Дочь Водяного

Прерванная песня

«Посланцы Трех миров, ишь че удумал, затейник, — повторяла Щука, и так и эдак прокручивая в мозгу ответ Ворона и совсем измучив Михаила. — Насмеялся он, кажется, над тобой, простофилей, и надо мной, дурой старой. И про дуб что-то он темнит. Сколько лет плаваю по морю-Окияну, а не видела никакого дуба. Если бы знала, где это проклятое место находится, сама бы тебя туда отвезла».

«Может быть, его с моря не видно?» — предположил Михаил.

«Не знаю, касатик, не знаю, — озабоченно забулькала Щука. — С другой стороны, Иван-царевич его как-то нашел, и не он один, но больше никто оттуда не вернулся. Пропали без вести. Знаешь же сам, мой правнук свою смерть пуще глаза бережет».

Михаил подумал о том, что заключенному в зеркало Хозяину Нави все-таки должно быть непросто сейчас приглядывать за своей смертью. На это уповали дед Овтай и Водяной, на это надеялся и он.

Простившись с Щукой, он отправился вдоль берега, как объяснил Ворон Воронович. Временами дорога обрывалась вдававшимися в море черными скалами, курумами, осыпями или слишком широкими расщелинами. Приходилось огибать, накручивая петли, более прихотливые, чем плетение макраме, или карабкаться по отвесным стенам, вспоминая Балканы и Кавказ. К концу дневного перехода болело все тело, а превратившийся в лохмотья куму не только тянул к земле, но цеплялся за камни или создавал ненужную парусность при подъеме, увеличивая риск падения в бездну.

Увы, Семаргл мог только страховать, а эхеле сделался почти бесплотным. На этом берегу духи силы совсем не имели, а дудочка, которая давала им подпитку, по-прежнему не слушалась. Михаила это, конечно, беспокоило, но он понимал, что отступать уже некуда, и лишь облегченно вздыхал, когда тропа снова выходила на берег или хотя бы среди нагромождения гребней, кряжей и пиков проглядывал кусочек моря и далекий остров Буян.

Выискивая проходимый путь через перевалы, цепляясь за уступы, карабкаясь по склону или прижимаясь всем телом к отвесной стене, Михаил, словно непрекращающуюся барабанную дробь, ощущал биение сердца Мирового Змея. Когда же колебатель земли ворочался во сне или выныривал на поверхность для очередной битвы с солнцем, приходилось искать укрытие, чтобы не угодить под камнепад или разминуться с потоком лавы, извергающейся из кратеров и вытекающей из разломов.

Синюшно-лиловые, как налитые кровью гематомы, пронизанные молниями тучи тогда исторгали пепел, а морскую свежесть сменял удушливый запах серы. Ее же в изобилии содержали встречавшиеся на пути источники, пригодные для купания, но совершенно не предназначенные для питья. Поэтому воду и остатки припасов приходилось экономить и растягивать. Тем более что Михаил даже не мог сказать, когда закончится путь и как он в случае успеха будет выбираться обратно.

Ночь в какой уже раз не принесла отдыха. Едва Михаил смежил веки, земля загудела, низвергая тонны камней и кусков пемзы, в воздухе закружились густые хлопья пепла. Потревоженное Мировым змеем море вело в наступление на берег легионы одетых в свинцовые доспехи, увенчанных шлемами с пышными плюмажами могучих бойцов. На этот раз волна достигала высоты не менее пятнадцати метров, обрушившись на берег с такой сокрушительной силой, что задрожали основания скал.

«Ну вот опять! — недовольно заворочался Семаргл, свернувшийся калачиком на соседнем уступе. — И что им неймется. Ведь и последней кикиморе понятно, что Змею не взять верх».

«А ты попробуй его в этом убеди», — отозвался эхеле, расставляя ноги шире в попытке удержать равновесие на круче.

