Длинноногая девочка Глаша из деревни Бабино, кот Пломбир и шарпей Дориан

Глафира

Глафира — Глаша, как называют ее родственники и друзья, в этом году перешла в 7 класс лучшей средней школы муниципального округа (с юридическим уклоном). Училась Глаша отлично, хотя и не без труда, ей нравилось заниматься в классе, она была из тех учеников, кто постоянно тянет руку, в борьбе за право ответа. Дома тоже уроки делала без принуждения, во всем старалась разобраться, понять или запомнить. Кроме школы, Глаша посещала бассейн, кружок спортивного танца, периодически пела в хоре, и занималась английским языком. Все ей было интересно, и "не напрягало". "Смышленая девочка", — говорили про нее учителя.

К 11 годам Глаша вытянулась, как стрелка и переросла маму. Длинные ноги, руки и шея, прямая "балетная" спина, пепельно-русые волосы, прозрачная кожа на тонком правильном лице и огромные серые глаза, — все это не позволяло пренебрежительно хмыкать: "Акселератка!" Скрытой гармонией угловатых резких движений, наклоном головы, отсутствием фарфорового блеска во взгляде, — она напоминала, по мнению крестной, звезду мирового кинематографа ХХ века Уму Турман.

Бабушка, которая "вела хозяйство в доме", рачительная и аккуратная, мечтала видеть Глашу куклой Барби. Фанатку бантов-пропеллеров, коротких пышных платьев с поясками и рукавами-фонариками, бабушку раздражала возрастающая самостоятельность внучки, её неуклюжесть левши-подростка; втайне она считала Глашу немного неряшливой и своенравной.

Глаша к бабушке относилась снисходительно, сочиняла и рисовала поздравления ко дню ее рождения, помнила по именам героев всех мыльных сериалов, которые бабушка просматривала два раза на дню, с повторением. Картинная, в нарочитых интригах жизнь "Диких ангелов" бабушке была интересна и совершенно понятна. Она вскипала у экрана и в подробностях пересказывала вечером дочке и внучке очередную каверзу сюжета, причем с таким жаром сопереживания, что иногда делалось страшно за ее слабое сердце! Глаша бабушку жалела и старалась помочь, но часто вступала в ненужные перебранки и споры. Активное разумное начало в ней протестовало против деспотизма аккуратности:

— Глаша, приведи, пожалуйста, в порядок свой письменный стол…

— На столе все в порядке!

— Неужели ты не видишь, что ручки разбросаны…

— Они же не по полу разбросаны, они лежат на столе!

— Поставь ручки в стакан для карандашей…

— Они мне не мешают!

— В кого ты такая! Почему ты не слушаешься бабушку?

— Это мой стол, я сама его приберу, когда мне будет надо!

— Не груби! Надо чтобы всегда был порядок! Ты же девочка! Посмотри, как у тебя висит сменная одежда…

— Она висит не у меня! Она висит на спинке стула!

— Неужели ты не видишь, что вся одежда скомкана? Глаша! Я для тебя хочу только добра…

— Ну бабушка! Ты же знаешь, что у меня по утрам "глаза мелко смотрят"! Я не успеваю… Меня моя одежда устраивает! Я могу вечером ее погладить…

— Надо вставать на 15 минут раньше, почему я должна все успевать? Ты еще никогда ничего не погладила!

— Ты тоже не все успеваешь! Мама же тебе помогает…. А утюг ты сама мне не даешь!

— Да ты уронишь его, как все роняешь и разбрасываешь! Ты представляешь, сколько стоит сейчас новый утюг? Мама работает с утра до вечера, бабушка целый день на ногах, а ты не желаешь ничего слушать, в кого ты такая эгоистка?..

Обычно дед не выдерживал и прекращал тупиковый диалог, а вечером уже мама выслушивала от каждой из сторон накопившиеся за день взаимные раздражения. Но что удивительно, в деревне ссоры вспыхивали гораздо реже: может быть, оттого, что Глаша в доме находилась минимальное время, только, чтобы кружку молока взахлеб выпить, или быстро-быстро поесть. Едва бабушка делала вдох, для начала воспитательского часа, — Глаша уже мчалась по деревенской улице, загорелая до черноты, сверкая пятками и яркими треугольниками трусиков. А вечером, когда дети спят, все они такие милые, такие послушные…

Приходя из школы, Глаша, моментально сняв верхнюю одежду и обувь, в носках бросалась от входных дверей мимо кухни и бабушки к экрану телевизора с любимым сериалом, или к деду — для незамедлительного разрешения трудной задачи, с которой не сумела справиться на уроке.

Дед, полковник в отставке, называл, Глашу "незабудкой" и в младенчестве укачивал ее на руках, напевая хрипловатым голосом: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг"… Когда здоровье позволяло ему выезжать на лето в деревню, каждый вечер перед сном он рассказывал Глаше тихим голосом свой вариант русской народной сказки "Колобок". В его версии колобок ушел от лисы, и прикатился домой, а бабушка положила его на красивую тарелочку. В гости к старикам пришел внук Ванюша, и бабушка стала всех угощать: " Отрезала кусочек от колобка — Ванюше дала, отрезала другой кусочек — дедушке дала…" Мама смеялась над сказкой-триллером, бабушка возмущалась, а Глаша сладко-сладко засыпала… Дед помогал справляться с домашними заданиями, часами разгадывал с внучкой кроссворды и ребусы, рисовал на семейные праздники стенные газеты. Читая в последнее время две книги: "Библию" и "Жизнь Эйнштейна", — он знал ответы на все вопросы в многочисленных телевизионных викторинах. В Глаше ему нравилось все. Глаша его обожала!

