Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации, 1962-1980

Михаил БОЯРСКИЙ

M. Боярский родился 26 декабря 1949 года в Ленинграде в актерской семье. Его отец и мать — Сергей Боярский и Екатерина Милентьева — работали в труппе Театра имени В. Ф. Комиссаржевской.

Детство и юность М. Боярского прошли во дворе дома на Гончарной улице. «Поначалу во дворе никто из мальчишек со мной не играл, — рассказывает М. Боярский, — мне были интересны дочки-матери, а ребята предпочитали войну и партизан. Им потом я перестал быть образцовым ребенком. Первую свою сигарету попробовал еще в четыре года: папа побежал на работу, бросил папиросу в пепельницу, но не погасил ее. Я подошел и попытался не столько покурить, сколько поизображать отца. Мама с бабушкой стали смеяться, но вот когда вечером пришел отец, им было не до смеха: обеим крупно досталось…

А однажды я совершил во дворе свой самый хулиганский поступок. Зимой у нас вывешивались детские рейтузы, которые быстро замерзали. Я нашел где-то пилку и с гигантским трудом выпилил у всех рейтуз те места, которые закрывали детородные органы. Матери пострадавших пацанов пришли к нам домой и требовали, чтобы меня отвели к хорошему специалисту — авось хоть что-то поможет…»

Будучи сами актерами, родители Боярского, однако, не хотели, чтобы сын пошел по их стопам. Они мечтали видеть Мишу музыкантом и поэтому отдали его в музыкальную школу при консерватории по классу фортепьяно. До пятого класса сын учился нормально, однако затем его стало интересовать все что угодно, но только не классическая музыка.

М. Боярский вспоминает: «Я поменялся совершенно — стал обращать внимание на то, кто как одевается, посмотрел «Брак по-итальянски» — так там вообще Софи Лорен за ляжку хватают… Какая уж тут учеба? Потом начал шляться по дворам, а там совсем другая атмосфера: если школа — институт благородных девиц, то во дворах компании были страшные, мат-перемат, ножи, наколки, проститутки — совсем другой мир. Оказалось, надо быть сильным, иметь деньги, уметь драться…

В школе мы сделали из туалета курительную комнату: закрыли все отверстия фанерой, наставили стульев, играли в карты. Мальчишек гоняли — это был настоящий мужской клуб… Никаких санкций за столь недостойное поведение не было: в восьмом классе педагог разрешила нам курить, не выходя из-за парт, — во время сочинения по «Войне и миру»: у нас было два урока подряд, и учительница сказала: «Я знаю, что вы курите, так что можете делать это здесь — чтобы не терять времени даром». Естественно, всю первую половину сочинения мы просто прокуририли — еще бы!.. В то время мы запросто могли попросить у педагога сигарету, и он угощал — да хоть пей, но дело разумей. Так и получалось: если сидишь куришь — значит, взрослый, следовательно, было просто стыдно не знать урока или какого-то произведения…»

Мечта родителей Михаила так и не осуществилась — после окончания школы он решил пойти не в консерваторию, а в Институт театра, музыки и кинематографии. Причем пошел туда по одной простой причине — ему казалось, что актерский труд самый легкий. Еще бы, выучил текст — и все! Родители не стали возражать против этого выбора сына, но сразу предупредили, что никакой помощи при поступлении они ему оказывать не будут. Но помощи никакой и не понадобилось — Боярский поступил в институт сам, причем с первого же раза.

Единственный раз родители вмешались в судьбу своего сына-студента, когда он уже учился на пятом курсе института и ему грозило распределение в провинцию — то ли в Павлоград, то ли в Павлодар. Вот тогда отец не выдержал и позвонил своему другу — режиссеру Театра имени Ленсовета Игорю Владимирову и попросил посмотреть его сына. Владимиров согласился.

М. Боярский вспоминает: «В назначенное время я был в театре. Выйдя на сцену, прочитал отрывок из роли Петруччио, потом Кудряша, потом Тартюфа и многое другое. Владимиров сидел, потупив глаза, и вдруг спросил:

— …А что ты еще умеешь?

— Еще на рояле умею играть.

— А ну-ка, попробуй.

Я сыграл весь репертуар Геннадия Гладкова, что-то еще и заподряд начал играть концерт Рахманинова.

— Ну это другое дело! — сказал Владимиров. — Все! Иди! Считай, что принят.

Через некоторое время он пришел к нам на курс и сказал, что принял артиста, который ничего не умеет. Вообще! Ноль полный! Но у него в руках уже есть профессия — он музыкант. Дескать, было бы неплохо, если бы и вы научились «немножечко шить», приобрели вторую профессию. Мне он говорил, что я должен учиться у его студентов, что они все гениальные, а им про меня, что «этот вот, «ноль без палочки», но при наличии в спектакле музыки будет иметь роль».

Попав в труппу этого театра в 1972 году, Боярский довольно долгое время играл в массовке. Первый его выход в таком качестве состоялся в спектакле «Преступление и наказание», где он вместе с другими молодыми актерами изображал толпу студентов. Ему даже досталась одна реплика: «Ишь, нахлестался!»

Стоит отметить, что если другие партнеры Боярского из числа молодых актеров испытывали из-за этого комплекс неполноценности, то Михаил относился к этому совершенно иначе. Тогда еще он был начисто лишен какого-либо честолюбия и соглашался играть в любой эпизодической роли. В итоге, всего лишь через несколько месяцев после зачисления в труппу театра Боярский стал самым играющим актером массовки — в месяц у него набегало 36 спектаклей. Так как налицо было явное перевыполнение нормы, руководство выплачивало ему по два-три лишних рубля за спектакль. А вскоре судьба распорядилась так, что Бояpcкому досталась и первая серьезная роль.

Перед самыми гастролями театра на юге (Киев — Краснодар — Сочи) внезапно одного из актеров театра призвали в армию. А так как роль у него была музыкальная (он играл на гитаре и пел), лучшей замены ему, чем Боярский, найти было нельзя. И Михаила взяли на эти гастроли. Это была восхитительная поездка. Ему платили почти 70 рублей, плюс он умудрился устроиться на местное ТВ и подхалтуривал там по 14 рублей в день. Так у него набегала огромная по тем временам сумма, которую он практически ни на что не тратил, а кропотливо складывал «в чулок». Ему хотелось обрадовать родителей первым серьезным заработком. К концу гастролей он набрал астрономическую сумму в 500 рублей и, вернувшись домой, торжественно вручил ее родителям. Правда, особенной радости он после этого не испытал. По его словам: «Отец тогда же привез с гастролей меньше меня, где-то 300 с чем-то, и это для него была страшная травма. Я, дурак, не сообразил, что так не поступают. Надо было с отцом посоветоваться, потому что, вероятно, у него и гульба была почище моей, и «заначки» были. Так получилось, что я первый раз в жизни поступил не по-мужски. Но практически с этого момента в семье перестали занимать деньги, всю зарплату я приносил домой, а гулял на «халтуры», которых у меня было много».

Кинематографисты обратили внимание на Боярского в 1973 году. Причем в двух случаях ему пришлось сыграть иностранцев: у Василия Паскару он играл молдаванина Гицу («Мосты»), а у Леонида Квинихидзе итальянца («Соломенная шляпка»). Роли эти были откровенно проходными и никакой особенной славы Боярскому не принесли. И только в 1975 году к актеру пришел настоящий успех.

В тот год на экраны страны вышел двухсерийный телефильм Виталия Мельникова «Старший сын» по пьесе А. Вампилова. Боярский сыграл в нем одну из главных ролей — студента Семена по прозвищу Сильва. Как вспоминает актер: «После премьеры ко мне подошел артист Лев Дуров и сказал:

— По-моему, это неплохая у вас работа.

Для меня это было таким потрясением! Крылья выросли! Никакие звания, получаемые позже, не приносили мне столько радости, как в тот день, когда посторонний человек подошел ко мне, никому вроде бы не известному парню, и сказал ободряющие слова. Это было самой большой наградой в моей жизни. Это я запомнил».

После этого успеха в лучшую сторону стала меняться и карьера Боярского в театре. Он получил несколько интересных ролей в ряде спектаклей, а затем был утвержден и на главную роль — Трубадура — в постановке «Трубадур и его друзья». Роль Принцессы в нем досталась молодой актрисе Ларисе Луппиан, которая вскоре станет женой нашего героя.

Л. Луппиан родилась в Ташкенте в многонациональной семье — ее отец был немецко-эстонских кровей, мама — русско-польских. В Театр имени Ленсовета она пришла в самом начале, когда училась на втором курсе того же института, что и Боярский. Она прекрасно дебютировала в спектакле «Двери хлопают», после чего ее охотно стали снимать на телевидении. Л. Луппиан вспоминает: «Когда я увидела Мишу впервые в институте, он был побрит наголо, уж не знаю в связи с чем, и выглядел как бандит. Так что серьезного внимания я на него не обращала, тем более что он встречался с очень красивой девушкой. Мы редко виделись, потому что учились на разных курсах. А уж когда он пришел в Театр Ленсовета и мы стали вместе репетировать спектакль «Трубадур и его друзья», то присмотрелась к нему и он мне очень понравился. Я полюбила его за красоту, а особенно — за кончик носа: очень уж красиво вырезан… Миша был такой обаятельный, общительный, остроумный, хлебосольный, щедрый — душа компании! Веселые были времена, и на фоне этого веселья протекал наш роман…

Миша умел ухаживать. Он и подарки умел делать, причем порой необычные. Даже когда в армии служил. Про это мало кто знает, но Миша действительно служил барабанщиком на Черной речке. Правда, служба была особенная — он даже волосы длинные умудрился сохранить… Так вот, однажды звонит: «Лариса, срочно выгляни в окно. Я тебе на канализационном люке, слевa от трамвайной остановки, подарок оставил. Могут спереть…» Что такое?! Бегу к окну, выглядываю, а под домом, на том самом люке, — Миша! Он мне из будки позвонил…»

А вот что рассказывает о своем знакомстве с женой сам М Боярский: «Первая встреча не имела никакого значения. Но о временем я стал ощущать к ней какое-то особое влечение. И вот тогда разглядел, насколько она хрупкая, беспомощная, беззащитная и абсолютно безо всякого стержня в характере. Это вызвало во мне немалое удивление. Потому что я — человек совершенно противоположного склада. И пробудилось странное чувство: образно говоря, я могу взять ее на ладошку и по своему желанию либо согреть и приласкать, либо прихлопнуть и раздавить… Я в наших отношениях чувствую себя более мощным и совершенно ей необходимым».

Став жить вместе, Боярский и Луппиан довольно длительное время официально не оформляли своих отношений. Наш герой всячески держался за свободу и совершенно не представлял себя женатым человеком. Однако в конце 70-х в загс пойти все-таки пришлось. Как вспоминает Михаил: «Свадьбы у нас не было. По дороге в театр мы зашли в загс, где вместо обычных испытательных месяцев нашлепнули штамп при нас, и мы играли вечером спектакль уже женатыми. Но свадебный ужин у нас был. После спектакля — пельмени, вино, приемник «Ригонда» и наша замечательная постель — что еще надо!»

Отмечу, что в этом браке у них родилось двое детей: Сергей (1981) и Лиза (1987).

