Глаша дожидалась своих спасителей на краю деревни, там, где деревенские огороды зарослями полудикой малины, сочной ирги и замшелыми баньками плавно переходили в лесные заросли. Положив велосипед, Глаша опустилась на заросшую аптечной ромашкой межу, чувствуя дрожь в ногах. Никогда! Никогда она больше не поедет одна на велосипеде ни в село, ни на трассу, где останавливается рейсовый автобус. Может быть, она преувеличивает, никакой угрозы не было? Но еще раз, вспомнив широкую улыбку, черные провалы очков и сомкнутые пальцы на руке — она почувствовала тот же запредельный ужас. Никогда!
С широко открытыми от возбуждения глазами, на дороге показалась пара четвероногих "страшилок" для маньяков. Пломбир завалился рядом с Глашей на траву, пару раз перевернулся с бока на бок, и победно растянулся на меже. Даня завертел задом и пристроил километры своих складок Глаше на колени.
У Глаши затряслись губы, и она беззвучно заплакала, стараясь не капать слезами на Даню, чтобы не испортить ему настроение. Так они и сидели, молча, вне времени и пространства. Им было просто и хорошо втроем!
Солнце начало заваливаться в сторону озера. Глаша шмыгнула носом и засмеялась:- А Пломбир-то, Пломбир — с таким видом вышел, будто златую цепь за собой тащит, выкуп несет! Глаша пощекотала Пломбиру живот и погладила за ухом. — А Даня! Это же боевик из деревни Бабино, с секретным донесением на шее.
Дане подули на переносицу, сняли поясок от халата и поцеловали в лоб!
— Запугали бандита! Бросит свои темные дела, — пойдет на рынок семечками торговать…
Пломбир поднялся, потянулся и сел. Даня понял, что и его тоже похвалили, но еще немного полежал на коленях у Глаши, повиливая хвостом.
— Есть хотите? Устроим пир! Уха, мясо в желе и колбаса еще осталась… Даня! Ты пробовал когда-нибудь уху с мясом в собственном желе?
Даня, припоминая многоступенчатый завтрак, встал и лизнул Глашину руку, сообщая о своей готовности. Пломбир затревожился, но, взглянув на объемный пластиковый мешок на багажнике велосипеда, где покоилось мясо в желе, твердо решил, что уж ему то хватит!
Глаша села на велосипед, но поехала как можно медленнее, чтобы Пломбир с Даней не отставали и все трое одновременно оказались у порога дома. Въехав на пригорок, с которого были видны окрестности, и дорога, раздваиваясь возле Глашиного дома, снова уходила вверх в разные концы деревни, Глаша притормозила и зажмурилась. Солнце слепило над верхушками сосен, посаженных вокруг участка со стороны озера сразу после войны отцом бабушки Кати. В деревне тогда считали, — чудит мужик! А отец говорил Кате: "Нас уже не будет, — а сосны для тебя, твоих детей и внуков шуметь останутся…" Сквозь сосны просвечивало или высокое, высокое озеро, или низкое небо, линия горизонта не определялась в голубом спокойствии неба и воды.
Глаша не сразу заметила черный лакированный джип, колоритно вписавшийся в полуденный деревенский пейзаж с козой, копной сена и бабушкой Катей, сидевшей на скамейке под вишней в нарядном клетчатом платке, эстонском фартуке и туфлях-баретках вместо обычных коротких ботиков. Рядом бабушкой, нервно покачиваясь на стройных ногах, стояла молодая женщина такой красоты, шарма и стиля, каких деревня Бабино на своей земле не видела никогда!
Женщина обернулась на застывшую троицу, всплеснула руками и полетела навстречу, прямо через заросший бурьяном ничейный огород. Неловко западая то на одну, то на другую ногу, когда каблуки модельных туфель вонзались в глинистую почву между кочками, она выскочила, наконец, на дорогу и, не доходя немного до растерявшихся путешественников, присела на корточки:
— Дорик! Собачка моя драгоценная! Дарюшечка мой! Иди к маме, малыш! Мама за тобой приехала!
