Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова

Глава первая СУД НА СЦЕНЕ

Двадцать четвертого ноября 1932 года в местной газете «Тавдинский рабочий» появилось крупно набранное объявление. Оно гласило:

В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС

25 НОЯБРЯ 1932 ГОДА В 6 ЧАСОВ ВЕЧЕРА В КЛУБЕ ИМЕНИ СТАЛИНА

НАЧНЕТСЯ ПОКАЗАТЕЛЬНЫЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС НАД УБИЙЦАМИ ПИОНЕРА МОРОЗОВА

СУДИТ ВЫЕЗДНАЯ СЕССИЯ ОБЛСУДА ВХОД В ЗАЛ СВОБОДНЫЙ

Тавда — небольшой районный центр в тайге. Кривые улочки, покосившиеся дома, грязная железнодорожная станция, заполненная товарными вагонами с лесом. Вокруг редкие деревни, и среди них Герасимовка, где был убит Павлик Морозов. Полсуток езды поездом от Тавды — и попадаешь из Сибири на Урал, в его столицу Свердловск, перевалочную базу из азиатской части России в Европу. Выехать из Тавды непросто. Это край лагерей принудительного труда. На станции, у поездов и сейчас милиция, люди в штатском с типичным выражением лица. Такой же была Тавда и полвека назад, в начале обычной сибирской зимы 1932 года. Но события тут происходили необычные.

Большой деревянный Клуб имени Сталина на улице Сталина к этой дате спешно отстроили заново после пожара. Топоры стучали днем и ночью. Перед началом процесса в городе организовали демонстрации трудящихся. Плакаты требовали смерти убийцам пионера Павлика Морозова. На митинг перед клубом привели около тысячи детей, включая малышей, из всех школ района. Дети тоже держали плакаты с требованием расстрелять обвиняемых. Для трансляции процесса военные связисты установили 500 репродукторов. Вокруг них собрались любопытные.

Переоценивать энтузиазм масс, о котором много написано в газетах, не следует. В неопубликованных записях участника зрелища, молодого корреспондента свердловской газеты «Всходы коммуны» Соломеина, говорится, что все было запланировано, приказано и организовано заранее. В деревни всей округи сверху спускалась разнарядка. Райком партии и райисполком рассылали телеграммы: «Провести митинг», «Выслать на процесс делегатов», «Организовать красный обоз с хлебом в дар государству». В телеграммах заранее указывалось, сколько людей собрать и сколько мешков зерна отправить[4].

Накануне суда в Герасимовку прибыли агитбригады и духовой оркестр. Ларек торговал водкой без ограничения. После живой газеты (вроде устного журнала) и хорового пения, когда веселье достигло максимума, объявили, что завтра показательный суд. Вот записанный нами рассказ деревенского старожила Григория Парфенова: «Повезли нас рано утром на десяти подводах под красным флагом. Стояли морозы около тридцати градусов, и лошади бежали резво. Некоторые только по дороге узнали, зачем везут. Кто не хотел ехать, тому обещали бесплатный буфет».

Начало суда, назначенное на вечер для того, чтобы крестьяне из окрестных деревень успели добраться до Тавды, отложили часа на полтора. Вокруг клуба стояли чекисты с винтовками. Когда митинг перед клубом закончился, охрана открыла клуб. Вход не был свободным — пропускали делегации, пересчитывая людей по спискам.

Рассчитанный на 600 мест зал клуба набит тысячью зрителей. Сообщения газет о том, что в зале присутствовало две тысячи, были явно преувеличены[5]. Тем не менее в проходах вплотную сидели на полу и стояли вдоль стен. В зале много детей. Во втором ряду, перед судьями, посадили мать убитых мальчиков, Павлика и Феди, Татьяну Морозову с сыном Алексеем на коленях. Несмотря на лютый холод, зал не отапливался, но и не проветривался, чтобы не улетучилось тепло. В воздухе стоял смрад.

