Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации, 1962-1980

Иннокентий СМОКТУНОВСКИЙ

И. Смоктуновский (настоящая фамилия — Смоктунович) родился 28 марта 1925 года в деревне на севере Томской области, в семье рабочего (кроме него в семье росло еще двое сыновей: Владимир и Аркадий). В 1929 году, спасаясь от голода, Смоктуновичи переехали в Красноярск. Здесь глава семьи устроился работать в порт, а мать — на колбасную фабрику. Последнее обстоятельство очень помогло Смоктуновичам — мать часто приносила домой кости с мясом, из чего приготовлялся замечательный суп. Однако так продолжалось недолго: в 1932 году грянул новый голод, и мать потеряла свое место на фабрике. Чтобы спасти детей, Смоктуновичам пришлось пойти на крайние меры: Иннокентия и Володю они пристроили в семью сестры матери Надежды Петровны, а себе оставили самого любимого — младшего сына Аркадия. В Красноярске Смоктуновский окончил среднюю школу (в ней он посещал драмкружок), после чего некоторое время учился в школе киномехаников. Однако уже шла война, и вскоре Смоктуновского призвали на службу: он угодил в Киевское военно-пехотное училище. В 1943 году попал на фронт. Участвовал в сражении на Курской дуге, в форсировании Днепра, освобождении Киева. Однако 3 декабря того же года в одном из боев под Житомиром Смоктуновский был захвачен в плен. Содержался в одном из концентрационных лагерей, откуда ему удалось вскоре бежать. Когда их колонну немцы гнали в Германию, он незаметно от конвоиров спрятался под мостом и остался незамеченным. В течение нескольких недель он скитался по лесам, пока его, умирающего от истощения, болезни и душевного шока, случайно не нашла бабка-украинка из Каменец-Подольской (ныне Хмельницкой) области. Она выходила его и даже направила к партизанам, действовавшим недалеко от этих мест. А через некоторое время наш герой вновь попал в действующие войска и вместе с ними дошел до Берлина.

Вернувшись на родину, в город Красноярск, Смоктуновский некоторое время раздумывал, какой из профессий себя посвятить. Мечты о театре тогда не было в помине, поэтому он сначала учился на фельдшера, затем какое-то время работал в порту рабочим. Однако от судьбы уйти ему так и не удалось. В один из дней его приятель отправился поступать в театр-студию при Красноярском театре имени Пушкина, и вместе с ним за компанию отправился и наш герой. Их взяли обоих. Так началась творческая карьера Смоктуновского.

Студийцы довольно быстро попадали на сцену театра и играли как в массовке, так и маленькие роли. Не стал исключением и Смоктуновский: за короткое время он успел отметиться выходами в спектаклях «Иван Грозный», «Золушка», «Давным-давно» и др. По его же словам: «Когда я статистом пришел в театр, первым моим чувством был страх перед публикой. В озноб бросало. И без того тихий голос становился едва слышным. Не знал, куда себя деть, что делать с руками и ногами. Ощущение ужасающее! Нужно было как-то выбираться из этой нервной лихорадки, из неведения как держаться, нужно было искать дорогу к покою на сцене, обрести себя».

Отмечу, что «обретение себя» нашим героем шло очень непросто. Уже тогда его отличал от других актеров труппы крайне неуживчивый характер. Он все чаще стал выражать свое недовольство режиссеру театра, и тот в конце концов не выдержал и в 1946 году выгнал Смоктуновского из театра.

Из Красноярска начинающий актер отправился в Норильск, где устроился в труппу Второго заполярного театра драмы и музыкальной комедии. Здесь его талант сразу отметили, и роли посыпались как из рога изобилия. (Именно здесь он, по настоянию режиссера театра, сменил свою настоящую фамилию Смоктунович на Смоктуновский). Причем среди этих ролей было и несколько главных. Работа у актера спорилась, и казалось, что здесь он задержится надолго. Однако это оказалось не так. После четырех лет интенсивной работы ему вновь пришлось уехать, в первую очередь из-за угрозы собственному здоровью: климат в Норильске был суровый, питание скверное, и у Смоктуновского начался авитаминоз. На дворе стоял 1950 год.

Следующим пунктом назначения Смоктуновского оказался южный город Махачкала. Здесь он устроился в труппу Дагестанского русского драматического театра имени Горького. Однако пребывание в нем оказалось еще более коротким, чем на предыдущем месте: в 1952 году актер перебирается в Сталинград.

Стоит отметить, что этот город Смоктуновский выбрал не случайно. Дело в том, что, разрушенный почти до основания фашистами, он поднимался из руин благодаря поддержке всей страны. Из самой Москвы туда шла посильная помощь, в том числе восстанавливался и местный театр имени Горького. В 1952 году он был наконец построен в содружестве с московскими архитекторами, и его здание считалось одной из удачных новостроек города (оно было украшено лепными украшениями, имело дубовый паркет, мебель полированного бука, а люстра в фойе весила 1500 кг и насчитывала 30 тысяч блесток хрусталя!). Шефство над этим театром взяли несколько прославленных столичных театров, в том числе и Большой театр. Именно в труппу Сталинградского театра и попал наш герой.

В Сталинград Смоктуновский приехал не один, а со своей женой — актрисой Риммой Быковой. Их, как и большинство приезжих актеров, поселили в общежитие, и работа закипела. Первой же постановкой театра стала пьеса М. Горького «На дне», которая имела неплохую критику. Через некоторое время свет увидела постановка «Укрощение строптивой» В. Шекспира, в которой Смоктуновскому досталась эпизодическая роль слуги Бьонделло. Однако сыграл он ее так, что в журнале «Театр» (№ 12 за 1954 год) критик Л. Новоселицкая написала об актере хвалебную статью.

Затем был «Ревизор» Н. Гоголя. Здесь нашему герою поначалу ничего не светило, однако в дело вмешался случай. Накануне премьеры заболел актер, игравший Хлестакова, и на роль ввели Смоктуновского. Правда, радовался он этой роли не долго: к следующему спектаклю основной актер выздоровел.

Зато в двух других спектаклях — «Доходное место» А. Островского и «Большие хлопоты» Л. Лэнга — Смоктуновского ждал успех. Обе роли были сатирическими, а это амплуа актеру давалось легче всего. Публике в этих ролях он явно нравился. Поэтому казалось, что теперешний коллектив во многом устраивает Смоктуновского и ему остается только одно: работать и работать. Но это была только видимость. При более глубоком рассмотрении наш герой и здесь испытывал ряд неудобств.

Во-первых, его все больше и больше не устраивал главный режиссер театра Фирс Шишигин. Человек с диктаторскими замашками, грубый и шумный, он буквально подавлял артиста своим темпераментом.

Во-вторых, нашего героя подвела его молодая жена, которая внезапно серьезно увлеклась только что прибывшим в театр молодым актером. Про эту связь стало известно Смоктуновскому, и он не сдержался. Во время одной из репетиций, когда его жена вышла на сцену, он внезапно вскочил с кресла и на весь зал закричал: «Уберите со сцены эту проститутку!» Тот скандал удалось замять, однако Смоктуновского это не остановило.

В один из дней он выследил, как его жена и ее любовник коротали время в ресторане гостиницы «Интурист». Взяв с собой одного из своих приятелей, Смоктуновский подошел к их столику и, не говоря ни слова, схватил своего соперника за грудки. Его жена подняла шум, но это еще сильнее возмутило актера, и он принялся осыпать противника увесистыми тумаками. Тот тоже не остался в долгу, в результате чего потасовка приняла масштабы форменного дебоша с битьем посуды, женским визгом и т. д. Этого замять уже было нельзя. На следующий день собрался профком театра, на котором было единогласно принято решение: кто-то из двух супругов должен покинуть труппу. Этим кем-то стал наш герой. Это было в январе 1955 года.

Незадолго до происшествия Смоктуновского увидела на сцене Сталинградского театра бывшая проездом из Москвы С. В. Гиацинтова. Ей понравился молодой актер, и она сделала ему предложение перебраться в столицу. Он обещал подумать. И вот в январе 1955 года его желание стать москвичом утвердилось окончательно. Он послал телеграмму знаменитой актрисе, в которой сообщил: «Готов приехать постоянную работу. Сообщите когда чем сможете предоставить дебют уважением Смоктуновский». И хотя в ответной телеграмме С. Гиацинтова была довольно сдержанна и ничего ему не обещала, артист не стал больше раздумывать и отправился в Москву.

Покорение столицы далось Смоктуновскому буквально с потом и кровью. Он показывался в Театр имени Ленинского комсомола, Театр сатиры, Театр драмы и комедии, Центральный Театр Советской Армии, Драматический театр имени Станиславского, Театр-студию киноактера и ни в один из них принят не был. Он оказался в совершенно безвыходной ситуации и вынужден был жить как бомж. В потертом лыжном костюме он бродил по летней Москве, перебивался случайными заработками в Ленкоме, ночевал на лестницах в подъездах. И кто знает, как дальше сложилась бы его судьба, если бы не вмешалось само Провидение. В один из тех дней он познакомился с девушкой по имени Суламифь, которая имела много друзей в столичной артистической среде. Одним из них был известный режиссер Л. Трауберг. Именно через него И. Смоктуновского удалось представить И. Пырьеву, который распорядился пристроить актера в Театр-студию киноактера. Л. Трауберг вспоминал: «Как-то рассказал я Пырьеву: живет в Москве диковатый провинциальный актер, говорят, талантлив, ни угла, ни театра, ни маячащей роли в массовке. По амплуа — нечто вроде «неврастеника». Пырьев брезгливо отмахнулся: «До чего же я этих неврастеников не терплю. Какой же он талант, если в Театре киноактера не состоит? Там все — таланты, сверхталанты! Пусть хоть один без таланта будет, неврастеник. Надо б ему комнатку в общежитии дать…»

После этого разговора Пырьев написал руководству Театра-студии киноактера письмо с просьбой взять к себе в штат актера Смоктуновского. Эта просьба была, естественно, выполнена, однако с новичка тут же взяли слово — не пытаться пролезть в кино. Наш герой такое слово дал, даже не подозревая, что через короткое время ему его придется нарушить.

Первым режиссером, снявшим Смоктуновского в кино, стал Михаил Ромм. Его жена актриса Елена Кузьмина играла в Театре-студии киноактера и вместе с нашим героем репетировала роль в маленькой пьесе Б. Шоу «Как он лгал ее мужу». Именно через нее М. Ромм и узнал о существовании этого актера. В те дни лета 1955 года он готовился к съемкам фильма «Убийство на улице Данте» и пригласил И. Смоктуновского на эпизодическую роль — молодого доктора, сотрудничавшего с немцами. По сюжету эпизод, в котором был занят Смоктуновский, длился несколько секунд: ему надо было войти в кабачок и сообщить, что к Мадлен Тибо едет сын Шарль. Вот что вспоминает об этом М. Козаков: «Этот актер (речь идет о Смоктуновском. — Ф. Р.) в кадре выглядел крайне зажатым, оговаривался, «порол» дубли, останавливался, извинялся… Ромм его успокаивал, объявлял новый дубль, но история повторялась… Михаил Ильич был сторонником малого количества дублей… А в злополучном эпизоде «кабачка» было дублей пятнадцать, не меньше, и ни одного законченного.

Нонсенс! Съемка не заладилась, нерв дебютанта передался всем окружающим. Этот застопорившийся кадр снимали чуть ли не всю смену. Забегали ассистенты режиссера, стали предлагать Ромму заменить бездарного актера. Ромм вдруг побагровел, стал злым (что с ним редко случалось) и шепотом сказал:

— Прекратите эту мышиную возню! Актер же это чувствует. Ему это мешает. Неужели вы не видите, как он талантлив?! Снимается первый раз, волнуется. Козакову легче: у него большая роль, он знает — сегодня где-то не выйдет, завтра наверстает, а вот этот эпизод — это дьявольски трудно! А артист этот талантлив, он еще себя покажет.

Надо сказать, что все, в том числе и я (к стыду своему), удивились словам Михаила Ильича о талантливости этого с виду ничем не примечательного провинциала. А им был Иннокентий Смоктуновский!»

Между тем в том же году он снялся еще в одной картине — режиссера с «Ленфильма» Александра Иванова «Солдаты». Здесь ему досталась небольшая роль солдата Фарбера. По мнению многих, уже в этой роли он проявил себя как незаурядный талант.

Е. Горфункель пишет: «В Фарбере воскресает столь любимый в нашей литературе «маленький человек». Теперь он интеллигент… Сила этого лейтенанта была временным порывом, но искренним — отсюда обаяние и успех. Фарбер защищал достоинство человека, его право на жизнь спонтанно, живым, не казенным словом. Он вообще получился неказенным, запоминающимся…

Среди созданий Смоктуновского Фарбер — редкий экземпляр: виртуозно сделанная работа, но без глубины. Роль более важная для зрителей, чем для становления таланта. Фарбер — злободневный герой…»

Стоит отметить, что среди множества советских актеров, прошедших войну, Смоктуновский, наверное, оказался единственным, кто практически не играл военных ролей. Лейтенант Фарбер оказался первой и последней такой ролью в послужном списке актера. (В 1974 году С. Бондарчук пригласит его на роль военного хирурга в фильм «Они сражались за Родину», однако та роль была эпизодическая, длившаяся всего лишь около двух минут.)

В последующие год-два у Смоктуновского случилось еще несколько ролей в кино, однако к удачным их можно отнести с большой натяжкой. Например, в фильме «День первый» (1958) он сыграл большевика А. Антонова-Овсеенко, а в телефильме «Дорогой бессмертия» (1958) — чешского коммуниста Юлиуса Фучика.

Между тем вышедший на экраны страны в 1957 году фильм «Солдаты» круто изменил судьбу нашего героя. На одном из просмотров его увидел режиссер Ленинградского Большого драматического театра Г. Товстоногов и был буквально пленен глазами Фарбера в исполнении Смоктуновского. В те дни в БДТ ставили «Идиота» Ф. Достоевского, и именно в нашем герое режиссер вдруг увидел идеального князя Мышкина (по другой версии, актера открыл Е. Лебедев, который снимался с ним в картине «Шторм»). После этого последовал звонок в Москву и предложение Смоктуновскому приехать в Ленинград. Это предложение актер принял.

Когда он появился в БДТ, роль Мышкина исполнял другой актер. Поэтому ввод в роль «варяга» из Москвы был встречен большинством труппы враждебно. Какое-то время Смоктуновский сносил все обиды и насмешки стоически, но затем не выдержал: подал сначала одно, затем второе заявление об уходе. Но Г. Товстоногов каким-то удивительным образом заставил его изменить свое решение. 31 декабря 1957 года в БДТ состоялась премьера «Идиота». Спектакль имел сенсационный успех. С этого момента, по мнению многих критиков, и началась настоящая актерская биография И. Смоктуновского.

В конце 50-х годов творческая судьба Смоктуновского развивалась вполне благополучно. На сцене БДТ он играл, кроме «Идиота», еще в двух спектаклях: «Кремлевские куранты» (роль Дзержинского) и «Иркутская история» (роль Сергея Серегина). В кино были роли в фильмах: «Рядом с нами» (1958), «Ночной гость» (1959), «Неотправленное письмо», «До будущей весны» (оба — 1960).

В 1960 году судьба преподнесла Смоктуновскому новую встречу с режиссером М. Роммом. Дело было так. Ромм собирался ставить по сценарию Д. Храбровицкого фильм «365 дней», повествующий о физиках-ядерщиках. Первоначально на роль Ильи Куликова был утвержден актер Юрий Яковлев. Однако перед самым началом съемок он отправился на собственной машине на гастроли в Ленинград и попал в аварию. К счастью, все обошлось, но в больницу лечь актеру все-таки пришлось. Вот тогда и встал вопрос о его замене. Перебрав несколько возможных кандидатур, режиссер со сценаристом так и не сумели найти достойного на роль Куликова. И тогда Храбровицкий внезапно вспомнил про Смоктуновского. Далее послушаем самого актера: «Храбровицкий, поймав меня на лестнице студии за рукав, как безбилетника контролер в трамвае, сказал, что предложил Ромму снимать меня в роли Ильи Куликова и что Ромм, мол, после секундного раздумья «поддержал эту добрую мысль» фразой: «Да вы с ума сошли!» Тон Храбровицкого не оставлял никаких сомнений, что это было именно так. Такой пересказ, помню, меня не очень вдохновил. Не сказал бы, что я пережил по этому поводу чрезмерную радость. Нет, скорее, напротив — была тоска.

И все же я взял сценарий Храбровицкого и прочел его на едином дыхании, проглотив, выпив его. Хохотал, плакал, уходил куда-то вдаль от реального, радовался бытию, играл, проигрывал и вновь был предельно возбужден. И, как помнится, не спал. Сценарий был хорош, образ Ильи поражал. Такая законченность в драматургии — случай редчайший, если не единственный за мою практику. Наверное, и отвержение режиссером обернулось определенным допингом в восприятии мною этого современнейшего для той поры сценария…»

Фильм «Девять дней одного года» (от прежнего названия «365 дней» пришлось отказаться) вышел на экраны страны в 1962 году и имел большой успех у зрителей. По опросу читателей журнала «Советский экран» он был назван лучшим фильмом года. В том же году его повезли на 13-й кинофестиваль в Карловы Вары.

Д. Храбровицкий вспоминает: «Мы страшно волновались. Михаил Ильич не пошел на просмотр. Мы сидели в зале вместе с Баталовым и Смоктуновским. В середине картины кто-то вышел из зала. За ним последовали еще два человека. Ну, неизвестно, почему люди выходят в середине картины из зала: может быть, им нехорошо, может быть, в зале душно. Но мы восприняли уход зрителей как трагедию. Смоктуновский тогда заплакал: «Все! Все! Все провалилось!» Я выскочил пулей из зала.

— Михаил Ильич, трое уже ушли.

— Ясно. Сейчас, наверное, ушли еще тридцать человек, — мрачно ответил Ромм.

Но картина кончилась, и уже на приеме, который наша делегация давала в честь участников фестиваля, мы поняли, что мы победили. Для меня это был самый счастливый в жизни день, когда нам вручили высшую награду Карловарского фестиваля — Хрустальный глобус».

Отмечу, что Смоктуновский на этом же фестивале получил премию за лучшее исполнение мужской роли.

Как пишет Е. Горфункель: «В тот период, примерно с 1959 по 1966 год, Смоктуновский — блистательный премьер киноэкрана. Фильмы с его участием получают десятки премий на кинофестивалях в разных странах, он приобретает международную известность. На родине зрители неоднократно выбирают его лучшим киноактером года. Он нарасхват среди кинорежиссеров и имеет очень высокий авторитет у коллег артистов. Начинающие играют «под Смоктуновского», имитируя трепетность телесной и душевной организации и на свой лад изображая ритмическое своеобразие оригинала — вялостью темпов, расслабленностью движений. Возникают легенды о его жизни и странствиях. Считается, что ему под силу любая роль. В те годы вокруг него была атмосфера полного понимания и согласия. На каждое слово слышался отзыв».

Между тем еще больший успех ожидал артиста два года спустя, когда на экраны вышел фильм Григория Козинцева «Гамлет», в котором он сыграл главную роль — принца Датского. Но расскажем все по порядку.

Поначалу Г. Козинцеву не давали ставить эту картину. Высокие чиновники недоумевали: «В мире уже сняли шестнадцать «Гамлетов», зачем еще один?» Но министр культуры Е. Фурцева в конце концов разрешила запустить картину в производство, правда поставила жесткое условие: фильм должен быть цветной. На том и порешили.

Мысль снять в роли Гамлета Смоктуновского режиссер пришла совершенно случайно: он увидел актера на съемках какого-то фильма и внезапно понял, что это то, что надо. Г. Козинцев писал: «Я вернулся домой и знал, что Гамлет есть! И никаких сомнений, колебаний, фотопроб, кинопроб не было! Был Гамлет только такой и никакой другой!..»

Однако так думали далеко не все коллеги режиссера по съемочной группе. Например, оператор Андрей Москвин и художник Сулико Вирсаладзе были категорически против кандидатуры И. Смоктуновского. Москвин так и заявил Козинцеву: «Не вижу в Смоктуновском Гамлета. Снимать его не буду. Внешность не подходит. Никакой гример не поможет».

Какое-то время Козинцев колебался, не зная, как поступить. В конце концов он решился и предложил актеру сниматься в роли Гамлета без всяких проб (случай очень редкий в кинематографе). В ответ Смоктуновский написал ему письмо, в котором признавался: «Горд, счастлив, смущен и благодарен, но больше всего напуган. Не знаю, в какой степени смогу оправдать Ваши надежды — ни в театре, ни в кино ничего подобного мне еще делать не приходилось. Поэтому Вы поймете мою растерянность. Страшно, но не менее страшно хочется.

Совсем не верю в себя как в Гамлета. Если Вы сможете вдохнуть в меня эту веру, буду очень и очень признателен…»

Козинцев веру в Смоктуновского вдохнул, и в феврале 1962 года работа над фильмом началась. Но не все гладко было на этом пути. Как писал Козинцев в своем дневнике за ноябрь того же года: «Настораживает Смоктуновский. Он все жаловался, что пока еще не видит Гамлета. Теперь у него стала появляться какая-то манерность, изысканность в пластике: рука, поворот головы — во всем этом вдруг появляется что-то от «принца», декадентского молодого человека — не то Пьеро, не то «поэта». Не дай Бог!..»

Какое-то время непонимание между режиссерской трактовкой этой сложнейшей роли и тем, что видел в ней актер, присутствовало на съемочной площадке. Однако затем Козинцеву удалось перетянуть артиста на свою сторону. Как пишет Е. Горфункель: «В этом смысле особенно важно письмо, которое Смоктуновский получил вскоре после начала натурных съемок. Козинцев предостерегал его от излишней мягкости, от вариации того, что уже стали именовать темой Смоктуновского. Режиссер напоминал о гневности, гордости Гамлета. Отсутствием расслабленности, энергией, атакующим умом, «огромным внутренним достоинством», то есть тем, что дорого в герое 1964 года, Смоктуновский в немалой степени обязан этим советам».

Фильм «Гамлет» вышел на экраны страны в 1964 году. Любопытно отметить, что, в то время как в СССР он занял в прокате всего лишь 19-е место (его посмотрели 21 млн. зрителей), за границей он за четыре последующих года собрал свыше 20 различных премий. Например, в Англии зрители сочли советского Гамлета более современным, чем даже Гамлет Лоренса Оливье! Такой успех не могли не заметить и в Советском Союзе. Поэтому в 1965 году режиссеру картины Козинцеву и исполнителю главной роли актеру Смоктуновскому была присуждена Ленинская премия. Причем последнему эта премия могла и не достаться. Почему? Дело в том, что осенью 1964 года ему поступило предложение от режиссера М. Ольшвангера сыграть в его фильме «На одной планете» роль… Ленина. Это предложение было настолько неожиданным для актера, что он поначалу растерялся, а когда пришел в себя, тактично отказался от этого предложения. Однако высокие чиновники были настроены решительно. Актера вызвали в Ленинградский обком партии и принялись уговаривать дать согласие на эту роль. Взамен ему обещали дать новую квартиру, повысить зарплату. А в случае, если он будет упорствовать, грозились «задвинуть» его кандидатуру при выдвижении на Ленинскую премию за фильм «Гамлет». В конце концов Смоктуновский согласился.

Фильм «На одной планете» снимался в течение нескольких месяцев и в один из моментов едва не закрылся. Тогда Смоктуновский серьезно заболел — у него обнаружился туберкулез глаз — и лег на длительное лечение в больницу. Удастся ли ему полностью восстановить здоровье, тогда было неизвестно, и съемки зависли на неопределенное время. Однако все обошлось. Наш герой вернулся назад и благополучно доснялся в картине.

Фильм вышел на широкий экран в 1965 году и практически остался незамеченным зрителями. Даже критика писала о нем не так много, видимо потому, что Ленин в исполнении Смоктуновского был разительно не похож на то, что когда-то играли Щукин и Штраух.

В дни, когда эта картина только вышла на экран, режиссер Эльдар Рязанов внезапно предложил Смоктуновскому сыграть главную роль в его новой картине «Берегись автомобиля». О том, как это все происходило, стоит рассказать подробнее.

Идею этого фильма режиссеру подсказал Ю. Никулин. Вот его рассказ: «С детства я люблю слушать всякие истории. На гастролях в Куйбышеве беседуем с ребятами, и кто-то начинает излагать любопытный «случай». Что один мужик работал на автобазе водителем. А там шло страшное воровство, целая банда, ворованными продуктами подкупили городское начальство. А мужик оказался честным, не пошел у жулья на поводу, да еще открыть все пригрозил. Ему мигом подкинули «левый» товар, сдали милиции, подговоренная прокуратура раскрутила дело, и мужик отправился за решетку на четыре года.

Вернулся, поселился на окраине, устроился на ремзавод мастером: два дня работает, два дня свободен. Узнал адреса своих обидчиков и взялся их наказывать. Убивать, конечно, не стал. Стал уводить машины. Вел подробнейшую бухгалтерию. Положил себе оклад 450 рублей в месяц плюс командировочные 26 рублей в день, если приходилось машину перегонять для перепродажи. Вырученные деньги переводил в детские сады и помогал бедным. Услышит, к примеру, как плачет в райсобесе вдова пожарного, оставшаяся с четырьмя детьми и крохотным пособием, разузнает ее адрес и — тук-тук — разрешите, я из Верховного Совета РСФСР, мы там рассмотрели ваши обстоятельства, и решено единовременно выдать вам десять тысяч рублей. Вдова плачет: Боже, спасибо советской власти!

Только на тринадцатой машине он попался. Суд, в первых рядах сидят «наказанные», подсудимый разворачивает бухгалтерию свою, в публике крик: «Это не его надо судить, а вот этих!» И дают ему год. Условно.

Интересно придумано. Зашел я в гости к Рязанову попеть, выпить и рассказываю эту историю. Рязанов загорелся: готовый сценарий! Взялся писать для меня, там героя неспроста Юрой зовут. Но в сценарии многого не оказалось. Главное пропало: почему мужик взялся воровать машины. Рязанов говорит: ну, блаженненький он, бзик у него. Но я такое играть не могу. Мне надо твердо знать, почему миллионы живут себе спокойно, а я стал угонщиком.

Так что роль досталась Смоктуновскому, и я не жалею».

Между тем утверждение его на роль шло весьма не просто. Особенно негодовал тогдашний министр кинематографии А. Романов. Он заявил: «Смоктуновский только что сыграл Ленина, а теперь будет играть жулика?! Не допущу!» Однако Э. Рязанов в конце концов сумел убедить его изменить свое решение. «Ведь у нас «жулик» благородный, он персонаж глубоко положительный!» — уверял он министра. И уверил.

Фильм «Берегись автомобиля» появился на экранах страны в 1966 году. Успех у публики он имел большой и занял в прокате 11-е место (29 млн. зрителей). По опросу читателей журнала «Советский экран» Смоктуновский был назван лучшим актером года.

В том же году артист вновь вернулся на сцену БДТ, которую он покинул в 1960 году. Дело в том, что спектакль «Идиот» очень захотели увидеть зарубежные зрители на театральных фестивалях в Париже и Лондоне, поэтому Г. Товстоногов сделал предложение Смоктуновскому возобновить прерванное сотрудничество, и он согласился. В мае 1966 года БДТ выехал на гастроли, которые продолжались месяц. Смоктуновский сыграл 17 спектаклей, и в каждом имел оглушительный успех. Как писал английский журнал «Plaus and Plauers»: «Исполнение Смоктуновским роли князя Мышкина возвышается над всеми остальными впечатлениями сезона».

Однако в конце 60-х годов у Смоктуновского внезапно обострилась болезнь глаз. Он практически перестал сниматься в кино, не играл и в театре. Из значительных потерь того периода можно назвать две роли: Каренина в фильме А. Зархи «Анна Каренина» и фотографа Орешкина в картине Э. Рязанова «Зигзаг удачи». Тогда же Товстоногов собирался перенести «Идиота» на телевидение, однако и этим планам не суждено было сбыться.

Творческий простой Смоктуновского продолжался до 1968 года. В том году сразу два режиссера предлагают ему главные роли в своих картинах: Игорь Таланкин роль П. Чайковского в одноименном фильме и Лев Кулиджанов роль Порфирия Петровича в фильме «Преступление и наказание». Обе эти картины вновь подняли Смоктуновского на гребень успеха. По опросу читателей журнала «Советский экран» он был назван лучшим актером года, а на фестивале в Сан-Себастьяне он был удостоен приза за исполнение главной роли в фильме «Чайковский». За роль Порфирия Петровича он в 1971 году получил Государственную премию РСФСР.

В 1970 году режиссер Леонид Пчелкин задумал экранизировать на телевидении пьесу Джека Лондона «Кража». На роль миллионера Старкуэрта он, пригласил Смоктуновского.

Л. Пчелкин вспоминает: «Кеша, работая с партнером, обожал его учить, а иногда — гениально показывать. Эти подсказки и показы были бесконечно интересны, но настолько индивидуальны, что другие актеры просто не могли ими воспользоваться… Вот и на съемках «Кражи» он пытался показывать. Но Борисов подсказок не выносил, Вертинская — тоже, и Кеша принялся репетировать с горничными. Когда не уложились в намеченные съемочные дни, возмущенная Настя Вертинская фыркнула: «Ну еще бы, занимались режиссурой с горничными!»…

Когда натурные съемки в Риге были завершены, мы вернулись в Москву. Я уже начал надеяться, что фильм обошелся без эксцессов. Но однажды вечером мне позвонил Кеша и металлическим голосом сообщил: «Я только что разговаривал с Настей Вертинской, и она сказала, что наш фильм — г…». Я ответил, что, возможно, фильм этой высокой оценки и достоин, но Вертинская его еще не видела. Его видели лишь я и монтажница. Смоктуновский распрощался, попросив его Насте не выдавать. Он, мол, ей обещал, что эти слова останутся между ними. Но я не выдержал и тут же позвонил Вертинской. Она, конечно, не призналась, что такой разговор был, но, как мне показалось, лукавила… А через десять минут мне перезвонил Смоктуновский и официальным тоном заявил, что прерывает со мной всяческие отношения. Что я мог сказать на это? Ровным счетом ничего.

Восстановлению нашей дружбы помог, сам того не подозревая, Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев. Ему, оказывается, очень понравился фильм, и он счел нужным сообщить об этом председателю Гостелерадио Лапину. Диктатор и партократ, Лапин, однако, любил искусство, хорошо знал литературу, собирал книги, ценил театр и кино. Правда, к Смоктуновскому он относился настороженно, но после звонка генсека сам позвонил актеру домой и поздравил его с успехом «Кражи». А через пару дней раздался звонок в моей квартире. Суламифь Михайловна деликатно сообщила, что Кешин демарш снимается. Потом и он подошел к телефону. Мы заговорили, как ни в чем не бывало…»

Стоит отметить, что в начале 70-х годов Смоктуновский с семьей (жена, дочь и сын) переехали на постоянное жительство в Москву. Ему предложили работать в труппе Государственного академического Малого театра Союза ССР, и он это предложение принял. Его первой ролью там стал царь Федор Иоаннович в одноименной трагедии А. Толстого. Премьера спектакля состоялась 23 октября 1973 года. Причем состоялась вопреки желанию самого актера, который накануне премьеры вдруг призвал товарищей отказаться от показа, не дожидаясь провала. Однако те не вняли его призыву. Но для самого Смоктуновского спектакль вскоре закончился. В 1975 году, с десяти репетиций, на роль царя был введен Юрий Соломин, а наш герой ушел во МХАТ.

В 1974 году И. Смоктуновскому было присвоено звание народного артиста СССР.

Стоит отметить, что в отличие от многих других его коллег, которые от подобных наград, что называется, «бронзовели», Смоктуновский вел себя на удивление просто. Однажды с ним произошел такой случай. Его пригласили в один из областных центров и сообщили, что собираются выдвинуть его кандидатуру в Верховный Совет СССР. По этому случаю был устроен пышный банкет, во время которого почетному гостю предоставили первое слово. Смоктуновский встал со стула и внезапно сказал: «Вы только посмотрите, какое на этом столе изобилие! А в магазинах пустые полки. Как же нам сделать так, чтобы и на столах простых людей появились эти продукты?!» После этого выступления речей о том, чтобы выдвинуть Смоктуновского в депутаты, никто из присутствующих уже не заводил.

Про рассеянность нашего героя в артистической среде ходили чуть ли не анекдоты. Кстати, сам он слушать и рассказывать анекдоты не умел. Однако человеком он был абсолютно разным, в какие-то моменты просто неожиданным. Вот лишь несколько случаев из его жизни.

Однажды в Ленинграде телевидение снимало его встречу со зрителями. Телевизионщики сразу предупредили актера: «Иннокентий Михайлович, никаких импровизаций! Придерживайтесь строго сценария: вопрос-ответ». Однако сценария он придерживался недолго. В один из моментов он вдруг встал со своего места, спустился со сцены в первый ряд и поднял с места какого-то мальчика. С ним он затем вернулся на свое место и, посадив мальчонку к себе на колени, загадочно улыбаясь произнес: «Вот ему я сейчас все и расскажу…» Телевизионщики были в шоке.

В другой раз актер отдыхал с друзьями на берегу реки, как вдруг невдалеке послышались истошные крики. Как оказалось, в воде тонула девочка. Не раздумывая ни секунды, Смоктуновский первым бросился на зов, хотя сам умел плавать кое-как. И девочку спас.

Третий случай произошел в Москве, когда артист работал в труппе МХАТа. Однажды после спектакля к нему подошел незнакомый молодой человек и буквально взмолился: «Иннокентий Михайлович! Моя любимая девушка считает меня неинтересным человеком. Не могли бы вы, выходя из театра, подойти ко мне и сказать: «Привет, Петя!» Видимо, жалкий вид этого паренька настолько растрогал актера, что он согласился. Поэтому, когда он вышел на улицу, он сделал все, как его просили. И в ответ услышал неожиданное — парень вдруг повернул к нему свое раздраженное лицо и громко произнес: «Опять этот Смоктуновский! Как же он мне надоел!» Самое удивительное, что актер на это совершенно не обиделся.

Однако вернемся в своем повествовании в 70-е годы.

Тогда отношения с кинематографом у Смоктуновского складывались сложно. После роли Войницкого в «Дяде Ване» (1971) ему в течение последующих десяти лет ни разу больше не доведется играть главные роли. По мнению Е. Горфункеля: «Наступил момент, когда художник мог почувствовать, что усложнились его связи с публикой — он ее не устраивает, она его не понимает…» В те годы на счету актера были эпизоды в таких фильмах, как «Дочки-матери», «Исполнение желаний» (оба — 1974), «Романс о влюбленных», «Звезда пленительного счастья», «Выбор цели» (все — 1975), «Легенда о Тиле» (1977), «Степь», «В четверг и больше никогда» (оба — 1978) и др.

И вновь сошлюсь на Е. Горфункеля: «Вообще эпизодические персонажи Смоктуновского выпуклы и художественно осязаемы везде, как бы ни различались конкретные «тексты» фильмов, в которых они появляются. Смоктуновский в короткой роли заметен и остр, что связано и с его большим опытом, и со своеобразием техники — техники в том смысле, как можно судить о технике художника, мастера, каждому сюжету воздающего по цене. Для каждого случая находится свой прием, позволяющий говорить исчерпывающе и придавать даже крохотной роли законченность художественной формы».

На сцене МХАТа Смоктуновский сыграл целый ряд классических ролей: Дорн в «Чайке», Серебряков в «Дяде Ване», Иванов в «Иванове», Иудушка Головлев в «Господах Головлевых».

В 80-е годы к Смоктуновскому вновь вернулись главные роли. Правда, это были в основном телефильмы: «Маленькие трагедии» (1980, реж. М. Швейцер), «Поздняя любовь» (1983), «Дети солнца» (1985), «Сердце не камень» (1989), «Дело Сухово-Кобылина» (1991; все четыре фильма снял Л. Пчелкин).

Л. Пчелкин вспоминает: «Во время съемок «Детей солнца» состоялся творческий вечер в санатории для генералов. Перед встречей Кеша признался мне, что у него шатается зубной протез. Я предупредил: «Если что случится, сразу уходи, я закончу встречу сам». Протез выпал, когда Кеша читал монолог Гамлета. Я тогда впервые увидел, как он растерялся. Но… героически дочитал, немного шепелявя. Извинился, объяснил зрителям, что произошло (мне показалось, две трети зала так ничего и не поняли: генералы — аудитория тяжелая). И продолжил работать без трех передних зубов. Когда вечер закончился, я набросился на него: «Зачем себя так мучить?» Он ответил: «Но они взяли билеты, заплатили деньги, я должен отработать».

В 1990 году И. Смоктуновский был удостоен звания Героя Социалистического Труда.

Между тем в начале 90-х годов артист все чаще вынужден соглашаться играть, так называемые «проходные» роли. (Хотя от хороших ролей он порой отказывался, как было в случае с фильмом Э. Рязанова «Небеса обетованные», где вместо него сыграл О. Басилашвили.) Наш герой теперь позволял себе играть всяких недотеп или главарей мафии. На вопрос, почему он это делает, актер в одном из интервью откровенно признался: «Раньше я строже относился к выбору ролей… А сейчас говорю — говорю это со стыдом — мной руководит другое. Спрашиваю: сколько вы мне заплатите за это безобразие?»

В каких же картинах снимался Смоктуновский в начале 90-х? Перечислю лишь некоторые: «Дина» (1990), «Гений», «Осада Венеции», «Линия смерти» (все — 1991), «Убийца» (1992), «Вино из одуванчиков», «Хочу в Америку» (оба — 1993). За роль в картине «Дамский портной» (1991) Смоктуновский был удостоен приза «Ника» и отмечен дипломом на фестивале в Сан-Ремо. К тому времени в послужном списке актера было уже более 80 ролей в кино и на телеэкране и свыше 50 — в театре.

