Для крутых закон не писан

Глава 19

Моя вторая встреча уже с банкиром Тарасовым состоялась в девяносто третьем, когда я переехал в Москву и стал работать советником по юридическим вопросам в администрации президента России. Теперь на контакт со мной вышел сам Тарасов и предложил встретиться. В ресторане «Метрополь», за водкой «Золотой Смирнофф» и черной икрой, мы договорились о сотрудничестве и о гонораре, который он мне положит за решение его юридических проблем.

Диплом университета Шорта высоко ценится в мире, и деньги за свои юридические услуги я запросил немалые, гораздо большие, чем мне платили в администрации тогдашнего президента России. Ведь я получал проценты от сделки, а суммы этих сделок порой составляли сотни миллионов долларов. Теперь понимаете, что юристы моего уровня не самые бедные люди в стране и мире.

Тарасов в тот период только организовал свой банк, и ему позарез нужны были верные профессиональные люди. Он активно искал компаньонов в мире бизнеса, сходился со многими предпринимателями, но с большинством из них расходился. Иногда эти расхождения носили болезненный характер, но Тарасов всегда был осторожным и предупредительным и старался решать вопросы мирно. Хотя в те времена в почете были другие способы решения проблем — неугодных стреляли или взрывали.

И вот Тарасов через меня вышел на крупного американского предпринимателя Дэвида Уинслоу, и тот предложил ему профинансировать покупку крупного российского оборонного предприятия, к тому времени уже обанкротившегося. Тарасов быстренько организовал очередную компанию-однодневку и скупил предприятие задарма, но на американские деньги. Сам заработал тридцать процентов акций, а остальное ушло иностранным хозяевам. Я составлял договоры таким образом, чтобы у иностранцев был контрольный пакет акций и чтобы они, и только они, а не государство, не российские предприниматели, были его владельцами.

И с тех пор пошло-поехало. Дэвид Уинслоу давал деньги, а Тарасов скупал и скупал малые и большие предприятия, нефтяные компании и сталелитейные заводы. Я оформлял контракты, и по ним собственность России уходила за рубеж. Но иностранцы не собирались поднимать нашу страну и модернизировать промышленность, они после покупки предприятий замораживали их, банкротили и иногда стирали с лица земли. Под приватизацию попали оборонные предприятия и приносящие прибыль угольные шахты Ростовской области. В общем, иностранный капитал уничтожал своего конкурента путем покупки и банкротства.

На этих сделках я несказанно обогатился, но эти деньги не сделали меня счастливым. Мой сын взял у меня взаймы несколько миллионов долларов и открыл в Питере свой бизнес. Торговал водкой, приглашал в город зарубежных эстрадных исполнителей, пытался строить гостиницы и открывал казино, финансировал кинофильмы и театральные труппы и прослыл в Питере большим меценатом. Но в итоге разорился и попал в долговую яму. Я оплатил его счета, и все вроде бы уладилось, но в период бурных увеселительных мероприятий с девочками он подсел на наркотики и подорвал здоровье. Я собирался отправить его на лечение за границу, а он все медлил и медлил. К тому же он стал склочным, заимел себе нескольких влиятельных врагов, и в итоге произошло то, что произошло. Он попал в автомобильную аварию и погиб.

Я проводил частное расследование, просил небезызвестного вам Кешу Виноплясова использовать свои каналы и выяснить среди братвы, кто заказал сына, но все усилия были тщетны. Либо он сам наглотался снотворного, уснул за рулем и разбился, либо его убрали очень чисто и профессионально. Во всяком случае, прямых доказательств того, что его убили, я не нашел. Хотя искал.

Я очень переживал смерть сына, жена тоже, она стала болеть и через год скончалась от сердечного приступа. За год я потерял самых дорогих для меня людей. — Гурвич сделал паузу, отвел глаза от экрана, отхлебнул из стакана и продолжил: — Возможно, я скоро их встречу там, на небесах, если, конечно, попаду туда, а не в ад.