Зрелище, которое предстало зрителям, оказалось настолько впечатляющим, что и спустя полвека очевидцы его не забыли и рассказывали нам детали. На сцене медленно раздвинулся черный занавес, открывая красные лозунги. На заднике висел портрет Павлика, нарисованный местным художником-любителем. Слева от портрета призыв: «Требуем приговорить убийц к расстрелу». Справа: «Построим самолет “Пионер Павлик Морозов”»[6].

На скамье подсудимых — охраняемые конвоем с винтовками пятеро: дядя Павлика крестьянин Арсений Кулуканов, бабушка Павлика Ксения и дед Сергей Морозовы, его двоюродный брат Данила Морозов и второй дядя, Арсений Силин. Прочесть лозунги, вывешенные на сцене, мог, да и то по складам, один обвиняемый — школьник-переросток Данила Морозов. Трое других вместо подписи в протоколах допросов припечатывали, обмакнув в чернила, большой палец правой руки; пятый, Арсений Силин, тоже не умел читать, но сам мог поставить закорючку пером.

За столом, накрытым кумачом, а сверху — более узким черным траурным покрывалом, расположилась бригада судей, присланных из Свердловска: председатель Загревский, народные заседатели Клименкова и Бороздина; по правую руку — общественные обвинители — представитель Центрального бюро юных пионеров и газеты «Пионерская правда» Смирнов и представитель Уральского обкома комсомола Урин, прокурор Зябкин. Слева — адвокат Уласенко. Ход суда протоколирует секретарь Макаридина. Все они вместе именуются выездной сессией Уральского областного суда. Нам удалось найти след председателя суда Загревского: он умер в 60-х годах. Одна из заседательниц отыскалась в Краснодаре, но категорически отказалась вспоминать, что и как произошло, и даже просто встретиться.

Наиболее подробно суд освещался ежедневно в местной газете «Тавдинский рабочий». По отчетам можно понять, что это не было судебным разбирательством в общепринятом смысле. Официально — это политический процесс. А на практике — клубное представление с распределенными ролями, антрактами и буфетом, закончившееся в последнем акте приговором.

Нам удалось найти часть документов «Следственного дела № 374 об убийстве братьев Морозовых», заведенного Секретно-политическим и Особым отделами Полномочного представительства ОГПУ по Уралу, которое дальше мы будем называть просто «Дело № 374». В нем имеется «Обвинительное заключение», подготовленное следствием для суда. Приговор суда опубликован 30 ноября 1932 года в газете «Тавдинский рабочий». Для того чтобы понять официальную трактовку убийства, приведем выдержки из обоих этих документов.

Из обвинительного заключения: «Морозов Павел, являясь пионером на протяжении текущего года, вел преданную, активную борьбу с классовым врагом, кулачеством и их подкулачниками, выступал на общественных собраниях, разоблачал кулацкие проделки и об этом неоднократно заявлял...»

Из приговора: «В селе Герасимовке, где до последнего времени ни партийной, ни КСМ ячейки (комсомола. — Ю. Д.), и до сих пор, при наличии 100 хозяйств, нет колхоза, активное выступление пионера Морозова за выполнение проводимых кампаний... вызвало к Павлу дикую злобу со стороны родни...»

Из обвинительного заключения: «Кулаки боялись дальнейших доносов органам власти со стороны Морозова Павла, стали на путь угроз расправой пионеру Павлу Морозову. Кулуканов и Силин по отношению Морозова Павла говорили: “Этот пионер, сопливый коммунист, житья нам не дает, во что бы то ни стало его надо сжить со света”».

Из приговора: «Данное убийство подготавливалось задолго до его свершения, и самый акт расправы... был не чем иным, как выполнением желанного, давно задуманного решения».

Из обвинительного заключения: «Кулак Кулуканов Арсений, узнав, что Павлик Морозов вместе со своим братом Федором ушли в лес за ягодами, с приходом к нему в дом Морозова Данилы 3 сентября сговорил последнего убить пионера Морозова Павла и Федора, дав ему 30 рублей денег, одновременно попросил Данилу, чтобы он пригласил для убийства Павла и Федора своего деда Сергея Морозова, с которым Кулуканов раньше имел сговор...»