Когда в одном из интервью его спросили, какие из сыгранных ролей ему особенно дороги, актер ответил: «В кино это «Дочки-матери», «Дядя Ваня», «Живой труп» (не вся картина, только моя работа) — это уже частички моего мышления. Я их благословляю. А моя единственная великая работа — на сцене, в «Идиоте». Она вечная, легендарная: видел по лицам зрителей, как они начинали трепетать. Ну и «Гамлет», хотя работа отражала суть того времени…»

Летом 1994 года Смоктуновский работал во МХАТе над ролью Арбенина в «Маскараде» М. Лермонтова. Премьера спектакля должна была состояться осенью, однако до нее наш герой не дожил. 3 августа он скончался в одном из санаториев под Москвой после очередного инфаркта.

Андрей МИРОНОВ

А. Миронов родился 8 марта 1941 года в Москве в актерской семье. Его отец — Александр Менакер — начинал свою артистическую карьеру с музыкальных фельетонов, затем стал совмещать исполнительство с режиссурой. Мать — Мария Миронова — окончила Театральный техникум имени Луначарского и выступала сначала в Театре современной миниатюры, затем во 2-м МХАТе и в Московском государственном мюзик-холле. Ее первым мужем был режиссер кинохроники, с которым она прожила 7 лет. Детей в том браке у нее не было. Как она сама вспоминает: «На ребенка я не решилась. Что-то сдерживало. И не только здоровье супруга: он страдал заболеванием легких. И вроде жили хорошо, ладили. Он был благородным, умным человеком. Все удивлялись, как я могла его оставить. Но в 28 лет (в ¹ 1938 году) я встретила Александра Семеновича Менакера, влюбилась и сразу поняла: это моя судьба. С первым супругом расстались хорошо…». (Стоит отметить, что к тому времени А. Менакер тоже был разведен, в том браке у него был сын Кирилл Ласкари).

Знакомство Менакера и Мироновой произошло в только что созданном в Москве Государственном театре эстрады и миниатюр, актерами которого они оба тогда стали. В те годы и появился на свет их знаменитый эстрадный дуэт. А через три года после этого знакомства на свет родился мальчик, которого назвали Андреем. Причем родился он, можно сказать, в театре. До последнего дня своей беременности Миронова выходила на сцену, и предродовые схватки начались у нее именно во время одного из таких представлений. Роженицу успели довезти до родильного дома имени Грауэрмана на Новом Арбате, где она вскоре счастливо разродилась. А через несколько месяцев грянула война.

М. Миронова рассказывает: «Андрей рос в тяжелое время. Ему всего не хватало. В октябре 1941 года мы вместе с Театром миниатюр эвакуировались в Ташкент. Вернее, это была не совсем эвакуация. Сначала театр выехал на гастроли в Горький. Оттуда мы отправились на агитпароходе «Пропагандист» обслуживать речников Волжского пароходства. Доплыв до Астрахани, пароход вернулся в Ульяновск. Там мы высадились и уже дальше добирались до Ташкента. В Ульяновске нас приютили у себя и обогрели в тесном гостиничном номере кинорежиссер Марк Донской и его жена Ирина. Такое не забывается. Ирина накормила нас какими-то вкусными котлетами, стирала Андрюшины пеленки. Андрюша простудился и всю дорогу жестоко болел с температурой тридцать девять — сорок. Добирались мы до Ташкента недели полторы. А когда доехали, ему стало совсем плохо. Подозревали тропическую дизентерию. У поселившихся напротив нас Абдуловых от нее умер сын. Две недели мы с няней носили его попеременно на руках, а жили мы в комнате с земляным полом. Это были бессонные ночи, когда я слушала, дышит он или нет, и мне казалось, что уже не дышит. Он лежал на полу, на газетах, не мог уже даже плакать. У него не закрывались глазки. Я жила тем, что продавала с себя все. А на базаре толстые узбеки, сидящие на мешках с рисом, говорили мне: «Жидовкам не продаем» (они упорно принимали меня за еврейку). Врач сказал, что спасти сына может только сульфидин. Я заметалась в поисках лекарства по Ташкенту, но безуспешно. На Алайском базаре я встретила жену М. М. Громова, который в 1937 году совместно с А. Б. Юмашевым и С. А. Данилиным совершил беспосадочный перелет Москва — Северный полюс — США, а теперь был командующим ВВС Калининского фронта. Узнав, в каком я положении, она сказала: «Я вам помогу, вернее, не я, а Михаил Михайлович. Завтра прилетает спецсамолет из Москвы». Через несколько дней у нас был сульфидин, и Андрей стал поправляться. Спустя много лет, встретившись с М. М. Громовым, я ему сказала: «Михаил Михайлович, вы спасли мне сына. Спасибо вам».

А вот что вспоминают о детстве Андрея Миронова другие очевидцы.

К. Пугачева: «Андрюша был прелестный и спокойный ребенок с большими светлыми глазами. Даже когда у него поднималась температура, он как-то нежно и покорно прижимался к няниному плечу. Я ни разу не слышала его плача ни днем, ни ночью, даже тогда, когда он был сильно простужен и кашлял беспрерывно…

Андрюша был упитанным и, как мне показалось тогда, малоподвижным ребенком. Взгляд у него был хитроватый…»

Л. Менакер: «Смешной, толстый, с белесыми ресницами, он сидел на высоком стульчике и говорил сиплым басом: «Пелиберда», что означало «белиберда».

Когда сердился на любимую няню, монотонно гудел: «Нянька, ты как соплюшка… Как коова… Как медведь…»

В 1948 году А. Миронов пошел в первый класс 170-й (теперь — 49-й) мужской школы, что на Пушкинской улице. (В этой же школе в разное время учились М. Розовский, JT. Петрушевская, Э. Радзинский, В. Ливанов, Г. Гладков, Н. Защипина и другие известные ныне деятели отечественной культуры.) Отмечу, что в школу он пришел под именем Андрея Менакера. Однако уже через два года, в разгар так называемого «дела врачей», добрые люди из Моссовета посоветовали родителям сменить фамилию мальчика. Так он стал Андреем Мироновым.

Детство будущего актера было вполне типичным для большинства подростков той поры: он обожал мороженое из ГУМа и ЦУМа, бегал смотреть кино в «Метрополь» и «Центральный», собирал значки и гонял в футбол (его амплуа в этой игре всегда было одно — вратарь). По словам его товарищей, в классе он был, что называется, неформальным лидером, заводилой (прозвище у него было простое — Мирон), при том, что ни старостой, ни комсоргом никогда не был. Стоит отметить, что с его актерским дарованием он мог вполне превратиться в школьного клоуна, однако то воспитание, которое он получил в семье, не позволяло ему скатиться на такой уровень. Учился он ровно, однако не любил точные науки: математику, физику, химию.

М. Миронова вспоминает: «Помню, раз Андрей принес из школы матерное слово. Он вернулся домой и, снимая калоши, сказал: «Фу, б…ь, — не слезает!». Сказал и очень победоносно на меня посмотрел. Я не кричала, просто спокойно спросила: «Ну и что?» — «У нас так ребята говорят». — «Скажи, пожалуйста, а от отца ты это слово слышал? Или от меня? Или от тех, кто у нас бывает?» — «Нет». — «Так вот у нас это не принято». И для Андрея с тех пор это не было принято никогда».

Особенной любовью Миронова уже в те годы был театр. Дело в том, что почти каждое лето он отдыхал с родителями в Пестове, где находился Дом отдыха Художественного театра. Поэтому всех знаменитых мхатовцев (А. Кторова, В. Станицына, А. Грибова, К. Еланскую, О. Андровскую, М. Яншина и др.) он видел живьем, и эти встречи, безусловно, не проходили для него бесследно. А вскоре ему пришлось окунуться в драматическое искусство в школе: их классный руководитель Надежда Георгиевна Панфилова организовала театральную студию, в которую Андрей, конечно же, сразу записался. Его первой ролью там был Хлестаков из «Ревизора». В 9-м классе он стал посещать студию при Центральном детском театре.

Стоит отметить, что именно в Пестове едва не состоялся дебют Миронова в кино. Случилось это в 1952 году. Режиссер А. Птушко приехал туда снимать фильм «Садко» и для съемок в массовке выбрал несколько отдыхавших там детей. В числе этих счастливчиков был и 11-летний Андрюша Миронов. Ему досталась роль нищего мальчонки — парубка. Ему выдали рваную дерюгу, он натянул ее на себя, однако перед этим забыл снять с себя модную тенниску на «молнии». Именно эта «молния» и решила судьбу юного актера не в лучшую сторону. Сквозь дырявую дерюгу «молния» просвечивала так явно, что Птушко тут же заметил эту накладку и поднял страшный крик (он был очень криклив на съемочной площадке). Миронова тут же подхватили под локти и буквально вынесли с площадки. Так не состоялся тогда его дебют в кино.

Между тем, окончив школу в 1958 году, Миронов подал документы в Театральное училище имени Щукина. В приемной комиссии не знали, что он актерский сын, поэтому никаким блатом при поступлении он не пользовался. Все экзамены он сдал на «отлично» и был зачислен на первый курс, которым руководил актер, педагог и режиссер Иосиф Матвеевич Рапопорт. Кстати, на курсе Андрей был одним из самых молодых студентов. Его однокурсник М. Воронцов вспоминает: «Помнится, в самом начале учебы Андрей собрал у себя дома «мальчишник». Мария Владимировна и Александр Семенович, как всегда, уехали на гастроли. В доме была только домработница Катя. Андрюша развлекал нас в тот вечер как только мог: пел, танцевал, рассказывал смешные истории и к полуночи, устав, заснул прямо за столом. Катя, убиравшая посуду, грустно глядя на спящего, сказала: «Андрюша тянется за взрослыми, а он совсем еще ребенок»…

Не знаю, может быть, опыта у него было поменьше, но организован и дисциплинирован он был намного лучше нас, старших, а таких было на курсе предостаточно: и я, и Юра Волынцев, и Коля Волков…

Милый Андрюша, почему он привязался ко мне, не знаю, но четыре года в училище мы почти не расставались. Я никогда не забуду первый общеобразовательный экзамен. Мы готовились вместе, готовились у него дома. Он честно учил, я честно писал шпаргалки. «Старик, — говорил он мне, — завалишься, вот попомни». Но я оставался спокойным, так как опыт по этой части у меня накопился уже солидный. На экзамене произошла извечная несправедливость: Андрюша, честно учивший, почему-то получил четверку, а я, все списав со шпаргалки, естественно, получил пятерку. Ах, как он переживал, мой милый Андрюша, ну просто не находил себе места. А я никак не мог понять, почему он так огорчается. Стипендию он ведь все равно не получал как сын обеспеченных родителей. На следующий день он поехал к педагогу по этому предмету и поздно вечером позвонил мне и почти прокричал: «Старик, я пересдал на «пять». Я не понимал этого. Моя мама, выслушав мой рассказ, внимательно посмотрела на меня и сказала: «Запомни, Миша, ты никогда не будешь настоящим артистом, а он будет». «Это еще почему?» — возмутился я. «Потому, — сказала мама, — что у тебя нет тщеславия».

В театральном училище Миронов играл совершенно разные роли. Среди них были: Чичиков в «Мертвых душах», Хиггинс в «Пигмалионе», Лукаш в «Похождениях бравого солдата Швейка», Белогубов в «Доходном месте», Борджиа в «Тени» и др. Однако на курсе он никогда не числился в числе лучших. Когда родители пришли на первый студенческий спектакль с его участием — это был 3-й курс, постановка «Мещанин во дворянстве», где Андрей играл учителя музыки, — игра сына произвела на них плохое впечатление. Особенно сильно переживала по этому поводу Мария Владимировна. Позднее она расскажет: «Я знаю, что, когда артистка — хорошенькая женщина, но не очень хорошая актриса, это ничего не значит. Она все-таки какое-то время продержится, может быть, удачно выйдет замуж, и все будет благополучно. Но когда мужчина плохой актер — это чудовищно. Я не ходила ни на один переход Андрея с курса на курс. Ходил Александр Семенович. Я Андрея люблю больше всего на свете, и я больше всего боялась, что он мне не понравится. А я настолько объективный человек, что это была бы травма для меня на всю жизнь. Я, честно говоря, эгоистически себя спасала. Когда я была на выпускном экзамене, они играли «Тень» Е. Шварца, он мне понравился меньше всех. Мне понравились Люда Максакова, Зяма Высоковский в «Мещанине во дворянстве», в «Тени» мне понравились Коля Волков, Миша Воронцов, Юра Волынцев. Я очень переживала это. Я не могу сказать, что он мне совсем не понравился. Нет. Я считала, что он способный. Но я не увидела в нем, что его Бог поцеловал когда-то. Я у остальных тоже не увидела поцелуев, но все-таки они были какие-то лихие. Или он был скован оттого, что я первый раз смотрю его. Он знал, что я сижу в зале. И первый спектакль, когда я пришла смотреть в театр, он играл с огромным волнением. Он ведь очень боялся, потому что знал, что я нелицеприятно смотрю…»

Интересно отметить, что в то время, как многие его однокурсники стремились всеми правдами и неправдами попасть в любую киномассовку, Миронов тогда всего этого избегал. Даже его отец жаловался друзьям, что его сын совершенно не заинтересован в приглашениях сниматься в массовках, да и театральными делами не особенно интересуется. Трудно сегодня объяснить, чем это было вызвано, может быть неприятными воспоминаниями Миронова о его неудачном кинодебюте в 1952 году? Или более поздним случаем, когда в коридорах «Щуки» его отловил ассистент режиссера Якова Сегеля, пригласил на эпизодическую роль в картине «Прощайте, голуби», однако дальше фотопроб дело так и не пошло? Он тогда учился на 2-м курсе училища.

И все же дебют в кино у Миронова состоялся, и режиссером., который открыл его зрителю, стал Юлий Райзман. Произошло это в 1960 году. Фильм назывался «А если это любовь?». Вот что вспоминал о своей работе в нем сам А. Миронов: «Хотя роль у меня там была очень маленькая, Юлий Яковлевич сразу же попросил меня придумать моему герою биографию. Я окунулся в прекрасную и очень серьезную атмосферу съемок, которая всегда сопутствует работе этого замечательного режиссера. Текст роли был невелик, и я стремился компенсировать это в перерывах между съемками: острил, развлекал как мог съемочную группу — старался изо всех сил. Как-то, после очередной моей шутки, Юлий Яковлевич подошел и тихо сказал: «Артист в жизни должен говорить гораздо меньше. Йужно что-то оставить для сцены и для экрана. Не трать себя попусту, на ерунду!» Эти слова Ю. Райзмана запомнились навсегда».

Между тем свою первую серьезную роль в кино Миронов сыграл через год после съемок у Ю. Райзмана: в фильме Александра Зархи «Мой младший брат». Фильм появился на экранах страны в 1962 году и имел теплый прием у публики (его посмотрели 23 млн. зрителей). Имена молодых актеров, снявшихся в этой картине — Андрея Миронова, Олега Даля и Александра Збруева, — впервые обратили на себя внимание зрителей.

Между тем в год выхода этого фильма на широкий экран Миронов окончил Театральное училище имени Щукина. Перед ним встал выбор: куда идти? Как и у большинства выпускников этого училища, его мечтой было попасть в труппу Театра имени Вахтангова. Именно туда он и отправился весной того года. Приемной комиссии он показывал отрывок из «Похождений бравого солдата Швейка». Играл Швейка. Показывал его так, что все экзаменаторы буквально умирали от хохота. Однако эта реакция совершенно не сказалась на окончательном решении комиссии — в театр его не взяли.

Подавленный этим решением, Андрей какое-то время пребывал в унынии, не зная, на каком из столичных театров ему теперь остановиться. И тут в дело вмешался случай. Миронов вместе с родителями иногда бывал на вечерах, устраиваемых в доме драматурга А. Арбузова. И там познакомился с режиссером Театра сатиры Валентином Плучеком. Узнав о том, что Андрей еще не выбрал для себя театр, Плучек пригласил его к себе. Стоит отметить, что самому Миронову этот театр не нравился. Он видел две его постановки — «Свадьба с приданым» и «Четвертый позвонок», — и оба спектакля произвели на него удручающее впечатление. Однако он предпочел пренебречь этим впечатлением и в назначенный день явился на просмотр. Его успех на нем был безоговорочным, и в труппу его приняли единогласно.

Первой ролью Миронова на сцене Театра сатиры был Гарик в спектакле «24 часа в сутки», премьера которого состоялась 24 июня 1962 года. Затем последовали роли: Толстого в «Дамокловом мече» (2 августа), телережиссера в «Льве Гурыче Синичкине» (2 апреля 1963), Сильвестра в «Проделках Скапена» (21 июня), Присыпкина в «Клопе» (10 сентября).

В 1962 году Миронов сыграл одну из самых своих заметных ролей в кино — речь идет о фильме, симпатичной комедии Генриха Оганисяна «Три плюс два». Во время съемок этого фильма к нашему герою внезапно пришла любовь — он полюбил свою партнершу по фильму актрису Наталью Фатееву. М. Миронова вспоминает: «Первая любовь случилась с ним, как ни удивительно, уже достаточно поздно, в зрелом возрасте. Наташа Фатеева… Когда они все же расстались, он страдал. Эпистолярный жанр почти исчез в наши дни — и Андрей тоже в основном звонил мне. Но иногда и писал. Почти все его письма относятся к периоду любви и расставания с Наташей. Он писал о своих чувствах к ней. И как писал… Я до сих пор отношусь к этой женщине с огромной нежностью…»

По мнению многих критиков, театральная популярйость Миронова началась с роли Тушканчика в спектакле «Женский монастырь» (премьера — 14 апреля 1964 года). В этой роли актер впервые повернулся от острой характерности к лирике и мягкой иронии. Зрителю это очень импонировало, и в Театр сатиры стали ходить специально на Миронова. Однако не все в труппе относились к этому положительно. Некоторые из актеров считали, что Андрей ходит в любимчиках у главрежа из-за того, что у него знаменитые родители. До Миронова доходили эти слухи, и он сильно расстраивался из-за этого. Ведь он еще в подростковом возрасте сильно комплексовал из-за своей благополучности.

Не менее успешно складывалась в те годы и кинематографическая карьера Андрея Миронова. В 1965 году на него обратил внимание режиссер Э. Рязанов: он предложил ему роль прохвоста Димы Семицветова в фильме «Берегись автомобиля». Картина имела огромный успех у зрителей, а роль Миронова была признана критиками одной из лучших в картине. А ведь по признанию самого режиссера, эта роль в сценарии была выписана весьма однокрасочно, и именно талант нашего героя позволил сделать из нее настоящий шедевр.

В том же году Миронов имел прекрасную возможность сыграть еще одну заметную роль в кино — в фильме Марлена Хуциева «Июльский дождь». Однако… Вот что вспоминает по этому поводу сам режиссер: «Когда мы проводили пробы на главную роль, одной из кандидатур был Андрей Миронов. Он не был утвержден, но одна из сцен была очень смешной. Когда герой как бы исповедуется, он говорит: «И потом, мне нужна женщина, которая бы меня понимала». А Миронов сыграл так: «Потом мне нужна женщина…» Это¹ было так смешно, что я уполз в другую комнату и спрятался за камеру. Кончилась сцена, оператор тихо смеется…».

К концу 60-х годов популярность Миронова у зрителей росла как на дрожжах. Было видно, что ему это нравится и его творческая энергия в те годы буквально не знала границ. Роли в театре и кино следовали одна за другой. В театре это были: Холден в «Над пропастью во ржи» (премьера — 26 марта 1965), Автор в «Теркине на том свете» (6 февраля 1966, правда, спектакль вскоре запретили), Дон Жуан в «Любви к геометрии» (16 декабря), Селестен, Жюльен, папа, певец в «Интервенции» (24 апреля 1967), Жадов в «Доходном месте» (29 апреля; эта роль считается одной из лучших в театральной карьере А. Миронова), Велосипедкин в «Бане» (7 ноября), Фигаро в «Женитьбе Фигаро» (4 апреля 1969).

В ноябре 1967 года в Доме актера состоялся первый творческий вечер Миронова, на котором он блистал во всей красе своего исполнительского мастерства.

Что касается ролей в кино, то их было меньше, чем в театре, однако в каждой из них Миронов представал совершенно в ином амплуа. Вот эти роли: Фридрих Энгельс в «Год как жизнь» (1966), сержант Карпухин в «Таинственной стене» (1967), Феликс в «Уроке литературы» (1968), Геннадий Казадоев, или Граф, в «Бриллиантовой руке» (1969).

Парадокс, но последняя роль сделала Миронова национальным кумиром, хотя к категории положительных ее отнести никак нельзя. Однако актер так обаятельно играл этого прохвоста, что невольно влюблял в него зрителя. Позднее сам он так отзывался об этой роли: «Мне очень горько и трудно смириться с мыслью, что для зрителей, я это знаю, высшее мое достижение в кино — это фильм «Бриллиантовая рука». Мне действительно это очень больно».

А. Вислова по этому поводу пишет: «Увы, в кино и на эстраде так и не появилось творений, рассчитанных на уникальность таланта Миронова… После выхода «Бриллиантовой руки» на экране началась механическая эксплуатация и тиражирование прорвавшейся наружу музыкальности актера, его подвижной, пластической легкости. Фильму суждено было сыграть своеобразную роковую роль в судьбе Миронова. Для многих зрителей имя актера навсегда свяжется с образом легкомысленного авантюриста…»

Между тем именно в «Бриллиантовой руке» состоялся дебют Миронова как певца. Это тем более удивительно, что еще с детства родители считали его безголосым и не имеющим никакого слуха. Поэтому учили всему, кроме музыки. И вдруг — такой блестящий результат. Правда, этот дебют едва не сорвался по вине режиссера фильма Л. Гайдая. Песню «Остров невезения» он в свой фильм включать не собирался, так как места для нее в нем не было. Однако Ю. Никулин посоветовал использовать для этой песни эпизод на теплоходе. И песня состоялась. Стоит отметить, что самому Миронову она нравилась чуть меньше, чем песня «А нам все равно» в исполнении Ю. Никулина. Миронов сетовал: «Вот твою песню, Юра, народ петь будет, а мою — нет». Однако он ошибся: едва фильм вышел на широкий экран, обе песни приобрели в народе огромную популярность.

Тем временем в 1971 году в жизни Миронова произошло важное событие — он женился. Его супругой стала актриса его же театра 24-летняя Екатерина Градова (радистка Кэт из «Семнадцати мгновений весны»). Послушаем ее собственный рассказ об этом событии: «Наш брак был заключен по большой любви. Он был коротким, но не все, что коротко, не имеет своих следов и продолжения. Бывает, что одно мгновение прорастает в вечность, а десятки прожитых дет остаются на земле. Наш брак был увековечен рождением дочери Маши… (девочку назвали в честь бабушки — Марии Владимировны Мироновой. — Ф. Р.).

Андрей был очень консервативен в браке. Воспитанный в лучших традициях «семейного дела», он не разрешал мне делать макияж, не любил в моих руках бокал вина или сигарету, говорил, что я должна быть «прекрасна, как утро», а мои пальцы максимум чем должны пахнуть — это ягодами и духами. Он меня учил стирать, готовить и убирать так, как это делала его мама. Он был нежным мужем и симпатичным, смешным отцом. Андрей боялся оставаться с маленькой Манечкой наедине. На мой вопрос, почему, отвечал: «Я теряюсь, когда женщина плачет». Очень боялся кормить Машу кашей. Спрашивал, как засунуть ложку в рот: «Что, так и совать?» А потом просил: «Давай лучше ты, а я буду стоять рядом и любоваться ею»…

Андрей умел уважать людей, даже когда он сталкивался на улице с отдыхающим на земле пьяным господином, у него находилось для него несколько добрых, с дружеским юмором слов. Никакого высокомерия и презрения, мне кажется, что он не смог бы и на сцене одолеть этих красок. Я уже не говорю о том, каким жрецом своего дела он был. Жил только этим и ничем другим. И еще одно при его «звездности» уникальное качество — он всегда сомневался в себе. Не было ни одной роли (в нашей с ним совместной жизни), репетируя которую он бы не говорил: «Меня снимут». И говорил это абсолютно искренне. А когда я его спрашивала: «Тебя? А кем тебя можно заменить?», в ответ он начинал перечислять фамилии своих товарищей по театру, искренне считая, что это может быть другая трактовка, а он уже приелся, заигрался. Это качество меня поражало.

Андрей никогда не сказал ни про одного человека плохого слова. И это я могу оценить только сейчас. Тогда мне казалось, что это нормально: говорить о других, когда они этого не слышат, но не желать им зла, делать добро, если им это понадобится. А у Андрея это было в крови: его буквально коробило, когда начинались сплетни. «Да не принимай ты в этом участие, не обсуждай, не суди!»… У нас с ним был такой случай. В театре давали звания — заслуженных артистов, народных. Андрей, который играл основной репертуар, не получил никакого звания! Я пылала гневом и разразилась монологом, что вот, мол, многие получили, и твоя партнерша во многих спектаклях Наташа Защипина — тоже, а ты — нет! Он поднял на меня свои ласковые глаза и сказал: «Катенька! Наташа Защипина — прекрасная актриса, я ее очень люблю и ценю и не позволю тебе ее обижать и вбивать между нами клин!» С ним нельзя было вступить в сговор против кого-либо, даже собственной жене — не терпел пошлости и цинизма…

В силу молодости, недооценки некоторых ценностей, влияний снаружи мы не смогли сохранить семью. Виню я только себя, потому что женщина должна быть сильнее. Гордость, свойственная обездуховленности, помешала мне мудро увидеть ситуацию, объясняя некоторые сложности семейной жизни особым дарованием своего мужа, его молодостью. Развод не был основан на неприязненных чувствах друг к другу. Скорее всего он проходил на градусе какого-то сильного собственнического импульса: была затронута самая важная для обоих струна. Мы ждали друг от друга чего-то очень важного… Тут бы остановиться мгновению, оставив любящих наедине: с Богом и с собою. Но жизнь бурлила, предлагая свои варианты, выходы и модели…»

Стоит отметить, что одной из причин развода могли быть прохладные отношения Градовой со свекровью — М. Мироновой. Е. Градова рассказывает: «Не было хотя бы дня, чтобы он не позвонил домой три-четыре раза. С утра: «Ну как ты, мам? Ладно, я в театре». В два часа после репетиции — опять звонит. Вечером дома пообедал — и звонит маме. После спектакля каждый вечер цветы ей. Мне это казалось несправедливым. Раздражало, когда на ее выговоры, нравоучения он отвечал полным смирением. Стоит перед ней и кается: «Прости! Свинья я, свинья!» Я не выдерживала: «Вы не представляете, как он вас любит! Он меня учит стирать, убирать, готовить, как вы!»

Между тем в 70-е годы восхождение Миронова к вершинам успеха продолжалось. В то десятилетие на сцене Театра сатиры он сыграл еще десять новых ролей, среди которых были как классические, так и роли его современников. Назовем эти работы: Всеволод в «У времени в плену» (премьера — февраль 1970), Хлестаков в «Ревизоре» (26 марта 1972), колхозник Швед в «Таблетке под язык» (14 января 1973), муж в «Маленьких комедиях большого дома» (28 декабря, в этом спектакле А. Миронов выступил и как режиссер постановки), Олег Баян в «Клопе» (27 сентября 1974), Пашка-интеллигент в «Ремонте» (1 июля 1975), Чацкий в «Горе от ума» (10 декабря 1976), Леня Шиндин в «Мы, нижеподписавшиеся» (2 апреля 1979), Дон Жуан в «Продолжении Дон Жуана» (23 мая, спектакль поставлен на Малой сцене Театра на Малой Бронной). В сентябре 1979 года свет увидела вторая режиссерская работа Миронова — спектакль «Феномены».

Об этих ролях актера в свое время были исписаны тысячи страниц, поэтому приведу лишь отдельные отзывы, критиков о некоторых из них.

А. Вислова о роли Хлестакова: «Хлестаков не стал любимой ролью А. Миронова. Но это не значит, что артист был к ней равнодушен… Эта роль оказалась переломной для актера. Если его Фигаро в год премьеры был весь пронизан духом «шестидесятников» с их культом жизнеутверждения, молодого задора, искренности, романтики и веселой энергии, то Хлестаков изначально был увиден глазами человека иного мироощущения. Видимо, поэтому он тогда и удивил многих. Далеко не все осознали и почувствовали происходящие на глазах перемены, далеко не все оказались подготовлены к резкой смене настроя души. Думаю, и сам Миронов пришел к новому настроению не сознательно, а, скорее, интуитивно. Может быть, отчасти этим объясняется неясность созданного им образа. Он уловил нарастающие новые звуки в нашей жизни, но глубинную суть их сам для себя тогда еще объяснить не мог. Его Хлестаков был то жалок, то смешон, то грозен, то циничен. Единственное, чего в нем не было, — это душевной легкости, которая до того жила во всех героях Миронова. Зато неутихающей душевной тревоги в нем появилось в избытке».

А. Шерель о роли Баяна: «Мне кажется, что ни в одной другой работе, кроме Жадова, Миронов не поднимался до тех высот социальной остроты и значимости, которые он покорил в роли Баяна.

В этом персонаже были узнаваемы нувориши брежневской эпохи, ибо он выступал своеобразным идеалом, физически и духовно соответствующим запросам «новой буржуазии», которую формировала торговая мафия вместе с партократией…

Андрей Миронов в образе Баяна дал фигуру, современную не времени написания пьесы, а 70-м и 80-м годам, обозначив едка ли не самую главную проблему развития всего нашего общества — проблему сословного расслоения и сословной вседозволенности».

Н. Крымова о роли Лени Шиндина: «В блестящем комике полудремал талант драматический — Миронов не просто взрослел, но, очевидно, по-настоящему мужал и вот роль Лени Шиндина отважился сыграть почти в русле трагедии, на ее грани. Трагического накала пьеса не выдержала бы, и Миронов точно останавливается на грани, на самом краю, идеально соблюдая меру».

А. Вислова о Дон Жуане: «Можно ли говорить о теме Дон Жуана применительно к творчеству Миронова? И да и нет. Спектакли «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» (.1967) и «Продолжение Дон Жуана» (1979) прошли все-таки по обочине творческой судьбы актера, хотя он играл в них главные роли. Не они останутся определяющими в его искусстве. Тем не менее и в первом, молодом интеллектуале 60-х, и во втором, усталом, надорванном, но сохранившем веру в возвышенное, загнанном одиночке рубежа 70—80-х, отразились разные, но принадлежащие одному человеку и актеру состояния духа, сказалось изменение качества времени».

В 70-е годы не менее активно, чем в театре, Миронов работал и в кино, снявшись в 15 художественных и телевизионных фильмах. Что это за фильмы? В 1972 году на экраны вышла картина режиссера Владимира Бочкова «Достояние республики», где блистал прекрасный актерский дуэт: О. Табаков — А. Миронов. (Кстати, после этой картины они стали соседями по дому.) Первый играл чекиста, ищущего украденные произведения искусства, второй — учителя фехтования Маркиза, эти самые произведения скрывающего. Фильм имел огромный успех у публики и в прокате занял 5-е место (47,14 млн. зрителей). Не будет преувеличением сказать, что буквально все мальчишки тогдашней поры мечтали иметь рядом с собой такого друга, как Маркиз в исполнении Миронова. Как виртуозно он владел шпагой, как классно дрался и стрелял. А пел? «Песенка о шпаге» в его исполнении мгновенно стала шлягером, вышла на миньоне и звучала чуть ли не из каждого окна. А. Вислова так пишет об этой роли актера: «Вскоре после премьеры спектакля «У времени в плену» вышел фильм «Достояние республики», в котором Миронов сыграл одну из своих самых романтических ролей, одну из немногих счастливых в кино. Речь идет о роли Маркиза. Сам фильм, к сожалению, из-за своей растянутости, некоторой жанровой многослойности не стал явлением в нашем кинематографе. Но участие в нем А. Миронова отметили все, и не только как главную удачу картины. Судьба послала ему роль, где он смог выразить себя — доброго и сумбурного, азартного и скрыто-нежного, максималиста в душе, не признающего половинчатых чувств и дел, приветствующего в жизни все, кроме скуки. Его Маркиз — образ глубокой, яркой натуры, сильных, сложных чувств. Впервые на экране нашла беспрепятственное выражение его собственная природа, забили ее внутренние ключи… Миронов сыграл в фильме красивого человека, каким был он сам и каких не так уж часто приходится встречать в жизни, но без которых она стала бы слишком пресной и скучной».

В начале 70-х годов судьба подарила Миронову и две новые встречи с режиссером Э. Рязановым. В 1971 году он снялся в его фильме «Старики-разбойники» (в эпизодической роли блатного прихвостня) и в 1973 году в картине «Невероятные приключения итальянцев в России» (в роли лейтенанта уголовного розыска). О последней роли стоит поговорить особо.

Дело в том, что, по словам самого Э. Рязанова, все рискованные трюки в картине (а их там было предостаточно) Миронов выполнял сам, без помощи дублера. Например, в эпизоде, когда его герой должен был пролезть по 11-метровой лестнице, которая находилась на двигавшейся со скоростью 60 км в час пожарной машине. Актер должен был вылезти из кабины пожарной машины, залезть на лестницу, пробраться на четвереньках до ее конца, сползти на крышу ехавших под лестницей «Жигулей» и влезть в салон автомобиля. Даже для бывалого каскадера это являлось сложным трюком, однако Андрей не испугался проделать это все самостоятельно. Результат этого мы теперь видим на экране.

Не менее сложными и опасными были и другие эпизоды, в которых по ходу съемок приходилось участвовать Миронову. Он спускался из окна на 6-м этаже гостиницы «Астория» в Ленинграде, держась руками за ковровую дорожку, он висел над Невой, ухватившись за края разведенного моста на высоте двадцатиэтажного дома, а внизу под ним проплывал пароход. В конце концов, он снимался в эпизодах с львом Кингом, который хоть и считался ручным, однако в силу своего непростого нрава представлял для актеров определенную опасность. В одном из эпизодов он поднялся на задние лапы и оцарапал спину итальянскому актеру Нинетто Даволи. И вот рядом с этим львом должен был в ряде эпизодов нос к носу столкнуться и наш герой. И он с ним столкнулся, отыграв три дубля (!) на высоком профессиональном уровне. Как говорится, даже бровью не повел. (Стоит отметить, что через несколько месяцев после съемок Кинг напал на своих хозяев, и его пришлось пристрелить.)

Именно во время съемок этого фильма Миронов впервые в жизни оказался в западной стране — он целый месяц провел в Риме (до этого он выезжал за границу дважды в 1972 году, но это были социалистические страны: Болгария и Венгрия).

Фильм «Невероятные приключения итальянцев в России» вышел на экраны страны в 1974 году и мгновенно стал одним из лидеров проката — он занял 4-е место, собрав на своих сеансах 49,2 млн. зрителей. Не будет преувеличением сказать, что в основном публика шла на Миронова. Поэтому не случайно, что 16 октября того же года ему было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР.

В 1975 году судьба вновь могла свести на съемочной площадке А. Миронова и Э. Рязанова. Однако… В том году режиссер снимал свою знаменитую «Иронию судьбы» и на роль Ипполита решил попробовать Андрея. Но Миронов, прочитав сценарий, от этой роли внезапно отказался. «Не хочу в который раз играть отрицательную роль! — заявил он режиссеру. — Эльдар Александрович, дайте мне лучше роль Жени Лукашина». И Рязанов не смог ему отказать.

Однако пробы, в которых партнершей Андрея Миронова была Л. Гурченко, режиссера не удовлетворили. По словам самого Рязанова, психофизическая сущность актера расходилась с образом героя. Миронов мог взять без всяких проб роль Ипполита, однако обида, видимо, засела в нем глубоко, и он окончательно отказался участвовать в картине. Правда, через четыре года обида прошла и Миронов согласился участвовать в новой картине Рязанова — «О бедном гусаре замолвите слово» (он читал текст от автора и исполнил две песни).

В те же 70-е годы Миронов снялся в нескольких телевизионных фильмах, которые были прекрасно приняты зрителем. Речь идет о фильмах: «Лев Гурыч Синичкин» (режиссер А. Белинский; премьера — 24 августа 1974-го), «Соломенная шляпка» (4 января 1975-го), «Небесные ласточки» (15 декабря 1976-го; оба фильма поставил Л. Квинихидзе), «Двенадцать стульев» (2 января 1977-го), «Обыкновенное чудо» (1 января 1978-го; оба фильма поставил М. Захаров), «Трое в лодке, не считая собаки» (4 мая 1979-го; режиссер Н. Бирман).

Как видим, в основном в те годы Миронову предлагали роли комедийные, большей частью — музыкальные (многие песни из этих фильмов в его исполнении тут же становились шлягерами, как например: «Женюсь», «Белеет мой парус, такой одинокий», «Бабочка крылышками бяк-бяк» и др.), что являлось последствием «Бриллиантовой руки». Роли иного плана у него тогда тоже были — например, в «Тени» (1972) и «Повторной свадьбе» (1976) однако их нельзя было назвать несомненными удачами актера. Например, свою роль в «Повторной свадьбе» (режиссер Г. Натансон) А. Миронов охарактеризовал следующим образом: «Зрители привыкли, что мне достаются главным образом комедийные роли. Но вот в фильме «Повторная свадьба» я выступил в роли драматической. Мой герой уходит из семьи, потом, в финале, он возвращается обратно. А женщина, с которой он надеялся обрести счастье, кончает жизнь самоубийством.