Дориан взвизгнул, припал на передние лапы и бросился, задыхаясь, в протянутые руки, ткнулся мордой в одежду с запахом безмятежного прошлого, согласный умереть тотчас от разрываемого любовью сердца, только бы не разлучаться больше никогда!
Глаша с Пломбиром, деликатно отвернувшись, пошли к дому. Вялыми движениями Глаша убрала в холодильник консервы, поставила на стол зеленку с перекисью. Набрала из ведра колодезной воды и выпила молча, большими глотками почти полный ковш. Пломбир сочувственно путался под ногами.
— Глаша! — позвала бабушка Катя, — Глаша, где ты пропала, иди сюда!
Глаша подошла к зеркалу, увидела в нем загорелую девочку с печальными глазами, сняла бандану, и, согнувшись пополам, обеими руками взбила пряди волос. Выпрямилась, откинула голову и вышла на улицу.
— Здравствуйте! — Даня-Дориан метнулся Глаше и попробовал подпрыгнуть, но от земли оторвался чуть-чуть и выразил свои чувства, поднявшись на задние лапы и обхватив передними лапами Глашину ногу. — Мама приехала? Я же говорила тебе, что все будет хорошо!
— Здравствуй, Глаша! Меня зовут Наталья Андреевна! — очень красивая ухоженная женщина, Глаша видела таких только в передачах на канале ОРТ, с мягкой профессиональной улыбкой протянула ей визитную карточку. — Будем знакомы! У нас с Дорианом вчера поздним вечером произошла ужасная история: я выпустила его погулять и что-то там произошло, шум страшный раздался, треск… В совершенной темноте я ничего не смогла для него сделать, он не отзывался, и мне пришлось уехать в гостиницу. Я начала искать его сегодня, как только рассвело, исколесила все ближайшие деревни. Совсем отчаялась, и, слава богу, встретила Екатерину Михайловну, она меня немного успокоила…
— Пломбир его привел, верно, в лесу нашел. Он здесь все места по утру обегает, ничего не боится, — бабушка Катя дисциплинированно одернула передник и сложила коричневые ладони ковшичком.
— Пломбир! Замечательное имя! — Наталья Андреевна несколько раз провела кистью руки по Пломбировой спине. — Какая значительная голова… Лукоморская порода!
Пломбир взглянул на Дориана, может его хозяйка шутит? Но у Дориана голова была постоянно повернута, независимо от положения туловища, в сторону хозяйки, ему уже было не до Пломбировой родословной.
— Глаша! — Наталья Андреевна сжала Глаше запястье. — Екатерина Михайловна рассказала мне, как ты помогла Дорику, что ты для него сделала… Я сейчас настолько взволнована, была бессонная ночь, впереди у нас с Дориком длинная дорога, — мне трудно выразить ту благодарность, которую я к тебе испытываю, поверь, — в глазах Натальи Андреевны блеснули слезы.
— Я рада, что вы нашли Даню! Ему было очень тяжело. Я привезла зеленки, надо его еще намазать, вчера не хватило. — Глаша хотела принести пузырьки, потому что ее немного смущала такая взволнованность незнакомой женщины, и она не знала, что в таких случаях нужно говорить в ответ…
— Спасибо! Но мы уже скоро поедем, а дома есть ветеринар, он поможет.
— Глаша! Пригласи Наташу в дом: чаю в дорогу попить, а я молока принесу, — бабушка Катя поправила на голове и без того аккуратно завязанный платок, — собаку тоже накормить надо.
— Нет! Нет! Спасибо! Ему в дороге есть нельзя, его укачивает! Воды, пожалуйста, Глаша налей, мне сказали, что вода здесь необыкновенная, — Наталья Андреевна открыла переднюю дверь, зашуршала пакетами и передала Глаше канистру.
Глаша вставила в канистру шланг и включила насос…
— Машина у вас красивая, мы здесь таких и не видели. Быстро ж, наверное, едет? — не выдержала паузу нарядная бабушка Катя.
— Быстро! — Наталья Андреевна опять взяла Глашину руку, — Глаша! Я тебе оставлю свою визитку, там мой домашний и рабочий телефоны. Я должна с тобой обязательно встретиться в Питере. Ты мне позвони, или…напиши мне свой номер, я тебе сама позвоню!
