Шум винтов вертолета стал громче, стих и, наконец, оборвался, оставив после себя содержательную тишину.
Из-за бамбуковых стен доносились приглушенные голоса, но ничего достаточно громкого и отчетливого, чтобы разобрать хоть слово. Раздалось резкое «крак!» (и все подпрыгнули), когда Кину Сун просунул ладонь здоровой руки в щель среди плотного переплетения бамбука стены, отломив кусок, сужавшийся до игольной остроты, своего рода дефектный нож. Джордж Уэйт последовал бы его примеру, но не осталось времени.
Затопали тяжелые шаги, и Уэйт с Суном прижались к стене на своих позициях. Джилл, Анжела и Стэннерсли улеглись на полу в углах потемнее – самых дальних от двери – и попытались придать себе или своим общим очертаниям как можно более неуклюжий вид.
Шаги остановились перед дверью, и прозвучал резкий приказ; дверь открылась внутрь, и вошли трое китайских солдат. Один из них шагнул вперед, а другие разошлись веером по бокам от него.
Уэйт с Супом, не задерживаясь, нанесли удар.
Нож Джорджу Уэйту, в конце концов, не понадобился; связывавшие его путы все еще стягивали ему одно запястье; из них получилась великолепная гаррота. А противник Кину Суна свалился, едва успев кулдыкнуть, когда мстительный рыбак применил со смертельной действенностью свой «клинок».
Старший чин вошел без оружия. Он оказался в центре камеры прежде, чем понял, что происходит, а к тому Бремени стало уже слишком поздно. Джилл и Стэннерсли вместе поднялись с пола, и их звучные удары повергли его наземь. Он вырубился, но это не удовлетворило Суна. С придушенным негромким криком личной боли или, наверное, облегчения, он бросился вперед и вонзил свой окровавленный нож в горло офицеру, чтобы положить конец делу.
Из-за двери раздался пораженный вопрос, и миг спустя ничего не подозревающий часовой отбросил тень через открытую дверь. Сделав шаг в камеру, он встал там, вытянув винтовку с примкнутым штыком.
Уэйт ударил его сбоку, а остальные молниеносно набросились на него, и все же Сун опять не проявил ни малейшей сдержанности, когда вымещал на своих синтезированных врагах какую-то часть накопившейся в нем ярости и ненависти. Но все это произошло не раньше, чем часовой пронзительно выкрикнул ругательство, и предупреждение… в силу чего Джилл и остальные поняли, что пробыли здесь уже достаточно долго, пора и честь знать.
Кину Суна вполне удовлетворял его нож, а остальные трое мужчин похватали выпавшее оружие убитых китайских охранников. Все побежали в открытую дверь и через поляну.
– Вертушки! – крикнул Стэннерсли. – Бегом к ближайшей вертушке! – Но их бегство уже увидели.
Сзади раздались крики тревоги и ярости, доносившиеся из входа в бункер и из группы замаскированных домиков вокруг него. Над головами засвистели выстрелы. А установленные на носу одного из вертолетов пушки развернулись в их сторону.
– Черт! – воскликнул Джордж Уэйт, припадая на колено и целясь в вооруженный вертолет, в то время как Джилл и Стэннерсли обернулись и искали цели позади себя. Уэйт сделал пару выстрелов, вероятно, бесполезных, из незнакомого оружия…
Или опять-таки нет.
Раздалось длительное стрекотание автоматического огня, и как раз когда пушки вертолета открыли огонь и взметнули землю у их ног, сам вертолет взорвался, разлетаясь на куски в шаре добела раскаленного жара, а за ним последовали вздымающиеся черные кольца дыма и длинный язык лизавшего небо красно-желтого пламени.
– Ты попал в бак с горючим! – крикнул Стэннерсли. – Черт, куда угодно, только не в баки! Не целься в эти гребаные баки!
– Но я… не думаю, будто я во что-то попал, – возразил Уэйт.
И, как выяснилось, он и вправду вряд ли попал. Потому что когда из бункера выбежали, стреляя на ходу, семь-восемь китайских солдат, то снова раздалось какое-то знакомое стрекотание автоматного огня – из леса на краю поляны. Горстка гнавшихся за ними солдат получила порцию свинца и рухнула наземь, а оставшиеся укрылись, кто где мог, и Джилл понял, где же он раньше слышал этот смертельный стрекот.
