Дом на Рождество

ГЛАВА 4

Нет ничего уютнее, чем рождественская елка, светящаяся огнями. Дженни Хан

Итан

Выпив чашку кофе с утра, я поднимаюсь на чердак. Коробки с праздничными украшениями аккуратно сложены друг на друга. Я спускаю их вниз в какой-то лихорадочной спешке, отчаянно желая чем-то — чем угодно — заполнить тишину, повисшую еще со вчерашнего вечера и продолжающуюся все утро.

Завтрак включал в себя короткое приветствие.

— Я буду в кабинете, — сказала Холли, обнаружив меня на кухне. К моему возвращению она уже ушла наверх, и я, зная, что лучше ее не искать, оставляю коробки в прихожей и отправляюсь на местную ферму рождественских елок.

Через двадцать минут я уже возвращаюсь обратно с пушистой елью, привязанной к крыше моей машины. Приходится повозиться, чтобы протиснуть ее через дверь, и каким-то образом мне это удается, не разбив при этом ни одного антиквариата Фионы, и осторожно поставить ее в гостиной напротив камина. Вытираю лоб, осматривая свою работу. Елка определенно добавляет теплоты в дом, а после того, как мы ее украсим, будет смотреться просто великолепно. Я так увлекаюсь разглядыванием ели, что не замечаю Холли, пока не слышу ее шаги на лестнице позади себя.

Обернувшись, вижу ее, стоящую в халате и широко открытыми глазами рассматривающую елку. В руках кружка с горячим шоколадом. Она выглядит такой… домашней. Лишь на мгновение я подаюсь вперед, на автопилоте готовый пересечь комнату и поцеловать ее, как всегда делал это в Нью-Йорке.

Но торможу себя. Влюбленность, которую я всю жизнь испытывал к этой женщине, пытается вернуться с полной силой. Это происходит каждый раз, как наши пути пересекаются. Пару месяцев назад я сделал все возможное, чтобы избавиться от своих чувств, но с тех пор понял, что это проигранная битва. Я не могу разлюбить ее.

— Выглядит неплохо. — Голос Холли возвращает меня в настоящее. — Даже лучше, чем неплохо. Выглядит великолепно. — На мгновение она встречается с моим взглядом. — Спасибо Итан. Я… Бабушка была бы благодарна, — добавляет она, делая глоток из кружки и.

Я засовываю руки в карманы и разворачиваюсь к елке.

— Может украсим ее? Я принес украшения с чердака, но не был уверен, что ты захочешь…

— Да, — прерывает она меня, удивив прозвучавшим в голосе энтузиазмом. — Мы не можем начать все это и бросить на пол пути.

— Ты права. — Я подхожу к одной из коробок и тяну за ленту, которой она запечатана. Сверху лежит простая рождественская гирлянда. Я беру ее в руки и некоторое время рассматриваю украшение. Сразу нахлынули воспоминания о всех рождественских праздниках, которые мы с Холли провели в этом доме в компании близких. Радость и смех, которые мы делили все эти годы, опьяненные духом Рождества. Андреа Бочелли, поющий на заднем плане свою смесь оперы и поп-музыки. Время, проведенное за украшением елки, пока она не станет похожа на идеальную картинку.

Забавно, как такие события остаются в памяти, когда другие стираются. Но я рад, что это так. Иначе у нас остались бы только плохие воспоминания о времени, когда нам не удавалось сохранить спокойствие, или что похуже. Но эти образы, напоминают мне о том, как мы старались, как мы любили, несмотря на все наши недостатки.

— Это наше последнее Рождество здесь. — Я бросаю взгляд на Холли. Желание поцеловать ее невероятно сильное, мне приходится заставлять себя оставаться на месте. — Почему бы не выложиться по полной программе, — добавляю я.

— Думаю, мне лучше одеться. — Она начинает уходить, останавливается на полпути и оглядывается. — Если хочешь, можешь начинать без меня.