Глаша зашла в дом, написала номер и опять все проделала автоматически, наблюдая за собой как бы со стороны.
— Фамилию свою скажи, пожалуйста! Ле-ско-ва… Имя у тебя красивое и фамилия созвучная! Энергетика внутренняя есть, пластика… А волосы! Ты на телевидении была когда-нибудь? Нет? Встретимся, — поговорим!
Наталья Андреевна извлекла из машины большой красиво упакованный пакет:
— Екатерина Михайловна! Извините, можно я эти продукты вам оставлю? Мне в город их везти бессмысленно, я думала, что еще дня два придется здесь пробыть, а все так прекрасно сложилось! Извините, мне неловко Вас утруждать, просто другого выхода нет…
— Да оставь, чего утруждаться то! Может, творогу возьмешь: доедешь быстро, не испортится?
— Спасибо! Жарко, не довезу… Пломбир! — Пломбир удивленно шевельнул ушами. Ему казалось, что для него все хорошие слова сегодня уже сказаны. — Это лично для тебя! — Наталья Андреевна протянула Пломбиру пакетик из фольги, потом положила его на траву, где стояла миска с водой.
Пломбиру, желудок которого уже голосовал неспешным урчанием, все же было не с руки (или не с ноги?) шуршать оберткой, когда вокруг такая нервозная обстановка прощания и отъезда. Он уселся, чтобы чувствовать под собой край упаковки и продолжил посильное участие в церемонии всеобщего награждения.
— Глаша! — Наталья Андреевна извлекла из чрева навороченного джипа очередной аккуратный, почти невесомый пакетик в гофрированной бумаге. — Мы с тобой непременно увидимся, но я прошу тебя — прими на память от меня и Дани, небольшой подарок. Это работа псковской художницы, индивидуальный заказ! Я уверена: тебе должно понравится!
— Спасибо! — Глаша почувствовала, как под ногами зачавкало и захлюпало травянистым болотце. — Ой, про насос то забыли!
Шланг выскочил из канистры, и струя тихо зажурчала, приближаясь расширяющимся фронтом лужи к остолбеневшему Пломбиру. Глаша подхватила шланг и резко опустила его конец в железную бочку. Струя воды, описав дугу, хлестнула по ногам Натальи Андреевны, превратив остатки глины на ее дорогих туфлях в грязные подтеки. Глаша вспыхнула и виновато передернула плечом:
— Извините! Я принесу Вам полотенце…
— Не переживай! Я все равно их снимаю, в машине с такими каблуками невозможно, ноги устают! — Наталья Андреевна исчезла, и появилась через мгновение в туфлях без каблуков, не менее красивых и дорогих. — Все готово, пора уезжать, мы вас итак уже замучили! Давайте прощаться! Дориан! Ты где?
Дориан, наконец, увидел, что Пломбир готов погибнуть, не сойдя с личного пакетика, поэтому молча перетащил миску Пломбира на сухое место. Пакетик фольги, пахнущий так, что у Пломбира, впервые в жизни перед глазами заплясали разноцветные точки, он перенес сам…
Как прощаться? Что могут сказать друг другу девочка, кот и собака?
Дориан попытался повертеть хвостом, звонко тявкнул и потоптался на мокрых Глашиных кроссовках…
Наталья Андреевна надела ему кожаный ошейник, поцеловала в лоб и подтолкнула к открытой дверце.
Дориан запрыгнул в джип, растянулся на знакомом сидении, вдохнул волнительный запах духов. Домой, хочу домой!
