Вторым событием, осложнившим наши отношения с сестрой Плюшкиндт, стал тот самый ужин в её домашнем кругу.
— Мамочка и папочка у меня просто душки, — поделилась она со мной по дороге в Митчем, куда мы катили на моей заслуженной «Доходяге Хильде».
— Не сомневаюсь.
— Правда, папочка иногда может отчебучить что-нибудь разэтакое. Ты уж прости ему его причуды, ладно? Это с ним после увольнения из армии началось. А мамочке в такую погоду иногда артрит докучает. Но они тебе понравятся, вот увидишь. Ты только будь самим собой.
Плюшкиндты обитали в скромном на вид домике с небольшим садиком, который был усажен подстриженными в виде конских голов тисовыми кустами; перед крыльцом красовалась изящная медная пушечка, а табличка на двери гласила:
ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА
ГЛАВНЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Сестра Плюшкиндт нажала кнопку звонка, чем произвела эффект бомбы, разорвавшейся в зоопарке. Так, во всяком случае, мне показалось, когда со всех сторон грянули заливистый лай, дикое мяуканье, а потом и человеческие вопли. Признаться, громкое царапанье в дверь заставило меня струхнуть — уж не пара ли голодных львов пытается до меня добраться?
— Я просто обожаю зверюшек, — кротко призналась сестра Плюшкиндт.
Дверь резко распахнулась, и два огромных датских дога, вырвавшись на свободу, напрыгнули на меня и принялись с радостным визгом вылизывать мне лицо, словно оно было вымазано патокой.
— Ирод! Гарибальди! Сидеть! — послышались крики. — Оставьте доктора в покое!
— Не бойся, — улыбнулась сестра Плюшкиндт. — Они ещё маленькие.
Я с ужасом представил, до каких размеров вымахают эти чудовища, если они ещё щенки.
Догов оттащили, но они продолжали влюбленно таращиться на меня, старательно виляя хвостами. Будь я датским догом, я бы, наверное, тоже завилял хвостом. Сестра Плюшкиндт провела меня по коридору в гостиную, стены которой были почти сплошь увешаны армейскими фотографиями, а свободное от них пространство занимали два скрещенных палаша и огромная тигриная шкура. В углах под стеклянными колпаками красовались шлемы британских колониальных войск. Гостиная была до отказа забита людьми и животными. Повсюду так и кишели собаки, на всех подушках сидели и лежали кошки, на подоконнике порхали какие-то птахи, а на камине высился аквариум с рыбками. Посреди гавкающего, мяукающего и щебечущего царства как-то особняком смотрелись тощий седоусый полковник в отставке, темноволосая дородная дама в фиолетовом платье и молодой человек с девушкой, поразительно похожие на сестру Плюшкиндт.
— Здравствуйте, дорогой доктор, — проворковал полковник, наступая на меня с дружески протянутой рукой. — Страшно рады познакомиться с вами! Эдна столько про вас рассказывала.
А я, признаться, и не подозревал, что сестру Плюшкиндт так зовут.
— Позвольте представить вам мать Эдны!
— Дочь мне про вас все уши прожужжала, — с улыбкой сказала миссис Плюшкиндт, обмениваясь со мной рукопожатием.
— Иан меня зовут, — представился молодой человек. — Я на Би-Би-Си служу. Рад, что вы пришли, доктор. А это Джоан. Мы — брат и сестра Эдны.
— Просто замечательно, что вы смогли прийти, — расцвела улыбкой Джоан. — В последнее время мы все только про вас и говорили.
Я почувствовал закипающее раздражение. Надеялся спокойно поужинать, а угодил на собрание семейного клана.
— Фу, Кромвель! — осадила Джоан вертлявого фокстерьера, который старательно пытался прокусить мне лодыжку. — Неужели ты и вправду хотел куснуть доктора? Противная псина! Убью! — И она любовно потерлась носом о собачью морду. — Прелесть, не правда ли?
Я воздержался от правдивого ответа, поскольку меня так и подмывало поддеть гнусную тварь ногой. Кромвель, почувствовав мое желание, свирепо оскалился.
— Завтра у него свадьба, — пояснил Иан. — Он очень волнуется.
