Дочь предателя

Глава 27. Прошлое

Жена сопротивляется, заводит, бесит, возмущение накатывает волнами, пока едем с матерью домой. Мама молчит, я тоже. Не хочу говорить о Рите. Одни мысли о ней вызывают то ли ярость, то ли желание придушить упертую жену. Когда вижу ее, все время чувствую, как готов придушить за эту хрупкую белую шею, сжать руки и целовать... Хрень какая-то, наваждение. Во мне извращенные мысли просыпаются, убить или взять ее, чтобы забыла все свои мысли, чтобы плавилась подо мной, выкрикивая мое имя. Сам удивляюсь таким мыслям, что пугает это, никогда так не думал ни об одной женщине. Я вообще о них не думал, если честно, удовлетворял свои физические запросы, не более. Кто-то нравился, кто-то задерживался больше чем на пару месяцев, но никого, никогда, я не хотел так покорить, как свою жену. Мне это удалось однажды, она была полностью моей, вся, без остатка. Сейчас это другое, это как охота. Поймать, добиться своего и никакого развода не будет, я позабочусь об этом.

— Ты должен ее отпустить, — говорит мама, словно читая мои мысли, — Не держи Риту, дай ей жить своей жизнью.

— С чего ты взяла, что я ее держу? — наиграно ухмыляюсь, хотя она в чем-то права.

— Я вижу, как ты смотришь на свою жену, — качает головой мама, — Ты путаешь свои чувства, сын. У тебя нет к ней ненависти, ты боишься открыться ей.

— Мне не в чем открываться, — ворчу и отворачиваюсь к окну.

— Разве? Ты любил Риту, когда женился на ней или был влюблен?

— Я никогда и никого не любил, — смотрю матери в глаза и отвожу их, не выдерживаю ее изучающего взгляда.

— Ты ошибаешься, — чему-то улыбается мама, — Просто ты путаешь любовь и ненависть, иногда эти чувства похожи, — Тебе хочется, чтобы это была ненависть, а на самом деле ты боишься незнакомых чувств, которые есть в тебе.

— Мама, ты говоришь загадками, — тяжело вздыхаю, отворачиваюсь к окну, — Рита всего лишь мать моего ребенка, не более. Я никогда не любил ее, я лишь использовал, в чем сейчас признаюсь тебе. Но любви между нами нет, даже симпатии нет. Рита красивая женщина, яркая, элегантная, любой мужчина будет рад видеть ее своей женой.

— Ты сам противоречишь себе, сын, — улыбается мама, — Хорошо, пусть будет, как ты хочешь. Надеюсь, когда-нибудь ты все поймешь, разберешься в себе.

— Ох, избавь меня от своего психоанализа, мама, — возмущаюсь я, — Я такой, какой есть, не приписывай мне качества положительного героя.

Подъезжаем к дому мамы, помогаю ей выйти из машины, провожаю до крыльца. Мама поднимается на одну ступень и поворачивается ко мне:

— Знаешь, о чем мы говорили с Ритой, пока ты был у Даши? — спрашивает она, а я пожимаю плечами, мне все равно, — Я сказала Рите, что это моя вина, почему ты стал таким. Сказала, что прошу тебя простить или хотя бы перестать ненавидеть.

— Тебе не нужно защищать меня или обелять перед другими, мама. Рита видит во мне то, что есть, я не стану лучше в ее глазах. Даже если буду прыгать позади нее на корточках и лизать ей ручки.

— Артем, — качает мама головой, — Ты не такой.

— Я такой, мама. Я повзрослел и столько лет жил в ненависти, что стал тем, кто есть сейчас. Во мне нет любви, нет нежности, я просто живу в свое удовольствие.

— Ты не прав, — мама отворачивается и поднимается на крыльцо.

Я возвращаюсь к машине, оборачиваюсь. Вижу, как она смотрит мне вслед, печально или разочарованно. Не хочу видеть этот ее взгляд, мне неприятно, что мама видит во мне то, чего нет. Я никогда не буду слишком мягким, нежным и романтичным, во мне ни что уже не сможет вызвать жалость или боль. Никто не причинит мне больше боли. Когда ошметками полетели по всей комнате мозги отца от выстрела, несколько капель упало на мое лицо. Меня долго выворачивало на дорогой ковер, так, что казалось, оторвались все внутренности. Я боялся смотреть в ту сторону, куда с грохотом упало тело отца. Я любил отца, как может любить сын, особой любовью, у нас с ним была духовная близость, понимание.

В тот последний вечер отец приехал из своего офиса, как всегда, поздно, уже стемнело. Сразу прошел в свой кабинет. Я слышал, как он вошел в дом и немного подождал. Знал, что после работы отец любит немного посидеть с бокалом виски и просто побыть в тишине. Обычно я спускался к ужину, но сегодня мы с мамой уже поели. Сейчас я выглядывал машину отца, так как у меня был к нему разговор. В гимназии открывали бизнес кружок, и я хотел туда записаться, одобрит отец мое желание или нет — это мне и нужно было выяснить.

Тихо спустился по лестнице и направился к кабинету отца, дверь была приоткрыта. На столе горел светильник в красном абажуре, отбрасывая полосы на золотистые обои в кабинете. Отец стоял посреди комнаты, спиной ко мне и что-то держал у своего виска. Я не сразу рассмотрел небольшой пистолет в его руке, а когда понял, что это, раздался выстрел. Я на какое-то время оглох, зажимая руками уши, только почувствовал на своем лице эти кровавые брызги и согнулся в рвотном позыве. Весь мой ужин вышел наружу, заставляя меня содрогаться от спазмов и боли.

После этого я находился словно во сне, когда прибежала мама, закричала, забилась около тела отца. Ворвалась в комнату охрана, меня поволокли в мою комнату и оставили там, одного. Я попытался вытереть лицо, размазывая по нему кровь и противные сгустки, но снова согнулся и пополз в ванную, чтобы смыть с себя все. Залез в душевую кабину прямо в одежде и ботинках, врубил горячую воду, почти кипяток, не замечая насколько она ошпаривает меня. Меня трясло в лихорадке, холод был в каждой клетке моего тела, но я не плакал. Я сидел на полу душевой и тупо смотрел в одну точку, даже не замечая, как кожа рук и лица покрывается красными волдырями.

Так меня и нашли там, спустя час, полуживого и почти сваренного в кипятке. Потом была боль телесная, по всему телу. Вся кожа сходила кусками, висела тонкими лентами. Я терпел, пока меня мазали вонючими мазями и бинтовали, терпел пока кололи уколы и ставили систему. Из дома не выходил, все время был у себя в комнате, кроме дня самих похорон, куда меня привезли, осторожно закутав в одеяло. Поставили у могилы и дали попрощаться с отцом. Я дал клятву матери, я ее сдержал и да, я сделал нереально поганую вещь. Месть не стоит того, что бывает после нее, никакого морального удовлетворения она мне не принесла, ни в чем.