Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова

Глава одиннадцатая СКОЛЬКО БЫЛО ПАВЛИКОВ?

Подготовка к показательному процессу по делу об убийстве Павлика Морозова находилась в самом разгаре, когда в селе Колесникове Курганской области застрелили из ружья другого мальчика — Колю Мяготина. Событие это, судя по официальным материалам, выглядело так.

Вдова красноармейца отдала сына в детский дом, так как ей нечем было его кормить. Там мальчик стал пионером, а позже вернулся к матери. Богатых крестьян уже выслали, но в селе остались пьяницы и хулиганы. Настоящий ленинец, мальчик прислушивался к разговорам взрослых. «Обо всем, что Коля видел и узнавал, он сообщал в сельский совет». Но Колин друг Петя Вахрушев донес на Колю классовым врагам (то есть сообщил родным, кто доносчик). «Пионерская правда» в деталях описывала убийство Коли.

«Иван выстрелил ему в ноги.

— Живой? — подошел он поближе.

Побледневший Колька плакал. Из ног лилась кровь...

— Живой...

— Добить его надо, а то нам плохо будет.

Выстрел в упор...»

Один пионер донес представителям власти, другой — друг Мяготина, Петя, донес тем, на кого донесли. На допросах, как сообщали газеты, Петя исправился и донес на своих старших братьев представителям власти. Судя по печати, надвигалась новая волна насилия: «Рука пролетарской диктатуры раздавит гадов». По правилам того времени следом за большим показательным процессом организовывалась серия мелких — на местах. Расстрела уже казалось мало, и дети требовали «самого жестокого наказания убийцам», но не могли придумать, какого именно.

Для участия в новом процессе выехали знакомые нам журналисты Соломеин и Смирнов. На суде выступил не один, а уже три общественных обвинителя из разных газет «от имени миллионов пионеров и школьников». Во время суда присутствовавшим раздавался специально напечатанный листок «Будь начеку!», призывающий к новым доносам. Мяготина убил один, расстреляно по делу пятеро, кроме того, большая группа «воров, пьяниц и вредителей» приговорена к десяти годам лагерей. Очередной район очищен от противников советской власти. Убитый пионер-герой Мяготин записан в Книгу почета Всесоюзной пионерской организации вслед за Павликом Морозовым, под номером 002[199].

Мы не знаем, как и кто в действительности убил Колю Мяготина, ибо уже имели возможность проверить достоверность сообщений печати. Но несомненно, что борьба за доносчиков уже давно сталкивалась с борьбой против них.

Возникает вопрос: для чего лучшим пионером страны объявлен тот, кто и пионером-то не был и чьи доносы близко не соприкасались с политическим фанатизмом? Может быть, дело в том, что в ряду героев-доносчиков Морозов первый по времени? Это не так.

Нами собраны сведения по меньшей мере о восьми случаях убийства детей за доносы до Павлика Морозова. Первым оказался тоже Павлик, по фамилии Тесля, украинец из старинного села Сорочинцы, донесший на собственного отца пятью годами раньше Морозова. Семь доносов связаны с коллективизацией в деревне, один — с врагами народа в городе (Витя Гурин, Донецк). Наиболее известный из восьми — доносчик Гриша Акопян, зарезанный на два года раньше Морозова в Азербайджане.

Официальное издание «Детское коммунистическое движение» (1932) еще до смерти Павла Морозова сообщало, что имеют место случаи убийства за доносы «десятков наших лучших боевых товарищей», которые яростно борются против левых загибов и правых примиренцев[200]. Но слава всех этих доносчиков меркнет на фоне Павлика Морозова. Почему же ему с такой помпой отдаются почести, которых он не заслужил?

Официальный герой-доносчик 001 должен был появиться тогда, когда он стал необходим для политической кампании, то есть перед большой чисткой и массовыми репрессиями, и он, как мы знаем, появился, когда надо.

Кампании, начатой в глухой деревне Герасимовке, придавался все более массовый характер.

Октябрь, 1932. «Пионерская правда»: «На смену ему... идут и еще придут новые сотни и тысячи ребят».

Ноябрь, 1932. «Тавдинский рабочий»: «Павел Морозов не один, таких, как он, легионы. Они разоблачают зажимщиков хлеба, расхитителей общественной собственности, они, если это нужно, приводят на скамью подсудимых своих отцов». Вряд ли слово «легионы» было бы использовано, если б автор текста или цензор знали, что слово это вышло из Библии, а там говорится о числе бесов. В данном случае количество героев пока не ясно, ибо легион — военное подразделение в Древнем Риме — от 4,5 до 7 тысяч, а в древнерусском счете — 100 тысяч.

