труди он удостоил коротким взглядом, а затем покрутил головой по сторонам, обозревая морскую даль.

— Я полагаю, вам удалось прекрасно управиться в мое отсутствие.

— Боже правый, — проговорил Майкл, — что ты с ней сотворил?

Уиттл улыбнулся, покачал головой и похлопал Майкла по плечу окровавленной рукой.

— Тебе не стоит переживать за твою…

ПЛЮХ!

Мы все хором обернулись в сторону кормы. Труди не было.

Уиттл пробормотал:

— Проклятье.

Майкл стоял, разинув рот, как идиот, а я бросился на корму. Свесившись через фальшборт, я вглядывался в воду за кормой, одновременно скидывая ботинки. Я заметил ее. Видны были только голова и плечи. Он плыла прочь от яхты и с каждой секундой становилась все дальше и дальше. Я стянул свитер и нырнул в воду.

Ледяная вода буквально вышибла из меня дух. Вынырнув на поверхность, я услышал крик и огляделся. Уиттл, стоя на корме, метнул мне вслед спасательный круг. Тот упал с недолетом, так что мне пришлось потратить некоторое время, чтобы добраться до него. Плывя к кругу, я видел, что Майкл поворачивает яхту, так что она больше не удалялась от меня и Труди.

Со спасательным кругом, который я придерживал одной рукой, я снова отправился за Труди. Какое-то время ее не было видно, и я уже подумал, что она канула на дно морское. Но тут волна приподняла меня, и я смог мельком ее разглядеть.

Если она и хотела утопиться, то явно передумала. Иначе почему она сразу же не пошла ко дну? Я подумал, не свалилась ли она за борт нечаянно, но тут же рассудил, что она сделала это нарочно — если не для того, чтобы положить конец своим несчастьям, то потому, что была не в состоянии выносить кровь, покрывающую ее тело, и готова была смыть ее в океане даже ценой собственной жизни.

Каждый раз, поднимаясь на гребне волны, я ловил ее взглядом. Расстояние между нами сокращалось, но она все еще была порядочно впереди. Холодная вода ужасно сковывала меня. Труди пробыла в ней дольше чем я, так что вряд ли у нас оставалось много времени. Я решил, что оно почти истекло.

Но тут Труди заметила, что я плыву за ней. До того она меня не видела, вероятно, из-за сильного волнения на море. В тот же миг она поплыла мне навстречу. Не прошло и двух минут, как мы встретились, и она просунула руку в круг.

Мы повисли на нем, дрожа и судорожно хватая ртом воздух. Она не произнесла ни слова, даже спасибо мне не сказала. Однако я не держал на нее зла. Мы были не в том состоянии, чтобы вести беседы, а кроме того, она имела причину не благодарить меня за спасение.

Мы хватались за круг, будто парочка незнакомых друг другу людей. Время от времени мы сталкивались и били ногами, пытаясь сохранить наш «плот» на плаву.

Каждый раз, когда волны поднимали нас, мы бросали взгляд на «Истинную Д. Лайт». Она кружила вокруг так медленно, что особых надежд на то, что она доберется до нас прежде чем мы замерзнем и утонем я не возлагал. Но в тот момент, когда мы в очередной раз выбрались из глубокого омута между волнами, в поле зрения возник Уиттл, гребущий на шлюпке прямиком к нам.

И я отнюдь не рад был его видеть!

Мало-помалу он подгреб прямо к нам. Труди отпустила круг, вцепилась в весло, которое он ей протянул, подтянулась по нему к лодке и перевалилась через планширь[4]. Лодка чуть не опрокинулась, но Уиттл быстро перебрался на другой борт и восстановил равновесие.

На Труди не осталось ни следа крови. По крайней мере, я не видел, а ведь успел разглядеть каждый уголок ее тела достаточно близко, сначала когда она забиралась в лодку, а потом — когда сам оказался на борту. Я не заметил на ней ни одной свежей раны. Она была вся в синяках и отметинах от ремня и веревок Уиттла, но новых ран не прибавилось. Следовательно, вся кровь принадлежала Патрику. В каком-то смысле, мысль об этом была еще отвратительнее, чем если бы это была ее собственная кровь.

Как бы то ни было, несмотря на то, что продрог до костей, я как-то втащил себя на ялик. Мы забрали спасательный круг на борт, и Уиттл взял курс на яхту.

Я сидел на носу, сгорбившись и весь дрожа. Труди же лежала на дне лодки по другую сторону от Уиттла, скорчившись и обхватив руками колени.

— Ты ужасно нас напугала, — сказал он Труди, но прозвучало это скорее так, будто она доставила ему немалое развлечение. — Для купания погодка так себе. Тебе понравилось?

Она не ответила. Ее зад как нарочно находился рядом с его ногой. Он отвесил ей пинка, отчего она вздрогнула, но так и не произнесла ни слова.

Он пнул ее еще раз. Потом засмеялся, и всю дорогу до яхты с нами не разговаривал.

Майкл свернул паруса, так что «Истинная Д. Лайт» двигалась исключительно по воле волн. Когда мы вернулись, он спустил трап. Я бросил ему носовой конец. Он подтянул нас к яхте. Уиттл забрался по трапу, оставив меня вместе с Труди в покачивающейся лодке.

Труди так и лежала неподвижно.

Майкл смотрел вниз, бледный как смерть и с отвисшей челюстью, словно Труди казалась ему непривычной и отталкивающей.

Проку от него было, как от козла молока.

— Труди, — сказал я, — пора вставать. Мы добрались до яхты.

Может она ко всему еще и оглохла.

— Помоги ей! — крикнул мне Уиттл.

Это я в любом случае собирался сделать. Ничего другого не оставалось. Так что я не стал возражать и направился к ней. Я коснулся ее спины.

— Труди? — позвал я. — Вставай, пожалуйста.

Она не шелохнулась даже когда я положил руку на ее холодное бедро и потряс.

Я оторвал ее руку от коленей и потянул Труди к себе. Она перевернулась. Колени задрались и ударили меня сбоку. Планширь врезался мне под ребра. Следующее, что я осознал, так это что мои ноги устремлены прямиком в небеса. Потом я ухнул в океан головой вперед.

Немного побарахтавшись под водой, я рванул к поверхности, врезался головой в днище лодки и, наконец, выбрался на воздух. Я добрался до лодки, но волна оттолкнула ее в сторону, так что я промахнулся. Прежде чем моя рука ухватила пустоту, Труди дотянулась до меня и поймала меня за запястье.

Должно быть, мое падение за борт привело ее в чувство.

Стоя на палубе, Уиттл смотрел на нас сверху вниз и чуть не лопался от смеха.

Труди подтащила меня поближе, так что я смог закинуть локти на планширь. Затем она быстро перебралась на другой борт, чтобы не опрокинуть ялик. Я бултыхался, пытаясь забраться в шлюпку, а она подхватила меня под мышки и потянула наверх. Она продолжала тянуть даже когда моя голова уперлась ей в грудь. Затем прижала меня к себе, помогла перевернуться и отпустила.

— Ты в порядке? — поинтересовалась она.

Я кивнул. Она насупилась. И тогда я простил ей все, и страшно обрадовался, что не пожалел сил на ее спасение.

Она немного посидела рядом со мной, затем встала и поднялась по трапу. Я полез следом. Когда я перекинул ногу через фальшборт, Майкл подошел к Труди, чтобы обнять ее, а она залепила ему пощечину.

Он стоял как вкопанный и моргал, Уиттл хохотал, а Труди отправилась вниз.

Уиттл похлопал меня по плечу.

— Ты был великолепен, Тревор, — сказал он. — А теперь спустись вниз и закутайся хорошенько, пока не помер от холода.

Он был причиной всех наших бед, но в тот момент я почти забыл, как сильно его ненавижу. Я поспешил спуститься вниз.

Труди я обнаружил в кают-компании, она сидела на корточках и пыталась разжечь печурку. Трясясь с головы до пят, она извела впустую две или три спички. Пока она трудилась над разжиганием огня, я обратил внимание, что дверь в передние каюты была открыта.

Я резко отвернулся, увы, недостаточно быстро. Даже короткого взгляда хватило за глаза и за уши. Пропала не только голова Патрика. У него и рук и ног не было. Вообще много чего отсутствовало, но рассказывать об этом я не горазд. А то, что от него осталось, было вскрыто и выпотрошено.