— Все в порядке. Я подожду.

Она мешкает у подножия лестницы.

— Ты уверен?

— Да, почему бы и нет?

Закусив губу, Холли кивает, а затем проворно поднимается вверх по лестнице. Странно снова оказаться вместе в одном пространстве, будучи в подвешенном состоянии между «мы — женаты» и «мы — разведены», когда никто из нас не уверен, что сказать и как себя вести. Ну, по крайней мере, мы можем заняться украшением дома.

Я как раз распечатываю последнюю коробку, когда появляется Холли, одетая в кремовый вязаный свитер и леггинсы. Ступни босые, а ногти на ногах выкрашены в праздничный зеленый цвет. Она всегда любила Рождество. Приятно видеть, что какая-то часть ее души не изменилась.

Она указывает на камин.

— Я собираюсь развести огонь. Хочешь присоединиться?

— Конечно. — Я подхожу к кирпичному камину с открытым фасадом. Она берет небольшую запечатанную пластиковую коробочку, открывает ее, доставая длинные спички. Я наклоняюсь с другой стороны, беру несколько щепок для растопки и горсть древесной стружки. — Ты уже видела свою маму?

— Пока нет. Я приехала только вчера, а она была на работе.

Сколько себя помню, наши миры были тесно переплетены, и наш брак стал звеном, которое скрепило наши семьи. Трудно представить, что меньше чем через неделю маленький кусочек нашего идеального семейного полотна перестанет существовать.

Одно дело жить раздельно — всегда остается хоть какая-то надежда. Развод — это уже окончательно.

Боль пронзает мое нутро. Не обращая на нее внимания, я бросаю горсть стружки в центр камина, она раскладывает щепки над маленьким гнездом из веток. Я кладу поленья слева и справа от стопки, а затем скрещиваю несколько сверху.

— Не хочешь пересекаться с моими родителями?

Она тихонько смеется, но я замечаю, как напрягаются ее плечи. Красота момента испорчена.

— Я люблю твоих родителей.

— Они тоже тебя любят. — Это правда. Что бы ни происходило между мной и Холли, для нее всегда найдется место в сердцах моих родителей.

— И я всегда буду любить их.

Наши взгляды на мгновение встречаются, прежде чем она отводит свой, чиркает спичкой и осторожно поджигает стружку. Огонь разгорается, она бросает спичку в пламя и отдергивает руку. Мы стоим бок о бок пока потрескивает огонь и тепло от него распространяется вокруг нас.

Воцаряется тишина, никто из нас не хочет или не в состоянии ее нарушить. Миллион вопросов крутится у меня в голове.

Где мы ошиблись?

Когда мы перестали разговаривать друг с другом?

Когда-то мы были всем, что имело значение.

Разве это нормально думать и тосковать о женщине, которая скоро станет моей бывшей женой?

Холли первой отходит в сторону, нарушая это мгновение.

— Давай начнем украшать елку.

Она достает телефон и нажимает на экран. Из беспроводной колонки звучит песня Фрэнка Синатры «I’ll Be Home for Christmas». Одна из любимых песен Фионы.

— Хорошо. — Я подхожу к коробкам, она следует за мной, становясь рядом. — Фиона любила эту песню.

— Я скучаю по ней. — Грустная улыбка трогает ее губы. Она встряхивает головой, словно отгоняя нахлынувшие воспоминания. — Извини. Сегодня я чувствую себя немного не в своей тарелке.

— Ты больше не в Нью-Йорке. — Я начинаю доставать украшения из коробок. Разноцветные лампочки, простые металлические колокольчики, джутовые ангелы. Это тот милый антиквариат и находки с блошиного рынка, которые действительно подходят только к Рождеству. — Я все еще перестраиваюсь.

— У тебя все еще остались те ботинки, которые подарил тебе отец? — спрашивает Холли, рассматривая блестящую звезду, прежде чем повесить ее на одну из веток. — Фирмы Sorel?

