Глава II. Гонения на христианство и мученичество христиан

«Semen est sanguis Christianorum»[20].

Тертуллиан

§12. Литература

Источники

Евсевий: H. Е., особенно Lib. viii, и ix.

Лактанций: De Mortibus persecutorum.

Апологии Иустина Мученика, Минуция Феликса, Тертуллиана и Оригена, а также послания Киприана.

Theod. Ruinart: Acta primorum martyrum sincera et selecta. Par. 1689; 2nd ed. Amstel. 1713 (освещены первые четыре века).

Несколько биографий из Acta Sanctorum. Antw. 1643 sqq.

Les Acts des martyrs depuis l'origine de Véglise Chrétienne jusqu'à nos temps. Traduits et publiés par les R. R. P. P. bénédictins de la congreg. de France. Par. 1857 sqq.

Martyrol. Hieronymianum (ed. Florentini, Luc. 1668, и в Migne, Patrol, hat. Opp. Hieron. xi. 434 sqq.); Martyrol. Romanum (ed. Baron. 1586), Menolog. Graec. (ed. Urbini 1727); De Rossi, Roller и другие работы о римских катакомбах.

Труды

John Foxe (или Fox, умер в 1587): Acts and Monuments of the Church (обычно называемая « Книга мучеников», Book of Martyrs), первые издания — Strasburg 1554, Basle 1559; первое полное издание fol. London 1563; 9th ed. fol. 1684, 3 vols, fol.; лучшее издание G. Townsend, Lond. 1843, 8 vols. 80.; есть также много сокращенных изданий. Фокс представляет полную историю христианского мученичества, включая мучеников–протестантов средних веков и XVI века с полемическим указанием на Римскую церковь как на наследницу языческого Рима в деле кровавых гонений. О «десяти римских гонениях» рассказывается в первом томе.

Kortholdt: De persecutionibus eccl. primaevae. Kiel 1629.

Gibbon: chap. xvi.

Munter: Die Christen im heidnischen Hause vor Constantin. Copenh. 1828.

Schumann von Mansegg (католик): Die Verfolgungen der ersten christlichen Kirche, Vienna 1821.

W. Ad. Schmidt: Geschichte der Denk u. Glaubensfreiheit im ersten Jahrhundert der Kaiserherrschaft und des Christenthums. Berl. 1847.

Kritzler: Die Heidezeiten des Christenthums. Vol. i. Der Kampf mit dem Heidenthum. Leipz. 1856.

Fr. W. Gass: Das christl. Märtyrerthum in den ersten Jahrhunderten. 1859–60 (Niedner's «Zeitschrift für hist. Theol.» 1859, pp. 323–392; 1860, pp. 315–381).

F. Overbeck: Gesetze der röm. Kaiser gegen die Christen, в его Studien zur Gesch. der alten Kirche, I. Chemn. 1875.

В. Aubé: Histoire des persécutions de l'église jusqu'à la fin des Antonins. 2nd ed. Paris 1875 (награда Académie française). Его же: Histoire des persécutions de l'église, La polémique payenne a la fin du II siècle, 1878. Les Chréstiens dans l'empire remain, de la fin des Antonins au milieu du IIIe siècle (180–249), 1881. L'église et l'état dans la seconde moitié du IIIe siècle, 1886.

K. Wieseler: Die Christenverfolgungen der Cäsaren, hist, und chronol. untersucht. Gütersloh 1878.

Gerh. Uhlhorn: Der Kampf des Christenthums mit dem Heidenthum. 3rd ed. Stuttgart 1879. Transi. Smyth & Bopes 1879.

Theod. Keim: Rom und das Christenthum. Berlin 1881.

E. Renan: Marc–Aurele. Paris 1882, pp. 53–69.


§13. Общий обзор

Гонения на христиан в первые три века похожи на длинную трагедию: сначала предвещающие знамения, потом ряд кровавых нападок язычества на религию креста; темные сцены ненависти и жестокости врагов перемежаются яркими демонстрациями добродетели страдальцев; время от времени краткие передышки; наконец ужасная и отчаянная борьба старой языческой империи не на жизнь, а на смерть, заканчивающаяся полной победой христианской веры. Так это кровавое крещение церкви привело к рождению христианского мира. Оно было повторением и продолжением распятия, за которым последовало воскресение.

Господь наш предсказывал этот конфликт и готовил Своих учеников к нему. «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков… будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас, и поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками… Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их; и будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется»[21]. Эти и подобные им слова, равно как воспоминания о распятии и воскресении, укрепляли и ободряли многих исповедников и мучеников в темницах и на кострах.

Гонения сначала исходили от иудеев, потом от язычников и продолжались с некоторыми перерывами почти триста лет. История не помнит более свирепого, долгого и ожесточенного конфликта, чем эта война на уничтожение, которую языческий Рим вел против беззащитного христианства. Это была совершенно неравная борьба, борьба меча с крестом; плотская сила на одной стороне, моральная сила — на другой. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Одна из борющихся сторон должна была пасть. Компромисс был невозможен. Падение язычества и триумфальное возвышение христианства определили ход мировой истории. За сценой были силы незримого мира, Бог и князь тьмы. Иустин, Тертуллиан и другие верующие считали виновниками гонений сатану и бесов, хотя обращали внимание и на человеческий, моральный их аспект; также они рассматривали гонения как наказание за прошлые грехи и как школу христианской добродетели. Некоторые отрицали факт, что мученичество есть зло, ведь оно только скорее приближало христиан к Богу и прославляло небеса. Как война выявляет героические качества в людях, так и гонения помогали христианам вырабатывать в себе терпение, смирение, устояние и доказывать силу веры, побеждающей мир.


Размах гонений

С V века принято считать, что великих гонений было десять: при Нероне, Домициане, Траяне, Марке Аврелии, Септимии Севере, Максимине Фракийце, Деции, Валериане, Аврелиане и Диоклетиане[22]. Считалось, что символом этих десяти гонений могут служить десять казней египетских (которые, однако, постигли врагов Израиля, так что могут рассматриваться здесь скорее по противопоставлению, нежели как параллель) и десять рогов римского зверя, воюющего с Агнцем и отождествлявшегося со многими императорами[23]. Но это число слишком велико, если говорить о всеобщих гонениях, и слишком мало, если говорить о провинциальных и местных случаях. Только два гонения — Деция и Диоклетиана — распространялись на всю империю; но христианство в период от Траяна до Константина всегда было запрещенной религией, поэтому христиане вызывали раздражение и подвергались насилию повсюду[24]. Некоторые из императоров–гонителей — Нерон, Домициан, Галерий — были тиранами–чудовищами, другие же — Траян, Марк Аврелий, Деций, Диоклетиан — одними из лучших и наиболее энергичных императоров, и действовали они не столько из ненависти к христианству, сколько из желания поддержать законы и власть правительства. С другой стороны, некоторые из наиболее неспособных императоров — Коммод, Каракалла и Элагабал — относились к христианам достаточно благосклонно из чистой прихоти. Никто из них не понимал истинного характера новой религии.


Следствия

Долгая и кровавая война языческого Рима против церкви, построенной на скале, закончилась полным поражением Рима. Она началась в Риме при Нероне и закончилась недалеко от Рима, у Мульвийского моста, при Константине. Она пробудила в христианах добродетельный героизм и привела к укреплению и триумфу новой религии. Философия гонений лучше всего выражена в емких словах Тертуллиана, который жил в тот период, но не стал свидетелем его завершения: «Кровь христиан — это семя церкви».


Религиозная свобода

Кровь гонений стала также семенем гражданской и религиозной свободы. Все секты, школы и партии, религиозные или политические, когда подвергаются гонениям, жалуются на несправедливость и молят о терпимости; но немногие делают это тогда, когда обладают властью. Причина такой непоследовательности — в эгоизме человеческой натуры, в чрезмерном рвении борьбы за то, что она считает подлинным и правильным. Свобода же растет очень медленно, но неуклонно.

Древний мир Греции и Рима основывался преимущественно на государственном абсолютизме, безжалостно попиравшем личные права человека. Христианство же признавало эти права и возвещало их.

Апологеты христианства первыми провозгласили, хотя и не в совершенстве, принцип свободы веры и священные права совести. Тертуллиан, пророчески предвосхищая современное протестантское учение, смело говорит язычникам, что каждый человек обладает естественным и неотъемлемым правом поклоняться Богу в соответствии со своим убеждением, что любое принуждение в вопросах совести противно самой природе религии и что никакая форма поклонения не обладает никакой ценностью, если не является свободным и добровольным излиянием сердца[25].

Подобные взгляды в пользу религиозной свободы высказывались Иустином Мучеником[26], а в конце рассматриваемого периода — Лактанцием, который говорит: «Веру нельзя навязать силой; на волю можно повлиять разве что словами, а не ударами. Пытки и благочестие не идут рука об руку; истина не может дружить с насилием, а справедливость — с жестокостью. Нет вопроса более свободного, чем вера»[27].

Церковь, одержав триумфальную победу над язычеством, забыла об этом уроке и в течение многих веков относилась ко всем христианским еретикам, а вместе с ними и к иудеям и язычникам, так, как в древности римляне относились к христианам, без различия между верованиями и сектами. Все государственные церкви от императоров–христиан Константинополя до русских царей и правителей Южно–Африканской республики в большей или меньшей мере преследовали несогласных, непосредственно нарушая принципы и методы Христа и апостолов, впадая в плотское заблуждение относительно духовной природы царства небесного.


§14. Гонения со стороны иудеев

Источники

I. Дион Кассий: Hist. Rom. LXVIII. 32; LXIX. 12–14; Иустин Мученик: Apol. I. 31,47; Евсевий: H. Eccl. IV. 2. и 6. Раввинистические предания в Derenbourg: Histoire de la Palestine depuis Cyrus jusqu'à Adrien (Paris 1867), pp. 402–438.

II. Fr. Munter: Der Jüdische Krieg unter Trajan и. Hadrian. Altona и Leipz. 1821.

Deyling: Aeliae Capitol, origines et historiae. Lips. 1743.

Ewald: Gesch. des Volkes Israel, VII. 373–432.

Milman: History of the Jews, Books 18 and 20.

GRÄTZ: Gesch. der Juden. Vol. IV. (Leipz. 1866).

Schürer: Neutestam. Zeitgeschichte (1874), pp. 350–367.


Упорное неверие и лютая ненависть иудеев к Евангелию проявились в распятии Христа, в побиении камнями Стефана, в казни старейшины Иакова, в неоднократном заключении Петра и Иоанна, в дикой ярости по отношению к Павлу и в убийстве Иакова Праведного. Неудивительно, что ужасный Божий суд в конце концов постиг неблагодарный народ; священный город и храм были разрушены, и христиане нашли убежище в Пелле.

Но столь трагическая участь сокрушила только национальную гордость иудеев, а их ненависть к христианству осталась прежней. Они стали причиной смерти Симеона, епископа Иерусалимского (107); они особо активно участвовали в сожжении Поликарпа из Смирны; они разжигали ярость язычников, хуля секту Назарянина.


Восстание Бар–Кохбы. Новое разрушение Иерусалима

Жестокое угнетение при Траяне и Адриане, запрет на обрезание, осквернение Иерусалима языческим идолопоклонством побудили иудеев организовать новое мощное восстание (132 — 135 г. по P. X.). Псевдомессия Бар–Кохба (сын звезд, Чис. 24:17), впоследствии называемый Бар–Косиба (сын неправды), встал во главе бунтовщиков и приказал самым жестоким образом убить всех христиан, которые не присоединятся к нему. Но полководец Адриана нанес лжепророку поражение в 135 г.; больше полумиллиона иудеев было убито в ходе отчаянного сопротивления, громадное количество народа было продано в рабство, 985 населенных пунктов и 50 крепостей сравняли с землей, почти вся Палестина была опустошена, Иерусалим снова был разрушен, и на его руинах была воздвигнута римская колония, Элия Капитолина, с образом Юпитера и храмом Венеры. На монетах Элии Капитолины изображены Юпитер Капитолийский, Вакх, Серапис, Астарта.

Таким образом, родная почва почтенной ветхозаветной религии была вспахана, и на ней насадили идолопоклонство. Иудеям под страхом смерти было запрещено посещать святое место, их бывшую столицу[28]. Только в годовщину разрушения храма им было позволено смотреть на него и оплакивать его на расстоянии. Запрет этот оставался в силе и при христианских императорах, что не делает им чести. Юлиан Отступник из ненависти к христианам позволил восстановить храм и поощрял это восстановление, но бесполезно. Иероним, который провел последние годы жизни в монашеском уединении в Вифлееме (умер в 419), патетически сообщает нам, что в его время старые иудеи, «in corporibus et in habitu suo iram Domini demonstrantes», вынуждены были платить римским стражникам за право плакать и рыдать над руинами с горы Елеонской при виде креста, «ut qui quondam emerant sanguinem Chnsti, emant lacrymas suas, et ne fletus quidem eis gratuitus sit»[29]. Той же печальной привилегией иудеи пользуются сейчас при турецком правительстве, но не только раз в год, а каждую пятницу у самых стен Храма, теперь замененного мечетью Омара[30].