Героев такого рода чаще всего принято изображать кристально отрицательными. Циничными, равнодушными — короче говоря, подлецами. Так вышло и в этом фильме. Хотя я, честно говоря, стремился к другому. Ведь нельзя видеть в человеке только черное или белое, нельзя так категорично подходить к оценке его поступков… Я стремился показать, что есть и хорошее в моем герое. Но когда съемки закончились и фильм был смонтирован, я увидел на экране другого человека, даже не поверил: все мои усилия оказались тщетными — в результате расстановки сил в фильме мой герой, увы, выглядел неисправимым человеком».

Отсутствие серьезных киноролей в собственном творчестве тяготило Миронова. А. Вислова пишет: «Миронов мечтал сняться у А. Тарковского. Но, судя по всему, он не попадал в поле зрения режиссера, не входил в «обойму» его актеров. Когда драматург Александр Володин написал после смерти артиста: «Умер любимый народом, блистательный, закомплексованный Андрюша Миронов», соединив в одной фразе несоединимые слова, он сказал правду. Один такой тайный комплекс питала скрытая боль непризнания серьезного, некомедийного Миронова нашими кинематографистами. Не приглашал его в свое кино Н. Михалков… Я ни в коем случае не хочу, чтобы в моих словах прочитали упреки режиссерам. Каждый волен в своем выборе… Просто Миронов прекрасно понимал и остро ощущал свое неучастие в настоящем кино».

Сам актер в одном из интервью в середине 70-х так оценил свое положение в кинематографе: «С точки зрения открытия в себе новых возможностей кино мне мало что дало… В театре я используюсь в самых разных планах. В кино — пока очень однопланово».

В 70-е годы новые изменения произошли и в личной жизни Миронова. После развода с Е. Градовой прошло всего лишь несколько месяцев, как он вновь женился (в 1974 году). И вновь на актрисе. На этот раз его избранницей стала 33-летняя актриса Центрального Театра Советской Армии Лариса Голубкина. К тому времени она была уже хорошо известна широкому зрителю по своим работам как в театре, так и в кино.

Л. Голубкина родилась в Москве в семье военного. (Голубкины жили в Лефортово, на Волочаевской улице.) Ее отец был человеком серьезным и категорически был против того, чтобы дочь шла в актрисы. Однако мама была целиком на ее стороне, что и позволило девушке поступить вопреки воле отца: она сказала, что поступает в МГУ на биофак, а сама подала документы в ГИТИС. И была принята.

Слава к ней пришла, когда она была еще студенткой, — в 1962 году вышел фильм Э. Рязанова «Гусарская баллада», где Голубкина сыграла роль Шурочки Азаровой. На следующее утро после премьеры студентка ГИТИСа проснулась знаменитой. В 1964 году она окончила институт и была принята в труппу ЦТСА.

К концу 60-х годов Голубкина была уже одной из популярных актрис советского кинематографа. Зрители знали ее по ролям в фильмах: «Дайте жалобную книгу» (1965), «Сказка о царе Салтане» (1966), «Освобождение» (1970–1972).

Л. Голубкина рассказывает: «Мама, как только меня родила, бросила все и водила меня за ручку до 25 лет. Я была мамина дочка. Когда стала актрисой, то атмосферу вокруг меня создавали окружающие. Что ты ощущала, ничего не значило. Ползли слухи. Могли, к примеру, сказать: она пьющая и гулящая. А я никогда не пила и девицей была довольно долго. И чем больше вокруг меня было таких разговоров, тем больше я пряталась в свой дом, как улитка. Не тянулась к людям… Я приводила себя в состояние похлеще монашеского. Ведь родителям надо было доказывать, что ты не гулящая, «как все артисты»…

Говорят, что в меня были влюблены многие мужчины. Боже мой, почему я этого не знала? Я же помню: когда стала артисткой, даже немногие мои поклонники сбежали тут же. Конечно, известная актриса, что, на ней жениться, что ли? Один молодой человек пришел ко мне и заявил: «Я показал твои фотографии бабушке, и она сказала: только ни в коем случае не женись!» Я так расстроилась…

Я была очень инфантильной девушкой. И в профессии, кстати, тоже. Я в первый период не могла с партнером на съемках даже поцеловаться. Дико стеснялась!

Если мне предлагали такие роли — отказывалась. Когда в эпопее «Освобождение» должна была сниматься обнаженной, со мной случилась истерика. И не снялась…

Снявшись в кино, я увлеклась свободной жизнью — поездила по миру и благодарила Бога, что я все вижу, познаю, учусь. Были у меня в тот период какие-то страсти, но быстро уходили в песок. А когда мне мужчины делали предложение, я отказывалась, думая, что брак меня сразу привяжет к дому».

И все-таки несмотря на строгость своих взглядов Голубкина в начале 70-х вышла замуж и в 1974 году родила дочь, которую назвали Машей. Однако этот брак продержался недолго, и молодые вскоре расстались. Вот тогда и появился Миронов.

Рассказывает Л. Голубкина: «Андрей дарил мне корзины цветов еще в институте. Он мне делал предложение четыре раза на протяжении десяти лет. А я говорила: «Нет!» Потому что не хотела замуж. Я ему говорила: «Зачем мы женимся? Я тебя не люблю, и ты меня не любишь». Он говорил: «Потом полюбим. Вот поженимся и полюбим». И он добился своего… Я вышла за Андрюшу, когда мне было уже за тридцать, но я считаю, что это мой первый брак. Все, что происходило до этого, — просто несерьезно. А тень первой жены Андрея над нами не витала…»

Женившись на Голубкиной, наш герой удочерил ее дочку и тем самым стал отцом двух Машенек: Маши Мироновой и Маши Голубкиной.

Среди друзей Миронов всегда считался непревзойденным мастером всевозможных хохм и розыгрышей. На то, чтобы рассказать хотя бы о малой толике его приколов, уйдет слишком много бумаги, поэтому послушаем рассказ лишь о некоторых.

Вспоминает А. Хайт: «Наш друг Игорь Кваша, слегка захандрив, решил не отмечать свой день рождения (он у него 4 февраля). Узнав об этом, Андрей тут же обзвонил всех нас и придумал, как мы будем отмечать этот праздник.

В день рождения Игоря без всякого приглашения мы явились к нему в дом, одетые в самое плохое, что у нас было. Горин даже одолжил ватник у слесаря-сантехника и повесил на груди табличку: «Да, я незваный гость!»

Жена Игоря, Таня, была предупреждена, но честно не сказала мужу ни слова. Мы, не поздоровавшись, прошли мимо слегка оторопевшего хозяина в маленькую комнатку, постелили на полу специально принесенные из дома газеты и улеглись на них, дабы выказать свое полное презрение к хозяйским стульям. Затем достали из кошелок собственные судки, кастрюли, тарелки. Разложили на полу хлеб, винегрет, голубцы и поставили бутылку вина. Даже соль и перец мы принесли с собой. Игорь, конечно, сновал возле нас, но мы делали вид, что с ним незнакомы. Такова была режиссерская установка Андрея.

Затем Андрей поднял свой стакан и стал произносить тост. Он красиво и цветисто говорил о том, как мы все любим Игоря Квашу (и это действительно была правда), он говорил, как много в нашей жизни значит дружба и как мы все огорчены, что наш общий друг оказался такой большой сволочью. И торжественно предложил нам всем выпить за здоровье «сволочи».

Игорь хохотал как безумный. Пытался к нам присоединиться, но не тут-то было. Раз нас никто не приглашал, то мы никого и не замечали. У нас была своя компания и свое веселье. Андрей провозглашал один тост за другим. Мы выпили за маму «сволочи», за жену, за папу «сволочи». Принесенная бутылка быстро кончилась, и тогда Андрей поинтересовался, нельзя ли в этом доме приобрести бутылку вина.

Танечка, наша общая миротворица, хотела уже, чтобы розыгрыш кончился и Игорь был прощен. Она достала из шкафа бутылку вина, принесла какие-то соблазнительные закуски, но Андрей был неумолим. Закуски он отверг, а бутылку мы все, «скинувшись», приобрели. Причем, учитывая позднее время, заплатили за нее двойную цену.

Затем Андрей пригласил нас всех пройти в большую комнату на «вернисаж». Игорь увлекается живописью, и вся комната была увешана его картинами. Там Андрей, уже изображая искусствоведа-профессионала, провел нас по «залу» и не оставил от картин камня на камне, охаяв их в худших традициях нашей художественной критики. При этом он вел свою «лекцию» так, будто эти картины написаны не Игорем, а каким-то неизвестным художником второй половины XX века.

В этот вечер Андрюша был в каком-то особенном ударе. Все, что он говорил, было смешно. Мы визжали, хрюкали и катались по полу. И громче всех хохотал Игорь. Было у Андрея это удивительное качество: он никогда не переходил грань, отделяющую шутку от обиды. Он просто кожей чувствовал, где нужно остановиться».

Бывало и так, что жертвой розыгрыша становился и сам Миронов. Правда, попав впросак, он старался как можно скорее отыграться. Вот один из подобных случаев.

Однажды в день его рождения, 8 марта, ему домой по телефону позвонил Василий Ливанов и измененным голосом сообщил, что на «Мосфильме» начались съемки и актера срочно ждут члены съемочной группы. Андрей тут же сорвался с места и через несколько минут уже был на студии. Однако охрана на входе его тормознула, объяснив, что сегодня праздник и никаких съемок не было и не будет. Поспорив с охраной несколько минут, Миронов понял, что его разыграли. А вскоре вскрылось и настоящее имя шутника. И он затаил мечту о мщении.

В один из дней судьба свела Миронова и Ливанова на одной из студий. Они шли по коридору, и наш герой с аппетитом что-то жевал.

— Ты что жуешь? — спросил его Ливанов.

— Импортный шоколад. Классная вещь! — закатив от удовольствия глаза, ответил Миронов.

— Не жмотись, дай попробовать! — попросил его Ливанов.

Андрей выдержал паузу, после чего полез в карман и достал оттуда кусок коричневой плитки. Ливанов запихнул его в рот… и тут же сморщился. Это был обыкновенный сургуч. Счет сравнялся — 1:1.

Стоит упомянуть еще об одной отличительной черте характера Миронова — его преданности своим друзьям. На этот счет тоже существует масса разных примеров. Я же приведу лишь один.

7 ноября 1977 года сын Александра Ширвиндта Михаил попал в неприятную историю: вместе со своими приятелями по Щукинскому училищу он забрался на крышу архитектурного института, чтобы отметить 60-летие Советской власти. Однако эти посиделки сопровождались такими возлияниями, после которых молодые люди утратили над собой контроль и сорвали с крыши красный флаг. За этим занятием их и застала милиция. Скандал был грандиозный: всех его участников выгнали как из комсомола, так и из училища. После этого ни в одно солидное заведение их принимать уже не хотели. И кто знает, как в дальнейшем сложилась бы судьба Михаила Ширвиндта, если бы у его отца не было такого друга, как Андрей Миронов. Он узнал про эту историю и решил помочь другу. В свое время с ним в одном классе учился М. Мишин, который в те годы занимал должность первого секретаря горкома ВЛКСМ. После беседы с ним Андрея Миронова М. Ширвиндт был восстановлен в рядах комсомола и реабилитирован.

Между тем в конце 70-х годов у Миронова впервые проявились серьезные признаки болезни. Еще когда он ездил с гастролями в Болгарию, некая гадалка в ресторане сообщила ему: «Вы очень многого достигли, но это не предел. Вы сделаете еще очень много такого, что удивит всех. Но учтите, у вас очень плохое здоровье. Вы должны его беречь». Но как можно было беречь здоровье человеку, который был одержим творчеством? Осенью 1978 года у Миронова произошло первое кровоизлияние в мозг. Его положили в больницу, где врачи поставили внезапный диагноз — менингит. Театр начал сезон без него, однако уже в декабре Миронов вновь появился на сцене (в роли Чацкого), и когда это произошло, зрители буквально забросали его цветами. Живыми цветами в декабре месяце!

В начале 80-х у Миронова внезапно по всему телу пошли страшные фурункулы. Гнойники покрывали всю спину, воспалялись под мышками, в паху, так что руки-ноги было трудно поднять. М. Державин рассказывает: «В «Ревизоре», когда он падал, мы с Шурой Ширвиндтом пытались изловчиться и поймать его так, чтобы не дотронуться до больных мест под коленками, под мышками. Он страшно мучился. Дорогой парфюм заглушал аптечный запах разных мазей, которыми он спасался. Ему делали переливание крови, аутогемотерапию. Но ничего не помогало…»

Именно тогда Андрей обратился к помощи знаменитой Джуны, но и ее способностей не хватило на то, чтобы вылечить болезнь. В конце концов Миронов решился на жесточайшую операцию — лимфаденектомию: под общим наркозом ему удалили лимфоузлы в тех местах, где была хроническая инфекция. Операция была тяжелой, но он перенес ее мужественно. После нее ему стало немного легче.

Стоит отметить, что 80-е годы оказались, наверное, самыми тяжелыми и тревожными в жизни Миронова. Они вместили в себя столько тревог, сомнений и разочарований, что с ними не могло сравниться ни одно предыдущее десятилетие. Хотя мало кто догадывался о переживаниях Андрея. Это и понятно: он продолжал активно работать в кино и театре, по-прежнему был в фаворе у зрителей. В 1980 году ему наконец присвоили звание народного артиста РСФСР. Он гастролировал по всей стране и везде собирал аншлаги. Осенью 1982 года в свет вышел второй диск-гигант с песнями в его исполнении (первый вышел в 1978). Однако в том же году ему пришлось пережить и боль утраты: из жизни ушел его отец — А. С. Менакер.

Слава Миронова простиралась и за пределы СССР — в странах так называемого социалистического лагеря его тоже знали и любили. В июне — июле 1983 года он во второй раз съездил в США (первый раз он побывал там в октябре 1977 года).

В 80-е годы на театральной сцене Мироновым были сыграны шесть новых ролей: Мек Хит в «Трехгрошовой опере» (премьера — 30 декабря 1980), Васильков в «Бешеных деньгах» (14 октября 1981; режиссер — А. Миронов), Лопахин в «Вишневом саде» (21 января 1984), конферансье в «Прощай, конферансье!» (29 декабря; режиссер — А. Миронов), Джон Кеннеди в «Бремени решений» (22 января 1986), Клеверов в «Тенях» (18 марта 1987; режиссер — А. Миронов).

Как видно из приведенного списка, Миронова все больше увлекает театральная режиссура, хотя и актерству он не изменяет.

В кино за этот же период им было сыграно девять ролей. А если точнее — восемь. Дело в том, что роль Фарятьева в телефильме И. Авербаха «Фантазии Фарятьева» была сыграна Андреем в 1978 году. Однако премьера картины состоялась только в январе 1982 года. Между тем это была одна из лучших драматических ролей Миронова в кино. В ней зритель, наверное, впервые увидел внешне бесцветного Миронова. Вот как пишет об этом В. Кичин: «Фирменно» изящный, раскованный, элегантный, Миронов предстал перед нами неловким, закомплексованным, заторможенным, вечно не знающим, куда девать руки, вечно стесняющимся своей громоздкости («слон в посудной лавке»), своего грубо вылепленного лица («я понимаю, что я некрасив, то есть лицо у меня неприятное…»), его Фарятьев прямая противоположность своим мечтаниям — абсолютно антиромантичная внешность, прилизанные, зачесанные набок волосы, ресницы альбиноса, безбровое лицо с всегда обыденным, стертым выражением. Серый пиджак, серая рубашка, серый галстук в казенную полоску…

Именно Миронов с его способностью к максимальному интеллектуальному наполнению роли сообщает фильму очень ясные социальные параметры, делает его остропроблемным. Мы понимаем, что перед нами один из тех «лишних людей», кто именно в силу своей талантливости, неистребимо творческой закваски входит в постоянное противоречие с канонизированной серостью застойного бытия, он из тех, кто не востребован временем и потому не имел возможности самореализоваться в жизни».

В каких фильмах снимался Миронов в 80-е годы? Приведу весь список, тем более что он не так обширен: «Будьте моим мужем» (1981), «Назначение», «Сказка странствий» (оба — 1982), «Победа», «Блондинка за углом», «Мой друг Иван Лапшин» (все — 1984), «Человек с бульвара Капуцинов», «Следопыт» (оба — 1987). Что можно сказать об этих картинах? Успешные и неудачные разделились в этом списке поровну. К неудачным можно отнести: «Победа», «Блондинка за углом», «Следопыт». Подробно рассказывать об этих фильмах нет смысла. Поэтому остановимся на тех, что принесли нашему герою удовлетворение от проделанной работы и успех у зрителей.

А. Вислова пишет: «В фильме А. Германа «Мой друг Иван Лапшин» Миронов удивил многих, хотя новаторская эстетика самой картины несколько отодвинула на задний план впечатление от роли актера… Миронов очень органично вошел в этот фильм. Настолько, что зрители первых просмотров меньше всего думали о том, что на экране среди других популярнейший актер. Это была его победа, одержанная в поединке с самим собой, с собственным образом в кино и со зрителями, приверженными застывшим стереотипам восприятия. Роль писателя Ханина, особо сразу не отмеченная, на самом деле оказалась едва ли не лучшей его ролью в кино».

В 1986 году режиссер Алла Сурикова пригласила Миронова на главную роль — мистера Феста — в картину «Человек с бульвара Капуцинов» (до этого она снимала его в главной роли в картине «Будьте моим мужем»). Сценарий этого фильма, написанный А. Акоповым, лежал на «Мосфильме» вот уже пять лет, пока за него не взялась Сурикова. Причем работать с ним она начала только после того, как заручилась твердым обещанием Миронова сняться в главной роли. Так состоялся этот фильм.

О том, как проходили его съемки, вспоминает композитор Г. Гладков: «Андрей тогда был грустным, уставшим, часто нервничал, был недоволен съемками. Боялся смотреть отснятый материал и просил меня: «Ты идешь смотреть материал? Давай договоримся: если тебе нравится — позвони, а если нет, то не надо звонить». Переживал и мучался из-за роли с заранее запрограммированным концом. Поэтому и сыграл свою роль в этом фильме серьезно и с большой душевной болью».

Фильм «Человек с бульвара Капуцинов» вышел на экраны страны в 1987 году и стал одним из лидеров проката (2-е место, 39,8 млн. зрителей). Такого повального успеха у фильма, где снимался Миронов, не случалось со времен «Бриллиантовой руки». Однако сам актер до пика этого успеха так и не дожил.

В те дни, когда Миронов снимался в этом фильме, его душевное состояние было не самым лучшим. И связано это было, в первую очередь, не с неурядицами в личной жизни, а с тем, что происходило с ним в театре. Там он ставил «Тени» по М. Е. Салтыкову-Щедрину, и ставил очень тяжело. Дело в том, что главному режиссеру Театра сатиры В. Плучеку активно не нравилась эта постановка, да и сам Миронов стал его многим раздражать. Эпитеты типа «звездная болезнь», «зазнайство» можно было все чаще услышать из уст режиссера в адрес актера. А. Вислова пишет: «Миронов пришел подавленный, фактически не мог репетировать. Полтора часа просто беседовал с актерами. Пересказал мнение Плучека. Высказывался откровенно, ничего не скрывая, но и ни в чем не оправдываясь. Более всего из обсуждения на него подействовало сравнение проделанной работы с уровнем самодеятельности из жэка. Не знаю, может быть, то было сказано между прочим, без злого умысла, но Миронова эти слова больно ударили, и он их запомнил. Жестокость и несправедливость такой оценки понимали все. Миронов из последних сил старался удержать себя и других от отчаяния. Но в тот день у него это плохо получалось. Внешне он держался спокойно, даже пытался шутить на свой счет, но его внутреннее состояние было ужасным. Те, кто его хорошо знал, чувствовали его страшное напряжение. Переживал он сильно и глубоко».

Тем не менее репетиции спектакля удалось довести до конца, и 18 марта 1987 года в Театре сатиры состоялась премьера «Теней». По мнению людей, видевших его, Миронов в роли Клаверова был задумчив и печален.

В те месяцы обстановка вокруг Миронова в театре была тревожной. Той весной исполнилось ровно 25 лет со дня его прихода в Театр сатиры, однако никто из актеров не вспомнил про эту дату и не поздравил юбиляра. По словам М. Мироновой, тот вечер они провели дома вдвоем. Свой последний день рождения Миронов вместе с матерью, женой, Г. Гориным и его супругой встретил у А. С. Пушкина — в Михайловском.

Каким Миронов был в последние месяцы своей жизни? Вспоминают его друзья и коллеги.

И. Кваша: «Незадолго до смерти он купил «БМВ». Оформив машину по унизительным очередям УПДК, он наконец сел за руль и медленно тронулся.

— На фига ты ее купил, — сказал я, — если тащишься, как черепаха?

— Сколько нам осталось жить? Хочется на хорошей машине поездить».

А. Ушаков: «Надежда Георгиевна Панфилова, наш классный руководитель, умерла в этом же 1987 году, унесшем и Андрея. Когда в маленькой ее квартирке на улице Вавилова наш класс прощался с нею, кто-то сказал, что мы очень редко видимся. Андрей, задумчиво помолчав, произнес: «Ничего. Скоро я вас соберу у себя — по такому же случаю…»

Закрыв в июне 1987 года свой 63-й сезон, Театр сатиры в июле отправился в гастрольную поездку по Прибалтике. По удивительному стечению обстоятельств, в те же дни в эти края приехали отдыхать многие родственники и друзья А. Миронова. Среди них: его мама Мария Владимировна, первая жена Екатерина Градова с дочерью Машей, Григорий Горин, Ян Френкель, Алла Сурикова, нейрохирург Эдуард Кандель и другие. Миронов искренне удивлялся этому совпадению и никак не мог понять, почему так случилось. Лишь только после его смерти стало ясно, что таким образом Господь давал возможность всем, кто любил этого человека, быть с ним рядом в последние минуты его жизни на земле. Однако первым ушел из жизни не он. В начале августа скончался один из ведущих актеров театра Анатолий Папанов. Его похороны прошли в Москве, однако актеров родного театра на них почти не было — прерывать гастроли им не разрешили.

14 августа Миронов должен был играть на сцене Рижского оперного театра в спектакле «Женитьба Фигаро». Представление началось без опозданий и ровно двигалось до 3 акта, 5 картины, последнего явления. Далее произошло неожиданное. Слово А. Ширвиндту: «Фигаро: Да! Мне известно, что некий вельможа одно время был к ней неравнодушен, но то ли потому, что он ее разлюбил, то ли потому, что я ей нравлюсь больше, сегодня она оказывает предпочтение мне…»

Это были последние слова Фигаро, которые он успел произнести…

После чего, пренебрегая логикой взаимоотношений с графом, Фигаро стал отступать назад, оперся рукой о витой узор беседки и медленно-медленно стал ослабевать… Граф, вопреки логике, обнял его и под щемящую тишину зрительного зала, удивленного такой «трактовкой» этой сцены, унес Фигаро за кулисы, успев крикнуть «Занавес!».

«Шура, голова болит», — это были последние слова Андрея Миронова, сказанные им на сцене Оперного театра в Риге и в жизни вообще…»

А вот что вспоминает об этом же дочь Миронова — Маша: «Я не знаю, почему пошла на этот спектакль. Все жили в Риге, а мы с мамой (Е. Градовой) — в Юрмале. В тот день мама купила нам билеты на концерт Хазанова. Но в последний момент я сказала: лучше я посмотрю спектакль. Я очень любила «Женитьбу Фигаро», видела ее уже несколько раз. Но в тот день меня как будто что-то толкало в театр…

Конечно, никто не предполагал, что с отцом так плохо… Еще несколько дней назад мы с ним гуляли по Вильнюсу, ходили вместе в театр Некрошюса, смотрели «Дядю Ваню». Папа был в восторге, поздравлял актеров, шутил…

В антракте того рокового спектакля я зашла к нему за кулисы. Спросила: «Что у тебя такое с лицом?» Он говорит: «Немножко на солнце перегрелся — переиграл в теннис». И все. Я пошла дальше смотреть спектакль…

Он умер на глазах всего зала. Потом кто-то из актеров сказал: прекрасная смерть…»

Между тем как только стало понятно, что с Мироновым случилось несчастье, актеры тут же вызвали «скорую». Бесчувственного артиста положили на носилки и повезли в городскую клинику. За жизнь нашего героя боролись врачи во главе с нейрохирургом профессором Э. Канделем. К ним на помощь из Москвы в тот же день срочно вылетел другой известный профессор — А. Маневич. Однако медицина в этом случае оказалась бессильной. Утром 16 августа Миронов скончался в результате обширного кровоизлияния в мозг (у него оказалась врожденная аневризма сосудов головного мозга). Обычно при таком диагнозе у людей наступает полная потеря сознания и речи. Но Миронов, когда его везли в «скорой», продолжал шептать слова из своей недоигранной роли.

Вечером 16 августа Миронов должен был выступать во Дворце культуры в городе Шауляй. Билеты на этот концерт были давно проданы. Однако приехать туда актеру было уже не суждено. Администрация Дворца предложила зрителям вернуть билеты обратно и получить взамен назад свои деньги. Однако ни один человек не сдал.

В том же Шауляе находится уникальная во всем мире Гора крестов. Она никогда не была местом захоронений. Но в знак глубокого почитания и любви к Миронову жители города поставили ему на этой горе крест.

Похороны А. Миронова прошли через несколько дней в Москве. И вновь, как и в случае с А. Папановым, актеров Театра сатиры на них практически не было. 3. Высоковский рассказывает: «Я ушел из Театра сатиры сразу же после смерти Миронова. Тогда в течение 10 дней не стало ни Папанова, ни Миронова. И, глядя на отношение руководства театра к этим событиям, я решил уйти.

Когда умер Папанов, театр находился на гастролях в Риге. Мне казалось, что в этот момент нужно отменить гастроли, приехать в Москву и отдать свой последний долг. Но гастроли продолжались. И Андрей Миронов играл творческие вечера вместо спектаклей, где был задействован Папанов. Потом, через несколько дней, умер Андрюша. Я не понимал: как же возможно — мир потерял двух таких людей! Мне казалось, что что-то должно измениться. Но театр жил своей жизнью, как будто ничего не произошло. А я уже не мог…»

Между тем, в отличие от актеров Театра сатиры, продолжавших свои гастроли, сотни тысяч москвичей проститься со своим кумиром пришли. Похоронили А. Миронова на Ваганьковском кладбище.

P. S. На момент смерти у А. Миронова практически не было никаких денег на сберкнижке. Зато был долг в кассу взаимопомощи театра — несколько сотен рублей. Из дорогих вещей у него была лишь импортная аппаратура да машина «БМВ».

В 1993 году в международный каталог была внесена малая планета под номером 3624 с именем Андрея Миронова.

В том же году в Москве в мемориальном доме М. Н. Ермоловой начала действовать выставка, посвященная А. Миронову.

В октябре 1996 года в Санкт-Петербурге открылся новый театр, которому дали имя А. Миронова. Между тем в Москве, где родился этот замечательный актер, до сих пор нет даже улицы его имени.

В 1992 году дочь нашего героя Маша Миронова родила мальчика, которого в честь дедушки назвали Андреем. Сама М. Миронова пошла по стопам своего отца и посвятила себя сцене — она играет в труппе Театра имени Ленинского комсомола. Ее муж Игорь работает в рекламном бизнесе.

Первая жена А. Миронова — Е. Градова — в 1992 году вышла замуж за ядерного физика, ликвидатора Чернобыльской аварии. Вскоре они усыновили мальчика Алешу, взятого ими из детского дома.

Л. Голубкина после смерти мужа замуж больше не вышла.

Маша Голубкина одно время активно снималась в кино (на ее счету фильмы: «Хоровод», «Сыскное бюро «Феликс», «Ребро Адама» и др.). В 1996 году она вышла замуж за известного телеведущего Николая Фоменко. 9 января 1998 года у них родилась дочь.

Олег ДАЛЬ

О. Даль родился 25 мая 1941 года в Москве. Его отец — Иван Зиновьевич — был крупным железнодорожным инженером, мать — Павла Петровна — учительницей. Кроме Олега в семье Далей был еще один ребенок — дочка Ираида.

Детство Даля прошло в Люблино, которое тогда было пригородом Москвы. Как и всякий мальчишка послевоенной поры, наш герой мечтал избрать себе в качестве будущей профессии что-нибудь героическое, например, профессию летчика или моряка. Однако во время учебы в школе, играя в баскетбол, Олег сорвал себе сердце и с мечтой о героической профессии пришлось расстаться. С тех пор его стало увлекать творчество: живопись, поэзия. Прочитав в школе лермонтовского «Героя нашего времени», Даль решил стать актером, чтобы когда-нибудь сыграть Печорина. Тогда он, конечно, и не подозревал, что через каких-то 15 лет эта его мечта сбудется.

Окончив среднюю школу в 1959 году, Даль надумал подавать документы в Театральное училище имени Щепкина. Родители были категорически против этого решения сына, и на это у них были свои весомые резоны. Во-первых, профессия актера в рабочей среде никогда не считалась серьезной. То ли дело шофер, врач или, на худой конец, библиотекарь. Эти профессии позволяли обладателю их уверенно чувствовать себя в обществе, иметь твердый оклад. Во-вторых, у нашего героя был один существенный изъян: с детства он картавил, а это означало, что на первом же экзамене в театральный институт он с треском провалится. «Ты что же, хочешь такого позора?» — сурово вопрошал отец Иван Зиновьевич.

Однако становиться посмешищем в глазах приемной комиссии Даль, конечно же, не хотел, поэтому принял решение: дикцию исправить и в театральное училище все-таки поступать. И это упрямство, а также то, что он все-таки сумел справиться со своей картавостью, заставило родителей смириться с его желанием стать артистом.

На экзамене в училище Даль выбрал для себя два отрывка: монолог Ноздрева из «Мертвых душ» и кусок из «Мцыри» своего любимого поэта М. Лермонтова. И уже во время исполнения первого отрывка он буквально сразил приемную комиссию наповал. Правда, несколько в ином смысле, чем это требовалось. Длинный и тощий абитуриент, с пафосом декламирующий монолог Ноздрева, привел экзаменаторов в состояние близкое к обмороку. Хохот в аудитории стоял такой, что к ее дверям сбежалось чуть ли не все училище. Самому Далю тогда, видимо, показалось, что дело. провалено, но отступать он не умел и поэтому решил идти до конца. Когда хохот улегся, он стал читать отрывок из «Мцыри». И тут экзаменаторы удивленно переглянулись: вместо мальчика, минуту назад вызывавшего дикий смех, перед ними вдруг вырос юноша с горящим взором и прекрасной речью. Короче, нашего героя зачислили на первый курс училища, которым руководил Н. Анненков. (Стоит отметить, что на этот же курс попали молодые люди, которым вскоре тоже предстояло стать знаменитыми актерами. Это В. Соломин, М. Кононов, В. Павлов.)

В те оттепельные годы кино, проснувшееся от долгой сталинской спячки, искало новых героев, созвучных времени. Среди героев были трое выпускников школы из повести В. Аксенова «Звездный билет», которая вышла в свет в журнале «Юность». Кинорежиссер Александр Зархи задумал в 1961 году снять фильм по этому роману и отправил своих ассистентов во все столичные творческие вузы с заданием найти актеров на эти роли. Вскоре несколько десятков студентов были отобраны, начались пробы, которые и выявили счастливчиков: Андрея Миронова и Александра Збруева из училища имени Щукина и Олега Даля из Щепкинского (ему досталась роль Алика Крамера). Летом 61-го съемочная группа отправилась на натурные съемки в Таллин.

Фильм «Мой младший брат» вышел на широкий экран в 1962 году и имел неплохую прокатную судьбу — его посмотрели 23 млн. зрителей. Имена трех молодых актеров впервые стали известны публике.

В 1962 году на Даля обратили внимание сразу два известных режиссера советского кино: Сергей Бондарчук и Леонид Агранович. Первый пригласил его попробоваться на роль младшего Ростова в «Войну и мир» (пробы Даль так и не прошел), второй доверил ему главную роль в картине «Человек, который сомневается».

Этот фильм являл собой психологический детектив и повествовал о том, как после убийства десятиклассницы следственные органы арестовали невиновного — приятеля погибшей Бориса Дуленко, которого суд приговорил к расстрелу. Именно его и играл Даль.

В фильме есть такой эпизод: следователь допрашивает Дуленко и спрашивает его, почему он оговорил себя? В ответ тот заявляет: «А если бы вас били ногами в живот?» Эта фраза консультантам фильма из МВД показалась провокационной (получалось, что в милиции бьют подследственных!), и ее приказали изъять. Пришлось нашему герою переозвучивать этот эпизод и вставлять в уста своего героя другую, более лояльную, фразу.

На момент выхода фильма на экран (1963) Даль благополучно завершил учебу в театральном училище и какое-то время стоял на перепутье, раздумывая, куда пойти. И тут произошло неожиданное: побывавшая на его дипломном спектакле актриса театра «Современник» А. Покровская позвала его к себе в театр. Правда, прежде чем попасть в этот знаменитый театр, кандидату требовалось пройти экзамен из двух туров. Но Олег с таким блеском сыграл свои роли в обоих показах, что его тут же зачислили в труппу. Зачисленная тогда с ним же Л. Гурченко вспоминает: «В тот вечер я так сосредоточилась на своем показе, что поначалу очень многого не заметила. Я даже не помню, что за отрывок и какую роль играл Олег Даль под восторженные взрывы аплодисментов всей труппы. Труппа обязательно всем составом голосовала и принимала каждого будущего своего артиста. И когда реакция была особенно бурной, я заглянула в фойе, где проходил показ. Худой юноша вскочил на подоконник, что-то выкрикивал под всеобщий хохот — оконные рамы сотрясались и пищали, — а потом слетел с подоконника чуть ли не в самую середину зала, описав в воздухе немыслимую дугу. Ручка из оконной рамы была вырвана с корнем. На том показ и закончился. Всем все было ясно…

Даль стоял в середине фойе. В руке оторванная ручка. На лице обаятельная виноватая улыбка. Высокий мальчик, удивительно тонкий и изящный, с маленькой головкой и мелкими чертами лица, в вельветовом пиджаке в красно-черную шашечку, с белым платком на груди. Так он ходил постоянно».

Попав в труппу «Современника», Даль в течение пяти лет не играл больших ролей, довольствуясь лишь второстепенными. Однако он почти не переживал по этому поводу, так как одно пребывание в знаменитом молодежном театре уже достаточно тешило его самолюбие. К тому же его иногда приглашали сниматься в кино.

Следующей картиной молодого актера стал фильм режиссера Исидора Анненского «Первый троллейбус». Снимали его в 1963 году на Одесской киностудии. Сюжет его был бесхитростный: заводская молодежь каждое утро ездит на работу на троллейбусе, водитель которого молодая и симпатичная девушка по имени Светлана. Естественно, юношам она нравится, вокруг этих отношений и вертится весь сюжет. В картине, помимо уже сложившихся актеров, снималась целая группа молодых: О. Даль, М. Кононов, Е. Стеблов, С. Дорошина, С. Крамаров, Д. Щербаков.

Фильм вышел на экраны страны в 1964 году и был хорошо принят публикой — его посмотрели 24,6 млн. зрителей.

В течение последующих двух лет наш герой снялся еще в двух картинах, однако значительными работами их назвать трудно. Речь идет о фильмах Е. Народницкой и Ю. Фридмана «От семи до двенадцати» и «Строится мост» О. Ефремова. Последняя картина была целиком поставлена и сыграна «современниковцами» и рассказывала о молодежной бригаде, строившей автодорожный мост через Волгу. Олег Даль сыграл в ней маленький эпизод, что было вполне объяснимо: его положение в труппе театра продолжало оставаться прежним — на подхвате. Из ролей, которые он тогда играл на сцене, можно назвать следующие: Генрих в «Голом короле», Мишка в «Вечно живых», Кирилл в «Старшей сестре», гном Четверг в «Белоснежке и семи гномах» (все спектакли поставлены в 1963 году), Маркиз Брисайль в «Сирано де Бержераке» (1964), Игорь во «Всегда в продаже» (1965), Поспелов в «Обыкновенной истории» (1966), эпизод в «Декабристах» (1967). Как видим, от года к году положение Даля в театре не улучшалось: ролей становилось все меньше. И если раньше, по молодости, актер воспринимал это как должное, то затем его отношение к подобным вещам изменилось. Он стал «качать права», срывался. Именно в те годы он все чаще стал выпивать. Не ладилась и его семейная жизнь. Его брак с актрисой «Современника» Татьяной Лавровой, ставшей знаменитой благодаря роли Лели в фильме «Девять дней одного года» (1962), продлился недолго — всего полгода. Именно в этот период, в начале 1966 года, Олега нашел режиссер с «Ленфильма» Владимир Мотыль.

В. Мотыль тогда собирался ставить фильм по сценарию Б. Окуджавы «Женя, Женечка и «катюша». История того, как был пробит этот, в общем-то, по тем временам непробивной сценарий, заслуживает короткого рассказа. Запустить его в производство долго не давали, пока В. Мотыль не прибег к хитрому трюку. Он пришел на прием к тогдашнему завотделом ЦК по кино и пригрозил ему неким компроматом, который мог сильно испортить отношения завотделом с секретарем ЦК по идеологии. Угроза была настолько серьезной, что припертый к стене чиновник сдался и тут же согласился взять на себя хлопоты по пробиванию запрещенного сценария.