Михаил глянул вниз и облегченно вздохнул. Весь день, убитый на то, чтобы вскарабкаться на этот крутой кряж, он едва сдерживал тяжкий стон и выражения покрепче, стараясь не думать о рассаженных коленях и содранных локтях. Оказалось, его усилия не пропали втуне. Они с духами находились в относительной безопасности, в то время как внизу творился кромешный ад. Морская стихия, точно в гигантских жерновах, перемалывала камни и пемзу, уносилась, закручиваясь воронками безумных водоворотов, и вновь шла в наступление.

Впрочем, настоящая битва разворачивалась не здесь, а ближе к горизонту, там, где в небе сшибались окрашенные багрянцем темные тучи. Пучина расступалась, выпуская на поверхность извивавшееся кольцами гигантское змеиное тело. Во время пути Михаил пару раз видел выброшенные на берег прибоем отливающие антрацитом чешуйки, каждая не меньше щита наружной рекламы. Оставалось лишь догадываться относительно размеров пасти и унизывающих ее в несколько рядов острых зубов. Ненасытный зев, кажется, вполне бы сгодился, чтобы заглотнуть небольшое небесное тело.

Что же касалось солнца, вершащего свой ночной путь на ладье, то его вид сумел бы не только ввести в ступор адептов гелиоцентризма, но даже поколебать убеждения приверженцев умеренно научной системы Птолемея. С другой стороны, повторяющуюся из ночи в ночь битву света и тьмы, космоса и хаоса описали еще древние египтяне. А то, во что верили поколения людей в разных уголках планеты, должно было в каком-то из миров обрести зримое воплощение.

И в это время Михаил увидел в бушующих волнах еще одно плавсредство, вернее, существо, в котором не без удивления признал приснопамятную Щуку. На спине гигантской рыбины примостились светловолосая девушка и двое парней, одетые в посконные рубахи с оберегами и современные джинсы. Хотя Михаил находился вроде бы на расстоянии десятков километров от места событий, он непостижимым образом мог разглядеть даже такие мелкие детали, словно одновременно присутствовал и здесь и там.

Одного из ребят он сразу же узнал: трудно не признать собственную повзрослевшую копию, плоть от плоти и кровь от крови. Тем более он уже видел Леву таким в одном из снов, навеянных магией Скипера. Насчет спутников оставалось только предполагать и теряться в догадках, как и о том, что они втроем задумали.

Замысел слегка прояснился, когда Лева извлек из спинного плавника щуки то ли гусли, то ли финское кантеле и начал на нем играть, сопровождая игру шаманским горловым пением, обращаясь напрямую к колебателю земли и пытаясь погрузить того в транс. Михаил видел, как на лбу сына вздуваются от напряжения жилы, чувствовал, каким чудовищным усилием дается воздействие на волю древнего хтонического существа, но никак не мог помочь. Магия по-прежнему ему не давалась, и приходилось только наблюдать. Когда убаюканный Левиным заклинанием Змей застыл обсидиановым изваянием, девушка, за спиной которой распахнулись могучие огненные крылья, точно цирковая гимнастка, обняла второго парня и поднялась вместе с ним в воздух, направляя полет в сторону Мирового Змея.

«Что они творят? Зачем?» — не выдержав, задал скорее риторический вопрос Михаил.

«Пытаются добыть меч-кладенец, который застрял у Змея между зубов, — с готовностью отозвался Семаргл. — А твой сын, я так полагаю, работает в качестве анестезиолога или, скорее, факира».

«Но если это происходит наяву и в далеком будущем, почему мы это видим?» — спросил Михаил, в волнении наблюдая, как спутник крылатой девы, которого та высадила на голову Змея, пробирается между огромных зубов, в попытке добраться до артефакта.

«На берегу моря-Окияна пространство искривлено и нет времени в том виде, в которым привыкли вы, люди, — пояснил Семаргл. — Поэтому при определенном стечении обстоятельств можно оказаться во временной петле, наблюдая события будущего или прошлого. Тем более что твой сын применил очень сильное колдовство».