Я моргнул.

— Вообще-то я о них забыл.

Она хихикает.

— Почему я не удивлена?

— У тебя всегда была память лучше, чем у меня.

— Не думаю, что это так. — Она снова роется в коробке. — Ты помнишь важные вещи.

— Зимние ботинки — это важно.

Она смотрит на меня снизу-вверх, сидя на корточках на полу, и в ее глазах, похожих на старые медные монетки, пляшет тепло пламени, лижущее стеклянную дверцу камина. Черт возьми, ее красота, как всегда, задевает за живое.

— Ты помнишь это? — Она держит в руках украшение в форме Космической Иглы. — Поездка в Сиэтл на ту конференцию по маркетингу?

— Да, — отвечаю я, не в силах сдержать улыбку. — Что ты мне тогда сказала? «Черта с два я позволю тебе столкнуться с кучкой братцев-архитекторов в одиночку»?

Холли смеется. Тонким пальцем она откидывает назад локон пшеничного цвета, выбившийся из ее высокой прически. Мне нравятся ее волосы — непослушные и роскошные.

— Ты никогда не умел вести светские беседы, — говорит она.

— К счастью ты была там, чтобы спасти меня.

— Да. Конечно. — Несмотря на пренебрежительный тон, она выглядит так, будто изо всех сил старается не улыбнуться. — Вот. — Холли выпрямляется и протягивает мне Космическую Иглу. — Повесь ее.

— Оʹкей.

Я тянусь к ней и на краткое мгновение наши пальцы соприкасаются — ее теплые, мягкие, изящные, и мои длинные, грубые и мозолистые от времени, проведенного за рисованием чертежей. Одного касания достаточно, чтобы мое сердце сбилось с ритма, а она напряглась, темный локон упал ей обратно на лицо, когда она посмотрела на меня.

Ты напрашиваешься, мужик, предупреждением звучит голос в голове, но я ничего не могу с собой поделать. Когда она рядом, мои действия как будто не принадлежат мне. Осторожно, неуверенно, словно она дикий зверь, которого можно спугнуть в любой момент, я протягиваю руку и убираю волосы с ее лица. Холли реагирует на прикосновение резко. Сначала она вздрагивает, а затем отшатывается, ее лодыжка ударяется о коробку с украшениями на полу. Она вскрикивает и, падая назад, начинает размахивать руками, чтобы восстановить равновесие, но я наклоняюсь вперед и хватаю ее за плечи, удерживая.

— Порядок. — Я испытываю дикое желание заключить ее в свои объятия, чтобы она положила руки мне на плечи, провела ими ниже по моей груди. — Я держу тебя.

Холли моргает, и, кажется, не может подобрать слов. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и снова закрывает его, ее глаза не отрываются от моих, и на мгновение я зависаю…

Но вот она прочищает горло, и я понимаю, что все еще держу ее. Я отстраняюсь.

— Прости.

— М-м… все в порядке.

Мы продолжаем наряжать елку под музыку Фрэнка Синатры, в воздухе повисает осторожное напряжение. Интересно, задается ли она теми же вопросами, что и я? Боится ли она высказать их вслух, опасаясь того, к чему может привести разговор?

Вот чем все для нас закончилось — множеством неловких минут молчания, все более редким физическим контактом и вопросами без ответов. Моя рука все еще ощущает прикосновения к ее коже, и я чувствую себя неловко из-за того, что так наслаждаюсь этим.

Холли тяжело вздыхает, и я смотрю на нее, замечая на ее лице страдание.

— Это отстой, — наконец замечает она.

— Почему отстой? — Я отхожу от елки и рассматриваю ее. — По-моему выглядит очень даже неплохо.

На ее губах появляется намек на улыбку.

— Я имела в виду нас. — Мое сердце замирает, прежде чем она продолжает, — Я не хочу, чтобы мы были врагами.

Я провожу рукой по волосам и качаю головой.