– Тарнболл! – заорал он, когда рослый спецагент вышел из-под деревьев, поливая огнем, останавливаясь лишь затем, чтобы прицелиться в следующий вертолет и обозначить взмахом руки свои намерения. А затем он побежал к нему зигзагами, а Миранда Марш мчалась рядом с ним. Да и Барни-пес тоже.
– Этот вполне может забрать нас всех, – вздохнул во внезапном затишье Стэннерсли. – Это весьма солидная машина; пятизвездная вертушка, вероятно, на ней летает Большая Бронза[14]. Необычная модель, судя по тому, что я вижу. Но если она может летать, то я смогу летать на ней.
Грянули сирены, начиная негромко, но быстро дойдя до воя баньши, звеня над лесом.
– С этим всего лишь малость запоздали, – сыронизировала Анжела, стремительно перебирая ногами, а Джилл чуть не волок ее за собой. – Эти ребята, э-э, не умеют действовать незамедлительно.
Только что минул полдень, и военные, вероятно, совсем недавно пообедали, и атака должна бы стать для них, в конце концов, совершенно ни на что не похожим опытом – элемент внезапности. Джилл думал об этих и других вещах, но не утруждал себя оглашением их. Он поберег дыхание, и его группа приблизилась к командной «вертушке».
И тут систему громкого воя сменила сирена с тоненьким китайским голосом, на который накладывался английский перевод, продолжавший истерически повторять:
– Ракета! Ракета! Ракета!
Последовал пронзительный свист, и в нескольких милях от них небо прочертила белая полоска с хвостом из огня и дыма. Словно падающая звезда в полдень, вонзающаяся в землю, где-то вне поля зрения, за лесным окоемом. А через несколько секунд раздался близкий-отдаленный взрыв, и сотрясение передалось по земле дрожью в их подошвы. А также в мозг Джилла, когда Кину Сун прорычал:
– А, забегали теперь, почтенные ублюдки! Но уж следующая-то угодит прямо в цель!
И теперь Джилл понял, что же показалось ему таким зловещим в вопросе коротышки: «Если сон – это подсознательная мысль, то какая же сила может таиться в сознательной?»
В конце концов, это ведь был его мир, мир его наихудших кошмаров. Так почему бы не увидеть во сне действительно хороший кошмар? Или, если уж на то пошло, действительно скверный? И он охнул:
– Кину Сун, я знаю, чего ты делаешь. Это твоя война, которую ты только что начал, верно? Но мы ведь находимся прямо в зоне боев. Фактически, мы почти в эпицентре!
Вдали за вершинами деревьев, поднималось облако, похожее на гриб на высокой, тонкой ножке. Но, наверняка, если на этой базе имелась ракетная шахта, то ей и полагалось нанести ответный удар?
– Это будет продолжаться до тех пор, пока вы не окажетесь вне опасности, – мрачно улыбнулся Сун. – Но вам лучше убираться. Их приборы уже сообщили, где следующая цель. – И показал на замаскированный комплекс позади них.
Из бункера теперь выбегали техники в белых халатах, а «Танной» или что там заменяло его у китайцев, продолжал вопить:
– Ракета! Ракета! Ракета! – И никого, ну совсем никого, казалось, больше не интересовали Джилл и его группа.
Или, наверное, кого-то они все же интересовали.
– Возвращение великолепной семерки, – проворчал Тарнболл, когда группа соединилась у командного вертолета. – Приятно видеть вас всех в целом и в целости.
Но Кину Сун теперь вел себя беспокойно:
– Я не могу остановить эту штуку, – говорил он, прыгая с ноги на ногу. – Это должно произойти. Фред, ты сможешь лететь на этой машине? Если да, то улетай. Все вы – улетайте сейчас же!
– Его кошмар вышел из-под контроля, – определил Джилл. – Нам пора подниматься на борт этого… – Но тут он внезапно умолк и разинул рот, когда поднял взгляд на кабину. Там появилась фигура и пристально глядела на группу сквозь изогнутое стекло.
Это был китайский офицер, полковник в мундире… но в то же время совсем не он. Его фигура выглядела слишком крупной, слишком мощного телосложения, слишком белой.
– Боже мой! – прошипела Анжела. Потому что, несмотря на театрально-узкие глаза, усы, как у Фу Манчу[15], а также регалии и знаки различия старшего китайского офицера, этот субъект в блистере несомненно был…
– Баннермен, – прорычал Тарнболл. – Он же Сит!