Август, 1933. «Пионерская правда»: «Миллионы зорких пионерских глаз будут следить...»

Сентябрь, 1933. «Пионерская правда»: «Миллионы Павликов учатся в школах...»

Широкий охват пионеров (предисловие к книге «В кулацком гнезде», 1933): Морозов — «типичный выразитель действий и настроений нашей шестимиллионной армии пионеров»[201].

Всеобщий охват взрослых (передовая «Правды», 20 декабря 1937): «Каждый честный гражданин нашей страны считает своим долгом активно помогать органам НКВД в их работе».

Член Политбюро Анастас Микоян в докладе на собрании, посвященном 20-летию НКВД, воскликнул со сцены Большого театра: «У нас каждый трудящийся — наркомвнуделец!»[202] Микоян вспомнил об идеале советского человека — «верном сторожевом псе партии» Дзержинском и призвал все население страны учиться сталинскому стилю работы у наркома НКВД Ежова.

В сущности, в сталинском стиле ничего нового не было, ибо Ленин заявлял то же самое: «Хороший коммунист в то же время и хороший чекист»[203]. Микоян лишь популяризировал суть ленинско-сталинского стиля работы: «Вместо дискуссий — методы выкорчевывания и разгрома». Празднование очередного юбилея тайной полиции совпало с окончанием пятилетки по уничтожению классов в стране. Пятилетка перевыполнена, враждебные классы уничтожены, но Сталин заявил, что классовая борьба еще больше обостряется.

Двойники Морозова взрослели. Часть из них теперь служила в НКВД, реализуя на практике политвоспитание, полученное в школе и пионерской организации. Другие служили добровольцами.

Многочисленные Павлики не просто проявляли личный энтузиазм, как сообщали газеты. Их деятельность становилась обязательной частью строительства нового общества. От доверчивых и неопытных подростков руководители страны требовали новых подвигов и новых жертв. Член Политбюро Лазарь Каганович, обращаясь к пионерам, говорил: «Каждый из вас должен себя спросить: готов ли я на жертвы, на страдания и лишения за дело пролетарской борьбы, за дело коммунизма?»[204] По мысли Кагановича, жертвой достоин стать не каждый и в пионеры следует принимать тех, кто сперва докажет, что достоин. Донос стал таким лучшим доказательством.

Но произошло непредсказуемое: убийство вызвало не столько ненависть к врагам партии, сколько к самой партии. Волна насилия, идущая сверху, столкнулась с ответной волной. Не видя защиты от произвола государства, народ творил самосуд. Чем сильнее нагнеталось давление сверху, тем ожесточеннее и отчаяннее становился протест. Жертвами этой борьбы оказались ни в чем не виноватые дети, которых система растлевала в угоду интересам лиц, стоявших у власти.

В 1935 году в заключительном слове на совещании писателей, композиторов, художников и кинорежиссеров Максим Горький заявил: «Пионеров перебито уже много»[205]. Журналист Соломеин в воспоминаниях рассказывал: «Только мне привелось участвовать в расследовании примерно десяти убийств пионеров кулачьем. Только мне. А всего по Уралу, по стране — сколько их было, подобных жертв! Не счесть»[206].

Пресса представляла дело таким образом, будто детей убивали за то, что они пионеры. Убивая Павлика Морозова, писала газета «Тавдинский рабочий», кулаки знали, что они «наносят глубокую рану детскому коммунистическому движению»[207]. Смерть двух девочек-доносчиц Насти Разинкиной и Поли Скалкиной «Пионерская правда» комментировала так: «Выстрел в Настю и Полю есть выстрел в пионерскую организацию»[208]. Но кто в действительности и почему убивал пионеров, отнюдь не всегда ясно.

Газета «Правда» откровенно призывала к самосуду: «Дело каждого честного колхозника помочь партии и советской власти казнить мерзавца, который посмеет тронуть ребенка, исполняющего долг перед своим колхозом, а следовательно, и перед всей страной»[209]. Колхозники, однако, понимали честность по-своему, и властям приходилось пожинать плоды развязанного ими террора. В то время как власти окружали убитых доносчиков ореолом славы, народ мстил властям, множа число жертв и таким образом поставляя новых героев, используемых пропагандой.

