Дневник улиц

1985

На стене крытой парковки у вокзала — надпись: БРЕД. Чуть дальше, на той же стене: ЭЛЬЗА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ и IF YOUR CHILDREN ARE HAPPY THEY ARE COMUNISTS[2].

Сегодня вечером в районе Линанд двое врачей несли на носилках женщину. Она полулежала, почти сидела, спокойная, седоволосая, лет пятидесяти-шестидесяти. Ноги и половина туловища были укрыты одеялом. Одна маленькая девочка сказала другой: «У нее на простыне кровь». Но никакой простыни не было. Женщина, как королева, проплыла по пешеходной площади Линанд между прохожими, идущими за покупками в супермаркет «Франпри», между играющими детьми, к машине скорой помощи на парковке. Было полшестого, холодно и ясно. Из верхних окон здания, выходящего на площадь, раздался крик: «Рашид! Рашид!» Я переложила покупки в багажник машины. Сборщик тележек стоял, прислонившись к стене перехода между парковкой и площадью. На нем была синяя куртка, всегда одни и те же серые брюки, грубые ботинки. Взгляд у него жуткий. Он подошел за моей тележкой, когда я уже выезжала с парковки. Я поехала домой вдоль траншеи, выкопанной для новых железнодорожных путей. Я словно взбиралась навстречу солнцу, а оно садилось между вышек электропередач куда-то в самый центр Нового города.

В поезде до вокзала Сен-Лазар пожилая женщина сидела у прохода и говорила стоящему рядом мальчику, должно быть внуку: «Уехать, уехать… Тебе что, здесь плохо? Где родился, там и пригодился». Тот держит руки в карманах, не отвечает. Потом: «Когда ездишь, хоть людей видишь». Старушка смеется: «Везде найдутся и хорошие, и не очень!» Она замолкает и продолжает весело смотреть перед собой. Мальчик не улыбается; прислонившись к дверям, он разглядывает свои ботинки. На сиденье напротив красивая темнокожая женщина читает роман из серии «Арлекин», «Ее секрет, его ребенок».

Субботним утром в магазине «Супер-М» внутри торгового центра «Три фонтана» женщина с метлой в руке идет между стеллажами отдела «Хозтовары». C несчастным видом она говорит сама себе: «Куда они все подевались? Невозможно ходить в магазин всей толпой».

Немая очередь у касс. Мужчина-араб не отрываясь смотрит в свою тележку, на дне которой лежат несколько предметов. Предвкушение обладания тем, чего так хотелось, или страх, что «выйдет слишком дорого», или и то и другое. Женщина лет пятидесяти в коричневом пальто резко бросает упаковки на ленту, потом хватает уже пробитые товары и швыряет их обратно в тележку. Она ждет, пока кассирша заполнит за нее чек, и неторопливо расписывается.

Потоки людей медленно текут по коридорам торгового центра. Покупатели умудряются не глядя лавировать между чужими телами, проходя всего в паре сантиметров от них. Инстинкт или безотказная привычка. В спины, в животы врезаются только тележки и дети. «Смотри, куда идешь!» — кричит мать маленькому мальчику. Некоторые женщины под стать вывескам и манекенам в витринах — красные губы, красные сапоги, узкие ягодицы, обтянутые джинсами, пышные шевелюры — энергично шагают вперед.

Он сел на станции «Ашер-Вилль», лет двадцать — двадцать пять. Занял два сиденья, вытянув ноги по диагонали. Достает из кармана маникюрные щипчики и начинает подстригать ногти; после каждого пальца любуется результатом, вытягивая руку перед собой. Сидящие рядом пассажиры делают вид, что не замечают. Похоже, он впервые пользуется щипчиками. Бесстыдно счастлив. Никто не в силах помешать счастью этого невоспитанного — как читается на лицах окружающих — юноши.

Маленькая девочка в поезде заставляет свою маму читать ей книжку, каждая страница которой начинается так: «Который час? — Время…» (завтракать, идти в школу, кормить кота и т. д.). Мама читает один раз вслух. Потом девочка хочет читать сама. Но, похоже, она еще не умеет и просто повторяет то, что запомнила, пока читала мама (вероятно, не раз): она путает, что и когда нужно делать. Мама ее поправляет. Девочка упоенно повторяет, всё громче и громче: «Четыре часа, время гулять с малышом — пять часов, время менять воду рыбке» и т. д. Она чуть не захлебывается от восторга, снова и снова запуская этот неумолимый круговорот сцепленных между собой часов и действий. Она нервничает, ерзает на месте, яростно переворачивает страницы книги, «который-час-время…» Обычно эти бесконечные повторы, свойственные детям, быстро достигают своего апогея и заканчиваются криками, слезами и подзатыльником. Здесь же девочка бросается на мать и говорит: «Я тебя укушу».

Воскресное утро, на площади Линанд у входа в супермаркет «Франпри» зеленщик поливает из маленькой леечки салат на прилавке. Смущенно, словно он на него мочится. Это сухопарый мужчина в синем халате, с тонкими усиками. На парковке сборщик тележек привалился к стене. На вид ему лет двадцать пять — тридцать. К нему подходит какой-то тип: «Курить будешь?» Сборщик тележек отталкивается от стены и берет сигарету, не снимая толстых шерстяных перчаток. Прикуривает от сигареты второго. День стоит ясный и холодный.

В мясной лавке на окраине Нового города люди ждали в очереди. Одна женщина, оказавшись у прилавка, сказала: «Мне, пожалуйста, один стейк для мужа». «Что-то еще?» — спросил у нее мясник. «Нет, это всё», — ответила она, доставая кошелек.

В метро, в поезде до «Мэри-д-Исси» женщина в платке пристально смотрит в черноту за окном, словно едет по железной дороге и видит, как мимо проплывают поля и поселки. Потом вдруг поворачивается к соседке: «Одни наркоманы, и злобные такие, жуть!» Речь становится неразборчивой. Слышно только: «Ну, знаете, тот министр-еврей, который повыпускал всех из тюрем».

Уже давно в универмаге «Самаритэн» в «Трех фонтанах» звучит мужской голос, который на разные лады — в форме вопроса, весело, напористо, шутливо и т. д. — призывает скупить весь магазин: «Скоро зима, вам понадобятся теплые перчатки и шарфы, загляните в отдел аксессуаров» или: «Знаете ли вы, что идеальную хозяйку можно отличить по сервировке стола? В отделе посуды…» Молодой вкрадчивый голос. Сегодня его обладатель стоял среди игрушек с микрофоном в руке. Это рыжий плешивый мужичок в огромных очках, с маленькими пухлыми ручками.

Я купила номер «Мари-Клер» на вокзале Нового города. Гороскоп на месяц: «Вы встретите замечательного мужчину». Несколько раз в течение дня, разговаривая с мужчиной, я думала, вдруг это он.

(Написав это от первого лица, я провоцирую всевозможные замечания в свой адрес, которых не вызвали бы слова «разговаривая с мужчиной, она думала, вдруг это он». Третье лицо, он/она, — это всегда другой человек, который может вести себя, как пожелает. «Я» — это я сама, читатель, и для меня невозможно — или недопустимо — читать гороскопы и вести себя как наивная дурочка. «Я» вызывает у читателя стыд.)