Однако вернемся в нашем повествовании на несколько лет назад — в год 1977. В том году на экраны страны вышли сразу три фильма, в которых Боярский исполнил главные роли. В фильме-мюзикле «Мама» он исполнил роль Волка, в картине «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил» — конокрада и в телефильме «Собака на сене» — Теодора. Так что из трех перечисленных ролей две оказались отрицательными, что маме Михаила очень не понравилось. Поэтому, когда в том же году с Одесской киностудии Боярскому пришло приглашение сняться в очередной отрицательной роли в картине «Д'Артаньян и три мушкетера» (ему предлагали роль Рошфора), мама наложила на это дело свой решительный запрет. И сын не посмел возразить. Вот как он вспоминает об этом: «Приехал я как-то из Питера в столицу и на улице Горького встречаю Илью Резника. Он с ходу: «Снимаешься в «Трех мушкетерах»? — «Какие еще «Три мушкетера»? Впервые слышу». — «Ну, ты даешь! У тебя же, Мишель, физиономия как раз из прошлого века и волосы длинные. Скажу Хилу». — «Кому?» — «Юнгвальд-Хилькевичу, режиссеру»… Вскоре Хил посмотрел меня в «Собаке на сене» и звонит: «Какую-нибудь роль для вас, конечно, найду»…

Первое предложение последовало на роль Рошфора, но я не смог вырваться. Потом пришла телеграмма: «Предлагаю на выбор: Арамис или Атос». Не успел принять решение, как приносят другую: «Ждем на пробу Д'Артаньяна». Когда прикатил, сразу познакомили с композитором Максимом Дунаевским, чтобы выяснить, смогу ли справиться с музыкальным материалом. Узнав, что у меня музыкальное образование, что свободно читаю ноты, Максим обрадовался и стал «давить», дабы на главную роль утвердили непременно Боярского. Так все и вышло…»

На другие роли были отобраны не менее известные актеры: Атоса играл В. Смехов, Портоса — В. Смирнитский, Арамиса — И. Старыгин. Натурные съемки фильма проходили в двух местах: Париж снимали во Львове, Лондон — в Одессе. О том, как они протекали, рассказывает сам М. Боярский: «Мы были молоды, азартны, у нас было миллион баб, шпаги, кони! В кадре потребляли только натуральные продукты: вино так вино, окорок так окорок! А когда пытались заменить все это реквизитом, мы обращались к системе Станиславского: не можем, мол, не выходит…

Завтракали с вином. В обед мы не снимали бороды, парики, костюмы. Шли в какую-нибудь забегаловку. И если над нами кто-то смеялся, у нас шпаги всегда были с собой…

И с женщинами все было в порядке, потому что массовка большая. В одном автобусе — те, кого отобрал помреж, а в другом — те, кого отобрали мы. Он не мог понять — что это за женщины? Откуда такие полные автобусы? Можно было просто на улицe подойти и сказать: «Девушка, не хотите ли сняться? В кринолине, с причесочкой…» И она была счастлива, и мы получали удовольствие…

Мы тогда создали свое собственное государство, свои законы Деньги у нас были в одном ящике, кто рубль клал, кто три, у кого что. Спали в одном номере. То есть у каждою был свой номер, но спали в одном. И не одни. Мы смотрели любые запрещенные фильмы и даже эротику — стоял не какой-нибудь видеомагнитофон, а огромная кинопередвижка, которая на потолок показывала. А фильмы привозила милиция. Она конфисковывали эти ленты, а мы с ней дружили. Девчонки приходили толпами — кто с пивом, кто с водкой. Кто уже с наколкой, как у миледи, — лилией. Лилия на заднице, лилия на груди, лилия на плече. Они тоже были все заражены музыкой Дунаевского, этой вакханалией. Утром на съемку — в автобус, за город, потом — костры, колбасы на шпагах, вина… Жизнь была такая бурная и радостная! Меня любили и мне изменяли, я ползал по балконам, спускался на веревках, тонул и спасал, был бит и сам бил. Горел автобус, и мы его тушили…

Мы воровали в магазинах. Один целовал продавщицу, другой утаскивал ящик с копчушкой, которую мы приносили в гостиницу и меняли на сметану, водку, пельмени… Но это не воровство, потому что потом приносили обратно деньги девушке бедной…

Ничто не делалось в одиночку, никто не имел права ухаживать за женщиной один. Все должно быть вчетвером. Познакомь. Представь. Деньги отдай. Вместе ухаживаем за ней. Вместе угощаем. Вместе провожаем. Четыре девушки — хорошо. Двадцать четыре — еще лучше…

На съемках трех серий я заработал две с половиной тысячи рублей — этого не хватило бы даже на «Запорожец», зато хватило, чтобы красиво пожить. Это были сумасшедшие дни счастья… и непонимания того, что происходит».

Фильм «Д'Артаньян и три мушкетера» вышел на экраны страны в 1978 году. Его успех был по-настоящему грандиозным. Песня «Пора-пора-порадуемся…» мгновенно стала национальным шлягером и звучала чуть ли не ежедневно из всех окон по всему Советскому Союзу — от Москвы до Камчатки. Был записан специальный клип на эту песню (его крутили по ТВ), в котором Боярский впервые появился во всем черном — черной водолазке, черных брюках, черном пиджаке, черной шляпе. Отныне только таким он и будет восприниматься публикой. Для миллионов советских женщин Боярский превратился в идола. Многие из них приезжали к нему в Ленинград, дежурили в подъезде его дома, донимали звонками, ложились под колеса его автомобиля. Он рассказывал, что иногда они так допекали его, что он их бил и даже бегал за ними с ножом. А вот что говорит по этому же поводу его жена — Л. Луппиан: «Тогда пройти с Мишей спокойно хоть несколько шагов было невозможно. Девицы сторожили в подъезде, исписали там своими «признаниями в любви» все стены, телефон дома трезвонил круглые сутки. И никакая милиция оградить нас от всего этого не могла… Появились с Мишиным портретом сумки, кошельки… На концертах — столпотворение…».

Особенно бурными были для Боярского первые годы восьмидесятого десятилетия. Тогда он часто гастролировал с концертами по стране, стали появляться пластинки с песнями в его исполнении, один за другим выходить новые фильмы. Самым успешным среди них оказался фильм Александра Стефановича «Душа», где был собран целый букет «звезд»: М. Боярский, С. Ротару, группа «Машина времени». В прокате 1982 года картина заняла 5-е место, собрав 33,3 млн. зрителей.

В 1984 году М. Боярскому присвоили звание заслуженного артиста РСФСР.

В те же годы в народе впервые стали широко ходить разговоры о том, что Боярский любит выпить. Через несколько лет он сам подтвердит правоту этих слухов: «В первый раз я выпил рюмку водки еще до школы. Батюшка мой Сергей Александрович любил это дело. Ну, я и попросил попробовать. А он, ничтоже сумняшеся, протянул мне рюмку водки. Я так думаю, чтобы отбить охоту. Однако все вышло наоборот.

В 13–14 лет я выпивал зараз по пять стаканов водки. Но пили мы тогда не из-за того, что хотелось спиртного, а от идиотизмa…

В театре вся ночь была моя, после спектакля до восьми утра меня лучше было не трогать. Пока разгримировались — одну приняли, пока спустились в буфет — другую, пошли в ресторан — третью, потом домой к кому-нибудь. Там разговоры о спектакле — творческие разговоры, хорошие, не просто черная пьянка, а скорее, нормальное, благородное гусарство. Так что принимали мы каждый Божий день. Я вообще не умею пить по пятьдесят-сто грамм — мне это не интересно. И потому всегда пил до тех пор, пока мог это делать. А останавливался, лишь когда больше уже не влезало. Отхлебывал я много. Три-четыре бутылки водки для меня были нормой. А вообще мой рекорд — четырнадцать бутылок за день!..»

Начало нового десятилетия Боярский встретил достаточно активно. На телевизионные экраны один за другим вышли сразу три фильма с его участием. Речь идет о фильмах Светланы Дружининой — «Гардемарины, вперед!» (1987), «Виват, гардемарины!» (1991) и Г. Юнгвальд-Хилькевича «Двадцать лет спустя» (1992).

Однако последний фильм Боярскому не принес большого удовлетворения. Он тогда заявил: «Мы искренне хотели сделать хорошее продолжение «Трех мушкетеров», как бы вернуться в те времена. Но никогда нельзя возвращаться. Актеры за те 13 лет, что прошли со времени предыдущих съемок, стали опытнее, но мы потеряли… прекрасные ошибки, ошибки молодости, которые, как выяснилось, и придавали фильму такое очарование.

Второй фильм был сделан плохо! Операторская работа чудовищна, так снимали в каменном веке. Режиссер, как мне кажется, относился к работе халатно. Сценарий был сделан непрофессионально, мы, актеры, потом сами много переделывали.

Все напрасно. Когда после съемок мы дома у Вальки Смирнитского смотрели весь материал, то поняли, что фильм погублен. И во многом это произошло потому, что на съемках все переругались. Долго не могли найти композитора: была дикая ссора режиссера с Дунаевским, музыку отказался писать Градский, другие известные авторы. Поэтому музыку делали уже после того, как отсняли фильм, — вставляли песни лишь бы куда-нибудь. Все время рвалась пленка, и даже хорошо получившиеся сцены мы должны были дублировать по четыре-пять раз!

На эти съемки мы потратили два года жизни. Однако я за весь фильм получил 27 тысяч, а ребята — и того меньше. Старыгина и вообще обидели: не заплатили трюковые, так как у него якобы маленькая роль. Получилось, что мы снимались бесплатно. И к тому же никому не докажешь, что в плохом качестве фильма виноваты не мы…»

Интересно отметить, что в те годы жизнь в России для Боярского рисовалась в черном цвете. В интервью «Комсомольской правде» в январе 1992 года он заявил: «Наши женщины отсюда обязательно уедут — мы их материально не удовлетворяем. И самые красивые бабы сегодня — валютные проститутки. Ну что я могу своей жене предложить при всей моей безумной любви к ней? Взять с собой на гастроли в Штаты, чтобы со мной вкалывала в ужасных условиях? Куда я могу отвести своих детей? Нику-да! Во время прогулки в новогоднюю ночь я взял с собой оружие: мало ли что случится. Да, да, пистолет. Газовый. В Германии купил. Как провез? Все что угодно можно провезти, было бы желание.

Мне не хочется уезжать, но ведь доведут! Буду мыть посуду…»

Подобный пессимизм тогда выражали многие из наших «звезд», а кое-кто действительно уехал: М. Козаков, Е. Соловей и др. Однако прошло всего лишь несколько лет, и жизнь вошла в спокойное русло. Во всяком случае, больше никто из «звезд» никуда с родины не уехал, а некоторые даже стали возвращаться. Что касается М. Боярского, то и он постепенно избавился от своего пессимизма и вновь с головой окунулся в работу. Он ушел из Театра имени Ленсовета и организовал собственный театр — «Бенефис», который не только объединил в себе несколько эстрадных коллективов, кукольный театр, рок-группы, но и занялся организацией гастролей известных артистов по России. Первой постановкой этого театра стал спектакль «Интимная жизнь», который в 1997 году завоевал приз за лучший актерский ансамбль на международном фестивале «Зимний Авиньон». (В спектакле заняты четыре актера: М. Боярский, Л. Луппиан, С. Мигицко и А. Алексахина.)