Между тем исполнителя на главную роль у В. Мотыля тогда не было, но еще года два назад, когда он собирался снимать «Кюхлю» по Ю. Тынянову (фильм так и не появился), его коллеги настоятельно рекомендовали ему посмотреть на актера Даля из «Современника». Мотыль его так и не увидел, однако фамилию запомнил. И теперь решил познакомиться поближе. Слово режиссеру: «Первая же встреча с Олегом обнаружила, что передо мной личность незаурядная, что сущность личности артиста совпадает с тем, что необходимо задуманному образу. Это был тот редкостный случай, когда артист явился будто из воображения, уже сложившего персонаж в пластический набросок.

Короче, тогда мне казалось, что съемку можно назначить хоть завтра. К тому же выяснилось, что Даль уже не работает в театре (позже я узн^л, что его дела были никудышные: он ушел из театра после очередного скандала, да и в личной жизни его все шло наперекосяк) и поэтому может целиком посвятить себя кино. На нем был вызывающе-броский вишневый вельветовый пиджак, по тем временам экстравагантная, модная редкость. Ему не было еще двадцати пяти, но в отличие от своих сверстников-коллег, с которыми я встречался и которые очень старались понравиться режиссеру, Олег держался с большим достоинством, будто и вовсе не был заинтересован в работе, будто и без нас засыпан предложениями. Он внимательно слушал, на вопросы отвечал кратко, обдумывая свои слова, за которыми угадывался снисходительный подтекст: «Роль вроде бы неплохая. Если сойдемся в позициях, может быть, и соглашусь».

В позициях режиссер и актер в конце концов сошлись, и вскоре был назначен день первой кинопробы. И тут начались сюрпризы. На пробу Олег приехал не в форме и, естественно, все сорвал. Была назначена новая проба, но и она провалилась по вине актера. Наверное, у любого другого режиссера подобная ситуация вызвала бы законное чувство гнева и желание немедленно расстаться с нерадивым актером, однако Мотыль нашел в себе силы сдержаться. Его ассистенты метали громы и молнии по адресу Даля, а режиссер сохранял завидное хладнокровие. Была назначена третья проба (в кино дело беспрецедентное), и на этот раз актер пообещал не подвести режиссера. К счастью, данное слово он тогда сдержал и отработал все, как положено. Однако до благополучного конца было еще далеко.

Едва была отснята кинопроба с Далем, как на студии тут же нашлись противники этого выбора. По этому случаю был собран худсовет. Приведем лишь отрывок из этого заседания.

«Соколов В.: В Дале нет стихийного обаяния. Вот Чирков в Максиме был стихийно обаятелен. Самый большой недостаток Даля — у него обаяние специфическое.

Гомелло И.: Я согласен. Единственная кандидатура — Даль, но и он не очень ярок.

Окуджава Б.: Сценарий писался в расчете на Даля, на него, на его действительные способности. Я считаю, что Женю (Колышкина) может-сыграть только Даль.

Шнейдерман И.: Но в его облике не хватает русского национального начала…

Элкен X.: Если герой нужен интеллектуальным мальчиком, все равно Даля для этого не хватит…

Мотыль В.: Я хочу сказать об огромной перспективе Даля. В пробах раскрыт лишь небольшой процент его возможностей. Моя вера в Даля безусловна. Она основана не на моих ощущениях, а на тех работах, которые им были показаны в «Современнике».

И все же отстоять Даля режиссеру и сценаристу удалось, и съемки фильма начались. Проходили они в Калининграде, где снималась натура. По словам участников тех съемок, центром всего коллектива были два актера: О. Даль и М. Кокшенов. Их непрерывные хохмы доводили всю группу до коликов. В. Мотыль вспоминает: «Едут в съемочной машине по центру Калининграда Даль и Кокшенов. Они пока работали, все время друг друга разыгрывали, а в этот день им какая-то особенная возжа под хвост попала. Даль внезапно спрыгивает на мостовую и бежит через улицу в сторону какого-то забора, размахивая бутафорским автоматом и время от времени из него постреливая.

Кокшенов тоже прыгает и с таким же автоматом бежит за ним, вопя: «Стой, сволочь, стой!» Прохожие в ужасе наблюдают за этой сценой, пока не появляется настоящий военный патруль. Возглавляющий его офицер потеет от напряжения мысли: вроде на Дале с Кокшеновым советская военная форма, но какая-то не такая. «Кто такие?» — спрашивает он артистов. «Морская кавалерия, товарищ майор», — докладывает Кокшенов. «Железнодорожный флот, товарищ майор», — рапортует Даль. А этот дядька был на самом деле капитаном 3-го ранга, и «майором» они его доконали. Никаких артистов он не знал и под конвоем отправил наших ребят на гауптвахту. С великим трудом мы их вырвали из лап армейского правосудия».

Стоит отметить, что это был не единственный инцидент с участием Даля на тех съемках. В другом случае он устроил скандал в гостинице, и его сдали в руки доблестной милиции. И та упекла артиста на 15 суток. Однако останавливать съемки было нельзя, и Мотыль лично упросил милицейское начальство отпускать Даля по утрам на съемки. Вот как вспоминает об этом сам режиссер: «В милиции мне тогда сказали: «Ладно, забирайте его по утрам, чего конвойных гонять?» Пусть дух Олега меня простит, я ответил: «Спасибо огромное! Но конвойные пусть будут обязательно!». Конвойный привозил Олега, вечером приезжал за ним. А на съемке присматривали за ним уже мои помощники. Олег был две недели как стеклышко. Такой чудесный, добрый, ласковый со всеми, общаться с ним было одно удовольствие…».

В начале 1967 года фильм был закончен и начались долгие мытарства с его выходом на экран. Первыми восстали против него высокие чиновники из Комитета по кинематографии. «Это что вы сняли на государственные деньги? — удивленно вопрошали они у режиссера. — Что это за хохмы в фильме о войне?»

Почти то же самое заявил и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков, которому устроили просмотр картины в обкоме. Едва закончился сеанс и в зале зажегся свет, он встал со своего места и гневно изрек: «Я такую картину не восприемлю!» (именно так он и сказал).

К этим отзывам присоединились и высокие армейские чины из Главного политуправления Советской Армии, пообещавшие «стереть создателей этой стряпни в порошок». Правда, чуть позже, именно из ГЛАВПУРа и пришла помощь картине. Едва их начальник отправился в длительную служебную командировку, его место занял прогрессивный контр-адмирал, который затребовал фильм к себе. Во время сеанса он искренне хохотал над сюжетом и в конце концов изрек: «Отличный фильм! Надо показывать».

Так картина все-таки попала на экран, но ее прокатная судьба была печальной. Премьерный показ фильма в Доме кино был запрещен, и Б. Окуджаве с трудом удалось пристроить картину в Дом литераторов. Было отпечатано всего две (!) афиши. 21 августа 1967 года премьера состоялась и вызвала бурю восторга у зрителей. Но даже после такого приема отношение чиновников к фильму не изменилось. Было приказано отпечатать минимальное количество копий и пустить их малым экраном, в основном в провинции. В том году картину удалось посмотреть 24,6 млн. зрителей.

Между тем в момент выхода, фильма на экран Даль уже снимался в очередной картине, которая упрочила его популярность среди зрителей. Речь идет о фильме режиссера Н. Бирмана «Хроника пикирующего бомбардировщика», в котором Олег сыграл роль летчика Евгения Соболевского. Созданный актером образ умного и обаятельного парня, придумавшего фирменный ликер под названием «шасси» (после выхода фильма на экран тогдашняя молодежь только так и называла крепкие напитки), пришелся по душе зрителям. О. Даль превратился в одного из самых популярных актеров советского кино.

Вообще стоит отметить, что конец 60-х годов стал удачным временем для Олега Даля. После нескольких лет творческих и личных неурядиц все у него стало складываться более-менее удачно. В театре «Современник», куда он вернулся после долгого перерыва, он получил первую значительную роль — Васьки Пепла в «На дне» М. Горького (премьера спектакля состоялась в 1968 году).

В кино ему все чаще стали предлагать свое сотрудничество известные режиссеры. Так, в 1968–1969 годах он попал сразу к двум корифеям советского кино: Надежде Кошеверовой и Григорию Козинцеву.

Н. Кошеверова вспоминает: «Моя первая встреча с Олегом Далем произошла во время работы над фильмом «Каин XVIII» в 1962 году. Второй режиссер А. Тубеншляк как-то сказала мне: «Есть удивительный молодой человек, не то на втором курсе института, не то на третьем, но который, во всяком случае, еще учится». И действительно, я увидела очень смешного молодого человека, который прелестно делал пробу. Но потом оказалось, что его не отпускают из института, и, к сожалению, в этой картине он не снимался.

Когда я начала работать над фильмом «Старая, старая сказка», Тубеншляк мне напомнила: «Посмотрите Даля еще раз. Помните, я вам его уже показывала. Вы еще тогда сказали, что он очень молоденький». Основываясь на том, что я уже видела на пробах, и на своем представлении, что может делать Олег, хотя я с ним еще и не была знакома, я пригласила его на роль.

Несмотря на все мои предположения, я была удивлена. Передо мной был актер яркой индивидуальности. Он с интересом думал, фантазировал, иногда совершенно с неожиданной стороны раскрывал заложенное в сценарии. Своеобразная, ни на кого не похожая манера двигаться, говорить, смотреть. Необычайно живой, подвижный».

Стоит отметить, что именно Н. Кошеверова «сосватала» Даля своему коллеге по режиссерскому цеху Г. Козинцеву в его фильм «Король Лир». Случилось это в 1969 году. Козинцев тогда был на распутье, так как запланированная им на роль Шута Алиса Фрейндлих была на восьмом месяце беременности и сняться в картине не могла. Тут и подвернулась Кошеверова со своим предложением попробовать на эту роль О. Даля. Была сделана маленькая проба, которая Козинцеву очень понравилась. Так актер попал на роль, которая позднее будет признана одной из лучших в его послужном списке.

Натурные съемки «Короля Лира» проходили в августе 1969 года в городе Нарва. А незадолго до них состоялась встреча О. Даля с его будущей женой — 32-летней Елизаветой Эйхенбаум (Апраксина по отцу), внучкой известного филолога Бориса Эйхенбаума (она работала в съемочной группе монтажером). Она вспоминает: «Первая наша встреча произошла в монтажной на «Ленфильме». Олегу тогда пришлось расстаться со своими кудрями, и он пришел ко мне смотреть отснятые материалы с чуть проросшими, вытравленными перекисью волосиками — желтенькая такая головка и синие глаза. Сел в уголочек. Очень, очень грустный. Посмотрел и ушел. И мне почему-то стало жалко его…

В то время он считал себя бродягой и дом не любил. В семье его не понимали и не одобряли. (Даль жил в Москве с матерью и сестрой. — Ф. Р.) Вообще он удивительным образом не походил ни на кого из родственников…

Затем была съемочная экспедиция в Нарве. Жили мы в одной гостинице через номер. Среди «киношных» барышень существовала установка: «В актеров не влюбляться». И я стойко следовала ей. А потом в ресторане праздновали мой день рождения, и Олег подсел за наш столик. Мы танцевали, но ушла гулять по городу я с другим.

Возвратилась в гостиницу под утро. В холле дорогу перегородил длиннющий субъект, спящий под фикусом. Это был Даль. Попыталась разбудить, а он: «Не трогайте… Здесь моя улица…» Стала поднимать его, и мы упали вместе. Вот смеху было… Потом долго сидели у окна, смотрели на просыпающийся город.

Но однажды он очень меня разозлил. После того как я проводила маму из Усть-Нарвы в Ленинград, я позвонила ей, чтобы узнать, как она доехала. Было уже очень поздно. Мама сказала, что все хорошо, только ее удивил телефонный звонок нашего друга Г. А. Бялого, который спросил: «У вас все в порядке?» — «А что, прошел слух, что я умерла?» — «Нет, хуже… Что вас арестовали». Я страшно перепугалась и утром решила, что должна ехать в Ленинград. На автобус билетов уже не было. Я уговорила какого-то мотоциклиста подвезти меня. Побывав дома, я успокоилась и на следующий день вернулась обратно. Очень устала (кроме всего, в коляске мотоцикла я ехала под проливным дождем) и рано легла спать. Разбудил меня стук в дверь — была уже поздняя ночь. Маханькова (соседка по номеру. — Ф. Р.) подбежала к двери, спросила, кто там. «Елизавета Апраксина здесь? Откройте!» Она открыла — на пороге стоял милиционер. Евгения Александровна растопырила полы своей ночной рубашки и, перекрыв вход, сказала: «Я ее никуда не пущу». Но я оделась и пошла за милиционером. На переднем бампере милицейской машины сидел Олег. Оказывается, это он попросил милиционера вызвать меня. Я набросилась на него почти со слезами, рассказала о моей поездке в Ленинград, о пережитом страхе за маму.

Утром, придя завтракать, первое, что я увидела, был растерянный, извиняющийся Даль с большим букетом цветов. Узнав об этой истории, Григорий Михайлович огорчился из-за моего невольного ночного страха, но Олега сразу простил. Он вообще ему многое прощал, он его любил…

Олег ухаживал за мной все съемки. Затем пригласил в гости в Москву в «Современник». Я рискнула, поехала. С вокзала позвонила прямо в театр, попросила позвать Олега Даля. Услышав в трубке знакомый голос, представилась. «Какая Лиза?» — услышала в ответ. Я страшно обиделась. Так и уехала обратно в Ленинград, не посмотрев спектакль.

Через несколько месяцев, когда встретились снова на «Ленфильме», выяснилось, что я оторвала его тогда от репетиции. Трогать Даля в такой момент — трагедия. Но я-то тогда об этом не знала. В этот приезд он впервые остался ночевать у меня. Но я не была еще влюблена. Сказывалась дистанция…

Олег сразу подружился с моей мамой — Ольгой Борисовной и называл ее Олей, Олечкой. Ее отец, мой дед — Борис Михайлович Эйхенбаум — был знаменитым литературоведом, профессором, учителем Тынянова, Шкловского, Андроникова. Когда деда не стало, я думала, что таких людей больше нет. И вдруг в Олеге я открыла похожие черты.

Он довольно старомодно попросил у мамы моей руки. Это случилось 18 мая 1970 года. На следующий день он улетел с театром «Современник» в Ташкент и Алма-Ату на гастроли…

То, что я попала на фильм «Король Лир», сыграло в моей жизни огромную роль. Для меня до сих пор есть в этом что-то мистическое: если бы этот фильм снимал не Григорий Михайлович, а кто-то другой, но снимался бы Олег — мы бы не стали мужем и женой. Что-то тут было… Я помню приход Григория Михайловича на очередной просмотр материала и его слова, обращенные ко мне: «Лиза, какой у нас вчера был Олег на съемке!!!» Я подумала тогда — почему Козинцев говорит об этом мне, может быть, он что-то знает больше меня? Тогда у меня самой еще не было никаких серьезных мыслей о нас с Олегом…

Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьет? С ним мне было интересно. Мне было уже 32 года, и я думала, что справлюсь с его слабостью. Каким-то внутренним чувством ощущала: этого человека нельзя огорчить отказом…»

А вот как вспоминает о своей первой встрече с Далем мама Лизы Ольга Борисовна: «Он пришел к нам домой после озвучания. Я знала, что с Лизой у него были уже близкие отношения. В тот вечер он застал у Лизы Сергея Довлатова и сделал все, чтобы «пересидеть» гостя. На следующий день ему надо было вместе с театром улетать в Алма-Ату на гастроли. Они с Лизой вошли ко мне в пять утра, и он очень серьезно попросил руки моей дочери. А мне надо было вставать на работу в шесть. Я ему только заметила в ответ: «Мог бы еще часик подождать, ничего бы не случилось». Он мне понравился с первого раза. Удивительные глаза… Когда я на него первый раз посмотрела, то сказала себе: «Ну вот, пропала моя Лиза!». Я знала, что он давно холостяк, разошелся с Таней Лавровой и пять лет жил один. Они были женаты всего полгода. Я как-то спросила: почему вы так скоро разошлись? Он ответил: «Она злая». У меня, кстати, не было такого впечатления, что он безумно влюбился в мою дочь. Правда, совершенно очаровательные письма из Алма-Аты меня убедили в Лизином выборе. Лизе перед отъездом он велел срочно оформить развод, к его приезду, со своим первым мужем. Как только Олег приехал, они тут же пошли в загс. Человек он был особенный, поэтому мне с ним было очень легко. Я далеко не всех Лизиных поклонников любила, так что я совсем не каждому была бы легкой тещей…»

Отмечу, что фильм «Король Лир» вышел на широкий экран в 1971 году. В прокате он собрал не очень обильные доходы — его посмотрели всего лишь 17,9 млн. зрителей. Однако за рубежом его успех был более весом: на фестивалях в Чикаго, Тегеране и Милане он завоевал несколько призов.

Между тем в год выхода фильма на экран Даль покинул труппу театра «Современник». Как это произошло? Театр тогда готовился к постановке «Вишневого сада» по А. Чехову, и Олегу досталась в нем роль Пети Трофимова. Однако, видимо, у него были иные мысли о своем месте в этой постановке, и он заявил, что эту роль играть не будет. Но другую роль ему никто давать не собирался. Тогда он и принял решение уйти из театра.

В том году мог состояться его дебют на сцене МХАТа, куда его пригласил О. Ефремов, чтобы сыграть роль Пушкина в спектакле «Медная бабушка» по пьесе Л. Зорина. Даль очень активно репетировал эту роль, многие, видевшие эти репетиции, считали, что в ней актера ждет несомненная удача, однако в какой-то момент он дрогнул. Постановка ему вдруг разонравилась, и он вышел из нее, заставив Ефремова играть эту роль самому.

После этого он уехал в Ленинград, где жила его супруга, и поступил в труппу Ленинградского драматического театра имени Ленинского комсомола. В течение двух сезонов играл Двойникова в спектакле «Выбор» по пьесе А. Арбузова. Играл с полным отсутствием какого-либо интереса к роли. Сам он затем назвал эту пьесу «нелепейшей стряпней», а свое участие в ней охарактеризовал не иначе как «из г… конфетку не сделаешь!».

Каким О. Даль был в тот ленинградский период? Его жена Е. Даль вспоминает: «Рядом с ним я постепенно стала другой. Он мне ничего не говорил, не учил меня, но я вдруг понимала — вот этого делать не нужно. Я была беспорядочна, могла разбросать одежду, у меня ничего не лежало на своих местах. Но вот я увидела, как он складывает свои вещи. Какой порядок был у него на столе, на книжных полках! Когда я просила у него что-нибудь, он, не поворачиваясь, протягивал руку и брал не глядя нужную вещь. Он никогда ничего не искал. И постепенно вслед за ним я начала делать то же самое. И оказалось, что это очень просто…».

А вот что пишет о нашем герое писатель В. Конецкий, его сосед по дому на Петроградской стороне: «Познакомился я с Олегом довольно странным образом. Возвращаюсь как-то домой, а во дворе на трехколесном детском велосипеде катается мужчина. Колени в разные стороны на полметра торчат. Рядом стоит пацан лет шести-семи и плачет. Ну ясно, этот дядька у него велосипед забрал.

Я ему и говорю: «Слушай, парень, ты что маленьких обижаешь?» Он мне в ответ: «А я шут. Мне все можно». Как оказалось, это был Олег Даль…

Он тогда жил в Питере, а наш дом — писательский, и квартира семьи Олега находилась ниже моей на один этаж, по прямой между нашими квартирами было метров двадцать…

Он только что счастливо женился. Тещу называл Старшая кенгуру, жену — Младшая кенгуру. Ни та ни другая не обижались, даже радовались, когда он их так называл… Но в подпитии Олег старался избегать близких контактов с кенгуру, находя приют у меня.

Находил этот приют он в полном смысле слова явочным путем. Время года, день недели, время суток для него значения не имели. Обычно я от души радовался неожиданной явке артиста, ибо выпивка — штука заразительная, и составлял ему компанию…

Однажды в половине третьего ночи раздался жутковатый по бесшабашной наглости и бесовской веселости звонок. Я добрался до двери. На пороге возник элегантный, пластичный, артистичный Олег…

Я повел его на кухню. Было ясно, что выдать, то есть продать, артиста кенгуру или уложить спать — дело безнадежное и опасное. Достал бутылку сухого вина. Вдруг зазвонил телефон. Я беру трубку. Звонит Старшая кенгуру. Голос не австралийский, а петербургский, чрезвычайно интеллигентный:

— Виктор Викторович, простите, решилась побеспокоить так поздно, потому что у вас свет горит, еще не спите?

— Нет-нет, пожалуйста, я работаю, не сплю.

— У вас Алика случайно нет?

Артист отрицательно машет руками и ногами, головой и бутылкой.

— Нет его, и не договаривались с ним встречаться нынче… Если придет?.. Конечно — в три шеи!.. Не за что! Спокойной ночи… — вешаю трубку. — Олег, ты можешь тише? Чего орешь, как Сидорова коза?

— Когда это я орал?

— Да вот только что показывал, как ботало звякает на козе. И блеял, а на лестнице каждый звук слышно! Что, твои кенгуру дураки? Кто в три часа на шестом этаже на Петроградской стороне может блеять? Кто, кроме тебя?..

Через какое-то время раздается звонок в квартиру.

Прячу пальто артиста под свое на вешалке, открываю.

Обе кенгуру на пороге.

— Простите, нам показалось… Алик у вас?

— Откуда вы взяли? Я работаю…

— Ну а вот только сейчас, тут паровоз шел, поезд, «бе-е!» — это кто?

— Когда пишешь, черт знает какие иногда звуки издаешь, чтобы подобрать буквальное, адекватное выражение чему-нибудь нечленораздельному… поверьте… это бывает очень сложно… попробуйте сами…

— А можно к вам на минутку?

Уже обе просочились. Старшая в кабинете шурует. Младшая свой нос — в туалет, в кухню, в стенной шкаф. Нет никого! Обе — и Старшая и Младшая — в спальню, а там, кроме материнской иконы, да низкой тахты, да рулона карт, никаких укрытий. Младшая все-таки и под тахту заглянула. Нет артиста! У меня тоже начинают глаза на лоб вылезать: куда он делся? Ноябрь месяц, окна и дверь на балкон забиты, заклеены, форточки малюсенькие…

— Бога ради, простите, нам показалось…

— Нет-нет, ничего, я вас понимаю, пожалуйста, заходите…

Выкатились.

Почему-то на цыпочках обхожу квартиру. Жутко делается. Нет артиста! Примерещилось! Но вот пустая бутылка стоит, а я не пил! Или, может, это я пил?.. Вдруг какой-то странный трубно-сдавленный голос:

— У дверей послушал? Сумчатые совсем ускакали?

Черт! Артист в морскую карту каким-то чудом завернулся и стоит в рулоне за шкафом.

— Совсем? — переспрашивает. — Тогда, пожалуйста, будь друг, положи меня горизонтально: иначе из этого твоего Тихого океана самому не вылезти…»

Стоит отметить такой факт: в 1971 году Даль внезапно решил вести дневник. Е. Даль вспоминает: «Слух об этих дневниках быстро распространился и кое-кого не на шутку напугал. Звонили мне и просили — пускай он перестанет вести этот ужасный дневник. А он писал по минутам: почему отмена (съемки), когда позвонили или не позвонили…».

Приведу несколько отрывков из этого дневника за 1971 год:

«2 ДЕНЬ — ДЕНЬ ЧЕРНЫЙ.

В грязи не вываляешься — чистым не станешь. Может быть, в этом и есть смысл, но не для меня. Не надо мне грязь искать на стороне; ее предостаточно во мне самом. На это мне самому стоит потратить все свои силы, то есть я имею в виду искоренение собственной гнуси. Все мои отвратительные поступки — абсолютное безволие. Вот камень, который мне надо скинуть в пропасть моей будущей жизни. Вчера смотрел «Фиесту» Э. X. в постановке Юрского. Это пошлый кошмар безвкусицы!..

4 ДЕНЬ

Если тебе делает замечание злой или обозленный мудак — значит, ты или увлечен чем-то и не можешь этого объяснить, или ты в этот момент такой же мудак, как и тот, кто делает тебе замечания, смеется над тобой. Уметь сдержать эмоции! Помолчать, послушать и подумать — единственное средство сберечь свои мысли, а стало быть, себя. Имею в виду творчество коллективное…»

Что касается кинематографа, то в начале 70-х у Даля случилось несколько ролей, о которых он затем вспоминал с удовлетворением. Это у той же Н. Кошеверовой в «Тени» (1972), где он сыграл сразу две роли: Ученого и его Тени, и у Иосифа Хейфица в «Плохом хорошем человеке» (1973) — там он играл Лаевского. Кроме этого, на телевидении в 1973 году он сыграл сразу три заметные роли: Марлоу в «Ночи ошибок», Картера в «Домби и сыне» и (сбылась мечта его детства!) Печорина в «По страницам журнала Печорина».

Но тогда же случилась у него роль, которую он в дальнейшем без зубовного скрежета не вспоминал. Речь идет о роли певца Евгения Крестовского в фильме «Земля Санникова».

Эту картину в 1972 году запустили на «Мосфильме» два режиссера: Альберт Мкртчян и Леонид Попов. На роль Крестовского первоначально был выбран Владимир Высоцкий, однако его высокое киноначальство снимать запретило. И тогда в поле зрения режиссеров появился Даль. Ему выслали в Ленинград сценарий, он с ним ознакомился и дал свое согласие сниматься.

Однако по ходу съемок недовольство тем, что получается из серьезного сценария (а по мнению нашего героя получалось дешевое зрелище с песнями), все больше охватывало как Даля, так и исполнителя другой главной роли — Владислава Дворжецкого. Несколько раз дело доходило то того, что оба актера хотели покинуть съемочную площадку. Но их каким-то чудом удавалось остановить. В конце концов фильм они доиграли до конца, но отношения с режиссерами у них были испорчены окончательно. В итоге, например, Даля даже не пригласили на запись песен, звучавших в фильме (эти прекрасные пе?сни написал А. Зацепин). Вот почему в фильме их поет О. Анофриев. О тогдашнем душевном состоянии нашего героя весьма убедительно говорят строчки из его дневника: «9. ИЮНЬ. Радость идиота. Мечты идиота. Мечты идиотов. И т. д.

А мысли мои о нынешнем состоянии совкинематографа («Земля Санникова»). X и У клинические НЕДОНОСКИ со скудными запасами серого вещества, засиженного помойными зелеными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция!».

Самое удивительное, что, несмотря на такие уничижительные характеристики в адрес фильма человека, который его создавал, «Земля Санникова» была встречена публикой с огромным восторгом. В прокате 1974 года картина заняла 7-е место, собрав на своих сеансах 41,1 млн. зрителей.

Стоит отметить, что многие резкие поступки нашего героя были продиктованы его давним пристрастием к алкоголю. О загулах Даля в киношной тусовке ходили буквально легенды. Он не смог остановиться даже тогда, когда обрел вторую семью и женился на Е. Эйхенбаум. Сама она так вспоминает об этом: «Я думаю, что он стал пить в «Современнике». Там пили многие: кто посерьезнее, кто в шутку. Постепенно это его затянуло… Он не слабый человек, наоборот, очень сильный. Но это, к сожалению, превратилось в болезнь…

Три года после свадьбы прошли словно в кошмарном сне: в пьяном виде он был агрессивен, груб, иногда в ход пускал кулаки. Пил со случайными людьми у пивнушек, в скверах. Потом и вовсе стал все пропивать или просто раздавать. Олег был очень добрым человеком. Но из-за этой доброты нам с мамой, случалось, не на что было завтракать. В конце концов мы расстались. Как я думала, навсегда.

Но вскоре (это было 1 апреля 1973 года) раздался телефонный звонок: «Лизонька, я зашился. Все в порядке…» — «Эта тема не для розыгрыша», — ответила я и положила трубку. На следующий день Олег прикатил в Ленинград. Едва закрыв за собой дверь, показал наклейку из пластыря, под которой была зашита ампула.

И следующие наши два года прошли под знаком безмятежного счастья и Олежкиной работы…»

В середине 1973 года Даль окончательно покинул труппу Ленинградского Ленкома и дал согласие вернуться в «Современник». Там ему посулили «золотые горы», которые он тут же и получил: его ввели в четыре роли. Среди них были: Балалайкин в спектакле «Балалайкин и К» (эту роль до этого играл О. Табаков, обремененный теперь должностью директора театра), Гусева в «Валентин и Валентина», Камаева в «Провинциальных анекдотах» и Магиаша в «Принцессе и дровосеке».

Не менее плодотворными для Даля выдались 1973–1974 годы и в кино. Он снялся в пяти картинах: «Звезда пленительного счастья», «Горожане», «Не может быть!», телефильмах «Военные сороковые» и «Вариант «Омега».

Последний фильм стал в биографии актера самым известным из этого списка, поэтому о нем и расскажем подробнее.

Запускать в производство его начали весной 1973 года. Режиссером был выбран бывший греческий подданный Антонис Воязос. В свое время его интернировали в СССР, где он окончил ВГИК и стал режиссером документальных и музыкальных фильмов. Теперь ему предстояло снять 5-серийную картину о работе советского разведчика в фашистском тылу.

На роль немецкого разведчика барона фон Шлоссера был выбран прекрасный актер Валентин Гафт. Однако кому-то из высокого начальства не понравилась его национальность, и Гафт отпал. Вместо него взяли актера Игоря Васильева, с национальностью которого было все в порядке.

На роль советского разведчика Сергея Скорина выбрали Андрея Мягкова. Однако здесь стал возражать режиссер. «Такую роль должен играть человек, который меньше всего похож на нашего традиционного разведчика», — высказал свои возражения Воязос. «Кого же это вы имеете в виду?» — спросили в ответ. — Уж не Савелия Крамарова?» «Олега Даля», — ответил режиссер.

Руководители творческого объединения «Экран», где должен был сниматься фильм, прекрасно знали этого актера. Правда, в основном почему-то с плохой стороны. Знали о том, что он пьет и часто из-за этого срывает съемки. Но режиссер парирует эти сомнения свежей информацией: Даль месяц назад «зашился» и ведет вполне добропорядочный образ жизни. Короче, Олега на эту роль утвердили. 2 июня он подписал договор об участии в съемках фильма «Не ради славы» (так первоначально называлась картина) и вскоре вместе с группой выехал на натурные съемки в Таллин.

Интересно отметить, что уже на второй день съемок Даль записал в своем дневнике: «Имел разговор с директором и режиссером по поводу халтуры. Если это вторая «Земля Санникова», сниматься не буду». К счастью, опасения актера не оправдались и со съемок он так и не ушел.

Во время работы над картиной Даль дал одно из немногих в своей жизни интервью журналисту Б. Туху. Вот лишь отрывок из него: «Я поставил своей задачей сыграть себя, Даля Олега, в 1942 году, в таких обстоятельствах, в каких очутился Скорин. Здесь все поступки — мои, слова — мои, мысли — мои… Скорин мне интересен своей парадоксальностью. Он не супермен. Просто человек, отстаивающий свои убеждения… В моем Скорине — та самая прелестная страннинка, которая привлекает меня в людях».

Фильм «Вариант «Омега» был окончательно завершен в середине 1974 года. Однако его премьера по каким-то неведомым причинам состоялась только через год — в сентябре 75-го. Зрителями он был встречен очень хорошо, однако критика его практически не заметила. Но Олегу Далю фильм все-таки принес несомненную практическую пользу: после десяти лет невыездного положения он в июне 1977 года отправился с ним на фестиваль «Злата Прага».

Любопытно отметить, что, будучи актером достаточно востребованным, Даль в те годы мало снимался. Объяснений тут может быть много, но одно из них упомянуть стоит: уколовшись на «Земле Санникова», он отныне очень тщательно подходил к выбору рабочего материала. И эта дотошность многих поражала. Например, в 1974–1976 годах Даль отказался от сотрудничества с тремя известными советскими кинорежиссерами, которые приглашали его на главные роли в своих картинах. Речь идет об Э. Рязанове, Л. Гайдае и Д. Асановой.

У Э. Рязанова он должен был играть Женю Лукашина в «Иронии судьбы», однако после прочтения сценария сразу заявил, что это не его герой. Режиссер сомневался и все-таки упросил актера сделать пробы. Только после них понял, что Даль абсолютно прав.

Л. Гайдай мечтал увидеть Олега в роли Хлестакова в своей картине «Инкогнито из Петербурга». Актер сначала вроде бы дал свое согласие, но затем свое обещание забрал обратно. В своем дневнике 17 декабря 1977 года он записал: «Окончательно отказался от мечты сыграть Хлестакова.

Фильм Гайдая.

Соображения принципиального характера.

Не по пути!!!»

Д. Асанова приглашала его на главную роль — кстати, роль пьяницы — в картину «Беда». Но, прочитав сценарий, наш герой и здесь нашел расхождения принципиального характера и от роли отказался. Ее затем сыграл Алексей Петренко.

Но в те же годы были случаи, когда Даль с первого же предложения давал свое принципиальное согласие на съемку. Так было, например, в случае с Н. Кошеверовой, которую он очень уважал как режиссера и человека (фильм «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил», 1977). Режиссер вспоминает: «На этом фильме у нас произошла трагическая история. Для съемок была найдена очень интересная лошадь, красивая, добрая, необычайно сообразительная. В нее влюбилась вся группа, в том числе и Олег. И однажды, когда мы меняли натуру, машина, перевозящая эту лошадь, остановилась на переезде, перед проходящим мимо составом. Внезапный гудок электровоза испугал животное. Лошадь выскочила из машины и поломала себе ноги. Пришлось ее пристрелить. Все страшно переживали, и я впервые увидела, как плакал Олег.

Кстати, Олег с гордостью рассказывал, что у него дома живет кошка, которая, когда он приходит домой прыгает ему на плечо. Животные его любили…».

В другом случае он не отказал режиссеру Евгению Татарскому, который предложил ему сыграть матерого уголовника Косова в фильме «Золотая мина» (1977). Не знаю, как вы, мой читатель, но автор этих строк до сих пор считает эту двухсерийную картину одним из лучших детективов отечественного кино.

Стоит отметить, что к тогдашней ситуации, существовавшей в отечественном кинематографе, Даль относился в свойственной ему манере — с презрением и жалостью. Вот лишь несколько отрывков на этот счет из его дневника:

«ГОД 75-й НАСТУПИЛ. Звонил оператор с «Мосфильма» — заказ сделать мой слайд для журнала «Искусство кино». У НИХ НЕТ ИСКУССТВА В КИНО, почему же моя рожа должна принадлежать ихнему журналу? Моя рожа — это моя рожа, и больше ничья! 3. I. 75 г…

СОЦРЕАЛИЗМ — И ЧТО ИЗ ЭТОГО…

Самое ненавистное для меня определение.

Соцреализм — гибель искусства.

Соцреализм — сжирание искусства хамами, бездарью, мещанами, мерзавцами, дельцами, тупицами на высоких должностях.

Соцреализм — определение, не имеющее никакого определения.

Соцреализм — ничто, нуль* пустота.

Естество не любит пустоты.

Посему столь бездарная пустота как соцреализм мгновенно заполнилась всяческим говном и отребьем без чести и совести. Не надо быть талантливым, чтобы сосать такую матку, как «с — р». Надо просто знать, что надо, и на книжной полке будет расти ряд сберкнижек!

Соцреализм предполагает различные награды и звания!.. 18. IV-25. IV. 1976.

Кинофестиваль во Фрунзе. Никогда еще не видел такого количества идиотов, собранных в одну кучу!

Нынешние деятели искусства напоминают мне обезумевшее от тупости громадное стадо баранов, несущееся за козлом-провокатором к пропасти.

Я стою на вершине холма и наблюдаю эту картину. Кое-кого хочется остановить… Но поздно… Терпение! Терпение!

Пусть все летят к чертовой матери в пропасть, на дне которой их «блага», звания, ордена, медали, прочие железки, предательства, подлости, попранные принципы, болото лжи и морального разложения…»

Между тем после того, как в апреле 1973 года Олег Даль бросил пить, его личная жизнь постепенно вошла в нормальное русло. Он стал более выдержан и внимателен к жене, теще. Если иногда срывался, то тут же старался загладить свою вину, пускаясь во все тяжкие. Е. Даль вспоминает: «Когда мы уже жили в Москве, а моя мама в Ленинграде, мне приходилось мотаться туда-сюда. Однажды я летела в Ленинград на два-три дня. Он с утра уже был недоволен, с ним было трудно справиться. Со мной не разговаривал — а мне уезжать. Такси ждет — он бреется. Ни до свидания, ни поцеловать. Я в слезы. Так и села в машину, скрывая слезы за темными очками.

И вот я на аэродроме. Голодная, потому что утром кусок не лез в горло, беру кефир и булку. Откусываю кусок, поворачиваюсь к кефиру, глоток которого я вроде бы уже сделала, а стакана нет. Я смотрю и думаю: либо я сошла с ума, либо стакан упал, либо… Поднимаю глаза и вижу против себя Олега, который смотрит на меня. Улыбается; а глаза влажные. Я не могла вымолвить ни слова, настолько меня это потрясло. Он понял, что в таком состоянии не мог меня отпустить. Махнув рукой на репетицию — для него святое дело, — он схватил такси и понесся следом за мной. Помню, я тогда сказала ему: «Обижай меня почаще, чтобы потом случались такие минуты». И ведь не просто утешил — стащил стакан с кефиром, рассмешил и сделал счастливой».

В мае 1975 года семье Олега наконец удалось воссоединиться: обменяв ленинградскую квартиру, они втроем въехали в квартиру в конце Ленинского проспекта. И хотя новая жилплощадь была крохотной и неудобной, однако сам факт долгожданного воссоединения заставлял новоселов радоваться этому событию.