От такого зрелище мне аж поплохело. Я повалился на ту же койку, где спал прошлой ночью, вспоминая шум, не дававший мне уснуть — хныканье, крики Труди и все остальное. Как ни жаль мне было Патрика, ее я жалел больше. Он помер и вышел из игры, так сказать. А несчастная Труди! Ей пришлось на это смотреть, и я не хотел даже думать, что Уиттл делал с ней или что заставлял делать ее.

Она раскочегарила печурку, взяла пару полотенец из каюты и дала мне одно. Я снял мокрые брюки и носки. Мы вытерлись досуха, забрались под одеяла, и как же здорово было наконец очутиться в теплой постели!

Я подумывал спросить ее о том, что происходило той ночью. Тем не менее, я промолчал, решив, что ей будет тяжело об этом говорить, и скорее всего, она ничего не расскажет.

Так что мы хранили молчание.

Вскоре заявился Уиттл в сопровождении Майкла.

— Боже правый! — вскричал Майкл, увидав то, что творилось за дверью в каюту. — Что ты с ним сотворил?!

— Да распотрошил же, само собой.

— Где ж все остальное?

— Пошло на корм рыбам.

Должно быть он выбросил отсутствующие части тела через иллюминатор. Даже если он что-то и съел, как в случае с Мэри, то виду не подал.

Майкл направился к выходу с очередным возгласом:

— Боже правый!

— Тебе осталось только прибраться, — сообщил ему Уиттл.

— А чего сразу я? — заныл Майкл.

— По-твоему, лучше попросить Труди убрать останки?

Майкл промолчал, и глядя на него, я посчитал, что это и впрямь для него предпочтительнее.

— А бедный Тревор тяжело вымотался, спасая твою невесту из морской пучины.

— Я стою на руле, — сказал Майкл.

— Ты стоишь там, где я тебе укажу. Уверен, что яхта прекрасно обойдется и без тебя, пока ты не закончишь уборку.

— Пожалуйста, я не…

Уиттл с размаху дал Майклу ногой под зад. От пинка Майкл полетел вперед, спотыкаясь. Я уселся на кровати, чтобы лицезреть подробности. В дверях Майкл окончательно запутался в ногах и, вопя во всю глотку, шлепнулся прямо на Патрика. Он завизжал так, будто его резали заживо, а потом дурным голосом заревел.

Я снова улегся на койку и отвернулся, не желая больше смотреть на все это. Что касается Труди, то она натянула одеяло на голову сразу, как только эти двое заявились.

Помолчав, Уиттл сказал:

— Вот видишь, никаких проблем: в иерархии стоит чуть выше собаки.

Майкл прошел мимо меня, ловя ртом воздух и отчаянно всхлипывая.

Когда они с Уиттлом удалились, я пригляделся и увидел цепочку красных капель и другие следы на полу между нашими койками. Я удержался от того, чтобы заглянуть в переднюю каюту.

Довольно скоро они оба явились снова. На этот раз Майкл нес ведро и швабру.

К тому моменту, как он закончил убираться, уже стемнело.

Ни мне, ни Труди он не сказал ни слова. Зато много вздыхал и шмыгал носом.

Уиттл позволил нам с Труди остаться в теплых постелях до тех пор, пока Майкл не управился. Затем он принес нам свежую одежду. Мы встали и переоделись. Труди приготовила ужин. Мы поели, и Уиттл отправил нас с Майклом наверх, чтобы мы повели яхту дальше.

По поводу сегодняшних событий Майкл не сказал ни слова. Он отдавал мне распоряжения и указания — и все.

Как только мы легли на курс, он передал штурвал мне. Он сказал, что мы будем править судном вахтами, по три часа каждая. Если случится какая-нибудь беда, то я должен немедля позвать его. Затем он спустился вниз.

Я был рад от него избавиться. Следя за компасом и парусами, я более-менее правильно выдерживал курс, пока он не появился, чтобы сменить меня.

Уиттла и Труди было не видать. Дверь в их каюту была закрыта. Я забрался на свою койку в кают-компании. Сегодня из-за двери не раздавалось никаких звуков. К тому же я знал, что Патрика там больше нет, и одно это было огромным облегчением.

[1] Буканьер — то же, что и пират. Первоначально обозначало вольных охотников на островах Карибского моря, занятых добычей мяса и изготовлением из него блюда под названием «букан», название которого, в свою очередь, происходит от аравакского слова buccan, обозначающего деревянную раму для копчения и поджарки мяса.

[2] Тортуга — остров в Карибском море некогда бывший базой французских пиратов.

[3] Лендс-Энд (англ. Land’s End, буквально — «Край земли») — скалистый мыс на юго-западе Великобритании, крайняя точка английской части Великобритании.

[4] Планширь — горизонтальный деревянный брус или стальной профиль в верхней части фальшборта или борта шлюпок и беспалубных небольших судов.

Глава 13

ДАЛЬШЕ В МОРЕ, БОЛЬШЕ ГОРЯ

Майкл вел судовой журнал. Я уже на это насмотрелся, потому что корябал он там каждый Божий день. Толку от этого было немного, в основном там записывалось наше местонахождение в координатах широты и долготы, которые Майкл как-то вычислял, используя секстант вместе с какими-то таблицами и диаграммами. Он старался вычислять эти данные каждый полдень, если погода стояла ясная. Случалось это не часто, скажу я вам. Но все-таки случалось, и мы не теряли курс.

Мы держали путь в гавань Нью-Йорка, откуда Майкл и Труди вместе с ее отцом отплыли, направляясь в Англию. Уиттл сказал, что эта гавань ему прекрасно подходит.

Путешествие заняло тридцать шесть дней и ночей, которые показались десятью годами.

В основном все шло по одному и тому же распорядку, за исключение тех моментов, когда мы попадали в бурю. Майкл и я менялись на руле, хотя нам приходилось проводить целые часы, изощряясь с парусами, поднимая и спуская их, потому что мы хотели сохранить максимально возможную скорость, хоть нам и приходилось спускать грот, когда ветер уж слишком набирал силу.

Труди готовила еду. Разделавшись с готовкой, она поднималась на палубу и вела наблюдение. Уиттл разделял с ней обязанности впередсмотрящего. Мы все занимались этим по очереди, поскольку никому не улыбалось наскочить на айсберг. Мы миновали их целую кучу, но ни с одним не столкнулись.

Мы делали все, что в наших силах, старались помогать друг другу.

Труди держалась с Майклом подчеркнуто холодно; наверное, не могла простить, что он не прыгнул в море спасать ее вместо меня. Ко мне она, впрочем, тоже так и не потеплела. Когда она не давала мне распоряжения, то вела себя так, будто меня вообще не существовало. С Уиттлом она неизменно была кротка и послушна и ни разу не позволила себе ему нагрубить.

Майкл же вел себя по отношению к Труди и Уиттлу как побитый пес. Будь у него хвост, то он бы все время его держал поджатым. Тем не менее, яхтой он правил что надо. Когда никого кроме меня рядом не было, он снова превращался в человека, занимался исключительно навигацией, управлением, возился с парусами и такелажем, да раздавал мне команды. Чем опаснее становилась погода, тем лучше он держался. Вы бы ни в жизнь не поверили, что он любитель праздновать труса, если бы видели, как он вел нас через шторм и волны размером с гору. Когда позже вы бы увидели, как один-единственный взгляд Труди или Уиттла заставлял его увядать на глазах, то тоже не смогли бы в это поверить.

Уиттл чувствовал себя превосходно и веселился вовсю. Он разгуливал по палубе, словно Долговязый Джон Сильвер, с ножами на каждом бедре, и разговаривал не иначе как «Эй, дружище!», «По местам, ребята!» или «Разрази меня гром!»

В то время как обычные пираты носили повязку на глазу, Уиттл таскал ее на том месте, где обычно находится нос. После того, как рана зажила настолько, что нужда в перевязках отпала, он принялся щеголять всевозможными повязками на лице. Один раз он нацепил диск из красного шелка. В другие разы он мог надеть повязку из белого кружева, кожи, бархата или твида. Сдается мне, что у Труди не осталось ни одного платья, юбки, кофты, шляпы или туфлей, в которых бы не зияла круглая дыра размером с золотой. Она носила некоторые из вещей, над которыми потрудился Уиттл, и можно было наблюдать, откуда он взял материал для той или иной повязки на нос.

Время от времени, когда он был зол или хотел созорничать, то стягивал повязку на лоб, чем вызывал у нас отвращение.

