Дом на берегу ночи

14. Власов. 2014 г

Ее звали Варвара. В день она выпивала литров пять кофе без сахара, в буфете держала несколько килограммов печенья и бисквитов, в кладовке хранила упаковки с любимыми консервированными персиками и сгущенку, по ночам вставала, чтобы погрызть орешки или сделать себе бутерброд с копченой колбасой, и при этом, удивительное дело, не толстела. Свое нежное тело с непомерно большой грудью и тонкой талией она, зеленоглазая шатенка с блестящими длинными волосами, кутала в шелковые халаты или фланелевые пижамы (в зависимости от погоды), подолгу спала, раскинувшись на флорентийских кружевных простынях, и в свободное ото сна и секса время проводила перед плазмой, поглощая неимоверное количество чипсов, сухариков, печенья, вафлей и обожаемого ею красного винограда.

Дом, который Власов купил исключительно для себя и куда не пускал даже жену, Варвара очень быстро захламила своими вещами и к его возвращению с работы забивала огромным количеством самого разнообразного мусора. Ореховая скорлупа, обертки от сладостей, фруктовые косточки, кожура и огрызки, ватные тампоны, рассыпанная пудра, порванные чулки, мятые журналы, пустые банки из-под кофе и леденцов, коробки, бутылки…

— Варя, ты просто свинья, — говорил Власов, тормоша ее, сонную, в постели, и не находя в себе силы наорать на нее или ударить, хотя руки так и чесались. Глядя на ее формы, проступающие под простыней, и испытывая к ней непреодолимое влечение и зная, какое его ждет наслаждение, он терпел ее несносный характер, отвращение к уборке и прочим домашним делам, ее неряшливость, потому что все это имело отношение лишь к окружающему пространству — себя же Варвара содержала в чистоте, всегда пахла, как цветок, и была расположена к любовным утехам в любое время дня и ночи. Такая теплая и упругая, готовая на все секс-машина, которую он разве что не кусал, не ел вместе с ее душистыми и сладкими, как он полагал, внутренностями.

Какие только «бусики», колечки, сережки, пижамки, шубки и платьица она у него не выпрашивала — он регулярно пополнял ее карточный счет, ни разу при этом не упрекнув за расточительность. Понимал, что только ради этого она с ним и живет, терпит его постаревшее и не такое сильное, как прежде, тело, стараясь наполнить его молодостью и энергией.

Предчувствие, что очень скоро его молодая любовница сбежит от него, не покидало Власова последние две недели. Появилось в поведении Варвары что-то неопределенное, появились какие-то странности, долгие взгляды, томные вздохи.

Перестала она выбрасывать присланные женой пирожки и котлеты, напротив, подогревала их и кормила ими Власова. Была с ним особенно вежлива, не дерзила, старалась не выщипывать при нем брови или красить ногти, а в последние дни стала даже вытирать полы в ванной комнате после душа (раньше она покидала ванную, оставив после себя лужу воды и мокрые полотенца, сваленные прямо на пол).

Власов подъехал к дому, утопающему в зелени фруктовых деревьев, открыл ворота и обнаружил, что красной машинки Вари под навесом нет.

«Вот «Форд Фиеста» бы мне подошел, как ты думаешь, Власов? Или он будет маловат для моей задницы?»

В этом была вся Варя. Очаровательная, соблазнительная и грубая, как прачка.

Власов взмок. От нехороших предчувствий. От того холодка, что пробежал по затылку, потом по спине и растаял, как кусочек льда.

Как-то уж подозрительно тихо вокруг, хотя и раньше никакого шума вроде бы не было. Разве что звук работающего на всю катушку телевизора.

Власов, обливаясь потом от дурного предчувствия, поднялся на крыльцо дома, повернул ручку двери. Так, ладно. Заперто. Все правильно, он сам сколько раз говорил Варе, чтобы она запирала дом — мало ли кому взбредет в голову войти.