Глашина мама много работала… "Я хочу, чтобы ты выросла умной, воспитанной девочкой"", — устало повторяла она стремительно подросшей дочери. Но мама умела быть современной: именно благодаря ей в гардеробе Глаши появились многочисленные топики, маечки, шорты и лосины, банты сменились на банданы, а на запястьях поблескивали цветные фенечки из бисера. Мама, безусловно, пользовалась авторитетом, но еще к ней можно было пробраться ночью в кровать, пожаловаться на холод или беспричинный страх и уютно уснуть, уткнувшись носом в кружевную сорочку, бестолково повторяя: "Мамочка моя, мамочка… как я тебя люблю, как люблю…"

Папа жил отдельно от Глаши, потому что"…у него не складываются отношения с бабушкой!" Он называл Глашу кляксой (шутка!), по праздникам возил в кафе и на вещевой рынок, дарил на дни рождения кассетный магнитофон, компьютер… У папы была квартира, машина-иномарка, сотовый телефон и садовый участок в престижном Орехово. В начале лета папа, по маминой просьбе, отвозил Глашу с бабушкой в деревню, а в начале августа — забирал в город. В течение года Глаша отца больше не видела и не слышала. Она никогда ему не звонила, и он лишний раз не интересовался событиями ее девчоночьей жизни. Глаше иногда хотелось узнать его мнение, пусть даже критическое, по поводу одежды или просмотренных ею телепередач, но он эмоционально присутствовал только в порядке надзора за своими вещами (не сломай!), и личным временем (быстрее, я опаздываю!)

Как и все питерские дети, Глаша к 6-ти годам имела букет аллергических заболеваний. В деревню Бабино её привезли с хроническим покашливанием, худую, синюшную, с черными кругами под глазами. Родственники, сгруппировавшись вокруг малолетней представительницы фамилии, принялись за обустройство приобретённого жилища… Когда мама с крёстной сдирали со стен, слоями, ушедшую обойно-газетную эпоху, пришла бабушка Катя, которая выросла в этом доме и знала все про каждый цветистый рисунок на обоях, про каждый забитый крюк (для люльки!) и гвоздь (для отцовой кепки). Услышав гортанный клекот в тщедушном Глашином тельце, бабушка Катя, перекрестившись на угол, в котором когда-то висела родительская икона, смахнула слезу по воспоминаниям юности, подхватила Глашу в охапку и со словами: "Своих троих вырастила, внуков подняла, и вашей девке загинуть не дам", — унесла Глашу в свою избу, напоила теплым парным молоком, уложила на печку, завалив грудой пестрых одеял, и не выпускала три дня, пока длились ремонтные работы. И, о чудо! Не приняв и четвертинки патентованной таблетки, Глаша без единого хрипа и удушающего кашля, в обнимку с котом Пломбиром питаясь молоком, кашей и картошкой из чугунка, явилась перед родственниками к отъезду из деревни с подобием румянца на месте щек.

За все последующие деревенские каникулы Глаша, бегая босиком по росистой траве с 6 утра (с дедушкой) до закатного красного солнца, купаясь в жаркие дни до крупнозернистых мурашек, не отличалась от местных ребятишек ни здоровьем, ни уменьем переплыть озеро. Она могла руками ловить головастиков, плавать на лодке за кувшинками, разбиралась в местных грибах и помнила, как хороший разведчик, все заповедные ягодные места! На всю долгую питерскую зиму Глаша отпивалась парным молоком и ключевой водой, умиляя участкового врача-педиатра, вычеркнувшего, наконец, номер её квартиры из своего "горячего" списка. Когда Глаша стремительным абрисом прочерчивала прозрачный голубой воздух над изумрудными полями, привстав на велосипеде с толстыми шинами, с летящими за спиной светлыми волосами, — казалось, что греческая богиня несется на современной колеснице по краю деревни Бабино Алтунской волости…

