Токийский рынок спускался каскадом. Пёстрые палатки и полосатые навесы походили на колышущиеся на ветру ступени огромного амфитеатра. С высоты девятого этажа открывался замечательный вид на сотни расставленных рядами павильонов. Между ними расхаживали толпы покупателей, укрывшихся от дождя разноцветными зонтиками. Напитавшиеся влагой рекламные растяжки тяжело провисли и едва шевелились.
Огромную территорию окружала стена из красного кирпича. Железные ворота были широко распахнуты, потому что в течение дня через них не только ходили покупатели, но и поминутно проезжали легковушки, микроавтобусы и грузовики. Справа белела будка охранника, похожая на лагерную вышку — только пулемёта не хватало.
Два павильона, отстроенные в виде пагод, выделялись на фоне океана палаток и навесов, лотков, контейнеров и складских помещений. На них были закреплены иероглифы, складывавшиеся в название рынка.
Снаружи теснились стеклянные магазинчики, в которых можно было найти всевозможные отделы — от продуктовых до сувенирных. Рядом с ними виднелись забегаловки с неизменными любителями жирной и сочной пищи, обступившими круглые столы на тонких ножках. Над ними простирались большие зонты с рекламой пива, их края трепетали на ветру.
Бетонные блоки, лежащие вдоль дороги в виде ограничителей, облюбовали гопники. Они посасывали пиво и сигареты, поглощали лапшу из бумажных коробок и громко гоготали.
Откуда-то доносилась быстрая электронная музыка.
Всё это были островки посреди людского потока шедших на рынок, возвращавшихся с него, проходивших мимо, сокращавших через него дорогу или спешивших к метро, вход в которое обозначала белая буква на голубом фоне.
Акайо Фурукава опёрся о железные перила обширного балкона и перевёл взгляд на небо. Оно ему совсем не нравилось, причём уже не первую неделю. Старейшина клана Чёрного носорога ясно видел, что с каждым днём погода становилась хуже — и это вопреки прогнозам синоптиков. С востока надвигались тучи, и им не было ни конца, ни края. Их рваные края, напоминавшие грязную вату, казалось, царапали серый небосклон. Солнце плавало в призрачном мареве, напоминая огромное бельмо. Воздух был душным и спёртым — как перед грозой.
— Отец, к тебе пришли, — негромко сказал за спиной Акайо молодой человек с коротко стрижеными красными волосами и правильными, как у греческой статуи, чертами лица.
— Канэко? — спросил старейшина, поворачиваясь.
— Да. Со свитой, — молодой человек усмехнулся. — Все такие важные, напыжившиеся. Прямо официоз из ушей течёт.
— Пусть их не обыскивают, — сказал Акайо, направляясь в комнаты. — Мы должны доверять друг другу.
Встретившись взглядами, ямабуси рассмеялись.
— Поэтому они явились вооружённые до зубов? — сказал молодой человек.
— Кента, они наши гости. Не нам говорить им, как приходить в наш дом. К тому же, Канэко никогда не позволит себе лишнего.
— Ладно, тебе виднее, — молодой человек коротко поклонился в знак признания правоты отца. — Я скажу, чтобы их привели сюда.
— Давай, — кивнул Акайо, усаживаясь на циновку возле стены, украшенной древним каллиграфическим свитком с девизом клана. — И пусть нам подадут прохладительные напитки.
— Конечно.
— Это очень важная встреча, сынок, — сказал старейшина, когда Кента направился к выходу. — Мы поступили глупо, попавшись на удочку человека, предавшего Канэко.
— Это когда мы поехали в парк?
Акайо кивнул.
— Но он ведь не солгал, верно? Навигатор был там? — проговорил Кента с недоумением.
— Возможно. И всё-таки лучше иметь дело с Канэко, чем с предавшим его псом.
— Почему? Если бы нам повезло…
— Нам бы не повезло, — прервал сына Акайо, глядя на него таким взглядом, что молодой человек невольно съёжился. — Тех, кого я послал, убили бы, а их души отправились бы к нуэ. Я благодарен судьбе за то, что Навигатор ускользнул от них. Гибель наших собратьев была бы на моей совести. — старейшина помолчал. — Канэко согласился встретиться. Это очень хорошо. Мне придётся извиниться за то, что мои люди были в «Апокалипсисе».
При этих словах глаза Кенты вспыхнули. На миг могло показаться, что они стали одного цвета с волосами юноши.
— Нет! — воскликнул он, сжав кулаки. На виске вспухла и завибрировала жилка. — Не делай этого, отец!
Акайо покачал головой.
— Нет унижения в том, чтобы попросить прощения, когда виноват. Позор — извиняться, если невиновен.
Красивое лицо Кенты исказилось гневом, но он смолчал.
— Ты согласен со мной? — спросил старейшина.
Молодой человек поклонился, хотя было заметно, что это далось ему с трудом.
— Разумеется, отец!
— Очень хорошо. А теперь ступай. Негоже заставлять гостей ждать.
Когда сын торопливо вышел, кэндзя Чёрного носорога повернул голову и несколько секунд созерцал акварель, повторявшую знаменитую картину Утагавы Хирокаге «Великое сражение овощей и рыб». Созданная в 1859 году, она являлась аллегорическим изображением борьбы с разразившейся в Японии эпидемией холеры. Считалось, что при этой болезни нельзя есть рыбу, а питаться следует только овощами.Кроме того, великий художник отразил в сюжете политические интриги партий при дворе четырнадцатого сёгуна Йэмоти. Иногда Акайо Фурукаве приходило в голову, что конкуренция кланов ямабуси смахивает на комическое сражение морских жителей с плодами земли. В основном, потому что поедание рыбы не имело никакого отношения к холере — то есть, битва-то была напрасной. Вот и интриги, которые плели кланы, — был в них хоть какой-то смысл? Порой кэндзя казалось, что ямабуси заняты ненужной суетой, пытаясь обогнать друг друга в стремлении утвердить превосходство своей философии.