Но тут спутник крылатой девушки и Левы все-таки выдернул из десны Змея меч, чары распались, а пространство и время вернулись на свои места. Последним, что увидел Михаил, прежде чем будущее рассыпалось сияющими осколками императорского золотого фарфора, были меч-кладенец, уничтоживший заклятую иглу, и разрубленное пополам тело Константна Щаславовича. Вот только к какому временному отрезку относилось это видение, он сказать, увы, не мог.

Настоящее томило неизвестностью и тревожило дурными снами, в которых щемящая тоска по дому переплеталась с ощущением нависшей над близкими опасности. Сразу после того, как разомкнулась временная петля, Михаил, уставший, кажется, даже больше творившего в будущем колдовство Левы, заснул настолько крепко, будто лежал не на голых камнях, а на удобной кровати в их с Верой спальне. Тем более что сон вновь перенес его домой.

Мама разговаривала по телефону с Леной Царевой. Лева в нетерпении, точно вьюн, вился рядом.

— Конечно, Леночка, привози. О чем речь? Спокойно поезжай со своей певуньей на конкурс. Ваня с Левой поиграют, а, если задержитесь, я его и обедом покормлю, и спать уложу. Придете вечером — посидим, чайку попьем.

Лева, не скрывая радости, приплясывал на месте от нетерпения до тех пор, пока не раздался звонок, и в прихожую в сопровождении матери и сестры не вошел Ваня.

Пока Лена давала сыну последние наставления, как себя вести в гостях, Лева зачарованно разглядывал заплетенные в косички с разноцветными ленточками пшеничные волосы Маши. Хотя маленькая певунья и разумница по праву старшинства строила мальчишек, в корне пресекая разные шалости, Лева к ней относился с воистину рыцарским обожанием. Но на этот раз они с Иваном остались одни.

— Играйте в детской, — предупредила бабушка, уходя на кухню испечь пирог к планируемому чаепитию. — В спальню не ходите. Помните, что сказала мама.

Поначалу оба мальчугана спокойно собирали из подаренного Леве на последний День рождения конструктора замок, а потом самозабвенно рушили его, направив на стены орды пластиковых динозавров, ящериц и земноводных, которых обожал Иван. Бедные человечки из конструктора пали под натиском гигантской лягушки. Но потом Ваня услышал доносящийся из спальни жалобный возглас, напоминающий не то сдавленное кошачье мяуканье, не то плач раненой птицы, и весь обратился в слух. Как только звук повторился, он забыл про игрушки и решительно распахнул дверь в спальню.

— Туда нельзя, — слабо попытался протестовать Лева. — Там царь Кощей в зеркале запертый на цепях висит.

— Глупости, — сдвинул темные бровки Иван. — Никаких Кощеев не бывает. Это все выдумка. Там какая-то зверушка плачет. Может быть, кошка в дверь забежала или голубь в окно залетел. Мы должны посмотреть и помочь.

Юный естествоиспытатель в свои пять лет уже посрамил бедного Вову Царева, разоблачив его под личиной деда Мороза, и в чудеса верить отказывался, временами доводя пытавшегося поведать про дудочку Леву до слез. Увы, неверие, к сожалению, не спасало от морока. Константину Щаславовичу не пришлось даже накладывать сильных чар.

Дальнейшее распадалось на куски, дробившие каждую секунду на застывшие в режиме воспроизведения фото кадры кинопленки. Время тянулось особенно мучительно из-за невозможности хоть на что-то повлиять. Михаил увидел явно зачарованного Ивана, протянувшего ручонки к зеркалу, и Леву, испуганно застывшего на пороге. Каким образом младшему Цареву удалось разрушить заклинание лунной амальгамы, оставалось только гадать. Вырвавшийся из зеркала черный вихрь повалил малышей на пол и, разбив окно, устремился прочь.

К тому времени, когда в комнату вбежала напуганная шумом мама, а следом за ней ворвалась запыхавшаяся от быстрого шага, но все равно не успевшая Вера, о пленнике зеркала напоминали лишь засыпавшие всю комнату осколки и напуганные до полной потери голоса Лева и Иван.