С этого времени я сильно изменился, стал больше думать о праведности своего бытия и о том, хорошо ли от него живется другим людям. Я стал задумываться о смысле жизни и о смерти. И вот в один прекрасный день я принял решение изменить свою жизнь коренным образом. Решился порвать с крупным бизнесом и с Тарасовым, с ЦРУ и политикой и уйти на дно. Условно, конечно. Я решил купить себе недвижимость за границей и исчезнуть с политической сцены страны, что называется, не хлопнув дверью. Но я не знал, как это сделать.

Обстоятельства сложились так, что в этот период сильно изменился и сам Тарасов. Он стал крутым и наглым, не терпящим возражений самодуром, не считающимся с желаниями ни компаньонов, ни сотрудников. Он стал решать вопросы только с помощью силы, и Кеша Виноплясов ему в этом потакал. По приказу и при финансовой поддержке Тарасова Кеша со своими бандитами, используя методы силового давления и запугивания, выдавил из нефтяного бизнеса крупную компанию, а арендуемые ею недра и принадлежащие ей трубопроводы присвоил. И так он действовал в отношении нескольких компаний. И никто не дал ему надлежащий отпор.

Используя свои связи в ФСБ и прокуратуре, Тарасов нагло присваивал себе чужие средства производства и имущество, а их прежних владельцев либо пускал по миру, либо отправлял в могилу. И все молчали, никто не решался восстать против всемогущего Виктора Тарасова. Все, кроме меня.

Я связался с резидентом ЦРУ в Москве и передал ему доклад о противозаконной, неправедной деятельности господина Тарасова. Я, как аналитик, сделал предположение, что если его деятельность продолжится в том же русле, то впоследствии он пошлет куда подальше и своих американских компаньонов.

Мой доклад был оценен по достоинству, в Москву срочно прилетел Дэвид Уинслоу и провел с Тарасовым соответствующую беседу, но она, как я понял, на банкира впечатления не произвела. После отлета эмиссара Тарасов продолжил свою грабительскую деятельность. К тому же он принял решение баллотироваться в Государственную Думу России и создал свой предвыборный штаб.

И вот со мной связался резидент американской разведки и предложил мне скомпрометировать Тарасова перед российским народом и властными структурами. Я подготовил подробный план действий, показал его шефу и получил разрешение на его реализацию. Но я не знал связей Тарасова в ФСБ и прокуратуре, как он не знал, что я агент ЦРУ, и обратился к тебе, Николай, а не в приемную контрразведки. Извини, что я втянул тебя в эту опасную игру, но другого выхода не было. Я компенсирую твои хлопоты, и ты, кроме уже полученных денег, получишь счет в швейцарском банке. Он написан на листке бумаги под подкладкой дипломата. Также там адрес моей загородной виллы, где ты сможешь найти все необходимое для дальнейшей борьбы с Тарасовым и людьми Виноплясова. Но не спеши лезть за подкладку, дослушай мой рассказ, уже недолго осталось. — Гурвич снова отпил из стакана и продолжил: — По просьбе резидента ЦРУ я установил в кабинете Тарасова в его банке микрокамеры для съемок компрометирующего банкира материала. Технику мне дал резидент, и я выполнил это опасное задание. После этого связной сообщил мне дату встречи банкира с американским эмиссаром Уинслоу и время их разговора. Он как раз для этой цели прилетел в Москву.

Я должен был приехать к банку за пять минут до начала их беседы и из машины с дистанционного пульта включить микрокамеры. Подождать, пока разговор закончится, и выключить их. Потом я должен был забрать технику, обработать запись на компьютере и сделать компрометирующий Тарасова материал. Его записать на диск и передать одну копию резиденту ЦРУ, а вторую вам, Николай. Вы увидите ее после моего откровенного рассказа.

И вот в назначенный день и час я на взятой на прокат российской развалюхе приехал к офису Тарасова на Большую Грузинскую улицу. Встал на противоположной стороне и взглянул на светящиеся окна его кабинета. В нем я бывал сотни, а может быть, и тысячи раз.