Впрочем, в общем и целом вел он себя куда лучше, чем можно было ожидать. Он чуть не лишился Труди и меня в тот день в Плимуте. Если бы мы, не выдержав, утопились, все его планы пошли бы прахом. Вероятно, он это понимал и решил не испытывать зря удачу. Он продолжал угощать нас пинками и колотушками, но ни разу не мучил по-настоящему — по крайней мере, насколько я знаю.

Каждую ночь он уводил Труди в кормовую каюту и запирал за собой дверь, оставляя кают-компанию под спальню нам с Майклом, когда мы не несли вахту наверху.

Я ни разу не услышал от нее криков. Когда она выходила из каюты на другой день, не было похоже, что ее подвешивали или истязали как-то еще.

Ее шея заживала медленно. Мало-помалу струпья отсохли, и кожа на ее горле стала розовой и блестящей.

Что до меня, так я держался паинькой. Мне выпадала уйма шансов прибить Уиттла или же спихнуть его за борт, но каждый раз я сдерживался. Едва представлялась такая возможность, я вспоминал, как он расправился с Патриком или наказал Труди, когда мне не удалось его задушить. Полной уверенности в том, что ударив или столкнув его за борт, я покончу с ним навсегда, у меня не было, так что я и не осмеливался.

Когда выпадало свободное время, я погружался в тоску по дому. Но одновременно росло и мое желание увидеть Америку. В свое время я прочел о ней кучу книг. Это казалось грандиозным, и я считал, что будет позором, заплыв так далеко, сразу же развернуться и плыть домой. Мне пришло в голову отправить матери весточку, известив ее о том, что я жив-здоров, а потом хоть немного изучить то место, куда я попаду.

Однако не успел я как следует восхититься, как меня охватила черная тоска. Я понял, что буду убит и никогда не достигну берегов Америки. Если нас не поглотит океан, то зарежет Уиттл, как только экипаж станет больше ему не нужен.

Я все-таки ставил на океан.

Он не знал покоя. В лучшем случае, он кидал нас то вверх, то вниз, тряся и швыряя из стороны в сторону. В худшем же расходился не на шутку и делал все возможное, чтобы стереть нас в порошок.

Когда это начиналось, Уиттла и Труди не было ни слуху, ни духу. Они скрывались внизу за плотно закрытой дверью, пока мы с Майклом вкалывали как проклятые, привязавшись к страховочным веревкам, чтобы нас не смыло за борт. Один должен был орудовать трюмной помпой, пока другой стоял у руля, а бывало, что кому-то из нас приходилось забираться на снасти или лезть на верхушку мачты — в общем, веселье шло полным ходом.

Иногда сердце мое готово было остановиться от страха; когда наше утлое суденышко оказывалось на дне водяной пропасти, волны, словно утесы, нависали над нами, а потом одна из них обрушивалась лавиной прямо нам на головы; или, что гораздо реже, но все-таки случалось, мы взлетали по склону волны, зависали на гребне и кидались вниз, в следующую пропасть, ныряя так резво, что казалось, будто сейчас мы перевернемся — и тут-то нам и конец, или же врежемся в воду так, что судно разлетится вдребезги.

Ветер, завывавший в снастях, как банши[1]. Вода, накидывавшаяся на нас, пытаясь оторвать от корабля и швырнуть в пучину. К моменту затишья с носов и волос у нас свисали сосульки, и мы были ни живы, ни мертвы.

Нам выпадал день или два более-менее нормальной погоды, а затем мы оказывались в такой же переделке и поразительно, что «Истинная Д. Лайт» не сдавалась, не отказывалась нам служить и не разваливалась под ногами. Она держалась, держались и мы.

Я считаю чудом, что мы все еще были живы к тому времени, как далеко впереди, на тридцать шестой день нашего путешествия, показалась земля.

[1] Банши — фигура ирландского фольклора, женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обречённого на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.

Глава 14

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ НА «ИСТИННОЙ Д. ЛАЙТ»

Так как Уиттл не хотел иметь никакого дела с таможенниками и прочими официальными лицами, он решил, что нам следует избегнуть нью-йоркской гавани и выбрать такое место на побережье, где мы останемся незамеченными.

Мы болтались в море недалеко от берега до самого заката. Затем Майкл повел нас в место, которое он называл залив Грейвсенд. Мы зашли за мыс, чтобы укрыться от ветра и волнения на море. Там, в паре сотен ярдов от устья ручья Кони-Айленд, Уиттл приказал свернуть паруса и бросить якорь.

Безопасно пришвартовавшись в тихих водах, мы спустились вниз и съели наш последний обед на борту «Истинной Д. Лайт». Пища в меня особо не лезла. С одной стороны, я был жутко рад наконец избавиться от океана. Он сделал все, чтобы убить нас, но мы пересекли его живыми. С другой стороны, пока мы находились в открытом море, Уиттл все же нуждался в нас. Теперь ему не нужен ни экипаж, ни повар, ни пленник. Мы ему ни к чему. Эта мысль окончательно отшибла мне аппетит.

Я видел, что Майкл и Труди тоже подавлены. Они ерзали и ковыряли в тарелках, не говоря ни слова. Никто не спрашивал, что намерен предпринять Уиттл. Мужества у нас не осталось ни на грош. Возможно они, как и я, решили, что разговоры об этом могут лишь навести его на ненужные мысли. Может, если мы просто смолчим, он позабудет, что пришло время всех нас убить.

Закончив трапезу, Уиттл вытер губы салфеткой и вздохнул. На его лице красовалась тонкая носовая повязка из шелка, которая, как я полагал, вела свое происхождение от продырявленных панталончиков Труди. Она как висела посередине его лица, облегая скулы, и вздулась как парус, когда он вздохнул.

— В общем и целом, ребята, — произнес он, — это было чудесное путешествие. Вы были прекрасными товарищами и компаньонами. Думаю, что буду очень расстроен, покидая вас. Как бы то ни было, все хорошее имеет свойство заканчиваться.

Труди — та аж посерела и прихватила зубами нижнюю губу.

Уиттл весело улыбнулся ей.

— Тебе нечего бояться, Труди. Неужели я буду столь неблагодарен, чтобы причинить тебе вред теперь, когда мы достигли безопасной гавани? Действительно, за мной водятся всяческие грешки, но я не бессердечный злодей. Я считаю тебя своим другом. Я вас всех считаю своими друзьями, — добавил он, кивая и улыбаясь нам с Майклом. — Вместе мы переплыли бескрайние морские просторы — мы команда братьев. И сестер, — снова добавил он, подмигнув Труди. — Это дорогого стоит.

Некоторое время он продолжал нести подобную чепуху. Он буквально медоточил, расписывая какого он-де высокого о нас мнения, как он нам, мол, благодарен и какие мы, понимаешь, для него товарищи-друзья-приятели, да ему и в голову не могло взбрести нам навредить! Болботел он до тех пор, пока я не потерял всякие сомнения, что он собрался нас всех порешить.

Наконец он зевнул и сказал:

— На этом все. Полагаю, ночью мы отдохнем. Встанем спозаранку, ведь мне не терпится продолжить свой путь. Думаю, лучшее время для высадки — сразу перед рассветом. На берег я отправлюсь на ялике, а вы трое может делать, что вам заблагорассудится. Плывите в город, или на Карибы, или в Тимбукту, мне безразлично.

После ужина Труди взялась было мыть посуду, но Уиттл сказал ей, что в этом нет нужды. Затем он увел ее.

Майкл проводил ее взглядом. Судя по его лицу, он не рассчитывал увидеть ее снова. По крайней мере — живой.

Как только Уиттл запер дверь, я сказал:

— Мы должны спасти ее. Нельзя терять ни секунды.

Он резко переменился в лице. Печаль и отчаяние сошли с его лица, уступив место надменной заносчивости.

— Не смеши меня, — сказал он.

— Если мы его не остановим, он разделает ее. Ты это знаешь не хуже меня.

— Он ничего такого не сделает.

Я выпал в осадок. Зря, конечно. Я достаточно насмотрелся на Майкла и должен был знать, что он делается совершенно бесхребетным, если речь идет о Уиттле.

— Мы не можем сидеть сиднем и позволить ему убить ее!

— Не повышай на меня голос, сопляк.

— Ты хочешь, чтобы он убил Труди? Ты видел, как он расковырял несчастного Патрика Долана.

Лицо его слегка передернулось при этом воспоминании.

— Я лично видел, что он сотворил с проституткой в Лондоне. Черт, он разделал ее под орех! Он даже кое-что съел! Я слышал, как он это делал. Он и с Труди сделает то же самое, если мы его не остановим.

— Чепуха, — пробормотал он.

Но я видел, что он поверил мне.