— Пойдемте я угощу вас коктейлем, доктор, — позвал полковник, потирая руки. — Или мне лучше называть вас Ричард?
— Как вам угодно, сэр, я не против.
Почему-то моя реплика вызвала бурю восторга.
Мы прошествовали в столовую и расселись. Не прошло и нескольких минут, как я уже стал своим в доску. Ехал я в полной уверенности, что встретят меня с крайним подозрением, тогда как на деле Эднин папаша отнесся ко мне как к посланцу фирмы по организации лотерей, который принес ему главный выигрыш. Разговоры за ужином вращались вокруг одной-единственной темы; как и многие другие, Плюшкиндты были свято убеждены, что с врачом надо беседовать исключительно о болезнях. Сначала отставной полковник развлекал меня красочным рассказом о долго не заживавшей ране в ягодицу, которую заполучил в бою под Дюнкерком. Несколько раз старый вояка порывался продемонстрировать мне шрам, и мне стоило больших усилий его удержать. Миссис Плюшкиндт вторила супругу, смакуя подробности недавно перенесенного операции по поводу удаления желчного пузыря. Джоан же просто извелась, тщетно пытаясь похвастать перенесенным в детстве карбункулом, из которого каждое утро выдавливали гной.
Первым не выдержал Иан. Обхватив голову руками, он глухо простонал:
— Только не это, Джоан.
Все посмотрели на него с изумлением.
— Но ведь Ричард — доктор! — напомнила Джоан.
— Да, но я не доктор, — пробормотал Иан, залпом осушая свой стакан. Меня уже просто мутит от ваших россказней. — Бедняга и вправду позеленел. Если не прекратите, меня сейчас вырвет. Ей Богу!
Плюшкиндты переглянулись, точь-в-точь как разудалая компания холостяков, которую нежданный приход священника застал в разгаре смакования особо скабрезного анекдота.
— Совершенно не переношу такие разговоры, — продолжал Иан. — Это один из моих закидонов. У меня их целый ворох. Я боюсь высоты, боюсь застрять в метро, но больше всего страшусь задохнуться во время сна. Я просто соткан из таких комплексов. А началось все, когда предки отдали меня в эту паршивую частную школу…
И он углубился в пространное повествование об истории возникновения и развития своего невроза.
А вот сестра Плюшкиндт в течение всего вечера почти не раскрывала рта. Когда веселый ужин подошел к концу, женщины встали из-за стола и, поблагодарив нас с полковником за общество, удалились. Иан последовал за ними, бормоча, что должен прилечь. Полковник достал из серванта графинчик вина и с торжественным видом водрузил на стол.
— Это славный добрый портвейнчик, который я припас с армейских времен, Ричард. Думается, он тебе понравится, мой мальчик.
— Спасибо, сэр, вы очень добры. Надеюсь, вы его не специально для меня откупорили?
— А почему бы и нет, Ричард? Как-никак, встреча у нас сегодня особая. — Он неожиданно крякнул от удовольствия. — Сигару хотите?
— Благодарю вас, сэр.
Я впервые почувствовал, какие неожиданные прелести таит в себе моя профессия, если даже шапочное знакомство с медсестрой оборачивается столь сказочными приемами в её родном доме. Закурив сигару, я блаженно развалился в мягком кресле, едва не раздавив какого-то драного кота.
— Брысь, Навуходоносор! — строго шикнул на него полковник. — Чуть доктора не напугал, паршивец!
Кот обиженно заурчал и сиганул на подоконник, распугав при этом целую стаю попугаев, канареек и каких-то полуоблезлых воробьев.
— Ткачики, — горделиво промолвил полковник, перехватив мой взгляд. Из Индии привез.
Я изобразил вежливый интерес.
— Джавахарлал с Брахмапутрой недавно птенцов вывели, — со вздохом продолжал полковник, — но не уберегли, вот… Навуходоносор сожрал.
Молодец, подумал я. Жаль только, что не Кромвеля… Мои мечтания прервал голос полковника:
— Ты ведь, кажется, совсем недавно познакомился с Эдной? — спросил он.
— Да, сэр, всего несколько месяцев назад.
— Ничего, — произнес полковник, подмигивая. И вдруг в очередной раз ни с того, ни с сего разразился смехом. — Все нормально.