Талмуд

В результате свершившихся перемен иудеи потеряли возможность преследовать христиан самостоятельно. Однако они продолжали распространять ужасную клевету на Иисуса и Его последователей. Их ученые школы в Тивериаде и Вавилоне продолжали относиться к христианам крайне враждебно. Талмуд, то есть Учение, первая часть которого (Мишна, то есть Повторение) была составлена около конца II века, а вторая (Гемара, то есть Завершение) — в IV веке, представляет собой прекрасный образец иудаизма того времени, закосневшего, традиционного, застойного и антихристианского. Впоследствии Иерусалимский Талмуд был вытеснен Вавилонским Талмудом (430 — 521), который в четыре раза больше по объему и представляет собой еще более отчетливое выражение раввинистических идей. Ужасное проклятие в адрес отступников (precatio haereticorum), призванное отвращать иудеев от обращения в христианскую веру, восходит ко II веку; Талмуд утверждает, что оно было составлено в Ямне, где в то время располагался синедрион, рабби Гамалиилом–младшим.

Талмуд составлялся на протяжении нескольких столетий. Это хаотическое скопление иудейской учености, мудрости и безумия, груда мусора, в которой спрятаны перлы истинных изречений и поэтических притчей. Дилич называет его «обширным клубом дебатов, где в единый шум сливаются мириады голосов, звучавшие на протяжении как минимум пяти столетий, и уникальным сводом законов, в сравнении с которым законы всех других народов кажутся лилипутами». Это неправильно истолкованный Ветхий Завет, обращенный против Нового если не по форме, то по факту. Это раввинистическая Библия без вдохновения свыше, без Мессии, без надежды. Он отражает упорство иудейского народа и, подобно ему, против воли своей продолжает свидетельствовать об истинности христианства. Когда одного выдающегося историка спросили, какой лучший аргумент в пользу христианства можно привести, он тут же ответил: «Иудеи»[31].

К сожалению, этот народ, выдающийся даже в период своего трагического заката, во многих отношениях был жестоко угнетаем и гоним христианами после эпохи Константина, вследствие чего его фанатизм и ненависть только усилились. Были приняты враждебные иудеям законы: сначала запретили обрезание у рабов–христиан и смешанные браки между иудеями и христианами, а уже затем, в V веке, иудеев лишили всех гражданских и политических прав в христианских государствах. Даже в наш просвещенный век встречаются унизительные Judenhetze[32] в Германии и еще больше — в России (1881). Но несмотря на все перипетии судьбы Бог сохранил этот древний народ как памятник Своей справедливости и Своему милосердию, и, без сомнения, Он предназначил этому народу выдающуюся роль в последние времена в Своем царстве после второго пришествия Христа.


§15. Причины гонений со стороны Рима

Политика римского правительства, фанатизм суеверного народа и интересы языческих жрецов привели к гонениям против религии, угрожавшей сокрушить шатающееся здание идолопоклонства; чтобы стереть христианство с лица земли, в полной мере использовались законы, насилие, коварные приемы и уловки.

Сначала мы рассмотрим отношение римского государства к христианской религии.


Веротерпимость Рима

Политика имперского Рима отличалась умеренной веротерпимостью. Она была репрессивной, но не превентивной. Свобода мысли не подавлялась цензурой, не было контроля над обучением, которое было делом учителя и ученика. Армии располагались у границ для защиты империи, но не использовались внутри нее как орудия угнетения; для того чтобы не дать народу увлечься общественными движениями и политическими возмущениями, использовались публичные развлечения. Древние религии покоренных народов были допустимы, если не угрожали интересам государства. Иудеи пользовались особой защитой со времен Юлия Цезаря.

Пока римляне относились к христианству как к иудейской секте, христиане разделяли с иудеями ненависть и презрение, но эта древняя национальная религия пользовалась юридической защитой. Провидению было угодно, чтобы христианство уже укоренилось в ведущих городах империи, когда был понят его истинный характер. Под защитой римского гражданства Павел донес христианство до пределов империи, и римский проконсул в Коринфе отказался вмешиваться в деятельность апостола на том основании, что это была внутренняя иудейская проблема, не входящая в юрисдикцию трибунала. Языческие государственные деятели и писатели вплоть до эпохи Траяна, в том числе историк Тацит и Плиний Младший, считали христианскую религию вульгарным суеверием, вряд ли достойным их упоминания.

Но христианство было очень важным явлением, и оно слишком быстро развивалось, чтобы его можно было долго игнорировать или презирать. Вскоре стало ясно, что это новая религия, по сути претендующая на универсальную ценность и всеобщее принятие, поэтому она была объявлена незаконной и изменнической, religio illicit а; христиан постоянно упрекали: «Вы не имеете права на существование »[33].


Нетерпимость Рима

Нам не следует удивляться этой позиции. Терпимость, о которой заявляло и которой реально отличалось Римское государство, была тесно переплетена с языческим идолопоклонством; религия была орудием римской политики. В древней истории нет примера государства, в котором не существовало бы какой–то основной религии и формы поклонения. Рим не был исключением из общего правила. Как пишет Моммсен, «римско–эллинистическая государственная религия и стоическая государственная философия, неразрывно с нею связанная, были не просто удобным, но необходимым орудием для любой формы правления — олигархии, демократии или монархии, поскольку создать государство вообще без религиозного элемента было так же невозможно, как найти новую государственную религию, которая была бы подходящей заменой для старой»[34].

Считалось, что основания власти в Риме заложены благочестивыми Ромулом и Нумой. Блестящие успехи римского оружия приписывались благосклонному отношению божеств республики. Жрецы и девы–весталки существовали на средства из государственной казны. Император был по должности pontifex maximus[35] и даже объектом поклонения, как божество. Боги были национальными; орел Юпитера Капитолийского, как добрый дух, реял над покорявшими мир легионами. Цицерон утверждает в качестве законодательного принципа, что никому не должно быть позволено поклоняться иноземным богам, если они не будут признаны общественным законодательством[36]. Меценат советовал Августу: «Почитай богов по обычаю предков и вынуждай[37] других поклоняться им. Ненавидь и наказывай тех, кто вводит поклонение чуждым богам».

Действительно, частные лица в Греции и Риме пользовались почти не имевшей себе равных свободой выражения скептических и даже нечестивых мыслей в беседе, в книгах и на сцене. Достаточно упомянуть лишь труды Аристофана, Лукиана, Лукреция, Плавта, Теренция. Но существовало резкое разграничение, какое часто будет встречаться потом и у христианских правительств, между свободой индивидуальной мысли и совести, которые являлись неотчуждаемым правом и не подчинялись законам, и свободой публичного поклонения, хотя последнее является лишь естественным следствием первого. Кроме того, когда религия становится делом государственного законодательства и принуждения, то образованные слои населения почти неизбежно пропитываются лицемерием и неискренностью, хотя внешне их поведение часто соответствует, из соображений политики, интересов или по привычке, нормам и юридическим требованиям принятого верования.

Сенат и император посредством специальных эдиктов обычно позволяли покоренным народам практиковать свое поклонение даже в Риме, но не потому, что считали свободу совести священной, а из чисто политических соображений, с ясно выраженным запретом обращать в свою религию приверженцев государственной религии; поэтому время от времени выпускались суровые законы, запрещающие обращение в иудаизм.


Что мешало терпимому отношению к христианству

Что касается христианства, которое не было национальной религией, но претендовало на роль единственной и универсальной истинной веры, которое обращало к себе представителей всех народов и сект, привлекало греков и римлян в еще больших количествах, чем иудеев, отказывалось идти на компромисс с какой–либо формой идолопоклонства и угрожало самому существованию римской государственной религии, то здесь не могло и речи идти даже об ограниченной веротерпимости. Тот же самый всепоглощающий политический интерес Рима требовал здесь иного образа действий, и вряд ли прав Тертуллиан, обвиняющий римлян в непоследовательности за то, что они терпят поклонение всех ложных богов, которых им нет смысла бояться, и запрещают поклонение единственному истинному Богу, Который есть Господь всего[38]. Рожденный во время правления Августа и распятый при Тиберии по приговору римского магистрата, Христос, как основатель универсальной духовной империи, стал лидером в самую важную эпоху римской власти; это был соперник, которого нельзя было терпеть. И правление Константина позже показало, что через терпимое отношение к христианству был нанесен смертельный удар по римской государственной религии.

Кроме того, сознательный отказ христиан воздавать божественные почести императору и его статусу и принимать участие в каких–либо идолопоклоннических церемониях во время публичных празднеств, их нежелание нести военную службу на благо империи, их пренебрежение к политике, ко всем гражданским и мирским проблемам, противопоставляемым духовным и вечным интересам человека, их тесный братский союз и частые собрания навлекли на них не только подозрения и враждебное отношение кесарей и римского народа, но и обвинения в непростительном преступлении — заговоре против государства[39].

Простой народ с его политеистическими представлениями также заклеймил верующих в единого Бога как атеистов и врагов богопочитания. Люди охотно верили клеветническим слухам о разного рода непотребствах, вплоть до инцеста и людоедства, которыми христиане якобы занимались на своих религиозных собраниях и пирах любви; частые общественные бедствия, случавшиеся в тот период, рассматривались как справедливая кара гневных богов за пренебрежение поклонением им. В Северной Африке возникла поговорка: «Если Бог не посылает дождя, отвечать должны христиане». Когда случалось наводнение, или засуха, или голод, или чума, фанатически настроенное население кричало: «Долой атеистов! Бросайте христиан львам!»

Наконец, иногда гонения начинались по инициативе жрецов, шарлатанов, ремесленников, торговцев и других людей, зарабатывавших на жизнь за счет поклонения идолам. Они, подобно Димитрию из Ефеса и хозяевам прорицательницы из Филипп, разжигали фанатизм и негодование толпы, побуждая ее выступить против новой религии, которая мешала получать прибыль[40].


§16. Положение церкви до правления Траяна

Имперские гонения до Траяна относятся к апостольской эпохе, и мы уже описывали их в первом томе. Мы упоминаем их здесь только ради установления связи. Христос был рожден во время правления первого и распят во время правления второго римского императора. Сообщают, что Тиберий (14 — 37 г. по P. X.) был испуган рассказом Пилата о распятии и воскресении и предложил сенату (правда, безуспешно) причислить Христа к пантеону римских божеств; но эти сведения мы знаем только от Тертуллиана, без особых надежд на достоверность. Эдикт Клавдия (42 — 54), вышедший в 53 г., согласно которому иудеи изгонялись из Рима, коснулся и христиан, но как иудеев, с которыми их тогда путали. Яростные гонения Нерона (54 — 68) были задуманы как наказание не для христиан, а для предполагаемых поджигателей (64). Однако в них раскрылось, каковы были настроения общества, и они оказались объявлением войны против новой религии. Среди христиан стало привычным говорить, что Нерон вновь явится как антихрист.

Во время быстро сменявших друг друга правлений Гальбы, Отона, Вителлия, Веспасиана и Тита церковь, насколько нам известно, не страдала от серьезных гонений.

Но Домициан (81 — 96), страдавший излишней подозрительностью тиран–богохульник, называвший себя «Господом и Богом» и хотевший, чтобы и остальные его так называли, относился к христианской вере как к государственному преступлению и приговорил к смерти многих христиан, даже собственного двоюродного брата, консула Флавия Климента, по обвинению в атеизме; он также конфисковывал их имущество и отправлял в изгнание, как Домитиллу, жену вышеупомянутого Климента. Из ревности он уничтожил оставшихся в живых потомков Давида; он велел также доставить из Палестины в Рим двух родственников Иисуса, внуков Иуды, «брата Господа», однако, увидев их бедность и крестьянскую простоту, услышав их объяснение, что царство Христа — не на земле, а на небесах, что оно будет учреждено Господом в последние времена, когда Он придет судить живых и мертвых, император отпустил их. Предание (Ириней, Евсевий, Иероним) гласит, что в правление Домициана Иоанн был сослан на Патмос (на самом деле это случилось в правление Нерона), что в этот же период он чудесным образом спасся от смерти в Риме (свидетельствует Тертуллиан) и что мученической смертью погибли Андрей, Марк, Онисим и Дионисий Ареопагит. В «Мученичестве Игнатия» упоминаются «многие гонения при Домициане».