М. Боярский с семьей живет в Санкт-Петербурге, в доме на Мойке, на первом этаже. У него восьмикомнатная квартира. В том же доме двумя этажами выше живет и бывший мэр города А. Собчак. В 1993 году у Боярских появилась дача в Грузино, там живут все питерские артисты.

В 1994 году Боярский бросил пить. У него обострился диабет, чуть не отказала поджелудочная железа, и он решил — хватит. Теперь даже любимое пиво не пьет. Но это воздержание дается ему с трудом. «Есть ощущение, что чего-то важнейшего лишили — говорит артист. — Без алкоголя жизнь банальная, вся в черно-белой гамме… И вообще трезвым умирать — грех…»

P. S. Сын М. Боярского Сергей по стопам своих родителей и н и не хочет — он будет поступать в университет на финансово-экономический факультет.

Дочь Лиза учится в школе.

Николай КАРАЧЕНЦОВ

Н. Караченцов родился 27 октября 1944 года в Москве, детсгво провел на Чистых прудах. Его отец работал художником, мать — балетмейстером. Профессия мамы Николаю нравилась гораздо больше отцовской, поэтому с детских лет он мечтал стать оалетным танцором. Однако мама нашего героя была категорически против этой мечты, поэтому отдала все свои силы, чтобы сын увлекся куда более мужскими занятиями. Например, спортом. Поначалу мальчик закалял и совершенствовал свое тело оуквально из-под палки, однако в дальнейшем он так увлекся мим делом, что родительских втыков уже не понадобилось.

Когда Николаю исполнилось семь лет, мама отдала его в привилегированный интернат при Министерстве внешней торговли. И вновь сделано это было отнюдь не из плохих побуждений. Просто мама часто уезжала в длительные зарубежные командировки, поднимала балет то во Вьетнаме, то в Сирии, то в Монголии, и брать сына с собой не было никакой возможности — русских школ за границей не было.

В школе-интернате Коля учился вполне прилично и входил в число активистов. О, том, каким он был в то время, можно судить по такому случаю, который произошел с ним в самом конце 50-х годов.

Рассказывает Н. Караченцов: «Я тогда потерял свой комсомольский билет. Он вывалился из кармана куртки, когда мы с ребятами гуляли на ВДНХ. Переживал я страшно. Как положено, повинился перед комсомольским собранием, целиком признал свою вину и попросил наказать меня построже. Чуть ли не со слезами на глазах умолял выгнать меня поганой метлой из комсомола: мол, не место в организации тем, кто не дорожит святыней, каковой является членская книжка. Мне выговор хотели объявить, а я кричал: нет, мало этого, исключить меня надо, исключить! И я не притворялся, кричал по убеждению. Хотел, чтобы меня выгнали, а я потом, что называется, кровью заслужу право называться комсомольцем! Идиот, одним словом!..»

Первые серьезные мысли о том, чтобы посвятить себя сценическому искусству, стали приходить к Караченцову в юности, причем вновь не без участия родителей. Те частенько отправляли его отдыхать в Дом творчества «Щелыково», что в Костромской области, который сначала принадлежал Малому театру, а затем — ВТО. Общение со знаменитыми мастерами сцены и подвигло юношу избрать себе в качестве будущей профессии актерскую. В 1963 году Караченцов подал документы в Школу-студию МХАТа и был принят с первого же захода. Он попал на курс профессора В. К. Монюкова. О своих студенческих годах Николай вспоминает так: «Помимо учебы у нас была масса «заболеваний». Например, игра в футбол. Причем у нас была своя разновидность, называлась — «чикирома». Играли двое на двое теннисным мячиком в репетиционном зале парами навылет. Ящик из-под посылок — ворота. Это была повальная болезнь. Помню Славу Невинного он уже тогда был немаленького веса, а летал по полю, как шарик…

Еще одним «заболеванием» были гитары. На лестничной клетке в школе-студии все бренчали, вопили. Вообще, чтобы компания собиралась без гитары — такого не бывало…»

Закончив студию в 1967 году, Караченцов попал в труппу Театра имени Ленинского комсомола. Этот театр в те годы переживал не самые лучшие времена — только что из него со скандалом выгнали режиссера Анатолия Эфроса, в труппе царило уныние. Кое-кто из актеров вслед за Эфросом подал заявления об уходе из театра, и их роли достались молодым актерам. В спектакле «Дым отечества» по мотивам поэмы К. Симонова получил свою первую роль в Ленкоме и Караченцов.

И 1968 году Караченцов вступил в КПСС, что для театральной среды было событием неординарным — так рано в партию принимают не всякого актера. По словам актера: «Я искренне верил, что в партию принимают самых достойных, поэтому старательно готовился к борьбе со всякой мерзостью, мешавшей, по моему пониманию, нашей стране жить и процветать. Надо признать, что я был не просто идейным или убежденным, а временами даже оголтелым. Во всяком случае, активничал на партсобраниях, демонстрируя принципиальность и непримиримость».

Дебют Караченцова в кино состоялся в 1970 году, когда на экраны страны вышел фильм Василия Ордынского «Красная площадь», в котором артист сыграл крохотную роль. Никто из зрителей его тогда не запомнил, да и режиссеры тоже не обратили на молодого актера никакого внимания. Поэтому предложений сниматься в других картинах после этого дебюта к Караченцову практически не поступало. И лишь телевидение относилось к молодому актеру с доверием и иногда приглашало в качестве ведущего на свои «Голубые огоньки».

Н. Караченцов о своих тогдашних взаимоотношениях с кинематографом вспоминает следующим образом: «Я вел какие-то дурацкие «Огоньки», спрашивал: «Сколько вы надоили?» А на Мосфильме» сомневались: «Может ли вообще Караченцов играть положительные роли? Или только бандюг?» Помню, один из руководителей тогдашнего телевидения говорил мне на каком-то банкете: «Коля, если бы вы знали, как мы вас любим! С любой студии приходит заявка, и если мы видим фамилию Караченцова, сразу говорим «за», потому что знаем: это будет хорошо». Но перед этим я своими глазами читал заключение по пробам на картину: «Никуда не годится актер!..»

Это сегодня, спасибо судьбе, я могу выбирать. А тогда я, как дурак, ночь не спал, напомаживался… И сидел с бодуна какой-нибудь второй режиссер, смотрел, не понимая, зачем он меня пожал. Я это чувствовал. «Нате, читайте сценарий. Мы делаем фотопробы и вам потом позвоним». И почти никогда не звонили…»

Перелом в лучшую сторону в кинематографической судьбе Караченцова наступил в 1974 году. Тогда его заметили сразу два известных режиссера с «Ленфильма» и утвердили на роли в своих фильмах. Первым был Геннадий Полока, который снимал трагикомедию «Одиножды один» и решил взять Караченцова на роль Анатолия.

Рассказывает Н. Караченцов: «Я был уверен, что в очередной раз ничего не выйдет. Помню, Валя Теличкина даже перекрестила на счастье. И Геннадий Полока меня утвердил. Потом уже он рассказал, что худсовет на «Ленфильме» разделился пополам: половина была против меня, половина — за. На эту роль, кроме меня, пробовались очень известные актеры. После обеда опять собрались, опять стали спорить, и тут подъехал еще один человек, который опоздал. И он сказал: «Что вы спорите? Я не знаю, что это за артист, но эта роль — для него!» Этот голос все и решил.

А первый съемочный день — просто позор был! Первый дубль — кошмар! Второй, третий — никуда не годятся. И только после дублей семи режиссер сказал наконец: «Ура! Поймали жар-птицу. Поздравляю с первым съемочным днем!» На второй день было полегче, на третий еще полегче. И когда уже все сняли, он меня вызвал: «Коленька, простите, но все, что было в первый день, — никуда не годится. Вот сейчас вы готовы. И мы этот день переснимем».

Вторым режиссером, поверившим в Караченцова, оказался Виталий Мельников. В сентябре того же года он приступил к съемкам телефильма по пьесе А. Вампилова «Старший сын» и добился утверждения Николая на одну из главных ролей — на роль Бусыгина. Именно эта роль и стала тем «звездным билетом», который открыл для Караченцова вход в большой кинематограф. Уже в следующем году избытка от новых предложений сниматься у актера не было. Он тогда снялся сразу в трех фильмах: «Сентиментальный роман», «Длинное, длинное дело» и телефильме «Собака на сене». В последней картине артист впервые запел с экрана. Причем сделал это так прекрасно, что буквально с первых же аккордов покорил зрителей.

Стоит отметить, что в отличие от кино певческая карьера Караченцова в театре началась чуть раньше — с роли Тиля Уленшпигеля в музыкальном спектакле «Тиль». В тогдашней театральной Москве этот спектакль Марка Захарова произвел настоящий фурор, явившись первой серьезной постановкой рок-оперы в Советском Союзе. Для ее осуществления в театр на постоянную работу была приглашена очень популярная в те годы в молодежной среде рок-группа «Аракс» во главе с Юрием Шахназаровым. И сущности, именно с «Тиля» и началась настоящая слава Ленкома, и главным проводником этой славы был Караченцов. Как писал позднее А. Колбовский: «Этот спектакль мне до сих пор помнится самым праздничным и мощным творением Марка Захарова. Красный шутовской колпак Тиля стал образом, эмблемой этого суперпопулярного театра. Но в том-то и дело, что, вспоминая «Тиля», мы представляем себе только Караченцова. Он играл неистового, хулиганистого, чертовски обаятельного фламандца почти два десятилетия, и у него не было дублеров…»

В 1977 году Н. Караченцову было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР.

Чуть раньше он женился на актрисе своего театра Людмиле Поргиной. Последняя вспоминает: «Когда я поступила в театр, мне сказали, что я ввожусь в спектакль «Музыка на 11-м этаже». Я пошла посмотреть спектакль. На сцену первым выскочил Саша Збруев, и зал заревел. А потом выскочило нечто — орущее, лохматое, вот с такими зубами. Я увидела его и подумала: «Вот если он станет моим мужем, свою жизнь могу считать бессмысленной». И этим человеком был Коля Караченцов, который позднее стал моим мужем…

Однажды после спектакля мы возвращались к себе на Юго-Запад, где снимали квартирку. Ехали в троллейбусе, заболтались, целовались, наверное. Уже не помню. Не заметили, что троллейбус остановился, люди все вышли, а шофер — грубый человек оказался! — закрыл двери и почему-то решил спрашивать билеты. То ли штраф задумал содрать, то ли хамством душу отвести.

В общем, подходит и спрашивает билет, который мы, естественно, забыли взять. Я говорю, что сейчас куплю. А шофер в oтвет: «Ах ты…». И такое дальше сказал… Кажется, он не успел договорить, как оказался на полу. А дальше я увидела, как Коля сидит сверху и молотит его, а тот только ручками беспомощно болтает. Я его еле оттащила. Он был взбешен: «Он же оскорбил тебя!» У меня сил не хватало сдерживать его…»

В 1978 году у Н. Караченцова и Л. Поргиной родился сын, которого назвали Андреем.