Непонятная сила заставила его подняться на задние лапы и уставиться в стекло. На поляне перед домом, в заходящих лучах оранжевого солнца, стояла длинноногая девочка Глаша, кот Пломбир и на скамейке под вишней тихо улыбалась бабушка Катя! Что это? Что такое? Горло Дориана напряглось, дрогнуло, и из джипа раздался тонкий, срывающийся на верхних нотах, собачий вой…
Наталья Андреевна, успокоенная и уставшая, озабоченная предстоящей долгой дорогой, лучезарно всем улыбнулась, махнула рукой и села в машину:
— Дорик! Поехали, малыш! Нас папа ждет, — двигатель мягко заурчал, джип протаранил запоздавших, нерасторопных муравьев, вырвался на дорогу, и хозяйка не услышала, как вибрирует в сердце Дориана новая, от нее не зависящая золотая нить памяти…
Бабушка Катя, перекрестив растерянную морду Дориана в заднем стекле, повернулась к Глаше:
— Дева моя! Что ж ты так раскисла? Закрывай избу, пойдем ко мне: поешь, телевизор посмотрим, да и спать ляжем! Встала-то ни свет, ни заря! Бывало, до часу дня не добудится тебя бабушка…
Глаша отрешенно подумала, что бабушка Катя права, одной ей в избе ночевать сегодня невозможно: даже сердце защемило от мысли, как будет за всеми дверь запирать…
— Бабушка Катя! Я сейчас приду! Пломбира покормлю, проверю всё и приду!
Бабушка побрела к дому, а Глаша подошла к Пломбиру, терпеливо дожидающемуся обещанного общего застолья:
— Пломбир! Распородистый ты мой! Хочешь, я угадаю, что тебе подарили? Наверное, мышку в китайском соусе! Не хочешь в соусе? Тогда давай смотреть! — Глаша медленно, испытывая не бесконечное терпение кота, стала разворачивать обертку съедобного подарка. От усиливающегося запаха Пломбир почувствовал дрожь в конечностях, напрягся, и лишь одна мысль не давала постыдно мелочно сорваться: "Все моё — достанется только мне!"
— Смотри, спасатель 911! Натуральные котлетки на косточках, специально для тебя приготовленные, без консервантов и искусственных красителей! Ешь, ешь, мальчик! Заслужил!
Пока Пломбир, приостановив слух и зрение, мощными движениями челюстей расправлялся с невиданным за всю долгую жизнь угощением, Глаша вошла в дом, села за стол, положила подарок и несколько секунд пыталась предположить, что же там может быть? Развернула бумагу и обмерла: это был браслет — модель сезона, выполненный из узорчатой цветной перфорированной кожи, бархата и шелка, широкий, присборенный на внутренней стороне, с украшениями в виде распустившегося цветка, черными жемчужинами и цветными перламутровыми капельками росы на фиолетовых лепестках. Глаша надела его на левую руку, отвела ее подальше от глаз… Невозможной красоты! И с ужасом подумала, что у нее нет соответствующего платья, и вообще, платья нет… Школьная форма — пиджак с юбкой, в праздники — джинсовый сарафан, летом — лосины и топики. Теперь надо будет срочно покупать платье, мама вздохнет обреченно, а бабушка съязвит: "Вот папе и скажи! Пусть хотя бы раз сделает ребенку подарок к началу учебного года!"
Глаша достала из карманчика припрятанную визитку и почла: "Семенова Наталья Андреевна. Арт-директор. Продюсерская группа "Губернатор". Все понятно!
Глаша аккуратно завернула браслет в бумагу и убрала в сервант, за стекло вставила визитку. Проверила окна, розетки, помылась, надела "ночнушку", халат. Окидывая взглядом комнату, увидела миску с водой для Дориана, и дрогнула ресницами…
Почему так тяжело и грустно? Почему ей не хочется жарить для себя картошку, почему не хочется включить на полную громкость "Татушек" и прыгать до умопомрачения, размахивая невпопад руками, почему ей вообще ничего не хочется?..
И Глаша вдруг осознала, что угнетает ее весь день: она мучается от одиночества! Она скучает по своей семье, где ее все любят и поэтому воспитывают, она скучает по бабушке, склонившейся над кухонным столом, по дедушке, дремлющем в кресле у телевизора с программкой на коленях, она скучает по маме, ласковой, уставшей и смешливой… Глаша передёрнула худенькими плечами от нервного озноба: если бы она сейчас услышала бабушкин голос: "Глаша! Какая ты неуклюжая, пролила сливки! Бабушка так старалась…" — то расплакалась бы не от досады, а от счастья!
Все! Завтра она наведет идеальный порядок в доме, сядет у окна и будет ждать своих родных, и никогда не будет больше раздражаться на вопросы и замечания — это так необходимо и важно: заботится обо всех и быть нужным!