Дело было вечером, и я в бинокль стал наблюдать за дверями, чтобы не пропустить приезд эмиссара ЦРУ. Дэвид Уинслоу был посвящен в детали операции, и он, подыгрывая мне, должен был разговорить Тарасова и заставить его признаться в сотрудничестве с американской разведкой. Американцы выбрали этот способ не случайно, на примере Тарасова они хотели показать всем зарвавшимся завербованным российским бизнесменам и политикам, что длинные руки ЦРУ достанут их и здесь, какую бы степень могущества они ни приобрели.

Наконец бронированный «Линкольн Таун кар» подкатил к дверям банка, охранник вышел, осмотрел улицу, отворил дверцу и помог выйти уже немолодому седовласому Дэвиду. Он проводил его до дверей и вместе с ним скрылся в здании. Я вынул пульт дистанционного управления, поднял прозрачный колпачок над красной кнопкой и нажал на нее. В кабинете Тарасова сразу включился крохотный, со спичечную коробочку, видеомагнитофон и стал записывать изображение, подаваемое с трех установленных в разных углах кабинета микрокамер. Он записывал и звук, но ни его, ни картинки на пульте не было, и мне оставалось только сидеть и ждать, пока разведчик закончит разговор, выйдет из банка и уедет в американское посольство.

Уинслоу занимал пост советника посла по торговле, но был и кадровым сотрудником ЦРУ, профессиональным разведчиком во втором поколении и умел вести подобные дела. Его должность позволяла ему без труда входить в контакты с любыми российскими бизнесменами, вести с ними переговоры, подписывать контракты и, естественно, вербовать их. Некогда он, по моей наводке, завербовал и Тарасова. Пообещал большую прибыль от выгодных сделок, и падкий до денег и власти банкир согласился за бабки продать Родину. Хотя о чем я говорю, я ведь тоже ее продал, пусть за идею лучшей жизни, но продал…

И вот через час господин Уинслоу вышел из здания, сел в машину и укатил в посольство. Я не стал сразу выключать аппаратуру и решил записать то, что Тарасов, возможно, скажет самому себе или кому-то еще после ухода эмиссара. И сделав это, я не ошибся. Чутье профессионального разведчика меня не подвело, и основные слова, полностью компрометирующие Тарасова, он произнесет в одиночестве, после ухода гостя. Но об этом я узнал только на следующее утро, когда Тарасов вызвал меня к себе и предложил подготовить документы на расчленение своего банка на два — дочерних. Видимо, у него созрели новые идеи по обману налоговых органов, и он решил их осуществить. Ведь он хотел стать депутатом, а им любая коммерческая деятельность запрещена. Хотя все они бизнесмены и успешно совмещают кресло в Думе с управлением банком или фирмой. По документам фирмой заведует родственник, но фактически дела ведет сам депутат.

И вот Тарасов дал мне последние указания и ненадолго вышел из кабинета. Я осмотрелся, заметил установленные мною крошечные камеры у электрической розетки, в углу картины и в притолоке двери и встал, чтобы забрать их, но потом спохватился и решил их не трогать. Черт с ними, подумал я, быстро подошел к великолепной натуральной пальме возле камина, просунул руку в листву и вытащил магнитофон. Сунул его в карман и стремительно сел в кресло. В этот миг дверь отворилась, и на пороге появился Тарасов с кипой бумаг в руках. Я облегченно выдохнул, потому что если бы я сначала забрал камеры, то на выемку магнитофона у меня не хватило бы времени. Пришлось бы снова приезжать сюда и ждать, пока Тарасов в моем присутствии выйдет из кабинета.

Хочу подчеркнуть, что для того, чтобы установить три камеры и магнитофон, мне потребовалось два месяца. Два месяца я почти каждый день приезжал по делам в офис Тарасова, сидел у него в кабинете и ждал, когда он наконец выйдет хоть на минуту, а он все не выходил.

Но наконец удача мне улыбнулась, и я осуществил задуманное — изъял магнитофон. Но камеры остались в стенах, и, очевидно, Тарасов впоследствии их нашел. — Гурвич замолчал, а Николай остановил воспроизведение и задумался.