– А «вертушка»… не вертолет, – простонал Стэннерсли. – На первый взгляд, похожа, но это имитация.
Вроде как дешевая кинодекорация. Она никогда не оторвется от земли.
«Да, имитация, – подумал Джилл. – Нечто, спешно состряпанное синтезатором. О, это, конечно, транспорт, но не для применения в этом мире. Только для входа и выхода из него. Всего лишь часть игры».
– Сит? – голос Кину Суна посуровел. – Тот, кто вызвал все это? Тогда, если все кончено, то пусть будет все кончено и для него тоже. Пусть все будет кончено сейчас же!
– Ракета! Ракета! Ракета! – А потом непрерывное гудение из громкоговорителей, когда последние из техников выбежали из бункера и центра управления.
Сит-Баннермен в своей личине китайца усмехался, глядя на них с сардонической усмешкой, которая и впрямь подошла бы созданному Саксом Ромером образу злодея Фу Манчу. Но когда фигура в псевдовертолете действительно расхохоталась, то побудила Джилла и спецагента к одному и тому же безумному поступку – или, наверное, не такому уж и безумному, так как оба пришли к одному и тому же выводу.
Вскинув автоматы, они нацелили их прямо в лицо и силуэт Сита за пластиковым столом «машины». И его узкие глаза расширились, когда он отпрянул и попытался забраться туда, где его не будет видно.
– О, Боже! – воскликнула Миранда Марш, но так тихо, что ее едва ли кто-нибудь услышал. Кто-то нажал на кнопку пуска. Но он опоздал.
Ее спутники посмотрели туда же, куда глядела она; в сторону центра лагеря. Тихий вой подземных механизмов и скрежет приводов говорили сами за себя, а участок маскировки около бункера быстро сложился, и в поле зрения поднялся нос ракеты. Но Миранда была права, с запуском запоздали. Потому что высоко в небе по дуге к цели уже устремлялось серебряное копье с белым хвостом.
«Одна взорвет другую, – подумал Джилл; – Два тактических ядерных взрыва по цене одного. Мы пропали!»
Воздух загудел и затрещал от электрических разрядов. «Вертолет» Сита замерцал, растаял и исчез… но потрескивание и мерцание остались. Именно то, на что надеялись и о чем на самом деле молились Джилл с Тарнболлом. Дверь: средство для перехода не только в этот синтезированный мир, но и из него.
Схватив Барни, Джилл заорал:
– А теперь – живо! – И толкнул Анжелу впереди себя на место, где стояла та липовая или замаскированная машина. Они все рванулись в это пугающее пространство, в этот дверной проем – все как один, за исключением рослого спецагента, который остановился, чтобы сгрести Кину Супа, словно мешок с рисом.
Тарнболл бросился туда же вместе с желтым коротышкой, он боялся, что опоздал хотя бы на секунду. Но нет, потому что его на некоторое время внезапно окружил слепящий белый свет, а также возник холод, длившийся, казалось, всего миг. А потом…
– Замок! – прохрипел Джилл, пытаясь встать, но сперва не сумел, а затем, пошатываясь, поднялся на ноги и протянул руку, чтобы помочь подняться Анжеле.
– И к тому же, то, что смахивает на центр управления, – простонал Тарнболл с места, где он растянулся на полу, перепутавшись конечностями с Кину Суном.
– И Сит! – закричал, показывая пальцем, этот коротышка.
Это был Баннермен, уже не в своей китайской личине, а тот Джон Баннермен, каким его впервые узнали Джилл, Анжела и спецагент, и узнали его даже чересчур хорошо во время своего предыдущего визита в Дом Дверей. Высокий, с крепкими руками и ногами, изрядно мускулистый, с массивной фигурой, широкой грудью и короткой толстой шеей, увенчанной красивой головой с прядями седины среди коротко подстриженных волос, с прямым носом и узким циничным ртом. В общем, «иностранные» черты лица, особенно темные глаза, ставящие неодолимые трудности при определении его национальной принадлежности – Баннермен не остался бы в толпе совершенно незамеченным. Но и не привлек бы слишком большого внимания. Во всяком случае, при первом взгляде.
Но стоило приглядеться… и его необычные глаза, казалось, никогда не бывали постоянного цвета, в то время как фигура могучего телосложения выглядела попросту слишком… слишком какой? Слишком хорошо сложенной? Сконструированной?