Словно компенсируя неестественное, пугающее молчание детей, Михаил закричал во сне так громко, что разбудил даже духов.

«Что случилось? — осторожно ткнулся лбом в его руку как никогда похожий сейчас на гепарда или гончую с крыльями Семаргл.

Эхеле, нагнувшись гладил своего шамана хоботом.

Михаил пояснил, хотя его трясло, и каждое слово давалось ему с немалым трудом, точно именно вербальное воплощение делало видения реальностью.

«Может быть, Хозяин Нави на тебя наводит морок, чтобы ты свернул с пути и отказался от достижения цели?» — осторожно предположил эхеле.

Михаил тоже хотел в это верить, а еще больше мечтал прямо сейчас перенестись домой просто ради того, чтобы обнять жену и утешить Леву. Но он уже понимал, что назад дороги нет. Без магии портал в Навь ему не построить, да и существовал ли по Неведомой дороге и Калиновому мосту обратный путь?

Над морем занимался рассвет, и совершенно измученный душой и телом Михаил продолжал чередовать спуски и подъемы, доедая последние крохи, жалея, что не запас железные или хотя бы шипованные башмаки. Куму непомерной тяжестью давил на плечи. Иссушенные усталостью веки и без всякого просяного зернышка пекло. Но он упрямо двигался вперед, разрываясь между стремлением поскорее добраться до цели и мучительным желанием немедля погрузиться в сон, чтобы узнать, как там Лева и близкие и успела ли Лана себя защитить.

Сила, которой Хранительницу питали лес и река, к осени слабела и почти иссякала вместе с замиранием природы. Не просто так русалки вслед за Водяным возвращались на волшебное озеро в Славь. Михаил помнил, что, когда Лана зимой приезжала к ним с Верой на свадьбу, она почти не источала магию, да и выглядела как обычная женщина. Об этом, конечно, знал Константин Щаславович, который шесть лет назад на Семик хотя и пытался Хранительницу забрать, но отступил, а потом, вернувшись, выжидал благоприятный момент для нанесения удара.

Когда солнце скрылось за горизонтом, чтобы взойти где-то в людском мире, и лезть без дороги по горам стало слишком опасно, Михаил все же заснул и снова перенесся домой.

Он видел маму, утешавшую ревущих теперь в три ручья Ивана и Леву, и Веру, которая срочно звонила в Наукоград, пытаясь предупредить. Дозвониться удалось лишь на следующий день. Трубку взял совершенно убитый горем Андрей.

— Лана пропала, — вместо приветствия сообщил он. — Обыскали все и в городе, и возле стационара. Нет ее нигде. Ушла вчера в лес с Василисой и не вернулась. Дочка каким-то образом добралась сама до сторожки Кузьмича. Вся зареванная, испуганная до полусмерти. Говорит, маму унес черным вихрем Константин Щаславович. А он только сегодня из очередной заграничной командировки вернулся и уже подключился к поискам. Но ведь дети сами придумывают и сами верят.

Вера обессиленно опустилась на пол возле кровати и горько разрыдалась, оставив в недоумении свекровь и свою маму, которую привезла в Москву на обследование.

Подошел Лева, прижался, обнимая ручонками.

— Мамочка, прости! Я говорил Ивану, он меня не послушал.

Михаил снова пробудился в холодном поту и лежал без сна, выжидая, пока из-за горизонта появится солнечная ладья. Случилось все, чего он опасался. И как теперь хоть что-то исправить, спросить уже не у кого. Да и что толку спрашивать? Человеческими силами одолеть могущественного чародея вряд ли удастся. А дудочка слушаться не желала.

«Кажется, пришла пора попробовать, что за семечко тебе подарили», — осторожно предложил Семаргл.

«Не просто же так о нем тебе даже Ворон толковал» — добавил эхеле.

Михаил решил последовать совету, хотя Ворон вроде бы говорил о том, чтобы положить семечко, когда дорога приведет к дубу. Но тропа продолжала петлять, и Михаил даже начал подозревать, что он просто топчется на одном месте, наматывая по берегу круги.