Гуманный и любящий справедливость преемник Домициана, Нерва (96 — 98), вернул ссыльных и не желал относиться к исповеданию христианства как к политическому преступлению, хотя и не признал новую религию как religio licita.


§17. Траян. 98 — 117 г. по P. X.

Запрещение христианства.

Мученичество Симеона Иерусалимского и Игнатия Антиохийского


Источники

Плиний Младший: Epist. χ. 96 и 97 (al. 97 sq.). Тертуллиан: Apol., с. 2; Евсевий: Н.Е. III. 11, 32, 33, 36. Chron. pasch., p. 470 (ed. Bonn.).

Acta Martyrii Ignatii, в издании: Ruinart, p. 8 sqq.; недавние издания: Theod. Zahn, Patrum Apost. Opera (Lips. 1876), vol. II, pp. 301 sqq.; Funk, Opera Patr.Apost., vol. I. 254–265; II. 218–275; и Lightfoot: S. Ignatius, S. Polyc, II. 1, 473–570.

Труды

О правлении Траяна вообще: Tillemont, Histoire des Empereurs; Merivale, History of the Romans under the Empire.

Об Игнатии: Theod. Zahn: Ignatius von Antiochien. Gotha 1873 (631 pages). Lightfoot: S. Ignatius и S. Polyc, London 1885, 2 vols.

О хронологии: Adolph Harnack: Die Zeit des Ignatius. Leipzig 1878 (90 pages); см. также Keim, l. с. 510–562; но особенно Lightfoot, l. с. II. 1, 390 sqq.

Послания Игнатия мы обсудим в главе XIII, которая посвящена церковной литературе, § 164 и 165.


Траян, один из лучших и наиболее достойных похвалы императоров, которого почитали как «отца своей страны», вслед за своими друзьями Тацитом и Плинием совершенно не понимал природы христианства; он первый официально объявил христианство запрещенной религией (до него такое отношение к христианству было неформальным). Он восстановил суровые законы, запрещающие любые тайные общества[41], и провинциальные власти применяли их к христианам, так как те часто собирались для поклонения. Решением Траяна определялось отношение правительства к христианам в течение более ста лет. О решении этом говорится в его переписке с Плинием Младшим, губернатором Вифинии в Малой Азии со 109 по 111 г.

Плиний вступил в официальный контакт с христианами. Он сам видел в этой религии всего лишь «развращенное и неумеренное суеверие» и с трудом мог объяснить его популярность. Он сообщил императору, что это суеверие неустанно распространяется не только в городах, но и в селениях Малой Азии и увлекает людей любого возраста, общественного положения и пола так, что храмы почти заброшены, а жертвенных животных никто не покупает. Для того чтобы остановить распространение веры, он приговорил к смерти многих христиан, других же, бывших римскими гражданами, отправил на суд имперского трибунала. Но он просил у императора дальнейших инструкций: следует ли ему проявлять уважение к возрасту; следует ли ему считать преступлением само принятие имени христианина, если других преступлений человек не совершил.

На эти вопросы Траян ответил: «Ты следуешь верным путем, друг мой, по отношению к христианам; ибо никакое всеобщее правило, применяемое во всех остальных случаях, здесь не подходит. Их не следует искать; но когда обвинение выдвинуто и доказано, их надо наказывать; если человек отрицает, что он христианин, и доказывает это действием, а именно, поклонением нашим богам, его следует простить как раскаявшегося, хоть он и останется под подозрением по причине своего прошлого. Но не нужно начинать процесс на основании анонимных обвинений; это подает плохой пример и противоречит нашему веку» (то есть духу правления Траяна).

Это решение гораздо мягче, чем можно было бы ожидать от императора–язычника старого римского образца. Тертуллиан обвиняет решение Траяна в противоречивости, как одновременно жестокое и мягкое, запрещающее искать христиан, но предписывающее их наказывать, объявляющее их таким образом невиновными и виновными в одно и то же время. Но, очевидно, император следовал политическим принципам и полагал, что такой временный, по его мнению, и заразительный энтузиазм, вызванный христианством, проще подавить, не обращая на него внимания, чем открыто выступая против него. Он предпочитал игнорировать его, насколько это возможно. Но каждый день христианство все больше и больше привлекало к себе общественное внимание, распространяясь с неотвратимой силой истины.

На основании этого предписания правители, следуя своим чувствам, проявляли чрезмерную жестокость к христианам как членам тайных обществ и religio illicita. Даже гуманный Плиний сообщает нам, что отправлял на дыбу слабых женщин. Сирия и Палестина страдали от свирепых гонений в это правление.

Симеон, епископ Иерусалимский, как и его предшественник Иаков, родственник Иисуса, был обвинен фанатично настроенными иудеями и распят в 107 г. по P. X. в возрасте ста двадцати лет.

В том же году (или, возможно, между 110 и 116) известный епископ Игнатий Антиохийский был приговорен к смерти, перевезен в Рим и брошен диким зверям в Колизее. История его мученичества, без сомнения, была сильно приукрашена, но в ее основе наверняка лежали реальные факты, и она представляет собой характерный пример легендарной мартирологии древней церкви.

Все, что мы знаем об Игнатии, почерпнуто из его посланий, авторство которых не доказано[42], и нескольких кратких упоминаний у Иринея и Оригена. Хотя сами факты его существования, его положения в ранней церкви и его мученичества считаются признанными, все остальное, что о нем сообщается, спорно. Сколько посланий он написал, когда он это сделал, сколько правды в рассказе о его мученичестве, когда оно случилось, когда и кем оно было описано, — все это сомнительно, и по этому поводу ведутся долгие споры. Согласно преданию, он был учеником апостола Иоанна, и благочестие его так славилось среди антиохийских христиан, что его избрали епископом, вторым после Петра (первым был Еводий). Но, хотя это был человек с апостольским характером и управлял он церковью с великим тщанием, в своих личных устремлениях он мог удовлетвориться лишь тогда, когда его свидетельство удостоится чести быть скрепленным кровью и он достигнет тем самым высшего престола чести. Желанный венец был им в конечном итоге обретен, страстное желание мученичества исполнилось. В 107 г. император Траян прибыл в Антиохию и угрожал гонениями всем, кто откажется приносить жертвы богам. Игнатий предстал перед судом и гордо признал себя «Теофором» («Богоносцем»), ибо, как он заявил, в груди у него был Христос. Траян велел отвезти его в Рим и бросить львам. Приговор был исполнен без малейших промедлений. Игнатия тут же заковали в цепи и повезли, по суше и по морю, в сопровождении десяти солдат, которых он называл «леопардами», из Антиохии в Селевкию, в Смирну, где он встретился с Поликарпом, а потом написал церквям, в частности римской; потом в Троаду, в Неаполь, через Македонию в Эпир, и через Адриатику в Рим. Местные христиане приняли его с уважением, но им не было позволено предотвратить или даже отсрочить его мученическую смерть. В двадцатый день декабря 107 г. он был брошен в амфитеатр: дикие звери тут же набросились на него, и вскоре от его тела не осталось ничего, кроме нескольких костей, которые были бережно перевезены в Антиохию как бесценное сокровище. Верным друзьям, которые сопровождали его в Рим, приснилось в ту ночь, что они видели его; некоторые утверждают, что он стоял рядом со Христом и истекал потом, как будто только что усердно трудился. Утешенные этими снами, они вернулись с реликвиями в Антиохию.

Примечание о дате мученичества Игнатия

Дата 107 г. по P. X. основана на наиболее распространенном варианте прочтения в лучшем из мартирологов Игнатия {Colbertinum) слов έννάτω έχει, на девятый год, то есть с момента воцарения Траяна, 98 г. по P. X. У нас нет веских причин отходить от этой версии и прибегать к другому прочтению, τέταρτον έτος, в девятнадцатый год, то есть в 116 г. по P. X. Иероним указывает дату 109 г. по P. X. Тот факт, что имена римских консулов в Martynum Colbertinum приведены правильно, доказывает правильность даты, принятой такими критическими исследователями, как Ашер, Тиллемон, Мелер, Гефеле и Вислер. Последний в своем труде Die Christrnverfolgungen der Cäsaren, 1878, pp. 125 sqq., находит подтверждение этой даты в словах Евсевия о том, что это мученичество имело место до приезда Траяна в Антиохию, который состоялся на десятый год правления, а также в том, что между мученичествами Игнатия и Симеона, сына Клеопы, прошло мало времени {Hist. Есс. III. 32), и наконец, в послании Тиберия Траяну, в котором рассказывается, сколь многие возжаждали мученичества — как полагает Вислер, следуя примеру Игнатия. Если считать, что событие произошло в 107 г., можно согласиться и с другим предположением Вислера. Известно, что в этом году Траян отметил невероятно пышным триумфальным празднеством свои победы над даками, так почему не могло быть такого, что кровь Игнатия оросила песок амфитеатра именно в это время?

Но не все согласны с датой 107 г. по P. X. Кейм (Rom und das Christenthum, p. 540) полагает, что в Martyrium Colbertinum неверно указано, что смерть Игнатия имела место во время первого консульства Суры и второго Сенеция, потому что в 107 г. Сура исполнял обязанности консула в третий, а Сенеций — в четвертый раз. Он возражает также, что Траян был в Антиохии не в 107, а в 115 г., по пути на войну с армянами и парфянами. Но это последнее возражение не имеет значения, если Траян не судил Игнатия в Антиохии лично. Гарнак приходит к выводу, что вероятность мученичества Игнатия в царствование Траяна весьма мала. Лайтфут относит это мученичество к периоду между 110 и 118 г.


§18. Адриан. 117 — 138 г. по P. X.

См. Gregorovius: Gesch. Hadrians und seiner Zeit (1851); Renan: L'Église chrétienne (1879), 1–44; и Wagemann в Herzog, vol. v. 501–506.


Адриан, испанского происхождения, родственник Траяна, усыновленный им на смертном одре, был человеком с яркими талантами и прекрасным образованием, ученым, художником, законодателем и администратором, в целом одним из наиболее способных римских императоров, но притом это был человек весьма сомнительной нравственности, идущий на поводу своего переменчивого настроения, мечущийся из одной стороны в другую и наконец потерявшийся во внутренних противоречиях и крайнем отвращении к жизни. Его мавзолей (Moles Hadriani), переименованный впоследствии в замок Святого Ангела, до сих пор величественно возвышается над построенным при Адриане мостом через Тибр в Риме. Об Адриане пишут и как о друге, и как о враге церкви. Он хранил верность государственной религии, яро противился иудаизму и был равнодушен к христианству, так как мало знал о нем. Он оскорбил в равной мере иудеев и христиан, воздвигнув храмы Юпитера и Венеры на месте храма и предполагаемого места распятия. Говорят, что он велел проконсулу Асии проверять случаи, когда народный гнев обращался на христиан, но наказывать только тех, кто должен быть наказан за нарушение законов в соответствии с действующими нормами правосудия[43]. Однако не приходится сомневаться в том, что Адриан, как и Траян, считал принадлежность к христианству преступлением.

Христианские апологии, возникшие во время правления этого императора, свидетельствуют об очень отрицательном отношении общества к христианам и критическом положении церкви. Малейшее поощрение со стороны Адриана привело бы к кровавым гонениям. Квадрат и Аристид умоляли его о прощении своих братьев–христиан, но мы не знаем, к чему это привело.

Более позднее предание утверждает, что во время этого правления имело место мученичество святого Евстахия, святой Симфорозы и семерых ее сыновей, римских епископов Александра и Телесфора и других, чьи имена малоизвестны, а даты смерти более чем спорны.


§19. Антонин Пий, 137 — 161 г. по P. X.

Мученичество Поликарпа

Comte de Champagny (католик): Les Antonins. (A.D. 69–180), Paris 1863; 3rd ed. 1874. 3 vols., 8V0. Merivale: History.

Martyrium Polycarpi (древнейший, простейший и вызывающий меньше всего возражений из всех рассказов о деяниях мучеников), в послании от Смирнской церкви к христианам Понта или Фригии, приводится у Евсевия, Я. Eccl. IV. 15, издан также отдельно, на основании разных рукописей, Ашером (1647) и почти во всех изданиях трудов апостольских отцов церкви, особенно см. О. v. Gebhardt, Harnack, and Zahn, II. 132–168, и Prolog. L–LVI. Текст приведен в редакции Цана, который отходит от текста болландистов в 98 местах. Лучшее издание — Lightfoot, S. Ign. и S. Polycarp, I. 417 sqq. и 11.1005–1047. См. также греческую Vita Polycarpi — Funk, II. 315 sqq.