В начале 80-х в театральной карьере актера появилась еще одна заметная роль — графа Резанова в «Юноне и Авось» (1982). И отличие от Тиля, который нес в себе все элементы авантюрного героя, Резанов был героем романтическим. Ничего подобного до этого ни в театре, ни тем более в кино Караченцов еще не играл. Но во время одного из спектаклей с ним случилась беда.

Н. Караченцов вспоминает: «Дело было году в 84-м или 85-м. Играли мы «Юнону». Ближе к концу спектакля я неудачно прыгнул и повредил ногу. Как мне показалось в первое мгновение, просто оступился. Позже выяснилось, что на шесть сантиметров вылетела коленка, разорвана связка, поврежден мениск, мышцы — целый букет. Тогда, в горячке, я не разобрался что к чему. Кое-как уполз за кулисы. Мне сигналят: давай прекращать спектакль. Зрители видели, что я, хромая, ушел со сцены, однако, может, так и задумывалось? Если бы не вернулся, тогда сообразили бы: что-то произошло, поскольку история Резанова оставалась недорассказанной. Поэтому я машу: играем. Со всей силы саданул по коленке, она вроде вернулась на место. Я присел пару раз для пробы и вывалился на сцену. Шагаю и чувствую, что нога опять начинает подворачиваться не в ту сторону. Знаете, как у кузнечика — коленками назад. Боль такая, что рот раскрыть не могу, боюсь, что стонать начну. За кулисы уже врачи прибежали, носилки приготовили, а я в зал смотрю… Хотите верьте, хотите не верьте, но Саша Абдулов двадцать минут меня буквально на руках по сцене носил, на ногу ступить не давал. По пьесе мы должны были драться, скакать, а Саша прижимает меня к себе, как барышню, и шепчет тихонько: «Колька, держись!» Такое не забывается…»

Стоит отметить, что к тому времени Караченцов уверенно входил в десятку самых популярных актеров советского кино и несмотря на свое, отнюдь не делоновское, лицо, кружил головы миллионам представительниц слабого пола. Причем кружил настолько сильно, что дело порой доходило до трагедии. Актер не любит вспоминать об этой истории и если говорит, то очень скупо. По его словам, некая поэтесса долгое время ходила за ним по пятам, бросалась на капот его автомобиля, спала под дверью его квартиры. Каждый день она писала своему кумиру письма в стихах, где откровенно признавалась в любви. Однажды она пришла в Ленком и попросилась на работу в костюмерный цех. Однако сотрудники театра прекрасно знали ее и сразу догадались, почему она просится в театр — чтобы быть поближе к своему кумиру. Поэтому в просьбе ей отказали, причем сделали это грубо, без особых церемоний. И оскорбленная девушка в тот же день выпила для храбрости вина, поднялась на крышу общежития и прыгнула вниз. Ее мама потом приходила к Караченцову, но что «и мог ей ответить. В одном из своих интервью, касаясь этой темы, актер сказал: «Ко мне иногда приходят письма с угрозами покончить с собой. Я не знаю, провокация это, попытка поймать меня на удочку или искренняя боль. Мой опыт подсказывает, что лучше не реагировать никак».

В 80-е годы Караченцов продолжал радовать зрителей своими новыми работами в кино. Он снялся в добром десятке фильмов, среди которых мне хочется назвать следующие: телефильм Приключения Электроника» (1980), «Дамы приглашают кавалеров» (1981), телефильм «Трест, который лопнул» (1982), «Белыe росы» (1984), телефильм «Батальоны просят огня» (1985), «Человек с бульвара Капуцинов» (1987).

Конец того десятилетия запомнился Николаю сразу несколькими событиями. Во-первых, ему присвоили звание народного артиста РСФСР. И во-вторых, на экраны страны вышли сразу два фильма с его участием, вдохновившие зрителей на новую волну почитания своего кумира. Речь идет о фильмах Александра Муратова «Криминальный квартет» и Юлиуша Махульского «Дежа вю». Стоит отметить, что актер сыграл в них совершенно разные роли: в первом он явился зрителю в образе лихого милиционера, в другом — хитрого одесского уголовника.

В 1993 году имя Караченцова внезапно попало на страницы многих газет рядом с именем президента России Б. Ельцина. Что же произошло? Оказалось, что, будучи заядлым теннисистом, Николай в паре с телеведущим Борисом Ноткиным выиграл турнир «Большая шляпа» и получил право сразиться с самим президентом (в паре с Ельциным играл Ш. Тарпищев). Игру связка Караченцов — Ноткин проиграла, причём без всяких «поддавков». Игра была честной.

В следующем году имя актера вновь всплыло на газетных страницах, но на этот раз в рубрике «скандалы». Дело в том, что некая фирма сняла несколько рекламных роликов, в которых шучал голос… Николая Караченцова. Во всяком случае, у слушателей создавалось такое впечатление, что ролики озвучивает он, а на самом деле фирма пригласила на озвучивание молодого актера со студии имени Горького, голос которого был очень похож на голос Николая. Когда эта мистификация всплыла наружу, многие знакомые Караченцова предложили ему подать на эту фирму в суд. Даже родной отец требовал от него такого поступка. Но Караченцов этого делать не стал, хотя издержки от происшедшего давали о себе знать долгое время. Например, на улице к нему иногда подходили люди, которые с сожалением в голосе говорили: «Вы всегда были нашим любимым артистом, а теперь перестали им быть, потому что рекламируете какую-то сомнительную фирму».

Стоит отметить, что это был не первый скандал подобного рода, связанный с именем Караченцова. На заре своей карьеры (еще до Лени Голубкова) голосом лже-Караченцова вещала и фирма «МММ».

На сегодняшний день Караченцов по-прежнему живет в Москве и вот уже третий десяток лет играет в одном и том же театре. Продолжает сниматься в кино, и недавно по телевизионным экранам прошли сразу две картины с его участием — «Петербургские тайны» и «Королева Марго». Кроме того, он продолжает петь и записал очередной диск под названием «Август, сентябрь» на музыку своего соперника по теннисному корту М. Дунаевского.

О том, как живется нынче Николаю Караченцову, рассказывает он сам: «Я ничего не боялся, когда учился в институте. Ночи напролет гулял по Москве, понимал, что могу напороться от силы на кулак. Ну в самом крайнем случае — на нож, и то это надо было очень сильно попросить. А сейчас — кто-то кого-то подрезал на автомобиле, из него выходят люди, стреляют и едут дальше… Как тут выжить, как себя вести? Со мной, кстати, случилось нечто подобное. Как-то гуляю с приятелем, навстречу — трое «новых русских»: «Гляди, Караченцов, мой любимый артист. Давай, убьем его на… за это». Хорошо, приятель затащил меня в какой-то подъезд… Как только я начну бояться гулять по ночной Москве, надо уезжать. Тогда это не моя Москва…

Году в 94-м мне подарили газовый пистолет. Я никогда им не пользовался. Это в кино хорошо получается. А так — лучше «отмахаться».

…Жизнь несется так стремительно, что подводить какие-то итоги, высчитывать вехи просто нет времени. Что-то понимаешь именно на ходу, на бегу.

Была у меня забавная история. Пришел как-то в гости к одному из своих друзей, киевскому композитору Володе Быстрякову. Он поднимает на руки свою дочку, совсем крохотулю и говорит: «Смотри, запоминай! Когда ты вырастешь, он уже умрет!..»

В театре я стараюсь со всеми поддерживать ровные отношения, но другом могу назвать только Бориса Чунаева, с которым мы вместе с первого курса института. Кстати, у нас и гримуборная общая. Меня сюда определили, когда зачислили в ленкомовскую труппу. Позже неоднократно предлагали перебраться в комнату поудобнее, поближе к сцене, но я отказывался. Во-первых, потому что считаю себя человеком привычки, во-вторых, перед своими неудобно…»

Геннадий ХАЗАНОВ

Г. Хазанов родился в декабре 1945 года в Москве и детство провел в Замоскворечье, в Четвертом Коровьем переулке (теперь он носит название Добрынинского). Так получилось, что к моменту рождения сына его отец ушел из семьи и матери — Ирине Михайловне — пришлось воспитывать ребенка одной. Таких одиноких матерей в те послевоенные годы было очень много, однако большинство детей знали, что их отцы погибли на фронтe. А Гене мама честно рассказала, что его родитель жив-здоров и обитает в этом же городе. Видимо, под впечатлением этих рассказов мальчик в одиннадцатилетнем возрасте надумал отыскать своего отца и отправился в адресный стол. Самое удивительное, но этот адрес ему действительно дали, но отправиться по нему мальчик так и не решился — не хватило духу.

Вплоть до четвертого класса средней школы Гена был отличником по всем предметам и многими преподавателями ставился в пример другим ученикам. Но затем его успехи стали блекнуть, и в конце концов он перебрался в разряд «середнячков».

Г. Хазанов вспоминает: «Я был абсолютно холерическим ребенком. И очень ленивым: хорошо занимался только тем, что мне нравилось. У меня в средней школе была преподавательница математики, которая ухитрилась заставить полюбить свой предмет. Это меня-то, ярко выраженного гуманитария! А вот физику и химию я не знал в совершенстве, потому что не любил…»

По словам его мамы, Гена мечтал стать артистом с раннего детства. Причем, даже несмотря на то, что он окончил музыкальную школу имени Станиславского по классу фортепьяно, карьера музыканта его прельщала гораздо меньше, чем актерская стезя. Именно из-за этого желания он после восьмого класса подался в слесари на радиозавод. Школы тогда переводили на одиннадцатилетнее обучение, а Хазанову не хотелось терять лишний год. Вечерние школы оставались десятилетками, поэтому наш герой туда и подался. Так он и жил: днем работал, вечером учился. А вскоре к этому распорядку прибавились и занятия сценическим искусством. По соседству с Хазановым жил один из руководителей театральной студии МГУ «Наш дом» Илья Рутберг, который хорошо знал маму юноши. Благодаря ее просьбе он взял 16-летнего Хазанова в свой коллектив в группу пластических занятий.

За год до этого в жизни Геннадия случилась встреча, которая существенно повлияла на его дальнейшую судьбу. Во время гастролей в Москве Ленинградского театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина Хазанов пришел за кулисы к мэтру отечественной эстрады, имел с ним долгую беседу. Узнав, что юноша мечтает стать артистом, Райкин посоветовал ему не бросать своей мечты и обязательно поступать в один из творческих вузов. Геннадий так и сделал.

Получив в 1962 году аттестат, он подал документы сразу во все творческие заведения столицы: в Щепкинское, Щукинское и циркового и эстрадного искусства училища, в ГИТИС и ВГИК. И везде провалился. От отчаяния он попытался поступить хотя бы на театроведческий факультет ГИТИСа, но и эта попытка юного абитуриента закончилась неудачей. Потерпев поражение на творческом поприще, Хазанов решил не терять лишний год и подал документы в один из технических вузов — МИСИ. И был принят с первого же захода.