В том же году Даль по нелепой случайности угодил в больницу. Рассказывает Е. Даль: «Беда случилась во время спектакля «На дне». Жили мы тогда в Переделкине у Шкловских — я поджидала Олега у калитки. Он с трудом вышел из такси и, хромая, пошел рядом со мной. Я спросила, что случилось. Он ответил: «Сначала футбол». (По телевизору был матч, Олег футбол любил и относился к нему серьезно.) С трудом поднявшись по лестнице на второй этаж, он пристроился на диване. В перерыве матча он рассказал, что во время спектакля каким-то образом рант ботинка попал в щель сценического пола. Олег сделал резкий поворот. Весь корпус и нога до колена повернулись, а нога ниже колена осталась в неподвижности. Было ощущение, что по ноге хлынуло что-то горячее. Он доиграл сцену, сумев передать за кулисы о случившемся. Вызвали «скорую». Колено распухло невероятно. Но сделать обезболивающий укол побоялись — была опасность серьезно повредить ногу. Олег сказал, что доиграет спектакль, хотя врачи в это не верили. Он доиграл так, что после спектакля никто и не вспомнил, что его надо везти в больницу Склифосовского, а он удрал на дачу. Когда Олег показал ногу, мы пришли в ужас. Дело было поздним вечером, за городом, без телефона. Я забила тревогу, но Олег уговорил меня и всех, что можно подождать до утра. Он умел убедить в чем угодно. Утром с первого этажа, где жил писатель Алим Кешоков, с телефоном, дозвонились до поликлиники Литфонда. Там выяснилось, что у Олега повреждена коленная суставная сумка. Потом была операция в ЦИТО, на которой я присутствовала. Из колена выкачивали жидкость при помощи шприца. Во время всей операции Олег весело улыбался мне. Домой его привезла загипсованного от бедра до ступни. На следующий день по его просьбе я поехала в театр: «Узнай, что там с «Двенадцатой ночью». На вечер был назначен спектакль».

Премьера этого спектакля, в котором наш герой играл Эндрю Эгьючийка, состоялась в 1975 году. Но блистать в этой роли О. Далю пришлось не долго: в начале следующего года его уволили из «Современника». Причем хронология тех событий выглядела следующим образом. 24 января 1976 года, будучи на дне рождения у В. Шкловского, О. Даль нарушил «сухой» закон. А в начале марта его уволили из театра за систематические нарушения трудовой дисциплины.

Стоит отметить, что напряженные отношения Даля с руководством и частью труппы «Современника» периодически возникали на протяжении всех трех лет его повторного пребывания в этом театре. Причем во многих случаях виноват был сам актер, так и не научившийся сдерживать свои эмоции. Вот лишь один случай. В 1975 году во время спектакля «Валентин и Валентина» Даль внезапно присел на краешек сцены и, обращаясь к сидевшему на первом ряду мужчине, попросил: «Дай прикурить!» Тот, естественно, дал, резонно посчитав, что в этом спектакле такая сцена в порядке вещей. По этому поводу было созвано общее собрание труппы, актеру за его «хулиганский поступок» влепили выговор. Были и другие случаи подобного рода с его стороны.

Имело ли право руководство театра за подобные поступки уволить актера из театра? Без сомнения. Однако основой для его увольнения, думаю, послужило совсем иное. Почитаем отрывки из дневника самого актера: «19 ФЕВРАЛЯ. Получил страшной силы заряд ненависти к театру «Современник»…

С этим гадюшником взаимоотношения закончились — начались счеты! Глупо!

Началось БЕЗРАЗЛИЧИЕ!

Началась моя ненависть!

Ненависть действенная.

Борьба на уничтожение.

И величайшее презрение и безразличие!..

МАРТ. 1976. НАЧАЛО…

Уход из театра решен окончательно и бесповоротно! Мозг утомлен безвыходностью собственных идей и мыслей. Нельзя и малое время существовать среди бесталанности, возведенной в беспардонную НАГЛОСТЬ».

Из письма А. Эфросу от 7 марта 1978: «Я прошел различные стадии своего развития в «Современнике», пока не произошло вполне естественное, на мой взгляд, отторжение одного (организма) от другого.

Один разложился на почести и звания — и умер, другой — органически не переваривая все это — продолжает жить».

Уйдя из «Современника», Даль внезапно решил посвятить себя режиссуре и поступил на Высшие режиссерские курсы во ВГИК в мастерскую И. Хейфица. Почему он решил стать режиссером, объяснять, видимо, не надо: терпеть диктат разных бездарей Олегу становилось все труднее. Но что-то у него опять не заладилось и на этом поприще. Он исправно посещал занятия, но мысленно уже подбирал для себя другое место обитания. И тут судьба вновь свела его с режиссером А. Эфросом (в 1973 году они встречались в телепостановке «По страницам журнала Печорина»). На этот раз режиссер задумал снимать на «Мосфильме» художественную ленту «В четверг и больше никогда» и предложил артисту главную роль — Сергея. Каким О. Даль запомнился А. Эфросу во время съемок? Режиссер вспоминал: «Мы жили в заповеднике на Оке, когда снимали «Четверг…», и ученые-биологи дали банкет в нашу честь. И мы сидели вместе за столом. Там были Смоктуновский и Даль. Даль замечательно играл на гитаре и пел, а потом увидел перед собой Смоктуновского и стал над ним посмеиваться. Смоктуновский — при том, что его тоже не тронь, личность известная и вспыльчивая — стушевался страшно. Даль безжалостно смеялся над его ролями, так безжалостно, что я не выдержал и ушел. На следующий день я просто не мог смотреть в глаза Смоктуновскому. Мне казалось, что он переживает. А Даль даже не помнил…»

Фильм «В четверг и больше никогда» был закончен в 1978 году, однако на экраны пробился малым тиражом. Герой, которого сыграл Даль (а это был не герой труда, а человек, который чувствовал себя лишним в обществе), сильно не понравился чиновникам от кино, и они сделали все, чтобы картину увидели как можно меньше зрителей. Например, в Москве фильм показывали всего лишь два (!) дня.

В июле того же 1978 года Даль начал работу еще над одной ролью, которую можно смело назвать одной из лучших в его послужном списке. Речь идет о роли Зилова в фильме В. Мельникова «Отпуск в сентябре» по пьесе А. Вампилова «Утиная охота». Это была та самая роль, о которой наш герой мечтал с тех пор, как впервые прочитал пьесу. Когда он узнал, что на «Ленфильме» готовится ее экранизация, он был твердо уверен в том, что именно его без всяких проб пригласят на главную роль. Но режиссер его тогда не пригласил. И Даль обиделся. Так сильно, что даже когда ему все-таки позвонили со студии и предложили эту роль, он категорически отказался от нее. Его уговаривали несколько дней, он ломался, растягивая паузу, и, когда ситуация накалилась до нужного ему предела, дал свое согласие.

Глядя сегодня на Даля в этой роли, можно смело сказать, что это тот самый случай, когда актер не играет роль, а живет в ней. Так органично он выглядит на экране. К сожалению, самому Далю увидеть себя на экране так и не привелось. Картину назвали «упаднической» и положили на полку. Ее премьера состоялась только в 1987 году, когда актера уже не был о в живых.

Между тем встреча с А. Эфросом в 1976 году вновь вернула Даля в лоно театра. Он пришел в руководимый им Театр на Малой Бронной.

Самое удивительное, что и в этом коллективе Олег продержался не долго: всего два года. Причем его поведение не поддавалось никакой логике. Он сыграл там две роли — Беляева в «Месяце в деревне» и следователя в «Веранде в лесу», — но откровенно признавался, что эти роли не любит. Но две роли, которые ему сыграть хотелось, он собственноручно угробил. Рассказывает Э. Радзинский: «На Малой Бронной одновременно шли репетиции двух моих пьес: Эфрос репетировал «Продолжение «Дон Жуана», а Дунаев — «Лунин, или Смерть Жака». В обоих спектаклях главные роли играл Олег Даль. Даль был уникальным, фантастическим актером. Он репетировал «Лунина» на грани жизни и смерти, казалось, миг — и он умрет. Осветители, завороженные его игрой, забывали светить… Олег требовал такой же предельной отдачи от партнеров, партнеры не выдерживали и уходили, играть с ним рядом было трудно, невозможно. Олег нервничал, срывался…

Премьеры «Лунина» и «Продолжения «Дон Жуана» приближались. А надо сказать, что к этому времени Олег Даль не сыграл в театре ни одной главной роли, но существовала легенда о гениальном театральном актере Олеге Дале. И он понимал, как много от него ждут, как важны для него эти спектакли — или все, или ничего, — понимал и нервничал. И вот незадолго до премьеры Даль «сломался» и, как гоголевский Подколесин, выскочил в окно и убежал. Накануне выхода спектакля (осень 1978 года) он ушел из Театра на Малой Бронной. Навсегда.

Я пришел к нему домой. Я унижался, я его просил… Мы не были друзьями, но в момент репетиций, наверное, самые близкие люди — это автор, режиссер и актер, который играет главную роль. Мы были тогда все друг для друга… Он косноязычно объяснял мне что-то. Он говорил о каких-то несогласиях с одним режиссером, но у него было полное согласие с другим… Нет, все было бессмысленно. Но я понял — не хотел понимать, но понял. Он был болен одной из самых прекрасных и трагических болезней — манией совершенства…»

Почему же Даль ушел и из этого театра? Кое-кто склонен видеть здесь интриги внутри театра, например, в противостоянии Олега Даля и актрисы О. Яковлевой. Рассказывают такой случай. Эфрос собирался ставить «Гамлета», обещал О. Далю главную роль, но тот заявил, что не хочет в этом участвовать, так как спектакль все равно будет про Офелию (в этой роли должна была играть понятно кто).

Можно попытаться найти ответ на этот вопрос и в дневниках Даля. Вот что он записал в нем в августе-октябре 1977 года: «Эфрос ясен как режиссер и как человек. Просто ларчик открывался. Как человек — неприятен… Как режиссер — терпим, но боюсь, надоест…

С одной стороны, ему нужны личности, с другой — марионетки.

Вернее так: он мечтает собрать вокруг себя личности, которые, поступившись своей личной свободой, действовали бы в угоду его режиссерской «гениальности», словно марионетки. Он мечтает не о «содружестве», а о диктатуре…»

Однако отвлечемся на время от творческих метаний нашего героя и заглянем в его личную жизнь.

В мае 1978 года, благодаря стараниям директора Театра на Малой Бронной Н. Дупака, семье Даля удалось получить новую квартиру в центре города (на 17-м этаже). Сбылась мечта нашего героя: у него появился собственный кабинет!

Каким Даль был в повседневной жизни? Рассказывает Е. Даль: «Особой заботой Олега всегда была обувь. Никогда не видела, чтобы он ходил в грязной или некрасивой обуви. Собираясь в очередную поездку, я не забывала положить в чемодан гуталин. Если в гостинице не оказывалось в номере сапожной щетки, Олег использовал полотенце, а о гостинице говорил всем горничным и дежурным: «Плохая гостиница, плохая гостиница»…

Когда он приезжал из поездок от Бюро кинопропаганды, то всегда одним и тем же жестом вынимал из внутреннего кармана пачку денег и веером швырял на пол. Мы с мамой смеялись, нечто подобное мы уже видели в нашей жизни — так часто поступал дед. А ведь встречи со зритедями были для него трудом, он не халтурил, все делалось всерьез, сердцем…

Встречи со зрителями он любил. У него была небольшая программа с кинороликами, он часто читал отрывки Виктора Конецкого, никогда не пел. Перед выступлением всегда говорил: «На все вопросы клянусь отвечать правду». И всегда отвечал правду. Его однажды спросили, есть ли у него дети. И он ответил: «А этого я не знаю». За это ему очень сильно попало от общества «Знание», которое устраивало эту встречу. «Как это так, не знать, сколько у тебя детей? Это просто безнравственно!»

После ухода из Театра на Малой Бронной Даль попал в труппу Малого театра, где его вскоре ввели на роль Алекса в спектакле «Берег» по Ю. Бондареву. Но особой радости это ему не доставило. В дневнике он записал: «Я в Малом. Вроде бы в нелюбимый дом вернулся.

Что значит нелюбимый?

Вот стоит дом в лесу на берегу тихой речки, и родился я там, и вырос, и хорошие люди его населяют, а душе неуютно.

Брожения чувств нету…

И думаешь — а не на кладбище ли живешь?..»

Кинематографическая карьера актера в 1978–1979 году развивалась, как и в прошлые годы, витиевато: от взлета до падения. Например, он был утвержден на главную роль в картине Александра Митты «Экипаж», но в самый последний момент внезапно от съемок отказался. Причем этот отказ был вполне мирно разрешен между актером и режиссером, который нашел на эту роль другого исполнителя — Леонида Филатова. Однако руководство «Мосфильма» посчитало поступок Олега нарушением трудовой дисциплины и издало негласное распоряжение: в течение трех лет не снимать актера в картинах киностудии. Тогда Даль не знал об этом приказе, но очень скоро ему пришлось столкнуться с его последствиями. Но об этом рассказ впереди.

В начале того же года Даль отверг еще одну главную роль: в телефильме М. Козакова «Безымянная звезда» он должен был играть Марина Мирою. Козаков очень хотел, чтобы эту роль сыграл именно он, однако Далю сценарий не понравился. Эту роль в картине сыграл Игорь Костолевский.

Между тем предложение своего давнего знакомого, режиссера с «Ленфильма» Евгения Татарского (они вместе делали «Золотую мину»), актер не отверг. В его новом телефильме Далю предстояло сыграть принца Баккардии Флоризеля. Съемки картины проходили в Сочи. Рассказывает Е. Даль: «Сочи. Море. Солнце. Все в приятной расслабленности — покупаться, позагорать. Съемки в ботаническом саду — павлины, цветы — все дивно красиво. Я пришла на съемку на второй день — там странная обстановка. Все дерганые, все нервничают. Меня отводит в сторону режиссер Е. Татарский: «Лиза, Олег там в автобусе что-то капризничает — посмотри, что можно сделать». Вхожу в автобус.

Олег сидит серый. Сделать ничего нельзя. Спрашивать тоже нельзя. Сам возвращается на площадку, и все делается ясным: костюм спереди на булавке, сзади горбится. И это принц Флоризель, о котором говорят, что он самый элегантный человек в Европе. Олег пытается объяснить: костюм должен быть таким, чтобы, посмотрев по телевизору, завтра же взяли эту моду. Такого принца не было, эпоха неизвестна, фантазируй сколько хочешь. Вместо этого все из подбора, старые, пыльные, «играные» вещи, не всегда по размеру. На помощь пришла Б. Маневич, художник-постановщик «Ленфильма», много работавшая с Олегом. Она показала фактуру Олега, освобождая ее от затиснутости в неуклюжие, неинтересные и громоздкие вещи. Успокоившись, Олег начинал шутить: «Вы что же, хотите, чтобы я принца играл или Жоржика из Одессы?»

Другой участник съемок — актер И. Дмитриев — вспоминает: «Как-то мы делали одну сцену «восьмеркой», когда диалог снимается из-за плеча сначала одного, а потом другого актера. Уже отсняли Олега и начали меня — из-за его плеча. Я обращаюсь к Флоризелю-Далю и говорю: «Принц, я должен отомстить за смерть брата». А он в кадре, при включенной камере мне отвечает: «Игорь Борисович, вы купили что-нибудь нам на ужин? Съемка закончится, нам же жрать будет нечего!» — «Стоп! — говорит режиссер. — Замечательно!». — «Что замечательно? Вы не слышали, что сказал Олег?» — возмутился я. «Игорь Борисович, у вас от неожиданности так сверкнул глаз, вы иначе никогда бы это не сыграли», — лукаво ответил Даль».

А вот как вспоминает о Дале режиссер фильма Е. Татарский: «Олег старался избегать публичных мест. Один раз мне сказали, что он напился, во что я не поверил, поскольку знал, что сейчас он как раз не пьет. На это мне возразили: «А знаешь, что он час назад выкинул? Плюхнулся в воду в джинсах, в часах, ботинках, не раздеваясь. И поплыл в море». Я аккуратненько звоню Лизе: «Как дела, Лиз? Что делаете?» — «Сидим, чай пьем. Олег вот тут искупался, а вода холодная…» — «Лиз, а он… трезвый?» — «Да, да, заходи, он сам тебе все расскажет». Поднимаюсь в их гостиничный номер. Рассказывает: «Я не пошел на гостиничный пляж, а ушел далеко, к другому санаторию. Прогуляться захотелось. А холодно, сижу себе в курточке. И вдруг как налетели какие-то бабы! «Даль! Олег Даль!» И меня так это разозлило: «Да пошли вы все!» — и в море. Выплыл у гостиницы «Ленинград», вышел на берег и пошел в номер…»

Первоначально фильм назывался «Клуб самоубийц, или Приключения одной титулованной особы». Однако кому-то из руководства такое название не понравилось, да и сам сюжет вызвал нарекания. В результате картину мариновали в течение года, и только в 1980 году она вышла на экран под названием «Приключения принца Флоризеля». На мой взгляд, это одна из лучших картин, в которых сыграл Даль.

К моменту выхода фильма на экран артист пребывал в подавленном настроении. Его травля на «Мосфильме» продолжалась, тут еще начало сдавать здоровье: сердце, легкие… В. Трофимов вспоминает: «С горечью вспоминается наша последняя встреча. Весной 1980 года я приехал к нему со сценарием об А. Блоке. Дверь открыл измученный, с запавшими глазами человек, в котором было трудно узнать лучистого, всегда элегантно-подтянутого Даля. Разговор был тяжелый. «Я очень хочу, но, наверное, не смогу взяться за ту работу… Я не могу пока ничем заниматься… Они добили меня…» Слово за словом выдавил я из него возмутительную историю травли актерским отделом «Мосфильма». Как был раним этот гордый человек…»

Между тем в 1980 году режиссер с «Мосфильма» Леонид Марягин приступил к работе над картиной «Незваный друг». Фильм рассказывал о двух молодых ученых: Викторе Свиридове и Алексее Грекове. Первый из них был бескомпромиссен, второй — гибок, изворотлив. О конфликте между ними и повествовала картина.

На роль Свиридова первоначально был утвержден Александр Кайдановский. Однако, прочитав сценарий, он от роли отказался, посчитав, что фильм с таким сюжетом — заведомо непроходной. Режиссер стал перебирать в своей памяти фамилии других актеров-«неврастеников» и в конце концов остановил свой выбор на Дале. Л. Марягин вспоминает: «Я послал ему сценарий в Ленинград, где он тогда снимался, с запиской: «Прошу читать роль за словами и между слов». Олег дал согласие пробоваться, приехал и во время первой же встречи сказал враждебно: «Я всегда читаю роль между слов. Но хотел бы знать, о чем вы будете делать картину».

Я начал рассказывать, а Олег слушал с непроницаемым лицом. Говорить было трудно. Моя экспликация, наверное, походила со стороны на отчет подчиненного перед начальником. Я закончил и ожидал «приговора» Даля. Но он не стал долго разговаривать, открыл сценарий и с ходу сыграл сцену, точно поймав способ существования своего будущего героя — Свиридова.

— Если мы говорим про человека, который не верит, что доброе дело в его среде может совершиться и последний раз пытается убедиться в этом, — давайте пробоваться! Только вряд ли меня вам утвердят!»

Он знал, о чем говорил. Едва только заведующий актерским отделом «Мосфильма» А. Гуревич узнал о том, что Даля собираются снимать в очередном фильме, он тут же заявил, что не допустит этого. Пришлось актеру идти к нему на аудиенцию (было это в начале мая). Рассказывает Е. Даль: «Гуревич начал оскорблять артиста: «Кто вы такой? Вы думаете, что вы артист? Да вас знать никто не знает. Вот Крючков приезжает в другой город, так движение останавливается. А вы рвач. Вам только деньги нужны». Олег молчал, сжимал кулаки, потому что понимал — еще минута, и он ударит. Пришел домой с побелевшим лицом, трясущимися руками и сел писать письмо Гуревичу, но все время рвал написанное. Долго не мог прийти в себя после такого чудовищного унижения и хамства».

Именно в те дни в дневнике Даля появилась такая запись: «Какая же сволочь правит искусством. Нет, неверно, искусства остается все меньше, да и править им легче, потому что в нем, внутри, такая же лживая и жадная сволочь…»

А чуть позднее появилась такая запись: «Ну что ж, мразь чиновничья, поглядим, что останется от вас, а что от меня?!»

И вновь — воспоминания Л. Марягина: «Пользуясь тактическими ухищрениями, я утвердил все-таки Даля на роль Свиридова. Тут в мою комнату на студии начали приходить «доброжелатели», жалеющие меня:

— Что ты сделал?! Ты хочешь укоротить себе жизнь, работая с этим актером?

И рассказывались в подтверждение тезиса разные истории о его невыносимом характере: из театра ушел, поссорившись, с одной картины ушел в разгар съемок, на другой — до конца съемок не разговаривал с режиссером, делая роль по своему усмотрению.

Первого съемочного дня я ждал, как ждут, наверное, исполнения самого тяжкого приговора. Олег явился на съемку минута в минуту, независимый, подчеркнуто держащий дистанцию, образовывающий вокруг себя поле напряженности. Я подходил к актеру, как входят к тигру в клетку. Но тигр не нападал, постепенно ощущение неуюта прошло, и возникло немногословное, как мне показалось, понимание…

Не нужно думать, что со всеми партнерами по картине у Даля складывались безоблачные отношения. Исполнитель другой главной роли в фильме — Олег Табаков — был директором театра «Современник» в то время, когда оттуда уходил Даль. Немирно уходил. Я с тревогой ждал их первой совместной сцены. Актеры сошлись на площадке внешне корректно, но будто бы ожидая подвоха друг от друга. Меня это устраивало, это ложилось на отношения героев по сценарию. Возникло, однако, неудобство — ни Даль, ни Табаков не хотели воспринимать моих замечаний в присутствии партнера. Пришлось их парные сцены репетировать индивидуально…»

В разгар съемок в Москве случилось несчастье — умер Владимир Высоцкий, с которым Даль в последнее время сблизился. По словам очевидцев, видевших Олега на тех похоронах, он выглядел ужасно и твердил: «Ну вот, теперь моя очередь». М. Козаков вспоминает: «На похоронах Г. Волчек подошла ко мне и спросила на ухо: «Может, хоть это Олега остановит?» Не остановило…»

Стоит отметить, что после этих похорон Даль все чаще стал думать о смерти. В своем дневнике в октябре 80-го он записал: «Стал думать часто о смерти. Удручает никчемность. Но хочется драться. Жестоко. Если уж уходить, то уходить в неистовой драке. Изо всех оставшихся сил стараться сказать все, о чем думал и думаю. Главное — сделать!»

В день рождения В. Высоцкого — 25 января 1981 года — Даль проснулся утром на даче и сказал своей жене: «Мне снился Володя. Он меня зовет».

Буквально через несколько дней после этого, в разговоре с В. Седовым, Олег печально заметил: «Не надо меня врачевать, мне теперь все можно — мне теперь ничего не поможет, ведь я не хочу больше ни сниматься, ни играть в театре».

О скором приближении своей смерти Даль говорил не только своим близким, но и друзьям, коллегам по работе. Приведу лишь два примера этих «пророчеств». Первое относится к лету 1978 года. Вспоминает И. Дмитриев: «Мы снимались в «Приключениях принца Флоризеля». Тема приближающейся смерти в разговорах Олега звучала постоянно. Как-то в Вильнюсе мимо нашего автобуса проехал траурный катафалк с возницей в цилиндре, с раскачивающимися красивыми фонарями. «Смотрите, как красиво хоронят в Литве, а меня повезут по Москве в закрытом автобусе. Как неинтересно».

А вот случай, который произошел буквально за несколько дней до внезапной смерти актера. Вспоминает Л. Марягин: «Когда в начале 1981 года фильм «Незваный друг» был полностью готов, мы повезли его в Политехнический музей. Перед его началом Даль вышел на сцену и сказал:

— Мне скоро сорок, я двадцать лет в кино. У меня нет никаких званий.

Говорил он это не без умысла, зная, что в кулисах стоит зампред Госкино СССР, от которого во многом зависело его почетное звание.

Просмотр прошел успешно. Устроители выделили нам машину, чтобы развести по домам, но Даль предложил заехать в ресторан ВТО (Всероссийского Театрального Общества, на бывшей улице Горького, того, что сгорело, не выдержав переименования в Союз театральных деятелей) и отпраздновать просмотр. Мы с А. Ромашиным согласились. Он заказал безумно много выпивки, еды.

— Зачем?! — я знал, что Олег «зашитый», — на моей картине он не пил, чем изрядно грешил, как рассказывали, раньше. Да и я не собирался менять свой режим — годом раньше перенес инфаркт. Для одного Анатолия Ромашина заказанного было очень много.

— Сегодня — пью! — как-то многозначительно ответил Даль и пояснил: — Зашивка кончилась!

— Но ведь после каникул — занятия во ВГИКе, — забеспокоился я. (Даль преподавал там актерское мастерство. — Ф. Р.)

— Переборю себя морально, — он лихо перелил пиво в фужер. — А сейчас я хочу, чтобы все вспомнили, как я здесь гулял. Виторган! — обратился он к актеру, сидевшему за соседним столиком. — Помнишь, как я вышел на улицу через это вот окно?

— Виторган помнил. (Ресторан помещался на первом этаже.) Даль выпил фужер пива и больше ни к чему не притронулся. Мы говорили с Ромашиным о трудностях, с которыми снималась картина. Даль молчал, глядя мимо нас. И только через полчаса спросил Анатолия Ромашина:

— Толя, ты живешь там же?

Ромашин жил тогда у Ваганьковского кладбища.

— Да, — ответил Ромашин.

— Я скоро там буду, — сказал Даль…»

В начале 1981 года Даль активно репетировал роль Ежова в постановке Малого театра «Фома Гордеев». Роль ему нравилась, однако для себя он уже четко решил: сыграет премьеру и из этого театра тоже уйдет.

В то же время ему внезапно пришло предложение с киевской киностудии сняться в лирической комедии. Видимо, оно заинтересовало актера, и он дал свое согласие на пробы. 1 марта он отбыл из Москвы в столицу Украины. Но прожил он там недолго — 3 марта в номере гостиницы его настигла смерть. По словам Леонида Маркова, снимавшегося в том же фильме, все выглядело следующим образом. В тот день они встретились с Далем в гостинице и тот произнес таинственную фразу: «Пойду к себе умирать». Актер принял это за очередную мрачную шутку своего коллеги, усмехнулся и тут же забыл о ней. А Олег поднялся к себе в номер, открыл бутылку водки и влил в себя смертельную (так как в нем была «вшита» очередная «торпеда») дозу алкоголя. Как известно, после этого у «зашитого» поднимается сильное давление и сосуды не выдерживают — лопаются. Происходит внутреннее кровоизлияние, и человек умирает. Если эта версия действительно верна, то получается, что Даль сознательно приблизил свою кончину. Однако, зная о том, как в последние месяцы жизни актер маялся от безысходности, можно поверить в то, что это правда.

Похороны актера состоялись через несколько дней в Москве, как он и предполагал, на Ваганьковском кладбище (его могила находится в одной ограде с балериной Садовской).

Рассказывает Е. Даль: «Когда он умер, у нас начались большие проблемы. Были долгие судебные разбирательства с его сестрой из-за квартиры. Нам помогали, много денег мы заплатили адвокатам. Эта история длилась два года. На его сберкнижке осталось 1 300 рублей. На эти деньги мы с мамой смогли прожить год. Я не хотела идти работать на «Мосфильм», где вокруг столько знакомых, и пошла на студию «Союзспортфильм». Там я проработала 11 лет. Сейчас мы с мамой живем на наши две пенсии по 320 тысяч. Мы живы только благодаря Благотворительному фонду Насти Вертинской. Летом 1997 года она отправила нас отдыхать в санаторий в Эстонию…»

ОЛЕГ ДАЛЬ РАЗГОВАРИВАЕТ С ЖИВЫМИ

21 апреля 1995 года в газете «Московская правда» была помещена статья В. Ажажи «Диалоги с Олегом Далем». Приведу лишь отрывки из нее.

«Я не был знаком с Олегом Далем, но знал и любил его по образам, созданным в театре и кино. Возможно, Олег присутствовал в зале «Современника», когда я по просьбе Галины Волчек выступал перед труппой с лекцией об НЛО. Но вдруг в петербургской газете «Аномалия» читаю сообщение о Марине Ерицян, ее диалогах с покойным Олегом Далем. И, конечно, больше всего меня поразило такое откровение Марины: «У меня давно было желание рассказать кому-нибудь об этих контактах. Посоветовалась с Далем. И он порекомендовал «Аномалию» и Владимира Ажажу, о которых я до этого и не знала».

Как же установилась связь с Далем?

В январе 1986 года Марина с мамой были в гостях у московских друзей. В один из вечеров от нечего делать решили заняться спиритизмом. За стол сели Марина, ее мама, мамина подруга и ее дочь 19 лет. Начертили круг, нагрели на свечах блюдце и — пошло-поехало. Вызывали духов, задавали вопросы, но не придавали этому особого значения. Думали, что кто-то из сидящих подкручивает блюдце.

Поразвлекавшись, оставили все как есть на столе, а сами пересели в кресла и стали пить кофе. Свет не включали, горела одна свечка. Прошло минут двадцать, было уже далеко за полночь. Вдруг комната осветилась зеленоватым светом и резко запахло озоном. Тут же послышалось шуршание: блюдце само заскользило по ватману! Люди в оцепенении следили за стрелкой и по буквам прочли: «Мы не духи, мы — представители внеземной цивилизации…»

Так начались «контакты», происходившие буквально каждый день до самого их отъезда в Ереван. Никто не вел протоколов и не преследовал каких-то научных целей, хотя вопросов задавали много, главным образом бытового характера. Всех больше увлекал сам процесс, сам сеанс связи…

В последующем с помощью автоматического письма Марина выяснила, что с ней общается некое «научное учреждение» по связям с Землей под названием Абреноцентр. А президент этого центра — Олег Даль. Через некоторое время она убедилась, что это не случайность или недоразумение. Он как-то попросил ее: «Сходите на Ваганьковское, на мою могилу. Там будет Лиза, моя жена. Передайте ей привет». Марина пошла с мамой. Действительно, они увидели там невысокую женщину в очках. Спросили: «Вы кто ему будете?» Ответила: «Жена». Привет передать не рискнули, а попросили фотографию Даля. Она вместе с карточкой оставила свой телефон…

Вот фрагменты «беседы» с Олегом Далем 7–8 января 1992 года. Эта уникальная информация была получена на сеансе трансмедитативной связи с помощью «посредника» (Марины)…

7 января 22 часа — 8 января 3 часа.

Присутствуют от редакции «Аномалии» — обозреватель Татьяна Сарченко, фотокорреспондент Михаил Глико, наблюдатель — член Географического общества Павел Сырченко.

Марина записывает в тетрадь приходящую информацию. Лицо спокойное, состояние не сомнамбулическое, легко поддерживает разговор и одновременно пишет крупным почерком. Быстро. Потом читает.

Д.: Да. Даль. Добрый вечер…

Ред.: Кто вы, какова ваша сущность? Вы души умерших людей?

Д.: Понятно. А это я сам не могу понять. Кто мы? Мы — это вы, но лучше. Немного. В конце концов вы журналисты — так это облекайте сами. Я непонятно говорю? Тогда уточняющие вопросы.

Ред.: Вы материальная цивилизация? Где вы находитесь в земном понимании: планетарная система? Межзвездное пространство?

Д.: Да, мы — материальная цивилизация. Но имеем возможность пользоваться выходом в «астрал» (так сказать). Планетарная система? Это немного не тот вопрос. Можно сказать и о дельте Лебедя, и о Сириусе, так как мы не ограничиваем свое пребывание одной планетой, одной галактикой, одной Вселенной. Мы способны сделать живой любую звезду, планету. Адресов много. Я, например, живу в системе Лебедь.

Ред.: Цель вашей цивилизации?

Д.: Цель нашей цивилизации — это постижение истины. Как и для вас…

Ред.: У вас есть технические средства передвижения или способ какой-то иной?

Д.: Есть, конечно. Знаете, мне так смешно отвечать на эти вопросы, потому что вы (земляне) ответили. Пользуемся подпространствами. Это понятно? Время — штука материальная — имеет пропуски. Ну, представьте, над планетой сеть шахматную, и не одну, а несколько наложенных друг на друга, и вот когда клеточки черные совпадают друг с другом, образуют, так сказать, временную трубу — это позволяет нам не распадаться на атомы при скорости. Это банальщина, но факт…

Ред.: Вы говорили, что работаете в Абреноцентре. Что это такое?

Д.: Это организация, занимающаяся проблемами станций-школ: Земля и некоторые другие… Абрен — это жизнь вне жизни. Понятно? Земля не подготавливает. Земля — это как бы отрезок жизни наш, который способствует наконец-то очищению для нас здешних. Ну, ладно, школа — это Земля, а вуз — это здесь… На Землю мы попадаем в двух случаях:

1. Мы были неправедны в своих предыдущих жизнях.

2. Мы пресытились существованием здесь…

Ред.: Вы ощущаете себя людьми?

Д.: Да. Да. Конечно, ощущаем. Но очень неважно. Понимаете, мы для нас здесь — это вы для себя там. Мы технически сильнее, нравственнее, моральнее и т. д. Добрее, наконец, а для себя мы люди. Вернетесь — вы поймете!..»

В заключение приведу комментарий к этим событиям тещи О. Даля Ольги Борисовны (журнал «Огонек», сентябрь 1997 года): «В Питере в газете «Аномалия» появилась небылица о спиритических контактах некой Марины с покойным Далем. Она жила в Армении, и якобы Олег спас ее, предупредив о землетрясении. Она утверждала даже, что видела его, записывала за ним послания и т. д. Мы пытались найти в его «монологах» характерные словечки, но так и не смогли. Эта женщина даже выпустила брошюру «Олег Даль» с его потусторонними монологами. Когда эта Марина была здесь, я ей сказала: «Мариночка, я ничего не могу сказать. Я просто спасаю Лизу. У нее приступы астмы, она угнетена, я тебя умоляю, уйди до прихода Лизы». С тех пор мы ее не видели».

Александр ЗБРУЕВ

А. Збруев родился 31 марта 1938 года в Москве, на Арбате, в знаменитом роддоме имени Грауэрмана. На Арбате же и жил. Его отец был крупным руководителем и занимал пост заместителя наркома связи. Мать была из адвокатской семьи, имела актерское образование и на момент рождения сына работала на кинофабрике имени Чайковского. В самом конце 1937 года, после возвращения из служебной командировки в Америку, отца арестовали как «врага народа». Суд над ним длился всего лишь 15 минут и приговор был краток: расстрел. Так что своего отца А. Збруев живым уже не застал. А вскоре настал и их с матерью черед вкусить все прелести сталинской демократии. Как членов семьи «врага народа» их арестовали и этапом отправили на пять лет в исправительно-трудовой лагерь под Рыбинском.

Что такое сталинский лагерь, читателю, думаю, объяснять не надо. Миллионы людей были перемолоты в пыль в этих жерновах, и семью Збруевых в конце концов ожидало то же самое. Но судьба оказалась к ним благосклонна. Лагерное начальство пожалело молодую женщину с младенцем на руках и заменило лагерь ссылкой. Там они прожили до 1943 года, после чего им разрешили вернуться в Москву.

Они вернулись на родной Арбат, в квартиру, в которой родился Саша. Из вещей там практически ничего не осталось: самое ценное вынесли работники НКВД, а остатки подобрали соседи. Но когда хозяева вернулись назад, им так ничего и не вернули.

В 1945 году Александр пошел в первый класс 69-й московской школы. По собственному признанию, учился он плохо, не знал алгебру, тригонометрию. Дважды его оставляли на второй год. И если бы не мать, которая всеми силами тянула его из класса в класс, он бы школу так и не окончил. Единственным серьезным увлечением А. Збруева в школе был спорт: одно время он занимался боксом, затем — гимнастикой. В последнем виде спорта заработал 1-й разряд, неплохо выступал на районных соревнованиях. Однако затем и это дело забросил.

Между тем среди местной шпаны Збруев был в авторитете, несмотря на то, что по годам был самым младшим. Кличка у него тогда была соответствующая его происхождению — Интеллигент. Когда их шайка шла по Арбату (а заводилами в ней были Пиджак, Колчак, Придурок и Пан, одетые в «прохаря», в кармане финский нож), вся окрестная детвора разбегалась во все стороны. Драться эти ребята умели и очень любили.

Свой первый стакан водки Саша выпил, когда учился в четвертом классе. Однако раннее приобщение к алкоголю вызвало у н «го обратную реакцию: однажды он так напился, что ему стало плохо.

А. Збруев вспоминает: «К моему другу приехал его старший брат — вор в законе, отсидевший много лет на зоне. На пирушку собралось много блатных ребят. И я по-соседски пришел. Там-то я и выпил свой стакан сорокаградусной… Помню огромную скворчащую сковородку — яичница, колбаса, картошка. Первая стопка, вторая — пацан, много ли мне нужно было? А отказаться нельзя, такая мысль даже не возникала. Очнулся в полном разборе, домой под руки вели».

С тех пор Александр если и пил, то всегда знал меру. В те же годы он начал и курить. Школу он откровенно не любил. Да и за что ее было любить? Его считали сыном «врага народа» и в открытую презирали. В пятом классе с ним произошел случай, который ожесточил его еще сильнее. Тогда его решили принять в пионеры и на утренней линейке в торжественной обстановке повязали на шею красный галстук. Однако через два дня вспомнили, кем был его отец, и так же торжественно, на линейке, галстук сняли.