«Вот почему Тарасов был так уверен, что у меня есть видеодиск с записью компрометирующего его материала. Он нашел камеры у себя в кабинете и догадался, что Ральф заснял разговор Тарасова с Дэвидом Уинслоу о пособничестве бизнесмена американской разведке. При показе этого компромата по телевизору Тарасову придет конец — его арестуют, будут судить и посадят, и его не сможет отмазать ни крот в ФСБ, ни даже его люди в администрации президента России.

Мимолетная оплошность Ральфа стоила жизни ему самому и моей жене, хотя что могли изменить три всевидящих «глазка» в стенах кабинета? Если бы Тарасов их не нашел, он бы не смог проанализировать ситуацию и не догадался бы, что есть видеозапись его разговора с Уинслоу, и не сообразил, что Ральф передал ее мне. Тогда он не взял бы в заложники мою семью и не убил бы Люсю». — Бугров тяжело вздохнул, вновь взял пульт и включил запись.

— Я вернулся в свой офис радостный, на эмоциональном подъеме и сразу сел смотреть запись. Она получилась отлично, и я включил компьютер и передал условный сигнал в Интернет о том, что компромат получен. Потом я смонтировал на компьютере фильм и записал его на два диска дивиди. Один вместе с камерой и оригинальной кассетой заложил в тайник, и его через пару дней забрал резидент, а другой передал вам, Николай. — Гурвич замолчал, посмотрел в камеру, потом куда-то в сторону и продолжил: — Ну, вот и все. Весь мой рассказ. Смотрите сделанный мною компромат на Тарасова и перешлите его на телевидение. Пусть этому гаду придет конец как политику, бизнесмену и человеку…

Экран телевизора стал темным, а через несколько секунд на нем появилось изображение светлого кабинета Тарасова в его банке. То, что это кабинет не директора завода, а преуспевающего банкира, было видно сразу.

Сначала камера показывала пустую комнату, и длилось это около минуты. Объектив был широкоугольный и захватывал просторное помещение от стены до стены.

В центре кабинета стоял большой с красивыми резными ножками письменный стол из красного дерева, а на нем располагался многоканальный телефон и красивая старинная лампа с зеленым абажуром. На плоскости стола стояли фотографии в рамках, очевидно, сына и жены, пепельница, часы с хрустальным корпусом в золотом обрамлении и какие-то статуэтки.

Рядом располагалось большое кожаное кресло и столик с офисной техникой. В углу кабинета громоздились кожаный диван и несколько кресел, а перед нами низенький резной журнальный стол.

У противоположной стены размещался большой плазменный телевизор на тумбочке, под ним — проигрыватель дивиди и музыкальный центр. Видимо, Тарасов любил музыку и частенько ее слушал.

Дизайн кабинета был выполнен в стиле ампир, с некоторой долей безвкусицы и гротеска, но все равно чувствовалась рука опытного дизайнера и количество вложенных в шелковые обои, паркетный пол и резную мебель ручной работы средств. Все было круто и величественно.

И вот дверь отворилась, и в офис вошла высокая стройная белокурая девушка, очевидно, секретарша, в средней длины светлой юбке и в белоснежной блузке с большим декольте. Ее длинные ноги поражали своей прямотой и красотой, а высокая, пышная грудь вздрагивала при каждом шаге.

Николай придвинулся ближе к экрану и стал внимательно наблюдать за происходящим. Изображение было цветное, очень четкое, а звук передавался настолько хорошо, что было слышно шуршание туфель о ворс ковра, дыхание девицы и шорох ее блузки.

Секретарша взяла со стола какие-то бумаги, убрала пепельницу, смахнула пылинку с журнального столика, поправил юбку и вышла из кабинета. Некоторое время на экране ничего не происходило, а потом дверь снова отворилась, и в кабинет вошли двое мужчин. Один из них был Тарасов, его Николай сразу узнал, а второго он видел впервые. Это, как понял Бугров, и был торговый представитель посла США в Москве Дэвид Уинслоу — кадровый разведчик ЦРУ.