Из приговора: «Закончив бороньбу после ухода от Кулуканова, Данила отправился домой и передал деду Сергею разговор с Кулукановым. Морозов Сергей, видя, что Данила берет со стола нож, ни слова не говоря, вышел из дому и отправился с Данилой на дорогу, по которой должны возвращаться братья Морозовы. Притом, когда подсудимые вышли уже за деревню, Морозов Сергей сказал Даниле: “Идем убивать, смотри не бойси”».

Из обвинительного заключения: «Поравнявшись с Павлом, Морозов Данила, не говоря ни слова, вынул нож, нанес Павлу удар в живот».

Из приговора: «Девятилетний Федя, заплакав, кинулся бежать в сторону, но был задержан Сергеем Морозовым и подбежавшим Данилой тут же был зарезан. Убедившись, что Федя мертв, Данила вернулся к Павлу и еще несколько раз ударил его ножом».

Из обвинительного заключения: «Совершив убийство, Морозов Сергей вытряс из мешка ягоды, набранные Павлом и Федором, и совместно с Данилой одели этот мешок на голову Павлу Морозову, а затем Морозов Сергей труп Федора оттащил несколько в сторону от дороги, в лес, то же проделал Данила с трупом Павла. Морозов Сергей и Морозов Данила, вернувшись из леса после убийства... обнаружив у себя на одежде пятна крови, переоделись в другое платье, заставив Морозову Ксению (жену Сергея) выстирать окровавленную одежду в целях скрытия преступления. Морозова Ксения, узнав о совершенном преступлении, замочила окровавленную одежду (штаны, рубаху), но отстирать не успела, т.к. при обыске в замоченном виде рубаха и штаны были изъяты».

Из приговора: «На следующий день Ксения Морозова, чего она сама не отрицает, узнала об убийстве Павла и Федора, но когда было приступлено к розыску последних, она, Ксения, данное обстоятельство скрыла».

Из обвинительного заключения: «Одновременно при обыске за иконами был обнаружен нож, которым совершено убийство».

Следствие велось в течение двух с половиной месяцев. Тщательное изучение имеющихся у нас секретных документов, опубликованных материалов суда, показаний свидетелей и очевидцев обнаруживает многочисленные противоречия и неувязки в ходе следствия и судебного процесса.

Братья Павлик и Федя пошли в лес за клюквой. Когда, куда и кто знал о том, что они учили, ни следствие, ни суд не выяснили. Суд не задал вопроса, почему в течение трех суток никто не начал искать пропавших детей. Почему не обратили внимания на вернувшуюся с воем из лесу без детей собаку Морозовых?

Отдельные факты в цепи тех трагических событий существуют одновременно в нескольких вариантах, и суд не уточнил, какой вариант соответствует истине. Осталось невыясненным, когда точно совершено убийство. В лесу, на месте убийства, не сделано ни одного фотоснимка. Следователи вообще там не побывали, не видели трупов, не зафиксировали следов преступления и даже не описали место убийства. Участковый милиционер Титов, один, без свидетелей, написал и подписал «Протокол подъема трупов», обнаруженный нами в архиве Свердловского историко-революционного музея в виде фотокопии. Подлинник, возможно, если не уничтожен, есть в недоступном для нас архиве. В цитатах сохраняем орфографию и стиль документа.