Догадка оказалась не так уж далека от истины. Когда он, несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять предательскую дрожь, положил заветное семечко под правое веко, из глаз градом хлынули слезы, пытаясь отторгнуть и вымыть инородный предмет. К счастью, совершенно безрезультатно, поскольку вместе с болью и жжением Михаил почувствовал, как по жилам, привычно согревая, струится магия, а дудочка сама просится в руки.

Окружающий пейзаж тоже неуловимо изменился. Скалы будто бы даже раздвинулись, показывая шедшую вдоль берега прямую тропу. А затянутое тучами багровое небо прорезал черный силуэт когда-то могучего, но давно уже погибшего и, кажется, даже окаменевшего дерева. На лишенных листьев, заломленных, точно руки плакальщицы, корявых почерневших ветвях висел поддерживаемый цепями внушительных размеров сундук. У корней громоздились горкой человеческие кости.

На одном из камней, поигрывая чьим-то черепом, в гамлетовской позе удобно расположился Константин Щаславович. У его ног, опутанная капроновой сетью, точно рыба, вытащенная из воды, слабо трепыхалась Лана. Михаил почти физически ощущал, что каждое прикосновение впивающейся глубоко в кожу зачарованной лески причиняет ей нестерпимую боль, но она из последних сил пытается держаться, не желая показать перед супостатом слабость.

— Ну наконец-то! — нетерпеливо поглядывая на швейцарские золотые часы, ворчливо приветствовал Михаила Бессмертный. — Я тебя прямо заждался. Даже начал беспокоиться, вдруг ты не догадаешься, как пройти по Неведомой дороге, или твари Нави тебя по косточкам растащат.

— Что вам угодно? — спросил Михаил, с трудом узнавая собственный голос. Иссушенные жаждой, припорошенные пылью, солью и пеплом связки полноценно смыкаться отказывались. Дыхания не хватало.

Конечно, вопрос звучал совершенно по-идиотски, но это уже не имело значение. А время потянуть стоило хотя бы для того, чтобы немного перевести дух и собраться с силами.

Константин Щаславович благосклонно кивнул.

— Помнится, я задолжал тебе интервью, — безмятежно улыбнулся он. — Так вот, я готов ответить на твои вопросы. Думаю, тебе интересно, как я оказался здесь? Сознаюсь, это было непросто. Мудреную ловушку вы придумали с Водяным, даже магией крови запачкаться не побоялись, хотя и поступили по-чистоплюйски, использовав твою руду. Да еще и хитро замаскировали. Хотя тут явно не обошлось без помощи одной вертихвостки!

С этими словами он потянул за концы сети, почти придушив Лану.

— Думаю, ты, пока шлялся по тонким мирам, сумел оценить красоту и изящество моей комбинации. Заметь, мне даже убивать никого не пришлось, хотя прихлопнуть твою слишком бдительную женушку с ее иконами и молитвами временами хотелось. Как она ревностно-то зеркало, которое не видела, берегла.

Продолжая затягивать на шее Ланы сеть, Бессмертный выкинул череп в море, удовлетворенно наблюдая за количеством получившихся «блинов». Потом снова глянул на Михаила.

— Я планировал до твоего постреленка добраться, но его приятель решительнее и жалостливее оказался. Даже не знаю, как ему удалось с такими-то материалистическими замашками не только зеркало разглядеть, но и открыть замки. Но ведь и Андрей как-то сумел шесть лет назад вогнать мне в брюхо кусок фульгурита. Интересно, кто ему подсказал? — глумливо ухмыльнулся он, пнув Лану носком ботинка крокодиловой кожи под ребра.

— Отпусти ее! — не выдержал Михаил.

— Да хоть сейчас! — с готовностью отозвался Бессмертный, чье породистое лицо в неверном закатном свете, как никогда напоминало обтянутый кожей череп.

Или это просяное зернышко показывало его истинную суть.

