Дочь атамана

Глава 08

Когда Саша была маленькой, ей никто не запрещал играть с деревенскими детьми, и она шла по знакомым улочкам с чувством нежного узнавания. С ней то и дело кто-то здоровался, и она останавливалась, чтобы переброситься несколькими словечками.

Но вот Андрея Шишкина, вышедшего встречать их на крыльцо, она не помнила. Выправка выдавала в нем старого вояку, дубленое лицо было загорелым дочерна и покрытым морщинами — таких состарившихся солдат здесь жило немало. Кто-то умудрился жениться, но многие доживали свой век в одиночку. Отец и дед навещали их несколько раз в год, накрывая стол и вспоминая былые времена. Сашу не брали на такие сходки — уж на что отец смотрел сквозь пальцы на все ее вольности, но даже он считал, что грубоватый солдатский юмор слишком солен для молодой девицы.

— Саша Александровна, — Шишкин скупо улыбнулся, — а выросла-то как! Я ведь помню тебя ростом мне по колено.

— У меня в няньках, — пояснила Саша Михаилу Алексеевичу, — все папино войско числилось.

Управляющий, который после встречи с деревенской ведьмой стал еще печальнее обычного, промолчал.

— И что же ты вдруг вспомнила о старике? — прервал это молчание Шишкин.

— Лошадей хочу разводить, — ответила Саша, — лядовскую породу…

Он не дослушал ее. Развернулся и ушел в дом.

Саша недоуменно перевела взгляд на Михаила Алексеевича.

— Что это он? — спросила она. — Куда? Разве я обидела как-нибудь?

— Вы, Александра Александровна, — учтиво и отстраненно ответил он, — не можете никого обидеть.

— Пустое, — досадливо перебила она, — пустое вы сейчас говорите, ненужное. Как будто не человек, а лишь оболочка от него.

Михаил Алексеевич посмотрел на нее едва не с испугом, потом криво усмехнулся.

Но хотя бы в глазах его появилось что-то живое.

— Неужели и вы тоже ведьма? — спросил он уже обычным своим, мягким и теплым голосом. — Читаете меня как книгу.

— Нет-нет, — возразила Саша, обрадованная его возвращением, — книги я совсем не люблю. Разве что сказки немного…

И теперь настал ее черед для молчания. Воспоминание о хрипловатом старческом голосе окутало ее облаком, она будто вдохнула запах трав и снова ощутила ту необыкновенную радость, которую испытывала рядом с лекарем.

В эту минуту хлопнула дверь, и появился Шишкин с солдатским мешком за плечами.

— Ну пойдем, Саша Александровна, — сказал он решительно, — конюшни смотреть. Лядовская порода, стало быть?

И он зашагал в сторону усадьбы вперед их.

— Ступайте, — проговорил Михаил Алексеевич задумчиво, — а я поищу деревенского старосту. Поговорить мне с ним надо.

Саша ободряюще улыбнулась.

Она верила, что некоторая неопытность не помешает ему стать хорошим управляющим.

Саша быстро пожалела, что отпустила Михаила Алексеевича: Шишкин с необычайной деловитостью, будто всю жизнь этим занимался, оглядел деревянные конюшни, остался недоволен и принялся сыпать указаниями: денников требуется больше, манеж желательно теплый, шорную, фуражную и сараи — перестроить, коновала — выписать из города.

— Да я же за вами не успеваю, — наконец взмолилась Саша, — вы расскажите все Михаилу Алексеевичу, уж он обо всем позаботится.

— Знаю я эту породу, — недовольно обронил Шишкин, — Мелехов вон тоже заботливый. А земля — она хозяина требует!

Саша промолчала, закусив губу. Упрек попал в открытую рану: ведь именно из-за нее отец когда-то переехал в город, а теперь пообвыкся там, пристрастился к карточной игре и даже балами перестал брезговать.

Репутация у него была такая, что дамы всех рангов немедленно приходили в волнение, стоило вольному атаману где-нибудь появиться. Его упорное одиночество только подогревало их интерес, и до Саши долетали слухи, что дело доходило до ставок.

Однако крепость оставалась неприступной.

Ах, если бы удалось женить папу, Саша чувствовала бы себя куда спокойнее.

Михаил Алексеевич вернулся из деревни озабоченным, хмурым, но слушал Шишкина внимательно, что-то записывал и задавал множество уточняющих расспросов. Он казался столь внимательным, что бывший вояка даже простил ему полную дремучесть в области коневодства. Объяснял охотно и степенно, и Саша, обещавшая себе ни за что не отлынивать от скучных этих разговоров, незаметно для себя заснула на диванчике в конторке.

Ей приснился лекарь, но был он сам на себя не похож. Отчего-то он чах над счетами, выводил на бумаге столбики цифр и выглядел потерянным и несчастным. Вокруг клубилась тьма, и из льдисто-голубых глаз смотрела на мир такая звериная тоска, что Саша заплакала и проснулась.

Уже совсем стемнело, и из открытых дверей слышно было, как в столовой звенят посудой, что-то веселое напевает Груня, которую нисколько не огорчил их переезд. За окнами хрипло побрехивал старый пес приказчика Мелехова, там робко, будто не веря в наступление настоящей зимы, кружились снежные хлопья, а Марфа Марьяновна сидела рядом и тихо гладила Сашу по голове.

— Что ты, что ты, милая, — шептала кормилица, — будто места себе не находишь.

— Сама не знаю, — Саша прижалась к ней, обвила руками, спрятала лицо на необъятной груди. — Будто потеряла, чего не имела.