— Пломбир! Ты живой или уже на небесах? — Глаша закрыла внутреннюю дверь на ключ, входную наружную — притворила и подперла палкой: значит, никого нет дома!
— Здравствуй, Глаша! — Рядом в вишней стоял Андрей: в шортах, с ярким купальным полотенцем через плечо, бледный от постоянного недосыпания.
Слева и справа от него, жеманно щурясь на вечернее солнце, расположились две девочки из соседней деревни, ровесницы Андрея. Они ходили вместе на дискотеку, и встречались с ним в деревне днем, когда Андрей не спал. Девчонки приходили в Бабино, подражая "Тату", нежно взявшись за руки. Слева — светловолосая, в стиле "сельская барышня": в белоснежной кружевной кофточке, джинсовых шортиках, соломенной шляпке на круглой резинке и длинной косой с бантом; справа — смуглая, темпераментная, с крепкими короткими ножками, в джинсах с широким залихватским ремнем. Когда она запрокидывала голову, собираясь засмеяться, Глаше часто казалось, что она сейчас заржет, как молодая жеребица! Девочки Глашу недолюбливали, интуитивно предполагая в ней будущее яркой успешной женщины; они всячески подчеркивали снисходительную жалость к Глаше, как к младшей по возрасту. Глаша же считала левую — скучной, правую — неумной и вульгарной.
— Здравствуйте! — Глаша подумала о роковых совпадениях: она опять в ночной рубашке, правда, в халатике и без зеленки.
— Глаш! Что за крутые джипы возле твоего дома тусуются? — Андрей сощурил глаза и растопырил по два пальца на руках. Девочки согласно захихикали.
— Это арт-директор со студии из Питера приезжала, у меня ее собака ночевала. — Глаша прислушалась к своему сердцу — не выскакивает!
Лицо у девочки слева стало похоже на створоженную простоквашу, лицо справа — полыхнуло красными пятнами.
— Купаться с нами пойдешь? Тетя Катя разрешила! — Андрей решительно шагнул вперед. — Вчера я пытался о тебе забыть, а сегодня?
Глаша, впервые, почувствовала вдруг свою абсолютную власть над этим, прежде недоступным, взрослым мальчиком; может быть, мгновенную, но абсолютную…
— Нет! — Глаша заметила, как у Андрея потемнели глаза, — сегодня тоже можешь забыть! У меня так сложились обстоятельства…
— Как сложились, так и разложились, — хохотнула смуглая подружка.
— Право, Глаша! Не стоит так усложнять! — вступила волоокая "селянка".
— Извини! Приходи завтра, если позволят! — Глаша развернулась, полыхая изнутри заученными диалогами бразильских сериалов. — Пломбир, идем домой, мальчик!
Чугунный Пломбир, путая ноги, заковылял за Глашей, мечтая только о темном прохладном месте в углу под скамейкой, и чтобы никто не приставал!
Дома у бабушки Кати неторопливо попили простокваши, обсудили туфли Натальи Андреевны, джип и прогноз погоды на завтра: обещали грозы…
Глаша легла на диване, и бабушка тихо и складно, лежа на кровати, рассказывала ей о своих молодых годах, когда в деревне было много парней и девок, днем все работали в поле или на лесопилке, а по вечерам устраивали танцы возле столба с репродуктором. Как родители отправили свою младшенькую Катю в благополучную Эстонию, к братьям. Сметливая девчонка устроилась на работу в контору, но так и не смогла привыкнуть к городской круговерти, плакала по ночам в тугую холодную подушку, пахнувшую ядовито-розовым земляничным мылом. Через год Катя вернулась домой и никогда больше не уезжала из деревни: и замуж здесь вышла, и детей родила и внуков подняла… Земляничного мыла с тех пор она никогда не покупала, потому что подушки должны пахнуть сухой травой и озёрным ветром!
— Слышь, Глаша! Нигде не была, а и не тянет! Пломбира спроси — поедет он на джипе в каменные дворы с газонами засиженными? А и не спрашивай, его уже и след простыл… Здесь с ним доживать будем, дитёнок…
Спишь? Спаси господи…