— С Труди все будет в порядке, — сказал он, — пока мы не начнем раскачивать лодку.

— Мы можем сжечь судно, — ответил я. — Если запалить огонь…

— Ты с ума сошел?

— Я все обдумал, — сказал я. Это была правда. За тридцать шесть дней в Атлантике у меня был вагон времени, чтобы разрабатывать планы, и я знал, что до этого дойдет, если мы переживем наше путешествие. — Как только огонь разгорится, мы поднимем тревогу. Уиттл непременно выскочит из-за двери как ошпаренный, чтобы спастись. Он и думать забудет убивать Труди. Один из нас будет ждать на палубе, чтобы вытащить ее через люк.

— Ялик стоит на люке, — заметил Майкл. В его усталом голосе звучала досада.

— А то я не знаю! Мы аккуратно сдвинем его прежде чем поджигать.

— Уиттл услышит шум.

— Придется проделать все тихо.

— Люк может быть заперт снизу.

— Труди откроет его.

— Предположим, она не сможет? Предположим, люк открыть не удалось, Труди в огненной ловушке, а где же Уиттл? Если он избежит огня, то заявится наверх, и мы с тобой вляпаемся по самое не хочу.

Я и это успел обмозговать.

— Мы заблокируем дверь, ведущую к трапу. Он не сможет проломиться через нее раньше, чем до него доберется огонь. А если даже и сможет, то это задержит его и даст нам троим время, чтобы смыться на ялике»

Это в самом деле был первоклассный план. Честное слово, Гек Финн мною бы гордился. И здесь не было Тома, чтобы разрушить план причудливыми затеями. Их нигде не было, не считая моей головы. Моя аудитория состояла из одного Майкла.

Пока я объяснял ему, как мы удержим Уиттла внизу, в огне, и наладимся отсюда прочь, он только хмурился и качал головой.

— Слишком рискованно, — заявил он наконец.

— Риск — благородное дело, — ответил ему я. — Если ты не желаешь получить Труди по кусочкам, нужно действовать.

А он все сидел да головой мотал.

— А у тебя есть план? — вырвалось у меня.

— Единственный разумный вариант — оставить Уиттла в покое. Он обещал, что не причинит Труди вреда. С утра он отчалит на берег, и все кончится.

— Не сомневаюсь, что Труди кончится много раньше.

— У нас нет иного выбора, кроме как довериться Уиттлу и надеяться на лучшее.

— Тогда я сделаю все сам.

С этими словами я подскочил к плите и схватил несколько спичек. Майкл пошел в кают-компанию следом за мной. Там я схватил из шкафа книжку. Это был Эмерсон[1]. Я никогда не видел в нем особой пользы. Вырвав несколько страниц, я смял их и бросил на пол между койками. Пока я это проделывал, Майкл скакал вокруг меня, злясь и ругаясь вполголоса, так чтобы не слышал Уиттл. Он говорил:

— Прекрати эту чушь.

И:

— Ты не посмеешь.

И:

— Ты нас всех в гроб вгонишь.

И так далее, и тому подобное… Но я продолжал делать то, что положено. Я как раз стаскивал одеяло с одной из коек, когда Майкл набросился на меня сзади.

Он ухватил меня рукой за горло и начал душить. Я отчаянно забился, брыкаясь и лягаясь. Пытался оторвать его руку от горла, но не получалось. Я заработал локтями. Несколько раз хорошенько рванулся. Хватка не ослабевала. Он продолжал сжимать мое горло, и я подумал, что глаза сейчас вылезут из орбит. Перед глазами вспыхнули замечательные фейерверки. Они рвались с пушечным грохотом, только то были не пушки, а грохот моего сердца.

Что ж, я покорился судьбе. Удивительно только, что умру я от руки Майкла не Уиттла, а ведь я всего лишь надеялся спасти его невесту.

Внезапно я больше не был на борту «Истинной Д. Лайт». Я стоял в ист-эндском переулке, спиной к стене, разглядывая заколотого мною парня. Он сидел в луже, сгорбив плечи.

— Ты пришел и убил меня, вот что ты сделал, — сказал он.

Я чувствовал себя ужасно виноватым и отчаянно желал бы никогда этого не делать.

Когда я очнулся, Майкл навалился сверху, стаскивая с меня ремень. Единственное, что я мог сделать — бороться за каждый глоток свежего воздуха. Он слегка приподнял меня, перекрестил мне руки спереди и связал ремнем. Потом туго затянул его и застегнул пряжку. Затем он водрузил меня на койку.

Я лежал там, радуясь, что остался жив, и думал, что такого олуха свет еще не видывал.

Он должен был помочь мне, а не душить меня.

Между тем он вернул то, что осталось от Эмерсона обратно в шкаф. Потом он подобрал скомканную бумагу и отнес ее наверх, где, я полагаю, вышвырнул за борт. Наверное, не желал оставлять ни одной улики, способной вывести Уиттла из себя.

Вернувшись, он склонился надо мной и убедился, что я не выпростал руки из ремня.

— Теперь лежи и не рыпайся, — сказал он. — Еще раз меня достанешь — я из тебя дурь-то повышибу.

Он залез к себе под одеяло, но оставил газовый свет, чтобы иметь возможность за мной следить.

Из-за двери не доносилось ни звука. Если Уиттл уже убил Труди, то он об этом молчал и проделал все столь быстро, что она не успела издать ни звука.

Впрочем, как знать? Может, он говорил правду и собирался уплыть на лодке поутру, оставив нас в живых.

Но натура Уиттла была мне известна.

Труди либо уже мертва, либо скоро будет.

Вскоре я решил, что ничего хорошего ей уже нельзя сделать. Как и ничего плохого. Чувствовал я себя из-за этого отвратительно.

Труди была властной и раздражающей, и не помогла мне, когда у меня был шанс задушить Уиттла. Она никогда не была добра ко мне, если не считать случая, когда она помогла мне после того, как сама же спихнула за борт. Но даже теперь я не испытывал к ней ненависти и винил себя в ее страданиях не меньше чем Уиттла. Я спас ее от повешения и утопления, а сегодня мог спасти и от ножа Уиттла, если бы Майкл мне не помешал.

Прохлаждаясь на кровати, я по-прежнему мечтал прийти ей на помощь. Но я не знал, как это сделать, не столкнувшись с Майклом. Кроме того, я нисколько не сомневался, что Уиттлу хватило времени ее зарезать.

Я решил, что ее можно списывать ее со счетов и пора подумать о спасении собственной шкуры.

Вытащить руки из-под ремня особого труда не составило. Майкл лежал головой ко мне. В неверном свете и мечущихся тенях разобрать, открыты у него глаза или закрыты, мне не удалось. Он не пошевелился и не поднял шума, из чего я сделал вывод, что он задрых.

Освободив руки, я уселся на кровати и прокрутил ремень, чтобы добраться до пряжки. Я расстегнул ее и вернул ремень на положенное место, так что штаны мне потерять не грозило.

Затем я спустил ноги с кровати и схватил свои башмаки. Было бы слишком рискованно пытаться взять лодку. Но я возьму с собой спасательный круг. И свои башмаки. Я был занят тем, что связывал шнурки между собой так, чтобы я мог повесить их себе на шею. Тут в замке загремел ключ.

В мгновение ока нырнул я под одеяло, прихватив ботинки с собой. И закрыл глаза, притворяясь спящим.

Дверь с грохотом распахнулась.

— Подъем, ребята! — провозгласил Уиттл, как ни в чем ни бывало. — Мне пора отбывать.

Я зевнул и протер глаза.

— Уже утро? — осведомился я, хотя прекрасно знал, что это не так.

— Зачем ждать лишнего? Я хочу отправиться в путь.

Уиттл стоял спиной к двери, одетый в пальто. Оно было распахнуто. Ни на свитере, ни на брюках, ни на лице или руках не было ни следа крови. Лезвия обоих ножей у него на ремне были чистыми. Я принял все это за хороший знак. Это дало мне надежду, хоть и небольшую, но затем я подумал, что для своих мясницких забав он вполне мог раздеться донага, как в ту ночь у Мэри. В каюте он всегда держал запас питьевой воды, так что без труда мог отмыться. Мои надежды камнем пошли ко дну.

Майкл сел и уставился на дверь.

— Труди быстро уснула, — сказал Уиттл. — Обойдемся без ее помощи. — С улыбкой он добавил: — Воображаю, как она будет счастлива, когда проснется и узнает о моем отбытии. Если не будем шуметь, то, наверное, не побеспокоим ее.

