Дикарь

Вскоре вдалеке раздался паровозный свисток. Я подбежал к путям и увидел наш поезд. Он, пыхтя, возник из-за поворота, изрыгая дым из трубы, чудовищный и в то же время прекрасный. Когда он взревел совсем рядом, я почувствовал, как доски платформы затряслись у меня под ногами. Машинист помахал мне из своего окошка высоко над землей, в точности как делали машинисты в Англии, когда я приходил к путям полюбоваться проходящим поездом. Я помахал ему в ответ. Секунду спустя локомотив уже проехал мимо в звоне и шипении пара, таща за собой тендер и несколько пассажирских вагонов.

После того как поезд с грохотом и визгом остановился, я пошел назад к Саре. Носильщик подхватил наш багаж, и мы забрались в вагон. Сара уступила мне место у окна. Я много раз ездил на метро и даже как-то раз по железной дороге на каникулы вместе с матушкой, но ни разу не испытывал даже малой толики того волнения, что охватило меня в том момент, когда паровоз, пыхтя, оставил станцию позади.

Я встретился глазами с Сарой. Улыбаясь она сжала мою руку.

— Поехали, — сказала она.

Затем я уставился в окно.

Вид был великолепен: сельская местность, мост через Ист-Ривер, гигантские дома Нью-Йорка. Однако я отвлекся, моя цель — не описывать виды из окна, а рассказать историю моих приключений.

Мне кажется, что каждое приключение — одновременно чье-то несчастье.

Какое-то время никаких особенных приключений с нами не происходило, так что я быстро пробегусь по нашей поездке и постараюсь перейти к более насыщенной части.

Пересев с поезда на поезд на Центральном вокзале, мы отправились в пульмановском[1] вагоне на запад по направлению к Чикаго. Поездка была просто роскошной. Мы проводили время в разговорах и знакомствах с милыми, дружелюбными людьми. Мы вкушали превосходные яства в вагоне-ресторане и спали на полках с занавесками. При любой возможности я разглядывал происходящее за окном.

Мы проносились мимо лесов, городов и гор, пересекали мосты над бездонными каньонами, при виде которых меня бросало в пот, так что я не раз зарекался ездить по железной дороге, мчались долинами, проскакивая деревни и фермерские угодья.

Ночи были бесподобны. Немало часов провел я на своей койке, прячась в темноте за плотной шторой, созерцая залитые лунным светом пейзажи и фантазируя о жизни невидимых мне обитателей домов и ферм, скрывавшихся за их ярко освещенными окнами. Я просто лежал, наблюдая картины, пролетавшие за окном под перестук колес, а поезд мягко покачивался, издавая иногда долгий и мрачный гудок.

Вокруг царило невероятное спокойствие, вызывавшее во мне, как ни странно, ощущение неизъяснимой тоски. Как будто я скучал по чему-то, самому мне не ведомому.

Дело было не в Саре, это я знал точно. Она заняла нижнюю койку, прямо подо мной. Вечером я немного выждал, а затем высунул голову из-за шторы. Убедившись, что горизонт чист, я слез вниз, к ней. Мы занялись любовью, однако пришлось делать все по-тихому, поскольку для других пассажиров я был ее слугой. Они бы слегка ошалели, увидев, как я пробираюсь к ней.

Нас так и не застукали. Спустя немного времени я поцеловал ее на ночь и забрался обратно на свое место, где и лежал без сна, глазея в окно, погруженный в странные думы.

В Чикаго мы прибыли очень быстро. Проведя ночь в хорошем отеле на берегу озера Мичиган, с утра мы приехали на вокзал и сели на поезд, который должен был доставить нас на юг, в Сент-Луис.

Оставив Чикаго позади, мы двинулись через самые плоские равнины на Земле. Не считая кучки маленьких городков, уставленных невообразимым числом элеваторов, на протяжении многих миль вокруг не было ничего, кроме бескрайних полей, тянувшихся насколько хватало глаз. Иной раз вдалеке мелькал дом фермера, сарай или силосная башня, но и только.

Наконец мы подъехали к Миссисипи. У меня захватило дух. Это же была Миссисипи! Река Марка Твена! Мы приближались и наконец оказались над ней, на мосту. Никогда в жизни не я видел ничего подобного. Невозможно было поверить, что я нахожусь здесь и сверху вниз гляжу на ту самую реку, где служил лоцманом на пароходе Марк Твен, реку, по которой сплавлялись Том Сойер, Гек Финн и негр Джим. Пароходов с гребными колесами я не видел, но вообще кораблей было множество, и я даже заметил двух ребятишек, удивших рыбу с каноэ. Мне отчаянно захотелось оказаться там, внизу, вместе с ними.

Возможно, когда-нибудь я смогу вернуться сюда, сказал я себе.

В тот момент я осознал, откуда взялось это странное чувство опустошенности. Дело было в том, что, проносясь по рельсам, я видел множество мест, которые хотел изучить, множество людей, с которыми мне не суждено познакомиться. Видел — и проносился мимо, оставляя их позади.

Ничего не поделаешь. Ничего, если я хочу достичь Тумстоуна и выследить Уиттла.

Ночь мы провели в Сент-Луисе, и Сара привела меня в ресторан на берегу Миссисипи. Перед тем, как вернуться в отель, мы побродили вдоль реки. Мы разглядывали скользящие по воде лодки, освещенные огнями, слышали голоса и смех, разносящиеся над рекой, а иногда до нас доносился стон пароходного гудка. Это было грандиозно. Я с удовольствием гулял бы так целую вечность, но ветер стал крепчать и вскоре превратился в настоящую бурю, река разбушевалась, на нас обрушился проливной дождь, молнии разрезали небо, и от их грохота закладывало уши. Промокшие до нитки, мы поспешили вернуться в отель.

На утро небо вновь стало чистым. Мы сели на поезд, направляющийся в Денвер через Миссури и Канзас.

В течение многих дней и ночей мы двигались на запад сквозь обширные равнины. За окнами я видел громадные стада. И ковбоев. Увидев первого ковбоя, скакавшего на лошади по пыльной тропе, тянущейся вдоль путей, я понял, что мы достигли Дикого Запада. Эта мысль поистине обрадовала меня. Но при этом я испытал и легкий испуг, вспомнив, что с каждой минутой мы приближаемся к Уиттлу.

Впрочем, до Тумстоуна нам предстоял неблизкий путь. Мы еще даже не достигли Денвера, а оттуда нам предстояло несколько дней ехать на юг, в Эль-Пасо. Это мы окажемся только в Техасе, и еще нужно будет двигаться дальше на запад, чтобы попасть на Территорию Аризоны и добраться до Тумстоуна.

Даже если Уиттл по-прежнему там, в чем я сильно сомневался, мы не окажемся вблизи от него еще примерно неделю после отъезда из Денвера. Поэтому я решил успокоиться и не думать о нем, а просто наслаждаться чудесной поездкой по американскому Западу.

Я видел множество ковбоев, внимательно выглядывал их, они никогда мне не надоедали. Время от времени я ловил себя на мечте о том, чтобы наш поезд остановил и ограбил кто-нибудь вроде Джесси Джеймса[2]. Он получил пулю в спину от негодяя по имени Боб Форд шесть или семь лет назад, и я понимал, что вариантов посостязаться в скорости с бандой Джесси у нас маловато. Но я знал, что здесь есть и другие преступники, могущие на нас напасть, и мне представлялось весьма захватывающим достать револьвер генерала из саквояжа и устроить с ними небольшую перестрелку.

Пока я разглядывал ковбоев и ожидал ограбления, мне на глаза попался первый в жизни индеец. Он сидел верхом на коне и выглядел весьма устрашающе; в головной убор воткнуты перья, лицо размалевано красным; одет он был в голубую армейскую куртку и кожаные штаны. Мое сердце замерло от страха, когда я вспомнил все, что прочел о дикарях, и все, что слышал о них от генерала и Сары. Я был готов выхватить револьвер. Но у индейца, насколько я видел, оружия при себе не было, к тому же поезд мчался так быстро, что он пропал с глаз буквально через две секунды.

В дальнейшем я видел немало индейцев, но ни один не напугал меня так сильно, как первый. Это были и древние старики, и женщины, и дети. В основном они являли собой весьма удручающее зрелище. Трудно было вообразить подобных созданий на тропе войны, уничтожающими поселенцев, снимающими скальпы и пытающими пленников.

Индейские войны остались позади. Краснокожие были разбиты. По крайней мере, в этом меня заверял генерал. Он был не совсем прав, как я обнаружил позднее, но на тот момент подобные вопросы меня не занимали.

К моменту прибытия в Денвер я вдоволь насмотрелся и на ковбоев, и на индейцев. Последние уже не пугали меня так, как поначалу, однако я по-прежнему был ужасно взволнован оттого, что нахожусь на Западе.

Ночь мы провели в отеле неподалеку от вокзала. На следующее утро мы сели на поезд до Эль-Пасо.

Каждый раз, пересаживаясь с поезда на поезд, мы оказывались в компании новых пассажиров. С некоторыми из них мы заводили короткие разговоры, Сара объясняла, что я — ее слуга. Как правило, пассажиры оказывались достойными людьми.

На этот раз в числе прочих попутчиков, в нашем вагоне оказался человек по имени Элмонт Бриггс.

Беда была на подходе.

[1] Пульмановский вагон (пульман) — большой пассажирский спальный железнодорожный вагон, название происходит от фамилии владельца компании, впервые начавшей их выпуск. Отличались повышенной комфортностью.

[2] Джесси Джеймс (1847—1882) — знаменитый американский преступник XIX века.

Глава 26

БРИГГС

В тот момент, когда кондуктор закричал «Посадка заканчивается!», в коридоре вагона нарисовался Элмонт Бриггс. Он шел занять место, расположенное позади нас, как вдруг остановился, заметив Сару.

Она подняла голову посмотреть, кто это остановился рядом.

Какое-то время они оба глазели друг на друга.

Мужчина выглядел озадаченным, однако был явно рад видеть ее. Он был, по всей видимости, ровесником Сары и обладал миловидным, почти девичьим лицом, гладко выбритым, с алыми губами, нахально вздернутым маленьким носиком, огромными голубыми глазами и светлыми бровками. Золотистые волосы волнами ниспадали ему на плечи. Я решил, что это вполне может быть девица, несмотря на мужскую одежду. Он щеголял сияющими сапогами, черными брюками и пальто, на шее был повязан галстук-ленточка. Женщины нечасто так наряжаются. К тому же и грудь у него была плоской. Когда он заговорил, его низкий голос окончательно развеял мои сомнения.

— Либби Гордон! — провозгласил он. — Не верю глазам своим.

— Простите? — удивилась Сара.

— Это же я. Элмонт Бриггс.

— Рада познакомиться, мистер Бриггс, — произнесла она несколько удивленно. — Но боюсь, что…

— Разве вы не помните меня? Йель[1]? Выпуск 84-го. Вы сопровождали Джеймса Беллоуза в…

— Меня зовут Сара Форрест, — объяснила она. — Я в жизни не была в Коннектикуте, не говоря уж о том, чтобы куда-либо сопровождать Джеймса Беллоуза. Очевидно, вы по ошибке приняли меня за Либби.

— Значит, вы не Либби Гордон? — спросил он, склонив голову набок.

— Отнюдь нет.

— Но… сходство сверхъестественное. Просто поразительно. Я ошарашен.

Смутившись и тряхнув кудрями, он сказал:

— Прошу принять мои извинения за столь бесцеремонное вторжение.

— Ничего страшного.

Я думал, что он отправится по своим делам. Но он остался на месте.

Тем временем поезд тронулся. Как обычно, это произошло с внезапным толчком. Элмонт пошатнулся. Несмотря на то, что упасть ему явно не грозило, он ухватил Сару за плечо.

— Упс, — произнес он. Отпустив плечо, он взялся за спинку сиденья. — Я видел Либби всего один раз, — пояснил он, — однако мне никогда ее не забыть. Никто не в силах забыть такую красоту. Когда я увидел, что вы сидите здесь… Это был шок. Этакий восхитительный шок. Но ошибочный.

Все это время Сара сидела, отвернувшись от меня, так я что я не мог видеть, как она воспринимала этот монолог.

Взгляд Элмонта переместился на меня. Он скривил губы. Я решил, что подразумевалась улыбка, однако выглядела она кисловатой.

— А этот милый молодой человек, должно быть, ваш брат?

— Это мой слуга, Тревор.

— Значит вы путешествуете одна?

— Вместе с Тревором.

— Я бы с удовольствием присоединился к вам. Вероятно, мы сможем сидеть вместе.

— Вероятно, вам следует убраться, — сказал я ему.

Тут уж его прекрасные голубые глазищи вылезли из орбит, а лицо заалело, как мак. Сара повернулась ко мне. Выглядела она не хуже Элмонта.

— Тревор! — прошептала она.

— Ему нужно мое сиденье, — огрызнулся я. Ему нужна ты, вот что подумал я на самом деле.

— Этот ваш мальчик всегда такой дерзкий? — поинтересовался Элмонт.

— Проваливай, — ответил я.

И Сара ударила меня по лицу.

— Да что с тобой стряслось? — рявкнула она.

Я оцепенел, не двигаясь с места, щека горела. Больно было не особо, но чувствовал я себя, словно меня пнули в живот.

Еще хуже мне стало, когда Сара, не говоря ни слова, поднялась с места и пошла по коридору вслед за Элмонтом.

До этого момента она ни разу меня не ударила. Она даже ни разу грубо не разговаривала со мной. Я вообще сомневался, что на свете существуют два человека, которым столь же хорошо вдвоем, как мне и Саре.

А теперь она не просто ударила меня, но и ушла с Элмонтом.

Она так и осталась с ним. Надолго. Оставив меня, несчастного и позаброшенного. Разве ей не видно, что этот Элмонт обыкновенный невежа? Что с ней такое? Как она могла поддаться его лести? Как она могла бросить меня? Что если она не вернется вообще и останется с ним?

Я уже почти собрался идти за ней. Но мне отнюдь не хотелось видеть их вместе. А вдруг они смеются? А вдруг держаться за руки? Или еще чего похуже.

Эти раздумья выбивали меня из колеи.

Однако избавиться от них я был не в состоянии. Я представлял его губы, целующие ее, его руки, лазящие по ее телу и шарящие под одеждой. Я думал, что она не только позволила такие вольности, но и поощряет их и трогает его в ответ.

Я твердил себе, что они не осмелятся. Ведь люди увидят. Но вагон не сказать, чтобы набит битком. Что если места через проход окажутся пустыми?

Наконец она вернулась. Внимательно посмотрев на меня, уселась рядом.

— Как тебе пришло в голову разговаривать с ним в таком тоне, Тревор?

— Как тебе пришло в голову уйти вместе с ним?

— Он очень милый человек. У тебя не было причин оскорблять его. Ты вел себя отвратительно.