Несмотря на свои хулиганские замашки, Саша пользовался большой популярностью среди девчонок (хотя, может, из-за них и пользовался). Про свою первую любовь А. Збруев вспоминает:

«Я учился в четвертом классе, и меня по блату устроили в лесную школу — были тогда такие — на целый год. Я влюбился в девочку, она гимнастикой занималась. Делала стойку на руках, а физкультурник ее поддерживал. Я очень ревновал. В результате остался на второй год. Как-то потом, уже на дипломном спектакле за кулисы пришла девушка и говорит: «Здравствуй… те». Это была та самая гимнастка. На следующий день она фотографию принесла, где мы в лесной школе. Но она была уже совсем, совсем другая. Потом еще одна девочка мне очень нравилась. Циркачка с Арбата. Блондинка, небольшого росточка…»

Стоит отметить, что среди арбатской шпаны Збруев, наверное, был единственным, кто любил театр. Объяснить эту любовь легко. Во-первых, его мать имела актерское образование и с ранних лет прививала сыну любовь к этой профессии. Во-вторых, его старший брат — Евгений Федоров (родился в 1920 году) — работал актером в труппе Театра имени Вахтангова. Сам театр располагался всего в пяти минутах ходьбы от дома, где жил Збруев, поэтому при первой возможности он старался туда заскочить. Так, еще в детстве, он увидел игру знаменитых актеров этого театра: Рубена Симонова, Михаила Астангова, Николая Гриценко и других. Последнего актера наш герой считал своим идеалом.

В 1958 году, в возрасте 20 лет, Збруев наконец окончил десятилетку. К тому времени он уже окончательно определился в своем выборе и решил идти в артисты. Большое значение для него имела встреча с женой Е. Вахтангова (она была подругой его матери), которая в домашних условиях приняла у него экзамен и весьма лестно отозвалась о его артистических способностях. Окрыленный ее похвалой, Александр летом 1958 года, в сопровождении своих дворовых друзей, пришел к дверям театрального училища имени Щукина. Экзамены сдавал с таким энтузиазмом и азартом, что его приняли с первого захода. Курсом тогда руководил ныне известный Владимир Этуш.

В 1959 году в личной жизни Збруева произошло знаменательное событие: он женился. Его супругой стала бывшая ученица его же школы Валентина Малявина, впоследствии ставшая известной киноактрисой. Послушаем ее воспоминания:

«Саша учился со мной в одной школе, но затем его перевели в школу напротив. Все девчонки в него влюблялись, а мне он казался недосягаемым. Он был старше, и у меня был другой поклонник. Но однажды, уже студентом Щукинского училища, он поздоровался со мной на улице. Он всегда очень элегантен, а на мне в тот день была ярко-красная модная куртка — подозреваю, что поздоровался-то он тогда, собственно, не со мной — с курткой. Она и решила наши отношения. Мы стали встречаться, подобралась чудесная компания: Ваня Бортник, ныне знаменитый артист, Инна Гулая, Саша и я. И как-то очень быстро определилось, что мы с Сашей будем мужем и женой. Я даже перевелась в вечернюю школу, чтобы выйти за него замуж. Отправились мы в загс, никому из домашних не сказали ни слова, и там выяснилось, что расписать нас не могут — мне до восемнадцати не хватало двух месяцев. Меня там спросили: «Девочка, тебе же нет восемнадцати, как же ты замуж выходишь?» А я ответила: «А мне очень хочется». Потом мы пошли в райсовет и там получили специальное разрешение…

Мы с Сашей жили у его мамы, она меня очень любила и все делала по дому. Мы были счастливы. Дома я успевала только читать. До глубокой ночи, стоя у старинного бюро, читала толстенный том Гоголя…»

Дальше я очень легко поступила в училище при МХАТе, но вскоре пришлось перейти в Щукинское. Во мхатовском сниматься не разрешали, а я еще в школе играла маленький эпизод, и когда начались пробы на Наташу Ростову, познакомилась на «Мосфильме» с Андреем Тарковским. Так в 1961 году я попала в его картину «Иваново детство»…

Почти в то же время состоялся кинодебют и у Збруева. Интересно отметить, что в студенческих спектаклях он стремился уйти от своих внешних данных (симпатичного и подтянутого парня) и играл в основном характерные роли: хромых, лысых, толстых, старых людей. А вот режиссер Александр Зархи увидел в нем именно современного мальчишку и пригласил его на роль Димки в свой фильм «Мой младший брат». Картина вышла на экраны страны в 1962 году и принесла исполнителям главных ролей в ней (А. Збруеву, А. Миронову и О. Далю) первый успех у зрителей.

Стоит отметить, что почти одновременно с Зархи Збруева рассмотрели и два других известных кинорежиссера: Марлен Хуциев и Михаил Калатозов. Правда, их сотрудничество тогда так и не состоялось. На роль в картине «Застава Ильича» Збруев не прошел, а фильм «А, Б, В, Г, Д…» Калатозову снимать не разрешили.

Между тем, окончив училище в 1961 году, Збруев попал в труппу Театра имени Ленинского комсомола. В спектаклях того периода он в основном играл своих современников, в общем-то похожих один на другого. Но в 1963 году в труппу театра пришел Анатолий Эфрос, и именно при нем к Збруеву пришел первый театральный успех. Он прекрасно сыграл роль 17-летнего Марата Евстигнеева из блокадного Ленинграда в спектакле «Мой бедный Марат». Не менее успешными оказались и сыгранные им роли в спектаклях «До свидания, мальчики!», «День свадьбы».

В 1963 году распался брак Александра с В. Малявиной. Она внезапно увлеклась молодым режиссером с киностудии имени Горького Павлом Арсеновым. Вот что она вспоминает об этом:

«Мы с Сашей тогда начали строить квартиру. Но тут Паша пригласил меня в фильм «Подсолнух». Я долго не ехала, но вдруг захотелось в степь. Прибыла. По степи на коне несся очень красивый человек. С Сашей Збруевым мы вели светскую жизнь, думали — очень взрослые (хотя совершенные дети), а здесь нечто иное. Паша — очень открытый, добрый, наивный и вылитый Жан Марэ в молодости. Я не могла отвести от него глаз. Правда, мне сказали, что он влюблен в Наташу Фатееву, и на меня он особенно не реагировал, вел себя несколько отстраненно. Но однажды мы с ним вечером гуляли, над нами были звезды, в стороне паслись лошади. И вдруг оба словно очнулись. Мы целовались всю ночь. Так я ушла от Саши Збруева, хотя не хотела его обидеть. Он хороший, просто я всегда была свободна и ни одному мужчине не могла посвятить себя целиком…»

Несмотря на то, что измена любимого человека оказалась для Збруева полной неожиданностью, он сумел достойно вынести этот удар. Во многом его спасла работа, которой тогда у него было много, как в театре, так и в кино. В 1963–1965 годах он снялся сразу в нескольких фильмах, среди которых самыми заметными были: «Путешествие в апрель» (1964) Вадима Дербенева, «Пядь земли» (1965) Андрея Смирнова и «Чистые пруды» (1966) Алексея Сахарова.

Большой удачей актера в кино стала роль сотрудника ОБХСС Алешина в фильме Герберта Раппопорта «Два билета на дневной сеанс». Наверное, одним из первых советских актеров Збруев воплощал на экране не кондового, во всем правильного милиционера, а вполне обычного паренька с улицы, волею судеб оказавшегося в органах. Фильм и начинается с того, что герой Збруева просит своего начальника отпустить его из милиции, так как эта служба ему в тягость.

Выйдя на экраны страны в 1967 году, фильм получил самые лестные отзывы публики. В прокате картина заняла 10-е место, собрав на своих сеансах 35,3 млн. зрителей.

В те же годы изменилась и личная жизнь Збруева: он вновь женился. На этот раз его супругой стала актриса Людмила Савельева, буквально ворвавшаяся в советский кинематограф с ролью Наташи Ростовой в фильме-эпопее «Война и мир».

Л. Савельева родилась 24 января 1942 года в блокадном Ленинграде. С одиннадцати лет начала заниматься балетом и после окончания средней школы поступила в Ленинградское хореографическое училище. Ей сулили прекрасное будущее на этом поприще. Она успела станцевать Жизель, и в Мариинском театре из нее собирались сделать солистку. Однако здесь в ее судьбу вмешался кинематограф. В самом начале 60-х С. Бондарчук приступил к работе над бессмертным романом Л. Толстого и стал отбирать актеров на главные роли. Среди них оказалась и Савельева, однако ее первые пробы режиссера не удовлетворили. И только со второго раза, когда девушка буквально заставила режиссера вновь посмотреть ее, она была утверждена на роль. Когда в 1966 году первая серия картины вышла на широкий экран, к Савельевой пришла настоящая слава. Ее стали узнавать на улицах, буквально не давая проходу. Тогда-то судьба и свела ее с А. Збруевым. Они стали мужем и женой. В 1968 году у них родилась дочь, которую в честь «звездной» роли ее матери назвали Наташей.

Между тем в начале 70-х годов Збруев по праву считался одним из самых популярных актеров советского кино. Фильмы с его участием (хотя большинство из них и не стали событиями в киноискусстве) пользовались огромной популярностью у зрителей. Например, картина режиссеров А. Мкртчяна и Э. Ходжикяна «Опекун» представляла собой глупую комедию о тунеядце Мише Короедове (его и играл наш герой). Однако в прокате 1971 года он собрал неплохую кассу, заняв 10-е место (31,8 млн. зрителей). Но самому А. Збруеву этот фильм запомнился с печальной стороны: во время съемок умерла его мать.

Актер вспоминает: «Когда она умирала, я снимался в Ялте. Представляете, море, белые корабли, красивые девушки, я молод, симпатичен, известный артист, меня любят, я люблю. И вдруг я узнаю о телеграмме, которую от меня скрыли: мама в больнице. Я все бросил, прилетел в Москву, добился, чтобы пустили в реанимацию. Старался улыбаться маме, а слезы все равно текли. И тогда она сказала: «Сашенька, ты не плачь, потому что я совершенно не боюсь смерти. Я так устала жить…»

Наиболее удачными фильмами Збруева в начале 70-х можно, смело считать только три: «Круг» (1973), который был продолжением знаменитых «Двух билетов на дневной сеанс» (в прокате он занял 15-е место, собрав 29 млн. зрителей), телефильм «Большая перемена» (1973) и «Романс о влюбленных» (1974; 10-е место,

36,5 млн. зрителей). Так как две последние картины вознесли актера на еще более высокую ступень зрительской популярности, стоит поговорить о них особо.

В «Большой перемене» режиссера Алексея Коренева Збруев сыграл роль Григория Ганжи. Первоначально на эту роль предполагался муж актрисы Светланы Крючковой (она сыграла Ледневу), но с ним что-то не заладилось. И тогда на горизонте возник Александр. Вот что он сам вспоминает об этой «звездной» роли: «Когда случилась «Большая перемена», все стали тыкать в меня пальцами: «Ой, Ганжа, Ганжа». Фильм-то на самом деле хороший, сейчас так ностальгически смотрится. Но мне хотелось серьезных ролей, а этот фильм дал мне такого пинка, что я так и полетел вперед с новым именем — Ганжа. Но очень часто оно меня выручало. В трудные времена, когда в стране были проблемы с едой, я, заходя в магазин, с грустью смотрел на пустой прилавок, а продавщица вдруг говорила: «Ой! Ганжа к нам пришел!» Я спрашивал: «А что же у вас пусто?» Она отвечала: «Для тебя — ради Бога, чего хочешь!» И доставала «чего хочешь» из каких-то закромов».

В фильме Андрея Михалкова-Кончаловского «Романс о влюбленных» наш герой сыграл хоккеиста Волгина. Отмечу, это была не первая спортивная роль Збруева — в 1968 году он сыграл чемпиона-шпажиста. Чтобы сыграть его, ему пришлось в течение полугода тренироваться под руководством известного фехтовальщика Коха. А затем он переквалифицировался в хоккеиста.

А. Збруев вспоминает: «Фильм этот, конечно, не о спорте, и Кончаловский пригласил меня совсем не потому, что я так уж хорошо играю в хоккей. Но на съемках пришлось столкнуться с хоккеем вплотную, провести немало времени, тренируясь со многими игроками сборной страны. А моими друзьями по фильму были такие мастера, как Якушев, Старшинов, Мальцев, Кузькин, — сплошные знаменитости. Они, правда, со мной на площадке «в поддавки» играли, но все равно это было очень интересно… В фильме даже есть мой проход, когда я всю команду соперников обвожу и забиваю шайбу. Соперниками у нас в картине была сборная Швеции, за которую выступали тоже переодетые наши мастера. К счастью, они понимали, с кем имеют дело, и «на корпус» меня не брали. В противном случае от меня бы, конечно, ничего не осталось».

Среди других картин того десятилетия, в которых снялся Збруев, стоит отметить еще две: «Победитель» (1976) и «Мелодия белой ночи» (1977). Оба фильма имели очень хороший прием у зрителей и принесли актеру заслуженную славу.

В 1977 году А. Збруеву было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР.

Не менее успешно развивалась карьера артиста и на театральной сцене. С приходом в 1974 году в Ленком нового режиссера — Марка Захарова — дела этого театра явно пошли в гору, и каждый спектакль становился событием в театральной жизни страны. К началу 80-х годов Ленком стал «культовым» театром, и попасть в него было делом не простым. А после окончания каждого спектакля толпы поклонников поджидали своих кумиров у служебного входа. И особенно сильно донимали они тогда нескольких актеров: А. Збруева, О. Янковского, Н. Караченцова и А. Абдулова. Говорят, что первым не выдержал такого ажиотажа именно Александр. В один из дней он собрал у служебного входа наиболее ретивых своих воздыхательниц, выстроил их по росту и сказал стоявшему рядом администратору театра: «Посмотрите на них внимательно и запомните каждую. И чтобы с этого дня ни одна из них здесь больше не появлялась!»

И все-таки эта мера мало повлияла на ситуацию: поклонники продолжали осаждать своего кумира. Поэтому пешие прогулки Збруева от Ленкома до его дома на улице Горького (там располагается магазин «Наташа») доставляли ему массу неудобств.

В начале 80-х у Збруева в театре было несколько ролей: управляющий имением Боркин в «Иванове», учитель истории Хория в «Хории», пленный в «Оптимистической трагедии», король Генрих II в «Томасе Бекете». Как видим, в этом списке нет ни одного «громкого» спектакля, поставленного М. Захаровым на сцене Ленкома.

А. Збруев рассказывает: «В Ленкоме у меня был период, когда я не играл ничего и, естественно, находился в нервном состоянии. Казалось, что меня незаслуженно сбрасывают с театрального счета, тем более что я в это время много снимался. Меня тогда даже зрители спрашивать начали: «Вы что, ушли из театра?»

Из фильмов того десятилетия с участием Збруева отметим следующие: «Кольцо из Амстердама» (1981), «Наследница по прямой», «Предисловие к битве» (оба — 1982), «Шел четвертый год войны» (1983), «Успех» (1984), «Батальоны просят огня» (1985), «Попутчик» (1986).

Отмечу, что, несмотря на огромную популярность Збруева у зрителей, официальные власти относились к нему с недоверием. Характер он имел достаточно резкий, непреклонный, что чиновниками от искусства никогда не поощрялось. Например, в 1980 году, когда Збруев снимался в главной роли в фильме «Кольцо из Амстердама», съемочная группа должна была лететь в Голландию для съемок нескольких эпизодов. Однако режиссеру внезапно заявили, что все актеры лететь могут, а вот Збруев… «Но он же главный герой!» — попытался было возразить режиссер, но этот довод на чиновников не произвел никакого впечатления. Пришлось Голландию забыть и все «западные» эпизоды снимать в Прибалтике. Благо что в эти края актеру съездить разрешили.

Еще одна неприятность, правда, уже иного рода, случилась со Збруевым во время съемок картины «Батальоны просят огня»: он упал с лошади и сломал правую руку. Из-за этого ему вскоре пришлось бросить занятия теннисом, которым он начал увлекаться в начале 80-х.

В конце 80-х А. Збруеву было присвоено звание народного артиста РСФСР.

В 1985 году Збруев впервые решил сменить амплуа героя-любовника на экране и снялся в фильме В. Криштафовича «Одинокая женщина желает познакомиться». В нем он сыграл бывшего талантливого циркача, а ныне алкоголика, который пытается жениться по объявлению. Эта мелодрама взяла один из призов на фестивале в Монреале в 1987 году.

Еще одним резким поворотом в кинокарьере артиста стало исполнение… роли Сталина в картине А. Михалкова-Кончаловского «Ближний круг» (1992). Фильм снимался на деньги американцев, поэтому все главные роли в нем исполняли голливудские актеры. Однако роль Сталина режиссер отстоял для своих земляков и в конце концов остановил свой выбор на Збруеве, которого он знал еще по «Романсу о влюбленных».

В начале 90-х Збруев едва не погиб в автомобильной аварии. К счастью, все обошлось лишь сломанными ребрами и ключицей.

Между тем, в отличие от многих своих коллег, начинавших свою карьеру в кино в 60-е годы, Збруев до сих пор весьма успешно снимается и в большинстве своем в главных ролях. Из наиболее заметных его работ отмечу следующие: «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» (1990), «Право на счастье», «Дом на Рождественском бульваре» (оба — 1992), «Желание любви», «Ты у меня одна» (оба — 1993). О последней картине (ее снял Дмитрий Астрахан) стоит сказать особо.

В 1993 году на «Кинотавре» Збруев за свою игру в ней получил приз за лучшую мужскую роль. Затем картина была выдвинута на соискание премии «Ника», но ее с главным призом «прокатили».

А. Збруев вспоминает: «К режиссеру Астрахану как-то очень ревниво относятся — держат его на вытянутой руке, не впускают особенно. Наверное, здесь нужна своя дипломатия. Он же без оглядки вошел в круг, не осторожничая, предложил свое кино. Возможно, это стало раздражать — откуда ты такой явился, а ну на место!..

По моему внутреннему ощущению, фильм состоялся. Но вот идет церемония вручения «Ники» в Доме кино. Было чувство, что она моя… Это вопрос и тщеславия, и самоутверждения. Но — не сложилось. Мне показалось, что виной тому не очень чистоплотная ситуация. Хотя, возможно, я ошибаюсь. Ужасно расстроился. Пришел домой, всплакнул и выпил водки. На следующий день был в норме…»

А вот как об этом же вспоминает коллега нашего героя по театру А. Абдулов: «Я сказал Збруеву, не получившему «Нику» за замечательную работу у Астрахана:

— Надо, Саша, менять сексуальную ориентацию — тут же все бы получил. Что же ты дурака валяешь?

А он — не может, потому что классный мужик».

Отмечу, что в 1995 году вышел еще один фильм Д. Астрахана со Збруевым в главной роли: «Все будет хорошо». В этой картине актер сыграл роль эксцентричного миллионера Константина Петровича Смирнова, который в 70-е годы уехал в США, сделал там блестящую карьеру и в 90-е вернулся на родину уже в звании миллионера. Фильм получил прекрасные отзывы критики и был тепло принят зрителями. На фестивале в Варне он был отмечен одним из призов.

В отличие от кино, на театральной сцене у Збруева сегодня не так много ролей, но он относится к этому стоически. По его же словам: «Я, кстати говоря, никогда много и не играл. Но об этом не жалею, не страдаю. Другое дело: что я играю? Мне, может быть, достаточно было бы какой-то одной роли, но той, которая позволяла бы сделать тот выброс, который необходим. Мне не нужно двадцать ролей в сезон — это выхолащивает. Для артиста это даже вредно…

Хотя я не сыграл то, что хотел и мог, не снялся, где можно было сняться. Я чувствую, что мог бы сделать больше. Не в смысле количества, а в смысле значимости. Я иногда даже не понимаю, почему ко мне так хорошо относятся зрители. Не было у меня Роли! И это не мое тщеславие говорит, а неиспользованная энергетика».

Между тем в конце декабря 1995 года Збруев освоил еще одну ипостась: он стал бизнесменом и открыл в родном Ленкоме ресторан под названием «ТРАМ» (Театральный ресторан актеров Москвы). О том, как ему пришла в голову подобная идея, А. Збруев рассказывает:

«Идея пришла просто — жизнь подсказала. Актеры много времени проводят в театре. Собираются, как правило, в буфете. Он у нас неплохой вроде бы, но с какими-то тараканчиками и мышками. И вот сидим мы как-то с товарищем (он не имеет отношения к театру), смотрим — одежда на столах навалена, стулья сломаны. В общем, проходной двор. Товарищ мой и говорит: «Давай сделаем ресторан». Вложил деньги. И пожалуйста — «ТРАМ» существует. Это наш Ленком раньше так назывался, мы только расшифровывать стали по-другому: «Театральный ресторан актеров Москвы»…

Но это не совсем мой ресторан. Там мое имя. Скорее я человек из Ленкома, который здесь «на хозяйстве». И эта роль для меня пока необычна…».

Стоит отметить, что названия блюд в этом заведении имеют отношение к театру. Вот лишь несколько названий: салаты «Третий акт» и «На дне», горячее «Государственная премия», специальные блюда «Монтировщик Вася», «Захаров фиш», «От Збруева» и «Барон Мюнхгаузен». Кстати, на последнее название обиделся побывавший в ресторане Олег Янковский (он играл этого героя в телефильме М. Захарова). Он посчитал, что прежде, чем дать наименование этому блюду, стоило посоветоваться с ним. На что Збруев ответил: «Напрасно возмущается. Он что, полностью отождествляет себя со своим персонажем? Думаю, Шварценеггер не против, что в «Планете Голливуд» — его брюки и блюдо, названное в его честь. Наоборот, дополнительная реклама».

Если уж наш герой вспомнил про ресторан «Планета Голливуд», то стоит вспомнить, как он отнесся к его открытию. Вот его слова: «Смотрел по телевизору церемонию открытия. Шварценеггер, Депардье… Их встречали толпы людей, с ними возились крупные чиновники. Западные звезды явились в футболках, куртках. Я посмотрел на наших — они были в смокингах, бабочках. Рядом с Арнольдом, у которого куртка нараспашку, наши любимые артисты в белых воротничках стали похожи на официантов. Чудовищно. Горько смотреть, тем более что там были мои товарищи… Но я им об этом не скажу. Они меня не поймут: ты не прав, мы будем там встречаться, общаться… А зачем нам есть их котлеты? Приходите к нам, у нас есть свой ресторан «ТРАМ». Нет ведь, не придут…»

Что касается личной жизни актера, то Збруев один из тех, кто всячески избегает разговоров на эту тему. В одном из интервью он заявил: «Я стараюсь никого не пускать в свою личную жизнь и никогда не рассказываю в интервью ни о жене, ни о дочери. Всегда был против семейных актерских фотографий, участники которых предстают в каких-то исторических костюмах, с женой, детьми, собаками. Все это выглядит удручающе и, по-моему, ни к чему. И потом, как бы ни сложилась жизнь — человек в ней одинок».

И все же кое-что о личной жизни актера известно. Например, его дочь Наташа по стопам родителей не пошла, хотя попытка попробовать себя на съемочной площадке у нее была. В 1982 году она снялась в фильме Михаила Козакова «Если верить Лопатухину». Но в дальнейшем актрисой она так и не стала.

В середине 90-х годов стали распространяться слухи о том, что многолетний брак А. Збруева с Л. Савельевой распался. Артиста стали все чаще видеть в обществе другой женщины. Сам он от любых расспросов на этот счет категорически уходил, поэтому приведу слова его бывшей жены В. Малявиной, которая заявила летом 1997 года: «Саша совершенно запутался в женщинах. Сегодня у него две жены, и он как-то с ними не справляется: обе мне на него жалуются…»

В последнее время интервью со Збруевым появляются в российской прессе все чаще. Радует, что этого замечательного актера не забывают. Приведу лишь несколько отрывков из этих интервью.

«Люблю ли я свою родину? Это безответная любовь. Все мы ее любим, а она нас нет. Она все делает, чтобы затруднить жизнь, поставить новые проблемы. Я даже не знаю, за что мы ее потом любим. Может, за то место, где родился и вырос? За Арбат, по которому ходила моя мать, по которому отца повели на расстрел? За друзей, голубей, первую блатную песню. За что еще любить родину? Я не знаю, она только отбирает…

Жизнь — сплошной компромисс. Но есть внутреннее ощущение того, через что ни при каких обстоятельствах ты перешагнуть не можешь. Наверное, это называется забытым словом «честь». А сериалы по ТВ чудовищны! Я не могу слышать голосов из мексиканских сериалов, мне плохо становится. А чем лучше «Петербургские тайны»? Сделано банально, наспех. Хотите работать серьезно — возьмите другую литературу. Предложил мне Сергей Жигунов неплохую роль в «Графине Монсоро», но я не решился пятьдесят два дня подряд появляться на экране. Может быть, людям, которые боятся по вечерам выходить из дома и проводят жизнь у телевизоров, я бы даже доставил радость. Но не смог…

Поклонницы меня уже так сильно не одолевают. Здесь все нормально. Улыбаются, просят автограф, просто здороваются. Но еще больше мне нравится выезжать за город, подальше от Москвы. Отдыхаю в машине, когда еду один…

С детства я сохранил чувство локтя. Способность пережить боль. Я теперь понимаю, как многому меня научили двор, ребята, Арбат. В них была настоящая искренность, пусть даже в чем-то криминальная, но это были открытые души, они ничего не скрывали, говорили, не пряча глаз. А сейчас у меня как бы и друзей нет. Так — товарищи, приятели…»

Иосиф КОБЗОН

И. Кобзон родился 11 сентября 1937 года в городе Часов Яр Донецкой области УССР. Перед самой войной семья Кобзонов переехала во Львов. Оттуда отец нашего героя — Давид Кунович — ушел на фронт, а его жена — Ида Исааковна, работавшая во Львове народным судьей, — с тремя детьми, бабушкой и братом-инвалидом отправились в эвакуацию в Узбекистан. Конечным пунктом их назначения оказался город Янгиюль, под Ташкентом, где они ютились в комнате, в которой кроме них жили еще 18 человек.

Между тем глава семьи отважно воевал на фронте в звании политрука. Домой писал крайне редко. В 1943 году его сильно контузило, и после лечения он был комиссован на гражданку. Однако к родным он не вернулся. Встретив другую женщину, он женился на ней и навсегда остался в Москве.

В 1944 году Иосиф вместе с семьей вернулся на Украину, в город Краматорск. Там же он пошел в первый класс средней школы. В 1946 году мама И. Кобзона встретила свою новую любовь и вышла замуж. Ее новым избранником оказался бывший фронтовик, отец двоих сыновей Михаил Моисеевич. Так у Иосифа появилось еще два брата (кроме них у него было еще двое родных братьев и сестра).

В конце 40-х годов семья Кобзонов сменила место жительства и переехала в Днепропетровск. Каким будущий певец был в детстве?

По его словам, был он довольно хулиганист и доставлял своей матери много забот. Чтобы не прослыть среди дворовой шпаны слабаком и трусом, Иосиф сделал на своем теле целых пять татуировок. И. Кобзон рассказывает: «Мне было 13 лет, я был в селе у дяди. Меня завели ребята, что я городской, трус. И тогда, чтобы доказать им и себе, что это не так, я в течение дня произвел себе татуировки. Это довольно сложно: три иголки обжигаются, макаются в тушь, и колется рисунок. На пальце я сделал колечко, в другом месте инициалы моих двух самых близких друзей, в третьем — свои инициалы. А на правом плече написал: «Не забуду мать родную». После этого я три дня пролежал с температурой сорок. Приехал домой и получил по башке от мамы. В начале своей карьеры, в 60-е годы, я их свел — нельзя было так выходить на сцену. А мама мне сказала: «Ты, конечно, мог сводить все татуировки, я тебя не просила их делать, но эту ты не имел права убирать…»

В те же 13 лет Кобзон всерьез увлекся боксом. Его успехи на этом поприще были довольно весомы: он стал чемпионом Украины по этому виду спорта.

В 15 лет Иосиф открыто стал курить. Произошло это при следующих обстоятельствах. И. Кобзон рассказывает: «Отчим, которого я называл отцом, был очень добрым Человеком, мама была значительно строже. Однажды в пятнадцать лет отец «застукал» меня в уборной с сигаретой. На следующий день после долгих разговоров о вреде курения отец дал мне двадцать копеек, сказав, что, мол, если не можешь бросить, то кури открыто, не прячься. Как только ему удалось уговорить маму? Так я начал курить…»

Между тем, окончив семь классов средней школы, Кобзон поступил в горный техникум. После его окончания в 1956 году он был тут же призван в ряды Советской Армии (так называемый «целинный» набор). Все новобранцы этого набора работали на целинной страде в Кустанайской области Казахстана. Когда страда закончилась, всех отправили дослуживать в разные концы страны. Иосиф попал в Закавказский военный округ. Именно там он впервые обратил на себя внимание как солист (а петь он начал еще в школе) и был приглашен в окружной ансамбль песни и пляски.

Видимо, эта активная концертная деятельность в составе военного ансамбля и зародила в юноше мысль попробовать себя на поприще искусства. Поэтому, вернувшись домой в 1959 году, он заявил своим родителям, что собирается ехать в Москву поступать на артиста. Мать крайне негативно встретила это заявление сына. «Какой из тебя певец? — недовольно ворчала она. — Иди лучше работать по специальности. Там и деньги будешь нормальные получать, и на ноги встанешь». Точно так же рассуждали и братья Иосифа, которые считали его затею «выпендрежем», — мол, все нормальные люди вкалывают, а он хочет «сачка давить на сцене». Однако эти разговоры не смогли убедить Кобзона изменить свое решение. Чтобы заработать себе на дорогу денег, он устроился работать лаборантом. Вскоре нужная сумма была собрана и он отправился в Москву.

Как это ни удивительно, но, приехав в столицу и абсолютно никого в ней не зная, Кобзон с первого раза поступил сразу в три учебных заведения: училище при Московской консерватории, ГИТИС и Государственный музыкально-педагогический институт имени Гнесиных. После короткого раздумья он выбрал последний.

Занимаясь в оперной студии института под руководством профессора Георгия Борисовича Орентлихера, Кобзон пел Онегина, Фигаро, Елецкого, Валентина в «Фаусте». Учителя уже тогда прочили ему карьеру оперного певца. Но он внезапно увлекся легкой музыкой. И хотя ректор института Ю. В. Муромцев был категорически против того, чтобы его студенты увлекались эстрадой, справиться с Кобзоном он так и не сумел.

Впервые на большую эстраду Кобзон попал благодаря все той же своей неиссякаемой энергии и нахрапистости. Произошло это следующим образом. В 1959 году он подрабатывал в цирке — вместе с сокурсником пел в прологе и эпилоге. И однажды в цирк пришел один из популярнейших в те годы советских композиторов Аркадий Островский. Он принес свои новые произведения, которые должны были звучать в новой цирковой программе. Увидев его, Кобзон не растерялся и буквально стал преследовать его по пятам, умоляя: «Аркадий Ильич, я вас очень прошу, возьмите меня в свой концерт». Такой наглости от зеленого студента Островский, конечно, не ожидал. Только этим можно объяснить то, что он в конце концов не выдержал натиска и оставил певцу свой домашний телефон. О чем в последующем очень сильно пожалел. После этого не было дня, чтобы Кобзон не позвонил ему и не повторил своей слезной просьбы: «Возьмите меня в концерт». Дело дошло до того, что супруга композитора Матильда Ефимовна после каждого такого звонка вздрагивала и кричала своему мужу: «Аркаша, это опять твой студент-вокалист! Как он мне надоел, просто сил нет! Возьми трубку!» В конце концов, после нескольких дней такой осады, Островский сдался и, в очередной раз взяв трубку, сказал: «Я согласен. Найдите себе в партнеры тенора, и я попробую вас в своих авторских концертах».

Первое самостоятельное выступление Кобзона на профессиональной сцене состоялось в декабре 1959 года. Рассказывает наш герой: «Я взял Виктора Кохно, и мы начали петь дуэтом. А дальше посмотрели на нас — два молодых паренька, песню любят — и начали нас приглашать: Долуханян, Пахмутова, молодая совсем, Фрадкин… И стали мы выступать. Тогда еще не было возможности записать песню с эфира на магнитофон и разучить. Мы приходили к композиторам, и они с нами работали. Объясняли, что хотели бы в этой песне услышать, как услышать Колоссальная была школа. А материально это было никак — я получал три рубля за выступление. Когда начал получать пять рублей — считал, что хорошо живу. Потом эти же композиторы предлагали свои сочинения на радио и ТВ. Говорили, что исполнять их будем мы — отсюда наши первые «Огоньки», «С добрым утром» и все прочее».

В 1959 году Кобзон стал штатным солистом Всесоюзного радио, а через три года — «Москонцерта». Именно поэтому он бросил институт (его педагогом была Любовь Владимировна Котельникова, которая терпеливо готовила его к оперной сцене) и целиком посвятил себя сольной карьере. (Отмечу: в начале 70-х, когда Кобзону понадобится вступить в КПСС, он вновь поступит в Гнесинку и окончит ее с-отличием.) Бытует такая легенда, что когда в 60-е годы И. Кобзона впервые услышал Л. Утесов, он изрек: «Бог дал этому парню голос, но послал его очень далеко». Узнав об этом, певец не обиделся, а постарался доказать, что Господь к нему куда как благосклоннее, чем думал Утесов. Начав с песен А. Островского («Мальчишки, мальчишки», «Ты слышишь, Куба», «Возможно», «Песня остается с человеком»), он затем стал исполнять песни других советских композиторов, среди которых были и маститые. Как напишет позднее Н. Смирнова: «Кобзону явно не хватало эстрадного шарма. Это не искупали ни голос, ни достойная манера серьезного певца, с какой он держался на сцене. И тем не менее его сразу полюбили.

Каким-то необъяснимым способом он возвращал словам, которые звучали в его песнях, их изначальный смысл. Он научился делать событием даже то, что событием отнюдь не являлось. Он пел о том, что любовь может настигнуть человека везде, что она прекрасна, что «в любви ничего невозможного нет». И делал это как-то просто, без тени патетики, превращая давно известные и банальные истины в истины вечные, а потому возможные для повторения. Он стороной обходил патетику и выспренность. Но едва его успевали похвалить за это, как он пел вдруг выспренно, словно делая выпад против всех, кому неприятна патетика…»

Первая «проверка на прочность» у Кобзона произошла в 1964 году, когда он стал лауреатом Международного конкурса в Сопоте. Через два года после этого он стал лауреатом конкурса «Золотой Орфей» в Болгарии (победу ему принесла песня Ногинского и Бейлина «Роза была алой»). В том же году он получил звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР.

И. Кобзон рассказывает: «Я был знаком со многими известными людьми. Например, с Гагариным. Есть такая легенда, что на одном из кремлевских приемов Юра выплеснул бокал шампанского Брежневу в лицо. Но это ерунда. Юра был очень служивый человек. Он был очень общительным, очень веселым человеком. При полном отсутствии слуха любил петь. Дружил с Сергеем Павловым, в то время комсомольским лидером. У меня с Юрой испортились отношения в 1964 году. Хотя до этого я бывал у него в семье. А он, несмотря на то, что я жил в коммунальной квартире, позволял себе изумлять всех моих соседей, часто приезжая ко мне. И Гагарин, и Титов, и Валя Терешкова. Я с ними со всеми дружил. А с Юрой мы поссорились так.

Произошел неприятный такой случай, связанный с Евтушенко, который был тогда опальным после знаменитой выставки в Манеже и интервью французской газете. Евгений был запрещен. И вот однажды Евтушенко сказал мне, что пишет поэму «Братская ГЭС». И, зная мою дружбу с космонавтами, просил меня дать возможность пообщаться с ними непосредственно. Я обратился к Гагарину. Тот сказал: «Пусть». Женя очень нервный человек. И он, готовясь к выступлению, за кулисами ходил. Из зала заметили. И кто-то из представителей ЦК обратился к Гагарину: «Почему Евтушенко здесь? Он что, выступать будет?» — «Да, мы его пригласили». — «Не надо этого…» Гагарин передал за кулисы, чтобы я сообщил Евтушенко, что выступление нежелательно. Я ответил: «У меня язык не повернется». И тогда там какой-то майор подошел к поэту и сказал. Евтушенко был взбешен. Уехал. Я дождался конца этого вечера и, когда все перешли к столу, сказал Гагарину, что это не по-мужски. Что он как-никак свободен от конъюнктуры. Юра отрезал: «Если ты так недоволен, можешь к нам больше не приезжать». Отношения потом восстановились, но уже такой искренности не было. Хотя, безусловно, я, как и все, остро переживал его гибель…»

В 1964 году произошел случай, когда судьба свела Кобзона и В. Высоцкого. В тот год Высоцкий переживал не самые лучшие времена: имея на руках крошечного сына, он не имел постоянного места работы, нуждался в деньгах. Однажды он вместе с женой отправился в сад «Эрмитаж», где проходил концерт звезд тогдашней эстрады. Цель у Высоцкого была одна: может, кто-нибудь из них купит у него для исполнения его новые песни. Однако никто, естественно, не купил. Когда Высоцкий обратился с этим же предложением к Кобзону, тот ответил: «Ты, Володя, эти песни сам скоро будешь петь с эстрады. А деньгами я тебя и так могу выручить. Когда разбогатеешь — отдашь». С этими словами он достал из кармана 25 рублей и отдал их жене Высоцкого. Эти деньги тогда им очень помогли.

Что касается личной жизни Кобзона, то стоит отметить, что в самом начале 60-х он женился на молодой, но уже известной тогда певице Веронике Кругловой. Правда, тот брак длился недолго. Вскоре молодые расстались — В. Круглова вышла замуж за певца Вадима Мулермана, а Кобзон женился на актрисе Л. Гурченко. Этот брак певца просуществовал три года.