Он позвонил. Тишина. Вот оно. Вот то, чего он боялся. И не потому, что Варя исчезнет из его жизни, просто в доме станет совсем уж невыносимо тихо, и дом его проглотит, такого маленького, слабого, старого. Вот такие ощущения он испытал, войдя в гостиную, где на столе, на чисто вытертой столешнице белого, в розовых прожилках, мрамора увидел знакомую пластиковую банковскую карточку, желтую, потрепанную, истерзанную холодными металлическими щелями банкоматов — ту самую, ради которой Варвара раскрывала ему свои объятия, терпела его храп по ночам, выслушивала его скучные разговоры на производственные темы, разбуженная ночью поила его отварами трав от болей в желудке, делала массаж, целовала его дряблую кожу и наблюдала за его старением.

Опустошенная, карта напоминала Власову его самого, такого же выпотрошенного, использованного, никому не нужного.

В спальне на аккуратно заправленной постели (Варя, да ты, оказывается, и это умеешь, когда захочешь!) он увидел записку. Мятая салфетка с пятном от губной помады, и нацарапано чернилами:

«Виктор, переворачиваю страницу. Ты — хороший. Целую. Не поминай лихом. Твоя Варвара».

Перевернула, значит, страницу. Перевернула и прихлопнула его. Как таракана. Значит, не зря он чувствовал, что должно случиться что-то нехорошее.

Варвара.

Как он теперь будет спать без нее, без ее аромата и теплых рук и жарких ног, кто обнимет его, поцелует, скажет на ушко «спокойной ночи!», кто позволит будить себя среди ночи, чтобы исполнить все его желания и прихоти?

Никто. Вообще никто.

Виктор Владимирович, зайдя на кухню, был не менее удивлен, поскольку и там все было чисто убрано. Это какого же рода стимул заставил ленивицу Варвару перемыть всю посуду, полы, разложить все по своим местам? Жаль вот только, что приготовить ужин она ему не сподобилась. Торопилась, видимо. Ей же еще надо было собрать чемоданы, уложить туда все свои сокровища, брильянты, шубки.

Власов вскипятил воду и приготовил себе кофе. Сел возле окна, достал сигарету, закурил.

Все еще не верилось, что Варвара ушла. Он несколько раз поворачивал голову, надеясь увидеть ее, улыбающуюся, в дверном проеме.

Голод — не тетка. Власов открыл холодильник, достал оттуда остатки салата — они оказались несвежими. Да и котлеты, которые жена Оксана передавала с водителем Егором, тоже залежались. Это как же такое случилось, что он, Власов, не бедный, кажется человек, не может найти в своей кухне еды?

К черту эту Варвару! Так подло поступить с ним…

Позвонили. Власов подошел к окну и увидел стоящую за воротами женщину. Кого еще нелегкая принесла?

Он, раздраженный, готовый сорваться на любого, решительным шагом вышел из дома и приблизился к воротам.

— Добрый вечер!

— Он увидел улыбающуюся миловидную молодую женщину в белом костюме, белых туфлях и с белым чемоданчиком в руках. Высокая прическа, маленькие жемчужинки в розовых ушках, в вырезе костюма — красивая грудь. Увидев такую красоту, его отпустило.

— Добрый, — ответил он, улыбнувшись. После расхристанной, вальяжной Варвары эта женщина показалась ему просто королевой. Интеллигентное лицо, изящество в одежде, чудесная улыбка. Повезло же кому-то…

— А я к Сонечке, — сказала женщина, и улыбка ее показалась Власову уже какой-то неуверенной, нервной, ненатуральной.

— К какой такой Сонечке? — Он разговаривал с ней через витую металлическую решетку ворот, даже не сообразив пригласить внутрь. Причем, говоря, он не особенно-то и вникал в суть разговора, а просто, как большой любитель женщин, он мысленно раздевал ее: жакет, юбка… Успел представить себе даже цвет ее белья, как вдруг ясно услышал:

— Вы, должно быть, ее новый муж? Соня Снегирева! Это моя подружка, я ей звонила. Мы договорились, что я приеду сегодня сюда, к вам. Она позволила мне немного пожить в вашем доме…

— Соня Снегирева? — У Власова брови поползли наверх. — Нет здесь никакой Снегиревой.

— Пушкинский переулок, 17?

— Нет, это дачный поселок, и никаких переулков тут нет! Это улица Пушкина, 17.