— Я сильно сомневаюсь, что Либби Гордон вообще существовала. Этот хам просто положил на тебя глаз, вот и все. Он чертов лгун.

— Ты ведешь себя как ребенок.

Ее удар не задел меня так сильно, как задели эти слова. Некоторое время я не мог произнести ни слова. Затем я сказал:

— Я ребенок, а он мужчина, да?

— Не будь смешным.

— Он выглядит как баба.

— Прекрати! Ради Бога, Тревор.

— Почему ты ушла с ним?

— После твоего ужасного поведения выбор у меня был невелик. Не могу поверить, что ты с ним так разговаривал. Мне в жизни не было так стыдно. Что на тебя нашло?

— Мне он не нравится. Вообще ни капельки. Он просто бабник с хорошо подвешенным языком, вот кто он такой.

— Курам на смех. Тебе должно быть стыдно. Ты не только обидел его, но и осуждаешь его ни за что, ни про что. Бедняга потерял жену и ребенка в прошлом году из-за оспы.

— Сильно сомневаюсь.

— Ты становишься невыносимым.

— Я не собираюсь верить ни единому его слову. Ясно, что он скажет тебе все, что угодно, лишь бы завоевать твое расположение. Разве ты не понимаешь, что у него на уме?

Как только я произнес эти слова, Сара перестала хмуриться. Он внимательно посмотрела мне в глаза и вскоре ее лицо расплылось в улыбке. Прислонившись ко мне, она прошептала:

— Да ведь ты ревнуешь, Тревор.

— Ни капельки.

— Ревнуешь, ревнуешь!

Она похлопала меня по ноге.

— Что мне с тобой делать, дорогой? Элмонт для меня никто и звать никак. У меня нет к нему никаких чувств, кроме дружеских.

— Он хочет больше чем дружбы.

— Как ты можешь говорить такое? — поинтересовалась она все еще мягко. — Ты не знаешь этого человека.

— Я знаю, что у него есть на тебя определенные виды.

— Я так совсем не считаю. Но если у него есть какие-то там виды, то он будет сильно разочарован.

Что ж, давненько я не испытывал такого облегчения. Хоть меня и беспокоило, что Сара считает Элмонта «другом», было ясно, что любовь ее я не потерял.

Спустя некоторое время она произнесла:

— Мне очень жаль, что я ударила тебя, милый.

— Ничего.

— Ты меня простишь?

— Естественно.

Затем она прошептала:

— Ты же не откажешься сегодня ночью от моей постели?

— И в мыслях не было.

Успокоившись насчет Элмонта Бриггса, я принялся смотреть в окно. Ранним вечером раздался звонок к обеду.

— Давай теперь ты не будешь волноваться по пустякам, — сказала Сара. — Я пригласила Элмонта присоединиться к нашему столу.

— Потрясающе, — пробормотал я.

— Пожалуйста, будь с ним вежлив.

— Придется.

— Помни, предполагается, что ты мой слуга. Мы не должны дать ему повод для подозрений.

Мы подождали, пока большинство пассажиров уйдут из прохода, и покинули наши места. Элмонт сидел через несколько мест от нас, в полном одиночестве. Завидев нас, он вскочил и тепло улыбнулся Саре. Улыбка несколько утратила теплоту, как только он взглянул на меня, но я склонил голову и сказал:

— Надеюсь, вы простите мне грубость, мистер Бриггс. Вы были так похожи на одного негодяя, которого я когда-то знал…

Сара коротко посмотрела на меня, и я заткнулся.

— Я принимаю ваши извинения, — сказал Элмонт.

Инициативу он взял на себя. Вагон-ресторан находился через несколько вагонов от нас. На всем пути к ресторану, в конце каждого вагона, Элмонт распахивал дверь перед Сарой. Как только она оказывалась в тамбуре, он предоставлял мне придерживать закрывающуюся дверь, а сам забегал вперед нее и открывал следующую. Которую всегда норовил закрыть в то время, как я еще был в тамбуре. Раздражало невероятно.

Судя по тому, что Сара нисколько не мешала его выходкам, я решил, что ей без разницы, останусь я позади или нет. Так я и сделал. Когда мы наконец пришли в вагон-ресторан, и Элмонт захлопнул дверь у меня перед носом, я просто остался в тамбуре. Я подошел к краю решетки, покрывающей стык между вагонами, взялся за ограждающую цепь, чтобы сохранить равновесие, и уставился на поросшие лесом холмы. Освещенные заходящим солнцем, они выглядели великолепно, но любоваться на них не было никакого настроения.

Я собирался дожидаться Сару, которая придет за мной.

Но она не пришла.

Без сомнения, она прекрасно проводила время с Элмонтом.

Между вагонами было ветрено и холодно, так что в конце концов я зашел внутрь.

Сара и Элмонт сидели напротив друг друга за обеденным столом, она что-то ему говорила и выглядела очень счастливой. Заметив меня, она помахала рукой, приглашая присоединиться к ним.

— Где ты застрял? — спросила она.

— Остановился подышать свежим воздухом, — объяснил я, чувствуя огромное разочарование.

— Там, откуда я родом, едят без посторонней помощи, — сказал Элмонт Саре.

— Ты славный парень, — отвечал я.

— А еще мы не терпим дерзости.

— Веди себя пристойно, Тревор, или я отошлю тебя.

— Да, мэм.

После этого я стал помалкивать. Официант принес кушанья. Я ел, смотрел на Элмонта и прислушивался к разговору. Он и впрямь был очень обаятельный. Я думал, что они с Сарой многое выяснили друг о друге, судя по тому, сколько времени они уже провели вместе. Они не просветили меня касательно того, что я пропустил, но я разобрал, что Элмонт держит путь в Калифорнию, где вместе с братом собирается купить отель на пляже Санта-Моника. Послушать его, так он просто нафарширован деньгами.

Он пригласил Сару навестить его, после того как она завершит свой визит к отцу в форт Хуачука. Тут я невольно улыбнулся, но Элмонт не обратил на это внимания.

Отец Сары в форте Хуачука?

Я решил, что Сара не считает Элмонта таким уж другом, коль скоро рассказывает ему такие байки.

Меня удивило, что она врет ему, но я был доволен.

Она сказала, что будет иметь в виду, но скорее всего, она никуда не собиралась.

Я вообще сильно сомневался, что у него есть отель.

Судя по всему, они перебрасывались ложью столь же толстой, как слой соуса на моей говядине.

Я знал, что скрывает Сара.

Что касается Элмонта, тут мне оставалось лишь строить догадки. По моему мнению, он старался скрыть от Сары, что на последние оставшиеся деньги мотается по железной дороге в поисках богатой, легкодоступной женщины. Такой, как Сара.

Конечно, я вполне мог и ошибаться.

Может быть, во мне говорила ревность.

Но мне он представлялся именно таким.

Не знаю, что Сара в нем нашла, но она ловила каждое его слово, будто в жизни не встречала более привлекательного и занятного мужчины. Было видно, что он тоже это заметил. Его голубые глаза победоносно сияли.

После ужина дела пошли хуже. Он пригласил Сару поиграть в карты в вагоне-салоне. Я вознамерился последовать за ними, но Элмонт сказал мне:

— Не думаю, что леди нуждается в ваших услугах.

— Ну же, ступай, — сказала Сара.

Ступай?!

Я аж взмок. Но понял, что если затею ссору, это мне никак не поможет, а только выведет Сару из себя. Кроме того, я чувствовал себя преданным ею — в очередной раз — и не особенно хотел составить ей компанию. Если ей больше по нраву скотина вроде этого Элмонта, значит она того заслужила.

Я бросил ядовитый взгляд на Бриггса и пошел восвояси.

Вернувшись на свое место, я сидел в одиночестве, медленно закипая. Я пытался убедить себя, что Сара просто добра к этому человеку. Но это объяснение не выдерживало никакой критики. Несмотря на ее слова о том, что она считает Элмонта не больше чем другом, я видел достаточно, чтобы понять, как сильно она им увлеклась.

В голову полезли разные подлые мысли о ней.

Похоже, что она связалась со мной лишь потому, что я оказался под рукой. Я жил в ее доме, где она могла добраться до меня в любой момент по своему желанию. Возраст мой особой роли для нее не играл. Возможно, окрестные мужчины просто не обращали на нее внимания, и я был для нее эдакой синицей в руке.

Возможно, она лгала о любви ко мне.

Возможно, она лгала вообще о множестве вещей.

Она без сомнения лгала Элмонту. И всем попутчикам, с которыми мы хоть ненадолго пересекались во время нашей поездки. Допустим, эта ложь была вполне оправдана. Мы не могли выложить всю правду о нас двоих. То же самое можно сказать об обмане ее адвоката, мистера Каннингема, и некоторых других людей.

Тем не менее, она лгала практически всем, с кем бы ни разговаривала.

Даже генералу.

Сидя у темного окна, я вспомнил тот случай, когда Уиттл украл Саблю. Вместо того, чтобы сказать деду правду, Сара придумала какую-то нелепую историю про то, что лошадь убежала сама. Мы даже оставили ворота в конюшню открытыми, чтобы придать этой байке правдоподобности.

Чем больше я размышлял о Саре, тем больше утверждался во мнении, что она никогда не говорила правды, если выгоднее было солгать.

Страх сказать, сколько вранья она впарила мне.

Черт побери, я никак не мог постичь, почему красавица вроде Сары так несчастлива с мужчинами, как она всегда утверждала, плачась, что неминуемо окончит жизнь старой девой — без мужа, без детей, одинокой и жалкой.

А вдруг она говорила все это лишь для того, чтобы завоевать мою сочувствие?

Вполне вероятно, что она перевстречалась с половиной мужиков Кони-Айленда и бросала каждого, как только на горизонте появлялся кто-то посимпатичнее. Точно так же, как бросила и меня ради Элмонта.

Я чувствовал себя облапошенным.

На какое-то время я буквально возненавидел Сару и отчаянно хотел никогда не спутываться с ней. Но тут я вспомнил, как мы здорово проводили время. Эти воспоминания окончательно опустошили меня. Даже не сами воспоминания, а скорее мысль, что все бывшее между нами теперь позади.

Чтобы еще больше себя помучить, я вытащил золотые часы, которые она подарила мне на Рождество. Открыв крышку, я обнаружил, что ее нет уже около двух часов. Я захлопнул крышку и уставился на скрещенные револьверы, выгравированные на ней. «Тебе никогда не узнать, как много хорошего ты принес в мою жизнь», — сказал она.

В мою жизнь она тоже принесла очень многое.

Внезапно я почувствовал себя мерзко и гнусно за свои мысли о ней. В основном для лжи, которую я от нее слышал, были веские причины. Насколько я знал, мне она никогда не лгала. Возможно, она и вправду любила меня и любит до сих пор. И что такого, если она проводит время с Элмонтом? Ведь я многие часы проводил с генералом. Старик по-настоящему восхищал меня, но я точно в него не влюблялся.

От этих соображений у меня немного отлегло с души, но ненадолго.

Элмонт — не генерал. У него есть виды на Сару. Он нацелился прибрать ее к рукам.

Даже если они только играют в карты и наслаждаются обществом друг друга, он обрабатывает ее изо всех сил. А завтра ему представится еще больше возможностей. И послезавтра. На всем пути в Калифорнию (если он держит путь именно туда) он будет ехать по одному с нами маршруту и как пить дать в тех же поездах, что и мы с Сарой, до самого Тусона. Начиная с сегодняшнего дня.

Я пытался убедить себя, что рано или поздно Сары раскусит этого проходимца.

Возможно, он начнет приставать к ней, она его отвергнет, и на том дело кончится.

А может быть, он начнет приставать к ней, а она не откажется. В конце концов, он мужчина, а не мальчишка. Не исключено, что Элмонт — именно тот, которого она всю жизнь мечтала встретить.

Мои мысли взвихрились ужасающим водоворотом, так что я был несказанно рад появлению проводника, который пришел приготовить кровати. Когда он управился, я пошел в туалет, расположенный в конце вагона. Сделав свои дела, я умылся и почистил зубы, а затем вернулся по занавешенному проходу.

Я надеялся, что Сара вернется в мое отсутствие.

Однако ее койка пустовала. Я забрался на свою, облачился в ночную рубашку и убрал уличную одежду в сумку.

После всех приготовлений я лежал один в темноте. Ночные пейзажи за окном меня больше не занимали. Не успокаивало меня и мягкое покачивание вагона. И перестук колес тоже. Когда снова и снова ревел гудок, звук его был столь же скорбным и одиноким, как и мое сердце.

Мало-помалу я начал воображать, что Элмонт уже успел завоевать сердце Сары. Потом додумался до того, что и тело ее он тоже уже завоевал.

Возможно, они оба лежат сейчас на его койке.

Не успела эта мысль окончательно утвердиться в моей голове, как занавеска распахнулась и на меня взглянула Сара. Я был вроде и рад ее видеть, но внутри чувствовал себя больным и измученным.

— Надеюсь, тебе понравилось, — сказал я.

— Ты все еще дуешься? — Голос ее звучал устало.

— Ни в коем случае. Я безумно рад, что общество Элмонта ты предпочитаешь моему.

Она вошла и провела рукой по моей щеке.

— Я не думала, что задержусь так надолго…

— Ну конечно, ты просто была не в состоянии расстаться с этой Прекрасной Принцессой.

— Ради Бога, Тревор…

Она издала тяжелый вздох, а затем повернулась и ушла. Занавеси упали за ее спиной.

Я предался самобичеванию, жалея что разговаривал с ней в таком тоне. Из опасений потерять того, кого любишь, легко сойти с ума. Вы не ведете себя разумно. Вы впадаете в неистовство и делаете только хуже.

Услышав, как Сара вернулась и улеглась на свою койку, я решил, что это мой шанс исправить ситуацию.

Чуть-чуть выждав, я высунул голову за занавеси и проверил коридор. Он выглядел как длинный узкий каньон со стенами из качающихся полотнищ, тускло освещенный лампами с обеих своих концов. И ни единой живой души.

Я спустился вниз, к койке Сары. Она откинула одеяла, чтобы я мог лечь рядом с ней, но я лишь присел на матрас рядом с ней.

Сердце колотилось так сильно, что я почти не мог дышать.

— Что с тобой на этот раз?

— Элмонт Бриггс.

— Тебе не стоит ревновать. В моей постели ты. Элмонта в моей постели нет.

— Он целовал тебя?

— Боже мой, Тревор!

— Он целовал тебя? — повторил я вопрос.

— Не смешно.

— Своими милыми красными губками?

— Ты и вправду думаешь, что я могу позволить ему такие вольности?

— А ты можешь?

— Ты несешь чепуху. Замолчи.

Ее рука скользнула мне под ночную рубашку. Погладив мою ногу, она слегка сжала ее.

— Не хочу больше слышать об Элмонте.

— Мне надо в туалет, — сказал я.