Игнатий: Ad. Polycarpum. Лучшее издание — Lightfoot, I.e.

Ириней: Adv. Haer. III. 3. 4. Его послание к Флорину приводится у Евсевия, v. 20.

Поликрат из Ефеса (ок. 190), у Евсевия, v. 24.

По поводу даты смерти Поликарпа

Waddington: Mémoire sur la chronologie de la vie du rhéteur Aelius Aristide (in «Mém. de l'Acad. des inscript, et belles letters», tom. XXVI. Part II. 1867, pp. 232 sqq.) и в Fastes des provinces Asiatiques, 1872, 219 sqq.

Wieseler: Das Martyrium Polykarps und dessen Chronologie, в его Christenverfolgungen, etc. (1878), 34–87.

Keim: Die Zwölf Märtyrer von Smyrna und der Tod des Bishops Polykarp, в его Aus dem Urchristenthum (1878), 92–133.

E. Egli: Das Martyrium des Polyk., в Hilgenfeld, «Zeitschrift für wissensch. Theol.» 1882, pp. 227 sqq.


Антонин Пий защищал христиан от хаотического насилия, которое обрушивалось на них вследствие частых общественных бедствий. Но приписываемый ему эдикт, обращенный к правительствам асийских городов, в котором говорится о невиновности христиан и в пример язычникам ставятся христианские верность и рвение в поклонении Богу, вряд ли мог исходить из–под пера императора, носившего почетное имя Пия за сознательную верность религии отцов[44]; в любом случае, он не стал бы сдерживать поведение провинциальных губернаторов и ярость народа, обращенную на незаконную религию.

Гонения на церковь Смирны и мученичество ее уважаемого епископа, которые, как считалось раньше, имели место в 167 г., в царствование Марка Аврелия, согласно более поздним исследованиям, произошли при Антонине в 155 г., когда проконсулом Малой Азии был Статий Квадрат[45]. Поликарп был личным другом и учеником апостола Иоанна и главным пресвитером церкви в Смирне, где на его могиле до сих пор стоит простой каменный памятник. Он был учителем Иринея Лионского, то есть связующим звеном между апостольским и после–апостольским периодом. Так как он умер в 155 г. в возрасте восьмидесяти шести лет или более, должно быть, он родился в 69 г. по P. X., за год до разрушения Иерусалима, и должен был наслаждаться дружбой со святым Иоанном в течение двадцати или более лет. Это придает дополнительный вес его свидетельству об апостольских преданиях и произведениях. До нас дошло его прекрасное послание, которое вторит апостольскому учению; о нем мы поговорим в одной из следующих глав.

Поликарп, находясь перед проконсулом, решительно отказался отрекаться от своего Царя и Спасителя, Которому служил восемьдесят шесть лет и от Которого не получал ничего, кроме любви и милости. Он радостно взошел на костер и среди пламени славил Бога за то, что Тот счел его достойным «быть причисленным к мученикам, испить из чаши страданий Христовых, в вечное воскресение души и тела в нетлении Святого Духа». Слегка приукрашенный рассказ в послании от Смирнской церкви гласит, что пламя не касалось тела святого, оставив его неповрежденным, подобно тому как золото закаляется в огне; присутствовавшие христиане утверждали, что обоняли приятный аромат, подобный запаху ладана. Потом палач вонзил в тело свой меч, и поток крови сразу же загасил пламя. Тело было сожжено, по римскому обычаю, но церковь сохранила кости и считала их драгоценнее золота и бриллиантов. Смертью последнего свидетеля апостольского века была успокоена ярость толпы, и проконсул прекратил гонения.


§20. Гонения при Марке Аврелии. 161 — 180 г. по P. X.

Марк Аврелий Антонин: (121 — 180): Των εις εαυτόν βιβλία ιβ', или Meditations. Это нечто вроде дневника или собрания размышлений, которые император записывал в конце своей жизни, отчасти в разгар военных действий «в земле Квади» (на реке Дунай в Венгрии), с целью самосовершенствования; собственные моральные рассуждения императора соседствуют там с поразившими его цитатами мудрых и добродетельных мужей. Главные издания — Xylander Zurich 1558 и Basle 1568; лучшее издание с новым переводом на латынь и обширными примечаниями — Gataker, Lond. 1643, Cambr. 1652, с дополнительными примечаниями на французском — Darier, Lond. 1697 и 1704. Новое издание греческого текста — J. М. Schultz, 1802 (и 1821); еще одно — Adamantine Coraïs, Par. 1816. Перевод на английский язык: George Long, Lond. 1863, другое издание — Boston, пересмотренное издание — London 1880. Существуют переводы на большинство европейских языков: перевод на итальянский сделан кардиналом Франческо Барберини (племянником папы Урбана VIII), который посвятил перевод собственной душе, «чтобы она стала краснее пурпура при виде добродетели этого язычника». См. также послания знаменитого риторика М. Corn. Fronto, учителя Марка Аврелия, найденные и опубликованные Angelo Mai, Milan 1815 и Rome 1823 {Epistolarum ad Marcum Caesarem Lib. V; etc.). Однако они не имеют большого значения, разве что свидетельствуют об искренней и продолжавшейся всю жизнь дружбе любезного учителя и его царственного ученика.

Arnold Bodek: Marcus Aurelius Antoninus als Freund und Zeitgenosse des Rabbi Jehuda haNasi. Leipz. 1868. (Прослеживается связь этого императора с иудейским монотеизмом и этикой).

Е. Renan: Marc–Aurèle et la fin du monde antique. Paris 1882. Это седьмой и последний том из «Истории происхождения христианства» (Histoire des Origines du Christianisme), ставшей плодом двадцатилетних трудов автора. Этот том настолько же гениален, полон учености и красноречия и настолько же лишен веры, как и предыдущие. Он завершается периодом окончательного формирования христианства в середине II века, но в будущем автор планирует вернуться назад и проследить историю христианства до Исайи (или «Великого Незнакомца», его истинного основателя).

Евсевий: Η. Ε. V. 1–3. Послание от церквей Лиона и Вьенны христианам Малой Азии. Die Akten des Karpus, des Papylus und der Agathowike, untersucht von Ad. Harnack. Leipz. 1888.

По поводу легенды о Legio fulminatrix см.: Тертуллиан, Apol. 5; Евсевий, Η. Ε. V. 5.; и Дион Кассий, Hist. LXXI. 8, 9.


Марк Аврелий, философ на престоле, был хорошо образованным, справедливым, добрым и любезным императором. Он достиг древнеримского идеала добродетельного стоика, полагающегося на свои силы и достоинства, но по этой самой причине не симпатизировал христианству и, вероятно, считал его абсурдным и фанатическим суеверием. В его космополитической филантропии не было места для самых чистых и невинных из его подданных, многие из которых служили в его собственной армии. Мелитон, Мильтиад, Афинагор завалили его апологиями от имени гонимых христиан, но он был глух к ним. Только единожды, в своих «Размышлениях», он упоминает о них, и то с насмешкой, объясняя их благородный энтузиазм мучеников «чистым упрямством» и любовью к театральным жестам[46]. Его оправдывает лишь неосведомленность. Вероятно, он никогда не читал ни строчки из Нового Завета и из обращенных к нему апологий[47].

Принадлежавший к поздней школе стоиков, верившей, что душа после смерти немедленно поглощается Божественной сущностью, Марк Аврелий считал, что христианское учение о бессмертии с его зависимостью от морального состояния души порочно и опасно для благополучия государства. В его правление был издан закон, обрекавший на ссылку каждого, кто попытается влиять на умы людей через угрозы расправы свыше, и, без сомнения, этот закон был направлен против христиан[48]. В любом случае, период его правления был беспокойным временем для церкви, хотя гонения и не исходили непосредственно от него. Закона Траяна было достаточно, чтобы оправдать самые строгие меры против последователей «запрещенной» религии.

Около 170 г. апологет Мелитон писал: «Верующие в Бога в Асии теперь подвергаются преследованиям по новым законам, как никогда раньше; бесстыдные жадные лизоблюды, пользуясь эдиктами, грабят теперь невиновных день и ночь». В то время в империи случился ряд больших пожаров, разрушительное наводнение на Тибре, землетрясение, бунты, в особенности чума, которая свирепствовала от Эфиопии до Галлии. Все это стало поводом для кровавых гонений, в ходе которых правительство и народ вместе ополчились на врагов принятого богопочитания, которые предположительно были виновниками всех несчастий. Цельс выражает радость от того, что «демона» [христиан] «не только обвиняют, но и изгоняют изо всех земель и со всех морей», он видел в этом суде над ними исполнение поговорки: «Мельницы богов работают медленно». В то же время эти гонения и происходившие одновременно с ними литературные нападки Цельса и Лукиана показывают, что новая религия постепенно приобретала в империи влияние.

В 177 г. церкви Лиона и Вьенны, на юге Франции, подверглись тяжелому испытанию. Рабов–язычников пытками вынудили признаться в том, что их хозяева–христиане предаются всем тем противоестественным порокам, в которых их обвиняли слухи; это сделали, чтобы оправдать те невероятные мучения, которым были подвергнуты христиане. Но страдальцы, «подкрепленные источником живой воды из сердца Христова», проявили необычайную веру и упорство; они считали, что «нет ничего страшного там, где есть любовь Отца, и нет никакой боли там, где сияет слава Христова».

Наиболее выдающимися жертвами этого галльского гонения были епископ Пофин, который, в возрасте девяноста лет и только что оправившийся от болезни, был подвергнут всякого рода надругательствам, а потом брошен в мрачную темницу, где умер два дня спустя; девственница Бландина, рабыня, проявившая почти сверхчеловеческую силу и упорство во время самых жестоких мучений и наконец в сети брошенная дикому зверю; Понтик, пятнадцатилетний юноша, которому никакие жестокости не помешали исповедовать его Спасителя. Тела мучеников, покрывшие улицы, были постыдным образом изувечены, потом сожжены, а пепел брошен в Рону, чтобы враги богов не оскверняли землю даже своими останками. В конце концов народ устал от убийств, и значительное количество христиан осталось в живых. Лионские мученики отличались подлинной кротостью. Находясь в темнице, они утверждали, что все почести по праву принадлежат только верному и истинному свидетелю, Первенцу из мертвых, Князю жизни (Отк. 1:5) и тем из Его последователей, которые скрепили верность Христу своей кровью.

Примерно в то же время гонения меньшего размаха имели место в Отуне (Августодунуме) близ Лиона. Симфорин, молодой человек из хорошей семьи, отказался падать ниц перед изображением Кибелы, за что был приговорен к отсечению головы. По пути на место казни мать сказала ему: «Сын мой, будь тверд и не страшись смерти, она несомненно ведет к жизни. Смотри на Того, Кто правит на небесах. Сегодня твоя земная жизнь не будет отнята у тебя, но ты обменяешь ее на благословенную жизнь небесную».

История о «легионе грома»[49] основана на факте чудесного избавления римской армии в Венгрии благодаря внезапному ливню, который утолил сильную жажду воинов и напугал их врагов–варваров в 174 г. по P. X. Язычники, тем не менее, объясняли это событие не молитвами солдат–христиан, а волей собственных богов. Сам император молился Юпитеру: «Руку, которая никогда не проливала человеческой крови, я простираю к тебе». Это событие не изменило отношения к христианам, что доказывают гонения в Южной Галлии, разразившиеся три года спустя.

Среди отдельных случаев мученичества во время этого правления мы отметим смерть Иустина Мученика в Риме в 166 г. Считают, что он был осужден из–за козней Кресцента, философа–киника.

Наследником Марка Аврелия стал его жестокий и достойный презрения сын Коммод (180 — 192), предававшийся разнообразным чувственным удовольствиям и проявлявший, подобно Нерону, самое смешное тщеславие как танцовщик и певец, шут по характеру; по случайности он был благосклонен к христианам вследствие влияния своей наложницы Марсии[50] и не беспокоил их. Однако во время его правления римский сенатор Аполлоний был казнен за свою веру.


§21. Положение церкви от Септимия Севера до Филиппа Араба. 193 — 249 г. по P. X.

Климент Александрийский: Strom. II. 414. Тертуллиан: Ad Scapulam, с. 4, 5; Apol. (198 г. по P. X.), с. 7, 12, 30, 37, 49.

Об александрийских мучениках см. Евсевий: VI. 1 и 5.

Деяния карфагенских мучеников, содержащие их ipsissima verba[51] из дневников, которые они вели в темнице, и в чем–то несущие на себе монтанистский отпечаток, см. в Ruinart, р. 90 sqq.