— Но у меня же все написано! — И женщина протянула Власову через кружевные прутья решетки мятую записку.

— Так-с… Посмотрим. «Волгоградская область, пос. Сосновка, Пушкинский переулок»… Ну ничего себе, дамочка! Волгоградская область! А мы с вами сейчас где находимся?

— Как где? В Сосновке! Я сказала водителю, он меня и привез в Сосновку, а сам уехал обратно.

— Таксист, что ли? Вы откуда вообще едете-то?

— Еще недавно я жила в Москве… — Она грустно улыбнулась. — Но вот разошлась… Была вся в слезах и соплях, извините… Так было плохо, вот и решила на время где-нибудь затаиться, пережить это трудное время… Позвонила Соне, это моя школьная подруга, очень близкий мне человек, и она сказала, чтобы я немедленно ехала к ней, в Сосновку! Чтобы раны свои женские зализывала на свежем воздухе… Вот так все было.

— Но это Саратовская область, понимаете? Поэтому вашей Сони здесь нет и быть не может.

— Вот это да… И что же мне теперь делать? Я, представляете, сколько километров проехала, из Москвы — сюда… А гостиница здесь есть?

— Помилуйте, барышня, — расхохотался Власов, возвращаясь из своих эротических грез в реальность, в залитую вечерним золотым солнцем Сосновку. — Какая же гостиница может быть в дачном поселке? Или в деревне?

Она стояла перед ним, такая растерянная, с забытой на губах улыбкой, что ему самому показалось забавным его приглашение остаться у него, разделить с ним вечер, а потом и ночь, причем не важно, в каком качестве — гостьи ли, новой любовницы… Тем более что теперь он был совершенно свободен и не связан никакими обязательствами ни перед кем (жена не в счет, она вообще давно живет своей собственной жизнью).

— Вас как зовут?

— Надя.

— Какое странное и очень скромное имя для такой эффектной девушки, как вы! — сказал, что думал, Власов. — А меня — Виктор. Это для вас, Наденька, Виктор, а для остальных я — Виктор Владимирович Власов. Ну, что ж, Наденька, проходите ко мне, гостьей будете. Не на улице же вам ночевать, в кустах… У нас тут места опасные, разбойников полно…

Он загоготал, довольный своей шуткой.

— У вас? А вы что, один живете? А где же ваша семья? Жена?

— Я живу здесь один. А моя жена пусть вас не волнует. Мы давно уже живем в разных домах, в разных мирах, да, вот так-то вот… Ну-ка, давайте мне сюда ваш чемоданчик… Господи, ну просто игрушечный! Что там у вас? Пух? Воздух?

— Вообще-то, косметика, пижама… — Она смутилась. — Может, для вас он и легкий, а вот мне таким не показался…

— Хорошо, пойдемте-пойдемте за мной. Я — человек надежный, со мной вы можете себя чувствовать в полной безопасности. Вы, конечно, не местная, а то бы знали, кто такой Власов.

— И кто же такой Власов? — щебетала Надя, мелкими шажками двигаясь на тоненьких каблучках следом за хозяином. — Бизнесмен? Я сужу по вашему дому, он просто огромный и, должно быть, очень уютный… А какой сад! Боже мой! Вишня!

— Вишня, барышня, полностью в вашем распоряжении!

— Ух ты! Вот переоденусь и точно съем все деревце! Какие крупные! Да у вас тут просто рай!

— Прошу! — Власов распахнул дверь, предлагая гостье войти. — И сразу же поднимайтесь на второй этаж. Там есть комната для гостей… А я пока поставлю чайник!

— А мой чемодан?

— Ах да… Растерялся… Пойдемте, я подниму вам его…

Он специально пустил ее впереди себя, чтобы иметь возможность полюбоваться круглым задком Наденьки, ее стройными ножками.

— Вот, пожалуйста, комната, вот ваш чемодан, располагайтесь. Видите, там дверь — это ванная комната… Ну, а я пойду поставлю чайник…

Едва он спустился, как снова прозвенел звонок. Он выглянул в окно — приехал его водитель, Егор.

— Здорово, Егорка! — поприветствовал он его с крыльца. — Что-нибудь случилось?