На вид ему было около шестидесяти — высокого роста, сухопарый, долговязый и немного нескладный. На нем был строгий элегантный темный костюм, вместо галстука на шее повязан цветастый платок, а на груди на цепочке болтались очки в золотой оправе. В руке он нес небольшой кожаный портфель, а в другой — коробочку для очков. Движения его были неспешны, грациозны и величественны, и для завершения образа чинного английского лорда ему не хватало только котелка и трости.

Мужчины прошли к креслам у журнального столика, уселись друг напротив друга и стали говорить на отвлеченные темы. Они общались на русском, говорили свободно, раскованно, на равных, шутили и смеялись и к делу пока не переходили. Николай отметил, что американец говорил на чистейшем русском, травил свежие московские анекдоты и заразительно хохотал.

В кабинет вошла секретарша и принесла поднос с бутылкой водки «Русский стандарт», розеточками с черной и красной икрой, тарелочками с маслом и нарезанным на ломтики хлебом. На подносе была еще какая-то закуска, но Николай на нее внимания не обратил. Он весь превратился в слух и придвинулся к экрану поближе.

Тарасов, как услужливый хозяин, откупорил водку, налил сначала в рюмку гостя, а потом и в свою. Бизнесмены взяли небольшие ножи, намазали масло на хлеб и покрыли его толстыми слоями черной икорки. Взяли рюмки, чокнулись и осушили их до дна. Закусили и продолжили бесшабашный разговор о том о сем.

Говорили о погоде в Москве и в Вашингтоне, о политике, о кино, о курсах валют, но ни слова о деле. Регулярно чокались и выпивали и за полчаса осушили половину литровой бутылки водки.

Наконец Дэвид взглянул на часы, осмотрел кабинет и спросил:

— Виктор, здесь можно спокойно поговорить?

— Да, без сомнения, Дэвид.

— Тогда вот. — Разведчик вынул из своего небольшого плоского кожаного портфеля две сигары в алюминиевых футлярах и одну предложил Тарасову. Но тот отказался, откинулся в кресле и стал наблюдать за гостем. Тот положил одну сигару на стол, а другую достал из футляра, вынул из портфеля специальные ножницы для сигар и отрезал ее кончик. Взял сигару в рот, чиркнул зажигалкой и прикурил. Положил зажигалку на стол, затянулся и выпустил в потолок жирную сизую струю дыма. Все это время Тарасов сидел без движений и ждал, когда его компаньон закончит приносящую ему явное удовольствие процедуру.

— Так вот, — не спеша начал Уинслоу. Он взвешивал каждое слово, и по его лицу нельзя было сказать, что он хоть немного пьян. — Виктор, — медленно проговорил разведчик, — моему руководству там, в Белом доме, не понравилось ваше решение баллотироваться в Государственную Думу.

— Почему? — сразу переспросил банкир.

— Потому что вы с головой погрузитесь в законотворчество и полностью отойдете от наших дел. А нам с вами надо много сделать. Я хотел бы, чтобы вы и ваш банк профинансировали слияние двух российских нефтяных компаний с крупнейшей англо-американской нефтяной корпорацией «Бритиш Петролеум». Естественно, вы получите неплохие проценты от сделки и часть акций вновь образованного гиганта.

— Вы хотите получить контрольный пакет акций?

— Естественно, иначе как мы будем управлять ею?

— Но тогда вы будете диктовать цены на сырье при продаже на мировом рынке.

— Да, мы добиваемся контроля над ресурсами вашей страны и хотим заполучить их любой ценой. Иначе это сделают другие.

— Но в правительстве могут не пойти на такую сделку, она не выгодна России.

— Зато будет очень выгодна чиновникам министерств, которые разрешат эту сделку. Деньги решают все, — хихикнул Уинслоу и затянулся сигарой.

— Нужна немалая сумма на подкуп чиновников.