Интересно, что если Л. Гурченко вспоминает об этих трех годах совместной жизни с Кобзоном с плохо скрываемым раздражением, то певец, наоборот, с удовольствием. Вот его слова: «Всегда ее вспоминаю с большой благодарностью, потому что считаю, что за короткий период нашей совместной жизни я получил много хорошего. Гурченко человек очень талантливый и, как женщина, извините за подробности, далеко не похожа ни на кого. Она индивидуальна во всем… Но невозможно было нам вместе находиться, потому что, кроме влечения, кроме любви, существует жизнь. К тому времени мои мама, отец и сестра переехали в Москву и жили в моей квартире на проспекте Мира, а я — у Людмилы. Она никак не хотела общаться с родителями. Конечно, не это послужило главной причиной развода. Думаю, были бы у нас общие творческие интересы или совместные дети (у нее уже была дочь Маша, очаровательная девочка), то… А так, она уезжала на съемки, я — на гастроли. Добрые люди доносили о каких-то дорожных приключениях, увлечениях, романах. Это вызывало раздражение с обеих сторон. Но если абстрагироваться от каких-то жизненных мелочей, то по большому счету я очень благодарен судьбе за то, что по ней так широко прошла личность Людмилы Марковны…

Мы с ней, к сожалению, до сих пор не общаемся. Не по моей вине. Я готов был поддерживать интеллигентные отношения, но не нашел понимания. Я продолжаю тупо кланяться при встречах, мне не отвечают. Однажды это вызвало бурную реакцию: «Ненавижу!» «Значит, любишь…» — повернулся и пошел…

А вообще я не безгрешен. Я человек вспыльчивый, часто оскорблял людей. Женился я трижды и разводился некрасиво… У Гамзатова есть строки: «Обижал я тех, кого любил. Милая, прости мне прегрешенья…»

Между тем в ноябре 1967 года, к 50-летию Октября, Кобзон подготовил сольную концертную программу, включающую в себя целых три (!) отделения. В ней звучало более 40 песен, среди которых были как революционные («Смело, товарищи, в ногу», «Отречемся от старого мира», «Варшавянка»), так и песни 30-х годов и современные произведения (композиторов А. Пахмутовой, М. Фрадкина, Т. Хренникова, О. Фельдмана и др.). Критика с восторгом (а иначе тогда и быть не могло) приняла эту программу и назвала Кобзона «полпредом советской гражданской песни».

Тем временем в начале 70-х в личной жизни певца произошло важное событие — он встретил свою последнюю любовь. Случилось это на одной из вечеринок, куда его пригласили друзья. Кобзон познакомился там с ослепительной девушкой по имени Неля и потерял голову. Сама она так вспоминает об этом знакомстве: «Я не знала, что мы встретимся. Это произошло совершенно неожиданно для меня. Неожиданно и случайно. И поэтому я не сразу его узнала. Я ленинградка и была в гостях у своих друзей в Москве, потом Иосиф предложил мне показать город, на второй день после нашей встречи… Был конец марта — начало апреля. Затем он пригласил меня в театр «Современник». Шел «Свой остров», который поставила Галина Борисовна Волчек. Тут же начались проблемы. Не было у них кассеты, не было звукооператоров… И Иосиф половину первого отделения бегал, искал какую-то аппаратуру. Я сидела одна, не понимая, где мой кавалер. Но потом, как выяснилось, он сделал много для того, чтобы спектакль состоялся…

Я не ставила себе задачу стать женой артиста. Не скрою, у меня было много поклонников. А Иосиф к тому времени уже был готов жениться совершенно сознательно. У него были определенные требования к молодой жене, и не только у него, но и у его семьи. На своих предыдущих ошибках он уже конкретно понял, что он в этой жизни хотел. Я в то время была молодая, очень скромная, очень застенчивая, предполагалось, что буду иметь детей, потому что он их очень хотел. Он мне сразу сделал предложение, и я согласилась…»

Их свадьба состоялась в ноябре 1971 года. Молодая супруга Кобзона ушла с прежнего места работы (она была техником общественного питания) и окончила театральную студию. Одно время вела концерты. Однако с рождением детей она работу оставила. В 1974 году родился сын Андрей, через два года — дочь Наташа.

И. Кобзон вспоминает: «Расскажу, как я забирал из роддома Андрея. Едва отъехали, останавливает Володя Высоцкий на своем красном «Пежо». Увидел ребенка и говорит: «Дай подержать». Я потом сказал Неле: «Наш сын будет или гением, или бандитом…» Первого не случилось, второго, надеюсь, не случится…»

В 1972 году Кобзон впервые вышел на сцену в накладном парике. Сначала постижеры специально делали ему модный тогда «кок», затем перешли к боксерской стрижке. Б. Брунов рассказывает: «Его маму я как-то спросил, что у Кобзона с волосами. Она объяснила так. Подростком, лет в 13–14, Кобзон ходил в 40-градусный мороз без головного убора — мода такая была. Вот какие-то там волосяные коробочки у него и отмерзли. Допижонился».

70-е годы можно смело назвать «золотым» временем для певца Кобзона. В 1973 году, после выхода на телевизионные экраны 12-серийного фильма «Семнадцать мгновений весны», в котором Кобзон исполнил две песни, его слава обрела «второе дыхание». Хотя сам певец был не очень доволен ситуацией, связанной с этим фильмом. Дело в том, что многих его участников (режиссера, актеров, композитора и т. д.) наградили высокими правительственными наградами. А про И. Кобзона забыли. А ведь песни, исполненные им в картине, имели огромную популярность в народе, и без них фильм явно бы проиграл.

Однако эта неприятность совершенно не сказывалась на общей ситуации, которая в те годы складывалась вокруг певца. В 1973 году он вступил в ряды КПСС и получил звание заслуженного артиста РСФСР. В те годы ни один официозный концерт не обходился без его участия. Как острил в те годы Валентин Гафт: «Легче остановить бегущего бизона, чем поющего Кобзона». Причем, несмотря на то, что в его репертуаре были произведения самого разного содержания, телезрителям (а это миллионная аудитория) он был прежде всего знаком по так называемым гражданским песням — про комсомол, партию, БАМ и т. д. (В 1975 году И. Кобзон стал лауреатом премии Ленинского комсомола.) За пристрастие к подобному репертуару нашего героя тогда так и называли — «кремлевский соловей». Даже всесильный в те годы председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин опасался трогать И. Кобзона. Этот сановник довольно предвзято относился к евреям, и при нем многим артистам этой национальности путь на телевидение был заказан. Стоит вспомнить судьбу таких артистов, как В. Мулерман, В. Ободзинский, А. Ведищева, Н. Бродская и др.

И. Кобзон вспоминает: «Жанр, в котором я работал, не мог быть массово-популярным. Я работал над гражданской темой. Ее часто путают с политической. Гражданская тема, патриотическая тема — та, которая воспевает народ, его подвиги, родину. Правда, предвижу вопрос: а песни Пахмутовой, например, «Не расстанусь с комсомолом» или «А Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди»? Мое поколение с удовольствием пело такие песни, как «Широка страна моя родная». Мы верили, что мы хозяева этой страны. А комсомол для меня — это те люди, с которыми я общался на стройках в Сибири, на Дальнем Востоке…»

В конце 70-х годов у Кобзона была высшая эстрадная ставка — 19 рублей. Однако работал он на полную мощность, отрабатывая в день по два-три концерта. П. Подгородецкий вспоминает: «На его концерты приходила самая разная публика. Но в первых рядах всегда сидели лучшие люди города. Там были и секретари обкомов, и члены ЦК, и руководители предприятий, и прочие уважаемые люди. На концерт Кобзона в то время было пойти так же престижно, как сейчас, скажем, на Кубок Дэвиса. Была, кстати, и молодежь, были фанаты, которые ездили на все его концерты из города в город. А гастролировал он много. Это ведь легенда. Кобзона спрашивали: «Иосиф Давыдович, а у вас связки не устают?» А он отвечал: «Нет, связки не устают, ноги устают…» Если музыканты Кобзона были одними из самых высокооплачиваемых в «Москонцерте», то он, видимо, был самым высокооплачиваемым. Кроме того, думаю, он, как человек с феноменальными способностями бизнесмена, не упускал ни одной возможности дополнительного заработка… Ему ничего не падало с небес, все, что он имеет, — плод его огромной трудоспособности…»

О том, что Кобзон уже в 70-е годы был не беден, говорит такой факт. В 1978 году он обзавелся собственной дачей недалеко от Переделкино. Ранее она принадлежала маршалу бронетанковых войск Рыбалко, потом академику Лопухину. Певец купил ее за 70 тысяч рублей, что по тем временам было цифрой астрономической. Но, по словам самого И. Кобзона, ради этой покупки он влез в долги и отдавал их в течение трех лет.

В июле 1980 года, когда в Москве скончался Владимир Высоцкий, именно Кобзон приложил все силы, чтобы народного любимца похоронили на Ваганьковском кладбище. Как рассказывают очевидцы, он пришел к директору кладбища и достал из кармана увесистую пачку сторублевок. Однако директор наотрез отказался взять их. «Что я, не понимаю, кого мы потеряли?» — заявил он. В результате Высоцкий был похоронен на самом удобном месте — недалеко от входа.

В том же году И. Кобзону присвоили звание народного артиста РСФСР.

Тогда же он отправился в свою первую концертную поездку в раздираемый гражданской войной Афганистан. Таких поездок он совершит три. Правда, после каждой из них в народе упорно будут ходить слухи, что он ездит туда неспроста. Якобы под видом багажа Кобзон привозит на родину сотни видеокассет, десятки килограммов серебра, дубленки и прочее. Когда же однажды его самолет был приземлен не как обычно на военном аэродроме Чкаловский, а на гражданском, его багаж все-таки проверили и обнаружили контрабанду. После этого артиста исключили из партбюро «Росконцерта» и даже хотели выгнать из партии. Именно тогда, якобы, Кобзон хотел застрелиться.

Этот слух повторялся так настойчиво, что в него поверила чуть ли не вся страна. Однако все в нем было выдумкой, за исключением одного — из партии Кобзона действительно едва не исключили. Произошло это в 1983 году, после того, как на концерте в Колонном зале певец позволил выйти на сцену генеральному секретарю «Общества дружбы Израиль — СССР» Гужанскому и спеть израильскую песню. (Стоит отметить, что незадолго до этого Кобзон лично посетил Израиль, став первым советским артистом, приехавшим в страну, с которой у СССР не было дипломатических отношений.) Кобзона тогда обвинили в политической близорукости плюс вспомнили историю, когда он привез из Америки запрещенные видеофильмы. Короче говоря, партком родного Москонцерта исключил его из партии, а райком это решение утвердил. Однако последняя инстанция — горком партии — не стал доводить дело до крайностей и заменил исключение на строгий выговор.

В 1984 году Кобзон стал художественным руководителем вокально-эстрадного отделения Государственного музыкально-педагогического института имени Гнесиных. В том же году он был удостоен звания лауреата Государственной премии СССР.

Через год существенно изменилась концертная ставка нашего героя: он стал получать 225 рублей. Стоит отметить любопытную деталь: в список эстрадных исполнителей, удостоенных этой чести, были внесены всего шесть человек (Кобзон, Зыкина, Магомаев и др.), но в нем не было суперпопулярной А. Пугачевой. Однако буквально за несколько часов до утверждения этого документа певице все же удалось отстоять свое право на максимальную концертную ставку.

Активность Кобзона — певца и общественного деятеля — еще сильнее возросла с началом перестройки. Причем стоит отметить, что его позиция тогда не всегда была в русле генеральной линии. Например, когда в октябре 1987 года Б. Ельцин выступил на Пленуме ЦК КПСС с критикой в адрес М. Горбачева и его реформ, одним из первых его поддержал Кобзон. Вот его собственный рассказ об этом: «7 ноября на Советской площади было народное гулянье. Я выступаю. Ко мне подошел в окружении своих коллег Ельцин. И я попросил, чтобы народ поприветствовал Бориса Николаевича. Он был очень растроган. Зашел ко мне за кулисы, поблагодарил за поддержку. Более того, в этот же вечер был прием в Кремле. По случаю годовщины. И на банкете Ельцин уже был локализован. Не толпился вокруг него народ. После выступления я спустился вниз, подошел к Борису Николаевичу и пожелал ему мужества. Сказал, что, если понадобится мое участие, я всегда готов быть рядом…»

В том же году Кобзона повысили в очередном звании — он стал народным артистом СССР. Через два года его избрали народным депутатом СССР.

Как это ни странно, Кобзону в те годы удавалось сохранять нормальные отношения как с Б. Ельциным, так и с его оппонентом М. Горбачевым. С последним у него произошел случай, о котором рассказывает сам певец: «Когда я был в Штатах, мне сказали, что Фрэнк Синатра изъявил желание выступить в Советском Союзе, что ему очень нравится Горбачев и перестройка. И что он готов приехать и дать один-два благотворительных выступления, но только если он получит личное приглашение от Михаила Сергеевича. Я "вернулся в Москву, встретился с Горбачевым. И даже так немножечко слукавил перед ним. Я сказал, что Фрэнк Синатра хочет выступить в Москве в благотворительных целях. Знаете ли, спрашиваю, вы этого певца? Он говорит: «Знаю его как друга Рейгана, знаю его и как друга американских мафиози и знаю даже его песню». После чего Горбачев сносно напел «Путников в ночи». Я говорю: «Понимаете, он никогда в жизни не был в стране социалистического лагеря. Синатра уже старый, карьера его заканчивается, но представляете, как сейчас важно, в зарождающихся ваших отношениях с Рейганом, что вы демократично отнесетесь к его приглашению посетить Советский Союз». Горбачев говорит: «Нет проблем». Черняев (это его помощник) добавил: «Вы сочините текст письма». Мы сочинили (я могу ошибиться в точности формулировки): «Уважаемый господин Синатра. Ваше имя — замечательного артиста кино, эстрады, популярнейшего человека в США — широко известно и в нашей стране. И мы были бы очень рады, если бы вы нашли возможность посетить нашу страну в это интересное революционно-перестроечное время». Отослали его. В то время советским послом в США был Дубинин. Он пригласил Фрэнка и официально (с коктейлем) вручил ему приглашение. И в связи с тем, что я был инициатором этого приглашения, я (когда еще раз был в США) обратился к импресарио Стиву и спросил: «Ну, когда?» Тот сказал: «Я тебя сейчас соединю с ним непосредственно, и мы проведем такой конференц-разговор. Ты, я и он». Мы связались со штаб-квартирой. И выяснилось следующее. У Фрэнка Синатры (на его вилле в Калифорнии) целый такой музейный зал, где на стене висят приглашения от президентов всех стран, где он выступал. Но они написаны вручную! И поэтому он хотел, чтобы то же самое сделал Горбачев. Написал собственной рукой. И второе: Синатра готов приехать, но только на один концерт, только на Красной площади. Он просит отдельный воздушный коридор для своего личного самолета, красную дорожку от трапа до помещения. И гарантированного присутствия на этом концерте Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны. Я ответил: «Я очень сожалею, что во многих странах за рубежом, дабы познакомить слушателей со мной, часто использовали «титул» — «советский Фрэнк Синатра». Я говорю: «Очень сожалею, что я стыдливо улыбался, но не отказывался от этого сравнения. Отныне я это буду считать оскорблением. Я сожалею, что мой любимый артист так дурно воспитан. И не сожалею, что с ним не познакомится мой советский слушатель».

Горбачеву же при встрече я сказал: «Михаил Сергеевич, я боюсь вас огорчить, но он не достоин вашего приглашения».

Между тем в августе 1991 года судьба едва вновь не свела певца с М. Горбачевым. В те дни Кобзон находился с гастролями в Ялте, и на одном из выступлений ему предложили выступить в приватном концерте для Горбачева на его даче в Форосе. Певец согласился. Концерт был назначен на 22 августа. Однако 19 августа грянул путч ГКЧП, генсек оказался изолирован, и мероприятие, естественно, сорвалось. Далее послушаем самого артиста: «Я стал безотрывно смотреть телевизор. И вдруг — с ужасом увидел себя! Бетховен, балет, Спиваков, а потом — Кобзон. Естественно, с гражданскими песнями. Я позвонил тут же в приемную Кравченко (я с ним был хорошо знаком еще по газете «Труд»). Мне сказали, что его нет и не будет. И тогда я позвонил зампреду Лазуткину. Меня с ним соединили. Я ему сказал: «Валентин, у меня большая просьба снять меня с эфира». Он спрашивает: «Почему? Не можем же мы сейчас показывать ансамбли или рок-группы». — «Это ваши проблемы, — отвечаю я, — но меня не втягивайте в эти политические игрища. Если вы этого не сделаете, я официально обращусь в прессу. И сделаю заявление». Лазуткин говорит: «Ну, ладно. Я доложу об этом Кравченко, и мы снимем тебя с эфира». И действительно: больше я себя в эфире там не слышал.

Уже после переворота мы как-то встретились с Лазуткиным, и он мне заметил: «Ну ты угадал». А я не угадывал. Просто — как можно? Когда жена сидит рядом, плачет. Я — народный депутат СССР. Пою. В стране неизвестно что происходит. И видите ли, под мой аккомпанемент. Что обо мне подумают люди?..»

Между тем в конце 80-х годов Кобзон одним из первых отечественных деятелей культуры стал заниматься бизнесом. В частности, он на короткое время стал вице-президентом «Ассоциации XXI век», которая занималась торговлей. Именно там он познакомился и подружился с Отари Квантришвили, которого через пару лет станут называть «крестным отцом» московской мафии. И. Кобзон рассказывает: «Сын мне как-то сказал: «Папа, ты странный человек. Как такое может быть? У нас в доме бывают то министры, то премьер-министры, то президенты, то генералы и какие-то непонятные, стремные люди». В данном случае он имел в виду Отари Витальевича с окружением. Я ответил сыну: «Андрюша, я никогда не выбирал друзей по должностям. Дружил с теми, с кем хотел. Они сидят за одним столом, общаются и не стесняются этого. Потому что их объединяет уважение ко мне»…

Между тем в Отари было столько силы… Я так любил смотреть на него. Мы уезжали отдыхать, и если бы не женщины, которых мы очень любили, можно было подумать, что мы гомосексуалисты. Настолько нежно мы относились друг к другу. Я немножечко верховодил в наших взаимоотношениях, потому что старше (Квантришвили родился в 1948 году. — Ф. Р.). Мне он прощал все фамильярности в свой адрес, их было достаточно. Прощал все, как старшему брату. Но мы никогда не лезли друг другу в душу…»

В 1989 году Кобзон ушел из «Ассоциации», чтобы в ноябре 1990 года создать собственное предприятие — акционерное общество «Московит». А буквально через несколько месяцев после этого — в апреле 1991 года — в Москве вышел первый и единственный номер газеты со звучным названием «Антимафия». «Гвоздем» этого издания стала статья Ларисы Кислинской о мафии под названием «Живем по их законам». Там же была напечатана любительская фотография какого-то застолья. На переднем плане три человека. «Один из них, — поясняла автор статьи, — народный артист СССР, народный депутат СССР и прочая и прочая Иосиф Кобзон. Но вряд ли он знал, кто сидит с ним за дружеским столом: это совсем не люди искусства. Молодой человек в темных очках — Виктор Никифоров по кличке Калина. По легенде, внебрачный сын Япончика… (В миру — Вячеслав Иваньков. — Ф. Р.) Смуглый господин, что изображен на фотографии между Калиной и Кобзоном, — Алик Тахтакумов. Кличка Тайванчик, один из авторитетов преступного клана».

По нынешним временам появление подобного компромата уже не считается событием из ряда вон выходящим. Однако для 1990 года эта статья была подобна взрыву бомбы. Еще бы: любимец публики и певец гражданско-патриотических песен в окружении мафиози! Как же он объяснил подобное? Послушаем его же слова: «Эта фотография была сделана в Сочи, в 80-м году. Но у меня профессия такая. Со мной сегодня могут сфотографироваться министры, ветераны, герои, космонавты. Завтра может подойти вор в законе. Я никогда не отказываю. Другой вопрос: участвую ли я в каких-то делах с сомнительными личностями?..

Я могу сказать, что никогда в жизни не знал о существовании Япончика. Я думал, что это тот Мишка Япончик, который жил в Одессе. И только после публикации поинтересовался, кто он… Познакомился я с ним только в 93-м, когда был в Америке. Я обедал в ресторане на Брайтоне. Приятель сказал: «Вот, за соседним столиком, сидит сам Япончик». Мне стало любопытно, я подошел к нему, познакомился. Скажу честно: с ним было интересно. По своему интеллекту он превышает многих известных людей. Япончик — неглупый человек, с очень сильным характером, наизусть знает Есенина. В отличие от меня не употребляет матерных слов. Он много рассказывал о лагере, об этой ужасной системе, ломающей людей. Потом я свел его с Вайнбергом, главным редактором «Нового русского слова», и от его рассказов тот тоже пришел в ужас. Говорит: давайте мы обо всем этом напишем…»

Однако Л. Кислинскую эти объяснения не удовлетворили и И. Кобзона в покое она так и не оставила. 28 марта 1992 года в газете «Советская Россия» она выступила со статьей под названием «Воры в законе и их покровители», в которой вновь связала имя популярного певца с мафией. И наконец, 3 декабря того же года в той же газете поместила еще одну статью, в которой назвала И. Кобзона одним из инициаторов досрочного освобождения из тюрьмы пресловутого Япончика. Но певец пропустил обе публикации мимо ушей или сделал вид, что не услышал.

Интересно на этот счет послушать мнение людей, которые давно знают Кобзона. Вот что говорит Т. Герзон: «Это вранье. Жизнью своей клянусь. Я знаю Кобзона с 14 лет. Помню его, когда он еще уголь грузил. Про Кобзона я могу сказать что угодно: он неблагодарный, он бабник, он мотовщик… Но он не мафиози. Его травят, и я знаю, кто этим занимается… Я так говорю не потому, что Кобзон — мой большой ребенок и я готова защищать его назло всем и вся. Наоборот, в последнее время он ко мне даже не заходит, не заезжает. Я изредка слышу его голос по телефону. Да и вообще он никогда не был особенно благодарным».

В 1993 году Кобзон решил заняться фармацевтикой и совместно с гражданином Израиля Шабтаем Калмановичем (в 1988–1993 годах тот отбывал наказание в израильской тюрьме sa шпионаж в пользу СССР) создал акционерное общество «Лиат-Натали». Название объяснялось просто: Лиат — имя дочери Шабтая, Натали — имя дочери Кобзона. Вскоре под маркой этого АО в Москве и на юге России была открыта сеть аптек. Чуть позже эти аптеки самым странным образом проклюнутся в широкой кампании против И. Кобзона.

В период октябрьских событий 93-го Кобзон, по его же слонам, чтобы избежать кровопролития, пытался быть посредником между засевшими в «Белом доме» парламентариями и президентом. Для этого он четырежды побывал в «Белом доме», где беседовал с Руцким и Хасбулатовым. Но миротворца из него так и не получилось. А походы его в «Белый дом» были истолкованы президентским окружением как предательство. Видимо, именно тогда между Б. Ельциным и Кобзоном впервые пробежала черная кошка. И вскоре на певца начался серьезный «накат».

Начался он в апреле 1994 года, сразу после того, как в Москве был застрелен снайпером Отари Квантришвили. И. Кобзон вспоминает: «Известия» напечатали, будто бы я появился на месте убийства, вышел из машины, осмотрелся и уехал. Но меня тогда в Москве не было. Я был в Лос-Анджелесе и должен был лететь в Денвер. В 9 утра надо было покинуть гостиницу, пришли друзья, стали торопить: «Ты опоздаешь на самолет». Но словно какая-то сила не давала мне уйти. Ровно в полдесятого зазвонил телефон, и моя жена, рыдая, сообщила о гибели Отари. Они очень дружили. Я тут же прервал гастроли, вылетел в Нью-Йорк, а оттуда в Москву…

Я знаю, кто убил Отари. И поэтому, когда мне позвонила Ольга Леонтьева из прокуратуры и пригласила на беседу, я сказал: «Мне не о чем с вами разговаривать, потому что вы занимаетесь пустым делом. Вас заставляют создавать видимость расследования, но я знаю, что это был приговор». Я написал отказ от дачи каких-либо показаний. Приходили из МУРа. Я тоже отказался беседовать. «Почему?» — спросил меня сотрудник МУРа. «Потому что это ваших рук дело, — ответил я. — Не ваших лично, но правоохранительных органов». Ни одна мафия никогда бы не устранила Отари Витальевича… Те же «Известия» напечатали, что, по сообщениям из милицейских источников, следующей жертвой буду я.

Когда я вернулся в Москву, мне были звонки, анонимные угрозы физической расправы. Я даже знаю фамилию киллера, которому было заказано мое убийство. Его фамилия — Беляев. Это офицер. Но я не знаю точно, где он служит. Мне сообщили об этом структуры, которые охраняют одного моего друга, очень высокого по должности. Предлагали помощь. Я очень благодарен Борису Всеволодовичу Громову (с ним Кобзон познакомился в Афганистане в апреле 1980 года. — Ф. Р.), который написал письма Ерину, Степашину и Барсукову и, не дожидаясь их решения, обратился к афганцам, и они выставили свою охрану.

После этого мы перешли на профессиональную охрану, которая готова дать отпор любому.

Позднее мне сообщили из официальных источников, что я веду себя правильно и посему могу успокоиться: напряженность снята…»

Однако до окончательного снятия напряженности тогда было еще далеко.

В сентябре 1994 года Л. Кислинская подала на певца в суд за то, что в интервью газете «Совершенно секретно» он заявил: «Эта девица ведет достаточно свободный образ жизни, пьет, курит, и у нее хорошо сочетаются две древнейшие профессии». Отмечу, что эта тяжба продлится девять месяцев и в конце концов завершится победой журналистки: Кобзона обяжут заплатить ей штраф и принести публичные извинения.

Но это были еще не все неприятности, свалившиеся на голову певца. Вскоре начались систематические проверки его АО «Московит», когда ревизоры заявлялись в его бухгалтерию по 5–6 раз в месяц. Но ничего противозаконного найти им так и не удалось.

В том же 1994 году певца внезапно вызвал к себе один высокопоставленный генерал. Когда Кобзон зашел в его кабинет, генерал приложил палец к губам и начал изъясняться на бумаге. Артист понял, что поступить подобным образом хозяина кабинета подвигло только одно: их прослушивали. Что же узнал певец от того генерала? А узнал он много занятного о себе. Например, генерал передал ему. в коридоре досье, в котором говорилось: «Кобзон И. Д., 1937 года рождения, еврей, в настоящее время глава двух АО — «Московит» и «Лиат-Натали», содержит шесть игорных домов, занимается контрабандой антиквариата, драгоценных камней, оружия и наркотиков. Под прикрытием аптек занимается наркобизнесом. Постоянно общается с агентами ЦРУ и Моссада. Имеет большое количество недвижимости за рубежом. Пособник мафиозных структур и их идейный вдохновитель…»

— Как же жить после этого? — спросил у генерала артист, когда ознакомился с этим досье.

— Как и жили, — был ответ.

Возмущенный прочитанным, Кобзон обратился с отчаянным письмом в МВД и ФСК: «Если я виноват, то арестуйте меня!» Однако никаких официальных обвинений ему не предъявили, но и от пересудов людской молвы никто из власть имущих певца всерьез не защитил.

Кому же была выгодна дискредитация Кобзона? Вот что он сам думает на этот счет: «Я знаю, кому выгодна вся эта возня. Слишком многим не нравится сегодня Лужков, слишком многие хотят скомпрометировать людей из его окружения — я ведь являюсь советником мэра по культуре. Когда все началось, я предложил Юрию Михайловичу: «Давайте прекратим наши отношения. Не хочу подставлять вас под удар». — «Что же мы пойдем на поводу у провокаторов, — ответил мэр. — Дружба есть дружба…»

Между тем в марте 1995 года скандал вокруг имени Кобзона вышел за пределы России и достиг США. 6 марта газета «Вашингтон пост» поместила статью, в которой, в частности, писалось: «Царь всей русской мафии, известный певец Иосиф Кобзон, в банду которого входят мэр Москвы Лужков, генерал Громов и президент «Мост-банка» Гусинский…» И далее шли строчки из известного нам досье на певца. Вслед за американской газетой подобного рода статью опубликовала и израильская «Едиот Ахранот». Видимо, основываясь на информации подобного рода, американский госдепартамент вскоре лишил Кобзона права въезда в США.

В мае того же года на торжественном приеме в Кремле к певцу подошел Виктор Степанович Черномырдин и посоветовал ему помириться с президентом. Кобзон ответил, что его к Ельцину не пускают, и попросил: «Помогите мне, Виктор Степанович, в этом». Премьер ответил коротко: «Я тоже не могу. И никто не может. Кроме тех, о которых ты знаешь».

Встреча с «теми» у Кобзона произошла в том же году на юбилее Г. Хазанова. Увидев А. Коржакова, наш герой подошел к нему и сказал: «Александр Васильевич, давно пора расставить все точки над «i», я готов к любому разговору». На что Коржаков ответил: «Не надо! Мы с вами встретимся, а на следующий день вы все журналистам раззвоните».

Тем временем удача пришла к певцу с самой неожиданной стороны.

30 декабря на новогоднем приеме в Кремле к нему внезапно подошла Наина Иосифовна Ельцина и, поздравив певца и его семью с праздником, пожелала удачи. И тут случилось чудо. Стоило окружающим заметить, что на певца обратила внимание первая леди, как тут же со всех сторон к нему потянулись министры, вице-премьеры и прочие чиновники с заверениями любви и вечной дружбы.

Между тем январь 1997 года начался для Кобзона с неприятности. В тель-авивском аэропорту Бен-Гурион его вместе с женой внезапно задержала полиция и упрятала за решетку. Причем Нинель Кобзон была помещена в одну камеру с проститутками. Там их продержали в течение нескольких часов, пока в дело не вмешался сам премьер-министр страны Шимон Перес. Узников освободили, и они тут же улетели из Израиля, заявив, что, пока им не будут принесены официальные извинения, их ноги в этой стране больше не будет. Но извинения не последовали. Поэтому Кобзон отказался присутствовать на форуме деловых людей в Иерусалиме, который открылся 1 февраля.

Отмечу, что, начавшись с неприятности, тот январь все-таки принес семье Кобзонов и радость: 19 января женился 22-летний Андрей Кобзон. Однако, прежде чем описать это мероприятие, расскажем вкратце о самом виновнике торжества.

Андрей Кобзон с юных лет доставлял именитому отцу массу хлопот. Например, в школе он учился плохо, на одни тройки, и учителя в один голос говорили, что у него нет никаких перспектив и что родители его по тюрьмам искать будут. На этой почве в семье периодически возникали серьезные скандалы.

Рассказывает И. Кобзон: «Когда он учился в первом классе, произошел смешной случай. Приезжаю с гастролей и вижу заплаканную жену, перед ней стоит Андрей. Неля показывает дневник: «Вот, успела перехватить, посмотри — нас в школу вызывают». Я открываю его, а там — одни пары. «Кто тебе дал право позорить мою фамилию? Забудь, что ты — Кобзон!» Выгнал его из комнаты, сижу, переживаю. Вдруг сын возвращается — ну, думаю, сейчас прощения просить будет. Он же спрашивает: «А фамилия Иванов подойдет?»…

Но эта история впрок сыну не пошла. Позднее мы решили поменять в квартире мебель. И за шкафом сына обнаружили аж тридцать дневников! Андрей, опасаясь родительского гнева, как нахватает двоек, так дневник — за шкаф…»

В конце концов Андрей с горем пополам окончил 8 классов и из школы благополучно ушел. Отец хотел, чтобы сын поступил к суворовское училище, мол, армия исправит парня, однако Андрей решил посвятить себя музыке: он поступил в Гнесинское. После первого курса взял академический отпуск и уехал в Америку, в один из самых престижных музыкальных институтов в Голливуде. Правда, окончить его Андрею так и не удалось: за три месяца до диплома он вернулся на родину. Какое-то время играл на ударных в рок-группе, которую создали бывшие участники ансамбля «Воскресенье». Готовил себя и к вокальной карьере, беря уроки у знаменитого педагога М. Л. Коробковой. Но затем занятия музыкой бросил. Почему? Сам он объясняет это так: «Я почти всю жизнь прожил в музыкальной среде и понял — она очень гнилая. В кулуарах все разговоры — про подзвучку и про баб. Отец таких людей называет лабухами. И я не стал на этой среде замыкаться, потому что — рано или поздно — это привело бы к тупику. В лучшем случае стал бы популярным музыкантом, выступал бы, как Маша Распутина, — по 10 тысяч долларов за номер, заработал бы денег и прогнил изнутри». Поэтому, вернувшись из Америки, Андрей пошел в бизнес. Вскоре вместе с друзьями он открыл фирму «Джусто».

В середине 1993 года в ночном заведении «Белый Таракан» судьба свела Андрея с фотомоделью из агентства «Red Stars» и студенткой МГУ Катей Полянской. Их знакомство продолжалось более двух лет, пока отец Андрея не поставил вопрос ребром: ты должен жениться.

Свадьба одного из самых богатых женихов и одной из самых красивых фотомоделей России произошла в одной из самых дорогих гостиниц Москвы — «Метрополе». В Зеркальном и Красном залах собралось старшее поколение, в Большом зале — молодежь. Гостей было множество, в том числе и именитых: мэр Москвы Лужков, генерал Громов, академики Рошаль, Кулаков, Палеев, артисты Ульянов, Зыкина, Брунов, Эсамбаев, Бабкина, Долина, Розенбаум, Петросян и многие другие. Свое благословение молодоженам прислал патриарх Алексий II. По словам И. Кобзона: «Свадьбу нам подарили друзья. Те деньги, которые гости презентовали молодым, составили сумму, позволившую практически окупить все затраты. Я хотел оставить подаренное ребятам, но они предпочли компенсировать мне расходы. Андрей так и сказал: «Папа, праздник — это лучшее, что ты мог для нас сделать».

Однако молодые не остались без подарка: невеста получила кольцо, а вместе с женихом — еще и свадебное путешествие, двухнедельный круиз по Карибскому морю. Правда, круиз пришлось на время отложить, так как сразу после свадьбы Катя свалилась с простудой.

Что касается дочери Кобзона Наташи, то ее судьба тоже сложилась благополучно. Она успела поучиться в Америке, 9-й класс окончила в Москве, а 10—11-й — в Бельгии. Затем вернулась на родину. Какое-то время работала пресс-секретарем у В. Юдашкина, готовилась поступить в МГУ на юридический. Но в последний момент передумала и решила поступать в Америке. Правда, попала она туда с трудом, так как в связи с гонениями на отца ей не давали въездную визу. Но затем все утряслось.

За всеми этими событиями мы как-то совсем забыли о творческой деятельности Кобзона. Между тем она не стояла на месте. Певец продолжал выступать с концертами, на которых наряду со старыми звучали и новые песни самых разных авторов. Было видно, что, даже несмотря на свой возраст, он еще полон творческих сил. Однако…

В конце 1996 года Кобзон сделал официальное заявление, что в сентябре следующего года, когда ему исполнится 60, он закончит свои выступления на эстраде. Сразу после этого начался прощальный гастрольный тур артиста под названием «Я песне отдал все сполна» по городам бывшего Союза. К июлю 1997 года артист посетил 14 республик и выступил в 50 городах. Последней республикой в его планах был Узбекистан, куда он должен был приехать 18 июля. Но тут случилось неожиданное. Узбекские организаторы гастролей внезапно заявили, что их технические возможности не позволяют провести эти концерты (мол, все концертные площадки находятся на реконструкции). Певца это сильно огорчило. Он заявил: «Мне трудно смириться с мыслью, что я не смогу попрощаться с дорогими для меня зрителями Узбекистана. Ведь в годы войны именно узбекская семья приняла меня и моих родных».

11 сентября 1997 года Кобзон простился со своими слушателями, устроив грандиозный концерт в Москве. Он продолжался 10 (!) часов и закончился в 6 часов утра (весь концерт транслировался по российскому телевидению). На нем присутствовал чуть in не весь политический и культурный бомонд страны, включая премьер-министра В. Черномырдина, мэра Москвы Ю. Лужкова, народную артистку СССР А. Пугачеву и др.

Галина ПОЛЬСКИХ

Г. Польских родилась 27 ноября 1939 года в Москве. Своих родителей она практически не помнит: во время войны, когда ей было всего три года, отец погиб на фронте, а вскоре умерла и мама. Девочка попала сначала в детский дом, но затем ее взяла на воспитание родная бабушка. Жили они тогда на Сретенке, в 9-метровой полуподвальной комнатке в доме напротив магазина «Грибы-ягоды» (бабушка работала в нем уборщицей).

Окончив школу в 1956 году, Польских решила поступать во ВГИК. По ее словам: «Тогда я совершенно не понимала, что актерство — не просто игра, а профессия, труд. Хорошо помню первый тур: в комиссии сидят Гена Шпаликов (как студент) и Наташа Защипина, которую мы, девчонки, боготворили и которой жутко завидовали. Еще бы: «Первоклассница», «Дети партизана» — кинозвезда! Когда я прочла стихотворение, Наташа показала мне большой палец — мол, все отлично. Для меня тогда это было гораздо важнее мнения педагогов.

Я поступила на курс к Михаилу Ильичу Ромму…»

Однако проучиться у мэтра советского кино Галине довелось недолго: во ВГИКе она познакомилась со студентом режиссерского факультета Фиаком Гасановым, влюбилась в него и вскоре родила ребенка. Девочку назвали Ириадой. После этого Польских пришлось уйти из института. Ее лучшая подруга Людмила Абрамова (впоследствии — жена В. Высоцкого) уговаривала ее остаться, обещая сдать за нее все зачеты и экзамены, но Польских решила по-своему.