Между тем, несмотря на постигшее его полное фиаско, мечту стать артистом Хазанов отнюдь не забросил. В том же году он вновь пришел в театральную студию МГУ «Наш дом» на конкурсное прослушивание. Купив на книжном развале эстрадный репертуарный сборник, он выбрал, на его взгляд, самые смешные куплеты (про трусы разного цвета, что висят на балконе) и смело спел их строгим экзаменаторам во главе с руководителем студии Марком Розовским. И хотя выглядел он при этом очень смешно, но художественно неубедительно, комиссия решила зачислить его в студию. Первая роль Хазанова на сцене «Нашего дома» была в спектакле с фривольным названием «Тра-ля-ля». Отмечу, что в этом коллективе, кроме Хазанова, вырос еще ряд артистов, ставших профессионалами: А. Филиппенко, С. Фарада, А. Карпов, М. Филиппов, драматург Л. Петрушевская, режиccep В. Точилин и др.)

Каким Геннадий был в те годы? Вот что он вспоминает об этом:

«За мной не водилось торжествующего донжуанства. Потому что я был маленький, очень худой, очень, я бы сказал, некрасивый. Единственное, что привлекало во мне девушек, — был мой юмор. Это было единственное средство воздействия — через мою будущую профессию. Я, например, читал весь репертуар Райкина. Правда, забирало не каждую.

В 17 лет мне очень нравилась одна девушка — студентка какого-то технического института. И я помню, как после встречи Нового года мы с ней остались вдвоем в одной комнате. И вот нею ночь я просидел на диване, на котором она спала. И мучительно думал: «Если я ее поцелую — проснется она или нет?» И я ее так и не поцеловал…»

В 1963 году Хазанов предпринял новую попытку на пути к своей мечте стать артистом — подал документы в Училище циркового и эстрадного искусства и поступил. Его зачислили на курс, которым руководила известный педагог Надежда Ивановна Слонова. По мнению Хазанова, эта женщина совершила настоящий переворот в его взглядах на эстрадное искусство. Образно говоря, если Райкин научил его ходить, то Слонова (оппонент великого сатирика) — думать при ходьбе.

После окончания училища в 1969 году Хазанов был принят конферансье в оркестр Л. Утесова, однако его пребывание в нем было недолгим. Вскоре он покинул оркестр и ушел в «Москонцерт» (в штат этой организации он был принят 1 апреля 1973 гола), чтобы выступать на профессиональной сцене как пародист.

В то время с Хазановым произошел интересный случай, о котором он вспоминает:

«В тот год, когда я закончил училище, меня очень долго обрабатывал один сотрудник органов госбезопасности, чтобы я с ними сотрудничал. Но в конце концов, когда понял, что как-то у нас контакт не получается, отстал. И вот 31 декабря я встречаю Новый год у моего друга, и вдруг открывается дверь и входит мой кагэбэшник. И оказывается, что он — друг моего друга. Конечно, никакого праздничного настроения уже не было. Всю ночь я сидел и вспоминал, что же я за все годы дружбы наговорил своему другу».

Между тем если вернуться на несколько месяцев назад, то стоит отметить, что в этом же году в жизни нашего героя произошло и радостное событие — он встретил девушку, которая вскоре стала его женой. Звали ее Злата Эльбаум. Ее отец был видным партийным работником, репрессированным в 1937 году. Десять лет он провел в лагерях на Колыме. После освобождения женился, и в 1949 году в городе Миасс Челябинской области на свет появилась девочка, которую назвали Златой. В конце 60-х она поступила в Институт культуры и одновременно попала в театральную студию МГУ «Наш дом» в качестве помощника режиссера М. Розовского. Там и состоялось ее знакомство с Хазановым.

Вспоминает Г. Хазанов: «У меня разорвался плащ, и я попросил его зашить. Я не знал, какой еще повод найти, чтобы познакомиться с ней, потому что она мне очень понравилась. Очень. А потом на открытии сезона она дала мне самый большой кусок арбуза, и я понял, что это знак внимания с ее стороны…»

Их первое настоящее свидание состоялось у эскалатора станции метро «Добрынинская» 18 октября 1969 года. По словам Златы, Хазанов в тот день был неотразим: он явился к ней после концерта (это было не запланированное выступление, а халтура) в темно-синем плаще болонья, кепочке и нейлоновой рубашке «жабо». С этого дня и начались их серьезные отношения. Стоит отметить, что первоначально мама девушки отрицательно смотрела на союз своей дочери с артистом, однако затем, видя ее непреклонность, смирилась.

13 февраля 1974 года у Г. Хазанова и З. Эльбаум родилась дочь, которую назвали редким именем Алиса. (Позднее родители признались, что ждали мальчика, которого собирались назвать Аркадием — в честь А. И. Райкина.)

Всесоюзная слава пришла к Хазанову в 1975 году, когда по Центральному телевидению показали миниатюру «Студент кулинарного техникума» в его исполнении (автор — А. Хайт). Стоит отметить, что эта миниатюра писалась для другого актера — Семена Фарады, а Геннадий был его дублером. Но так получилось, что именно дублер сделал из этого номера свою визитку.

В том же году свет увидела первая пластинка Хазанова с записью его выступления на одном из концертов. Хазанов исполнил пародии на известных поэтов, артистов эстрады, которые его устами пересказывали старый анекдот про дрова. Помните: ночыо стук в дверь. «Вам дрова не нужны?» — «Нет». Утром хозяева просыпаются — во дворе дров нет.

При сегодняшнем обилии аудиокассет очень трудно представить себе, чтo такое маленькая гибкая грампластинка ценой в 60 копеек и какое влияние она могла оказывать на людей. Однако времена тогда были совсем иные, чем сейчас, и каждый выход подобной продукции в свет становился настоящим явлением как для артиста, так и для слушателей. Стоило такой пластинке появиться на прилавках магазинов, как уже в день продажи из тысяч окон доносились переливы ее звучания. И исполнитель мгновенно становился знаменитым.

К 1976 году слава Хазанова была уже настолько велика, что власти сочли возможным отправить его вместе с другими артистами в составе группы поддержки советских спортсменов на Олимпийские игры в Монреаль. Однако эта поездка стоила Ха-.анову очень дорого — после нее он в течение 12 лет считался невыездным.

Дело в том, что в Канаде проживал двоюродный брат жены Геннадия, который, узнав о приезде родственника, естественно, ею навестил. Во время встречи, которая не укрылась от внимания сопровождающего делегацию агента КГБ, родственник передал Хазанову посылку для своего дяди, проживающего в Пермской области, и очень просил ее переслать. Отказать ему Геннадий не имел никакого морального права. За это его и наказали.

Однако, несмотря на этот проступок артиста, общее благожелательное отношение властей к Хазанову не изменилось. Его по-прежнему любили слушать высокие партийные и государственные чиновники, многие из них (к примеру, министр обороны Гречко) приглашали выступить на своих дачах. Более того, сам Л. Брежнев млел от «студента кулинарного техникума».

В 1978 году Хазанов решил расширить свой творческий диапазон, уйти наконец от образа «студента кулинарного техникума» и поставил свой первый моноспектакль «Мелочи жизни» (текст А. Хайта). Это представление имело огромный успех и прошло при полных аншлагах. Даже первая газета страны «Правда» поместила на своих страницах хвалебную статью об этом спектакле. Однако стоит отметить, что не всем слушателям понравился новый Хазанов. Сам он вспоминает об этом следующим образом: «Страшные для меня были годы — 77-й, 78-й, 79-й. Сколько было непонимания, возмущения, когда я пытался читать совсем иные вещи! Но я осознавал: если «ехать» только на студенте, на пародиях, то еще через год-два — тупик. Я это понял раньше, чем зрители. И лишь когда родился «Попугай» Аркадия Хайта, лед тронулся».

Отмечу, что от жанра пародии Хазанов тогда еще не отказался и продолжал изображать на сцене знаменитых актеров, спортивных комментаторов, поэтов. В подавляющем большинстве это были добрые пародии, на которые практически никто из пародируемых не обижался. Однако бывали и исключения. Так, например, произошло с Владимиром Высоцким, злую пародию на которого Хазанов прочитал в спектакле все того же А. Хайта «Золотой ключик» (1978). Высоцкий в этом представлении был выведен в роли черепахи Тортиллы. Копируя его манеру исполнения и голос, Хазанов пел:

Помню, мама пела мне, такая ласковая:

Эта пародия произвела тягостное впечатление на Высоцкого. Он раздобыл домашний телефон Хазанова, позвонил ему и высказал все, что он о нем думает. А 10 февраля 1979 года Высоцкий выступал в Дубне и не преминул рассказать своим слушателям об этом эпизоде. Вот его слова: «Мне недавно показали пародию на меня в спектакле у Хазанова. Омерзительная, на мой взгляд, пародия. Они считают себя людьми «левыми», не знаю из каких соображений… Если в этом нет никакого намерения — Бог с ними, но все равно неприятно. А если есть — надо в суд…»

В 1981 году свет увидело новое эстрадное представление Хазанова и Хайта «Очевидное и невероятное». И вновь — успех у зрителей, восторженные рецензии в прессе. Правда, в общем хоре восторга звучали и слова тех, кто увидел в этом спектакле повторение пройденного, топтание на месте. Но таких скептиков было немного. Хазанов был обожаем публикой и по праву считался одним из самых популярных артистов советской эстрады.

В 1983 году Геннадий вновь попал на заметку КГБ. Случилось это после того, как на «Голубом огоньке» он прочитал интермедию Ефима Смолина «Письмо к генералу» (речь в ней шла о том, как некий разведчик написал письмо своему начальнику-генералу). После этого Хазанова вызвали на Лубянку, и один из высоких начальников (видимо, тоже генерал) гневно резюмировал: «Вы понимаете, что подняли руку на святое?»

Г. Хазанов вспоминает: «С КГБ я имел несколько неприятных встреч. Еще в 1965 году он снял меня с гастролей в Саратове за репертуар вредного идеологического содержания. В 1969 году меня хотели завербовать. А в 70-е годы моя фамилия была в списке тех, у кого прослушивались телефоны. Я бы обиделся, если б меня в нем не оказалось. Не хочу сказать, что был диссидентствующим элементом — это было бы слишком самонадеянно, не такой уж я борец за справедливость. Не было у меня для этого ни смелости, ни желания положить на алтарь что-либо из бытовых удобств. Но все-таки имел большую аудиторию и под руку с властями никогда не ходил…»

В 1987 году свет увидел очередной спектакль Хазанова — «Масенькие трагедии» (автор М. Городинский, постановка Р. Виктюка). Однако, в отличие от предыдущих работ актера, эта постановка была встречена зрителями прохладно. Видимо, «трагедий» они ждали от своего кумира меньше всего. Сам Хазанов по этому поводу заявил: «Зрители имеют право любить такого артиста, какого они хотят видеть. Этого я долго добивался своими пародиями, «кулинарным техникумом». Поэтому претензий к зрителям у меня быть не может. Для многих «Масенькие трагедии» явились сменой платформы актера…»

В том же году Геннадий вместе с супругой посетили США и едва там не погибли. Дело было так. 15 декабря они завершили свои гастрольные выступления и в вашингтонском аэропорту сели в самолет, отбывающий на родину. Самолет вырулил на взлетную полосу, проехал несколько метров и внезапно вернулся в исходное положение. Как выяснилось потом, машина была неисправна и, поднимись она в воздух, через несколько минут полета рассыпалась бы на куски. К счастью, летчики вовремя заметили эту неисправность.