— Вы ее получите. У нас в ЦРУ есть специальный Фонд для этих нужд. Заинтересованные американские компании переводят в этот Фонд деньги и подают заявки на покупку тех или иных фирм по всему миру. Через ЦРУ они скупают все, что им нужно, в какой угодно стране мира. Вы ведь с нами не первый день сотрудничаете и знаете, что да как. — Американец замолчал и пристально посмотрел на Тарасова, но тот сидел, в рот воды набрав, и ничего не ответил. Видимо, он опасался подслушивания и решил не поддакивать сболтнувшему лишнее эмиссару. Тарасов ведь не знал, что Дэвид специально завел этот пространный разговор про подкупы на деньги ЦРУ российских чиновников, чтобы его скомпрометировать. Виктор сидел и думал, что неплохо бы поиметь побольше акций будущей компании-гиганта.

Но Уинслоу гнул свое, он добивался от банкира чистосердечного признания в сотрудничестве с американской разведкой. Хотя такового в чистом виде не требовалось. Услышав разговор, Николай как юрист сразу понял, что Тарасов в сговоре с представителем ЦРУ.

— Вы блестяще выполнили наш предыдущий заказ и профинансировали на наши деньги экстренное закрытие действующих, но нерентабельных угольных шахт Ставрополья и Донбасса. На деньги Фонда работников горной промышленности США были забетонированы десятки стволов. Это великолепная операция. — И опять Уинслоу замолчал, давая Тарасову возможность высказаться, но тот, будто предчувствуя неладное, молчал как рыба.

— О'кей, — наконец подытожил разведчик, — я высказал вам наше мнение по поводу депутатства, и вам стоит прислушаться к нему. Мы ведь давно и благотворно сотрудничаем, и к тому же помните о вашей возможной прибыли от слияния трех крупных нефтяных компаний. Я думаю, акции гигантской корпорации вам не помешают, Виктор.

— А без меня вы не сможете организовать их слияние? — спросил банкир.

— С вами желательнее, ведь у вас связи, ваши люди имеют право голоса в министерствах, к ним прислушиваются и… Вам что, деньги не нужны?

— Нужны, очень нужны, — закивал банкир, — но и депутатство не помешает. Оно ведь как щит против прокурора и ментов. Если бы у нас не было депутатской неприкосновенности и всевозможных привилегий, то я, да и большинство тех, кто сейчас в Думе, туда бы не пошли. А раз привилегии есть, то…

— Я вас понимаю, понимаю ваше стремление служить Родине, своему народу, но поймите и вы меня, — настаивал Дэвид. — Нам нужно это слияние.

— Хорошо, я подумаю, — поддался Тарасов, — и сообщу вам.

Торговый представитель положил докуренную сигару в хрустальную пепельницу в форме раскрывшейся алой розы, взял бутылку водки, налил себе и Тарасову и предложил выпить:

— За успешное начало нового дела.

Они чокнулись, махом осушили рюмки, но закусывать не стали. Уинслоу встал и протянул банкиру руку, а тот тоже встал и крепко пожал ее. Разведчик собрал со стола свои курительные принадлежности, сложил их в портфель, взял его под мышку и направился к выходу, а Тарасов услужливо проводил гостя до двери кабинета.

Когда высокие массивные дубовые двери закрылись, злой Виктор Александрович прошел к столу, схватил бутылку, свернул с нее пробку, поднес горло к губам и сделал три больших глотка. Немного поморщился, поставил сосуд на стол и плюхнулся в кресло.

— Черт подери этого цэрэушника, — тихо выдавил он, — связался же я с ними на свою голову. Теперь не отвяжешься. Козлы…

Этой фразой Тарасов скомпрометировал себя как американского шпиона, и Николай понял это. Ральф правильно сделал, что не сразу выключил запись, так как этим добровольным признанием Тарасов уличил себя в сотрудничестве с ЦРУ.