Мне хотелось ему верить. Он не запер дверь, но стоял прямо перед ней, пока мы с Майклом вылезали из кроватей. Я распутал шнурки, пока он разглагольствовал, так что он и не заметил, что они были связаны. Потом аккуратно вытащил башмаки из-под одеяла и натянул их.

Он по-прежнему стоял на посту в дверях и отдавал приказания тихим голосом, словно и впрямь боялся разбудить Труди.

Ранее этим же днем он собрал огромный саквояж, набив его одеждой и прочим добром. Одежда в основном принадлежала Майклу, так размер у него был почти как у Уиттла, а вот папенькина одежонка было ему великовата. Прочее добро состояло в деньгах и украшениях, которые Уиттл нашел на яхте, а было его препорядочно. Майкл, Труди и ее папенька явно не бедствовали, благодаря папенькиным гостиницам в Нью-Йорке. Они притащили с собой тонну денег, и это не считая кучи ожерелий, брошей, браслетов и тому подобного барахла, чтобы Труди могла припарадиться на званые ужины. Уиттл провел немало времени, рыская повсюду в поисках ценностей. Обнаружив все, что смог, он поинтересовался у Труди о схронах, и она помогла ему, открыв несколько тайников. Так что, по всему видать, в саквояже у него были все побрякушки до единой.

Исполняя приказ, Майкл вытащил саквояж наверх, я же выбрался следом с пустыми руками. Уиттл велел Майклу поставить саквояж на корму. Затем наша троица двинулась вперед.

Ночь была тихой, но довольно холодной. Ни одного судна не наблюдалось. Несколько огоньков горели на берегу и где-то в отдалении. Я отчаянно желал оказаться среди них и полагал, что сейчас самое подходящее время для бегства.

Однако я сдержался, тревожась за Труди. Вдруг Уиттл все-таки не убил ее?

Может быть, вместо того, чтобы слинять с корабля, я должен собраться с силами и столкнуть Уиттла за борт.

Я бросил на него короткий взгляд. В правой руке он сжимал нож. Отнюдь не горя желанием заполучить его в пузо, я вслед за Майклом направился к ялику. Уиттл перерезал ножом веревки. Затем он отступил в сторону и наблюдал, как мы с Майклом спускаем суденышко на воду. Работали мы медленно, стараясь не издать ни звука. Как-никак Труди, скрытая палубой, была прямо под нами. Специально возясь с лодкой как можно тише. Мы словно бы пытались себя обмануть и увериться, что Труди всего лишь спит.

Наконец, мы спустили лодку за борт. Уиттл шел впереди, Майкл сзади, а я, держась за носовой конец, повел лодку к корме.

Уиттл велел мне привязать ее. Пока я был занят этим, он приказал Майклу поднять саквояж. Я уж было подумал, что он собирается заставить Майкла спустить его вниз и погрузить в лодку. Но как только Майкл наклонился, чтобы взять багаж, Уиттл резко шагнул к нему и всадил нож ему прямо в глотку. Майкл моментально выпрямился и застыл, широко разинув рот, будто в крайнем изумлении. Кровь фонтаном хлестала из вспоротого горла. Уиттл увернулся от струи и метнулся ко мне.

Ну, тут уж я со всех ног бросился назад. Фальшборт ударил меня под колени. Пока я опрокидывался за борт, Уиттл подскочил ко мне и схватил меня за перед свитера. Он потянул, пытаясь втащить меня обратно. Однако свитер лишь растянулся, и я продолжил падать. Он ткнул ножом мне в живот. Или попытался ткнуть. Острие клинка кольнуло меня в предплечье. Я завопил благим матом, лягнул его, он разжал хватку, и я полетел головой вперед.

Голова моя миновала ялик, чего не скажешь о плече, которое с сильным стуком врезалось в борт, оттолкнув его. Я грохнулся в ледяную воду между шлюпкой и правым бортом нашей яхты.

Я был потрясен той внезапностью, с которой он убил Майкла и собирался убить меня. Предплечье болело, будто по нему врезали битой для крикета. Рука тоже болела. Вода превращала меня в ледышку. Несмотря на все это, я испытывал легкую эйфорию от того, что оказался за бортом и уцелел. Я отделался от Уиттла, и ради этого стоило потерпеть.

Главное сейчас было не столкнуться с ним сызнова.

Так что вместо того, чтобы выскакивать на поверхность за глотком воздуха, я поплыл под водой в сторону яхты. Я скинул башмаки и стал всплывать, держа руки над головой. Как и ожидалось, мои пальцы наткнулись на корпус. Он был весь осклизлый и покрыт ракушками. Я держался под водой, нащупывая путь. Наткнувшись на руль, я понял, куда мне плыть, развернулся и поплыл в обратном направлении.

Уиттл, разумеется, не верил, что убил меня. Он поджидал там, наверху. Так что высовываться на поверхность было бы не слишком умно.

Я пробирался к носу, придерживаясь за корпус и слегка помогая себе ногами. «Истинная Д. Лайт» казалась крохотной, когда гигантские волны обрушивались на нас. Теперь же, когда я находился под ней, чувствуя, что воздух на исходе, впечатление было, что длиной она миль десять, не меньше. Я решил, что грудь у меня лопнет прежде, чем я доберусь до носа яхты.

Наконец, однако, корпус стал сужаться к носу. Я высунул голову из воды у левого борта, быстренько осмотрелся и не увидел ни Уиттла, ни ялика. Чуть-чуть подышав, я погрузился вновь и прятался под корпусом так долго, как только смог. Затем я вынырнул за еще одной порцией воздуха и нырнул вновь. Должно быть, я проделал это раз двадцать, пока в какой-то момент не услышал вблизи плеск весел. С другой стороны. Я нырнул под корпус и затаился.

Там, внизу, я не мог слышать весла, но рассудил, что Уиттл, сидя в ялике, плавает вокруг яхты в поисках меня. Наконец я решил, что прошло достаточно времени, чтобы он успел обогнуть судно, и скользнул к правому борту, прежде чем глотнуть воздуха. Уиттла было не видать.

И ни звука от весел.

Я маленько побултыхался в воде, а затем выглянул из-за носа яхты.

И увидел Уиттла, гребущего к берегу, в сотне футов от меня.

[1] Ральф Уолдо Эмерсон — американский эссеист, поэт, философ, пастор, общественный деятель; один из виднейших мыслителей и писателей США.

Глава 15

ТЕПЕРЬ САМ

Уиттл почти добрался до берега, когда я взобрался по якорной цепи и свалился на палубу. Вода-то была не кипяток, а уж воздух и подавно. Не задерживаясь, я поспешил на корму, пригибаясь на тот случай, если Уиттлу взбредет в голову бросить взгляд на яхту.

Что касается Майкла, то он сидел, раскинув ноги, и не шевелился. С ним все было ясно. Отныне он находился в руках Провидения. Так что, наскоро осмотревшись и удостоверившись, что Уиттл не повернул назад, я поспешил вниз.

Печурка была включена, но тепла, которого она давала, было недостаточно, чтобы я мог унять дрожь. Я поскорее сорвал одежку и схватил из ящика полотенце. Обтираясь насухо, я не спускал глаз с запертой двери в переднюю каюту. Я не хотел лицезреть то, что находилось за ней.

Куском простыни со своей койки я перевязал предплечье. Затем я натянул сухую одежду. Лучше не придумаешь. Хоть одежда-то была папенькина, и дико мне велика к тому же, да я привык носить вещи мертвеца, то одно, то другое приходилось надевать каждый день. Я подвязал брюки ремнем и привычно уже закатал штанины. Затем я влез в его лучшие ботинки. Уиттл прибрал все вещички Майкла, за исключением той пары ботинок, что была на мне, когда я вывалился за борт. Теперь она была на дне залива, а стягивать башмаки с покойника не входило в мои планы. Так что пришлось запользовать эти, хоть они и болтались на мне.

Наконец, я надел тяжелое папашино пальто.

Таким образом, я позаботился о том, чтобы обсушиться и согреться. Теперь не оставалось ничего другого, кроме как проверить, что там с Труди.

Внутренне сжимаясь, я подошел к двери. Постучался. Труди не ответила, и я замолотил сильнее. Затем я несколько раз окликнул ее по имени.

Тишина.

Тогда я взялся за ручку двери и попытался ее повернуть. Однако ничего у меня не вышло. Вскоре я сдался.

Наверху я оглядел темные воды в поисках Уиттла и его ялика. Никаких следов.