Стоит отметить, что, по возвращении Хазанова в Москву, его ждало радостное сообщение — Моссовет наконец дал разрешение на открытие эстрадного театра «Моно», в котором он стал художественным руководителем, а его жена — директором. Первой постановкой нового коллектива стал спектакль «Избранное» (1988), в котором были собраны самые убойные номера Хазанова за последние несколько лет.

В начале 90-х годов, с развалом Советского Союза, Хазанов впервые в своей творческой карьере почувствовал растерянность. В те годы наблюдался массовый отток зрителей с эстрадных площадок, из кинотеатров, и вернуть его обратно было практически невозможно. А тут еще августовский путч 1991 года. Короче, Хазанов поддался царившей тогда в творческой среде панике и стал подумывать об отъезде за границу. Именно для этих целей он получил тогда израильское гражданство. Но эта растерянность длилась сравнительно недолго, и вскоре артист вновь вернулся на эстрадные подмостки. В его репертуаре появились новые миниатюры, в том числе и на исторических личностей, которые до этого считались неприкосновенными. Например, на Ленина. Одна из таких миниатюр появилась в новогоднем «Голубом огоньке» 1 января 1992 года. И тут же получила гневную отповедь на страницах газеты «Советская Россия». Некий читатель Е. Зайцев из Ижевска прислал в газету письмо, которое и было оперативно напечатано. Приведу лишь отрывок из этого послания: «У Хазанова новое амплуа — он теперь глумится над Лениным. Смею предположить, что даже матерые антикоммунисты не ждали от «выпускника калинарного техникума» такой низкопробной стряпни на прояковлевском (в квадрате) телевидении. Впрочем, иные времена!..

Злоба по отношению к мертвым, глумление над неспособным ответить на оскорбления и клевету никому еще не приносили в жизни счастья, красоты и здоровья. Трудно себе представить в подобной роли известных советских комиков Аркадия Райкина или Юрия Никулина. Неудивительно, что эти артисты по праву войдут в историю. Ну а Хазанов? Он уже подстраховался, предвидя предстоящую скудость тем для своих будущих пародий. Вовремя усек, что болтовня о перестройке закончилась, а нынешняя крутая «демократия» вряд ли потерпит колкости в свой адрес. Как сообщалось в печати, сатирик спешит сменить гражданство и отбыть в места обетованные. Нет, это вам не Высоцкий или Шукшин, по простоте душевной сгоревшие на Родине, борясь за ее лучшую долю».

Вот такое сердитое письмо, которое Хазановым было оставлено без внимания.

В том же году артист сделал новый шаг в своем творческом развитии — он снялся в кино. На экраны страны вышел фильм Николая Досталя «Маленький гигант большого секса», в котором Хазанов сыграл главную роль — сексуально озабоченного фотографа Марата, жителя одного из курортных городов.

На мой взгляд, фильм получился неплохой, учитывая, что в тe годы снималась сплошная «чернуха». Да и сам Хазанов считает так: «Этот фильм — не самое плохое мое творение. Судя по тому, что после выхода фильма на экраны я получил много предложений сняться в других картинах, я молодец. Пока я не принял никакого решения. Выжидаю».

Еще одной неожиданностью для поклонников творчества этого артиста стало то, что он согласился сыграть и в театре. Сергей Юрский позвал его в свой спектакль «Игроки XXI века», и Хазанов согласился на это предложение не раздумывая. Его партнерами по сцене стали такие замечательные актеры, как Евгений Евстигнеев, Александр Калягин, Леонид Филатов, Вячеслав Невинный.

В 1994 году Хазанов был лично приглашен президентом России Б. Ельциным в президентский клуб. И хотя это была никакая не государственная должность (члены клуба вместе занимаются спортом, проводят досуг), однако сам факт такого приглашения говорил о многом. После этого Хазанова многие стали называть «придворным шутом». Сам он на это прозвище ответил следующим образом: «Я должен сказать, что все, кто был разрешен коммунистами, были придворными шутами. А чем я был не придворный шут, если принимал участие в правительственных концертах? И нормально. Это — моя профессия. И если меня двор позвал, значит, я пришел выступать. Мольер в свое время тоже не возражал против этого. Я никогда не отказывался от выступлений такого рода. И очень благодарен тем людям, которые меня приглашали…

Меня приписывают к сторонникам президента и его ближайшей команды. Прежде всего — Коржакова. Я не делаю из этого секрета. Я считаю, что все попытки сделать из Коржакова монстра и зверя, мягко выражаясь, игра нечестная.

У меня хорошие отношения и с другими людьми из президентской команды — Сосковцом, Барсуковым. Но я никогда не обращался к ним за помощью — может быть, именно это и стало залогом наших нормальных, хороших отношений. Только однажды я — при посредничестве Службы безопасности президента — добился разрешения пожарных зажечь свечи на сцене Театра эстрады. Пожарная служба Москвы это не разрешает. Более — ничего. Поэтому ангажированностью это назвать нельзя, можно — дружбой».

В декабре 1995 года в Театре эстрады прошел торжественный вечер, посвященный 50-летию Хазанова. Юбиляр позднее вспоминал: «Скажу откровенно: я не собирался ничего устраивать. По этому поводу про себя подумал: «Не буду ничего делать. Пусть дадут орден. Причем орден — не обязательно мне, а, например, Петросяну». Но меня убедили в том, что некорректно не делатв этот вечер. Театр эстрады настаивал. И жена моя тоже очень хотела, чтобы мой день рождения был праздником. Я спросил ее: «Чьим?» «Нашим общим», — сказала она и сделала для этого очень много. Я думаю, если бы не ее настойчивость и энергия, я бы не завелся сам, не завел бы Аркадия Хайта на то, чтобы что-то придумать для вечера».

Официальным подарком Хазанову стала тогда Государственная премия России.

Однако через несколько месяцев после этих торжеств в жизни нашего героя случилось неприятное событие. В мае 1996 года, во время выступления в концертном зале «Россия», приуроченного к 50-летию отечественной ракетно-космической отрасли, зрители попросту освистали Хазанова. Он выступал с миниатюрой Е. Шестакова о деревенской жизни, отыграл всего лишь половину текста, как вдруг из зала послышались свист и крики: «Вон!», «Халтура!», «Уходи!» И Хазанов ушел со сцены, так и не доиграв миниатюру до конца. Через несколько дней на страницах газеты «Мегаполис-Экспресс» он так оценит ту ситуацию: «Мне трудно понять и объяснить, что произошло в «России». Проще всего, конечно, считать, что некая группа людей специально пришла, чтобы сорвать мое выступление, отомстив мне за политические пристрастия. Может быть, какая-то часть зала в самом деле не смогла сразу воспринять эстетику писателя Евгения Шестакова. Ей его вещи показались несмешными. Повторяю, мне трудно назвать истинную причину, но факт остается фактом — я ушел со сцены, не закончив выступления».

В заключение этой главы приведу несколько отрывков из интервью Г. Хазанова, данные им в разные годы:

«Мне кажется, что по природе я очень смешливый. Но когда слышу себя — редчайший случай, если могу улыбнуться. Все остальное приводит меня в состояние почти физических страданий. Я в этом смысле скорее солидарен с теми, кому я не нравлюсь. Вижу: здесь не так, здесь плохо, здесь совсем никуда не годится. В общем, я от себя не в восторге…

В жизни у меня было много смешных случаев. Однажды я опаздывал на вечер в Доме кино. Пробежал вестибюль, стал быстро подниматься по лестнице. И вижу: женщина поднимает с пола своего подгулявшего спутника, ставит его к стенке, а он опять сползает. Вдруг она углядела меня, стала бить этого мужчину по щекам и приговаривать: «Смотри, смотри, Хазанов!» Тот вдруг собрался: «Где?» — «Да вон, по лестнице поднимается!» Ее спутник вперился в меня глазами и на весь вестибюль сказал: «Ну и… с ним!..»

Дом под Тель-Авивом у нас небольшой: двухэтажный, но уютный. Там я отдыхаю и работаю, когда приезжаю на гастроли. Огорода вообще нет, зато цветник прекрасный! Каких только цветов жена там не посадила! Все превосходно растет — климат!..»

А вот что рассказывает о Геннадии его жена — Злата:

«В первые годы нашей семейной жизни мы очень много ездили вместе. Гена плохо переносит разлуку и недомашний режим. Но с тех пор, как я стала заниматься бизнесом (она директор фирмы «Фаворит» — Ф. Р.), ездить некогда. Да и в Москве теперь реже видимся. Здесь, в офисе, я наверху, он внизу. Так целый день проходит. Утром — пять минут, вечером — какая-то домашняя жизнь. За это время ни поссориться, ни надоесть друг дpyгy не успеваем…

Наши семейные традиции перешли к нам от мамы. В доме всегда должен быть суп. Для мамы это гораздо больше, чем здоровье. Это символ домашнего очага. Хоть ночью, но свари. Нет оправдания в ее глазах женщине, если у нее дома не приготовлен суп…

Слабостей у моего мужа почти нет. Разве что он любит на ночь съесть конфетку. Или яблочко. Больше никаких…»

P. S. Дочь Г. Хазанова Алиса закончила Московское хореографическое училище. С 1992 года танцует в Большом театре. Кроме этого, преподает в Школе современного танца на Арбате. В октябре 1996 года сдала экзамены на водительские права и теперь ездит на «Фольксвагене», который ей подарили родители. (У самого Г. Хазанова — джип, а у его жены «Мерседес».)

Что касается личной жизни, то в начале 90-х годов Алиса вышла замуж за сына тогдашнего министра культуры России Е. Сидорова. Однако, прожив вместе два года, молодые расстались.

Юрий НИКОЛАЕВ

Ю. Николаев родился в 1948 году в Кишиневе в семье военного. Учился в школе с физико-математическим уклоном и подавал неплохие надежды как технарь. Однако в старших классах внезапно увлекся искусством и записался в школьный драмкружок. В 13 лет впервые был приглашен на телевидение — снялся в роли сына в телеспектакле «Мужской разговор».

Закончив школу в 1965 году, Николаев отправился в Москву с твердым намерением покорить первопрестольную и сделать себе карьеру на любом из двух поприщ — техническом или сценическом. Но так как экзамены в творческие вузы проходили чуть раньше, чем в технические, Николаев отправился в один из таких вузов — ГИТИС — и с первого же захода поступил на актерский факультет (преподаватель — Всеволод Остальский). Через пару лет женился на однокурснице. А на четвертом курсе ему здорово подфартило — он попал в труппу Театра имени А. Пушкина. Случилось это при следующих обстоятельствах.

Однажды он шел по Тверскому бульвару и встретился со своим приятелем. Тот ему сообщил, что в Пушкинском театре сложилась кризисная обстановка. Туда пришел новый режиссер Борис Толмазов, а его предшественник Борис Равенских сдавал свой последний спектакль — «Большая мама». В главной роли в нем был занят молодой актер, который перед самой премьерой внезапно от роли отказался. «Зайди, может быть, тебя возьмут», — посоветовал Николаеву приятель. Тот зашел и, как оказалось, не напрасно — его сразу ввели на главную роль. Стоит «иметить, что его партнершей по роли была тогда еще никому не и шестная актриса Вера Алентова.