— Оксана Дмитриевна передала вам сумку, — крикнул Егор.

— Что-нибудь еще?

— Нет.

— Ну, хорошо, неси сюда сумку и можешь быть свободен.

Егор внес в дом сумку и пакеты, Власов похлопал его по плечу:

— Как ты? Все в порядке?

— Да.

— А как Оксана Дмитриевна?

— В порядке. Все, как всегда.

— Ну и ладушки. Давай! До завтра.

Он проводил своего водителя до калитки, запер ее и вернулся в дом.

Еда! Вот это очень даже кстати!

Чтобы Надя не увидела еду в сумке, он принялся быстро выкладывать контейнеры, мисочки и пакеты на стол.

— Мать моя женщина! Вареники с вишней! Ну, молодец Оксанка! Курочка…

Он торопливо начал перекладывать еду на тарелки, блюда, как мог сервировал стол, пустые сумку и пакеты сунул в кладовку. К тому времени, как спустилась Надя, все было накрыто к ужину.

— Вот! Прошу к столу! — торжественно пригласил он гостью.

На этот раз на ней были кремовые широкие штаны и белая майка, что делало ее еще моложе и нежнее. Видно было, что она только что из душа, лицо влажно блестело, а на волосах сверкали капельки воды.

— Вареники с вишней! Любите?

— Вареники? Какая прелесть!

— Вот и сметана. Домашняя. Знаете, мы ведь тоже все городские, и я, и мои друзья, но все свободное время проводим за городом, понастроили себе домов… Здесь природа, свежий воздух, продукты покупаем у местных… Молоко, сметану, яйца… Вы садитесь, не смущайтесь…

Она уселась напротив него, такая вся свеженькая, новенькая, чужая, дразнящая. Он и сам не мог понять свою натуру и всякий раз удивлялся, что, глядя на женщину, при любых обстоятельствах, даже на самых серьезных мероприятиях (все-таки он руководил большой строительной фирмой!), он мысленно обладал ею. Половое влечение к женщине было так сильно, что мешало ему порой сосредоточиться на чем-то очень важном, отвлекало его, рассеивало внимание. К своей жене Оксане он остыл по той причине, что она никогда его не желала, что эти отношения вообще были ей неприятны, как она сама признавалась, и только тяготили ее. Что ж, женщины все разные, и это ее право выбирать себе образ жизни по вкусу. Хочет она жить одна — пожалуйста. Никто не заставляет.

Ему нужна была женщина вроде Варвары — всегда готовая ответить на его желание, веселая, ласковая, энергичная в любви (пусть и страшно ленивая в быту), легкая, воздушная, похожая на любовь…

Но — стоп. Хватит уже думать о Варваре. Предательница ушла, вымыв за собой посуду и вычистив все то хорошее, теплое и славное, что было между ними. Нашла себе, видать, кого-то другого…

— …Что? Что, Наденька, вы сказали?

— Говорю, что вареники очень вкусные… Не хочу спрашивать, кто их приготовил, но предполагаю, что все-таки жена.

— А что, если я не женат?

Власову как-то сказали, что некоторым женщинам важно иметь дело именно со свободными мужчинами, то есть им важно видеть какую-то перспективу в отношениях. Пусть даже в дальнейшем эти отношения продлятся всего несколько часов.

— Да быть того не может… Хотя какая разница! Очень благодарна вам, Виктор… забыла, извините, ваше отчество…

— …Владимирович. Но можно просто Виктор. Вот, не желаете винца красного? Хорошее, французское…

— Только после вас. — Она улыбнулась и пригубила вино из бокала. — Понимаю, Виктор Владимирович, что поступаю легкомысленно, согласившись переночевать в незнакомом доме, но вы сами понимаете, у меня просто безвыходное положение… Да я, в принципе, была готова к тому, что для меня начнутся черные денечки… Что жизнь моя покатится под откос… Знаете, когда женщина остается одна, без мужа, то становится такой беспомощной, и проблемы так и липнут к ней…

— Вы расстались с вашим мужем? При каких обстоятельствах? Развелись?