В протоколе, написанном от руки на одной странице, сообщается, что он составлен 6 сентября в 1 час дня в присутствии крестьян, подписи которых отсутствуют. Происшествие описано в протоколе приблизительно, деталей мало: Павел лежал головой в восточную сторону, второй труп, Федора, головой в западную сторону. О Павле: «В левой руке разрезана мякоть и нанесен смертельный удар ножом в брюхо, в правую половину, куда вышли кишки, второй удар нанесен ножом в грудь около сердца». «Протокол подъема трупов» указывает, что ударов ножом было два, раны три. Позже, после похорон, газета «На смену!» уточнит, со слов следователя, что Павлу нанесены не три, а четыре ножевые раны. Журналист Смирнов, обвинитель на суде, напишет: «После пятого удара ножом в грудь Павлик лежал мертвым». Коллега Смирнова Губарев через тридцать лет вспомнит показания свидетелей, что на теле Павлика судебно-медицинская экспертиза обнаружила 16 ножевых ран[7].

«Протокол подъема трупов» сообщает о Федоре: «Нанесен удар в левый висок палкой и правая щека испекшей кровью, раны не заметно. И ножом нанесен смертельный удар в брюхо выше пупа, куда вышли кишки, и так же разрезана правая рука ножом до кости». Позднее писатель Губарев скажет: Федор убит не палкой, а ножом в затылок.

Суд не установил, хотя и записал в приговор, что Павлик лежал в мешке. Свидетели утверждали, что никакого мешка не видели. Задрана рубашка красного цвета, но не в крови. Клюква, которую убийцы высыпали из мешка, дала обильный темно-красный сок. Этот сок и окрасил мешок или рубашку. Экспертизы ни этого мешка, ни одежды не проводилось.

Очевидцы показывали: протокол составлен милиционером Титовым не 6 сентября, а на самом деле позже, задним числом, когда приказали его составить. В деревне имелся фельдшер, которого позвали родственники. В блокноте первого журналиста, прибывшего в Герасимовку, Соломеина, среди записей показаний очевидцев находим возмущенные слова дяди Павлика, Онисима Островского: «Ведь нужно только описать раны. Они не ограблены, не задавлены, вином не опились, а злоумышленно убиты»[8]. Фельдшер наотрез отказался заменять патологоанатома. И все же он был единственным представителем медицины, который видел трупы.

Причину отказа фельдшера можно понять: время настало такое, что он просто побоялся это сделать. Но ни следователи, ни суд его даже не опросили, хотя фельдшер мог наверняка сказать больше, чем написано полуграмотным милиционером в «Протоколе подъема трупов». Суду было известно, что в деревню позвонили из Тавды и велели похоронить детей до приезда следователя, но суд не выяснил, кто отдал распоряжение срочно похоронить.

Свидетели на суде говорили о торжественных похоронах пионера. Очевидцы, однако, рассказывали нам, что грязная телега с трупами подъехала к деревне. «Уложили мертвых детей на пол, возле двери, безо всего, без одежды, — вспоминает последняя учительница Павлика Морозова Зоя Кабина. — Мать увидела мертвых своих детей и потеряла возле телеги сознание. Ее в бесчувственном состоянии положили на ту же телегу возле мертвых детей и всех троих отвезли домой».

В неопубликованных показаниях очевидцев, записанных журналистом Соломеиным, имеется высказывание Онисима Островского: «Гвоздей (чтобы сколотить из досок гробы Павлу и Федору. — Ю. Д.) нет. Узнал, что в сельсовете есть телефонная проволока. Делал гвозди сам у соседа в кузнице. Хоронили одни. Никто не помогал хоронить. Не дали ни материи, ни досок. Не хватило гвоздей». Власти нс участвовали в похоронах убитого героя.

Во втором издании Большой советской энциклопедии говорится: «Убийцы были пойманы»[9]. «Пойманы» предполагает погоню или хотя бы поиск скрывшихся от правосудия лиц. Ни следствие, ни суд, ни пресса не задали важного вопроса: почему убийца совершил преступление так близко от деревни и не пытался замести следы? Ведь рядом болото, трупы засосало бы, и списали бы вину на медведей, которых тогда было много. Суд не удивило, что никто из подозреваемых не собирался прятаться от ареста, а в этих диких местах легко уйти в другую деревню к родне или просто скрыться в тайге.