В начале 70-х творческая карьера Николаева складывалась вполне благополучно. После ухода из Театра имени Пушкина актеров Валерия Носика и Алексея Локтева (они перешли в Малый театр) именно Николаеву достались все их роли. Кроме этого, на него обратил внимание и кинематограф. На экраны страны вышло сразу несколько фильмов с участием Николаева, в юм числе: «Большие перегоны» (у Николаева там была главная роль), многосерийный телефильм В. Ордынского «Хождение по мукам».

Произошли изменения и в его личной жизни. Расставшись с первой женой, Николаев какое-то время вел жизнь холостяка, пока в 1972 году не познакомился с 18-летней студенткой финансового института по имени Елена. Вот как она рассказывает об этом знакомстве: «С Юрой мы познакомились задолго до нашей свадьбы. Мне тогда было одиннадцать лет, а ему семнадцать. Он дружил с моим братом и приходил к нам в гости. По рассказам брата я узнавала, что Юра учится в театральном, снимается в кино, потом женился. Не скажу, что это разбило мое сердце — к тому времени первая влюбленность прошла, ведь мы совсем не виделись. Но однажды брат сказал, что Юра развелся, и я ужасно обрадовалась. Мне уже исполнилось 18. Я была девушка серьезная, училась на экономиста. И думала, что актеры не могут быть мужьями: слишком легкомысленные люди. Но случайно мы вновь встретились с Юрой, стали общаться и через чва года поженились».

Стоит отметить, что на этот раз Николаев женился чуть ли не из-под палки. Потерпев неудачу в первом браке, он не слишком верил в возможность нового, а если и верил, то сомневался, что проживет с новой женой долго. Однако Елена оказалась девушкой решительной, поймала на улице попутный цементовоз и привезла своего жениха в загс. Через три месяца сыграли свадьбу. Причем свадебный костюм Николаев занял у друга, такси брать не стал и повез невесту в загс на. троллейбусе. А после бракосочетания убежал на спектакль. И лишь через четыре дня молодые отпраздновали свадьбу, заняв деньги у друзей. Жить они слали в тесной комнатке театрального общежития, где из мебели была кровать, пара стульев да шкаф.

В 1974 году на Николаева обратил внимание известный диктор Центрального телевидения Игорь Кириллов и предложил молодому актеру перейти к ним в дикторский отдел. Предложение было настолько неожиданным, что Николаев два месяца ломал голову — дать согласие или не дать. В конце концов верх в этих сомнениях взял трезвый расчет: в театре он получал всего лишь 85 рублей, а на телевидении ему сразу пообещали 150. Николаев перешел на ЦТ и вскоре по предложению Жанны Фоминой получил место ведущего в передаче «Вперед, мальчишки!». А буквально через несколько месяцев после этого ему предложили стать ведущим новой передачи — «Утренняя почта».

Ю. Николаев вспоминает: «У меня были разовые работы на телевидении, и я честно зарабатывал свою тридцатку. Когда поступило приглашение вести «Утреннюю почту», то я принял его без особого энтузиазма. Провел ее, не особенно врубившись в суть. И первое ощущение, когда увидел себя на экране, было: «Какой ужас! Зачем браться за то, что не умеешь делать?»

Между тем появившаяся в 1975 году передача «Утренняя почта» буквально за считанные месяцы превратилась в одну из самых популярных телепередач Советского Союза. В те годы развлекательных передач на советском телевидении было не так много, а музыкальных — тем более. И вот на этом скучном фоне внезапно появилась передача, в которой популярные эстрадные артисты по заявкам телезрителей исполняли самые последние шлягеры. Передача выходила в удобное время — в 10 утра каждое воскресенье — и привлекала к себе внимание буквально всей страны. Пропустить ее считалось делом позорным, так как рабочий день в понедельник на всех предприятиях страны начинался именно с обсуждения того, что накануне показывали в «Утренней почте». Люди буквально с пеной у рта всерьез обсуждали «балахоны» Аллы Пугачевой, болезненный вид Софии Ротару и новую прическу Ирины Понаровской.

Пропорционально росту популярности «Утренней почты» росла в народе и популярность ее ведущего — Юрия Николаева. Парадоксально, но факт: сыграв несколько ролей в кино и прослужив пять лет в театре, он так и не стал широко известен массовому зрителю. Однако стоило ему прийти на телевидение и сесть в кресло ведущего «Утренней почты», как его слава за короткий срок достигла фантастических размеров. У него появились тысячи поклонниц по всей стране, которые не только писали ему восторженные письма, но и приезжали к нему домой с вещами, требуя взять их к себе на постоянное проживание.

Кроме славы и поклонниц, «Утренняя почта» принесла Николаеву и деньги. Наконец-то они с женой сумели купить себе кооперативную квартиру в Бибирево, внеся взнос в 1 ООО рублей. Обновился и автопарк: начав в 1969 году с захудалого «Запорожца», Николаев в середине 70-х ездил уже на новых «Жигулях». К сожалению, больше обычного он стал и выпивать. Однажды сел за руль в пьяном виде (обмывал с друзьями новую машину) и едва не погиб. Дело было 30 октября, когда выпал первый снег. Николаев возвращался с телевидения домой, возле моста у кинотеатра «Рига» превысил скорость и врезался в бордюрный камень. Машину подбросило на несколько метров вверх, затем она перевернулась на крышу и закружилась на мокром асфальте. В итоге Николаев сломал несколько ребер, получил сотрясение мозга. Машина, естественно, всмятку, и после ремонта он провал ее за копейки.

Однако даже после этого случая Николаев не завязал с выпивкой. Едва подлечился, как вновь взялся за старое. И это вскоре привело к новой беде. Летом 1978 года он напился прямо перед выходом в эфир. Это было в пятницу вечером, и творческая группа, с которой работал Николаев, пребывала в расслабленном состоянии. Во всяком случае, когда Юрий садился в ликторское кресло, никто из сотрудников не заметил, что он оыл пьян. Но тут включили софиты, заработали камеры, и Николаева окончательно развезло. Буквально заплетающимся языком он стал бубнить в эфир какие-то нечленораздельные слова, и это зрелище было одновременно потешным и ужасным. Причем его угораздило выступить в таком виде не в какой-нибудь малорейтинговой передаче, а прямо перед началом очередного матча чемпионата мира по футболу, когда у голубых экранов собираются миллионы телезрителей! Скандал был грандиозный. Решение вопроса было вынесено на коллегию Гостелерадио СССР, и перед Николаевым реально маячила угроза быть выкинутым с телевидения (из кандидатов в члены КПСС он тогда vже вылетел). Однако на его сторону внезапно встал сам председатель Гостелерадио Сергей Лапин. В конце коллегии он вынес свой приговор: «Строго наказать, но на телевидении оставить». Как гласит легенда, это решение Лапин принял после того, как узнал, что провинившийся очень нравится дочери одного из высокопоставленных деятелей. Якобы она лично звонила Лапину и просила быть к Николаеву снисходительным.

Ю. Николаев рассказывает: «Для меня алкоголизм был не просто проблемой, а настоящей бедой! Такое не только на гастролях — стоило зайти в любой ресторан, в любую компанию: «Юра, давай выпьем!» Для меня это стало болезнью. Жена отмывала, отпаивала, доставала липовые бюллетени. Невозможно передать, что я творил. Идет съемка, 500 человек массовки. Все ждут Николаева. А я улетаю в Сочи. Богатые люди пригласили. А Лена прикрывает, занимается бюллетенями… В конце концов я встал перед выбором — или я спиваюсь под забором, или чего-то достигаю в жизни. Я испробовал все способы лечения, провел в клиниках довольно много времени — не помогало. И тогда я сказал себе: «Я не умею пить. Да, я алкоголик и не стесняюсь этого. Но я же не переживаю, что не пишу прекрасную музыку. Почему я должен переживать, что мне нельзя пить?» Я так переключил мозги. И в 1983 году я «завязал». Я стал самым первым, кто бросил пить, из моих знакомых. Первые полтора года прошли болезненно. А потом все вошло в норму…»

Трезвость благоприятно сказалась и на творческой, и на личной жизни Юрия Николаева. Он вернулся в «Утреннюю почту», вновь стал приносить домой хорошие деньги. В 1987 году через Управление по обслуживанйю дипломатического корпуса Николаев за 17 тысяч рублей приобрел автомобиль «Мерседес».

Между тем в конце 80-х атмосфера в «Утренней почте» окончательно перестала удовлетворять ее ведущего. Он вспоминает об этом так: «Репертуар в передаче не зависел от моего вкуса. Существовало 5–6 съемочных групп «Утренней почты». Режиссеры в них все с разными вкусами. Одному очень нравилась оперетта. Другой ставил песни в исполнении актеров. Мне же работать надо было так, чтобы не выглядеть дураком. Текст, который я обязан был произносить, нормальному человеку читать было нельзя. Из 750 программ, что вышли в эфир, только 13 было моих, авторских. Во всех остальных я был исполнителем. Смешно вспоминать, но чтобы поменять слово в написанном тексте, где стоит подпись «утверждаю», нужно было опять пройти все круги от главного редактора и далее. Попасть певцу в «Утреннюю почту» тоже было непросто — сначала прослушивали по музыке, по текстам…»

В 1991 году Николаев одним из первых на ЦТ ушел с государственной службы и открыл собственную фирму под названием «Юникс». Для этого ему пришлось пойти в банк взять кредит к 1 млн. 600 тыс. рублей. По тем временам это были огромные 1еньги, и, если бы новый проект Николаева вдруг не пошел, ему пришлось бы туго. Но его детище — музыкальный конкурс для одаренных детей «Утренняя звезда» — довольно скоро стал очень популярным. И вот уже более шести лет он каждое воскресенье выходит в эфир.

Из последних интервью Ю. Николаева: «Я ничего не делаю по хозяйству — могу только заглянуть в холодильник. Не знаю, где сберкасса и магазин. Но на своем столе убираю сам. И во время ремонта отвечал за покупку мебели, сантехники. Дизайн помещения — это мое увлечение…

Если плохое настроение, я иногда сажусь в машину и еду куда глаза глядят — поиграть в казино, посидеть с друзьями…

Я не верю в браки без скандалов. Если люди говорят, что за всю жизнь ни разу не поругались, — они обманывают. У нас были ссоры. И ревность была — я человек влюбчивый по натуре. Но сейчас все становится спокойнее…

За своим здоровьем я слежу. Каждый день обливаюсь ледяной водой. Два ведра утром, два вечером. Бегаю. Играю в теннис. Обожаю бильярд. Люблю самолеты — налетал на «ЯК-18Т» уже пятнадцать часов, когда налетаю еще столько же, смогу пилотировать без инструктора…»

Евгения СИМОНОВА

Е. Симонова родилась 1 июня 1955 года в интеллигентной семье. Ее отец — Павел Васильевич Симонов — был крупным ученым-нейрофизиологом, мать — Ольга Сергеевна Вяземская (дочь известного историка Санкт-Петербурга Сергея Михайловича Вяземского) — работала преподавателем английского языка, переводчиком.