Иностранец, телосложение, сконструированный, завораживающий. Вот именно. Все это, вместе взятое, оставляло впечатление кого-то, кто завораживал. И несмотря на то, что его внешний вид был смоделирован с реального человека, in sum total[16], Баннермен казался чем-то иным, а не человеком.
Но только казался? Нет, конечно, не только; потому что Джилл и другие знали факты дела. И Джилл подумал: «Чертовски верно! Мы тебя знаем, Джон Баннермен. Ты не рождался на свет. Тебя создали, синтезировали, скопировали. Но лишь одному Господу Богу известно происхождение Сита, той гребаной твари, что внутри тебя!»
Конструкция-Баннермен стояла у ряда пультов управления, не похожих на приборы, которые когда-либо мог себе представить Джилл. Но будучи Джиллом, едва увидев все это, он понял: именно это и был центр управления узловой точкой. Это было сердцем Замка, сам синтезатор. И Сит-Баннермен спешил.
Его короткопалые руки быстро и суетливо двигались, почти не улавливаемые глазом над совокупностью светящихся участков, которые меняли цвет, прямо когда он давал инструкции в высшей степени сложному компьютеру. Джилл сознавал, что многие из основных функций могли быть приведены в действие телепатически, схоже с голосовой активацией приборов земного типа; знал, что это так, потому что однажды действительно взаимодействовал с этим самым компьютером. Но тогда-то у него имелись ключ и время «изучить» эту штуку; а с тех пор в нее ввели новую программу или «диск», и допуск стал ограниченным.
Но хотя он и не мог пока войти в эту новую систему, это еще не означало, что он не мог попытаться помешать воспользоваться ей кому-то другому.
Джилл посмотрел на свой автомат. Бесполезен – он либо израсходовал все патроны, либо не знал, как подготовить к стрельбе это незнакомое оружие. Те немногие выстрелы, которые он сумел сделать в «Китае», были подготовлены предыдущим пользователем. Да и Джордж Уэйт с Фредом Стэннерсли столкнулись с той же трудностью. Но Джек Тарнболл был нечто иное или некто иной. И он по-прежнему держал в руках свой автомат.
Спецагент очутился на ногах и тяжело двигался по странно упругому полу к Ситу-Баннермену, на ходу наводя оружие. Сит увидел его приближение и неистово замахал руками перед пультами. А затем вслед за последним, бешеным пассом ладонями над световыми участками он, пятясь, отступил от Тарнболла и оскалил зубы в рычании – дикой вспышке ненависти со стороны предположительно «высшего» разума!
Но в следующий миг весь «пульт» запылал пульсирующим красноватым светом, и рычание Сита превратилось в усмешку, а затем в торжествующий лающий смех.
И Джилл подумал: «Джек, если ты, собираешься стрелять в этого ублюдка, то, Христа ради, сделай это сейчас!»
Держи карман.
«Зал» удлинился, стал туннелем с текучими, многоцветными стенами, с Ситом и пультом из световых пятен на одном конце и группой Джилла – на другом. И туннель этот вытянулся, словно бесконечно длинная резиновая труба, унося Сита вдаль со скоростью взмывающего реактивного самолета! Так что даже если бы спецагент и выстрелил, его пули все равно не обладали бы такой быстротой, чтобы догнать отбывающего Сита, во всяком случае, если бы они тоже не обладали тем же ускорением; в каковом случае, они как раз могли бы таки настичь его. Но Тарнболл не стрелял.
И опередившего Джилла и остальных на несколько шагов спецагента это «растяжение» унесло ярдов на сто вперед, прежде чем он прервал погоню. А Сит продолжал стремительно уноситься, словно телеграмма по телеграфному проводу, становясь пятнышком, а потом точкой и, наконец, исчезая в туманной дали…
Еще миг, и этот невероятный туннель снова сократился, принося Тарнболла обратно к группе и возвращая «зал» к его первоначальному виду, только без пульта и Сита, с одними лишь вызывающими тошноту, беззвучно текущими стенами.
– Почему ты не стрелял в него? – Джилл так и кипел от ярости.
Но спецагент лишь сказал:
– Спенсер, ты наконец успокоишься? Я и не пытался стрелять в него. Не мог в него выстрелить. По той же причине, по какой не стрелял, когда он сидел в том своем липовом вертолете. У меня не осталось ни одного патрона. Последние я выпустил по тем красным солдатам. Вот и подумал, что лучше всего рассчитывать на попытку припугнуть, отвлечь его от того, чего бы он там ни делал у пульта. И, похоже, моя маленькая уловка сработала довольно неплохо. Но по той же теме: а почему ты не стрелял в него? И вообще никто из вас?