Так что я поднял якорь и поставил главный парус. Нелегкая работенка, но мне удалось тронуться с места. Стоя у руля, я направился к берегу, как можно дальше от того места, где пристал Уиттл.

Я выбрал длинный участок пляжа, вблизи которого не светилось ни единого огонька. Понадобилось какое-то время, чтобы попасть туда, но мало-помалу я привел «Истинную Д. Лайт» прямиком на песчаную отмель. Прочертив борозду в песке, она замерла с резким толчком.

Я бросился к носу, готовый спрыгнуть и драпать, прежде чем кто-нибудь объявится.

Но тут я задумался о Труди.

Я полагал, что она мертва. Но не знал наверняка.

Вновь я поспешил вниз и на сей раз не стал стучать в дверь или звать Труди по имени или еще как-то тратить время и трепать себе нервы. Я просто распахнул дверь и заглянул внутрь.

Несмотря на то, что я видел, как Уиттл потрудился над Мэри, к такому зрелищу я был не готов.

С воплем я развернулся на каблуках и так ломанулся прочь, что споткнулся на лестнице и рассадил себе голень. Кинув на Майкла последний взгляд, я решил, что ему посчастливилось вовремя умереть.

Затем я промчался по палубе к носу и прыгнул вниз.

От удара ноги подкосились. Я приземлился на сырой холодный песок, быстро вскочил и короткими перебежками добрался до отдаленных зарослей. Там я остановился.

Вместо того, чтобы сломя голову бежать вглубь побережья, я направился вправо.

Туда, где Уиттл должен был оставить ялик.

Надо сказать, я пережил это путешествие только чудом. Коль скоро океан меня не доконал, это собирался сделать Уиттл своим ножом. Теперь я был свободен от обоих. В безопасности, на твердой земле Америки.

Но здесь был и Уиттл.

Больше всего на свете, я хотел, чтобы он угомонился навеки, ведь это я привел его на борт «Истинной Д. Лайт», я довел дело до убийства Майкла и папеньки, я не смог спасти Труди.

Пробираясь по пляжу, оставляя позади яхту вместе с ее кошмарным грузом, я понял, что я и никто иной должен выследить Джека Потрошителя и положить конец его преступлениям.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЕНЕРАЛ И ЕГО ДАМЫ

Глава 16

ДОМ В СНЕГУ

Не успел я уйти далеко, как пошел снег. Поначалу не слишком сильный, но вскоре ночной простор оказался целиком заполнен крупными белыми хлопьями, да так, что дальше нескольких ярдов не было видно ни зги.

Это было, в принципе, неплохо. Если Уиттл рыщет впереди, вряд ли ему повезет заметить меня в такой каше. Может быть, я даже смогу подкрасться к нему незамеченным.

Я прихватил кусок плавника в качестве дубинки и сунул несколько камней в карманы пальто. Особой пользы от них не будет. Однако они окажутся очень кстати, если мне удастся застать Уиттла врасплох.

Благодаря этим штукам и почувствовал себя сильным и могучим, и в полной мере оценил, насколько беспомощным ощущал себя в течение недель, проведенных на яхте.

Чувство уверенности подкреплялось тем, что я был действительно свободен. Не пленник на борту. Не слуга, вынужденный подчиняться приказам и следить за каждым своим движением, постоянно переживая, как бы Уиттл не наказал Труди.

Теперь ему не причинить ей вреда. Худшее он уже сотворил. И каким бы ужасным ни был этот поступок, он лишил Уиттла единственного рычага влияния.

Итак, я больше не был его рабом. Я снова стал самим собой, Тревор Веллингтон Бентли. Свободный. Если бы я захотел, то мог уйти прочь и никогда в жизни не видеть Уиттла.

Если бы захотел. Но я не хотел.

Конец моего рабства означал, что я волен охотиться. Все, что меня заботило — охота на Уиттла. Я решил преследовать его до конца, сколько бы времени это ни потребовало.

Мало-помалу я начал даже надеяться, что он болтается на берегу и видел, как я усадил «Истинную Д. Лайт» на отмель. Я надеялся, что он решил подкараулить меня. Я надеялся, что он может нападет на меня из-за снежной завесы. Пусть только попробует. Получит парочку булыжников в рыло, а когда грохнется, то я разнесу ему череп в кашу.

Все мое рвение моментально улетучилось, как только я подошел к ялику. От одного его вида меня бросило в холодный пот. Я взял камень в правую руку и начал раскручивать его, до смерти боясь, что этот демон прыгнет на меня и страстно желая, чтобы снег прекратился, чтобы я, по крайней мере, увидел его приближение.

Когда ровным счетом ничего не произошло, я немного успокоился и обследовал ялик. Он был оттащен от воды на расстояние в несколько ярдов. Внутри было пусто, если не считать весел да лужицы воды, натекшей на носу. Лужица казалась черной. Хлопья снега таяли, попадая в нее, хотя и дно лодки, сиденья, и весла — все было окутано бледным гладким покровом.

Я обошел ялик кругом в поисках следов. Единственные следы, которые мне удалось обнаружить, были моими собственными. Здесь, поблизости от воды, песок был плотный и твердый, так что Уиттл едва ли мог оставить отчетливые следы, да и те были скрыты под дюймом-другим снега.

Раз уж он не оставил мне никакой зацепки, я поставил себя на его место и прикинул, куда он скорее всего направил свои стопы. Наверняка он стремился уйти подальше от бухты, полагая, что при свете дня яхту могут обнаружить. При виде тел на борту местные как пить дать поднимут шум.

Как бы и мне не попасть под горячую руку, подумал я.

Мысль была не слишком радостной.

Я повернулся спиною к бухте и пошел прочь. Пока я пробирался через дюны, ночь в Уайтчепеле представилась мне до того ясно, будто это было вчера. Тот момент, когда меня преследовала толпа, по ошибке приняв за Потрошителя. Тогда моя жизнь висела на волоске, и только удача спасла меня. Так что я без труда представил себя обвиняемым в убийстве Труди и Майкла.

Что если меня схватят за это? Как мне доказать, что это Уиттл, а не я совершил столь ужасные злодеяния? Вполне вероятно, что дело кончится для меня петлей.

Осознав все это, я был вынужден признать, что мне хватает проблем помимо выслеживания Уиттла.

Штука состояла в том, чтобы не попасться никому на глаза до тех пор, пока я не отдалюсь хотя бы на несколько миль от «Истинной Д. Лайт»

План выглядел прекрасно, но в один миг разлетелся вдребезги, когда я набрел на дом.

Сначала я наткнулся не на дом, а на низенькую каменную стену, преградившую мне путь. Она тянулась передо мной в обе стороны, насколько я мог видеть сквозь снегопад. Первой моей мыслью было избрать одно из двух направлений и следовать вдоль нее.

Но ведь стена не сама по себе из земли выросла. Кто-то ее соорудил, а это значит, что поблизости могут быть люди. Я же решил избегать людей.

Но потом я подумал, что Уиттл, пройди он тем же путем, мог смотреть на вещи иначе. Что если при виде дома он решил, что поблизости находится чье-то жилище и отправился на его розыски? Может, он как раз и ищет чей-нибудь дом, место, где можно переждать непогоду, согреться, а то и хорошенько поесть и выспаться. А может, он сейчас прекрасно проводит время, шинкуя в нарезку кого-нибудь из обитателей дома.

Я перелез через стену и приступил к поискам. Я внимательно смотрел по сторонам, ища следы, но ничего не обнаружил. Правда, из-за снегопада и темноты вокруг вообще мало что можно было увидеть. Кроме того, у Уиттла была порядочная фора. Он мог пройти здесь еще до того, как повалил снег.

И все в доме — если там действительно был дом, и в нем находились люди — могли быть уже мертвы к тому времени, как я туда доберусь.

Мало-помалу, я укрепился во мнении, что дом должен быть всенепременно. Пространство было засажено деревьями и кустами, от некоторых из них я в ужасе шарахался, когда они неожиданно возникали на пути, поскольку принимал их за Уиттла. Были там и сарайчики. И беседка. И дорожка, которая была заметна единственно потому, что нависавшая над ней ветка дерева не давала снегу засыпать плиты.

Наконец, появился и сам дом. Похоже, он был построен из камня и состоял из двух этажей. Стоя у подножия крыльца, я мог видеть не дальше окон второго этажа, которые не горели. От дома вообще не исходило никакого света. Углы стен были вне поля моего зрения.

Я оглядел ступеньки. Снег лежал на них толстым слоем, абсолютно нетронутый.