— Можно подумать, она мне так уж нужна. Пусть только передаст мне власть над своими угодьями и спокойно отправляется к Андрею и дочери.

Михаил вспомнил рассказ о четырех Хранительницах, чьи владения Константин Щаславович уже прибрал к рукам. Водяной упоминал, что две из них, испугавшись развоплощения, предпочли заключить договор и теперь, лишенные силы, где-то доживали короткие дни человеческой жизни.

Бессмертный нахмурился, так что роившиеся над берегом тяжелые тучи пронзила молния-зарница, потом глянул на Михаила.

— Поговори с ней! — попросил он проникновенно. — А то она упорствует. А того, бестолковая, не понимает, что, уничтожив ее, я все равно ее тайгу получу!

— Неправда! — собрав остатки сил, простонала Лана. — Ты потому и мучаешь меня, добиваясь договора, что моя гибель ничем тебе не поможет. У тайги есть новая Хранительница!

— Твоя правда, — скривился Бессмертный. — Пока девчонка не подросла и не нашла суженого, я не смогу получить то, что мне причитается. Но я умею ждать, и уж будь уверена, когда наступит ее пора, я позабочусь о том, чтобы она не ошиблась с выбором, и никакой шаман-недоучка мне не сможет помешать.

Он закрепил сеть мудреным узлом и атаковал неожиданно и стремительно. Но Михаил с самого начала разговора ждал этого момента. Когда на него налетела стая воронья, ее встретила огненная сеть, сотканная крыльями Семаргла. Константин Щаславич сделал неуловимое движение изогнутой бровью, и изо всех расщелин, скаля усеянные ядовитыми зубами пасти, выползли змеи, но только для того, чтобы их раздавил эхеле. Уцелевшие гады и вороны обратились стрелами, но их Михаил отразил сотканным из звуков дудочки щитом.

Как же он истосковался по любимому инструменту! Конечно, все вышло совсем не так, как планировали они с Водяным и дедом Овтаем, но кто сказал, что ситуацию нельзя переломить? Михаил продолжал играть чувствуя злой задор и азарт, воздвигая стены, обращая в прах големов, созданных из до боли знакомых мусорных груд. То ли Бессмертный телепортировал их из своей берлоги в Нави, то ли где-то здесь на берегу находился тот самый лаз, ведущий на полигон.

Константин Щаславович смотрел на Михаила с нескрываемым удивлением. Происходящее явно противоречило каким-то правилам.

— Ты опять сумел меня удивить, столичный гость! До тебя на этом месте использовать магию не удавалось никому. Но так, пожалуй, даже интереснее.

Продолжая держать конец опутавшей Лану сети, он поднялся с камня, сбрасывая приятный взгляду облик интеллигентного бизнесмена и закручивая над берегом гигантскую воронку концентрированной тьмы. Михаил оказался в эпицентре.

Ураганный ветер, сбивая его с ног, не позволял расправить легкие, земля под ногами плясала, точно палуба корабля в десятибалльный шторм, горы извергали огонь, покорные воле своего убийцы скелеты искателей смерти Хозяина Нави, восстав, шли в наступление. Духи пытались пробиться на помощь, но из открывшегося портала, грозя их смести, хлынули полчища чудовищ.

Михаил не собирался сдаваться, на любой вызов противника находя ответ. Кажется, злости ему сейчас хватило бы, чтобы уничтожить Бессмертного безо всякой иглы. Чудом удерживая равновесие, прикрываясь прозрачным щитом от летящих камней, пепла и потоков кислотного дождя, он продолжал наигрыш. На этот раз исходящий из выдувного отверстия дудочки воздушный поток преобразился в огненную плеть, способную не только обратить в прах порождений Нави и рассыпать по косточкам докучливые скелеты, но и добраться до самой воронки.