Джилл выглядел сконфуженным, равно как и Уэйт со Стэннерсли. С отвращением отбросив оружие, Джилл объяснил:
– Потому что я не знаю, как взвести эту штуку!
– У меня та же история, – уведомил их Уэйт. А Стэннерсли с несчастным видом неловко пожал плечами.
– Ну, Фред и Джордж, это понятно, – недоумевал Тарнболл, бросив взгляд на Уэйта и пилота. – Но ты? С твоим-то машинным чутьем?
– Я тоже встал в тупик, – сказал Джилл. – Но, видишь ли, они лишь с виду похожи на китайские автоматы. Их синтезировали вместе со всем прочим из того, что Замку известно о Китае.
– Нет, – поправил Кину Сун, – от мой. Мой голова. Мой дурной сны. Я знай – я не знай – автоматы. Не знай об автоматы.
– Его английский язык вернулся к изначальному состоянию, – отметила Миранда.
Джилл кивнул.
– Игра продвинулась дальше. Мы съехали по той «змейке» и пора снова бросать кости.
– Но кто же их бросил в последний раз? – Анжела все еще не понимала, как же они попали сюда.
– Сит, – объяснил Джилл. – Когда он сбежал из «Китая», а мы прокатились «зайцем», уцепившись за задний борт его грузовика. Полагаю, можно сказать, что мы сжульничали.
– Так значит, эти автоматы бесполезны для нас, – отбросил в сторону оружие Стэннерсли. – Дерьмо!
Но спецагент остановил его.
– Погоди-ка. Если синтезатор произвел эти автоматы из той малости, что знает о них Сун, то как получилось, что они не оказались такими же муляжами, как вертолет Сита? Я хочу сказать, ведь те китаезы из бункера палили как сумасшедшие! – Он подобрал оружие Стэннерсли.
– К чему ты клонишь? – спросил Джилл.
А Тарнболл усмехнулся.
– Ты работаешь не с максимальной нагрузкой, не так ли, друг мой? Как, по-твоему, где еще синтезатор мог приобрести знание устройства автомата, если не из головы Суна?
– Из твоей, – пожал плечами Джилл. – Или из моей? Нет, вероятнее всего, из твоей.
– Ну, может быть, – покачал головой спецагент, – но скорее из пуль, которые я выпустил в тот экран в твоем машинном мире!
Джилл разинул рот, тогда как Тарнболл проверил чужеродный автомат.
– Заклинило, – определил он, а затем выдернул магазин и изучил патроны. И когда по лицу его расползлась широкая усмешка, Джилл понял, что именно делал спецагент.
– Синтезатор скопировал твои пули! – догадался он.
– Правильно, – согласился Тарнболл. – Так что дайте-ка эти магазины мне, ребята, и, по крайней мере, один из наших автоматов снова будет действовать.
– Спенсер, – снова забеспокоилась Анжела. – Не знаю. Сит ли от нас убрался куда подальше, или убрал нас куда подальше от себя, да и наплевать мне на это. Но мне не наплевать, что он знает, где мы. Не могли бы мы теперь двинуться… ну, куда бы то ни было?
– Она права, – сказал Джилл. – Если и нужно еще что-то вычислить, мы можем заняться этим позже. Но в данный момент, нам, по-моему, следует убраться отсюда.
И тут Кину Сун сказал:
– Гулять Барни?
Барни!
Джилл огляделся кругом, нервно рассмеялся, когда увидел, что на сей раз Барни не покинул их. И как только он позвал пса, Барни подбежал к нему, заскулил и лизнул ему руку.
– Неплохая мысль, – сказал Джилл. – Будем прогуливать Барни. Вот только – как я скажу ему, куда мы хотим отправиться.
– Скажи ему «принеси», – посоветовал Тарнболл. – А когда он пойдет принести, мы последуем за ним.
– Ты знаешь толк, – одобрил Джилл. И спросил остальных:
– Готовы? – Когда все согласились, он пригнулся рядом с псом и скомандовал. – Принеси, Барни, принеси!
И верный пес чуть склонил голову набок, побежал к одной из стен, виляя обрубком хвоста, какой-то миг понюхал кругом, а затем гавкнул разок и шагнул на одеревенелых ногах прямо в водоворот тошнотворных цветов…