Лампридий: Vita Alex. Severi, с. 22, 29, 49.

О Филиппе Арабе см. Евсевий: VI. 34, 36; Иероним: Chron. ad ann. 246.

J. J. Müller: Staat und Kirche unter Alex. Severus. Zürich 1874.

P. Görres: Kaiser Alex. Severus und das Christenthum. Leipz. 1877.

Jean Réville: La religion a Rome sous les Sévères. Paris 1886 (vii и 302 pp); немецкий перевод: Krüger 1888.


Воцарение Септимия Севера (193 — 211), который был пунического происхождения и имел жену сириянку, положило начало череде императоров (Каракалла, Элагабал, Александр Север), бывших по духу скорее восточными людьми, чем римлянами, и поэтому гораздо менее обеспокоенных сохранением старой государственной религии, чем род Антонина. Однако к концу II века местных гонений было предостаточно; Климент Александрийский писал об этих временах: «Множество мучеников ежедневно сжигают, бросают в темницу или обезглавливают на наших глазах».

В начале III века (202) Септимий Север, вероятно, борясь с монтанистскими крайностями, выпустил суровый закон против распространения христианства и иудаизма. Вследствие этого начались яростные гонения в Египте и Северной Африке, породившие некоторые из наиболее прекрасных цветов мученичества.

В Александрии вследствие этого закона был обезглавлен Леонид, отец знаменитого Оригена. Потамиена, дева редкой телесной и духовной красоты, с животной страстью была подвержена участи худшей, чем смерть, и после жестоких пыток сварена вместе со своей матерью в кипящей смоле. Один из палачей, Василид, движимый сочувствием, спас некоторых из них от излишней жестокости, а вскоре после этого принял христианство и был обезглавлен. Он объявил, что ночью ему явилась Потамиена, она ходатайствовала за него перед Христом и возложила на его голову мученический венец.

В Карфагене несколько новообращенных, три молодых человека и две девушки, вероятно, из секты монтанистов, проявили необычайное упорство и верность в темнице и на лобном месте. Перпетуя, молодая женщина благородного происхождения, упорно сопротивлялась уговорам своего пожилого отца–язычника и крикам беспомощного младенца у себя на груди, пожертвовав нежными чувствами дочери и матери ради Господа, Который умер за нее. Фелицитата, рабыня, родившая ребенка в той же темнице, ответила тюремщику, который говорил, что ее ожидают еще более тяжкие муки: «Сейчас я страдаю от того, что терплю я сама, а потом Другой будет страдать за меня, потому что я пострадаю за Него». Все они устояли в истине и, перед этим быстро обменявшиеся поцелуями в надежде на скорую встречу на небесах, были брошены диким зверям на следующем публичном празднике.

Ничего не изменилось и в первые годы правления Каракаллы (211 — 217), хотя этот мрачный мизантроп не принимал никаких законов против христиан.

Распутный юноша Элагабал, или Гелиогабал (218 — 222), осквернивший престол самыми ужасными пороками и безумствами, терпимо относился ко всем религиям в надежде рано или поздно объединить их в своем любимом сирийском культе солнца со всеми его отвратительными излишествами. Он сам был жрецом бога солнца, отсюда его имя[52].

Его гораздо более достойный двоюродный брат и наследник престола Александр Север (222 — 235) был сторонником религиозной эклектики и синкретизма более высокого порядка, пантеистического поклонения героям. Он поставил бюсты Авраама и Христа в своем домашнем святилище вместе с бюстами Орфея, Аполлония Тианского и лучших римских императоров, а евангельское правило «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» было выгравировано на стене его дворца и на общественных памятниках[53]. Его мать, Юлия Маммея, была покровительницей Оригена.

Его убийца, Максимин Фракиец (235 — 238), бывший сначала пастухом, потом воином, снова вернулся к гонениям из чистого противоречия своему предшественнику и позволил народу свободно обрушивать ярость на противников божеств, к тому времени снова возросшую по причине землетрясения. Неизвестно, приказал он убить всех служителей или только епископов. Это был грубый варвар, который грабил и языческие храмы.

Легендарная поэзия X века относит к его правлению чудесное мученичество святой Урсулы, британской принцессы, и ее спутниц, одиннадцати тысяч (по другим версиям десяти тысяч) девственниц, которые, вернувшись из паломничества в Рим, были убиты язычниками в окрестностях Кельна. Это неправдоподобное число, вероятно, возникло из–за неправильного понимания текстов, таких как «Ursula et Undecimilla» (который мы находим в древнем требнике в Сорбонне) или «Ursula et XI M. V.», то есть Martyres Virgines[54] что (вследствие замены martyres на milia) привело к превращению одиннадцати мучениц в одиннадцать тысяч дев. Некоторые историки связывают факт, который, по–видимому, составляет основу легенды, с отступлением гуннов после битвы при Шалоне в 451 г. Сокращение Mil., которое может обозначать не только тысячи (milia), но и воинов (milites), оказалось довольно плодотворным источником для ошибок в тот простодушный и суеверный век.

Гордиан (238 — 244) не беспокоил церковь. Филипп Араб (244 — 249) даже был представлен в некоторых источниках как христианин, а Иероним называет его «primus omnium ex Romanis imperatoribus Christianus»[55]. Нет сомнений, что Ориген писал письма ему и его супруге, Севере.

Однако эта передышка привела к охлаждению морального рвения и братской любви христиан, а мощная буря, обрушившаяся на них во время последующих правлений, способствовала восстановлению чистоты церкви.


§22. Гонения при Деции и Валериане, 249 — 260 г. по P. X.

Мученичество Киприана

Дионисий Александрийский, у Евсевия VI. 40–42; VII. 10, 11.

Киприан: De Lapsis, и особенно в его Посланиях того периода. О мученичестве Киприана см. Proconsular Acts, и у Понтия: Vita Cypriani.

Franz Görres: Die Toleranzedicte des Kaisers Gallienus, «Jahrbücher für protest. Theol.» 1877, pp. 606–630. Его же: Die angebliche Christenverfolgung zur Zeit der Kaiser Numerianus und Carinus, Hilgenfeld «Zeitschrift für wissenschaftl. Theologie». 1880, pp. 31–64.


Деций Траян (249 — 251), честный и энергичный император, в котором вновь пробудился римский дух, решил искоренить церковь как секту атеистов и мятежников и в 250 г. выпустил эдикт, обращенный ко всем губернаторам провинций и призывающий вернуться к языческой государственной религии под страхом тяжелейшего наказания. Это послужило сигналом к началу гонений, которые размахом, упорством и жестокостью превосходили все предыдущие. Фактически, это были первые гонения, охватившие всю империю, а в результате они породили большее количество мучеников, чем все предыдущие. Для того чтобы побудить христиан к отступничеству, во исполнение императорского указа использовались конфискации, ссылки, пытки, обещания и угрозы разного рода. Множество людей, называвших себя христианами[56], особенно вначале, поклонились богам (это sacrificati, жертвовавшие богам, и thurificati, кадившие фимиам) или же получили от городских властей ложные удостоверения о том, что они это сделали (libellatici), и за это были отлучены от церкви как отступники (lapsi); сотни же других с порывом рвения устремились в темницы и на суд, чтобы обрести венец исповедника или мученика. Римские исповедники писали из темницы своим братьям в Африку: «Может ли постичь человека более славная и благословенная судьба, нежели, благодатью Божьей, исповедовать Господа Бога среди мучений и перед лицом самой смерти; исповедовать Христа, Сына Божьего, когда тело истерзано и дух покидает его свободный; стать соучастником Христа в страдании, пострадав во имя Христа? Хотя мы еще не пролили кровь, мы готовы сделать это. Молись о нас, дорогой Киприан, чтобы Господь, лучший из начальников, ежедневно укреплял всех нас все больше и больше и наконец привел на поле битвы как верных воинов, вооруженных божественным оружием (Еф. 6:12), которые никогда не смогут быть побеждены».

Власти были особо жестоки с епископами и служителями церквей. Фабиан из Рима, Вавила из Антиохии и Александр из Иерусалима погибли в ходе этих гонений. Другие скрылись — некоторые из трусости, а некоторые из христианской предусмотрительности, надеясь своим отсутствием смягчить ярость язычников, направленную на их паству, и спасая свою собственную жизнь ради служения на благо церкви в лучшие времена.

Среди последних был Киприан, епископ Карфагенский, который подвергся критике за то, что сделал подобный выбор, но он полностью оправдал себя своим пастырским служением в годы бегства и последующим мученичеством. Он говорит об этом так: «Наш Господь велел нам в момент гонений уступать и бежать. Он учил этому, и поступал так Сам. Ибо тот, кто на время удаляется, но остается верным Христу, не отказывается от своей веры, а только проживает положенное ему время, поскольку венец мученика обретается благодатью Божьей и раньше назначенного часа его получить невозможно».

Поэтическое предание рассказывает о семи братьях из Ефеса, которые заснули в пещере во время бегства и проснулись через двести лет при Феодосии II (447), с изумлением увидев, что некогда презираемый и ненавистный крест правит теперь городом и страной. В самом предании утверждается, что оно относится к временам Деция, но на самом деле упоминаний о нем не встречается вплоть до Григория Турского в VI веке.

При Галле (251 — 253) гонения получили новый импульс вследствие вторжений готов, чумы, засухи и голода. Во время его правления римские епископы Корнелий и Луций были сосланы, а потом приговорены к смерти.

Валериан (253 — 260) сначала мягко относился к христианам, но в 257 г. изменил свою политику и попытался остановить распространение их веры без кровопролития, посредством изгнания проповедников и выдающихся мирян, конфискации их имущества и запрета религиозных собраний. Эти меры, однако, оказались бесполезными, и он вновь прибегнул к казням.

Наиболее выдающимися мучениками гонений при Валериане были епископы Сикст II Римский и Киприан Карфагенский.

Когда Киприану сообщили о смертном приговоре, который ждал его как врага римских богов и законов, он спокойно ответил: «Deo gratias!» А потом, следуя к эшафоту в сопровождении большой толпы народа, он еще раз помолился, разделся, повязал глаза, попросил пресвитера связать ему руки и уплатить двадцать пять золотых монет палачу, который с дрожью обнажил меч, — и получил свой нетленный венец (14 сентября 258 г.). Его верные друзья собрали его кровь в носовые платки и похоронили тело своего святого пастыря с большой торжественностью.

Гиббон описывает мученичество Киприана в мельчайших подробностях, с явным удовлетворением указывая на торжественную и уважительную обстановку казни. Но нельзя по этому примеру судить, как казнили христиан по всей империи. Киприан был человеком высокого общественного положения, ранее прославившимся как оратор и государственный деятель. Его диакон, Понтий, рассказывает, что «ряд выдающихся и известных лиц, людей высокопоставленных, знатных и знаменитых в свете, часто уговаривали Киприана скрыться ради их старой дружбы». Мы снова вернемся к Киприану, когда будем говорить об управлении церковью, и он будет для нас образцом доникейского руководителя церкви высшего уровня, сторонника одновременно и видимого единства церкви, и епископской независимости от Рима.

Весьма известна история мученичества диакона святого Лаврентия из Рима, который указал жадным городским властям на нищих и больных прихожан как на величайшее сокровище церкви и, по слухам, был сожжен на медленном огне (10 августа 258 г.). Подробности этой истории вряд ли достоверны. Впервые ее упоминает Амвросий век спустя, а позже она была прославлена поэтом Пруденцием. На Виа Тибуртина построена базилика в честь этого святого, занимающего такое же место среди мучеников Римской церкви, как Стефан среди мучеников церкви Иерусалимской.


§23. Временная передышка. 260 — 303 г. по P. X.

Галлиен (260 — 268) еще раз дал передышку церкви и даже признал христианство religio licita. Это спокойствие продлилось сорок лет, потому что эдикт о гонениях, выпущенный впоследствии энергичным и воинственным Аврелианом (270 — 275), оказался недействительным вследствие его убийства, а шесть императоров, которые быстро сменяли друг друга на троне после него с 275 по 284 г., оставляли христиан в покое.

Гонения при Каре, Нумериане и Карине в 284 — 285 г. принадлежат области не исторической, но легендарной[57].

Во время этого долгого мирного периода церковь быстро росла количественно, укреплялось ее внешнее благополучие. В главных городах империи были построены большие и даже роскошные молитвенные дома, в них собирали священные книги, а также золотые и серебряные сосуды для совершения таинств. Но и дисциплина церкви расшаталась в той же мере, возросло количество споров, интриг и расколов, а мирские настроения вливались внутрь широким потоком.