Буквально с малых лет благодаря стараниям своих родителей Симонова получила прекрасное воспитание: она научилась хореографии, английскому языку, закончила музыкальную школу имени Гнесиных. Но ее мечтой всегда была театральная сцена. «На уровне переходного возраста, — говорит Евгения, — я, как и все девочки, мечтала стать актрисой. Только у одних эти мечты со временем проходят, а у меня не прошли… Когда я надумала идти в артистки, это вызвало в доме великое изумление, но никто мне не препятствовал…»

Первая ступенька на пути к мечте стать актрисой была покорена Симоновой в 1972 году, когда она поступила в Театральное училище имени Щукина (курс Ю. Катин-Ярцева). Как пишет И. Артемьева: «До сих пор не могу объяснить, почему из сотен мальчишек и девчонок, пришедших сдавать экзамены в училище, я выделила изящную милую девочку в коричневом платьице в складочку и со смешным хвостиком светло-каштановых волос на макушке. Среди пестрой толпы она казалась восьмиклассницей, случайно заглянувшей туда. В стороне от толпы, в полупустом зале студенческого буфета, девочка весело и непринужденно напевала песенку принцессы из «Бременских музыкантов» и танцевала менуэт! Ее звали Женя Симонова…

В тот год она поступила в училище. Тогда Симонова буквально поразила видавшую виды приемную комиссию своей решительностью и азартом. Как только ей сказали роковое «достаточно!» и она подумала, что ее не примут, в Жене вдруг проснулся творческий, я бы даже сказала, спортивный азарт. И она забыла страх и свою робость. Откуда что взялось! Симонова спела на английском языке под собственный аккомпанемент «Мою прекрасную леди», да еще при этом танцуя. Это был спектакль! И приемная комиссия сдалась. Девочка доказала всем, что может быть актрисой…»

Едва Симонова успела закончить первый курс училища, как на нее обратили внимание кинематографисты. Ассистентка режиссера с «Мосфильма» разглядела ее среди сотни студентов и привела на съемочную площадку телефильма «Вылет задерживается», который снимал режиссер Леонид Марягин. Стоит отметить, что тому студентка-второкурсница приглянулась не_< очень: «Когда ее привели, я прямо расстроился. Куда там снимать! Какая-то маленькая худышка. Но ассистентка отстаивала свое открытие: «Ну попробуйте, что-нибудь придумаем… причешем… приоденем… да? Такая девочка!»

В конце концов режиссер с мнением ассистентки согласился и сделал все возможное, чтобы Симонова прошла утверждение на хутсове ге.

Стоит отметить, что если в Москве молодая актриса прошла утверждение на роль с большим трудом, то в Киеве все обстояло иначе. Леонид Быков приступил к съемкам фильма «В бой идут одни «старики» и на роль летчицы Маши сразу же выбрал Симонову.

Оба фильма снимались в 1973 году, и Симоновой приходилось тщательно скрывать от руководства училища и даже от твоих сокурсников факт этих съемок. Поэтому у Марягина она снималась по ночам, а к Быкову слетала в один из выходных шей, быстро отснялась и тут же вернулась назад. А когда оба фильма вышли на широкий экран и «проступок» студентки Симоновой открылся, наказывать ее не стали по одной простой причине — ее дебют оказался очень успешным.

Однако настоящая слава к Симоновой пришла в 1975 году с фильмом Георгия Данелия «Афоня». Сыграв в нем милую и добрую девушку Катю, искренне полюбившую непутевого сантехника Афоню Борщева, Симонова буквально влюбила в себя зрителей, особенно мужчин. Не случайно, что едва картина прошла но экранам страны, к молодой актрисе стали пачками приходить письма, в которых звучали слова признательности и любви за эту роль. Во многих из этих писем звучал такой мотив: если бы мне в жизни повстречалась такая девушка, как Катя, моя судьба сложилась бы иначе…

В том же году на экраны вышла еще одна картина с участием Симоновой — приключенческий фильм Вениамина Дормана «Пропавшая экспедиция». В этом сугубо «мужском» — и по составу, и по тематике — фильме актриса сыграла одну из центральных женских ролей — дочь профессора Смелкова, Тасю. Картина имела очень теплый прием у публики и собрала на своих сеансах 20,9 млн. зрителей.

Во время съемок этого фильма к Симоновой пришла любовь — она влюбилась в 28-летнего актера Александра Кайдановского (по иронии судьбы, в картине он сыграл роль ее возлюбленного, бывшего белогвардейского офицера Зимина). По мнению многих людей, близко знавших этого актера, он был незаурядной личностью и действовал на женщин чуть ли не магически. Как вспоминает его бывшая любовь актриса Валентина Малявина: «Сашу часто называют жестоким, тяжелым человеком — это не так. Саша — человек очень правдивый и очень интересный. Правда, есть в нем этакая «светскость», своеобразная игра в совершенную незаурядность. Он умеет себя подать. Тарковский, например, после знакомства с Сашей сказал: «Он гений…»

В чем-то наши судьбы несколько похожи, по крайней мере, личная жизнь у него складывалась довольно странно. Когда Саша ушел из Театра Вахтангова — его независимость и индивидуальность просто «не вписались» в коллектив, — он был очень недоволен тем, что я оставалась в труппе. Саша-то собирался создать свой театр, мы с ним читали Пушкина и сделали спектакль «Когда постиг меня судьбины гнев», получили за него премию. Спектакль шел на лучших площадках Москвы и Ленинграда, мы с ним гастролировали и в других городах. Естественно, Кайдановский считал предательством с моей стороны отказаться от этой идеи, я же считала предательством его уход. Отчасти поэтому и расстались, и он сделал предложение Жене Симоновой. Я очень переживала наш разрыв: Саша настолько незаурядная личность, что после него трудно заинтересоваться кем-либо…»

В 1976 году у Е. Симоновой и А. Кайдановского родилась дочь Зоя.

В том же году Симонова с отличием закончила театральное училище и получила сразу несколько предложений от ведущих театров Москвы играть в их коллективах. Однако выбор Симоновой был предопределен еще в стенах училища — она мечтала играть в Театре имени Маяковского у Андрея Александровича Гончарова. И ее мечта сбылась — Гончаров пригласил ее в свою труппу.

Между тем первые годы после окончания училища отношения Симоновой с кинематографом складывались непросто. Большинство режиссеров продолжали видеть в ней актрису, способную на роли только «голубых» героинь, и на роли возрастные ее практически не приглашали. Однажды такое все-таки случилось, некий режиссер узнал, что Симонова стала мамой, и решил, что внешне она наконец-то повзрослела. Но когда она явилась пред его очи, он разачарованно произнес: «Да вы стали еще моложе, чем были, — совсем девочка!» И на роль ее не утвердили.

В результате такого подхода Симонова в конце 70-х годов снялась в целом ряде картин, в которых сыграла сплошь «голубых» героинь. Речь идет о фильмах: «Золотая речка» (1977, Тася), «Школьный вальс» (1979, школьница Дина), телефильм Обыкновенное чудо» (1978, Принцесса), «Баламут» (1979, студентка), «День свадьбы придется уточнить» (1979, Аня).

Однако, как ни странно, именно эти роли и принесли Симоновой огромную любовь зрителей, сделали ее одной из самых популярных актрис советского кино. В 1980 году Симонову наградили премией Ленинского комсомола.

На рубеже 80-х «голубые» героини Симоновой канули в небытие, и на ее счету одна за другой стали появляться роли возрастные. Среди них: Зинаида Федоровна в «Рассказе неизвестного человека» (1980), Джил в телесериале «Рафферти», Анна Григорьевна Сниткина в «26 дней из жизни Достоевского» (оба — 1981), Анна в «Долгой дороге к себе» (1983).

В отличие от кино, на театральной сцене Симоновой с самого начала пришлось играть роли самого различного плана. Она in рала в спектаклях «Чайка» А. Чехова, «Она в отсутствии любви и смерти» Э. Радзинского, «Да здравствует королева, виват!» Р. Болта и др.

В начале 80-х Симонова вторично вышла замуж. На этот раз се избранником стал сын известного композитора Андрея Эшпая кинорежиссер Андрей Эшпай-младший. В 1982 году он пригласил Симонову на главную женскую роль в свою картину «Когда играли Баха», они полюбили друг друга и вскоре поженились. В этом браке в 1985 году у них родилась дочь Маруся.

В 1983 году Е. Симоновой присвоили звание заслуженной артистки РСФСР. А через год ее удостоили Государственной премии СССР за театральные работы последних лет.

Сегодня Симонова появляется в новых ролях на сцене театра и в кино гораздо реже, чем того хотелось бы зрителям. Однако гакова участь многих наших звезд. За последние годы она снялась всего в нескольких фильмах, среди которых мне хотелось бы назвать следующие: социальная драма «Прямая трансляция» (1989), мелодрама «Роль» (1993) и эксцентрическая комедия «Призрак дома моего» (1994).

Что касается театральных работ актрисы, стены родного Театра имени Маяковского, видимо, оказались для нее тесны, и она с удовольствием сыграла в спектаклях других столичных театров: в «Двуглавом орле» в Театре Советской Армии и «Анфисе» в Театре имени Станиславского.

В октябре 1997 года в Театре имени Маяковского прошла премьера спектакля «Любовный напиток» по пьесе Шеффера Леттис и Лавидж», в котором Симонова исполнила одну из главных ролей. В. Федорова в «Комсомольской правде» так оценила новую работу актрисы:

«Симонова уже давно перешла с ролей «голубых» героинь, к которым зритель так привык по кино, на роли женщин сильных и… ранимых, со сложной и часто неудавшейся судьбой. Именно такую героиню играет Симонова и теперь — суровую, резкую, неприступную и холодную даму, которая, по сути, одинока и потеряна».

Из последних интервью Е. Симоновой: «Если вы хотите спросить, счастлива ли я в браке, я отвечу: как это ни покажется странным, наш брак можно назвать идеальным. «Виной» тому все то же родство душ. Мои самые первые репетиции новой роли проходят дома, и муж, хоть и ворчит, что он для меня не авторитет, очень во многом мне помогает. На самом деле — он для меня самый большой авторитет…

Может, кому-то это покажется пустяком, но для нашей семьи (я продолжаю жить с мужем и детьми в родительском доме, с папой) важно, например, вечером собраться перед телевизором, чтобы всем вместе посмотреть программу «Вести», обменяться какими-то впечатлениями…

Я стараюсь уважать свободу выбора своей старшей дочери Зои. Конечно, мне не все нравится из того, что притягивает ее. Скажем, я не выношу тяжелого рока, а она его с удовольствием слушает. Но ведь и моей бабушке когда-то страшно не нравился Адамо, как она говорила — мужчина с бабьим голосом. А я его обожала. Так что все повторяется. Впрочем, как и во всех семьях, приходится с дочками иногда «выяснять отношения». Но я рада, что есть родство душ, взаимопонимание…»

P. S. Брат Е. Симоновой, Юрий Вяземский, в свое время поступил в театральное училище вольным слушателем. Однако проучился там всего лишь год, поправил себе речь — он картавил — и ушел. Поступил в МГИМО. После окончания института работал за рубежом. В 1980 году на пять лет стал невыездным. Он тогда работал в Испании переводчиком, готовил мадридские встречи на высшем уровне. Но однажды выпил лишнего и избил своего начальника. И его выслали на родину с формулировкой «пьяный дебош». А через несколько лет он стал заведующим кафедрой истории и литературы МГИМО.