— Да. Развелись. Понимаете, он серьезный человек, у него свой банк, какие-то темные делишки, бандиты вокруг него вьются… Он стал нервным, просто бешеным… Я понимаю, у тебя сложности на работе, а на меня-то чего обрушиваться?! К тому же я его практически не видела. Вроде как есть муж, и деньги дает, но самого-то мужа нет. — Надя, прихлопнув ладошками невидимого комара, смешно сдула его, прибитого, изображая, вероятно, отсутствие в ее жизни мужа. — Ни в гости не пойти с мужем, ни в театр, ни на выставку… Москва — такой интересный город, поверьте мне, там есть что посмотреть… И все одна, одна… Надоело! Пошумела, покричала на мужа, а он возьми да и скажи мне: чао-какао! Денежки я тебе, говорит, дам, ни в чем не будешь нуждаться, но скандалы такие не потерплю… Он быстро так оформил развод, перевел мне денежки, купил однокомнатную квартиру на Петровском бульваре… Ну и все! Я позвонила Соне, она говорит, что недавно вышла замуж, что на лето они с мужем перебрались в Сосновку, ну, я руки в ноги и сюда!

— Какая странная история… Что же это, водитель — совершенный идиот, вы уж меня простите…

— Выходит, что да. А может, нарочно так сделал? Может, ему мой муж такое задание дал?.. Да, вкусное вино. Сладкое… Я не люблю кислое…

— А у меня немного горчит… — Власов вдруг почувствовал головокружение, а потом боли в желудке. — Что-то мне нехорошо… Переел, наверное…

Наденька вдруг встала из-за стола, не выпуская из рук бокал с вином.

— Это пройдет… Может, вы переволновались, увидев меня? Все-таки новый человек, женщина… Вы всегда так волнуетесь?

Он почувствовал, как его скрутило внутри, словно все его внутренности медленно наворачивали на раскаленный шомпол.

— Уф… Не пойму, что со мной… — Пот катился по его лицу, капли падали на тарелку с розовым вишнево-сметанным соусом. — Может, вишня забродила? Наденька, что делать? Вы уж извините меня… Может, «Скорую» вызвать? Совсем плохо мне…

— Во-первых, я не Наденька, — сказала она неожиданно изменившимся голосом. — Меня зовут Оля. Оля Черешнева. Тебе эта фамилия, свинья, ни о чем не говорит?

— Что-о-о?! Вы кто? Что вам надо?

— Лику Черешневу помнишь, грязный ублюдок?!

— Лику?

Лицо его стало совсем белым.

— Ты будешь умирать страшно… Но перед этим расскажи, где моя сестра? Что ты с ней сделал? Под кого подложил? Как ты ее мучил?

— Лика… Лика… Но я ее не мучил… Я ей ничего не делал. Она… Господи, как же больно…. — Он полез в карман за телефоном, но его там не оказалось.

— Твой телефон у меня, скотина. Грязный педофил! И никакая неотложка тебе все равно не поможет.

— Что ты сделала со мной, тварь?! — вскричал он от злости и от жестокой раздирающей его внутренности боли.

— Отравила, что же еще! А как еще я должна была поступить, когда ты убил мою сестру? Мою девочку? Что она тебе сделала? Ну да, она была совсем ребенком и ничего не понимала… Продавала себя, не ведая, что творит. А ты-то, взрослый мужик, мэр города! Каким местом ты думал, когда предложил ей продать свою девственность?

— Ребенок? Девочка?! Это она поначалу девочкой была, а потом такой стала… Столько денег из меня выкачала! Шантажировать начала, что жене расскажет, журналистам…

Она же несовершеннолетняя была… А у меня на носу выборы… Дай телефон, прошу тебя… Я не убивал ее… Клянусь!

— Тогда скажи, где она!

— Я не знаю, я ничего не знаю… Вызови «Скорую»!

— Если ты ее не убивал, тогда зачем подослал своих людей ко мне, чтобы они заставили меня уехать из города? Чтобы Лику не искала. Меня твой человек чуть не зарезал, нож приставил к горлу…

— Да ничего я не знаю, никого не посылал… Ты что, сдурела, мать твою…

Он хотел встать, сделал над собой усилие, но все поплыло перед глазами.