Прежде чем она смогла ответить, я стал пятиться к занавеси. Она несильно сжала мою ногу и отпустила

— Давай скорей, — напутствовала она меня.

Я направился в конец вагона, размышляя, почему я покинул ее. Не то чтобы у меня была срочная необходимость сходить в туалет. Просто это было первое, что пришло в голову. Мне было нужно провести несколько минут в тишине и успокоиться. Может быть, глотнуть свежего воздуха. Проветрить голову и выбросить Элмонта оттуда прежде, чем возвращаться к ней и, вполне вероятно, ляпнуть что-нибудь такое, о чем потом буду горько сожалеть.

Когда я проходил мимо занавесей, закрывающих купе Элмонта, меня вдруг охватило страшное бешенство. Я испытал порыв протянуть руку и вцепиться в него. Однако я не был уверен, что рядом с дверью находится именно его койка. Было бы ужасно потревожить кого-то незнакомого. Так что я двинулся дальше в конец вагона, толкнул дверь и вышел наружу.

На площадке я очутился не один.

Еще один человек стоял между вагонами спиной ко мне, его длинные кудрявые волосы трепал ветер.

Элмонт Бриггс собственной персоной.

Он не обернулся, чтобы поглядеть, кто вышел на площадку. Мне следовало зайти обратно, вернуться к Саре и радоваться тому, что в ее постели я, а не Элмонт.

Но мне было всего пятнадцать лет, и смелости у меня было больше, чем здравого смысла.

— Ну и ну! — сказал я. — Подумать только, это же сам Элмонт Бриггс.

Мне пришлось почти кричать, чтобы он расслышал меня сквозь стук колес.

Он медленно обернулся. В зубах была зажата сигара, ее кончик мерцал красным огоньком на ветру. При виде меня, он извлек ее изо рта. Указав ею на меня, он произнес:

— Маленький слуга Сары.

— Никому я не слуга, Элмонт.

— Она послала тебя за мной?

Я шагнул к нему и сильно пожалел, что вышел без одежды. Я был босиком, моя ночная рубашка развевалась на ветру, как женское платье, под подол тянуло холодом. Меня не отпускала мысль, что я в несколько невыгодном положении. Далеко не самая подходящая одежда для схватки с мерзавцем.

— Отвечай, мальчик. Сара хочет, чтобы я к ней пришел?

— Держись от нее подальше.

— Я?

Он оскалил зубы. В темноте они казались серыми. Я решил, что он улыбается. Затем он вставил в них сигару и пыхнул ею.

Я выбил сигару у него изо рта.

Он схватил меня за ночную рубашку, подтянул к себе и врезал коленом в живот. Удар подбросил меня. Не успели мои ноги снова утвердиться на решетке, как Элмонт набросился на меня сзади. Он со всей силы толкнул меня к цепи, ограждающей площадку, затем присел на корточки и обхватил меня за ноги. Мне не удалось ничего сделать, кроме как вцепиться ему в волосы, прежде чем он перекинул меня через цепь и толкнул.

[1] Йельский университет — частный исследовательский университет США, третий из девяти колониальных колледжей, основанных до Войны за независимость.

Глава 27

РАССТАВАНИЕ С ПОЕЗДОМ И С САРОЙ

То, что я держал Элмонта за волосы, мне не помогло. Только в руках остался порядочный клок.

Я полетел головой вперед, размахивая руками и ногами, ощутив на спине дыхание уносящегося поезда. Время растянулось до мучительной бесконечности. Я успел подумать, куда приземлюсь и не разрежет ли меня напополам колесами. Я даже успел представить собственное тело, разрезанное колесами и с сорочкой, задранной до пояса. Мерзкое зрелище, кощунственно и помыслить о себе в подобном ключе.

Так, размышляя, успею ли одернуть одежду, я врезался в землю.

Однако, слава Богу, не головой. Грохнулся я на спину. Если от удара Элмонта дух из меня не вышибло, то приземление исправило этот недочет. Я со всей дури грянулся оземь, но это был еще не конец. Меня подбросило в воздух, я оказался на ногах, но поверхность тянулась по косогору, и я, не удержавшись, кубарем покатился вниз. Несколько секунд я кувыркался и переворачивался, пока, наконец, не остался лежать в мягкой траве.

Я растянулся во весь рост. С ног до головы я превратился в сплошной синяк, но все равно был рад, что остался в живых. Пока я изо всех сил пытался вдохнуть хоть немного воздуха, перестук поезда постепенно затихал в отдалении. Должно быть, никто не видел моего падения, кроме Элмонта, поскольку поезд даже не сбавил ход. Вскоре паровозный свисток прогудел мне на прощание.

Обретя способность нормально дышать, я поднялся на ноги. Меня слегка шатало, так что я никуда не пошел, а остался там, где и находился. У подножия железнодорожной насыпи. Передо мною высился крутой склон, усеянный булыжниками, травой и кустарником. Оттуда, где я стоял, нельзя было разглядеть поезд, даже если бы до сих пор был там. Все, что от него осталось — отдаленное погромыхиванье да рваные клочья дыма, черневшие в лунном свете.

Внимательно оглядевшись, я не обнаружил вокруг ничего, кроме деревьев. Ни жилья, ни дороги, ни единой живой души, ни отблеска костра.

Однако я не испугался.

Я слишком сильно пострадал, чтобы испытывать страх или еще какое-нибудь чувство, кроме боли. Кости ныли. Руки и колени пылали, также как спина и зад. За время моего стремительного спуска по склону меня порядком исцарапало и ободрало.

Ночная рубашка облепила спину. Как я надеялся, из-за росы. Я сбросил ее и расправил в свете луны. Изодрана она была не слишком сильно и выглядела очень грязной, однако я заметил лишь несколько темных пятен, которые можно было принять за кровь. В основном она промокла из-за росы, что принесло мне огромное облегчение.

Я вновь надел рубашку и стал подниматься по насыпи. Прогулка была не из приятных, босиком-то, но все-таки не настолько суровая, как мой стремительный спуск. Забравшись наверх, я уселся на рельсы, чтобы счистить с ног песок и мелкие камешки. Рельс был все еще слегка теплым от прошедшего поезда.

Пути, серебрясь, исчезали вдали.

Интересно, что думает Сара? Она небось, в тепле и уюте, переживает, отчего я так долго сижу в туалете. Может, думает, что ужин не пошел мне впрок.

На самом деле впрок мне не пошел Элмонт.

Мне хотелось надавать себе пинков за то, что я выбил эту сигару у него изо рта. Теперь он едет вместе с Сарой, довольный, что избавился от нахального мальчишки на побегушках.

Нечего и говорить, что он предпримет в мое отсутствие.

Небось, не успел меня выбросить, как тут же отправился ее искать.

Нет. Не станет он так делать. Слишком хитрый.

Он наверняка хочет, чтобы Сара заснула и до утра не поняла, что я пропал. А уж он будет тут как тут.

Это вызвало у меня гневные и скорбные мысли. Но вскоре я понял, что сидя на рельсах делу не поможешь. Так что я поднялся и побрел вслед за поездом.

Шлак больно жалил ноги. Шпалы были немногим лучше, и я решил идти по гладкому рельсу. Единственная хитрость была в том, чтобы держать равновесие. Время от времени я падал и еще сильнее расшибал колени.

Но я продолжал идти. Впереди должна быть станция, возможно и городок. Надо только попасть туда. Конечно, дотуда может быть и все двадцать миль. А то и пятьдесят. Но если я пойду по путям, то рано или поздно туда попаду.

Я пытался убедить себя, что там меня будет ждать Сара. При условии, что она забеспокоится, обойдет поезд и поймет, что меня нет на борту. Вполне возможно, так она и поступит. Конечно, развернуть поезд и вернуться за мной она не сумеет, но вполне может сойти на ближайшей станции. Тогда она избавится от Элмонта, и мы воссоединимся, как только я туда доберусь.

Но скорее всего, Сара заснет. Будет уже утро, когда она обнаружит мое отсутствие. К тому моменту поезд будет уже на несколько сотен миль южнее.

Мысль эта была крайне удручающей.

Но я рассудил, что все образуется. Все, что мне нужно, так это держаться рельс, продолжая двигаться в сторону Тумстоуна, и, рано или поздно, мы встретимся.

Если конечно Сара не решит, наплевав на меня, связаться с Элмонтом и укатить в неведомые дали с этим негодяем.

Но тут уж я бессилен.

Я старался не падать духом. Мое дело — продолжать идти вперед и выйти к цивилизации.

Поначалу рельс был теплым. Однако он быстро остывал, и вскоре сделался ледяным. Вдобавок поднялся ветер, крепчавший с каждой минутой.

В конце концов, я стал так трястись, а ноги до того онемели, что я валился с рельса через три шага на четвертый. Я бросил затею с рельсом и побрел по гравию, шлаку и шпалам.

Они, по крайней мере, были не такие холодные, как рельс. Мои ноги достаточно оттаяли, чтобы чувствовать каждую мелочь, на которую я наступал.

Я оборвал свои длинные рукава и обмотал ими ноги. Отчасти это помогло. Я продолжал свой поход. Но сколько бы я ни шел, пути по-прежнему тянулись вдаль, и по обеим сторонам дороги я не видел ничего, кроме лесов.

Я забеспокоился, что замерзну насмерть, прежде чем доберусь до ближайшей станции. В конце концов, я спустился по насыпи вниз. Ногам это далось нелегко но к подножию я в итоге добрался. Ветер там был не такой ужасный. Как только я углубился в лес и зарылся во влажные листья, то и вовсе перестал его ощущать. Земля была твердая и неровная. Я по-прежнему чувствовал себя замерзшим и несчастным, но кое-как все же уснул.

Утром дела значительно наладились. Проснувшись, я ощутил теплый солнечный свет, льющийся на меня сквозь кроны деревьев. Было так хорошо, что я долго лежал на земле, наслаждаясь теплом и слушая пение птиц. Кроме них и каких-то букашек, жужжавших поблизости, я слышал шепот листвы на ветру и еще какой-то звук, который не мог определить. Словно камыш шумит на сильном ветру. Звук, однако, был не прерывистый и звучал ровно и размеренно.

Внезапно я осознал, что это река.

А в горле у меня пересохло, как в пустыне.

Я вскочил на ноги, забыв о боли. Она не замедлила о себе напомнить. Я взвыл. Судя по ощущениям в стопах, я мог бы входить в число тех бедолаг, о которых рассказывал генерал — тех, что попались в лапы индейцам и окончили жизнь с поджаренными ногами. В остальных местах было немногим лучше. Я стоял, скрючившись, словно калека. К воде меня это не приблизило ни на йоту.

Наконец, я распрямился. Повернувшись на звук бегущей воды, я тронулся в путь. Первые несколько шагов были сущей пыткой.

Боль была такая, словно я окунул ноги в ледяную воду: поначалу ужасно, а потом вроде и попривыкнешь. Вскоре мне полегчало.

Я ковылял вперед, обходя деревья, пролезая под ветками, огибая валуны, заросли и бурелом, пробираясь через кусты, обдиравшие мне ноги и цеплявшиеся за подол ночной рубашки. Невдолге я начал задыхаться и дико вспотел. Ощущение было такое, что сорочку к моей коже приклеили. Рукава несколько раз слетали с ног, и я был вынужден останавливаться и водворять их на место, прежде чем мог продолжить путь. Иногда приходилось останавливаться чтобы вытереть лицо и перевести дух.

Тем не менее, до реки я в итоге добрался.

Что за грандиозное зрелище! Полоса воды тридцати или более футов в ширину, вьющая и перекатывающаяся на ложе из светлых камней. В основном она находилась в тени деревьев, но тут и там ее поверхность играла солнечными бликами.

Я стоял на берегу, глядя на нее сверху вниз, до того пораженный и восхищенный, что напрочь позабыл обо всех своих злоключениях.

Это была моя река. Я преодолел неизведанные земли и открыл ее. Я, Тревор Веллингтон Бентли, парень из Лондона. Как Натти Бампо[1] или Даниэль Бун[2]. Я прошел свой путь через бездорожье американского фронтира[3], чтобы найти заповедное чудо.

Несмотря на свое разбитое состояние, чувствовал я себя потрясающе.

Ощущение было такое, что в мире нет ничего, кроме деревьев, меня и реки.

От камней на берегу страдали мои ноги, но отнюдь не мое настроение. Вскоре я шагнул в чистую бурлящую воду. Боже, как она была холодна! Настолько холодна, что мои ноги зашипели и от них пошел пар. Зато им сразу стало гораздо лучше.

Нагнувшись, я зачерпнул воды, чтобы попить. Одну горсть за другой. То было самое прекрасное питье, какое только касалось моих губ. Волшебный нектар. Чувство было такое, словно я пил горные вершины, солнечный свет, тенистые ущелья и холодный лесной ветер.

Когда вода в меня уже не лезла, я побрел через поток. При каждом шаге булькало в животе. Держась берега, я не останавливался, пока не добрался до одного из освещенных солнцем мест.

Взобравшись на валун, я развязал и вытряхнул рукава. Затем я простирнул их и разложил сушиться на скале, после чего проделал тоже самое с ночной рубашкой.

Вода проморозила меня до костей, когда я нырнул. Сразу вспомнилось, как я нырял в океан, чтобы спасти Труди. В последнее время я мало думал о ней и был не в восторге, что вспомнил о ней сейчас. Череда неприятных воспоминаний пронеслась в голове.

Но долго они не продолжались. Когда я выпрямился, вдохнул свежего воздуха и увидел ясное голубое небо, зеленые деревья и убегающую вдаль реку, все ужасы исчезли напрочь. Я один в дикой глуши, и некому здесь причинить мне вред.

Теперь вода не казалась мне такой холодной. Она уносила с собой все мои невзгоды. Я еще какое-то время поплескался и походил по ней. Том Сойер не веселился так на Миссисипи, как я на этой речушке. Я пустился в фантазии, будто нахожусь на острове Джексона[4], где могу разбить лагерь, но, конечно, лагерь разбивать было не из чего. Даже имей я спички, чтобы разжечь огонь, готовить на нем было нечего.

Мой живот, снаружи украшенный синяком от колена Элмонта, внутри казался совершенно пустым. Но меня это не слишком беспокоило. Я полагал, что какую-нибудь пищу непременно найду и с голоду не умру. Побеспокоюсь об этом позже, решил я.

В настоящий момент я был счастлив.

Я собрал обувку и ночную рубашку, которые уже просохли, и перебазировался на плоскую каменную плиту, нависавшую над берегом. Забравшись туда, я растянулся на ней во весь рост. Меня пригревало солнышко и обдувал мягкий ветерок, несущий легкую прохладу.

Я испытывал невероятную леность. Все казалось почти идеальным, разве что я бы не отказался от Сары рядышком. Мы бы вдвоем поплавали в потоке, а потом прилегли обсушиться. Мне отчаянно захотелось поглядеть на нее, растянувшуюся на солнце, обнаженную, мокрую и блестящую. Смотреть на нее, чувствовать ее и все такое прочее.