Запись закончилась, кончился и диск, и Бугров выключил проигрыватель. Он откинулся на стуле и принялся думать: «Это действительно убойный материал. Его, конечно, не покажут по телевидению целиком, но и отрывка с признанием будет достаточно. После разоблачения Тарасов вылетит из кандидатов в депутаты и мигом угодит за решетку, и никто его не сможет отмазать.

Но почему Дэвид Уинслоу «засветил» себя как агент ЦРУ? Может быть, это его последнее задание и он уходит на пенсию? В любом случае, Ральф сделал великое дело, разоблачив этого гада Тарасова. Понятно, почему банкир решился на захват моей семьи, семьи капитана ФСБ и убийство моей жены. У него другого выхода не было. Слишком много для него поставлено на карту, как и для меня».

Николай вынул диск и положил в коробочку, а проигрыватель и телевизор выключил. Он повертел коробку в руках, положил на стол и с сожалением взглянул на нее.

«Из-за этого диска погибла моя Люсенька, и я ничего не смог поделать. Если бы я только знал, что написано на стодолларовой купюре, то достал бы диск и не раздумывая отдал бы его Тарасову. Пусть подавится. А теперь Людмила мертва, Павлик второй день не выходит из конспиративной квартиры, а мы с Настей вынуждены скрываться в гостинице. Как оно будет дальше?»

Николай встал, осторожно открыл дверь, прошел в спальню и посмотрел, спит ли дочка. Она спала без задних ног и видела прекрасные беззаботные детские сны с персонажами из мультфильмов, веселыми играми и нескончаемыми подарками.

Бугров вышел на балкон и посмотрел на заходящее солнце. За просмотром исповеди Гурвича прошло четыре часа, и на улице уже вечерело.

— Как там мой бедный Павлик, — прошептал капитан, достал рацию и связался с Алексеем, но на связь вышел полковник Давыдов.

— Да, Коля, — устало ответил он.

— Это вы, Дмитрий Сергеевич, здравствуйте, а где Алексей?

— Леша дома, отдыхает, а я его сменил. Он ведь тут почти сутки…

— Как мой Павлик?

— Пашка твой хорошо, поел и теперь мультики смотрит. Я с ним немного погулял.

— Спасибо, Дмитрий Сергеевич, я вам этого век не забуду.

— Пустяки, любой из нас мог оказаться в твоем положении. Где ты и когда появишься?

— Мы в надежном месте, а появлюсь я завтра, позвоню вам и заеду за Пашкой. А сейчас можно с ним поговорить?

Давыдов передал рацию сыну, и Николай услышал его тоненький голосочек.

— Здравствуй, милый мой малыш, — ласково проговорил отец. — Как ты там?

— Ничего, мультики смотрю про Чебурашку, а где мама?

— Мы с мамой скоро к тебе приедем, а Настя спит.

— Я тоже скоро лягу, а то намаялся за день.

— Ладно, хороший мой, бывай, завтра увидимся.

— Пока, папа.

Полковник взял рацию и сказал:

— Ты не волнуйся, с ним ничего не случится.

— Пока он на конспиративной квартире — да, а потом…

— Ладно, завтра приедешь, и мы что-нибудь придумаем, — заверил Давыдов.

— Завтра позвоню, — сказал Бугров и отключил связь.

— Ты с мамой говорил? — Отец вдруг услышал заспанный голос дочери.

— Нет, сейчас не с мамой, но до этого с ней, — соврал он. — У нее все пока нормально.

— А Пашка как?

— Тоже ничего, поел и смотрит мультики. Спать готовится.

— Везет некоторым, — хихикнула дочка и сладко зевнула. — Я бы тоже перекусила.

— Тогда пошли в ресторан покушаем.

— Я туда не хочу, там табаком воняет, ты сходи и принеси что-нибудь, а я тут полежу и телик посмотрю.

Николаю пришлось одеться, взять оружие, деньги, диск и выйти из номера. Он строго-настрого приказал дочери никому не открывать и быстро пошел к лифту. Спустился в продуктовый магазин, купил батон сырокопченой колбасы, кусок сыра, хлеба, шоколада, какие-то консервы, газированную воду и печенье. Потом зашел в промтовары и приобрел большую спортивную сумку, новую одежду и обувь для Павлика и Насти. Купил все — от носовых платков до трусиков.