В процессе следствия число арестованных увеличивалось с двух до десяти. Одного выпустили на свободу до суда. Суд не смутило, что аресты проводились произвольно, без санкции прокурора и без всяких улик. Первым был взят молодой крестьянин Дмитрий Шатраков, который в тот день ходил на охоту с собакой и ружьем. За арестом Шатракова последовал арест его брата, затем отца и третьего брата. Основанием служил старый донос, что Шатраковы держали незарегистрированное ружье. «При аресте, — вспоминал очевидец, — их всех избивали».

С самого начала над всеми подозреваемыми повисал меч «презумпции виновности». Они должны были доказывать следователям, что не виноваты. Дмитрий Шатраков принес оправдательную справку, согласно которой его вызывали в райвоенкомат в Тавду. Отец и третий брат, Ефим, нашли свидетелей, которые видели их целый день бороновавшими поле, далеко от места убийства. Второй брат, Ефрем, не смог сразу доказать свое алиби и сидел дольше других.

Затем арестовали деда Павлика Сергея Морозова, на которого донес его внук и двоюродный брат Павлика Иван Потупчик. Как вспоминает очевидец событий Прокопенко, Потупчик сообщил, что между дедом и Павликом «контры были давно», и даже вызвался сам арестовать деда.

Сейчас трудно восстановить последовательность арестов. Родственник матери Павлика Лазарь Байдаков рассказывал нам: «Напротив деда Сергея Морозова жил Арсений Силин, женатый на его дочери. Когда брали деда Морозова, Силина забрали тоже. Держали в амбаре. Бабушку не сразу забрали. Она первое время носила им еду через всю деревню». Ксения Морозова тоже была арестована, забрали ее внука Данилу и мужа дочери — Арсения Кулуканова. Потом был арестован Владимир Мезюхин, из соседней деревни, случайно зашедший к Сергею Морозову. Если верить газете «Колхозные ребята», то и десяти оказалось мало. Газета писала, что к суду привлекаются «и другие герасимовские кулаки и подкулачники»[10].

Даже во время суда появлялись новые обвиняемые. Сначала богатый крестьянин Анчов, которого газета «На смену!» охарактеризовала так: «Анчов — вождь, идейный вдохновитель всей группы. Нет никаких сомнений в его центральной роли в гнусном преступлении»[11]. Но больше об Анчове не упоминали. Позже назвали еще одного убийцу — Рогова. Во время одного из заседаний суда на сцене появился неизвестный в дубленом полушубке и объявил, что Иван Морозов, сын Сергея и отец Данилы, живший в соседней деревне, тоже арестован — за покушение на жизнь уполномоченного по хлебозаготовкам. Позже, чтобы притянуть Ивана к данному делу, его обвинили в подстрекательстве к убийству своего племянника Павлика и попытке уничтожить общественный скот. «Иван во всем признался, — рассказывала нам учительница Кабина, — но был ни при чем». Осудили его потом отдельно.

Дело об убийстве Павлика и Федора связано с доносом Павла на отца и арестом отца. Следствие даже не попыталось привлечь в качестве свидетеля находившегося в лагере отца Павлика, Трофима Морозова, — первопричину конфликта. Не допрошен он был и в суде по делу об убийстве сыновей.

Основными доказательствами вины подсудимых звучали цитаты из докладов вождей, Сталина и Молотова, о том, что классовая борьбы на отдельных участках усиливается, и обвиняемые являлись иллюстрацией правильности их высказываний. Прокурор говорил о предстоящей пятилетке, в которой будет построено бесклассовое общество, а для этого остатки враждебных классов (он указал на обвиняемых) должны быть уничтожены. Общественные обвинители вообще не доказывали вины, они поднимали над головами толстые пачки писем и телеграмм от пролетариев Урала, пионеров, читателей газеты с требованием расстрела подсудимых.

С подсудимыми судьи разговаривали на «ты». Ксения Морозова в отчетах из зала суда именуется «старухой», а оправданный Арсений Силин — «убийцей».