Ну, само собой, нам никогда не быть вместе, если я не начну шевелиться.

Однако шевелиться совершенно не хотелось. Будет очень обидно покинуть мою реку. Мне хотелось, чтобы у меня был плот или каноэ. Я бы плыл по реке, пил, когда захочется, освежался, когда солнце припечет, и в ус не дул. Для моих ног это была бы просто благодать.

Но ни плота, ни каноэ у меня не было, и я понятия не имел, где их можно раздобыть или как сделать.

Я мог бы следовать вдоль реки, по берегу, вброд или вплавь, если земля станет слишком каменистой. Эта мысль так поразила мое воображение, что я почти решил так и поступить. Но я понятия не имел, куда река может меня завести.

Какая-то часть меня совершенно не переживала, куда меня заведет река. Я мог бы брести себе по течению, исследуя окрестности. Но большая часть меня все-таки намеревалась по возможности быстрее присоединиться к Саре, а это означало, что нужно вернуться к железнодорожным путям.

Я еще раз искупался. Плескаясь в реке, я задумался, как захватить с собой немного воды. Естественно, никакой емкости у меня не было. Я выпил столько воды, сколько в меня влезло, и теперь всерьез озаботился этой проблемой.

Генерал однажды рассказывал мне, как апачи носят с собой достаточно воды, чтобы хватило для небольшого отряда на несколько дней. Они убивают лошадь и вынимают тонкую кишку. Сперва они как следует отмывают ее, а потом заполняют водой. Когда у них получается несколько ярдов кишки, заполненных водой, они обматывают ее вокруг еще не убитой лошади и продолжают путь.

Что ж, лошади у меня под рукой не было. На глаза попадались белки, суслики и тому подобные животные, но словить их я и не надеялся. К тому же, сама идея была на мой вкус чересчур кровавой.

Благодаря Уиттлу, на кишки я насмотрелся. Иметь дело с ними дело мне больше не хотелось.

Однако рассказ генерала натолкнул меня на одну мысль. Обмотав рукава вокруг ног, я как следует намочил ночную рубашку, после чего не стал ни отжимать ее, ни надевать на себя, а просто набросил на плечи.

Я двинулся в путь, расстроенный, что оставляю реку позади, но надеясь, что она не убредет далеко от путей, и я смогу найти ее позднее, если возникнет нужда.

Пробираться через лес было нелегко. Какое-то время вода, пропитавшая рубашку, оставалась прохладной и приятно холодила спину. Но вскоре она нагрелась, и я уже не мог отличить воду от пота.

Наконец, я добрался до насыпи. Я поспешил забраться наверх, отчаянно сожалея о лесной прохладе. Солнце палило, будто огонь, а ветер гулял где-то далеко. Я ужасно пожалел, что не остался у реки.

Разгоряченный, задыхающийся, истекающий потом, я добрался до плоской поверхности на вершине склона. И сел на рельс. Но тут же с визгом вскочил, потому что обжег себе зад.

Подождав, пока дыхание успокоится и боль утихнет, я снял с плеч свою сорочку и запрокинул голову. Мне удалось выжать из нее довольно много речной воды. Она была перемешана с пылью и потом, но тем не менее оказала чудотворное действие на мою жажду. Про себя я воздал хвалу генералу за то, что он подал мне идею.

Когда я уже не мог выжать из рубашки ни капли, я натянул ее на себя и двинулся по путям. Урок я выучил хорошо и держался от рельс подальше.

Они так сверкали на солнце, что было больно глазам.

Я шел промеж них, сосредоточив взгляд на гравии и шлаке. Само собой, я держал ушки на макушке, чтобы не прохлопать приближающийся поезд. Рано или поздно какой-нибудь состав обязательно пройдет. Судя по всему, несколько поездов уже проследовали здесь в мое отсутствие. Наверное, я бы услышал шум приближающегося состава, но может быть и нет.

Как бы то ни было, быть задавленным мне совершенно не улыбалось. Зато, возможно, мне даже удастся остановить один из них и забраться на борт.

Чем дальше я продвигался, тем более утверждался во мнении, что вдалеке свистит поезд. Свистит у меня за спиной. Я повернусь и разведу руки в стороны. Мне прогудят, чтобы я очистил путь, но я останусь на месте, так что у машиниста не останется иного выбора, кроме как нажать на тормоза, иначе он раскатает меня в лепешку. Мне почему-то думалось, что поезду для остановки хватит и нескольких футов. Машинист и кочегар вылезут из паровоза и станут на меня кричать, но я буду вести себя очень кротко и вежливо, объясню ситуацию, они смягчатся и пригласят меня на поезд. Они отвезут меня на ближайшую станцию, а там на платформе будет стоять Сара, радуясь как ребенок, и она зарыдает от счастья, когда я брошусь к ней, чтобы обнять.

Это была великолепная мечта.

Я несколько раз прокручивал ее в голове. Даже улучшил ее, представляя, как поезд идет мне навстречу, а на локомотиве сидит Сара, высматривая меня.

Однако суровая реальность настигла меня в тот момент, когда я заметил впереди мост.

Раз есть мост — значит, впереди овраг. А в овраге вполне может быть вода. Может быть, в этом месте моя река пересекает пути. На тот момент я уже порядочно поджарился — мокрый от пота снаружи и иссохший внутри. Речка — то что мне сейчас нужно.

Я поспешил вперед, изо всех сил желая оказаться там. И впереди действительно послышался шум бегущей воды. Это должна быть моя река!

Но не дойдя моста, я замер в ужасе.

Рельс слева от меня был почти на своем месте. Но не совсем.

[1] Натаниэль (Натти) Бампо — герой книг Фенимора Купера, охотник и следопыт.

[2] Даниэль Бун (1734—1820) — американский первопоселенец и охотник, чьи приключения сделали его одним из первых народных героев Соединённых Штатов Америки.

[3] Фронтир (англ. frontier — «граница, рубеж») в истории США — зона освоения Дикого Запада, расположенная на территории современных штатов Северная Дакота, Южная Дакота, Монтана, Вайоминг, Колорадо, Канзас, Небраска и Техас, которая постепенно расширялась и перемещалась на запад вплоть до Тихоокеанского побережья.

[4] Остров Джексона — остров в архипелаге Земля Франца-Иосифа.

Глава 28

РАЗБОЙНИКИ

Костыли, которые должны были прочно скреплять рельсы со шпалами, были вывернуты и разбросаны вокруг. Рельс сместился в сторону почти на полфута.

Следующий поезд, который пройдет здесь, потерпит крушение. Если в этот момент он будет идти на большой скорости, то неминуемо пролетит дальше и грохнется в ущелье.

Это было первое, что промелькнуло у меня в голове. Второе — как остановить поезд вовремя и спасти тех, кто, без сомнения, погибнет в неизбежной катастрофе.

Я сильно сомневался в своих умениях чинить пути. Единственное, что оставалось — поспешить вдоль путей назад, чтобы остановить поезд. Но что если он подойдет с другой стороны?

Мне не пришло в голову самое важное. Что если кто-то сделал это намеренно?

Прежде чем я добрался до этой стадии своих размышлений, прогремел выстрел. Я подскочил на месте. Подняв взгляд от рельса, я заметил всадника, выбирающегося из оврага рядом с мостом. Он несся галопом прямо на меня, размахивая пистолетом.

Я решил не убегать. Помимо всего прочего, единственный путь для побега лежал под насыпь. При таком маневре я бы отшиб себе все, что не отшиб раньше. И этот тип с легкостью подстрелил бы меня. Так что я остался стоять на месте и поднял руки над головой.

Он перешел на рысь и осадил коня прямо передо мной.

Теперь, когда он оказался вблизи, я видел, что выглядит он как настоящий ковбой. Само собой, я сообразил, что это не ковбой, а попросту разбойник.

Не то чтобы вид у него был особенно разбойничий. Кроме револьвера в руке, в нем не было ничего устрашающего. Не был он и уродлив. Ростом ненамного выше меня. Лицо, обветренное и запыленное, было покрыто трехдневной щетиной, и, судя по нему, лет этому человеку было едва ли больше двадцати. Он хмурился, но не злобно. Скорее растерянно и удивленно.

Не говоря ни слова, он встряхнул поводья и стал медленно объезжать меня, внимательно изучая, в то время как я поворачивался, чтобы изучить его.

На нем красовались огромная шляпа с вздернутыми полями, красный шейный платок, размером со слюнявчик, и пересекавший грудь наискосок патронташ, набитый патронами. Пропыленная старая рубаха потемнела от пота. Бедра опоясывал ремень с кобурами по обоим бокам. Кобура слева была пуста. В правой был сидел шестизарядный револьвер рукояткой вперед. Кобуры опоясывали ноги, затянутые в чапарахос[1]. На сапогах были серебряные шпоры, выглядевшие чрезвычайно роскошно в сравнении с остальным костюмом.

Описав пару кругов вокруг меня, он остановил лошадь и сказал:

— Ты с кровати выпал, а?

— Меня выбросили из поезда. Я слегка повздорил с одним типом, и он швырнул меня за борт.

— А чего говоришь так странно?

— Разве?

— Эге. Ты с запада пришкандыбал?

— Я из Лондона, в Англии.

Уголок его рта задрался вверх.

— Обалдеть! — сказал он.

— Тревор Веллингтон Бентли, — представился я и протянул ему руку.

Вместо того, чтобы пожать ее, он коснулся стволом револьвера края шляпы.

— Чейз Кэлхун.

— Рад познакомиться, мистер Кэлхун.

— Ты не слишком-то радуйся. Боюсь, мне придется тебя пристрелить.

Внезапно я почувствовал, что задыхаюсь, но все-таки сумел выдавить:

— Надеюсь, это не так уж и необходимо.

— Заплет в том, Вилли, что ты маленько поперек дороги тут. Мы с ребятами, того, собираемся стопануть поезд.

Итак, он не один. Впрочем, этого следовало ожидать. Одному человеку не под силу испортить пути. Я решил, что остальные члены банды поджидают в овраге.

— Из-за вас произойдет ужасное крушение, — заявил я.

— Нам не ограбить поезд, если мы сначала не остановим его.

— Вы можете послать кого-нибудь из товарищей вверх по дороге, чтобы он просигналил поезду остановиться. Иначе неминуемо погибнет множество людей. Женщины, дети. Я бы не хотел иметь такое на своей совести.

— Так тебе и не придется.

С этими словами он нацелил револьвер мне в лицо и взвел курок.

— Может, я вам пригожусь.

— Не вижу, как.

— Я могу присоединиться к вашей банде. Могу быть на побегушках, работать по хозяйству, готовить. Должен сказать, я варю очень приличный кофе. Да целую кучу дел могу взять на себя. Могу ухаживать за лошадьми. И вообще я удивительный парень. Да я переплыл Атлантику в компании головореза похлеще десятка грабителей поездов, и он сохранил мне жизнь просто потому, что не хотел потерять удовольствие от моего общества.

Это была жуткая брехня, но я вынужден был молоть что угодно, лишь бы не дать Чейзу спустить курок.

— Продолжай.

— Вы, похоже, парень что надо.

— Ты тоже ничего себе, Вилли. Вообще не рад всадить в тебя пулю, но…

— Что-то вы не похожи на приспешника индейцев.

Вид у него и раньше был неприветливый, теперь же его лицо исказила безобразная гримаса.

— Ну все, читай молитвы!

— Если застрелите меня, именно им и будете. Такой же гнусной индейской собакой.

— Мою родню убили сиу, сынок!

— А моим лучшим другом был генерал Мэтью Форрест из Пятого Кавалерийского.

Курок вернулся на место.

Очень медленно, подцепленный большим пальцем Чейза.

— Ты знал генерала Форреста?

— Мы были большими приятелями. Я жил в его доме. Я присутствовал при его смерти. Вплоть до последней ночи я путешествовал вместе с его внучкой Сарой.

— Лады, посмотрим, что скажут ребята. Погнали.

Он ехал рядом со мной, пока я шел к краю оврага. Мост пересекал реку, как я и предполагал. На берегу дожидались «ребята». Чейз слез с коня и повел его вниз по склону, не такому, впрочем, крутому, чтобы доставить мне большие неудобства. Бандиты стояли рядом со своими лошадьми и глазели на наше приближение. Их было четверо, не считая Чейза. Двое посмотрели на меня сказали что-то, чего я не мог разобрать, и рассмеялись. Остальные тоже не выглядели удивленными.

— А вот и Вилли, — сказал Чейз, когда мы подошли поближе.

— На самом деле, Тревор

— Чегой-то ты напялил, Вилли? — спросил один из тех, кто глазел на меня. Он выглядел ненамного старше меня. Позже я узнал, что это младший брат Чейза, Эммет.

— Меня прошлой ночью сбросили с поезда, — объяснил я.

— Он из Англии, — сказал Чейз. — Говорит, что друг Мэтью Форреста.

— Генерала Форреста? — спросил один из старших, которого, как оказалось, звали Джон МакСуин. У него были большие висячие усы, тронутые сединой.

— Я спас ему жизнь, — сообщил я. Еще одна брехня, но я решил, что хуже уже не будет.

— Не улавливаю, как так вышло, чтобы генералу понадобился для спасения паренек вроде тебя. — сказал МакСуин.

— Один подлый трус пытался застрелить его в спину на улице в Кони-Айленде, — ответил я. — Ну, я заорал, предупреждая его, а Мэтью развернулся, выхватил револьвер и разрядил в того скота. Продырявил его, как старый башмак, вот что он с ним сделал. Мэттью подарил мне в благодарность золотые часы. Я бы показал вам их, да только они вместе со всем багажом остались в поезде.

— Что будем с ним делать? — спросил Эммет брата.

— Я собирался пристрелить его, а потом он стал распинаться, какой он лепший кореш генерала.

Здоровый, краснолицый парень по имени Брикенридж сказал:

— Кореш, не кореш, а щадить его нельзя. Он нас видел.

— Вдобавок, я назвал ему свое имя.

— Думаю, это решает дело, — сказал рыжий парень, похожий на хорька. Его все звали Снукер, а как его настоящее имя, я так никогда и не узнал. — Я с этим управлюсь. — Он достал из седельной кобуры винчестер и передернул зарядную скобу.

Прежде чем он повернул ствол в мою сторону, МакСуин хлопнул его по плечу.

— Придержи коней, дружбан. Я служил с Мэтью Форрестом. Это парень спас его шкуру. Для меня он молодец.

— Не думаю, что он вообще видел твоего генерала, — сказал Эммет. — Он знает, что вляпался, вот и врет напропалую.

— Ты можешь доказать, что не лжешь? — спросил меня Чейз.

— Могу рассказать, как его жена, Мэйбл, спасла его от апачей и получила дюжину или даже больше стрел себе в ноги. Она хромала до самой смерти.