— Я не убивал… Я ее любил… Столько ей денег дал… А ей все мало было. А потом она сказала, что… А… какая теперь разница?

Черная муть заволокла все вокруг, и он начал задыхаться…

— Вызови врача… Умираю… Я ни в чем не виноват, это не я, это…

Он грузно, шумно свалился со стула на кухонный пол и забился в судорогах.

— Где Лика, прошу тебя, скажи… — заплакала Ольга. — Где вы хотя бы ее похоронили?

Но Власов уже не дышал. Отравленное вино сделало свое дело.

Стало очень тихо, если не считать птичьего щебета за раскрытым окном.

Ольга смотрела на распростертого на полу бездыханного Власова, и то внутреннее напряжение, та пружина, что не позволяла ей дышать полной грудью все эти последние годы, вдруг ослабла.

— Господи, прости меня, — прошептала она и быстро перекрестилась. — Господи, готова принять твое наказание, но Лика отомщена. Мне бы только найти ее… Где эти гады ее похоронили? Где закопали?

Ольга поднялась наверх, переоделась, взяла чемодан и, спустившись вниз, внесла его в кухню, открыла и принялась складывать туда все предметы, которых успела коснуться: посуда, приборы… Затем достала пачку влажных салфеток и принялась вытирать все видимое пространство вокруг себя.

У порога переобулась в кроссовки, пересекла двор и у ворот надела туфли-лодочки. За углом, в торце заброшенной больницы, под старой разросшейся березой, стояла взятая напрокат машина. Ольга быстро сняла с себя белый костюм, надела джинсы и черную майку, села в машину и завела мотор.

Ну, вот и все. Теперь она убийца. Вот только никаких угрызений совести она не испытывает. Наоборот — непомерное облегчение.

Она медленно выехала из Сосновки и покатила по дороге, ведущей в Калину.

В голове ее прокручивалась пленка последних событий, начиная с того, что тщательно проинформированная частным детективом Барсовым, она стала готовить план выдворения из дома Власова Варвары. Любовнице Власова, золотой рыбке-прилипале, по «чистому» телефону непререкаемым тоном внезапно объявившейся из-за границы сестры жены Власова, ярой защитнице брошенной супруги Виктора Владимировича, было предложено в самый кратчайший срок освободить дом по причине возвращения к мужу Оксаны Дмитриевны. Условия были обозначены элементарные. Если Варвара съедет быстро, оставив дом в чистоте и порядке, изъяв все следы своего пребывания там, то все, что она успела заработать своим телом у Власова — шубы, драгоценности и деньги, — все останется ей. Если же условия не будут выполнены, карающая рука заграничной сестры, обладающей волшебными связями в бандитских кругах, настигнет ее и заберет не только шубки и колечки, но и жизнь Вареньки.

Варвара, не будь дурой, сделала все так, как ей было предложено, и убралась куда подальше, оставив Власову письмецо, свидетельствующее о ее серьезном и обдуманном решении начать новую жизнь.

Дальше сработал придуманный Ольгой еще в Москве план мести.

Познакомиться с Власовым и проникнуть к нему в дом оказалось делом простым. Достаточно было нарядиться и повести себя, как полная дура, «брошенка», сама напросившаяся на ночлег, одним словом, легкая добыча для таких бабников, как Власов.

Яд в вине растворился быстро, да и всыпать его в бокал оказалось делом плевым — стоило только Власову отлучиться из-за стола на минуту по хозяйственным нуждам.

Казалось бы, все было сделано правильно, аккуратно. Барсов будет молчать, он не дурак, и когда узнает об убийстве, куда-нибудь исчезнет из страха быть привлеченным к делу как соучастник.

Битый «жигуль» в Сосновке не засветился, потому как был спрятан в укромном месте.

Одно терзало теперь Ольгу. Почему Власов не сознался в том, что он убил Лику? Но то, что она мертва, нет никаких сомнений, иначе зачем было нападать на Ольгу с ножом и грозить ей смертью в случае, если она станет искать сестру.

