Дом на Рождество

ГЛАВА 5

Рождество — это любовь в действии. Всякий раз, когда мы любим, и всякий раз, когда мы отдаем — это Рождество. Дэйл Эванс

Холли

Самое худшее что может быть, когда вы ссоритесь с любимым человеком — это то, что вы не всегда можете отрицать его правоту. В каждой истории есть две стороны, верно? И в этом то и проблема, когда вы отчаянно рвете отношения.

«Не то, чтобы я не привыкла к ссорам», — рассуждаю я, выезжая на своей машине с подъездной дорожки, двигаясь медленно, чтобы не задеть машину Итана. — «Не прозвучало ничего, что не было бы сказано раньше».

Но от этого не легче, особенно когда какая-то часть меня знает, что он прав.

Итан хотел создать семью. Я тоже этого хотела. Черт возьми, я до сих пор хочу, вот только меня съедают сомнения. Его отец никогда не бросал его мать ради другой женщины. В отличии от меня, у Итана всегда была крыша над головой и забота двух любящих родителей. Я же, напротив, слушала, как мама плачет по ночам из-за разбитого сердца и финансовых проблем, думая, что я сплю. Если бы бабушки не было рядом, не уверена, что мама смогла бы встать на ноги после того, как отец бросил ее… нас.

Итан знал мои страхи, но в его идеалистическом мире ничто не могло нас сломить.

Какая ирония.

С другой стороны, Итан ненавидел свою работу. Я могла бы выразить большую поддержку. Возможно, должна была бы, но я не из тех, кто делает все наполовину. Есть разница между тем, чтобы продолжать томиться на работе, которую ты ненавидишь, и тем, чтобы снова оказаться безработным, уйти в никуда. И все же, увидев выражение боли на его лице, я чуть не расплакалась, и есть только один человек, с кем я могу поговорить, когда мне так плохо.

Закусочная «Кленовый лист» уже несколько десятилетий является одним из основных мест в городе. Необычная атмосфера пятидесятых привлекает горожан и случайных туристов, с красной крышей, столами и кабинками переполненными посетителями, полами в шашечку и, честное слово, настоящим музыкальным автоматом, стоящим в углу и горланящим хиты восьмидесятых и девяностых, она совсем не изменилась за все эти годы.

Как только я открываю дверь, меня встречает запах чего-то жаренного во фритюре и звуки песен Синди Лопер о сосульках, пирожных на завтрак и раннем рождественском утре. Обычно я с аппетитом накидываюсь на здешнюю еду, но тошнота, которую я испытывала раннее, возвращается с полной силой, и горячий шоколад грозит выйти наружу.

Расправив плечи, иду дальше. Проходя мимо пустующей стойки администратора, я замечаю маму за барной стойкой с посудной тряпкой в одной руке и молочным коктейлем в другой. Она в своей обычной рабочей одежде — джинсах и футболке, светлые волосы убраны назад, открывая лицо без морщин. Завтрак уже закончился, а обеденная толпа еще не прибыла, что меня вполне устраивает. Меньше всего мне хочется отрывать ее от работы.

Мамино лицо озаряется, как только она замечает меня.

— Холли!

— Привет, мам.

В свои пятьдесят два года она выглядит не старше сорока. Я перегибаюсь через стойку, чтобы обнять ее, прежде чем опуститься на стул. Лишь с опозданием замечаю рядом с собой кусок стойки, который мы с Итаном испортили, когда учились в старшей школе. Это было лето после окончания второго курса, мы оба трудились здесь неполный рабочий день. Однажды вечером, когда большинство официантов уже разошлись по домам, мы остались, выпили имбирного пива, впервые поцеловались и пообещали любить друг друга вечно. Сегодня, шестнадцать лет спустя, надпись выглядит такой же свежей, как и в тот вечер, когда Итан вырезал наши имена на дереве. «Итан + Холли», — гласит надпись, а ниже сердечко. «Навсегда».

Конечно, сейчас это уже не актуально. Печаль сжимает мою грудную клетку. Мне все еще кажется нереальным, что через несколько дней он перестанет быть моим мужем.

Я вздрагиваю, когда понимаю, что мама пытается мне что-то сказать.

— Прости, что?

Она смеется.

— Ничего. Как работа?

Как сказать ей, что после долгих лет погони за неуловимыми амбициями я устала. И в последнее время сомневаюсь, действительно ли жизнь, которую я так тщательно выстраивала — это то, чего я хочу?