— Мы никогда ими не станем, мы в браке четыре года. У нас слишком большая история.

— Дольше, чем четыре года, — отвечает она тихим голосом, облизывая губы. — Мне кажется, что мы вместе целую вечность.

Она права. Мы выросли вместе в Уэстоне, наша крепкая детская дружба переросла в нечто большее… в страсть и любовь. Мы обещали друг другу, что поженимся, когда станем старше, и как в сказке, все так и случилось.

— Мы все исправим, — обещаю я, хотя у меня нет ни одной чертовой идеи о том, как это произойдет.

— Кстати об этом… — произносит она будничным тоном. Мое сердце замирает. Я знаю, к чему она ведет, и что ничем хорошим это не кончится. — Твоя работа, — продолжает она, — Что насчет твоей работы?

Да… именно к этому мы и идем. Думаю, нет смысла откладывать.

— Холли, я…

Она поднимает руки вверх.

— Просто говорю, что это одна из проблем, и ты знаешь об этом, верно?

Песня Дина Мартина «I’ve Got My Love To Keep Me Warm» звучит вокруг нас.

— Знаю, ты расстроилась, из-за моего увольнения. — Что ж, сейчас мы заходим на хорошо знакомую мне территорию. — И, может быть, мне стоило подумать об этом лучше. Может быть, мне следовало предупредить тебя об этом заранее, но… — Я провожу рукой по лицу, затем встречаю ее обвиняющий взгляд. — Это ломало меня изнутри. И ты знаешь это. Ты видела, как это место влияло на меня.

— Ты потерял нечто важное, избавляясь от ненужного. — Слова падают и ложатся между нами, как разбитое стекло. — Мы могли бы все обсудить. — Ее голос повышается, когда она продолжает. — Но в место этого — работа, Нью-Йорк — все эти годы вылетели в трубу. Ты бросил все и вернулся в Уэстон, потому что не мог понять, чего хочешь.

Холодный укол вины пронзает меня изнутри, потому что в глубине души знаю, что ее слова не лишены смысла. В глазах Холли, когда я ушел с работы, все выглядело так, будто я бросил ее и отказался от нашего брака. На самом деле я ушел с работы, чтобы спасти наш брак и себя.

— Это нечестно, — протестую я. Не могу стоять на месте, поэтому беру украшение и вешаю его на елку. — Я говорил с тобой обо всем. Ты ни разу не показала, что готова попробовать. Несколько месяцев никакой близости, ничего, кроме разногласий…

— Я не подписывалась быть твоим жизненным наставником, — огрызается она в ответ. — У меня нет всех ответов.

— Ты могла бы просто поддержать меня. — Мой пульс учащается от волнения. — Разве ты не заметила, что мне было невыносимо? Что я просто выполнял свои обязанности и ненавидел каждую минуту? Или ты замечала, но тебе было просто все равно? — Я смотрю на нее, чувствуя внезапную вспышку разочарования вперемешку с грустью. — Раньше мы хотели детей.

— Я хотела от тебя детей, но время не…

— Никогда не бывает подходящего времени для рождения детей, Холли.

— В финансовом плане…

— Мы не без гроша в кармане. — В моих словах сквозит разочарование. Я хрущу костяшками пальцев и добавляю, — Если мы будем ждать, пока не будем готовы, то будем ждать всю оставшуюся жизнь.

Она скрещивает руки на груди, пожимает плечами и отводит взгляд в сторону.

Я сокращаю расстояние между нами, большим пальцем поддеваю ее подбородок и мягко заставляю встретиться со мной взглядом.

— Что случилось с женщиной, в которую я влюбился? — Тон моего голоса звучит резче, чем я того хочу, и я сразу понимаю, что мои слова глубоко ранят. — Холли…

— Я собираюсь съездить в супермаркет. — Она отходит от меня, выражение ее лица каменное. — У нас почти закончилось молоко, а в магазинах будет много народу.