Я поднялся на три ступени, но, внезапно занервничав, отступил.

Незачем торопить события. В последний раз, когда я сунул нос куда не следует, меня спутали с Потрошителем. Гораздо мудрее казалось разведать обстановку, прежде чем лезть или не лезть в дом.

С этой мыслью я двинулся направо. Окна первого этажа находились достаточно высоко над землей, так что пригибаться не приходилось. Ни в одном не горел свет. Добравшись до угла, я повернулся, и посмотрел вперед. Вдоль этой стены окна тоже не горели. Я взглянул наверх. Ни одного горящего окна и на втором этаже.

Так, ясненько. Если семейство находится внутри, то они, должно быть, к этому времени уже легли спать. Я надеялся, что они все-таки спят, а не убиты.

Уиттл безумец, но безумец хитрый. Вполне возможно, что он решил действовать аккуратно и не отмечать прибытие в Америку убийством первых же встречных.

Скорей всего, так оно и есть, хотя кто его знает.

Вскоре я достиг фасада и прошел вдоль длинной террасы к лестнице посередине. Теперь я не удивлялся темноте в окнах. Судя по снегу на ступенях, в недавнее время по ним никто не поднимался и не спускался.

Я подумывал обойти дом целиком, но решил, что лишь тяну время, чтобы не лезть внутрь.

Так что я поднялся по лестнице. Под ногами поскрипывал снег. Оказавшись под навесом, я немного наследил на половицах и топнул ногой, чтобы стряхнуть снег с носка ботинка. Произведенный шум порядочно меня напугал. Я почувствовал себя круглым дураком. Тишина и скрытность сейчас куда нужнее чистых башмаков.

Один стук не должен был переполошить обитателей — если там кто-то еще мог всполошиться. И если Уиттл действительно окопался внутри, то услышать меня он мог только если сидел, приложив ухо к передней двери, что весьма и весьма сомнительно.

Тем не менее, я долго стоял не шевелясь. На шум никто не явился, но я не осмеливался попробовать открыть дверь. Положив дубинку, я отряхнул снег с волос и пальто. Потом снова поднял дубину, но решил ее с собой не брать. Если Уиттл внутри, я отобьюсь от него камнями. Но его там может и не быть. А идея прокрадываться в незнакомый дом с оружием в руках отнюдь меня не прельщала. Нож в зубах, с которым я забрался на борт «Истинной Д. Лайт», привел к тому, что я получил по башке от балбеса, принявшего меня за злодея.

Тревор Бентли не таковский, два раза на одни грабли наступает не часто.

Так что я остался с пустыми руками и камнями в карманах.

Дверь оказалась не заперта.

Я приотворил ее и какое-то время стоял, сунув голову в проем. Ничего было не видать, кроме темноты. Звуков тоже не было слышно, за исключением тиканья часов где-то поблизости. Я скользнул внутрь и как можно тише закрыл за собой дверь.

Было чудесно укрыться от снегопада. Здесь было тепло и приятно, хоть и попахивало затхлостью, как в доме бабушки неподалеку от Оксфорда. Еще пахло древесным дымом, вероятно, от камина. И стоял горьковато-сладкий дух табака, напомнивший мне о кэбмене Доусе. Я вспомнил, как он держал свою трубку вверх ногами, чтобы дождь не залил ее в ту ночь, когда я отправился на розыски дяди Уильяма, и внезапно меня охватила тоска по дому.

Я бы все на свете отдал, чтобы оказаться там вместе с матушкой.

Тут я сказал себе, что сейчас не время предаваться печали. Здесь небезопасно, как-никак, Уиттл рыщет неподалеку.

Напрягая зрение и слух, я принялся за осмотр. Иногда под ногами оказывался ковер, иногда — деревянный пол. Я продвигался медленно, слегка наклонившись и выставив перед собой руки, чтобы не врезаться во что-нибудь. На пути мне повстречались стойка для зонтов, небольшой стол, лампа, пара стульев. Все эти предметы я обнаружил исключительно наощупь. Каким-то чудом я ни во что не врезался. Наконец, я обнаружил перила и лестницу. Ступеньки такие широкие, что я мог бы свободно разлечься на любой из них.

Разумнее всего казалось разведать все внизу, прежде чем идти наверх. Так я и поступил, и вскоре оказался в гостиной. Камин находился именно там. Дрова прогорели до углей, которые мерцали в темноте, нагревая комнату и отбрасывая красноватые отсветы, благодаря которым я мог убедиться, что еще не ослеп.

Несмотря на то, что освещение было неверным и большая часть помещения терялась в темноте, я отчетливо разглядел, что стены заставлены несусветным количеством книг. В промежутках между книжными полками и занавешенными окнами либо стояли шкафы, либо висели картины. Комната была изрядно загромождена. Там стоял диван, и такое множество столов, светильников, стульев и тому подобного, что помещение больше походило на кладовку, чем на место, где обитатели дома проводят свой досуг.

Несмотря на опасения, что кто-то может скрываться в темноте, я не был готов двигаться дальше. Я шагнул к камину и притулился к огню, чтобы получше согреться. Голос позади меня произнес:

— Подкинь еще дровишек, парень.

Глава 17

ГЕНЕРАЛ

Я, естественно, подскочил, как ошпаренный, и резко повернулся на звук.

В углу вспыхнула спичка. Она осветила широкое морщинистое лицо с густыми висячими усами, целиком покрытое вьющимися седыми волосами. Пожилой мужчина сидел в кресле, стоявшем в стороне от прохода. Направляясь к камину, я, должно быть, прошел прямо у него под носом.

Он потыкал зажженной спичкой в свою курительную трубку и выпустил несколько клубов дыма.

— Разожги огонь, — сказал он, — я дал ему прогореть только потому, что слишком удобно уселся, чтобы вставать и возиться с камином.

В голосе его не чувствовалось никакой угрозы. Звучал он, в общем, достаточно дружелюбно, так что я рассудил, что сматывать удочки смысла нет. Повернувшись к камину, я сдвинул решетку, подбросил несколько полешек и раздул огонь. Вернув решетку на место, я вновь повернулся к старику.

— Премного благодарен, — сказал он.

В мерцающем красном свете я мог разглядеть его получше. Это был настоящий великан, из-под ночной рубашки так и выпирали бугры мышц. Ноги его были накрыты одеялом. Он сидел, глядя на меня, и преспокойно посасывал трубку, словно я явился в его гостиную по приглашению, а не прокрался, как тать в ночи.

— Генерал Мэтью Форрест, — отрекомендовался он.

Генерал? Это объясняло, почему мое появление не вывело его из себя.

— Не стой разинув рот, — сказал он, — Назови себя.

Я издал несколько сдавленных звуков, пока пытался сообразить, что вообще происходит. Говорил он, как янки, категорично и резко, очень похоже на Майкла или Труди. Стоит мне обмолвиться парой слов, и он определит по голосу, что я не местный. В таком случае мне предстоят, мягко говоря, неприятные объяснения. Что мне нужно, так это сочинить правдоподобную ложь о том, кто я такой и откуда взялся… и ни слова о яхте и об Уиттле.

— В чем дело, ты что, язык проглотил?

Я кивнул и внезапно в моей голове родился план. Язык проглотил? Точно!

Я принялся хмуриться, трясти головой и прикладывать палец к губам. Затем я припомнил, как один из жуликов в «Гекльберри Финне» прикидывался дурачком. Он там шевелил пальцами по-всякому, изображая язык жестов, так что я тоже решил попробовать.

Генерал нахмурился. Легонько постучав себя по зубам трубкой, он сказал:

— Вижу. Ты немой. Однако не глухой. Я знал парня по фамилии Клэй, он тоже страдал от такой беды. Было это в семьдесят четвертом. Пара команчей схватили его и вырезали ему язык под самый корень. Это случилось не дальше полумили от Эдоуби-Уоллс. Рядом случайно оказался охотник на бизонов, не сразу, правда, и уложил дикарей из карабина. Клэй выжил, но языка успел лишиться. Не в силах с ним расстаться, он проделал в нем дырку и носил его на шее. Вскоре язык высох, как вяленое мясо. Я слышал, он съел его, через год или два, чтобы не умереть с голоду, когда потерял коня и ему пришлось прятаться в пещере целую неделю, пока индейцы не ушли.

Генерал оказался любителем поговорить, что меня вполне устраивало. То, как он рассказывал эту ужасную историю, живо напомнило мне дядю Уильяма.

— Мне не кажется, что ты попался команчам, — вымолвил он.