Зачем, зачем она тогда уехала? Пошла бы в милицию, рассказала бы все, что знала, а сама бы спряталась, уехала бы в какое-нибудь глухое место, да хоть на Север! Но Власову бы тогда уж точно нервы потрепали, начали бы допрашивать обслугу — водителя, домработницу. С женой бы Власова поговорили. Уж она бы точно не стала молчать. Хотя… Кто знает, какие договоренности существуют в подобных семьях.

Ладно. Теперь-то что? Прошлого не вернешь. Ольга тогда так испугалась за свою жизнь, что ей и в голову не пришло, что Лика может быть жива.

Нет, конечно, она уже давно мертва. Иначе бы она непременно где-нибудь объявилась, ее кто-нибудь да встретил бы. Та же Татьяна Евсеева, подружка. Хотя… Ольга же сама всем рассказывала, что Лика сбежала. «По секрету» намекала, что сестра сбежала с любовником Ольги. Что Лика — предательница.

Вот что она сделала ради того, чтобы спасти свою жизнь.

Из страха перед бандитами, посланными к ней, как она полагала, Власовым, предала Лику, выставила ее перед людьми как подлую, испорченную девчонку.

Сама придумала такой ход, чтобы никто не приставал к ней с вопросами: где Лика?

И что с ней вообще тогда произошло? Как она могла вот так, в одночасье, превратиться в такую дрянь. Значит ли это, что человек, попавший в трудное, практически безвыходное положение, когда ему угрожают смертью, превращается в того, кем он и является на самом деле?! Вся внешняя интеллигентность и порядочность сухой ядовитой оболочкой рассыпается в пыль, обнажая истинную и неприглядную сущность человека, набитого, как опилками, трусостью, предательством, малодушием и разными другими низкими человеческими качествами.

Пять лет — немалый срок, чтобы обо всем хорошенько подумать.

Конечно, Власов причастен к убийству Лики, пусть даже он сам и не стал марать руки. Да и избавлялись от трупа преданные Власову люди.

А список приближенных людей (в 2009 году) не так уж и велик (спасибо Барсову за хорошую работу!):

1. Жена — Оксана Дмитриевна Власова.

2. Павел Дудь — водитель и правая рука Власова.

3. Любовь Копылкова — домработница.

Конечно, существовал тогда целый штат обслуги плюс помощники мэра во всех отраслях городского хозяйства, свои люди в администрации, любовницы, но все они не были вхожи в дом. Вся его тайная частная жизнь (центром которой в то время являлась девочка-подросток Лика, как подозревала Ольга) проходила, по словам Барсова, в его недостроенном загородном доме, где бывала наездами домработница Люба. Что касается водителя Павла, то тот вообще был тогда самым близким человеком Власова, выполнявшим все его тайные поручения, связанные не только с женщинами…

Задавая Барсову осторожно вопросы о любовницах Власова, она понимала, что очень рискует, что может выдать себя, свой интерес. Но Барсов вел себя корректно, отвечал строго на поставленные вопросы, не задавая встречных. О Лике сведения были самыми скупыми: по непроверенным данным, у Власова была любовница, чуть ли не школьница, и поселил он ее в какой-то квартире, куда регулярно наведывался. Но, быть может, все это лишь слухи.

Ольга запланировала встретиться с женой Оксаной Дмитриевной, водителем Павлом и домработницей Копылковой после похорон Власова.

Поскольку механизм мести уже запущен, обратного хода нет, и цель Ольги — покарать виновных в смерти сестры и найти ее могилу, ей остается только одно: блефовать. Отчаянно, грубо. Сделать вид, что она уверена в том, что…

В чем она уверена?

Ольга сидела в машине, припаркованной на одной из самых тихих улочек города, позади цирка, где пахло животными и навозом, в квартале от грязненького офиса фирмы, занимающейся сдачей в аренду автомобилей и за хороший залог не требующей паспорт у своих клиентов, и плакала.

Что бы сказал Миша, узнав, во что она вляпалась? Что бы предпринял, посоветовал?

И вдруг она получила ответ. Словно услышала Мишин голос. Да так явственно, что у нее мороз прошел по коже.

«Возвращайся домой…»

Она вдохнула полной грудью, тряхнула головой, сбрасывая оцепенение и все страхи, и завела мотор.