В распоряжении следствия имелось два вещественных доказательства убийства, найденные в доме Сергея Морозова: нож, вынутый при обыске из-за иконы, и штаны с рубахой, испачканные кровью, но неясно чьи — Данилы или деда и с чьей кровью. Суд не потребовал экспертизы пятен этой крови. Не провели психиатрического освидетельствования обвиняемых. Несмотря на все указанные пробелы следствия, суд не вернул дело на доследование.

Больше того, вместо реальных доказательств некоторые улики перекочевали в судебное заседание из сочинений журналистов. Так, «Пионерская правда» сообщила, что герасимовские кулаки обещали заплатить за убийство золотом. В обвинительном заключении золото не упоминалось. Но на суде, согласно газете «Тавдинский рабочий», тема вознаграждения возникла.

«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тебе Кулуканов обещал золото, а ты знал, что у него есть золото?

МОРОЗОВ ДАНИЛА. Знал. (Не отвечает, обещал ли, дал ли, взял ли он. — Ю. Д.)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Скажи прямо, Данила. Вот все, что ты здесь рассказал суду, это правильно или ты просто наговариваешь, лжешь?

МОРОЗОВ ДАНИЛА. Я говорю так, как было дело, мне нечего скрывать, раз виноват, то виноват»[12].

Если верить отчетам о судебных заседаниях в газетах, обвиняемые охотно признавались в убийстве и изобличали друг друга. Бабушка, «высокая старуха в черном», обвинила деда и остальных[13].

Дед тоже всех разоблачил, хотя и лаконичнее. Данила, обвиняя своих родных, держался весело. Однако присутствовавшая на суде бывшая жительница Тавды Анна Толстая заявила нам: никто из обвиняемых на суде не признался, что убил, и она отлично это помнит. Никто!

Свидетели обвинения (около десяти человек) тоже не приводили фактов, но требовали от суда применения к обвиняемым высшей меры социальной защиты, то есть смерти. Свидетелей защиты не было вообще. В процессе участвовал всего один защитник, Уласенко, который во время очередного заседания вышел вперед и заявил залу, что он возмущен поведением своих подзащитных и защищать их отказывается. После этого адвокат демонстративно удалился, и суд закончился без него. Судьи и прокурор требовали от маленького внука показаний против родных, и десятилетний Алексей Морозов, которого заранее научили, что говорить, требовал смерти своих деда и бабушки.

Этот процесс продолжался четыре дня. Приговор, зачитанный при гробовой тишине зала, гласил: «Кулуканова Арсения, Морозова Сергея, Морозова Данилу, Морозову Ксению — признать виновными в убийстве на почве классовой мести пионера Морозова Павла и его брата Федора и на основании ст. 58.8 УК всех четверых подвергнуть высшей мере социальной защиты — расстрелять»[14].

Дядю Павлика Арсения Силина по непонятной и счастливой для него логике оправдали.

Неизвестные крестьянам люди, стоявшие позади толпы, громко запели партийный гимн «Интернационал». Журналисты писали: гимн подхвачен всем залом[15]. Деталь эта весьма сомнительна: крестьяне, вроде герасимовских, вряд ли могли выговорить само название гимна.

Итак, без доказанной вины расстреляли трех глубоких стариков: деда в возрасте восьмидесяти одного года, его жену восьмидесяти лет, зятя семидесяти лет. Приговорен был и их девятнадцатилетний внук. Крестьянин Прокопенко уверял нас, что подсудимых расстреляли сразу: вывели к яме, велели снять хорошую одежду и изрешетили пулями. Об этом с подробностями рассказывали в деревне агитаторы из райкома партии.

Представление, которое положило начало мировой известности Павлика Морозова, закончилось. В течение нескольких дней станция и улицы Тавды были переполнены приезжими: милицией, солдатами, людьми в штатском, журналистами — всеми теми, кто организовал этот показательный судебный процесс, прошумевший на всю страну.

Для чего этот суд так понадобился властям? Кто такой был на самом деле Павлик Морозов? Что за подвиг совершил?