Мотнув головой, я высунул язык, чтобы показать, что он у меня в наличии. Затем показал пальцем на глотку и издал хрип.

— Э, проблемы с глоткой?

Кивок, кивок.

— Это досадно. Зато дает определенное преимущество в словесной эквилибристике.

Когда он выдал это, я не смог удержаться от смеха.

— Господь счел нужным взвалить на меня под старость не одну, а целых двух женщин, так что твоя молчаливость — просто глоток воды в пустыне.

Две женщины! От такого известия я запаниковал. Что если Уиттл заявился сюда, миновал гостиную и генерала соответственно, зато нашел дам?

Должно быть, вид у меня сделался встревоженный, потому что генерал махнул свободной рукой в мою сторону и сказал:

— Да не беспокойся о них. Им не придет в голову спуститься вниз и прервать нашу беседу. Уж если они улеглись спать, то улеглись. Именно поэтому я и прибрел привычку приходить сюда, чтобы выпить и выкурить трубочку, в то время…

— Я боюсь, что им угрожает опасность, сэр! — выпалил я.

Хорош изображать немого.

Если генерал и был удивлен тем, что я заговорил, виду он не подал. В одно мгновение он вскочил с кресла с поразительной быстротой.

— Объяснись, — приказал он. Повернувшись спиной ко мне, он бросил трубку на стол и чиркнул спичкой.

Пока он снимал стекло и с лампы и поджигал фитиль, я сказал:

— Этой ночью я преследовал убийцу. Он мог явиться сюда.

Генерал не произнес ни слова. Он живо прошел с лампой мимо меня и схватил с каминной полки револьвер. Револьвер был здоровый.

Держу пари, он знал, как им пользоваться.

— Марш за мной, — скомандовал он. — Смотри в оба.

Мы поспешно выбрались из гостиной, пересекли переднюю и поднялись по лестнице. Сердце бухало у меня в груди. Я надеялся, что женщины живы, в противном случае это будет тяжкой потерей для генерала Форреста. Но еще больше я надеялся, что мы найдем Уиттла. Я боялся его — и в то же время страстно желал увидеть нашпигованным свинцом. Пять или шесть пуль в грудь — самое то что надо.

Прежде чем мы добрались до вершины лестницы, я извлек из кармана камень. Генерал быстро и тихо двигался по верхнему коридору. Я держался чуть позади. Лампа давала неверный свет, освещая нас и стены по обеим сторонам, но оставляя большое темное пространство впереди.

Ковровая дорожка на полу глушила шаги, но половицы скрипели изрядно. Я резонно рассудил, что они бы скрипели и под Уиттлом, если бы он крался поблизости. Однако большого облегчения мне эта мысль не принесла, и я то и дело оглядывался через плечо. Когда мы миновали несколько закрытых дверей, я забеспокоился, что они могут в любой момент распахнуться и оттуда выскочит Уиттл. Но они оставались закрыты.

Следующая дверь, к которой мы подошли, стояла нараспашку, и генерал поспешил зайти внутрь. Он не дал мне указания оставаться снаружи, так что я последовал за ним, не горя желанием остаться в коридоре одному. Мы поспешили к большой кровати с балдахином. Я мог бы сразу сказать, что Уиттл у этой женщины не побывал, поскольку одеяло не было сброшено и сама она не представляла собой окровавленный труп. Видна была только голова в капоре.

Руки у генерала были заняты, одна лампой, другая револьвером, и поэтому он пнул по матрасу коленом. Женщина издала стон.

— Шевели копытами, Мэйбл

Она пробормотала:

— А? Что?

— Возможно у нас неприятности. Вставай немедленно, иди за мной и молчи в тряпочку.

Она перевернулась на спину, заметила меня и быстро выпрямилась, сжимая одеяло перед собой. Это была худая, сморщенная старуха. Пучки седых волос выбивались из-под капора. Она заморгала и на скулах задвигались желваки.

— Кто…? Во имя всего святого, что…?

— Тс-с-с, — прошептал генерал, — Пошли.

— Зачем, я никогда… — пробормотала она. Однако не стала терять ни секунды. Бросив несколько мрачных взглядов в мою сторону, она резво выбралась из постели и сунула ноги в тапочки. На ней была ночная рубашка из шерсти, столь длинная, что старухе пришлось подобрать подол, дабы не подметать им полы.

Генерал возглавил нашу процессию. Я держался позади Мэйбл, дабы обезопасить тылы.

Она постоянно оглядывалась, как будто подозревала, что я могу врезать ей по голове своим камнем.

Пройдя по коридору еще чуть-чуть, мы ринулись в другую спальню.

Ее обитательница спала, видать не настолько крепко, потому что резво уселась на постели, прежде чем генерал успел вымолвить хоть слово или пнуть по кровати.

— Боже милостивый, — воскликнула она, — что происходит?

— Ничего страшного, моя дорогая, — отвечал генерал, — ничего страшного.

Она нахмурилась, выглядя несколько озадаченной. Это была славная, миловидная девушка, лет на десять старше меня, с гладкими темными волосами до плеч.

— Ничего? — поинтересовалась Мэйбл, воззрившись на генерала. — Ты меня до полусмерти напугал. Лучше бы что-то все-таки произошло, старый ты дурень. Кто этот мальчишка? Что он делает у нас дома?

— Тревор Бентли, мэм, — представился я.

— Он пришел, чтобы предупредить нас об убийце в нашем доме, — объяснил генерал.

— О Боже! — произнесла младшая.

— Ты остаешься здесь и караулишь женщин, Трев. — С этими словами он направился в коридор.

— Ты же не посмеешь оставить нас наедине с этим малолетним воришкой? — воскликнула Мэйбл.

Генерал сделал вид, что не слышал. Он скрылся из виду вместе с лампой. Какое-то время мы пробыли в темноте. Затем спичка осветила молодую женщину. Сидя на краю кровати, она поднесла пламя к лампе, стоявшей на ее ночном столике. Затем подкрутила фитиль, чтобы горел поярче, и закрыла его стеклом.

Мэйбл подошла к лампе. Подняв ее, перехватила так, будто собиралась швырнуть в меня.

— Я на своем веку имела дело с хулиганами, парень, — сказала она. — Так что не доводи до греха.

— Успокойся, бабуль, — сказала молоденькая, безо всякого раздражения, а напротив, мягко и дружелюбно. — Я уверена, что Тревор не причинит нам никакого вреда.

Чтобы доказать ее правоту, я убрал камень обратно в карман.

— Вот видишь? — сказала она. Встав с места, она подошла к своей бабушке, взяла у нее лампу и поставила на положенное место на столе.

На голову выше меня, она была стройна и хороша собой. На ней была белая ночная рубашка, чуть-чуть не доходящая до лодыжек. Она улыбнулась мне, от чего в груди у меня потеплело, затем прошла совсем рядом за моей спиной и направилась к двери.

— Нам запретили выходить, — предупредил я.

Она не обратила внимания на эти слова и, выйдя в коридор, огляделась по сторонам.

— Сара, вернись сию же секунду!

Итак, она стояла снаружи, не обращая внимания ни на меня, ни на родную бабушку. Я бы восхитился ее бесстрашием, но слишком переживал за нее, и потому пошел вслед за ней, намереваясь водворить обратно в комнату. Держа руки при себе, естественно. Просто препроводить.

Мы оба стояли и изучали темноту.

Я не знал, куда отправился генерал, но был уверен, что он скоро обернется.

— Вернитесь и закройте дверь! — крикнула Мэйбл.

Сара не ответила. Еле слышно она прошептала мне:

— Надеюсь, с дедом все в порядке.

— Сомневаюсь, что убийца в доме. — Уверен я быть, конечно не мог. Но это походило на правду, коль скоро Мэйбл и Сара оказались целы и невредимы. С другой стороны, Потрошитель мог прятаться в другой комнате по каким-то своим причинам. Я подумал, что не время для задушевных бесед, когда дело касается Уиттла. В эту самую минуту он вполне может подбираться к нам.

В дальнем конце коридора появился мерцающий огонек лампы. Вскоре за лампой обнаружился и генерал с револьвером в руке. На нас он не взглянул. Пройдя к другой двери, он вошел в комнату.

— Пойдемте внутрь, — прошептал я.

Сара промолчала и продолжала стоять, обхватив себя руками за плечи. Я мог слышать ее слегка неровное дыхание. Она была босиком и, наверное, сильно мерзла. Несмотря на то, что на ней была плотная ночная рубашка, снизу ей наверняка ужасно дуло.