— Она умерла? — спросил МакСуин.

— Да, к сожалению. Как и Мэтью.

— Прискорбно слышать такие вести.

Повернувшись к Чейзу, он сказал:

— Не понимаю, как можно застрелить этого парня. Он не брешет. Миссис Форрест действительно прихрамывала. Говорили, что она пострадала в бою с индейцами, когда они вместе с генералом попали в засаду.

— Для меня большая честь присоединиться к банде, — сказал я. — Добычу вам со мной делить не придется.

— У нас нет запасной лошади, — сообщил Чейз.

— Ну что ж, — ответил МакСуин, — думаю он вполне сможет ехать со мной. А то можно отпустить его на все четыре стороны.

— Куда ты путь держал, Вилли? — спросил Чейз.

— В Тумстоун. Я ехал туда вместе с Сарой Форрест…

— Тумстоун! Да это аж в Аризоне. Туда ты с нами не доскачешь.

— Маленько далековато для путешествия с одними тряпками на ногах, — сказал МакСуин.

— Это точно. Вообще-то я собирался добраться до ближайшей станции.

— Почему бы нам не оставить его с поездом? — предложил МакСуин. — Они вскоре поедут дальше, а он сможет двинуться с ними.

— Он нас знает, — пробубнил Снукер.

— Я вас не предам. Слово джентльмена. Однако я опасаюсь, что поезд не сможет меня никуда отвезти. Как я уже объяснил мистеру Кэлхуну, похоже, что поезд разлетится на куски в катастрофе.

Они переглянулись.

— Ну да, он мне это говорил, — сказал Чейз. — Он считает, что паровоз грохнется в овраг, ага.

— Что он-то знает об этих делах, — пробормотал Эммет, хмуро глядя на меня.

— Мы уже четыре поезда спустили с рельс таким макаром, — объяснил Чейз. — И ни один из них сильно не пострадал.

— А вы хоть раз делали это так близко к оврагу? — спросил я.

— Боюсь, что паренек дело говорит, — сказал МакСуин. — Наверно стоит разобрать рельсы подальше от моста. Ежели состав подойдет на всех парах, где гарантии, что он не ухнет в овраг? Согласитесь, нам крушения не надобно.

— Нам тогда туго придется, — согласился Чейз.

— Что нам надо сделать, — подытожил МакСуин, — так это проехаться вдоль путей и раздербанить рельсы подальше от моста.

— Уверен, это спасет множество невинных жизней, — сказал я.

Снукер начал жаловаться, и его сторону принял Эммет, но Чейз пресек протест, достав из кармана рубашки часы.

— Экспресс пройдет через пятнадцать-двадцать минут. Нам уже некогда вошкаться с другими рельсами. Что мы сделаем: мы отправим Вилли в сторону экспресса, чтобы он попытался остановить локомотив. Они вполне могут затормозить ради мальчонки в ночной рубашке. Замедлятся достаточно, чтобы не улететь под откос.

— Он даст им набой, Чейз.

— Уверен, что нет, — сказал МакСуин, дружески кивнув мне.

Я кивнул ему в ответ.

Чейз влез в седло и протянул мне руку. Я схватил ее, и он втащил меня за спину. Я потерял рукав с одной ноги, и пришлось извиваться и подпрыгивать, чтобы забраться на лошадь. Эммет и Снукер заулюлюкали, засвистели и принялись отпускать шуточки. МакСуин протянул мне рукав, так что я смог надеть его потом.

Я крепко держался за Чейза, пока лошадь несла нас вверх по склону. Подо мной были седельные сумки. Они были из кожи и крепко нагреты солнцем, так что моя кожа восторга от них не испытывала. Но я сильно на неудобства не отвлекался. Честно сказать, я был страшно собою доволен. Я сумел спасти свою жизнь. К тому же поезд, похоже, не разобьется. Да и ехать всяко лучше, чем идти.

Руками я держался за пояс Чейза. У меня закралась мысль завладеть его оружием. Вытащить его была не проблема. Проявив достаточно прыти, я смогу разоружить его. Сбросить его наземь. Затем пришпорить лошадь, проскакать вдоль дороги, встретить поезд и предотвратить ограбление.

Да, в таком разе я буду вообще герой. Я решил, что железная дорога будет настолько мне благодарна, что я вполне могу бесплатно доехать до Тусона.

Однако я не мог решиться на это. Слишком рискованно. Кроме того, это было бы просто подло. На остальных бандитов мне было чихать, но Чейз и МакСуин были мне симпатичны. Они доверились мне. Я просто не мог подложить им такую свинью.

Вскоре Чейз произнес:

— По-моему, мы отъехали уже достаточно далеко.

Он остановил лошадь и помог мне слезть на землю.

— Попытайся, Вилли. Но если они остановятся, и ты нас сдашь, ребята, скорее всего, погибнут. Тебе тоже не отвертеться.

— Я просто скажу, что мне надо ехать, — отвечал я ему.

После этого разговора он зарысил прочь, вздымая пыль. Я обмотал ступню рукавом. Когда я управился, Чейз уже почти достиг моста. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за холмом.

Скорее всего, никто за мной не следил. Я более не был в лапах преступников. И считал, что они вряд ли станут охотиться за мной, если я сбегу вниз по насыпи и помчусь в лес. Я избавлюсь от них и буду свободен, как вольный ветер.

Им это нисколько не повредит.

Однако наверняка повредит тем, кто едет в экспрессе.

Кроме того, я упущу шанс своими глазами увидеть, как банда разбойников грабит поезд.

Итак, я остался стоять на путях.

Вскорости вдалеке раздался свисток.

[1] Чапарахос — одежда ковбоя, кожаные штаны, которые надеваются поверх обычных, например, джинсов, чтобы защитить ноги всадника во время езды.

Глава 29

НАЛЕТ

Состав миновал дальний поворот, пыхтя черным дымом, который висел над всем поездом; густой впереди, он слегка рассеивался над грузовыми и пассажирскими вагонами, поднимаясь все выше и выше, окончательно истончаясь над тормозным вагоном. Издалека весь состав казался медленным и тихим.

Он будет быстрее и шумнее по мере своего приближения.

Вскоре земля у меня под ногами задрожала.

Я стоял между рельсами и размахивал руками. Паровозный гудок надрывался из всех сил, словно крича «Прочь с дороги!» Машинист высунулся из окна и махал мне рукой. Он тоже, естественно, что-то кричал, но я не мог его слышать.

Поезд приближался с гулом и грохотом.

Затем состав заскрежетал. Машина с шипением выплюнула белые клубы пара, скрывшие полотно дороги. Из-под забуксовавших по рельсам колес брызнули искры.

Я увидел, что состав не остановится вовремя, и отпрыгнул в сторону. В следующую секунду солнце было закрыто грандиозной машиной. Я зажал уши руками, чтобы уберечь от ужасного скрежета. Жар поезда опалил мои ноги, но это было вполне терпимо. Хрипя и визжа, поезд окончательно остановился.

Я сделал это!

Машинист и кочегар спрыгнули наземь. Они приближались ко мне со стороны угольной платформы. Вид у них был не слишком дружелюбный.

— Хочешь пораньше нырнуть в могилу, сынок? — спросил машинист. Это был пожилой мужчина, одетый в комбинезон и высокую полосатую шляпу.

Другой дядька, кочегар, не произнес ни слова. Он стоял передо мной, уперев кулаки в бедра и нахмурившись, потный и раскрасневшийся. У него было больше мускулов, чем у любого мужчины, какого мне в жизни доводилось видеть. У него даже на лице были мускулы.

— Стесняюсь сказать, но я выпал с поезда прошлой ночью, — сказал я.

— Выпал?!

Кочегар помотал головой. У него были настолько узкие глаза, что я удивлялся, как он вообще может что-то видеть.

— На самом деле, меня выбросил один тип.

Кочегар осклабился.

Если и было у меня намерение предупредить этих людей, что впереди их ждет ограбление, после этой ухмылки оно отпало начисто.

— Билет у меня оплачен до Эль-Пасо, — пояснил я. — Был бы чрезвычайно благодарен, если бы вы меня довезли.

Машинист поскреб подбородок и поглядел на мои ноги.

— Пожалуйста, сэр.

Вздохнув, он сказал:

— Пожалуй, мы подбросим тебя до следующей станции, раз уж остановились. С одной стороны, я хочу ехать дальше, но с другой стороны, ты так отчаянно нас останавливал, что у меня закралось подозрение, что с мостом что-то не в порядке. Что с мостом?

— Не могу сказать, что он развалился. Но выглядит он шатким. Вам бы ехать аккуратнее.

Я услышал, как кто-то пыхтит позади меня и обернулся. Это оказался проводник, низенький человечек, придерживающий фуражку, чтобы ее не сдуло ветром. Ветра не было совершенно, но его это не смущало. С жилета свисала золотая цепочка от часов. Одна пола куртки была откинута, демонстрируя револьвер в кобуре у правого бедра.

— Так, что у нас тут? — поинтересовался он, бросив взгляд на меня.

— Возьми его с собой, — сказал машинист. — Он божится, что его выбросили с южного поезда прошлой ночью.

— Элегантный наряд, — заметил проводник.

— Давайте в темпе, — сказал машинист. — Мы теряем время.

Проводник поманил меня пальцем, приглашая следовать за собой.

— Премного обязан, — сказал я машинисту и кочегару и поспешил за коротышкой.

Мы еще двигались вдоль путей, когда раздался громкий свисток. Волна дрожи и лязга пришла со стороны паровоза. Пассажирский вагон рядом с нами, накренившись, дернулся вперед. То же самое сделал и следующий. Вскоре весь состав тронулся вперед.

Проводник подошел к путям. Мы остановились и стали ждать, когда поезд наберет скорость. Он еще ехал не слишком быстро, когда мимо прошел тормозной вагон.

Проводник почти пропустил его, но в последний момент ухватился за ручку и запрыгнул на заднюю площадку. По его примеру я вцепился в какую-то рукоятку и взобрался на борт.

Мы зашли в тормозной вагон.

— Присядь, — сказал он. Я взялся за стул, стоявший у захламленного стола, но он окрысился: — Не туда. Да что с тобой такое? — Он указал мне на скамейку напротив печки-буржуйки.

Я уселся на нее.

— Очень обязан за возможность ехать, — сказал я ему.

— Я-то причем? Мне нужно поработать, так что заткнись.

— Так точно, сэр, — ответил я.

Он сел за стол и принялся работать с какими-то бумагами. И чуть не грохнулся со стула, когда поезд внезапно затормозил.

— Да что за чертовщина!

Глядя на меня, словно я был в этом виноват, он вскочил на ноги.

Я, сама невинность с виду, пожал плечами.

— Что случилось?

— Без понятия, честно сказать.

Тут он подскочил к окну и высунул голову. Засим последовал вопль:

— Черт возьми!

Он убрал голову из окна, выхватил шестизарядный револьвер и наставил его на меня:

— Чертов ублюдок, ты подставил нас!

— Не стреляйте! Пожалуйста! Я не один из них!

Прогремело несколько выстрелов. Глаза у проводника чуть не вылезли из орбит. Я в жизни не видел такой пунцовой рожи.

Он взвел курок и нажал на спуск.

Я решил, что уже покойник.

Боек только лязгнул, но выстрела не прозвучало. Я не стал дожидаться второй попытки, а вскочил с лавки и врезал по руке, держащей оружие. Однако не слишком быстро. Я не успел сильно приложиться, когда он выстрелил. Грохот ударил меня по ушам, но пуля прошла мимо. Я врезал ему в живот. С шумом выдохнув, он отлетел к стене и здорово об нее приложился.

Я выкрутил ему руку, так что пистолет он выронил, а затем стал тузить его обеими руками. Не похоже, чтобы он еще рвался в бой, но я уже рассвирепел и продолжал лупить его.

— Я не с ними! — орал я в процессе. — Говорю же! Сто чертей тебе в загривок! — Раз-раз-раз! — И ты пытаешься убить меня! — Раз-раз-раз! — Какого хрена!

Я ругался и колотил его дальше. Но вскоре сообразил, что и он явно не в том состоянии, чтобы оценить мои усилия. Я отошел от него, а он свалился на пол и разлегся без движения.

Подняв револьвер, я навел ствол на него. Наполовину я был готов выстрелить. В конце концов он сделал все, чтобы убить меня и лишь по чистой случайности я не получил пулю в грудь. Но затем я смирил свой гнев.

У меня было достаточно проблем и без того, чтобы убивать проводника. Он по ошибке принял меня за одного из грабителей, и я полагал, что такого же отношения следует ожидать со стороны машиниста и кочегара.

Если я буду торчать здесь.

Он слегка задергался, когда я принялся стягивать его шмотье, так что я приставил ему к башке ствол. После этого беспокойства он мне не доставлял. Я сбросил с себя сорочку и драные рукава, что таскал на ногах. Затем я влез в его брюки, надел носки, ботинки и рубашку. Сидели они на мне довольно плотно, но я решил, что сейчас это не беда.

Я опоясался его же ремнем и убрал револьвер в кобуру.

К тому моменту, как я закончил переодевание, он начал постанывать. Я сдержался и добавки ему не дал.

Карманы я вывернул, не желая прихватить что-то лишнее.

Проводник по-прежнему валялся на полу, когда я выскочил за дверь позади вагона. Я спрыгнул наземь. Банда собралась у головы состава. Все они натянули банданы, чтобы закрыть лица, но я мог их различить по размерам, одежде и прочему. Я увидел, как Чейз, МакСуин и Брикенридж залезли в вагон сбоку.

Эммет, верхом, держал поводья всех лошадей. Мои знакомцы, машинист и кочегар, лежали на животе рядом с путями, Снукер держал их на мушке своего винчестера. Он и Эммет на пару следили за пассажирскими вагонами, готовые выпалить в любого, кто посмеет вмешаться. Они заметили мое приближение, и я помахал им рукой, демонстрируя, что ничуть не угрожаю им.

Между ними и мною находилось четыре пассажирских вагона, большая часть окон была открыта. Никто не был настолько глуп, чтобы высовываться наружу, но до меня доносился порядочный гам, пока я спешил мимо. Слышны были гневные голоса, испуганные голоса, несколько человек плакали и переживали, видимо решив, что их непременно убьют.

Я прошел мимо трех вагонов, когда кто-то выставил руку из окна прямо перед моим носом. В руке был револьвер.

Снукер и Эммет смотрели в другую сторону, пытаясь разобрать, что происходит внутри вагонов.

Мелькнула мысль заорать, чтобы предупредить их.

Это не поможет.

Я, само собой, заорал, но не только. Все, что Эммет и Снукер успели, так это повернуться в мою сторону. К этому моменту, револьвер проводника был уже у меня в руках. Я выпалил в руку пассажира.