Через десять минут он вернулся к себе на этаж, но когда открыл дверь в номер, то сразу почувствовал неладное — Насти на кровати не было. Бугров бросил сумку со шмотками на пол, прошел по коридору и заглянул в туалет, но и он был пуст. Тогда он прикрыл входную дверь, вынул пистолет с глушителем и осторожно двинулся по номеру. Вошел в спальню, заглянул в шкаф, потом на балкон, но дочери нигде не оказалось.

«Куда она могла деться?» — подумал капитан и хотел выйти в коридор, но чья-то рука крепко схватила его за ногу.

— Ой! — вскрикнул он и направил пистолет на кровать, но, увидев руку своей дочки, убрал оружие и заулыбался.

Воспользовавшись отсутствием папы, Настя решила его напугать и спряталась под кроватью. Когда он пришел, она подождала, пока отец пойдет мимо нее, и схватила его за лодыжку.

— Вылезай, негодница, — разозлился отец, схватил дочь и силой вытянул из-под кровати. — Ты чего пугаешь, мало, что ли, за эти дни страшилок было? Я думал, с тобой что-то случилось.

— Что со мной случится, — нахмурилась Настя, — мы же в гостинице.

— Вот то-то и оно, — произнес отец и отпустил проказницу.

Он нервничал из-за того, что зарегистрировался в номере под своей фамилией, а это было чревато. При желании Тарасов мог приказать своим людям проверить все гостиницы и нашел бы их.

Бугров знал, что их могут обнаружить, и решил подстраховаться. Взял пачку долларов, сунул ее в карман, вышел из номера и пошел к сидящей за столиком в конце коридора дежурной по этажу. Молоденькая дама читала свежий номер газеты и ни на кого внимание не обращала. Николай подошел к ней и поздоровался:

— Привет, — с улыбкой начал он.

— Здравствуйте, — настороженно ответила та.

— Я из семьсот третьего и живу я с дочкой, а мне надо вечерком отдохнуть, ну, сами понимаете… И так, чтобы наша мама не узнала. Вы можете мне на ночь сдать еще один номер, но без документов, за наличные. — Он сунул руку в карман, намекая, что готов заплатить. — И чтобы о нашем переезде никто не узнал.

Дежурная посмотрела по сторонам, смерила его заинтересованным взглядом, подумала немного и кивнула.

— Есть большой номер этажом ниже. Он забронирован, и завтра в двенадцать его надо будет освободить.

— Отлично, — кивнул Николай. — Сколько?

Девушка замялась, еще раз осмотрела Николая и робко объявила:

— Двести подойдет?

— Триста, и чтобы ни одна живая душа не узнала, где мы.

— Хорошо, не беспокойтесь, все будет, как вы просите. — Девушка снова посмотрела по сторонам, встала и отошла к стене. Бугров вынул из кармана триста долларов и вложил их в руку дежурной. Та сразу спрятала деньги в карман и скомандовала:

— Ждите здесь.

Она ушла в свою комнату, а через минуту возвратилась и передала Коле ключ от номера.

— Только и вы никому не говорите, что я вам помогла.

— Нет, а уборщица когда приходит?

— Там убрано, а завтра утром, в десять, я к вам зайду и вы мне ключ отдадите. Я сама за вами приберу.

— Мы туда с дочкой переедем, а сюда я приду отдыхать, — пообещал Коля.

— Как угодно, — усмехнулась женщина.

Через десять минут Бугровы уже распаковывали вещи в новом просторном номере люкс этажом ниже. Забрали и телевизор с проигрывателем.

— Па, а почему мы переехали? — поинтересовалась Настя, примеряя обновки.

— Здесь спокойней, а то вдруг нас те же гады найдут?

Отец и дочь разложили на письменном столике купленные продукты и прекрасно поужинали. Запили еду соком и со спокойной совестью легли спать.