— Молодая ты, глупая, попусту себя терзаешь.

— Попусту, Марфушка Марьяновна, — согласилась Саша, — совершенно попусту.

Они еще немного посидели, обнявшись, а потом Изабелла Наумовна позвала к ужину.

Голод рассеял остатки сна: Саша забыла пообедать, а Марфа Марьяновна, занятая обустройством, не поймала свою воспитанницу и не усадила ее за стол.

Михаил Алексеевич, равнодушный к пустым беседам, с увлечением читал «Наставления для управляющего имением».

Изабелла Наумовна же выглядела прескверно: будто проплакала целый день.

Саша огорченно подумала, что если она ожидала, что отец ощутит ее потерю и соскучится, то это зря. Лядовых такими тонкостями не пронять. Возможно, чтобы обратить на себя внимание, Изабелле Наумовне стоило приставить к горлу атамана кинжал.

По крайней мере, такой оборот событий его хотя бы позабавил.

— А вы, Михаил Алексеевич, прилежный ученик, — заметила Саша, выуживая из киселя соленый груздь.

Он поднял глаза, явно с неохотой закрыл книгу, с отвращением посмотрел на крупные лохмотья капусты в полупустом супе, вздохнул мученически, осторожно подвинул к себе телятину.

— Александра Александровна, вы скотный двор заводить будете? — спросил задумчиво.

— Скотный — что? — изумилась она.

— Овцы, бараны…

— Да не с ума же я сошла, — испугалась Саша.

— Слава богу, — вырвалось у него.

Они посмотрели друг на друга и невольно засмеялись.

— Какой еще скотный двор, — заговорила Изабелла Наумовна, — да мы же через неделю вернемся в город. Михаил Алексеевич, хоть вы не увлекайтесь странными идеями Саши. Она все быстро бросает.

— Александра Александровна вольна ехать куда угодно, — спокойно сказал он, — для хозяйственных дел есть я.

— Если отличите овцу от барана, — холодно возразила Изабелла Наумовна. — Уж не знаю, какие рекомендации вы Александру Васильевичу представили, да только не похожи вы на управляющего. Я эту братию знаю, у них глаза бегают! А вы смотрите как человек, который не привык склонять голову. К тому же слишком образованны, да еще, кажется, и моралью обременены. Но вы и не дворянин, выправки у вас нет, а на канцелярскую службу нынче кого попало берут. Нет, голубчик, вы кто угодно, да только не управляющий. Натура не та.

Саша захохотала.

— Беллочка Наумовна у нас удивительно прозорлива, — сообщила она радостно, — я еще только подумаю, а она меня уже во всем подозревает!

— Работа с детьми принуждает держать ухо востро, — чопорно подтвердила гувернантка.

Саша с любопытством уставилась на Михаила Алексеевича, ожидая его реакции.

Тот просто пожал плечами.

— Александр Васильевич меня принял из жалости. Уж не знаю, ко всем ли вдовцам он испытывает сочувствие или я особенную скорбь вызываю, — губы дрогнули в насмешливой улыбке. — А овцу от барана я уж как-нибудь отличу, будьте уверены. Я ведь вырос в деревне.

Саша даже залюбовалась его хладнокровием. Сама-то она, вспыльчивая и безрассудная, уж наверняка наговорила бы глупостей после вердикта, который вынесла безжалостная Изабелла Наумовна.

— И на деревенского вы не похожи, — возразила та твердо, — говор у вас столичный, повадки тоже. Темная вы, Михаил Алексеевич, лошадка.

— На том и порешим, — легко согласился он, явно не собираясь ни оправдываться, ни объясняться.

Изабелла Наумовна поджала губы от такого пренебрежения, но собственные страдания снова поглотили ее, и остаток ужина прошел в тишине.

Гранин проснулся незадолго до рассвета, быстро умылся и оделся, заглянул в кладовые, где взял хороший свиной окорок, и вышел на улицу.

За ночь выпал сверкающий в голубоватых ранних сумерках снег, и все вокруг стало светлее, волшебнее. Оставляя следы на нетронутой пушистой белоснежности, он миновал двор, подъездную аллею, прикрыл за собой ворота и устремился в сторону пролеска возле деревни.

Ведьмы никогда не жили среди людей, но всегда обитали где-то рядом. Гранину не нужно было спрашивать дорогу, чтобы найти дом среди редких деревьев.

Он просто знал, куда ему идти.

И знал, что платой за помощь должны быть не деньги или драгоценности, а что-то по-настоящему нужное.

И еще то, что яснее всего ведьмы видят при первых лучах солнца.

Она ждала его под рябиной, на полдороге, не желая, чтобы он подходил ближе к ее жилью.

И это ожидание не было удивительным.

Она чувствовала Гранина так же, как и он ее.

— Ну здравствуй, сын травницы, — проговорила ведьма тихо, напряженно.

— Как зовут тебя? — спросил он, положив на пенек поблизости сверток с окороком.

— Даша, — ответила она неохотно, — только напрасно ты пришел. Я не могу помочь тебе. Проклятье, которое ты носишь, чуждо моей силе. Это что-то дурное, дьявольское, а я божий человек. Нельзя идти против самой природы, она возьмет свое — хворью ли, помраченным ли рассудком.

— Еще не легче, — скривился Гранин, чьи самые мрачные предчувствия сейчас нашли подтверждение.

— Природа отомстит за надругательство над ней, иссушит твое тело и душу, — предрекла ведьма печально.

— И что же делать? — спросил он бессильно.

— Молиться? — произнесла она без всякой уверенности.