Это был мой первый опыт стрельбы. Когда пуля покидала ствол, оружие едва не выпрыгнуло у меня из рук. Само собой, по цели я промахнулся. Пуля прошла выше и проделала дыру в верхней части окна. Но в руку я тоже, наверное, попал, потому что оружие из нее выпало, а сама она скрылась из виду, так и не выстрелив.

Эммет с любопытством взглянул на меня, склонив голову набок. Снукер мне подмигнул.

Я ускорил шаг и подобрал револьвер пассажира. Это был «Кольт» 45-го калибра, «Миротворец», такой же как у кондуктора. Я убрал его в кобуру, а револьвер проводника заткнул за пояс.

Затем, поторопившись, я присоединился к Снукеру и Эммету.

— Черт подери! — закричал Снукер. — Да этот тот самый парняга!

— Ага, — согласился Эммет. — От души. — В отличие от Снукера, выглядел он не слишком дружелюбно.

Я не мог сдержать улыбки.

Буквально в течение нескольких минут в меня стреляли, я безо всяких сантиментов избил проводника, ограбил его и выстрелил в пассажира. Все вместе меня порядочно потрясло. К тому же я понимал, что встал на сторону преступников. Тем не менее, я был очень доволен собой.

— Рад был помочь, — сказал я. — Проводник был настолько любезен, что одолжил мне это оружие.

Снукер захохотал под своей банданой:

— Кажись он тебе чутка побольше одолжил, чем эта железка.

— По правде говоря, он был довольно щедр. — Я перешагнул через двух заложников и кивнул на вагон. — Можно?

— Глянь, чего они так долго, — сказал Снукер.

Я забрался в вагон. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Брикенридж отвешивает сейфу пинок. Он выглядел даже больше, чем мне запомнилось. Большой и тяжелый как медведь, но от его удара сейф даже не пошатнулся.

— Пни сильней, — посоветовал МакСуин.

— У-у-у, падла!

Чейз держал на мушке испуганного парня, зажимавшего рот окровавленными руками.

— Не узнал тебя в этом прикиде.

— Пришлось угомонить проводника.

— Молодчина, Вилли, — сказал МакСуин.

— Мы тут малёхо в дерьмо влипли, — объяснил Чейз. — Курьер не открыл нам сейф.

— Не могу, — прохрипел парень из-под окровавленных пальцев.

— Вот на что он жалится. Говорит, это так специально сделано, закрыли сейф в Денвере, а открыть можно только в Эль-Пасо.

— Думаю, он не врет, — сказал МакСуин.

— Эгей! — раздался голос Брикенриджа из темноты в передней части вагона. — А вот и ключик. — Он вернулся с топором. — А ну, парни, разойдись!

Мы очистили для него пространство. Он вскинул топор на плечо и резко опустил его вниз. Топор врезался в сейф с душераздирающим лязгом и отскочил. Дверь осталась запертой. Удар оставил на сейфе маленькую царапину сверху, не больше. Брикенридж ударил еще раз, но с тем же результатом.

— Жаль, что он не из бревен, — прокомментировал МакСуин.

Брикенридж не обратил внимания на это замечание и врезал по сейфу еще раз десять. Он бы целый день так орудовал, но в итоге топор сломался. Лезвие отскочило и просвистело у Чейза рядом с головой.

— Господи Иисусе! — выпалил Чейз.

— Таким макаром мы с ним не справимся, — сказал МакСуин

Брикенридж еще раз пнул сейф, затем отшвырнул бесполезное топорище обратно в темноту.

— А может, нам взять сейф с собой? — предложил я. — Если у нас будет достаточно свободного времени, мы сможем…

— Ну, попробуй. — сказал Чейз.

— Давайте лучше посмотрим, что можно стрясти с пассажиров, — сказал МакСуин. — Все лучше, чем возвращаться с пустыми руками.

Чейз ткнул пистолет в грудь курьера:

— Сиди здесь. Высунешь башку — сделаем в ней дырку.

— Так точно, сэр, — ответствовал тот сквозь пальцы.

Мы все вылезли наружу. Брикенридж, запыхавшийся и потный от своих трудов с топором, задвинул за нами дверь.

Чейз растолковал обстановку Эммету и Снукеру.

— Нам не пришлось бы так возиться, если бы мы захватили с собой чуток динамиту, — проныл Снукер.

— Точняк, — ответил ему Чейз, — и отправились бы по кусочкам прямиком в царство небесное.

— Ферни никогда не разбирался в этом дерьме. Он был тупейший осел…

— Не говори гадостей о тех, кто ушел, — сказал МакСуин.

— Он бы не ушел, если…

— Ладно, динамиту у нас один черт нет, так что пусть его. Давайте лучше соберем хабар с пассажиров и свалим отсюда.

— Желаю участвовать, — сказал Эммет.

— Останешься с лошадьми, — ответил ему Чейз.

— Пусть он остается, — кивнул Эммет на меня. — Я всегда с лошадьми. Так нечестно.

— Мы там не собираемся стрелять в людей, — заявил Чейз.

— Я не застрелю ни единой живой души!

— Пока эта душа не кашлянет у тебя за спиной, — пошутил МакСуин.

Эммет бросил на него едкий взгляд.

— Вы так и собираетесь мне это поминать? Это вообще несправедливо. Нечестно! Все что мне остается, так это торчать с поводьями и ждать, пока другие веселятся.

— Дай парню шанс, — сказал Брикенридж.

— Один тип уже попытался прижучить нас из окна, — добавил Снукер, — Вилли стрелял в него и…

— Не попал, — продолжил Эммет.

— Этого хватило, что напугать его. Скажу вот что, точно неизвестно, но мы вполне можем столкнуться с одним или двумя смельчаками среди пассажиров. Если дело дойдет до перестрелки, иметь Эммета под рукой ни разу не повредит.

Некоторое время Чейз обдумывал это соображение. Затем он кивнул. Взглянув на меня, он сказал:

— Придется тебе покараулить пленников. Как думаешь — справишься?

— Я управился с проводником, а ведь у него была пушка. — я похлопал рукоятку револьвера, взятого у проводника.

— Возможно тебе придется стрелять в кого-то из этих ребят, — сказал МакСуин. — Выдержки хватит?

— Они будут лежать тихо или наживут неприятностей.

— С меня хватит, — сказал Чейз. — Лады, Эммет. Но будь аккуратен с оружием. Не надо никого дырявить, ежели, конечно, он сам не нарвется.

— Отвечаю.

С довольным видом Эммет слез с лошади и передал мне поводья.

Затем банда двинулась прочь. Собравшись кучкой, они потолковали друг с другом, а затем рассыпались вдоль первых двух пассажирских вагонов. Заняв позицию, они вытащили револьверы и одновременно полезли по лесенкам в вагоны. Чейз и Эммет зашли в первый вагон, один спереди, другой сзади. МакСуин и Снукер взяли на себя начало второго, Брикенридж влез в заднюю часть.

Не успели они войти, как раздались выстрелы. Кто-то вскрикнул, кто-то завопил как резаный. Затем я услышал Чейза:

— Это ограбление, уважаемые. Угомонитесь. Мы не хотим причинить вам зло. Нам не нужно ничего, кроме ваших денег и часов. Просто отдайте их моим товарищам, когда они к вам подойдут. Мы быстренько управимся, и вы сможете двигать дальше.

Мне не думалось, что они вскорости поедут дальше, не по разобранным рельсам же. Хотя с того места, где я стоял, было видно, что локомотив остановился недалеко от разрушенной части пути и даже не сошел с рельсов.

— Ты встаешь на скользкую дорожку, сынок, — произнес машинист.

Я опустил глаза на него, лежащего возле путей рядом с кочегаром. Оба они повернули головы и смотрели на меня. Ни один не делал попыток встать, но я перехватил поводья левой рукой, а правой вытащил кольт из кобуры.

— Ты не хочешь участвовать в этих делах, — продолжал машинист.

— Если бы я не поучаствовал в этом деле, сэр, ваш поезд уже был бы грудой ломаного железа на дне оврага. Это была моя идея остановить вас.

— В таком случае, премного благодарен.

— Ваш проводник принял меня за одного из бандитов и пытался застрелить.

— У тебя нет необходимости вести преступную жизнь, сынок. Я не прошу тебя отпустить нас или еще что-то такое. Я всего лишь хочу сказать: не стоит связываться с этой компанией. Будешь водиться с преступниками — в итоге либо накушаешься свинца, либо повиснешь сушиться на солнышке. Это факт. Тебе надо предложить им распрощаться по-хорошему и остаться здесь. Мы позаботимся, чтобы суд был справедливым.

Пока он не упомянул о суде, я был готов с ним согласиться.

— Ценю ваше беспокойство, сэр. Тем не менее, я предпочитаю попытать удачи вместе с бандой. Они не стрельнули в меня ни разу, в то время как ваш законопослушный проводник не сомневался ни единого мига, прежде чем начал в меня палить.

— Ты совершаешь большую ошибку, сынок.

— Не исключено. А теперь — лежите тихо и оставьте меня в покое.

— Оставь его, — сказал кочегар. — Он уже покойник, просто пока не догадывается об этом.

— Закрой рот.

Я наставил на него кольт. Он ухмыльнулся и уткнулся лицом в скрещенные руки.

Вскоре Чейз и Эммет соскочили, каждый со своей стороны вагона. Эммет в одной руке нес свою пушку, в другой — саквояж. Заходил в вагон он без саквояжа. Я решил, что тот битком набит ценными вещами.

Выглядел он очень похоже на кожаный саквояж Уиттла. Ценными вещами для Уиттла были не часы и деньги, а части тела Мэри.

Глядя, как Эммет и Чейз стремглав несутся к третьему вагону, я вспомнил себя, так давно идущего по улице холодной дождливой ночью в Уайтчепеле. Преследующего Потрошителя. До меня дошло, что если бы я просто дал ему уйти, а не бросился выручать эту шлюху, то ни в жизни не оказался бы здесь в качестве сообщника банды грабителей.

Если бы я позволил ему идти своей дорогой, шлюха бы умерла. А Труди, ее отец, Майкл — они-то сейчас были бы среди живых. Я бы никогда не встретился с Сарой. Я подумал, что были бы живы генерал и Мэйбл, но решил, что все-таки нет. Мое пребывание в доме не причинило им никакого вреда. Но ведь Сара не должна была ехать на Запад, если бы не я, а значит, что бы ни случилось в дороге, это будет моей виной. И что бы Бриггс не сделал с ней, тоже.

Женщины в Тумстоуне и каждый, кого, возможно, Уиттл убил в Америке — все они избежали бы смерти, если бы не я. Но, может быть, еще больше лондонских женщин — не избежали бы.

Наконец, мне в голову пришла мысль, что именно я не дал поезду сойти с рельсов и разбиться. Если бы я не вмешался в дела Уиттла той ночью, то сейчас был бы дома с матушкой, а поезд, скорее всего, превратился бы в кучу обломков на дне оврага и все пассажиры покалечились бы или погибли.

Раздумья о всех людях, чьи жизни были спасены или наоборот, а также тех, жизни которых просто сильно переменились по той единственной причине, что мне взбрело в голову пойти за Уиттлом и не дать ему зарезать еще одну проститутку, вызвали у меня настоящее головокружение.

Уму непостижимо, сколько хорошего и плохого может случиться благодаря одному-единственному пареньку, что решил поступить правильно.

А теперь я заброшен судьбой в преступную шайку.

Что хорошего из этого выйдет, я понять никак не мог, но это уж всяко было лучше, чем попасть под суд.

Как бы то ни было, я ждал, размышляя о своем, но все-таки не позволял себе целиком погрузиться в раздумья. Я держался достаточно настороженно, дабы быть уверенным, что мои поднадзорные ведут себя подобающе, а все лошади на месте, да еще успевал приглядывать за поездом. С того момента, когда Чейз и Эммет вошли в третий вагон, прошло не слишком много времени, как оттуда выпрыгнул человек и стремглав бросился к последнему перед тормозным вагону. Я был слишком занят своими думами, чтобы связать это происшествие с проводником. Хотя этот человек так и показал своего лица.

Все глубокие раздумья меня оставили, когда мои новые товарищи стали возвращаться. Мое внимание полностью переключилось на них. Они несли три вьюка, явно чем-то хорошо набитых, и двигались медленно, не сводя глаз с окон поезда, до тех пор, пока не миновали пассажирские вагоны.

— Были происшествия? — спросил Чейз.

— Никак нет. А у вас?

— Все прошло как по маслу.

Они разложили содержимое вьюков по седельным сумкам, забрали поводья у меня из рук и забрались на лошадей.

МакСуин подъехал ко мне.

— Ты хорошо потрудился, Вилли. Залезай. — Он протянул мне руку.

— Не делай этого, сынок, — предостерег машинист. Похоже, он был хорошим человеком, желавшим спасти меня от плохого конца.

Эммет вогнал пулю в землю буквально в нескольких дюймах от лица машиниста. Песок запорошил ему глаза.

Я схватился за протянутую руку МакСуина. Он втянул меня наверх и усадил позади. Когда мы скакали в сторону моста, каждый вытащил пистолет и принялся палить в воздух. Они во всю глотку вопили и бахали в небо. Сжав коня коленями, я взял на изготовку оба своих кольта и стал стрелять.

Это было восхитительно!

Но какая-то часть меня слушала и подсчитывала.

Шестизарядный кольт я забрал у кондуктора, четыре раза я из него выстрелил.

Глава 30

УРОКИ СТРЕЛЬБЫ

Мы сломя голову неслись по дну оврага и не остановились, когда подъехали к воде, а двинулись вниз по течению, держась на мелководье вблизи берега. Какое-то время мы скакали, разбрызгивая воду, потом притормозили и поехали помедленнее.

МакСуин вместе со мной ехал позади. Ехавшие впереди смеялись и переговаривались, но из-за шума течения и хлюпанья копыт по воде я не мог разобрать ни слова.

Судя по всему, мы проехали несколько миль от места ограбления, прежде чем наконец выехали на берег и спешились. Я освободил ноги от тесных сапог, зашел в воду и напился, в то время как остальные привязывали коней к кустам и снимали с них седельные сумки.

К тому моменту, когда я присоединился к ним, они свалили добычу в одну большую кучу. Сидя на земле, они занимались тем, что отделяли часы от наличных денег. Я уселся рядом с МакСуином.

Что ж, судя по количеству добытых часов, они могли открыть магазин. Еще у них была знатная кучка монет и стопка бумажных долларов.

— Не похоже, что мы дико разбогатели, — сказал Брикенридж.

— Надо было мне попробовать потолковать с курьером, — заметил Снукер.

— Я сунул ему пушку в зубы, — вступил в разговор Чейз. — Если бы он мог отпереть сейф, то отпер бы.

— Бедняга аж обмочился, — сказал МакСуин и принялся свертывать самокрутку. Покончив с этим, он закурил и предложил мне табак и бумагу.