— На работе все хорошо, — отвечаю с напускным энтузиазмом, который, как я надеюсь, скрывает мою внутреннюю боль. Жаль, что мама обладает способностью всегда читать между строк.

Она хмурится.

— Что-то не так?

Я качаю головой.

— Нет-нет. На работе все замечательно.

Она секунду смотрит на меня. Я ерзаю на стуле, беру меню и делаю вид, что изучаю список блюд, который знаю наизусть.

— Итак, — начинает мама, — как у вас дела дома?

Я пожимаю плечами.

— Хорошо, наверное.

— Итан…

— Почему бабушка сделала это? — спрашиваю я, откладывая меню.

— По словам ее адвоката, она внесла изменения в завещание, как только узнала, что вы с Итаном собираетесь разводиться. Ты же знаешь, она всегда верила в любовь, которая случается раз в жизни.

Бабушка с дедушкой встретились и полюбили друг друга в то время, когда межрасовые браки были только разрешены, но все еще не одобрялись обществом. Цвет их кожи — бледной у бабушки по сравнению с более темной кожей ее мужа — создавал свои трудности, но единственное что никогда не менялось — это их любовь друг к другу. Когда дедушки не стало, бабушка устроила вечеринку в честь его прожитой жизни и их любви. Они всегда говорили мне, что нельзя отказываться от человека только потому, что ситуация не подходящая.

Предполагалось, что у нас с Итаном именно такая любовь — любовь, которая выдержит все испытания и невзгоды, выпадающие на нашу долю. Оказывается, не каждый брак длится всю жизнь, и это нормально.

Жгучая боль и пустота пронизывают меня насквозь.

— Наше время вышло.

— Ты все еще любишь его.

Все еще люблю Итана Миллера. Могу ли я действительно сказать так после того, как мы решили расстаться?

— Может быть на этой неделе у вас двоих появится шанс все обсудить. — Мама протягивает руку и легонько сжимает мою ладонь. — Отношения не бывают прямыми, как линия на кардиомониторе после смерти. В жизни бывают и взлеты, и падения.

Я провожу рукой по лицу. Чувствую, как моя голова забита множеством мыслей.

— По правде говоря, большую часть времени в браке ты проводишь в эмоциональном компромиссе, — продолжает моя мама, — ты не можешь все время чувствовать только бабочек в животе, или только размышлять о том, какой яд в его макаронах вызовет самую мучительную смерть. — Улыбка появляется на ее губах. — Научись улавливать приливы и отливы. Хитрость в том, чтобы осознать — ни в одном из этих состояний ты не останешься навсегда.

— Как много браков на самом деле заканчиваются фразой «долго и счастливо»? Ваш с папой брак не вошел в их число.

Мама выпрямляется во весь рост. Временами я задаюсь вопросом, оправится ли она когда-нибудь после того, как папа бросил нас ради своей секретарши. Она так и не вышла замуж повторно. Я не помню, чтобы она когда-либо с кем-то встречалась.

Смогу ли я когда-нибудь забыть Итана?

Смогу ли я когда-нибудь полюбить кого-то другого так, как люблю его?

Мое сердце кричит решительное нет.

— У Итана нет других интрижек, дорогая, — напоминает мне мама. — Он все еще любит тебя.

— Любви иногда бывает недостаточно.

— Сейчас Рождество, милая. Это твоя возможность сделать паузу и задуматься о важном вокруг тебя.

Я хочу сказать ей, что между нами с Итаном все кончено, но нет необходимости повторять очевидное. И все же, какая-то часть меня отрицает это. Это не может быть нашим с Итаном концом. Интересно, сможем ли мы отыскать частичку той любви, которую когда-то делили? Зернышко, из которого могли бы вырасти новые отношения — что-то, что исцелит нас обоих.

— Неужто это Холли Миллер? — раздается мужской голос. Я поворачиваюсь и вижу Калеба Скотта, сидящего за столиком позади меня. Он один, перед ним лежит журнал, и он широко улыбается мне, когда я машу ему рукой. Калеб отодвигает свой стул. Через несколько секунд я оказываюсь в его объятиях. — Слышал, ты вернулась в город на праздники.

Я не могу не обнять его в ответ. Как бы неловко ни было сталкиваться с друзьями Итана, позитивный настрой Калеба слишком заразителен.

— Давно не виделись. Как идут дела в «Концепт Дизайн»? Слышала, что ее признали лучшей архитектурной фирмой на Восточном побережье.

Калеб смеется, отмахиваясь от меня.