Сегодня Глаша проснулась с предчувствием неожиданного праздника. Не открывая глаз, укрывшись с головой, Глаша начала припоминать, что же такое необычное и радостное должно произойти. Есть! Бабушка приболела и рано утром уехала в город на рейсовом автобусе. Глаша ощутила смутно, сквозь сон, как бабушка, прощаясь с ней, целовала в щеки и лоб. А вчера вечером бабушка Катя уговаривала Глашину бабушку съездить в город, подлечиться, и обещала приглядеть за Глашей: накормить, уложить спать в своей избе, за домом проследить. Значит, Глаша хозяйка в доме до выходных дней! Можно не прятаться под одеялом, а валяться на кровати, сколько хочешь, в ночной рубашке, хоть до самого вечера! Можно завтракать, чем хочешь, полный холодильник продуктов: сыр без хлеба, колбаса докторская с кетчупом, а на обед — картошки нажарить "по Макаревичу", как дедушка учил. Творог со сметаной — Пломбиру отдать, пусть и он порадуется! А в пятницу приедет автолавка, бабушка оставила деньги, на всякий случай, надо чипсы купить и резинки жевательной, господи, как хорошо! Не потому, что бабушка заболела, нет, а потому, что можно доказать бабушке и маме, что ей можно и одной в деревне летом пожить. Не надо им беспокоиться, кто поедет в Глашей на летние каникулы в Бабино, отпуска с крёстной согласовывать, выговаривать Глаше, при каждом удобном случае, что вынуждены из-за нее в глуши сидеть. Отлично известно, что всем деревня нравится безумно, мама и крёстная худеют здесь без всяких заморских диет: ягоды лесные, яблоки и вишня из сада, овощи с огорода бабушки Кати, местные рыбу приносят, грибы. От ключевой воды кожа — гладкая, бархатистая!..

— Глаша! Ты проснулась? Я тебе оладушек принесла!

Бабушка Катя! Уже Ромашку подоила, и травы накосила, и оладий напекла, а Глаша еще даже не мылась! Ну и что!

— Глаша! Внуча! Да ты никак еще не вставала? Бабушка, наверное, тебе утром спать помешала! Ну, вставай, вставай… Оладушек горячих поешь, сметана то есть? Варенье принесла свежее, нонешнее… Глаша…

Глаша скинула одеяло и притворно протерла глаза:

— Доброе утро, бабушка Катя! Я все проспала…

— А у тебя еще все впереди, спи, пока спится! Я вот и хотела бы иной раз поспать, да бог уже не дает, видно мало времени осталось по земле — то ходить, а там уж и отосплюсь! Ты приходи обедать часа в три, уху сварю, рыбаки нынче были. На озеро одна не ходи, я Андрею сказала, он тебя с собой возьмет…

Бабушка Катя устроилась на своей любимой табуретке возле печки и продолжала неторопливый разговор, но Глаша уже не слушала ее…

Андрей! Что заставляло Глашино сердце вдруг ударяться о тонкие ребра, а потом сладко проваливаться вниз?…

Андрей приезжал из Питера в деревню к своей родной бабушке. Сколько Глаша помнила себя в деревне Бабино — столько она помнила и Андрея, и он всегда был недосягаемо старше ее. Чаще всего они встречались на озере, где вся местная и приезжая ребятня, независимо от возраста, объединялась при игре в мяч или в карты. Мальчишки, Глашины ровесники, иногда могли ударить с размаху мячом, схватить под водой за ноги, саранчу подбросить в пляжные тапки. Андрей же всегда вел себя подчеркнуто вежливо: разговаривал с Глашей, глядя ей в глаза, незаметно поправлял на плечах полотенце, чтобы не сгорела на солнце, и подыгрывал в карты… Глашу мучили непонятные тревоги, она злилась на его знакомых девчонок, глупо капризничала и неуместно острила. Уставала от этого внутреннего дребезжания, и ей иногда хотелось зарыдать в голос, хотя она не была истерична. Однажды при купании Андрей повредил палец на ноге и прихромал к Глашиной маме, которая в деревне на летний период была главным медицинским специалистом. Мама правильно поставила диагноз, промыла ногу, наложила маленькую шинку. Все это время Андрей мужественно болтал с Глашей о разной ерунде, ни разу не вскрикнув, только губу иногда прикусывал, а она была невозможно счастлива и бесчувственна к его боли. А уж как Глаша вопила, когда ей смазывали йодом порез на ноге… Все живое замирало от мистического ужаса!

В этом году родители подарили Андрею мотоцикл. Он стоически гонялся по деревенским рытвинам, сохраняя осанку настоящего байкера. Поздним вечером уезжал в село на дискотеку, возвращался ранним утром, спал часа три — четыре, помогал бабушке в огороде или с сеном, и начинал очередные гонки по ухабам… И каждый раз, проезжая мимо Глашиного дома, Андрей нажимал на клаксон! Глаша, под ворчанье бабушки, срывалась с места к окну: не махала рукой, нет, а просто обозначала свое присутствие. В этом ритуале была не оговоренная тайна их отношений: 16-летнего юноши и 11-летней девчонки…

Бабушка Катя ушла, а на сердце у Глаши — праздник!

"Нас не догонишь, нас не догонишь!" — тонкими голосами подстегивали сонную тишину любимые "Тату". Глаша запрыгала, имитируя движения спортивного танца.

"Я сошла с ума, я сошла с ума…" — пепельные пряди волос прыгали в ритме мистифицированных речевок!

— Я люблю блины, я люблю блины!…

Мне нужны они, мне нужны они…Все! Есть, и вправду, хочется! Глаша поставила кассету "Золотое кольцо", схватила из миски теплый ноздреватый оладушек, зачерпнула ложкой тягучее вишневое варенье и…

М…Я…У…И!..

Так выразительно и жалобно мог призывать на помощь только один кот на свете — Пломбир!