Однако, когда Михаил изловчился, тщась подсечь основание смерча, он услышал захлебывающийся болью истошный крик Ланы, в ужасе понимая, что каждое его действие, направленное на то, чтобы уничтожить Константина Щаславовича, медленно и мучительно убивает ее. Огонь крыльев Семаргла жег ее плоть, ступни эхеле крушили ребра, огненная плеть сдирала кожу, рассекая мясо до кости. Похоже, Бессмертный каким-то образом сумел не просто создать щит, но так перенаправить колдовство, чтобы Михаил причинял вред не ему, а его жертве.

— Догадался наконец, — торжествующе проговорил он, вновь принимая человеческое обличье и жестом фокусника доставая из-за пазухи кусок зеркала, напоенного кровью Михаила. — Ты сам вместе с Водяным создал от себя защиту. Можешь продолжать, а я посмотрю, насколько изощренную ты изобретешь своей подопечной казнь. И заодно немного получу подпитку. Раз уж к тайге для меня пока доступа нет.

Михаил дрогнул, ужасаясь содеянному. Он не ведал, как найти выход из тупика, в который загнал его Бессмертный.

— Не слушай его, — взмолилась Лана. — Доверши начатое. Моя жизнь значения не имеет!

Увы. Секундного замешательства для Константина Щаславовича хватило, чтобы выбить дудочку, обратив инструмент в щепы, и опутать Михаила черной сетью, каждое прикосновение которой ощущалось укусом ядовитой змеи. Духи, которые до этого обратили порождений Нави в постыдное бегство, попытались встать на защиту хозяина, но без подпитки магии шамана противостоять Хозяину Нави они не могли. Корчась в бесплодных попытках сбросить путы, Михаил горестно наблюдал, как, засыпанные черной пылью, меркнут огненные крылья Семаргла, как тает в воздухе плоть эхеле. Он знал, что его помощники не исчезли совсем, связанные с ним узами магии. Но насчет своей участи он не обольщался.

Покончив с духами, Бессмертный с наслаждением наступил Михаилу на грудь.

— Попался! Ну наконец-то! — торжествующе проговорил он. — И что прикажешь с тобою, таким упрямым, делать? Пожалуй, убить тебя будет слишком просто. По крайней мере, до того времени, как вся эта возня вокруг одного полигона не дойдет до своего логического завершения. Да и сила, которая дала тебе в моей ловушке магию, вряд ли позволит. Но и отпускать тебя я, конечно, тоже не намерен. Навь таких правильных не принимает, но и в дом своих предков ты не попадешь. Будешь охранять Хрустальную гору, пока она не поглотит все владения моих чистоплюек-сестриц. Согласись, это будет неплохим уроком, наблюдать, как близкие сбиваются с ног, пытаясь тебя разыскать, как, не пережив утраты, уходят твои родители. Как жена выкручивается, балансируя между бедностью и нищетой, поднимая в одиночку сына, который никогда не узнает, где сгинул его отец. Хотя я не знаю, сможешь ли ты в своем новом воплощении чего-то понять. А пока ты увидишь, как я расправлюсь с предательницей, которая мне смертного предпочла! Толку от нее в плане подпитки без ее тайги, конечно, маловато, да еще и человечиной вся пропахла. Но ничего. С паршивой овцы хоть шерсти клок, чтобы другим неповадно было!

Он положил ладонь на грудь Ланы, вытягивая из нее остатки жизни, а потом Михаил почувствовал, как его тело пронзает знакомая уже по снам жестокая боль, будто тянут на дыбе. Куму, соединившись с сетью, трансформировался в черную жесткую чешую. Позвоночник вытянулся, шея непропорционально удлинилась, расщепляясь на шесть исторгающих огонь жерл, увенчанных тупыми змеиными головами, одержимыми одним лишь инстинктом охранять логово и добывать пропитание.

Чувствуя, как в жилах стынет кровь, подчиняясь теплообмену древней рептилии, Михаил успел вспомнить недавнее видение уничтоженной иглы и разрубленного пополам тела Константина Щаславовича. Пускай песню заветной дудочки оборвали, но найдется и тот, кто сможет ее завершить. А потом сознание померкло, а нутро заполнил все поглощающий жестокий огонь.