— Вряд ли, но справляемся. Мы не соревнуемся со всем миром, и это, безусловно, очень помогает. — Он поправляет очки на носу, как будто ему нужно скорректировать зрение, изучая мое лицо. — Как долго ты будешь в Вермонте?

— Только до Нового Года, — отвечаю я, закусывая губу. Мой предстоящий развод не секрет, особенно для лучшего друга Итана.

— Потом обратно в Нью-Йорк?

Свободна и готова к общению. Ха! Эта мысль почти заставляет меня засмеяться. Огромная дыра, которая нашла постоянный приют в моем сердце, напоминает мне, что жизнь уже никогда не будет прежней, а свиданий на горизонте не предвидится. Реальность такова, что я не хочу видеть в своей жизни другого мужчину.

Похоже, почувствовав мой дискомфорт, Калеб сочувственно кивает мне.

— Я все понимаю. Передавай от меня привет Итану.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Конечно.

Он тянется за чашкой кофе и возвращается за свой столик, а я снова поворачиваюсь к маме. К ее чести, она не стала продолжать тему.

— Могу я предложить тебе что-нибудь, дорогая? Тыквенный пирог просто потрясающий, по крайней мере, мне так сказали. Хочешь? За мой счет, — спрашивает она.

— Не нужно, спасибо. — Тыквенный пирог — мой любимый и действительно лучший из всех, что я пробовала. — Я уже получила свою норму сахара на сегодня, выпив горячего шоколада.

— Отличный выбор, — отвечает она, одобрительно кивая.

— Так, когда вы закрываетесь на праздники? — спрашиваю я, облокотившись на стойку, отбросив все меланхоличные мысли в сторону, хотя бы на время.

— Двадцать третьего. — Мама берет запеканку у одного из поваров и ставит ее на стойку. — Рик и Кэрол закрываются до второго января.

— Отлично. — Рада слышать, что у нее будет такой долгий перерыв. Родители Итана всегда были добры к ней. Они заботятся о тех, кто им близок, особенно о тех, кто работает здесь так долго, как моя мама. — Есть планы?

— Кроме как провести время с моей прекрасной дочерью? — спрашивает она, усмехаясь. — Нет. В этом и заключается вся прелесть праздников. Тебе не нужно делать ничего из того, что ты не хочешь делать.

— В этом также заключается и вся прелесть выхода на пенсию, — замечаю я. — У тебя достаточно сбережений. Я до сих пор не понимаю, почему ты просто все не бросишь.

— Да ладно, Холли. Ты можешь представить меня на пенсии? — Мама преувеличенно закатывает глаза. — Я бы сошла с ума через месяц. Попомни мои слова. Кроме того, — добавляет она, одаривая меня кривой улыбкой, — мне здесь нравится. На самом деле, я люблю это место.

— Что ж, это радует, — раздается голос Кэрол, матери Итана, и я инстинктивно выпрямляюсь, когда она приближается. — Твоя мама — лучшая официантка и менеджер, который у нас когда-либо был. Она — единственное, что удерживает и не дает развалиться этому старому месту.

— Ой, да ладно. — Мама смеется, бросает тряпку обратно на стойку и обходит ее, но я вижу, что ей понравилось, то, что она услышала. — Как там тот лесоруб за двадцать?

— Только что вышел, — отвечает Кэрол. — Но я могу убрать столик, пока вы двое разговариваете.

— Не нужно, — говорит мама, уже опережая ее на два шага. — Мне нужно размять ноги. Я сейчас вернусь, милая, — добавляет она, сжимая мое плечо, и уходит на кухню.

Мне остается только повернуться к Кэрол, которая опирается локтем о стойку. Ее огненно-рыжие волосы тронуты сединой на висках. Когда она улыбается, я мельком представляю, какой красоткой она была в молодости.

— Рада видеть тебя, Холли, — говорит она, и искренность в ее голосе немного успокаивает мои нервы. — Рик! Холли здесь!

Из кухни доносится шум, прежде чем появляется отец Итана, вытирает руки о фартук и заключает меня в объятия.

— А вот и она, — говорит он, широко улыбаясь мне, после того как отпускает и отходит назад. — Я уже начал думать, что ты не заглянешь к нам.

— Я… немного волновалась, — признаюсь я, переводя взгляд с одного на другого. — Я имею в виду… из-за всего… этого.

— Все в порядке, Холли. — Кэрол нежно касается моей руки. — Мы понимаем. Здесь тебе всегда будут рады.

— Ты всегда будешь частью нашей семьи, — добавляет Рик, кивая в знак согласия.