Я принял предложение с благодарностью. Остальные были заняты пересчетом монет и не обращали внимание на мою возню с кисетом и бумагой, иначе бы непременно подняли меня на смех. Мне пришлось потрудиться, но в итоге я стал обладателем кривоватой цигарки, из которой сыпался табак.

МакСуин, наблюдавший за подсчетом денег, посмотрел на меня. После мимолетного взгляда на мое творение, он выхватил сигарету у меня изо рта. Не успел я и глазом моргнуть, как он развернул ее, взял кисет, вытряс еще табаку, облизал край бумажки, плотно ее скрутил и пригладил пальцем.

Только я собирался сказать: «Я больше привык к трубке», как он воткнул переделанную сигарету мне в губы.

— Пожалуйста! — вот и все, что он сказал. После чего поджег мне самокрутку.

— Огромное спасибо, — поблагодарил я.

Мы сидели и курили. Вскоре подсчет был окончен. В общей сложности благодаря пассажирам, они обогатились на девятьсот восемьдесят пять долларов тридцать шесть центов.

— Ну что ж, — прокомментировал МакСуин, — тут побольше, чем прошлым месяцем в Пуэбло.

— Самую малость, — отозвался Чейз.

— Тогда нам пришлось делить на восемь частей, — заметил Брикенридж. — На этот раз нас только пятеро.

Я задумался, что стало с остальными тремя. Может, они просто покинули банду. А может быть, их застрелили или посадили за решетку. Хэд Ферни — тот парень, что подорвался на динамите — был среди них? Я не думал, что мне стоит об этом спрашивать.

— Шестеро, — сказал МакСуин.

— Брикенридж угрюмо посмотрел на меня.

— Он не один из нас.

— Я смотрю на вещи по-другому, Мерривезер, — отвечал ему МакСуин.

Брикенридж ощетинился. Похоже ему было не очень по нраву слышать свое, видимо настоящее, имя. Но он промолчал. Такой большой и сильный, он, по-видимому, не очень хотел связываться с МакСуином.

— Что скажешь, Чейз?

— Вам нет нужды давать мне хоть что-то, — подал я голос. — Все и так в норме, правда.

— Мне кажется, — сказал Чейз, — парнишка заслужил свою долю. Он управился с проводником, приглядел за лошадьми, караулил заложников.

— Выстрелил в того резвого пассажира, — добавил Снукер.

— И промахнулся, — вступил в разговор Эммет. Ему нравилось напоминать о моей косой стрельбе.

— Он нормально отработал, — сказал Снукер.

— Мы разделим добычу на шестерых, — заявил Чейз. Так они и сделали. После дележа у меня оказалось полторы сотни долларов. Я проделал некоторые вычисления и пришел к выводу, что меня обделили на что-то около четырнадцати долларов, но виду не подал.

В любом случае, это было гораздо больше, чем я держал в руках за всю свою жизнь.

МакСуин подобрал мне часы. Они были далеко не столь хороши, как те, что подарила мне Сара, но я от них не отказался.

— Что будем делать с остальными часами? — поинтересовался я.

— Мы толкнем их, когда окажемся в Бэйлис-Корнер, — объяснил Чейз. — У нас на примете есть парень, который даст за них хорошую цену.

— Бэйлис-Корнер? — переспросил я.

— Это примерно в неделе езды отсюда, — отвечал мне МакСуин. — Мы поедем туда и как следует постоим там на ушах.

— У-У-У-У-У! — завопил Снукер, крайне обрадованный перспективой постоять на ушах.

МакСуин похлопал меня по плечу.

— Мы тебя экипируем как следует, Вилли. Принарядим подходяще.

— Великолепно, — сказал я.

Затем Чейз убрал остальные часы в суму. Я снова влез в сапоги. Мы уселись верхом и переехали через реку. Оставили ее позади, а вскоре позади остался и лес. Час за часом мы ехали мимо скал, по пыльной желтой равнине, выжженной солнцем, без единого деревца, дающего тень. Росли здесь исключительно кактусы да корявые низенькие кустики. Почти все они были в цвету: на дворе стоял май.

Май или не май, солнце припекало изрядно. Сидеть позади седла МакСуина было не то чтобы очень комфортно, особенно для моей пострадавшей вчера задницы. Помимо этого неудобства, от долгой езды у меня разболелись ноги и спина. Еще я был голоден. Эти ребята не ели с тех пор, как я к ним присоединился.

Я начал думать, что жизнь преступника имеет свои недостатки. Этим людям было бы не в пример легче работать на обычной работе, например, в какой-нибудь лавке, вместо того, чтобы устраивать ограбления, из-за чего они были вынуждены проводить столько времени в седле, отмеряя милю за милей.

Но они без сомнения бывали вознаграждены немалыми деньгами за свои неудобства. Как, впрочем, и я.

Мои карманы были доверху набиты бумажными баксами и звонкой монетой.

Я чувствовал себя не совсем в своей тарелке из-за моего нового богатства. В конце концов, эти деньги были украдены у людей, которые, скорее всего, тяжко трудились, чтобы их заработать. Однако я не видел подходящего способа вернуть им деньги. С тем же успехом они могут лежать в моих карманах, а не быть разделенными между остальными членами банды.

Кроме того, я рассудил, что заслуживаю некоторой компенсации. Вполне можно было расценить этот заработок как вознаграждение за то, что я спас всех этих людей от ужасного крушения. И не только за это, ведь один из этих шибко законопослушных людей — проводник — пытался меня убить. Я не сделал ничего плохого. Но разве это его остановило? Нет. Я был бы покойником с пулей в груди, не дай его пистолет осечку. Я посчитал, что сто пятьдесят долларов — достойная компенсация за то, что я послужил мишенью для этого мерзавца.

Когда я все это обдумал, собственные переживания по поводу денег показались мне дурацкими. В конце концов, я заслужил и побольше, чем получил.

Я до сих пор так думаю, в общем и целом. Не могу заставить себя стыдиться своей доли. Это, само собой, неправильно. Так или иначе, на моей совести и без того достаточно ужасных поступков, которые можно обдумывать, не считая заработка на ограблении, которое даже не я устроил.

Где-то ближе к вечеру, какой-то кролик сдурья обнаружил себя. Не успел он исчезнуть из вида за кустами, как Снукер соскочил с коня, выхватил винчестер и попытался прицелиться в него. Кролик был довольно далеко в тот момент, когда Снукер выстрелил в первый раз. Его пуля с визгом срикошетила от скалы. Следующая попала в землю. Ну, кролик успешно увернулся от четырех выстрелов. Однако пятый его свалил. Снукер заголосил:

— У-у-у-у-у-у!

— Хороший выстрел, — сказал ему МакСуин. — Сдается мне, вышло бы и того лучше, постреляй ты подольше.

Замечание это Снукера явно не огорчило. Он только ухмыльнулся, вставил карабин в чехол, вскочил на лошадь и поскакал галопом туда, где лежал кролик. Он даже не стал останавливать коня перед тем, как спрыгнуть с него. Он соскочил на ходу, схватил свой трофей, на ходу же запрыгнул в седло и помчался обратно к нам, крича и размахивая над головой кроликом, держа его за уши. Когда он подскакал поближе, стало видно брызжущую кровь. Она здорово забрызгала Снукера, но он не обращал на это никакого внимания.

Я полагал, что кролик пойдет в пищу и Снукер хочет спешиться и освежевать его. У нас всех будет возможность слезть с коней. Я отчаянно желал постоять на своих двоих, потянуться и отдохнуть от страданий. Но Снукер просто присоединился к нам, и мы поехали дальше.

Конечно, он освежевал свою добычу, однако проделал это, не вылезая из седла. Держа кролика в сторонке, он распотрошил его своим ножом. Глядя на падающие на землю кишки, я вспомнил о Уиттле. Я отвернулся и принялся изучать рубашку МакСуина.

Наконец раздался крик Эммета:

— Мой! Я его достану!

Он бросился в погоню за другим кроликом, держа поводья в зубах, руки он занял оружием. Он пальнул всего дважды. Первая пуля оторвала зверьку полголовы, вторая, выпущенная почти одновременно с первой, попала в зад и отбросила кролика в сторону.

Это была лучшая стрельба, которую я когда-либо видел.

— Поразительно, — пробормотал я.

— Видел я похуже, — сказал МакСуин.

— Я непременно хочу так же стрелять.

— Ну так попроси его очень ласково, может он тебе и покажет один-два приема.

Я решил так и сделать.

Тем же днем мы остановились возле ручья, где были посажены тополя и росло немного травы. Чейз отправил меня собирать дрова, пока остальные осматривали лошадей. Когда я вернулся с охапкой деревяшек, они раскладывали седла и разворачивали одеяла под деревьями. МакСуин сказал, что я могу позаимствовать на ночь его потник. Я взял его и растянул на воздухе.

Не успел я растянуться на земле, как МакСуин позвал Эммета:

— Наш паренек в восторге от твоего таланта обращаться с кольтами. Дерни его с собой и покажи пару штук.

Я покраснел, но все-таки пробормотал:

— Буду чрезвычайно признателен.

Эммет ухмыльнулся:

— Думаешь я крут, да?

— Круче всех, кого я видел.

— Ты настоящий Джон Уэсли Хардин[1], — заметил Снукер.

— Уверен, что переплюну тебя в любой день даже с закрытыми глазами.

— Если ты сможешь выхватить пушку так же здорово, как и молоть языком, то хотел бы я на это посмотреть.

Эммет воспользовался возможностью выхватить пушку. Казалось оба ствола сами прыгнули ему в руки. Они были взведены и готовы к стрельбе. Но курки он не спустил, а просто ухмыльнулся Снукеру, который на происходящее вообще не отреагировал.

Его рука метнулась к лицу, а не к кобуре.

Вынув палец из носа, он глубокомысленно изучил то, что смог там раздобыть, после чего сказал:

— Ты одолел меня честно и справедливо, маленькая козявка.

Эммет заржал, опустил курки большими пальцами и убрал оружие в кобуру. Затем он присел на корточки, пошарил в одной из своих седельных сумок и достал оттуда коробку патронов.

— Пошли, Вилли, — позвал он.

Другие остались позади. Мы спустились по ручью. Вскоре Эммет остановился и кивком головы указал на засохший пень на другой стороне, футах в тридцати от нас.

— Смотри сюда, — сказал он. Поставив коробку с патронами на землю, он встал расслабленно, опустив руки вдоль туловища и глядя на пень. — Положим, что это малый, решивший нафаршировать меня свинцом. В такой ситуации я не могу рассчитывать на то, что он промахнется. Судя по моему опыту, большинство людей стреляет не лучше, чем ты, но строить расчет на этом нельзя, улавливаешь? Так что я собираюсь влепить ему блямбу раньше, чем он начнет пальбу. В этом вся соль быстрого выхвата. Общее правило таково: тот, кто первый освободит кобуру и сделает первый выстрел, тот и будет тем, кто уйдет на своих ногах. Теперь поехали.

Эммет выхватил оба кольта. В один миг они были взведены, наведены и использованы по назначению. Пули врезались в пень, выбив маленькие облачка пыли и опилок.

— Потрясающе! — выпалил я.

— Лучше не бывает, — сказал мне Эммет.

— А ты бывал в настоящих перестрелках?

— Ну, можно и так сказать. Я убил четверых.

Он выглядел по-настоящему гордым этим достижением.

Не желая выглядеть совсем новичком, я сказал:

— А я собственными руками убил одного.

Он вперил в меня прищуренный взгляд.

— Ты?

— Ну да, конечно. Этот тип наскочил на меня в Лондоне, и я разделался с ним ножом.

На самом деле, я никогда не был уверен на сто процентов, что парень умер, но он сказал мне, что умирает. Для похвальбы этого было вполне достаточно.

Судя по тому, как Эммет смотрел на меня, он никак не мог решить, вру я или нет. Наконец он произнес:

— От ножа тебе тут толку не будет. Любой человек, шарящий в местных порядках, таскает с собой оружие и не боится пускать его в ход. Тебе нужно быть быстрее другого, иначе тебя просто не станет. А еще ты должен попадать в то, во что целишься.

Он шагнул в сторону, затем кивнул на пень.

Я опустил руки по швам, тем же манером, что подсмотрел у него. Затем я потянулся за кольтами. Тот, что был в кобуре, вышел без проблем, а вот с тем, что был за поясом, я слегка замешкался. Все-таки в итоге я выхватил оба и взвел их. Спустил курки. Бойки лязгнули.

Эммет захихикал.

— Разве ты не стрелок?

Я весь взмок.

— Дико извиняюсь.

— Ты дико окочурился, вот что. Если бы это была не просто старая деревяшка.

— Кажись, барабаны пусты.

— Я заметил.

Усмехнувшись, он поднял коробку и открыл ее.

— Тебе сейчас не очень нужны два кольта. Пока для тебя будет достаточно хорошо выхватывать и один.

— Так точно, сэр, — ответил я. Я засунул кольт проводника за ремень и взял несколько патронов из коробки.

Потом встал и стоял, держа в одной руке револьвер, а патроны — в другой. Стоял, глазел на них и потел.

Эммет ухмыльнулся.

— Что ты с ними будешь делать? — спросил он.

— Засуну в револьвер, не так ли?

— А это мысль.

Что я предпринял: взял патрон большим и указательным пальцем, поднял ствол и стал ломать голову над дальнейшими действиями. Мне приходилось держать в руках оружие генерала, но заряжать ни разу не довелось. Я не имел ни малейшего понятия о том, как это делается. Засовывать патрон в ствол явно было не похоже на истину. Пули как-то должны оказаться в барабане. Я все еще пытался постичь эту механику, когда Эммет внезапно начал прямо помирать со смеху.

Вел он себя так, будто в жизни не видел ничего забавнее. Он хохотал так, что не мог стоять прямо, глаза у него слезились, то и дело он выдавливал из себя короткие возгласы, вроде «О, Господи!» или «Отродясь не видывал!» или «Вот бы ребята здесь были!»

Ребят здесь не было, каковому обстоятельству я чрезвычайно радовался.

Хотя и подозревал, что они об этом непременно услышат. Эммет продолжал выворачиваться наизнанку от веселья, а я трудился над своей проблемой. Он все еще помирал со смеху, когда я обнаружил маленькую дверку позади барабана. Она открывалась вбок и за ней был виден использованный патрон. Я вытряс его и поменял на новый. Затем я повернул барабан и проделал тоже самое. Я вставил шесть патронов и закрыл дверку.

Эммет ничего этого не заметил, он продолжал смеяться, наклонившись вперед, держась за колени и задыхаясь от хохота, когда я пальнул в воздух.

От звука выстрела он мгновенно распрямился. Уставился на меня. Его красное, мокрое от слез лицо расплылось в улыбке. Затем он захлопал в ладоши.

— На самом деле, я не совсем балбес, — сказал я.