Как следствие, для оздоровления и очищения церкви были необходимы новые испытания[58].


§24. Гонения Диоклетиана. 303 — 311 г. по P. X.

Источники

Евсевий: H. Е. Lib. VIII. — X; De Martyr. Palaest. (ed. Cureton, Lond. 1861); Vita Const, (ed. Heinichen, Lips. 1870). Лактанций: De Mortibus Persec, c. 7 sqq. Авторство спорно.

Василий Великий: Oratio in Gordium mart.; Oratio in Barlaham mart.

Труды

Baronius: Annal, ad ann. 302–305.

Gibbon: Chrs. XIII., XIV. and XVI.

Jak. Burckhardt: Die Zeit. Constantins des Gr. Basel 1853, p. 325.

Th. Keim: Der Uebertritt Constantins des Gr. zum Christenthum. Zürich 1852. Его же: Die römischen Toleranzedicte für das Christenthum (311–313), in «Tüb. Theol. Jahrb» 1852. (B Rom und das Christenthum он доходит только до 192 г. по P. X.)

Alb. Vogel: Der Kaiser Diocletian. Gotha 1857.

Bernhardt: Diokletian in s. Verhältnisse zu den Christen. Bonn 1862.

Hunziker: Regierung und Christenverfolgung des Kaisers Diocletianus und seiner Nachfolger. Leipz. 1868.

Theod. Preuss: Kaiser Diocletian und seine Zeit. Leipz. 1869.

A. J. Mason: The Persecution of Diocletian. Cambridge 1876. Pages 370. (См. также обзор Ad. Harnack, в «Theol. Literaturzeitung», 1877. No. 7. f. 169.)

Theod. Zahn: Constantin der Grosse und die Kirche. Hannover 1876.

Brieger: Constantin der Gr. als Religionspolitiker. Gotha 1880. См. также литературу о Константине в т. III, §§ 10, 11.


По истечении сорокалетней передышки начались последние и самые ожесточенные гонения, борьба не на жизнь, а на смерть.


«Воцарение императора Диоклетиана — это начало эпохи, которую коптские церкви Египта и Абиссинии до сих пор называют "эрой мучеников". Все предыдущие гонения были забыты в сравнении с ужасом, который люди вспоминали как последний и величайший: десятая (по предпочтенному людьми исчислению) волна этой великой бури стерла все следы, оставленные предыдущими. Яростная жестокость Нерона, ревнивые страхи Домициана, бесстрастная неприязнь Марка, решительное уничтожение при Деции, умные уловки Валериана — все это затмили ужасы последней схватки, приведшей к гибели Древней Римской империи и возвышению Креста как символа надежды мира»[59].


Диоклетиан (284 — 305) был одним из наиболее рассудительных и способных императоров, в трудный период он спас приходящее в упадок государство от распада. Он был сыном раба или по меньшей мере неизвестных родителей и сам пробился к высшей власти. Он превратил римскую империю республиканского типа в восточную деспотию и подготовил путь для Константина с Константинополем. У него было три подчиненных ему соправителя: Максимиан (совершивший самоубийство в 310 г.), Галерий (умер в 311) и Констанций Хлор (умер в 306, отец Константина Великого), — с ними он разделил правление громадной империей; наличие четырех правителей вместо одного усилило провинциальную администрацию, но также заронило семя раздоров и гражданской войны[60]. Гиббон называет его вторым Августом, то есть основателем новой империи, а не восстановителем старой. Он также сравнивает его с Карлом V, на которого он был отчасти похож своей талантливостью, временным успехом и конечной неудачей и добровольным отказом от управления страной.

В первые двадцать лет правления Диоклетиан соблюдал эдикт Галлиена о терпимости к христианам. Его собственная жена Приска, его дочь Валерия, большинство его евнухов и придворных, а также большинство наиболее выдающихся общественных функционеров были христианами или по меньшей мере благосклонно относились к христианской религии. Сам он был суеверным язычником и деспотом в восточном стиле. Подобно своим предшественникам Аврелиану и Домициану, он претендовал на божественные почести как наместник Юпитера Капитолийского. Его почитали как Господина и Владыку всего мира, Sacratissimus Dominus Noster; он окружил свое Священное Величество многими кругами воинов и евнухов и никому не позволял приближаться к себе иначе, кроме как на коленях, касаясь лбом земли, в то время как сам он восседал на троне в роскошных восточных одеяниях. «Показное величие было первым принципом новой системы, учрежденной Диоклетианом», — говорит Гиббон. Как практичный государственный деятель, он должен был видеть, что политическое возрождение и укрепление империи не может произойти на прочном и постоянном основании без возрождения прежней государственной религии. Хотя он долго откладывал рассмотрение религиозного вопроса, рано или поздно ему пришлось с ним столкнуться. Нельзя было ожидать в данном случае, чтобы язычество сдалось своему опасному сопернику, не совершив последнего отчаянного усилия спасти себя.

Но основным подстрекателем возобновления вражды, согласно рассказу Лактанция, был соправитель и зять Диоклетиана Галерий, жестокий и фанатичный язычник[61]. Когда Диоклетиан был уже стар, Галерию удалось взять превосходство над ним и добиться разрешения гонений, которые привели его славное правление к бесславному концу.

В 303 г. Диоклетиан один за другим выпустил три эдикта, каждый из которых был более суровым, чем предшествовавший. Максимиан выпустил четвертый, худший из всех, 30 апреля 304 г. Христианские церкви должны были быть разрушены; все копии Библии сожжены; все христиане — лишены гражданских прав и права занимать общественные должности; и наконец, все без исключения должны были приносить жертвы богам под страхом смерти. Предлогом к такой жестокости стал пожар, дважды случившийся во дворце в Никомедии, в Вифинии, где жил Диоклетиан[62]. Дополнительным поводом явилось поведение одного неосторожного христианина (греческая церковь почитает его под именем Иоанна), который порвал первый эдикт, выразив такими образом свое отвращение к «безбожным тиранам», и был сожжен на медленном огне со всевозможными проявлениями жестокости. Однако предположение о том, что причиной выпуска эдиктов стал заговор христиан, которые, чувствуя, что их сила растет, хотели захватить управление государством, совершив переворот, не имеет исторического обоснования. Это не согласуется с политической пассивностью церкви в первые три века, в которые не наблюдается никаких примеров бунтов и переворотов. В крайнем случае такой заговор был бы всего лишь делом рук нескольких фанатиков и они, подобно человеку, порвавшему первый эдикт, удостоились бы славы и мученического венца[63].

Гонения начались в двадцать третий день февраля 303 г. во время праздника Terminalia (как бы с намерением положить конец существованию секты христиан) с разрушения великолепной церкви в Никомедии и вскоре распространились по всей Римской империи, кроме Галлии, Британии и Испании, где соправитель император Констанций Хлор и особенно его сын, Константин Великий (с 306) намеревались, по мере возможности, щадить христиан. Но даже там разрушались церкви, и более позднее предание относит к этому периоду мученичество многих исповедников в Испании (святой Винцентий, Евлалия и другие, прославляемые Пруденцием) и Британии (святой Альбан).

Дольше всего и наиболее яростно гонения свирепствовали на Востоке, где правили Галерий и его племянник–варвар Максимин Дайя, которого Диоклетиан при отречении наделил достоинством кесаря и главнокомандующего над Египтом и Сирией[64]. Осенью 308 г. он выпустил пятый эдикт о гонениях, в котором говорилось, что все мужчины со своими женами и слугами и даже детьми должны приносить жертвы и вкушать от этих языческих жертв и чтобы все продукты на рынках окропляли жертвенным вином. Этот варварский закон привел к тому, что в течение двух лет христиане влачили чудовищное по жестокости существование, не имея иного выбора, кроме отступничества или голодания[65]. Для того чтобы добиться недостижимой задачи, использовались все мучения, какие только могут причинить железо и сталь, огонь и меч, дыба и крест, дикие звери и озверевшие люди.

Евсевий был свидетелем этих гонений в Кесарии, Тире и Египте; он сообщает нам, что собственными глазами видел, как молитвенные дома разрушали, Святое Писание бросали в огонь на рыночных площадях, за пастырями охотились, пытали и рвали на клочки в амфитеатрах. Даже дикие звери, говорит он не без риторического преувеличения, в конце концов отказались нападать на христиан, словно поменялись местами с язычниками Рима; мечи проржавели и потускнели от крови; палачи устали, им пришлось поддерживать друг друга; но христиане пели хвалебные гимны и благодарения в честь Всемогущего Бога до последнего дыхания. Евсевий описывает героические страдания и смерть группы из двенадцати мучеников, в том числе своего друга, «святого и блаженного Памфила», который после двух лет заключения получил венец жизни (309), и называет этих людей типичным и «совершенным представительством церкви».

Сам Евсевий был заключен в тюрьму, но освобожден. Обвинение в том, что ему удалось избежать мученичества, принеся жертву, необоснованно[66].

Во время этого, как и во время предыдущих гонений количество отступников, что предпочли земную жизнь небесной, было очень велико. К ним теперь добавилась новая разновидность — traditores, приносившие Святое Писание языческим властям, чтобы его сожгли. Но по мере того как гонения все более свирепствовали, рвение и верность христиан возрастали и желание мученичества распространялось, как заразная болезнь. Даже дети и подростки вели себя с поразительной стойкостью. У многих героизм веры выродился в фанатическое почитание смерти; исповедникам веры чуть ли не поклонялись, пока они были живы; ненависть к отступникам привела к разногласиям во многих общинах и породила расколы Мелетия и Доната.

Количество мучеников нельзя установить точно. Семь епископов и девяносто два палестинских мученика Евсевия — это лишь список избранных, имеющий к общему количеству жертв примерно такое же отношение, как списки выдающихся погибших офицеров к массе погибших простых солдат, поэтому мы считаем неточными подсчеты Гиббона, сводящего общее количество жертв к менее чем двум тысячам. За восемь лет гонений[67] число жертв, не говоря уже о множестве исповедников, которые были варварски искалечены и осуждены на неминуемую смерть в тюрьмах и каменоломнях, должно было быть гораздо больше. Но нет правды и в предании (которое фигурирует в древней церковной истории) о том, что тираны воздвигали в Испании и других местах памятные знаки с надписями, объявляющими о подавлении христианской секты[68].

В мартирологии к этому периоду относятся несколько легенд, основу которых невозможно четко отделить от более поздних поэтических добавлений. История об уничтожении Фиванского легиона — это, вероятно, преувеличение истории о мученичестве святого Маврикия, который был казнен в Сирии как tribunus militum семьюдесятью солдатами по приказу Максимина. Мученичество Варлаама, простого верующего крестьянина, отличавшегося поразительной стойкостью, и Гордия (центуриона, который, тем не менее, был подвергнут пыткам и казнен несколькими годами позже, при Лицинии, 314 г.) было воспето святым Василием. Тринадцатилетняя девушка, святая Агнеса, память которой Латинская церковь чтит начиная уже с IV века, была, по преданию, привезена в цепях в Рим на суд, публично обвинена и после ее твердого исповедания убита мечом, но позже она явилась своим скорбящим родителям возле своей могилы с белым ягненком и группой сияющих дев с небес и сказала им: «Не плачьте обо мне больше, как о мертвой, потому что вы видите, что я жива. Радуйтесь вместе со мной, потому что я теперь навеки на небесах со Спасителем, Которого на земле любила всем своим сердцем». Отсюда агнец на изображениях этой святой; отсюда в ее церкви в Риме во время ее праздника (21 января) освящение агнцев, из шерсти которых делают мантию архиепископа. По преданию, мучениками при Диоклетиане стали Агрикола и Виталий из Болоньи, Гервасий и Протасий из Милана, чьи мощи были обнаружены во времена Амвросия, Иануарий, епископ Беневентский, ставший святым покровителем Неаполя и поражающий верующих ежегодным чудом кипения крови; и святой Альбан из Британии, предавший себя властям вместо священника, которого он спрятал в своем доме, и обративший своего палача[69].


§25. Эдикты о веротерпимости. 311 — 313 г. по P. X.

См. список литературы к §24, особенно Keim и Mason (Persecution of Diocletian, pp. 299, 326 sqq.).


Гонения Диоклетиана были последней отчаянной попыткой римского язычества одержать победу. Это был кризис, который должен был привести одну из сторон к полному исчезновению, а другую — к полному превосходству. По окончании борьбы старая римская государственная религия почти исчерпала свои силы. Диоклетиан, проклинаемый христианами, удалился с престола в 305 г. Выращивать капусту в Салоне, в своей родной Далмации, ему нравилось больше, чем править громадной империей, но его мирная старость была потревожена трагическим случаем с его женой и дочерью, а в 313 г., когда все достижения его правления были уничтожены, он покончил с собой.