Я выдыхаю, чувствуя, как узел в моем животе ослабевает.

— Спасибо. Я… ценю это. Больше, чем могу выразить словами. — Надеясь направить разговор в более легкое русло, я спрашиваю, — А как ваши дела? Как продвигается бизнес?

— Дела идут хорошо, — отвечает Рик. — Можно было бы подумать, что с открытием нового кафе «У Денни» на 100-м маршруте наши дела пойдут хуже, но в последнее время, кажется, клиентов у нас только прибавилось.

— Это же замечательно, — говорю я, и вполне серьезно. — «Кленовый Лист» переплюнул «У Денни».

— А мы и не сомневались! — восклицает Кэрол. Она обменивается взглядом с мужем и продолжает, — Хотя мы подумываем о том, чтобы выйти из игры. Я имею в виду нас с Риком.

Мои брови взлетают вверх.

— Вы продаете закусочную?

Мама любит это место, и, если Миллеры продадут его, что будет с ней?

— К нам вернулась прежняя тяга к путешествиям, — признается Рик. — Хотим снова посмотреть мир. Австралия, Белиз, Вьетнам…

— Но мы не собираемся продавать кафе кому попало, — добавляет Кэрол, явно чувствую мою панику. — Нужно будет все тщательно спланировать. Найти подходящего человека. — Она кивает в сторону моей матери, которая болтает с женщиной в одной из кабинок. — К счастью, у нас уже есть один кандидат.

— Да, она сказала, что не готова уходить на пенсию, — признаюсь, понимая, что мне нравится эта идея.

— Но, еще ничего не решено, — добавляет Рик. — Сейчас это только зародившаяся идея. Но об этом стоит подумать. — Он отходит. — Пойду-ка проверю, как там чак-чак в духовке. Думаю, его нужно перевернуть. Рад был тебя видеть, Холли.

— Я тоже была рада увидится, — отвечаю я.

Кэрол следует за ним, но затем останавливается и поворачивается ко мне с огоньком во взгляде.

— Не знаю, есть ли у вас, дети, планы, но у нас намечается ежегодная вечеринка в уродливых свитерах. Мы приглашаем вас, если вы захотите. Каждого из вас. А лучше приходите вместе.

Ежегодная вечеринка в уродливых свитерах у Миллеров стала неотъемлемой частью моей жизни, и всегда рядом был Итан. Присутствие на вечеринке в этом году — с ним или без него — будет ощущаться по-другому, как ни крути. Я собираюсь отказаться от предложения чисто инстинктивно, но замечаю, с какой надеждой Кэрол смотрит на меня, это оказывается слишком, и вместо этого я киваю.

— Конечно, — говорю я. — Звучит заманчиво.

Кэрол удаляется на кухню с видом кошки, объевшейся сметаны.

— Ее намеки так же незаметны, как автомобильная авария, — замечает мама, возвращаясь к стойке.

— И не говори, — соглашаюсь я с ней. — Ты знала, что они планируют продать закусочную?

— Они упоминали об этом, да.

— Похоже они думают, что ты подходящая кандидатура, чтобы занять это место. — На самом деле я с ними согласна.

Мама на мгновение поджимает губы.

— Это было бы просто воплощением мечты, — признается она наконец. — Но есть чертовски большая разница между тем, чтобы работать в ресторане и владеть им. — Она безразлично пожимает плечами. — Раньше ты сама мечтала стать владельцем этого заведения.

Когда я была ребенком, мы с мамой мечтали о таком месте, как «Кленовый лист». Это дало бы нам возможность пустить корни и позволило бы воплощать свои мечты. Время от времени я все еще думаю об этом, но финансовый риск, связанный с владением малым бизнесом, слишком велик.

— Это было тогда. Владеть малым бизнесом слишком рискованно.

— Жизнь полна риска, дорогая. Если не рисковать время от времени, то какой, к черту, смысл жить?

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут звенит колокольчик над дверью и в закусочную входит Итан, одетый в потертые джинсы, черный пуховик и черную вязаную шапочку. Мое сердце заколотилось в груди, словно тигр, бушующий в клетке, отнявшей его свободу, когда его горящие голубые глаза встречаются с моими. В мгновение ока я вскакиваю со своего места, не готовая к тому, что меня ждет.

— Слушай, мне надо бежать, — говорю я маме. — Мне нужно купить продуктов.

— Ладно, милая, увидимся на вечеринке. — Мама быстро обнимает меня, хотя я слишком хорошо ее знаю, чтобы не понять, что она уловила мое беспокойство.