Помотав головой, он протер глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Наконец, он произнес:

— Теперь, когда ты зарядил… — затем прыснул и опять принялся хохотать. Наконец, он обрел над собой контроль. — Дай-ка посмотрю… посмотрю, попадешь ли ты хоть куда-нибудь. Уф… эта штука работает гораздо лучше… когда есть пули.

Я вытянул руку, прицелился в пень и спустил курок. Револьвер рявкнул и подпрыгнул в руке. Сквозь звон в ушах я услышал негромкий звук удара. От пня отлетело небольшое облачко.

Я попал в самый центр!

— Ну и ну! — воскликнул я.

Эммет посмотрел на меня, протер от слез один глаз.

— Единственное замечание — у тебя на это ушел целый день.

Я убрал кольт в кобуру, обтер пот с руки об штанину и попытался сделать быстрый выхват. У меня получилось, не успел револьвер покинуть кобуру, как я уже взвел курок. Подняв ствол, я навел на пень и выстрелил.

Моя пуля цвиркнула по камню справа от пня.

На этот раз Эммет не засмеялся и вообще не произнес ни слова.

Я сделал еще одну попытку. На этот раз я попал в пень.

Еще дважды я выхватывал кольт со всей возможной скоростью, на которую был способен и делал выстрелы. Оба продырявили цель.

Эммет смотрел на меня, слегка нахмурясь.

Я глубоко вздохнул, очень довольный собой и слегка удивленный своими успехами. В воздухе пахло пороховым дымом. Этот запах казался мне просто великолепным.

— Вроде неплохо, что скажешь?

— Похоже, ты не безнадежен, — отвечал мне Эммет.

Я перезарядился, выхватил пушку и проделал очередную дыру в пне. Из шести попыток я запорол две.

Эммет не выглядел сильно довольным моим прогрессом. Он, прищурясь, наблюдал за мной, пока я в очередной раз перезаряжал оружие. Когда я закончил и убрал револьвер в кобуру, он шагнул ко мне, так, что мы оказались плечом к плечу, оба лицом к пню на другом берегу потока.

— На счет три, — скомандовал он. — Раз, два…

Он произнес: «Три!», и я дернул кольт. Он тоже. Его револьвер грохнул, и этот шум еще стоял у меня в ушах, когда раздался мой выстрел. Его пули врезались в пень буквально за миг до того, как тоже самое сделали мои.

Тут он снова воззрился на меня:

— Не люблю, когда меня водят за нос, малыш.

— Прости, что?

— Ведешь себя, будто первый раз узнал, как держать шестизарядник… словно ты даже не знаешь, как заряжать эту хрень. Делаешь из меня идиота, вот что ты делаешь.

Похоже, мне на роду было написано все время быть несправедливо обвиняемым.

— Да я в жизни не стрелял до сегодняшнего дня, не то чтобы заряжать. Никогда.

— Брехня.

— Честное слово.

— Ты надо мной смеешься.

Он убрал кольты, поднял коробку с боеприпасами и направился обратно в лагерь.

Я поспешил за ним.

— На самом деле я обучался этому искусству у самого Дикого Быка Хикока[2].

Услышав это, он обернулся ко мне.

— Ты опять за свое. Дикий Бык спит вечным сном с семьдесят шестого.

Небольшой подсчет убедил меня, что мне было не больше двух лет в тот год, когда Хикок умер.

— На самом деле я старше, чем выгляжу, — сказал я Эммету.

Эти слова вызвали у него смех.

— Кто тебя на самом деле учил?

— Никто, кроме тебя, на самом деле. Я ни разу в жизни не сделал ни единого выстрела до момента, когда тот человек высунул руку из окна поезда.

Он озадаченно посмотрел на меня. Во взгляде была настороженность, но не гнев.

— Я не пытаюсь тебя подколоть, — сказал я. — Поверь мне, если бы я знал, как все это делается, то точно не стал бы позориться с перезарядкой.

Он улыбнулся, когда я напомнил ему об этом.

— Господи, я в жизни такого не видал.

— Полагаю, ты расскажешь всем.

— Какая досада, что они не видели это собственными глазами!

[1] Джон Уэсли Хардин (1853—1895) — американский преступник, один из самых знаменитых стрелков на Диком Западе.

[2] Джеймс Батлер Хикок (1837—1876), более известный как Дикий Билл Хикок — американский герой Дикого Запада, известный стрелок, разведчик и игрок в покер.

Глава 31

ПЕРВАЯ НОЧЬ С ПРЕСТУПНИКАМИ

Вернувшись в лагерь, мы обнаружили большой котел тушеного мяса, булькающий на огне. Запах заставил мой желудок подать голос.

МакСуин занимался помешиванием варева, Чейз — подкладыванием дров, Снукер — чисткой своего винчестера, а Брикенридж лежал на земле, подложив под спину седло, и не занимался ничем.

— Ну, как оно? — поинтересовался МакСуин.

— Нормально, — отозвался Эммет. — Времени нам хватило.

— Рад видеть, что никто не ранен, — сказал МакСуин.

— Вы все пропустили отличное шоу, — возвестил Эммет.

Когда все взгляды обратились к нему, он вытащил один из своих револьверов, и достал из патронташа патрон.

— Вот так Вилли пытался заряжать, — сказал он. Держа пистолет перед лицом, нахмурясь и высунув, как бы от усердия, язык, он стал совать пулю в ствол. — Кажется, — выговорил он, изображая меня, — так, вроде, не получится…

— Да ну! — взвизгнул Снукер, — правда, что ли?

Ну, дело было не так, и Эммет это знал. Но я рассудил, что он отнесется ко мне лучше, если я не буду портить ему шутку.

— Такая же правда, как то, что я здесь стою.

Снукер и Брикенридж, те принялись хохотать. Эммет стал хохотать вместе с ними, хотя и не так сильно, как в предыдущий раз.

— Во-во, — продолжал он, — именно так он и сделал.

Чейз не смеялся, а только ухмылялся уголком рта, покачивая головой.

МакСуин взглянул на меня, затем оглядел остальных. Он не выглядел довольным и потирал небритую щеку.

— Ну что ж, — сказал он, — нечего потешаться над парнем. Не придумал он ничего лучше, и что?

— Дальше ехать некуда, вот что! — выпалил Снукер.

— Я думал также, — сообщил Эммет, слегка успокоившись, — но затем он разобрался, куда совать пули, так что я собрал себя в кучу и стал смотреть, как он пытается выстрелить.

— Надеюсь, ты был в укрытии, — хихикнул Снукер.

Эммет пожал мне руку.

— Покажи им, Вилли. — Пистолетом, зажатым в руке, он указал на дерево неподалеку от лагеря. — Посмотрим, удастся ли тебе попасть вон туда.

— Не подстрели лошадей, — предостерег Снукер.

Что касается лошадей, то они были совсем в другой стороне, и опасности для них при любом раскладе не было никакой, как бы плохо я ни стрелял, разве что я бы развернулся назад.

Но я отнюдь не считал, что стреляю плохо. Совсем наоборот. Я чувствовал, что просто переполнен умением.

— Эй, погодь, — раздался голос Брикенриджа. Он хотел встать, чтобы не пропустить все веселье.

Пока он поднимался на ноги, Снукер устроил целое представление, бегая вокруг меня.

— А тут я в безопасности? А тут? — ежесекундно интересовался он.

— Прекрати парня вышучивать, — сказал ему МакСуин. Он поднялся с корточек и внимательно смотрел на меня.

Они все смотрели на меня.

— Все, мы готовы? — поинтересовался я.

— Только не нервничай, — посоветовал МакСуин. — Что бы Эммет тебе не говорил, самый быстрый выхват в мире выеденного яйца не стоит, если ты промахнешься по цели.

— И пальцы себе не отстрели, — предупредил Снукер

Я взвел и выстрелил. Кусок коры отлетел от древесного ствола.

Смех прекратился.

— Что я могу сказать, — пробормотал МакСуин. — Просто отменная работа, Вилли.

Эммет сказал:

— А неплохо я его научил, а, парни?

— Где ты так навострился стрелять? — спросил меня Чейз.

— За ручьем

— Он божится, что ни разу не стрелял до сегодняшнего дня.

— Это чистая правда? — поинтересовался Чейз.

— Совершенно верно.

— Черт побери, — не удержался Брикенридж.

— Только не позволь вскружить себе голову. Для жизни нужно еще много чего, кроме ловкости с шестизарядником. Не то чтобы это совсем бесполезно. Но это умение может втравить тебя в передрягу, если не будешь следить за собой.

— МакСуин разбирается в передрягах, — сказал Чейз и голос его звучал серьезно.

— Это точно.

— Не думаю, что настолько хорош и созрел для схватки с настоящими стрелками, — подал я голос.

— Очень рад это слышать, — отвечал мне МакСуин. — Ты прав. Похоже, что у тебя есть врожденный талант, но тебе нужно отточить свои навыки. И узнать все возможное от каждого из нас.

— Спасибо на добром слове. Я бы хотел узнать все, что потребуется.

МакСуин и Чейз относились ко мне хорошо с самого начала, а после моего выступления с кольтом и остальные ко мне подобрели. В один миг я перестал быть чужаком. Со мной разговаривали и перешучивались, будто я всегда был в банде. Я чувствовал доброжелательность и был счастлив.

Совсем затемно жаркое было готово. МакСуин наложил здоровые порции в оловянные миски, и мы расселись вокруг костра, чтобы поесть. Мясо кролика было сварено с бобами и луком. У меня росинки маковой не было во рту с последней ночи в поезде, так что уплетал я рагу с невероятным наслаждением.

Не могу припомнить, когда я так наслаждался едой. Дело было не только в горячем жарком с великолепным вкусом, но и в том, что я был среди пятерых новых друзей, настоящих разбойников с Дикого Запада, настоящих грабителей поездов. Я. Обделывал дела с бандой преступников.

Неплохие ребята, несмотря на то, что пошли по кривой дорожке. Неплохие ребята, уверенные, что у меня есть задатки стрелка.

Через какое-то время я забыл о всех своих бедах и заботах. Я почти не ощущал себя как раньше. Тревор Веллингтон Бентли казался каким-то незнакомцем, оставшимся позади. Я был Вилли. Отчаянный головорез, ловкий, при оружии, вовлеченный в грандиозное приключение. Это было великолепно!

Когда мы поели, я вызвался отнести котел и миски к ручью. Отправившись туда, я вымыл их до блеска. Стояла чудесная ночь, на небе было тесно от звезд, полная луна играла серебром на воде и заливала камни и кусты таким светом, что казалось, будто их облили молоком. Ручей тихо журчал в своем каменном ложе. Я мог слышать, как ребята переговариваются вдалеке. Щебетали птицы. Выл койот.

Не знаю, был ли я когда-нибудь так счастлив быть там, где я был.

Когда посуда была вымыта, я сложил ее на камень и вымыл руки. Потянувшись, я полной грудью вдохнул воздух с легким запахом дыма. Потом я выхватил свой кольт. Однако стрелять не стал. Ночь была слишком умиротворенная для стрельбы. И я не хотел беспокоить ребят.

Оружие тяжело и удобно лежало в руке.

Я убрал его в кобуру.

— Не заставляй тебя проветривать, дружище, — прошептал я. — Полезешь за оружием — уснешь вечным сном. — Дружище в моей голове не слушал голос разума. Я выхватил пушку. — Пиу!

Ну, мне понравилось, и я маленько так поигрался. Ослабив ремень так, чтобы кобура висела пониже, я смог выхватывать револьвер быстрее. Однако каждый раз при выхвате пистолет немного тянул кобуру за собой вверх. Я понял, зачем Эммет и остальные привязывают свою кобуру снизу. То, что мне надо — это сыромятный ремень, но у меня такого не было.

Не желая, чтобы остальные обнаружили мои тренировки, я затянул ремень, прежде чем собрать утварь, и вернулся к костру.

Они передавали по кругу бутылку с виски. Я занял свое место рядом с МакСуином. Он протянул мне бутыль, я сделал большой глоток и передал ее Чейзу.

— Эммет рассказал нам, что ты убил человека, — сказал МакСуин.

— Только одного, — ответил я, вспоминая, что Эммет числил за собой четверых. — А ты?

— Никого, кто сам не напрашивался.

— Мой напрашивался. Он напал на меня и мне не оставалось ничего другого, как защищаться.

— Тебя попытались прищучить?

— Само собой, за мной погнались бобби и куча обычного народа. Если бы они меня сцапали…

— Что это за бобби? — поинтересовался Снукер.

— А, это констебли. Полицейские.

— Значит тебе на хвост сели легавые, — сказал Чейз. — Иногда и с нами такое случалось. Ну и как ты от них отбоярился?

— Я заскочил во двор и спрятался.

— Это все было в Англии? — спросил МакСуин.

— Да. Если бы я не пырнул того типа, то был бы там до сих пор.

— Так тебе пришлось бежать?

— На самом деле, я убегал от Джека Потрошителя. — Никто не подал виду, что когда-нибудь слышал о нем, но ребят явно заинтересовала моя история. Поэтому я продолжил, прерываясь иногда, чтобы выслушать все, что они хотят сказать, ответить на вопросы и сделать глоток виски, когда бутылка возвращалась ко мне.

Я объяснил, как Потрошитель скрывался в Ист-Энде, убивая проституток. Следом я рассказал, как, сбежав от толпы, нашел прибежище в комнате Мэри. Как я оказался прямо под ее кроватью, в то время, как Уиттл разделывал ее. Я рассказал, как потом пошел за ним и напал на него.

— Ума палата, — прокомментировал МакСуин.

— Я же не мог позволить ему убить несчастную женщину. Я хотел убить его и избавить мир от дальнейших бед. Был бы у меня тогда кольт, оказался бы этот гад в аду, где ему самое место.

Я рассказал об ударе ножом в спину и как он не причинил ему почти никакого вреда.

Ребята немного разволновались, когда я рассказал, как отрезал Уиттлу нос, но вскоре успокоились и выслушали мое описание погони и прыжка в Темзу.

Под это дело Брикенридж извлек новую бутылку из седельной сумки, и мы принялись за нее. Я чувствовал себя просто отлично.

После моего объяснения произошедшего с отцом Труди, Снукер сказал, что старый хрыч этого заслужил.

— Нечего ему было бить тебя по голове, малыш Вилли.

— Этот момент показывает нам, что бывает, когда неправильно оцениваешь намерения другого, — присовокупил МакСуин.

Я продолжил рассказом о нашем плавании в Плимут, о гибели ирландца и о путешествии через Атлантику. Ребята сидели как завороженные, пока я излагал, как мы пробивались через бурные воды и ужасные бури. Я был весь из себя довольный, полный выпивки и радости от наличия слушателей, ловящих каждое мое слово. Я был необыкновенно воодушевлен. В своем рассказе я уже довел яхту до залива Грейвсенд, когда осознал, что почти ничего не рассказал о несчастной Труди, упомянув только о том, что она вообще была на борту и готовила для нас еду.