Галерия, подлинного зачинщика гонений, заставила призадуматься ужасная болезнь, и незадолго до смерти он положил конец этой бойне своим примечательным эдиктом о веротерпимости, который был выпущен им в Никомедии в 311 г. совместно с Константином и Лицинием. В этом документе он заявлял, что ему не удалось заставить христиан отказаться от их зловредных новшеств и подчинить их многочисленные секты законам римского государства и что теперь он разрешает им устраивать свои религиозные собрания, если они не будут возмущать общественный порядок в стране. В заключение он добавлял важное указание: христианам «после этого проявления милости следует молиться своему Богу о благополучии императоров, государства и самих себя, чтобы государство могло процветать во всех отношениях, а они могли спокойно жить в своих домах»[70].

Этим эдиктом практически завершается период гонений в Римской империи.

В течение короткого времени Максимин, которого Евсевий называет «главным из тиранов», продолжал всяческим образом угнетать и терзать церковь на Востоке, а жестокий язычник Максенций (сын Максимиана и зять Галерия) делал то же самое в Италии.

Но юный Константин, родом с далекого Востока, уже в 306 г. стал императором Галлии, Испании и Британии. Он вырос при дворе Диоклетиана в Никомедии (как Моисей при дворе фараона) и был назначен его преемником, но бежал от интриг Галерия в Британию; там отец провозгласил его своим наследником, и армия поддержала его в этом качестве. Он пересек Альпы и под знаменем креста нанес поражение Максенцию у Мульвийского моста близ Рима; язычник–тиран вместе со своей армией ветеранов погиб в водах Тибра 27 октября 312 г. Через несколько месяцев после этого Константин встретился в Милане со своим соправителем и шурином Лицинием и издал новый эдикт о веротерпимости (313), с которым вынужден был согласиться и Максимин в Никомедии незадолго до своего самоубийства (313)[71]. Второй эдикт шел дальше, чем первый, 311 г.; это был решительный шаг от враждебного нейтралитета к доброжелательному нейтралитету и защите. Он готовил путь к юридическому признанию христианства как религии империи. В нем приказывалось вернуть всю конфискованную церковную собственность, Corpus Christianorum, за счет имперской казны и всем провинциальным городским властям предписывалось исполнить приказ незамедлительно и энергично, чтобы установился полный мир и императорам и их подданным была обеспечена Божья милость.

Таким было первое провозглашение великого принципа: у каждого человека есть право выбирать себе религию в соответствии с требованиями его собственной совести и искренним убеждением, без принуждения и вмешательства со стороны правительства[72]. Религия ничего не стоит, если она не свободна. Вера под принуждением — это вовсе не вера. К сожалению, преемники Константина начиная с Феодосия Великого (383 — 395) насаждали христианскую веру, исключая все остальные, но не только это — они насаждали также и ортодоксию, исключая любые формы разногласий, которые наказывались как преступление против государства.

Язычество сделало еще один отчаянный рывок. Лициний, поссорившись с Константином, на краткое время возобновил гонения на Востоке, но в 323 г. потерпел поражение, и Константин остался единственным правителем империи. Он открыто защищал церковь и был благосклонен к ней, но не запрещал идолопоклонство, а в целом оставался верен политике провозглашения веротерпимости до самой смерти (337). Этого было достаточно для успеха церкви, которая обладала жизненной силой и энергией, необходимой для победы; язычество же быстро приходило в упадок.

С Константина, последнего языческого и первого христианского императора, начинается новый период. Церковь восходит на трон кесарей под знаменем некогда презираемого, а теперь почитаемого и триумфального креста и придает новую силу и блеск древней Римской империи. Этот внезапный политический и общественный переворот кажется чудесным, однако это было лишь правомерное следствие интеллектуальной и моральной революции, которую христианство начиная со II века тихо и незаметно совершало в общественном мнении. Сама жестокость гонений Диоклетиана показала внутреннюю слабость язычества. Христианское меньшинство со своими идеями уже контролировало глубинное течение истории. Константин, как мудрый государственный деятель, видел знамения времени и следовал им. Девизом его политики можно считать надпись на его военных стягах, ассоциируемую с крестом: «Нос signo vinces»[73] [74].

Какой контраст между Нероном, первым императором–гонителем, который ездил в колеснице между рядами мучеников–христиан, сжигаемых в его садах наподобие факелов, — и Константином, восседающим на Никейском соборе посреди трехсот восемнадцати епископов (некоторые из них, как ослепленный Пафнутий Исповедник, Павел из Неокесарии и аскеты из Верхнего Египта, в грубых одеждах, носили следы пыток на своих искалеченных, изуродованных телах) и дающим высшее согласие гражданской власти на постановление о вечной Божественности некогда распятого Иисуса из Назарета! Никогда, ни раньше, ни потом, мир не видел подобной революции, разве что кроме тихого духовного и нравственного преображения, совершенного самим христианством в момент его возникновения в первом и духовного пробуждения в шестнадцатом веке.


§26. Мученичество христиан

Источники

Игнатий: Epistolae. Martyrium Polycarpi. Тертуллиан: Ad Martyres. Ориген: Exhortatio ad martyrium (προτρεπτικός λόγος εις μαρτύριον). Киприан: Ер. 11 ad mart. Пруденций: Περ'ι στεφάνων hymni XIV. См. список литературы к § 12.

Труды

Sagittarius: De mart, cruciatibus, 1696.

H. Dodwell: De paucitate martyrum — Dissertationes Cyprianicae. Lond. 1684.

Ruinart (католик): Praefatio generalis in Acta Martyrum.

F. W. Gass: Das christl. Märtyrerthum in den ersten Jahrhunderten, in Niedner's «Zeitschrift f. hist. Theol.» 1859-'60.

Ε. de Pressense: The Martyrs and Apologists. Перевод с французского. London and Ν. Y. 1871. (Ch. II p. 67 sqq.).

Chateaubriand: Les martyrs ou le triomphe de la rel. chrét. 2 vols. Paris 1809 и многие другие издания (лучший перевод на английский О. W. Wight, N. York 1859.) Не имеет критической и исторической ценности, только поэтическую.

См. также Jameson: Sacred and Legendary Art. Lond. 1848. 2 vols.


На эти длительные и жестокие гонения церковь ответила не революционным насилием, не плотским сопротивлением, но моральным героизмом страданий и смерти за истину. Однако этот героизм был самым светлым ее украшением и самым эффективным оружием. Этим своим героизмом церковь доказала, что достойна своего божественного Основателя, Который принял смерть на кресте ради спасения мира и даже молился о прощении Своих убийц. Патриотические добродетели Древней Греции и Рима проявились здесь в самой возвышенной форме, в самоотречении ради небесной страны, ради венца, который никогда не увядает. Даже дети становились героями и со священным энтузиазмом устремлялись к смерти. В эти тяжелые времена люди руководствовались словами Господа: «Кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником»[75]; «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня»[76]. И ежедневно сбывались обещания: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное»[77]; «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»[78]. Данные слова относились не только к самим мученикам, менявшим беспокойную жизнь на земле на блаженство небес, но и к церкви в целом, которая становилась чище и сильнее от каждого гонения, тем самым демонстрируя свою нерушимую жизненную силу.

Эта добродетель страдания — один из наиболее сладких и благородных плодов христианской веры. Наше восхищение вызывает не столько масштаб страданий, хотя он и был достаточно ужасен, сколько дух, с которым переносили их первые христиане. Мужчины и женщины всех слоев общества, благородные сенаторы и образованные епископы, неграмотные ремесленники и нищие рабы, любящие матери и нежные девы, седовласые пастыри и невинные дети терпели мучения не с бесчувственным равнодушием и упорной решимостью, но, подобно их Божественному Учителю, со спокойным самообладанием, смиренным самоотречением, мягкой кротостью, радостной верой, триумфальной надеждой и всепрощающим милосердием. Подобные зрелища часто были способны растрогать даже бесчеловечных убийц. «Продолжайте, — насмешливо обращается к языческим правителям Тертуллиан, — тащите нас на дыбу, мучайте, истирайте нас в порошок: чем больше вы косите нас, тем больше нас становится. Кровь христиан — семя их урожая. Само ваше упорство поучительно. Ибо кто, наблюдая его, не задался бы вопросом, в чем суть проблемы? И кто, присоединившись к нам, не желает пострадать?»[79].

Без сомнений, и в это время, особенно после периодов относительного затишья, было много христиан, чья вера была поверхностной или неискренней; буря гонений отметала их, словно отделяя солому от зерна; они либо курили ладан богам (thurificati, sacrificatï), либо добывали ложные свидетельства о своем возвращении к язычеству (libellatici, от libellum), либо выдавали священные книги (traditores). Тертуллиан с праведным негодованием рассказывает, что целые общины во главе с клириками иногда прибегали к бесчестным подкупам, чтобы избежать гонений со стороны языческих магистратов[80]. Но, конечно же, это были редкие исключения. В целом, отступников (lapsi) всех трех типов немедленно отлучали от церкви, и во многих церквях, хоть это и было чрезмерной строгостью, им даже отказывали в восстановлении.

Те, кто радостно заявлял перед языческими магистратами о своей вере во Христа, рискуя жизнью, но не был при этом казнен, почитались как исповедники[81]. Те, кто пострадал за веру, претерпев мучения и приняв смерть, назывались мучениками или свидетелями кровью[82].

Среди исповедников и мучеников было немало людей, в которых чистый и спокойный огонь энтузиазма перерос в дикое пламя фанатизма, чье рвение было извращено нетерпением и спешкой, самомнением, побуждающим провоцировать язычников, и амбициями. К ним относятся слова Павла: «И если я… отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы». Они вручали себя в руки языческих властей и всячески стремились к мученическому венцу, чтобы получить заслугу на небесах и быть почитаемыми на земле как святые. Тертуллиан рассказывает о группе христиан из Ефеса, которые просили язычника–правителя о мученичестве, а он, казнив нескольких, отослал остальных со словами: «Несчастные создания, если вы действительно хотите умереть, кругом достаточно обрывов и веревок». Хотя такое заблуждение было гораздо менее постыдным, чем его противоположность (трусливый страх перед людьми), однако оно противоречило наставлениям и примеру Христа и апостолов[83] и духу подлинного мученичества, заключающегося в сочетании искренней кротости и силы и обладающего божественной мощью за счет самого осознания человеческой слабости. Соответственно, мудрые учителя церкви осуждали такое порывистое, неконтролируемое рвение. Смирнская церковь говорит так: «Мы не хвалим тех, кто сам напрашивается на мученичество, ибо Евангелие этому не учит». Климент Александрийский говорит: «Сам Господь велел нам бежать в другой город, если нас преследуют; не потому, что гонения — это зло; не потому, что мы боимся смерти, но чтобы мы не стали причиной злого деяния и не способствовали ему». По мнению Тертуллиана, мученичество совершенствуется в божественном терпении; для Киприана же это дар Божьей благодати, который нельзя поспешно схватить, его надо терпеливо ждать.

Тем не менее, несмотря на случаи измены и отклонения, мученичество первых трех веков остается одним из величайших явлений в истории, а также свидетельством нерушимой и божественной природы христианства.

Никакая другая религия не могла бы так долго сопротивляться совместным нападкам иудейского фанатизма, греческой философии и римской политики и власти; никакая другая религия не победила бы в конце концов стольких врагов чисто моральной и духовной силой, не прибегая ни к какому плотскому оружию. Это всеобъемлющее и длительное мученичество — особый венец и слава ранней церкви; дух его пропитал всю литературу того времени и придал ей преимущественно апологетический характер; он глубоко проник в организацию и дисциплину церкви, оказал влияние на развитие христианского учения; он повлиял на публичное поклонение и частную молитву; он породил легендарную поэзию; и в то же время он неосознанно привел к возникновению многих суеверий и неподобающему возвышению человеческих заслуг; этот же дух лежит в основе поклонения святым и реликвиям в католической церкви.

Скептически настроенные авторы старались умалить моральное влияние мученичества, указывая на свирепые и жестокие эпизоды крестовых походов пап против альбигойцев и вальденсов, избиения гугенотов в Париже, испанскую инквизицию и прочие более поздние гонения. Додуэлл высказывает мнение, недавно авторитетно подтвержденное беспристрастным ученым Нибуром, что гонения Диоклетиана — ничто в сравнении с гонениями на протестантов в Нидерландах при герцоге Альбе, отстаивавшем испанский фанатизм и деспотизм. Гиббон идет еще дальше, смело заявляя, что «количество протестантов, казненных испанцами только в одной провинции во время одного правления значительно превосходит количество мучеников первых трех веков по всей Римской империи». Говорится также, что число жертв испанской инквизиции превышает число жертв римских императоров[84].