Я тоже хихикнул, не желая показаться невежливым.
— Расскажи мне немного про свою работу, — попросил он.
У тебя ведь, судя по всему, блестящая карьера.
— Ну не совсем, — сконфузился я, втайне польщенный. — Даже рассказывать-то ещё особенно нечего. Получил диплом, позанимался общей практикой, потом снова вернулся в Св. Суизин. В родные пенаты, так сказать. Но я твердо рассчитываю сделаться штатным хирургом.
— Замечательно!
Полковник Плюшкиндт подлил мне ещё портвейна. Мы дружно выпили.
— Можно, Ричард, задать тебе, э-ээ… вопрос личного характера? осведомился он.
— Конечно, сэр, — ничего не подозревая, ляпнул я. — Спрашивайте, о чем пожелаете. — Впоследствии-то, конечно, я был готов лягнуть себя за легкомыслие.
— Сколько ты, э-ээ, зарабатываешь?
— О, тут никакой тайны нет, — расхохотался я, уже находясь во власти хмельных паров. — Пока-то нас, разумеется, сэр, в ежовых рукавицах держат. За жилье и еду, правда, нам платить не приходится, ну а наличными выходит триста фунтов в год. Впрочем, года через четыре я уже должен зарабатывать больше тысячи.
Полковник обдумывал мои слова, сосредоточенно попыхивая сигарой.
— Что ж, — в конце концов согласился он. — Для начала, наверное, это и неплохо.
— Да, сэр, — охотно поддакнул я, готовый в эту минуту согласиться с чем угодно.
— Впрочем, сейчас тебе, должно быть, деньжат не хватает, верно? добавил полковник. — Как-никак кольца придется покупать и все прочее.
— Кольца? — недоуменно вылупился я.
О каких кольцах болтает этот отставной служака? Для своих дурацких птиц, что ли? Нет, при чем тут я… Может, о гимнастических? Тоже вряд ли. Я последовательно отверг также кольца Сатурна, годичные и парашютные, когда полковник, наконец, пояснил:
— Мать настаивает на бриллиантовых.
И глупо захихикал.
Тут меня осенило. Пол вдруг закачался, портвейн в моем рту мигом вскипел, а сигара, торпедой вылетевшая из моей руки, угодила прямо в нос мирно дремавшего Кромвеля, который с истошным визгом подскочил до потолка и подозрительно уставился на меня.
— Полегче, дружок, полегче! — засуетился полковник, заботливо хлопая меня по спине. — Не в то горло проскочило, да?
Прошла целая минута, прежде чем я смог выдавить:
— Портвейн… слишком крепкий, наверное.
— Да, — с гордостью закивал полковник. — Слабого не держим, мой мальчик. Ха-ха-ха! Ну ладно, пойдем, с семьей пообщаемся.
Я слепо засеменил за ним в гостиную, выглядя, должно быть, как Иан во время очередного закидона.
Остаток вечера я просидел, как в тумане. Словно отходил от глубокого наркоза. Джоан выразила уверенность, что мы подружимся, а Иан настаивал, что я должен непременно познакомиться с каким-то Лайонелом. Папаша без конца показывал мне фотографии с разных войн, а мамаша держала меня за руку, счастливо кудахча и без конца приговаривая, как она рада. В конце концов она не выдержала и разрыдалась. Жирный кот — то ли Кришна, то ли Рабиндранат — устроился у меня на загривке, а паршивый Кромвель надул лужицу у самой моей ноги.
— Значит, он тоже вас полюбил! — радостно заявила Джоан, хлопая в ладоши.
Немного придя в себя, я сослался на головную боль, флюс, колики, бессонницу и ночное дежурство и, под разочарованные возгласы, начал прощаться. Однако свободу мне удалось купить лишь ценой обещания приехать в воскресенье к чаю и познакомиться с тетями, дядями, а также бывшими сослуживцами полковника.
По пути в Св. Суизин, сестра Плюшкиндт заботливо укутала меня шарфом.
— Бедненький Ричард, — проворковала она. — Папочкин портвейн и вправду крепкий. Но ты не переживай — ты очень понравился всем моим домочадцам. Пора ведь было, чтобы они про нас все узнали, да?