«Пионерская правда» опубликовала беседу с государственным обвинителем А. Виноградовым «Зорче охранять молодых бойцов!». В интервью обвинитель признал, что проблема стала серьезной, и обещал провести необходимые мероприятия по охране юных осведомителей. Лицемерие этих заявлений особенно видно теперь, когда мы знаем, с каким рвением использовала убийства детей пропагандистская машина. Расправы, судя по прессе, росли. В 1932 году (после убийства Павлика и Феди Морозовых) имели место три убийства доносивших детей. В 1933 и 1934 годах мы насчитали по семь убитых доносчиков, в 1935-м — десять.

Власти действовали грубо и разжигали низменные инстинкты толпы. Но кто убивал и почему — для разжигания борьбы или из мести, — в большинстве случаев остается неизвестным. Всего за годы сталинского террора, как мы подсчитали, имели место 50 шумных убийств детей-доносчиков. Всем им присвоены почетные звания пионеров-героев. О них писали книги, их именами называли улицы, школы, библиотеки, дворцы пионеров.

Витя Гурин доносил на верующих, Василиса Килина — на соседей, живших лучше, Мотя Тараданова — на ссыльных, Женя Рыбин — на беспризорных детей, Кычан Джакыпов — на священника. Коля Яковлев выследил крестьянина, спрятавшего зерно. Миша Дьяков письменно сообщал имена тех колхозников, которые утром не вышли на работу. Жора Сосновский выявил пастуха, который специально завел коров в болото и утопил. Нюра Соколова разоблачила крестьян, которые пытались вызвать крушение поезда. Павлик Манин указывал на тех, кто дома молился. Федя и Оля Мальцевы написали, что их отец критиковал советскую власть. Гена Щукин обнаружил троцкистов, которые задумали сорвать работу золотодобывающего рудника. Коля Рябов сигнализировал, что его брат отвинтил гайку от колхозной сеялки.

Все эти и многие другие дети, согласно публикациям, зарезаны ножом или серпом, задушены проводом, убиты из ружья, пистолета или топором врагами советской власти. Что произошло с каждым из них в действительности, сказать не можем, ибо каждый случай потребовал бы нелегкого расследования, подобного проделанному нами в истории с Павликом Морозовым.

В 1938 году сообщения о новых героях-доносчиках из печати временно исчезли. Видимо, появилось распоряжение прекратить организацию подобных акций.

Судьбы юных соглядатаев, оставшихся в живых, представляют собой отдельную тему для размышлений. В поселок Анадырь Чукотского округа к чукчам приехали проводить раскулачивание и создавать колхоз двое большевиков-уполномоченных. Их убили. Через день появился милиционер. Убийц выдал мальчик Ятыргин, сын Вуны, прибавив, что они убежали на Аляску. Часть чукчей-оленеводов решила уходить с оленями туда же. Услышав об этом, Ятыргин украл у соседа собак и сани, чтобы донести об этом тоже. Соседи подкараулили мальчика, ударили его топором и бросили в яму, но он выполз оттуда и остался жив. «Пионерская летопись» рассказывает: когда Ятыргина принимали в пионеры, уполномоченные переменили его имя на Павлик Морозов. Новое имя записали потом в его паспорт. В конце 60-х годов Ятыргин под именем Павла Морозова работал школьным учителем, был активным членом партии[210].

Реклама доносительства приносила свои плоды, и ею занимались самые высокопоставленные лица советского государства. Незадолго до своей таинственной гибели в 1937 году член Политбюро Серго Орджоникидзе в речи на Всесоюзном совещании стахановцев восхвалял семью патриотов Артемовых. Отец, Алексей Артемов, его жена Ксения, два сына и три дочери сообщили органам о 172 подозрительных людях, по их мнению, вражеских лазутчиках. Все подозреваемые арестованы. Членов семьи чемпионов-доносчиков наградили орденами и ценными подарками.

Последствия кампании массового доносительства выглядели печально. За парадной афишей вовлечения миллионов павликов в дело строительства коммунизма страну стала захлестывать детская преступность. После ликвидации миллионов родителей и от голода на улице очутились миллионы бездомных детей — бракованная часть третьего поколения строителей социализма. Закон 1935 года о малолетках постановил: в целях ликвидации данного явления «привлекать к уголовному наказанию» детей с 12 лет[211]. Быстро росла система детских принудительных учреждений: спецдетдомов, изоляторов, трудовых колоний и приемников-распределителей, внедрялся детский принудительный труд.

Теперь система как бы уравновесилась: взрослые по доносам детей шли в исправительные лагеря, а дети по доносам взрослых направлялись в исправительные колонии. Размах и пафос кампании не оставляет сомнений в том, что санкционировалась она с самого верха.