Хотя мы признаем эти печальные факты, они не оправдывают скептических выводов. Ибо за те преступления и жестокости, которые творились во имя христианства недостойными верующими и которые стали следствием нечестивого союза политики и религии, христианство отвечает не больше, чем Библия отвечает за всю ту бессмыслицу, которую вложили в нее люди, или Бог за ежедневное и ежечасное злоупотребление Его дарами. О количестве мучеников следует судить в сравнении с общим числом христиан, которые составляли меньшинство населения. Отсутствие конкретных сведений у авторов той эпохи не позволяет установить число мучеников даже приблизительно. Додуэлл и Гиббон, конечно же, занижают его, так же как и Евсевий; народные предания начиная с эпохи Константина и легендарная поэзия средневековья — завышают. Это вывод из недавних открытий и исследований, который полностью признают такие авторы, как Ренан. Действительно, Ориген писал в середине III века о том, что количество христианских мучеников невелико и легко может быть подсчитано, а Бог не допустит исчезновения такого рода людей[85]. Но данные слова следует относить в основном к правлениям Каракаллы, Элагабала, Александра Севера и Филиппа Араба, которые не преследовали христиан. Вскоре после этого разразились ужасные гонения Деция, когда сам Ориген был брошен в темницу и подвергся жестокому обращению. Что касается предыдущих веков, то его утверждения следует сопоставлять с не менее ценными свидетельствами Тертуллиана, Климента Александрийского (учителя Оригена) и жившего еще раньше Иринея, который ясно говорит, что церковь из любви к Богу «везде и во все времена отправляет к Отцу множество мучеников»[86]. Даже язычник Тацит говорит о «громадном множестве» (ingens multitudo) христиан, убитых в Риме только во время гонений Нерона в 64 г. К этому следует добавить молчаливое, но весьма красноречивое свидетельство римских катакомб, которые, по подсчетам Марки и Норткоута, имели протяженность в 900 английских миль[87] и скрывали в себе, по некоторым оценкам, почти семь миллионов могил, большая часть которых содержала останки мучеников, на что указывают бесчисленные надписи и орудия смерти. Более того, страдания церкви в этот период следует измерять, конечно же, не только количеством фактических казней, но и гораздо большим количеством в тысячу раз худших, чем смерть, оскорблений, обвинений, тяжб и пыток, какие только могла изобрести жестокость бессердечных язычников и варваров или каким только можно было подвергнуть человеческое тело.

Наконец, хотя верующие христиане во все времена в какой–то степени страдали от гонений со стороны нечестивого мира, кровавых или бескровных, и всегда были готовы жертвовать собой ради своего служения, ни в какой другой период, кроме этих первых трех столетий, всей церкви не отказывали в праве на мирное законное существование, никогда больше сама вера во Христа не объявлялась политическим преступлением и не наказывалась как таковое. До Константина христиане представляли собой беспомощное и отверженное меньшинство среди языческого по сути мира под властью языческого правительства. Они умирали не просто за какие–то учения, но за сам факт веры во Христа. Это была война не против какой–то церкви или секты, но против христианства вообще. Значение древнего мученичества связано не столько с количеством жертв и жестокостью их страданий, сколько с великим противостоянием и его конечным результатом, спасшим христианскую веру на все грядущие времена. Следовательно, первые три века — классический период языческих гонений и христианского мученичества. Мученики и исповедники доникейского периода страдали за общее дело христиан всех церквей и деноминаций, поэтому все христиане по праву относятся к ним с почтением и благодарностью.

ПРИМЕЧАНИЯ

Доктор Томас Арнольд, не склонный к суевериям и идолопоклонническим издержкам почитания святых, замечает по поводу посещения церкви Сан–Стефано в Риме: «Без сомнения, многие из конкретных историй, таким образом приукрашенных, не выдерживают критического исследования; вполне вероятно также, что Гиббон справедливо называет общепринятые утверждения преувеличенными. Но это неблагодарный труд. Поделите общее количество мучеников на двадцать — на пятьдесят, если хотите; в конце концов, во все века верующие терпели жестокие мучения и шли на смерть ради своей совести и ради Христа; и страдания их были благословлены Богом, что обеспечивало победу Евангелию Христа. Я не думаю, что мы хотя наполовину ощущаем великолепие этого духа мученичества. Я не считаю, что удовольствие — это грех; но, хотя удовольствие не греховно, страдание ради Христа — это, без сомнения, самая нужная вещь для нас в наши дни, когда страдание кажется таким далеким от нашей каждодневной жизни. Божья благодать позволила богатым и утонченным людям, женщинам и даже детям вынести крайнюю боль и поругания в былые времена, и эта благодать не менее могущественна сейчас; если мы не будем закрываться от нее, она может не менее славно проявиться и в нас в час испытаний».

Леки, очень способный и беспристрастный историк, справедливо критикует главу Гиббона о гонениях как бесчувственную. «Полное отсутствие, — говорит он (History of European Morals, I. 494 sqq.), — какой бы то ни было симпатии к героической смелости, проявленной мучениками, и холодная, воистину нефилософская суровость, с которой историк судит о словах и поступках людей, страдавших в смертельной схватке, должна быть неприятна каждой великодушной натуре, в то время как упорство, с которым он дает гонениям оценку на основании количества смертей, а не степени страданий, не позволяет уму осознать воистину небывалую жестокость языческих гонений… Действительно, в одной католической стране ввели ужасный обычай устраивать зрелище, сжигая живьем людей во время публичных праздников за их религиозные мнения. Действительно, огромное большинство деяний мучеников являются очевидным вымыслом лживых монахов; но правда также и то, что среди подлинных записей о языческих гонениях есть истории, свидетельствующие, может быть, ярче, чем что–либо другое, и о глубинах жестокости, в которые может пасть человеческая природа, и о героизме сопротивления, на которое она способна. Было время, когда римляне справедливо хвалились, что их суровый, но простой уголовный кодекс не допускает лишней жестокости и длительных пыток. Но ситуация изменилась. Ожесточающее воздействие игр, которые превратили зрелище человеческих страданий и смерти в развлечение для всех классов общества, распространилось повсюду, где было известно имя римлян, и миллионы людей стали совершенно равнодушными к виду человеческих страданий; во многих людях, живущих в самом центре передовой цивилизации, пробудился вкус и страсть к мучительству, восторг и возбуждение при виде крайней агонии, которые испытывают разве что африканские или американские дикари. Самые ужасные из описанных мучений обычно причинялись либо самим населением, либо в его присутствии, на арене. Мы читаем о том, как христиан заковывали в раскаленные докрасна цепи и вонь от горящей плоти удушающим облаком поднималась к небу; о том, как плоть их разрывали до костей щипцами или железными крючьями; о святых девах, предаваемых похоти гладиатора или на милость сводника; о двухстах двадцати семи обращенных, отправленных в рудники после того, как у каждого из них сухожилия на одной ноге разорвали раскаленным железом и выкололи один глаз; о таком медленном огне, что агония жертв продолжалась часами; о телах, у которых отрывали конечности или которые окропляли расплавленным свинцом; о разнообразных пытках, продолжавшихся днями. Из любви к своему Божественному Учителю, ради дела, которое они считали правым, мужчины и даже слабые девушки выносили все это, не дрогнув, в то время как одного слова было достаточно, чтобы освободить их от страданий. Каким бы ни было наше мнение о поведении священнослужителей в последующие века, оно не помешает нам с почтением склониться перед могилой мученика».


§27. Возникновение поклонения мученикам и реликвиям

Источники

Помимо трудов, упомянутых в §12 и 26, см. Евсевий Η. Ε. IV. 15; De Mart. Palaest., с. 7. Климент Александрийский: Strom. IV, р. 596. Ориген: Exhort, ad mart., с. 30 и 50. In Num. Кот. Χ. 2. Тертуллиан: De cor. mil., с. 3; De Resurr, earn., с. 43. Киприан: De lapsis, с. 17; Epist. 34 и 57. Const. Apost.: 1. 8.

Труды

С. Sagittarius: De natalitiis mart. Jen. 1696.

Schwabe: De insigni veneratione, quae obtinuit erga martyres in primit. eccl. Altd. 1748.


С благодарностью вспоминая верность этой «благородной армии мучеников», признавая нерушимость общения святых и предвосхищая телесное воскресение, церковь стала почитать мучеников и даже их мертвые останки; однако это почитание, само по себе вполне оправданное и совершенно естественное, уже скоро вышло за рамки Писания, а впоследствии выродилось в поклонение святым и реликвиям. Языческое поклонение героям незаметно продолжилось в церкви и крестилось христианским именем.

В Смирнской церкви, судя по ее посланию от 155 г., мы находим это поклонение в его еще невинной, детской форме: «Они [иудеи] не знают, что мы не можем ни покинуть когда–либо Христа, Который пострадал ради спасения всего мира искупленных, ни поклоняться кому–то еще. Его одного мы обожаем (προσκυνοϋμεν) как Сына Божьего; а мучеников мы любим, как они заслуживают (άγαπώμεν άξίως), за их великую любовь к их Царю и Учителю, и мы хотим также быть их товарищами и соучениками»[88]. День смерти мученика назывался его небесным днем рождения[89], этот день ежегодно отмечали на его могиле (в основном в пещере или катакомбах), молясь, читая историю его страданий и победы, причащаясь и устраивая священную вечерю.

Но ранняя церковь на этом не остановилась. Начиная с конца II века мученичество стало восприниматься не только высшей христианской добродетелью, но в то же время и крещением огнем и кровью[90], замечательной заменой водного крещения, как очищающее от греха и обеспечивающее вход на небеса. Ориген зашел так далеко, что приписывал страданиям мучеников ценность искупления других людей, эффективность, подобную эффективности страданий Христа, на основании таких отрывков, как 2 Кор. 12:15; Кол. 1:24; 2 Тим. 4:6. Согласно Тертуллиану, мученики немедленно достигали небесного блаженства, и им не нужно было, как рядовым христианам, проходить через промежуточное положение. Так истолковывалось благословение для тех, кто гоним за правду, в Мф. 5:10–12. Следовательно, по Оригену и Киприану, молитвы мучеников перед престолом Божьим были особо действенными для воюющей на земле церкви, и, в соответствии с примером, приведенным у Евсевия, незадолго до их смерти их уже просили о будущих ходатайствах.

В римских катакомбах мы встречаем надписи, в которых покойных просят молиться о своих живых родственниках и друзьях.

Таким образом почтительное отношение к личностям мучеников было в некоторой степени перенесено на их останки. Смирнская церковь считала кости Поликарпа более драгоценными, чем золото или бриллианты[91]. Останки Игнатия также почитались христианами Антиохии. Друзья Киприана собрали его кровь в платки и построили часовню на его могиле.

Часто до крайности доходило поклонение не только покойным мученикам, но и исповедникам — оставшимся в живых верующим, не пожелавшим отрекаться от своей веры. Особой обязанностью диаконов было навещать их в тюрьмах и служить им. Язычник Лукиан в своей сатире «De morte Peregrini» описывает неустанную заботу христиан о своих братьях в темнице: им приносили груды подарков, выражения сочувствия поступали издалека, и все это, конечно же, по мнению Лукиана, делалось из чистого добродушия и энтузиазма. Тертуллиан монтанистского периода критикует чрезмерное внимание церкви к исповедникам. Ходатайства исповедников об отступниках — Libelli pacts, как их называли, — обычно приводили к восстановлению последних в церкви. Мнение исповедников обладало особым весом при выборе епископов и нередко считалось более авторитетным, чем мнение клира. Киприан наиболее красноречив, когда восхваляет их героизм. Его послания к заключенным в тюрьму исповедникам Карфагена полны прославлений, их стиль в чем–то даже оскорбителен для евангельских представлений. Однако в конце Киприан протестует против злоупотребления привилегиями, от которого ему самому пришлось пострадать, и искренне призывает пострадавших за веру к святости жизни, к тому, чтобы полученные ими почести не стали для них ловушкой, чтобы они не сбились с пути из–за гордости и небрежения. Он всегда представляет венец исповедника и мученика как безвозмездный дар Божьей благодати и видит его реальную сущность скорее во внутреннем предрасположении, нежели в обращенном наружу деянии. Коммодиан воспринял идею мученичества во всей ее полноте, когда распространил ее на тех, кто, не проливая крови, устоял до конца в любви, смирении, долготерпении и во всех христианских добродетелях.

Загрузка...