К сожалению, молодая семья наслаждалась счастьем недолго: вскоре муж Галины трагически погиб. В начале 60-х Польских восстановилась во ВГИКе и попала на курс к С. Герасимову и Т. Макаровой (ее однокурсниками были: Н. Губенко, Ё. Жариков, С. Никоненко, Ж. Болотова, Ж. Прохоренко, Л. Федосеева). В это же время она снялась и в первой своей серьезной роли: сыграла восьмиклассницу (это в 23 года!) в картине Юлия Карасика «Дикая собака Динго». Отмечу, что в этот фильм она попала благодаря режиссеру М. Калатозову: он собирался снимать Польских в главной роли в своей картине «А, Б, В, Г, Д…», но фильм прикрыла Фурцева, и Калатозов отвел начинающую актрису к Карасику. Так состоялся дебют Польских в кино. 20 октября 1962 года в газете «Советская культура» появилась статья критика И. Рубановой, в которой та писала: «В работе Г. Польских иногда ощутимы пустые места, в которых проступает душевная вялость и скованность. Инертна, невыразительна актриса во многих эпизодах с Филькой, хотя здесь у нее отличный партнер — Т. Умурзаков. Но великолепно сыграны трудные сценки общения Тани с неодушевленным миром: поклоны иве, игра с лунным лучом и глобусом выглядят органично и настолько естественно, что комбинированные съемки, примененные в этих эпизодах, кажутся совершенно лишними, а временами — попросту уступкой плохому вкусу. Но лучше всего Галя Польских читает стихи…»

Фильм «Дикая собака Динго» принес Польских не только всесоюзную, но и мировую известность: на фестивалях в Венеции, Вене и Лондоне в 1962–1963 годах эта картина была удостоена главных призов (в Венеции ей была присуждена Первая премия — «Золотой лев св. Марка» и специальная награда жюри «Золотая ветвь»). Правда, сама Польских на эти престижные фестивали так и не попала. Почему? Вот что она сама рассказывает: «Я сама отказывалась от поездок на Венецианский фестиваль, в Норвегию, в Мексику. У меня был ребенок, я жила с бабушкой, и та мне говорила: «Куда ты поедешь, ты что? Вот по радио говорят, атомные бомбы там испытывают, а если с тобой что случится? Тебя-то я вырастила, а вот правнучку, дочку твою, уже не смогу!» Я бабушку слушалась — никуда не ездила».

И все же за границу наша героиня тогда попала. Причем благодаря своему второму мужу — кинорежиссеру Александру Сурину (он окончил ВГИК в 1966 году, снял фильмы: «Одни» (1968), «Дорога домой» (1970), «Страх высоты» (1976) и др.). 1Гменно он уговорил бабушку Галины отпустить ее на очередной Каннский кинофестиваль.

Г. Польских вспоминает: «Первая поездка за границу стала для меня потрясением. Это сейчас мы видим отели, рестораны, магазины, люди стали одеваться, доступно все, а раньше ничего этого не было, и я так засматривалась, что натыкалась несколько раз на стекла витрин. Помню, «суточные» были мизерные, на еду старались не тратиться, наши ребята варили куриные яйца под горячей струей воды из-под крана, чтобы продержаться до какого-нибудь званого ужина…»

В 1968 году Польских посетила соседнюю с Францией страну — Италию. И вновь — ее собственный рассказ об этом: «Из актрис нас там было трое: я, Люся Савельева и Марианна Вертинская. Почему-то я чувствовала себя не очень уютно в этой поездке. К тому же, если Савельева привезла с собой «Войну и мир», то фильм с моим участием был более чем средний. В один из дней нас пригласил к себе на виллу маэстро Феллини. Было весело, откуда-то взялись русские пластинки, Люся танцевала. Я сидела очень скромно, наблюдая эту жизнь и будто бы не участвуя в ней. Феллини был немногословен, но приветлив.

Вечер закончился. Мы сели в машину, подошел Феллини и повел себя как-то неожиданно. Подойдя ко мне, он провел рукой по моему лицу и что-то сказал переводчику. Я онемела, мне показалось, что такой жест возможен по отношению к… девочке легкого поведения. Мне стало до слез обидно, я чувствовала себя униженной. Машина тронулась, и переводчик, видя мое состояние, сказал: «Галя, ты чего? Ты понравилась Феллини, он сказал, что ты способная, но хитрая и он надеется встретиться с тобой через месяц в Москве, на днях итальянского кино. А жест этот — знак его большой симпатии». Я очень ждала Феллини, мне казалось: что-то свершится в моей творческой судьбе. Но Феллини заболел и не приехал. И только множество его фотографий с добрыми надписями говорят о том, что это был не сон».

В 60-е годы Польских довольно активно снималась в кино, работая у разных режиссеров. Она снималась у Г. Данелия («Я шагаю по Москве», 1964), у Г. Чухрая («Жили-были старик со старухой», 1965), у П. Тодоровского («Верность», 1965), у С. Герасимова («Журналист», 1967), у Г. Липшица (телефильм «Обратной дороги нет», 1970), у В. Ускова и В. Краснопольского (телефильм «Тени исчезают в полдень», 1971) и др. Однако в начале 70-х актрису внезапно перестали снимать. Почему? Вот как она сама отвечает на этот вопрос: «Меня не снимали пять лет, дабы угодить моему бывшему (второму) свекру — директору «Мосфильма» В. Сурину. И единственным человеком, который тогда протянул мне руку, был режиссер Игорь Гостев».

Гостев в 1974 году пригласил Польских на одну из главных ролей в фильм «Фронт без флангов». Картина снималась по книге тогдашнего заместителя председателя КГБ СССР и свояка Л. Брежнева генерала С. Цвигуна (псевдоним Семен Днепров), поэтому судьба ей была уготована счастливая. В 1975 году на кинофестивале в Ташкенте она была удостоена почетного приза, а через три года, когда на экраны страны вышло продолжение — «Фронт за линией фронта», — оба фильма были награждены Государственной премией РСФСР.

Таким образом, с середины 70-х годов Польских вновь вернулась в большой кинематограф. Фильмы с ее участием стали появляться на широких экранах один за другим: «Ищу мою судьбу», «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» (оба — 1975), телефильм «Дни хирурга Мишкина» (1976), телефильм «По семейным обстоятельствам» (1977), «Портрет с дождем» (1978), «Суета сует» (1979) и др. По словам самой Г. Польских, в те годы она испытывала невероятный творческий подъем, открывший у нее «второе дыхание».

В 1979 году Г. Польских было присвоено звание народной артистки РСФСР.

Среди фильмов 80-х годов, в которых снялась Польских, отмечу самые, на мой взгляд, удачные: «Коней на переправе не меняют» (1981), «Отцы и деды» (1982), «Белые росы» (1984).

Новая волна зрительского успеха пришла к Польских в 1995 году, когда на экраны вышел фильм Е. Матвеева «Любить по-русски». Через год на собранные народом деньги было снято продолжение — «Любить по-русски-2».

В 1996 году режиссер Беленький задумал поставить на телевидении многосерийный (около 200 серий) комедийный сериал Клубничка». Большинство актеров, к которым режиссер обратился с просьбой сняться в нем, ответили отказом, посчитав эту работу ниже своего достоинства. А вот Польских, а также другой известный наш актер А. Демьяненко от этого предложения не отказались. После этого их имена попали на кончики перьев многих журналистов, рассуждающих о том, могут ли такие знаменитые актеры играть в откровенно слабом сериале. Только им ли их осуждать?

И в заключение несколько слов о том, как живется нынче Польских. Живет она в Москве в собственной квартире, а также имеет дачу под Москвой. Ее старшая дочь Ириада окончила киноведческий факультет ВГИКа и работает ассистентом по актерам у ведущих мосфильмовских режиссеров. Младшая дочь Мария (родилась в 1970 году) окончила Университет дружбы народов. Во время учебы там познакомилась с ливанцем и в 1992 году родила мальчика, которого назвали Филиппом. Так что Г. Польских уже пять лет как носит звание бабушки.

Евгений ЖАРИКОВ

Е. Жариков родился 26 февраля 1941 года в Москве на Серпуховке. Его отец — Андрей Дмитриевич Жариков — был в ту пору 20-летним молодым человеком, приехавшим в столлцу из Донецка. А вообще род Жарикова по отцу берет свое начало на Орловщине: там есть даже целая деревня Жариковых. Любопытно ее появление на свет. В 1812 году пленный французский офицер Жерико женился на русской девушке и поселился в тех краях. Постепенно его фамилию переделали на русский лад, и стал он Жариковым. Так что в крови артиста течет и французская кровь.

Что касается отца Е. Жарикова, то в дальнейшем он станет известным детским писателем и свою первую книгу опубликует в 1960 году. В 1983 году его примут в Союз писателей СССР.

Мама Евгения работала преподавателем литературы и истории в школе.

Как рассказывает Жариков, жили они очень трудно. В семье было шестеро детей, однако только троим удалось выжить в то тяжелое, послевоенное время (двум братьям и сестре). Отец уже тогда зарабатывал деньги литературным трудом, но на жизнь их не хватало. Он жил в маленькой комнатке в коммуналке в одном районе города, а его жена с тремя детьми — в такой же комнате в другом конце Москвы. Мать буквально разрывалась между детьми, школой и мужем: ей приходилось регулярно навещать супруга, забирать у него написанные страницы и перепечатывать их на машинке. Когда положение стало совсем безвыходным, было решено отправить старшего сына Валентина в Воронежское суворовское училище (сам Жариков-старший окончил Военную академию в 1949 году), а Евгения отправить к деду с бабкой в Сергиев Посад. Именно там он и пошел в школу.

Жариков рос мальчишкой шалапутным и часто, не желая себя утруждать долгим пребыванием на уроках, сбегал с них. Причем делал он это виртуозно. Так как на выходе всегда сидела гардеробщица или кто-то из учителей, а на всех окнах до четвертого этажа стояли решетки, он забирался на последний, пятый этаж, вылезал в окно и по водосточной трубе спускался вниз.

Однако в старших классах Женя взялся за ум, и постепенно дела с учебой у него пошли на лад. Именно в школе он впервые приобщился к сценическому искусству — записался в драмкружок. В этом же кружке занималась и девочка, в которую он был тайно влюблен (она училась на класс старше его). Окончив школу раньше его, она подала документы на актерский факультет ВГИКа и, успешно сдав экзамены, была зачислена на первый курс. Видимо, именно тогда Жариков и принял для себя окончательное решение, куда именно он направит свои стопы после окончания десятилетки. Правда, существовало одно «но»: его отец хотел, чтобы сын получил серьезную профессию — стал инженером. Евгений еще с детских, лет, благодаря своему деду, прекрасно мастерил (игрушки ему заменяли рубанок, пила и молоток), и отец хотел, чтобы он не бросал это занятие и после школы. Но юноша поступил по-своему.

Окончив школу в 1959 году, Жариков тайком от отца (тот как раз тогда уехал в командировку в Донецк) подал документы во ВГИК. И был принят. Он попал на курс, который вели С. Герасимов и Т. Макарова. Кстати, именно это спасло Евгения от гнева отца: к Герасимову Андрей Дмитриевич относился очень хорошо, поэтому и разрешил сыну учиться на актера.

Дебют Жарикова в кино состоялся в 1960 году, когда он был еще первокурсником: в фильме Юлия Райзмана «А если это любовь?» он сыграл крохотную роль школьника Сергея (этот же фильм стал дебютом А. Миронова). А уже через год после этого его пригласил Андрей Тарковский на одну из главных ролей в свою картину «Иваново детство». Этот фильм стал настоящим событием для кинематографа тех лет и приобрел не только всесоюзную, но и мировую славу. В период 1962–1963 годов он завоевал несколько призов на фестивалях в Венеции, Сан-Франциско, Акапулько и т. д. (всего он получил 17 призов).

Критик Н. Архангельская так писала о роли Жарикова в этом фильме: «Старший лейтенант Гальцев — один из тех вчерашних десятиклассников, на плечи которых в дни войны легла ответственность за жизни многих бойцов. Даже рядом с двенадцатилетним разведчиком Иваном (Н. Бурляев) этот худенький, одухотворенный, совсем юный лейтенант кажется почти подростком. Гальцев не всегда уверен в себе, он слегка робеет перед солдатами и капитаном Холиным, но в нем сочетаются сила и застенчивость, решительность и наивность».

Между тем через год после съемок в этой картине Жариков снялся в фильме совершенно иного жанра — комедии Генриха Оганесяна «Три плюс два» (он играл в нем молодого дипломата Вадима). Сам актер так вспоминает о своей работе в этом фильме: «Сначала режиссер хотел снимать актеров старшего поколения. Но потом все-таки остановился на нас, молодых: Андрее Миронове, Геннадии Нилове, Евгении Жарикове, Наталье Фатеевой и Наталье Кустинской.

На съемки мы приехали в Новый Свет, снимали на территории завода шампанских вин князя Голицына. Я часто потом бывал совсем рядом, но туда не заходил — там сейчас все забетонировали, у меня бы сердце разорвалось. Потому что никогда в жизни у меня больше не было такой экспедиции, в таком райском уголке. Жили мы в основном на подножном корме. Нашими рабочими костюмами были шорты и купальники. И за это нас все время арестовывала милиция, пока городские власти не выдали свидетельства, что нам по работе положено ходить в шортах и майках. Перед съеками нам дали две недели — на загар и на отращивание бород. Над моей бородой все время издевались — какая борода в 21 год!»

Фильм «Три плюс два» вышел на экраны страны в 1963 году и принес его создателям огромный успех: в прокате он занял 4-е место, собрав на своих сеансах 35 млн. зрителей. Таким образом, еще будучи студентом 4-го курса ВГИКа, Жариков стал уже довольно известным и популярным у зрителей актером.

В 1964 году благополучно завершилась учеба Жарикова во ВГИКе. Когда это радостное событие произошло, однокурсники Евгения решили, как и принято, отметить это знаменательное событие. Стали решать, на чьей квартире это лучше сделать. Стоит сказать, что из всей группы москвичей было только двое: Жанна Болотова и наш герой. Но так как у Болотовой квартира была совершенно не приспособлена для приема такой оравы гостей (дома постоянно находились родители), решено было гулять на квартире Жарикова. И это решение было справедливым по нескольким причинам. Во-первых, жилплощадь у сына известного писателя была приличной, и, во-вторых, тем летом квартира была совершенно пуста из-за отсутствия в ней родителей.

Когда вопрос о месте проведения вечеринки был решен, встал вопрос об ее продовольственном обеспечении. Однако и эта проблема была решена довольно быстро. Все сошлись во мнении, что будет уместно, если каждый придет на торжество со своими продуктами. На том и порешили.

По словам самого Жарикова, когда все гости собрались за праздничным столом и выложили принесенные продукты, стол с I ал напоминать то ли консервный, то ли винный склад. От обилия консервных банок и бутылок с дешевым вином буквально рябило в глазах. Однако студенты и этому были рады. Веселье члилось все ночь.

Уже глубоко за полночь, когда сознание Евгения стало затуманиваться по причине чрезмерных возлияний, он покинул своих друзей и ушел в кабинет отца. Там он лег не на дива^н, а устроился на полу поперек дверей, чтобы его тело не позволило койти в кабинет отца никому из посторонних.

Когда утром Жариков проснулся, в доме царила тишина. Только изредка ее нарушали чей-то храп и бормотание. Это в разных комнатах спали мертвецким сном провеселившиеся всю ночь студенты. Евгений приподнял свою голову от пола и увидел и дверном проеме чьи-то ноги, распростертые на полу. Ноги были в носках, причем на одном из них сияла дырка. Эти ноги принадлежали человеку, которому в скором времени предстоит стать знаменитым актером, режиссером и даже высоким чиновником в союзном министерстве. Видимо, не сумев войти в кабинет, он лег на полу в коридоре и так и заснул, сморенный тяжелым сном.

Сразу после окончания ВГИКа Жариков покинул пределы (ССР: он уехал на два года в ГДР работать на тамошнем телевидении. Немцы придумали изучать русский язык с помощью короткометражных фильмов, и нашему актеру было предложено и трать в этих короткометражках все мужские роли. Работа ему нравилась, тем более что он имел возможность подрабатывать переводчиком в Группе советских войск.

Вернувшись на родину в 1966 году, Жариков вновь стал известным актером на многих съемочных площадках. В те годы на экраны страны вышло несколько фильмов с его участием: «Нет и да» (1967), «Таинственный монах» (1968), «День ангела» (1969), Снегурочка» (1970), «Смерти нет, ребята!» (1971), «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» (1973), «Исполнение желаний», «Возле этих окон» (оба — 1974).

На последней картине судьба свела Жарикова с 25-летней актрисой Натальей Гвоздиковой. Она в 1971 году окончила И ГИК (училась в той же мастерской, что и Евгений, — у С. Герасимова и Т. Макаровой) и была уже известной актрисой, благодаря 4-серийному телевизионному фильму «Большая перемена», где у нее была одна из главных ролей — любимой девушки Нестора Петровича Полины. В фильме «Возле этих окон» она играла приемщицу ателье, а Жариков — киномеханика. Однако тогда дальше съемочной площадки их отношения не простерлись. Следует отметить, что к тому времени у обоих уже был неудачный опыт семейной жизни: Гвоздикова была разведена, а брак Жарикова (он женился в 20 лет) уже трещал по швам.

Между тем в 1974 году судьба вновь свела их вместе: украинский режиссер Григорий Кохан пригласил Жарикова и Гвоздикову на главные роли в телевизионный фильм «Рожденная революцией». Именно во время съемок этой картины началось их медленное, но закономерное движение к тому, чтобы вскоре стать мужем и женой. Этому немало способствовало и совместное участие еще в одной картине: фильме «Дума о Ковпаке» (фильм третий «Карпаты, Карпаты»). Отмечу, что Гвоздикова снялась во всех трех фильмах, а Жариков попал лишь в третий. Актриса рассказывает: «В этом фильме я сыграла разведчицу Сагайдачную, а Женя — поэта-партизана Платона Воронько. Вместе с другими членами съемочной группы мы, можно сказать, прошли всю дорогу «от Путивля до Карпат». Подобно партизанам, нам часто приходилось идти пешком по нескольку часов, неся на себе оружие, аппаратуру. Тимофей Васильевич Левчук снимал боевые эпизоды именно там, где они происходили, — высоко в горах».

А вот что рассказывает об этой же картине Е. Жариков: «Мне было интересно и радостно играть в «Думе о Ковпаке» еще и потому, что украинский поэт Платон Воронько — хороший друг моего отца, писателя Леонида (Андрея) Жарикова…»

Стоит отметить, что путь Жарикова и Гвоздиковой друг к другу не был однозначно гладким. На съемках «Рожденная революцией», когда их роман только-только начинался, другой молодой актер, занятый в этом же фильме, — Лев Прыгунов, — тоже попытался приударить за Гвоздиковой. Сама актриса вспоминает об этом так: «Лева про наш роман ничего еще не знал и питал, наверное, какие-то надежды. Как на грех, мы с ним и еще в одной картине снимались. (Речь, видимо, идет о фильме 1973 года «Петр Рябинкин». — Ф. Р.). По сюжету нас с ним ожидали всевозможные радости любви. Представляете мое самочувствие? Как сейчас помню, привезли нас в сад около Театра Советской

Армии, мы с Левой идем по аллее, а потом должны слиться в поцелуе. Поверите — нет, как подходит этот миг, так меня нервный смех разбирает, не могу собраться, и все. Семь дублей мы с ним тогда целовались. А рядом на скамеечке какая-то старушечка случилась. Сидела она, на нас глядела, глядела, а потом как ткричит: «Это куда же Жариков смотрит, Гвоздикова тут с Прыгуновым вовсю целуется!» Таким вот смешным образом тайное для Левы стало явным.

А в постель я с ним все равно не легла. Тогда еще жуткий застой стоял на дворе, и мне удалось убедить режиссера, что сцену псе равно вырежут, а она, мол, бесконечно важна для сюжета… Нашли выход из положения: Лева лежал в постели, а я сидела рядом…»

Отмечу, что, уведя тогда от Прыгунова Гвоздикову, судьба через несколько лет бросила их «в объятия» друг другу на съемочной площадке фильма «Опасные друзья» (1980). Прыгунов в нем играл главного героя, а Гвоздикова — его невесту. Однако постельных сцен в этом фильме у них уже не было.

Но вернемся несколько назад — в год 1976. Тогда в семье Жариковых произошло сразу два радостных события. Во-первых, у них родился сын, которого назвали Федором, и во-вторых, Е. Жарикову присвоили звание заслуженного артиста РСФСР.

В 80-е годы Жариков и Гвоздикова продолжали активно работать в кино, снимаясь у самых разных режиссеров. В фильме «Семь часов до гибели» (1983) судьба свела их на съемочной площадке вместе. Кстати, именно в том году их звездный брак едва не распался.

Рассказывает Н. Гвоздикова: «Кризис у нас случился в 1983 году. Я время хорошо запомнила, потому что сын тогда в школу как раз пошел. Накопилась усталость, взаимные обиды, претензии. Но так как мы всегда старались решать проблемы вдвоем, не привлекая в арбитры друзей, соседей, то из тупика постепенно вышли. Хотя все могло кончиться разрывом».

В 1988 году Жариков был избран президентом Гильдии актеров российского кино. С этого момента он практически целиком ушел в общественную работу и перестал сниматься. Когда режиссер Г. Кохан (тот самый, что снял «Рожденную революцией») предложил ему главную роль в продолжении фильма «Убить «Шакала» и посулил за это 250 тысяч рублей (большие деньги для начала 90-х), Жариков отказался. Единственное, на что его теперь хватает, — это эпизодические роли. Так, он сыграл двух государственных деятелей Советского Союза: Александра Шелепина (фильм И. Гостева «Серые волки», 1990) и Сталина (фильм Л. Марягина «Троцкий», 1993).

На сегодняшний день Жариков и Гвоздикова живут все в той же квартире на Юго-Западе Москвы, которую они получили в конце 70-х годов. Их сын Федор по стопам родителей не пошел и окончил Институт иностранных языков. А ведь в свое время ему предлагали сниматься в своих картинах и С. Бондарчук, и Ю. Чулюкин, и Р. Василевский. Но Федор с детства ездил с родителями в экспедиции, видел всю изнанку профессии, и это, видимо, не вызвало у него желания пойти по стопам родителей. К актерской профессии он равнодушен, зато прекрасно разбирается в технике. Вместе с ними в доме живет трехцветный красавец коккер-спаниель Рональд и попугай Петруша.

О том, как живется сегодня супругам, рассказывают они сами.

Н. Гвоздикова: «Я ведь ужасно вспыльчивая. Хорошо еще, что у нас характеры с Женей разные. Я все близко к сердцу принимаю, плачу по всякому поводу. Но зато отхожу быстро. Я своих мужиков прощаю всегда раньше, чем они меня. А вот если Женя вспылит, то в нормальное состояние он возвращается довольно долго…

Люди, вступая в брак, должны знать слабости друг друга. Даже мелкие. И уметь прощать. К примеру, Женя утром, едва встав с постели, «врубает» телевизор. Меня иногда просто трясет от этого. Но я сдерживаюсь. Понимаю, что это ему необходимо. Так он быстрее просыпается, входит в рабочий ритм…

Меня еще никто никогда не заставал дома врасплох. В квартире у нас всегда чисто. Всегда есть обед на плите. Мужики мои ухожены: я приучила их быть аккуратными. Правда, с сыном у меня это лучше получилось, поскольку я его родила и воспитала, а вот Евгений Ильич попал в мои руки значительно позже… Но я его научила многому: стирать, готовить, мыть полы…»

Е. Жариков: «Наташа — жутко ревнивая особа. Просто до неприличия. Вот идет, например, красивая женщина, и я, бывает, на нее смотрю, но без всяких, разумеется, задних мыслей. Просто как мужчина, как актер, который, что ни говорите, должен наблюдать жизнь. И тут же слышу шипение: «Что, нашел? Увидел, да? Ну, смотри-смотри на свою мочалку…»

Любимое наше семейное увлечение — грибы. Соревнование устраиваем. Так увлекаемся, целый день можем по лесу бродить. В лес — было бы время — всегда готовы. Еще любим посидеть на берегу речки, поплавать. Часто бываем на Десне. Это наши любимые места.

Еще я люблю охоту. Она для меня — возможность забраться куда-нибудь подальше от телефона. Уезжаю в Карелию, на Урал…»

Лариса ЛУЖИНА

Л. Лужина родилась 4 марта 1939 года в Ленинграде. Когда началась война и город попал во вражескую блокаду, папа (ему было всего 27 лет) и сестра Ларисы умерли с голоду. Они остались вдвоем с мамой и выжили только благодаря чуду. Затем их эвакуировали из города, а когда блокада была прорвана, они предпочли не возвращаться в Ленинград, в котором погибли их близкие, а уехали в Таллин, где жил дядя Ларисы. Там она пошла в школу.

Стоит отметить, что именно в школе Лариса впервые вышла на сцену — она записалась в драматический кружок, которым руководил талантливый педагог Иван Данилович Россомахин. В этом же кружке тогда занимались еще несколько человек, которым вскоре предстояло стать звездами кино: Владимир Коренев («Человек-амфибия»), Игорь Ясулович, Виталий Коняев, Лилия Маркова.

Окончив школу в 1956 году, Лужина отправилась в Ленинград, поступать в Институт театра, музыки и кино. Однако экзамены закончились для нее плачевно. Ее попросили спеть какую-нибудь песню, и она вдруг громко заорала: «Легко на сердце от песни веселой…». Экзаменаторы не дали ей допеть даже первый куплет и поставили двойку.

Вернувшись в Таллин, Лариса нелегала сильно убиваться по поводу своей неудачи и устроилась простой рабочей на фармацевтическую фабрику. Однако работа там ее не впечатлила, и вскоре она оказалась секретаршей у министра здравоохранения республики. А так как свободного времени при такой работе у нее было достаточно, ей удалось по совместительству устроиться манекенщицей в местный Дом моделей. Именно там впервые в ее жизнь и вошел кинематограф. Однажды на показ пришли члены съемочной группы фильма «Незваные гости», которые сразу обратили внимание на красивую манекенщицу, фланирующую по подиуму. Это была Лужина. После показа киношники зашли за кулисы и предложили ей сняться в небольшой роли певички из ночного кабаре. Лариса, естественно, не отказалась. Так состоялся ее дебют в кино.

Когда в 1959 году фильм «Незваные гости» вышел на широкий экран, Лужина уже не работала на подиуме, а трудилась зефирщицей на кондитерской фабрике «Калев» (с тех пор зефир она на дух не переносит). Вполне вероятно, что. Лариса так бы и порхала с места на место, меняя одну работу на другую, если бы не случай. Режиссер Герберт Раппопорт случайно увидел ее в роли певички в картине «Незваные гости» и сделал предложение сняться в его новой картине «В дождь и солнце». Причем на этот раз Ларисе досталась одна из главных ролей. После этого давняя мечта стать киноактрисой вновь овладела девушкой и она стала искать любую возможность, чтобы ее осуществить. И ей это удалось. Однажды ее подруга с таллинской киностудии Лейде Лайус (сегодня она известный в Эстонии кинорежиссер) рассказала ей, что Сергей Герасимов отчислил со своего курса студентку Ольгу Красину за то, что она без его ведома сыграла Лизу в «Пиковой даме». Лариса поняла, что судьба дает ей шанс, и решила им воспользоваться. Стала собирать деньги на поездку в Москву, но дело двигалось медленно. Как вдруг фортуна сама сделала ей шаг навстречу. Режиссеры с «Мосфильма» Алов и Наумов надумали пригласить Лужину на кинопробу в свою новую картину и оплатили молодой актрисе дорогу до столицы. Так Лужина оказалась в Москве. Но на этом ее везение не закончилось. Судьбе было угодно поселить ее в той же самой гостинице — «Украине», в которой жили Сергей Герасимов и Тамара Макарова. Узнав об этом, Лужина отправилась к ним на экзамен.

Лужина прочитала звездной чете монолог Ларисы из «Бесприданницы». Страшно волновалась и в один из моментов, почувствовав, что ее чтение не впечатляет мэтров отечественного кино, расплакалась. Однако то ли она ошиблась в своем предположении, то ли экзаменаторов разжалобили ее слезы, но Лужину во ВГИК приняли. Она оказалась на том самом курсе, который выпустил целую плеяду будущих звезд советского кино: Е. Жарикова, Н. Губенко, Ж. Болотову, Ж. Прохоренко, Г. Польских, Л. Федосееву и др.

Свою «звездную» роль Лужина получила благодаря стараниям все того же С. Герасимова. Было это в 1961 году. Режиссер Станислав Ростоцкий собирался снимать фильм о войне под названием «На семи ветрах». Главным героем фильма должна была стать девушка Света Ивашова, которая безоглядно кинулась в пекло Отечественной войны по зову любимого. На роль Светы Ростоцкий взял одну из талантливых молодых актрис, однако Герасимов настоял на том, чтобы тот поменял ее на Лужину. Режиссер какое-то время упирался, но видя, что все его попытки отстоять прежнюю актрису ни к чему хорошему не ведут, вынужден был сдаться. И, как показали дальнейшие события, совершенно не прогадал.

Фильм «На семи ветрах» вышел на экраны страны в 1962 году и был тепло принят публикой. На следующий день после его премьеры Лужина проснулась знаменитой. Как напишет затем критика, «ее Света стала таким же символом поколения, как Татьяна Самойлова после «Летят журавли» или Тамара Семина после «Воскресения». Поэтому не случайно, что в год выхода фильма на экран Лужина (вместе с другой восходящей звездой советского кино — Инной Гулая) отправилась на международный фестиваль в Канны. Но эта поездка едва не стоила Лужиной карьеры. Что же произошло?

Во время торжественного приема, который устроила на фестивале советская делегация, Лужина была в ударе и показала гостям настоящие танцевальные чудеса. Имея в соседях по вгиковскому общежитию негра из Парижа, Лужина нахваталась от него самых модных танцев и теперь решила блеснуть ими в изысканном обществе. В итоге через несколько дней в журнале «Пари-матч» вышла статья с фотографиями под броским названием «Сладкая жизнь советской студентки». Номер журнала дошел до Москвы и лег на стол министра культуры Е. Фурцевой. Говорят, ее гневу не было предела. К счастью, за молодую актрису заступились ее учителя — С. Герасимов и С. Ростоцкий, и монарший гнев, отшумев, улегся. На карьере Лужиной тот случай не отразился.

За последующие несколько лет актриса снялась еще в нескольких картинах, которые закрепили ее успех у зрителей. Среди них: «Приключения Кроша» (1962), «Тишина» (1964) и др.

В 1963 году Лужиной поступило предложение поработать на студии «ДЕФА» в ГДР. Она уехала в Берлин и пробыла там почти четыре года. За это время она в совершенстве овладела немецким языком (до этого знала только два слова — шлаф ваген (спальный вагон) и снялась в шести фильмах. Самый известный из них — телефильм «Доктор Шлюттер» (1964–1966), в котором она сыграла две роли — матери Ирэны и дочери Евы. За эту работу она была удостоена Национальной премии ГДР.

JT. Лужина вспоминает: «В «Докторе Шлюттере» мне пришлось сняться в постельной сцене. Я должна была лежать, правда, в плавочках, но все остальное открытое. Стою, плачу. Режиссер и так и сяк. Всех, кроме оператора, удалили из павильона, а я никак не успокоюсь. Глотая слезы, объясняю переводчице: у меня маленькая грудь, если лягу на спину, ее совсем не будет видно. «Хорошо, — сказал режиссер Хюбнер, — пусть сидит». Села я, скрестив руки, и так вот меня и сняли».

Между тем проблемы у Лужиной случались не только на съемках, но и в повседневной жизни. Вот что она рассказывает об одном инциденте, происшедшем с ней во время пребывания в ГДР: «Как-то 8 мая, на их национальный праздник, я попросила одного известного актера (он играл моего жениха в картине «Доктор Шлюттер») поводить меня вечером в Берлине по кабачкам. В одном из них этого актера узнали и нас пригласили за праздничный стол. Все было прекрасно, пока не разговорилась с сидевшим рядом довольно пожилым одноруким немцем. Он хорошо «принял», да и я немного выпила шнапса. И вдруг этот немец, не зная, что я русская, стал рассказывать, как косил под Сталинградом наших мужиков… И так мне стало горько, что я со всего размаха влепила ему оплеуху. Тут такое началось! Просто чудо, что мы сумели сбежать целыми и невредимыми…»

Вернувшись на родину в 1966 году, Лужина сразу же попала на съемки очередной картины — режиссер Станислав Говорухин пригласил ее на роль врача в фильме «Вертикаль». Съемки проходили в августе 1966 года в Приэльбрусье. Актриса вспоминает: «Я очень благодарна Говорухину, что он собрал нас в горах. Слава занимался альпинизмом, у него был второй разряд, и режиссерской целью стало научить нас работать без дублеров. Конечно, в сложных случаях профессиональные альпинисты помогали, а так мы все делали сами.

Нам с Володей Высоцким не нужны были альпинистские навыки, он играл радиста, а я врача, но мы старались не ударить в грязь лицом: учились ходить в триконях, зарубаться ледорубом, побывали даже на двух вершинах. Очень себя уважали за это — можем что-то, хоть и артисты!»

Стоит отметить, что знаменитая песня В. Высоцкого «Она была в Париже» посвящена именно Лужиной. Рассказывает ее первый муж оператор Алексей Чердынин: «Однажды Володя говорит:

— Леша, послушай, какую песню я написал твоей бабе!

И спел «Она была в Париже»… А Лариса после фильма «На семи ветрах» действительно побывала в Иране, а потом ездила во Францию на Каннский фестиваль…»

Кстати, вскоре после съемок в «Вертикали» первый брак Лужиной распался, и она вышла замуж во второй раз, и при этом вновь за оператора — 27-летнего Валерия Шувалова (в 1966 году он окончил ВГИК, затем участвовал в съемках фильмов: «Двенадцать стульев» (1971), «Самый жаркий месяц» (1974), «Экипаж» (1980) и др.). В этом браке на свет появился мальчик, которого назвали Павлом. К сожалению, и этот брак оказался неудачным — когда мальчику Исполнилось семь лет, его родители развелись. Причем инициатором развода была Лужина, которая внезапно влюбилась в другого человека. Но пройдет время, и Лужина признается в одном из интервью: «Жалею, что рассталась с таким замечательным человеком, как Шувалов…»

Между тем вплоть до конца 60-х годов Лужина играла в кино только лирических героинь. Перелом наступил в 1969 году, когда режиссер Семен Туманов предложил ей роль бойкой солдатки, вернувшейся с фронта домой, в картине «Любовь Серафима Фролова». Фильм был тепло принят публикой, и его премьера, видимо, не случайно совпала с присуждением Лужиной звания заслуженной артистки РСФСР. После этого фильма актрисе впервые показалось, что она наконец-то нашла своего режиссера. Их творческий тандем сулил им прекрасное будущее, и следующая совместная работа это подтцердила — в фильме «Жизнь на грешной земле» Лужина вновь сыграла главную роль. В дальнейших планах Туманова была постановка фильма о Серго Орджоникидзе, и роль его жены должна была вновь сыграть Лужина. Однако этому проекту так и не суждено было осуществиться. В июне 1973 года С. Туманов скончался от инфаркта в возрасте 52 лет.

Между тем, не по своей вине потеряв роль жены Орджоникидзе, Лужина в 1976 году сыграла роль другой известной женщины — матери Ю. Гагарина Анны Тимофеевны Гагариной. Речь идет о фильме Бориса Григорьева «Так начиналась легенда».

Л. Лужина вспоминает: «Я встречалась с Анной Тимофеевной, специально к ней ездила. Кстати, когда подъезжали к городу, подобрали голосовавшего пожилого уже мужчину, грибника. Разговорились, а он, оказывается, был приятелем Алексея Ивановича, отца Юрия Гагарина, которого к тому времени, в 76-м году, в живых не было. Спрашивает: «Лешку изобразите?» — «А как же». — «И это тоже?» — и выразительно щелкнул пальцем по горлу. «Действительно он был большим любителем?» — спрашиваю. — «Да что вы, мы с ним вместе. Но только по праздникам. Нет, только по воскресеньям». Потом сделал паузу и добавил: «И каждый день тоже». Мы посмеялись, и он потом рассказал, что они были на рыбалке, когда Юрий в космос полетел: «У нас был маленький приемник. И вдруг обрывают передачу и сообщают, что майор Гагарин… Я толкаю его: «Слышь, твой Юрка в космосе». — «Не, то не мой, мой еще лейтенант».

Из других фильмов того десятилетия, в которых снималась актриса, назову лишь три, на мой взгляд, самые удачные: «Небо со мной» (1975), «Встреча в конце зимы» (1979) и «Сыщик» (1980). В последнем фильме Лужина сыграла содержательницу воровского притона Таисию. Небольшая, но очень колоритная роль!

Стоит отметить, что, помимо работы в кино, Лужина была занята в нескольких ролях в Театре-студии киноактера, в штате которого она числилась с 1964 года.

Что касается личной жизни, то она у актрисы складывалась непросто. После развода с В. Шуваловым она еще трижды выходила замуж. По ее словам: «В мужчинах меня всегда привлекал какой-то магнетизм. Человек может быть совершенно некрасивым, но чувствуешь в нем такое мужское начало, что… Раньше на съемках, если не было мужчины, молодого человека, который бы меня привлекал, я не могла работать, у меня ничего не получалось.

Многое зависит от того, как ты к семье относишься, стараешься ли сохранить ее во что бы то ни стало. Надо тут уметь вперед заглядывать. Я не умела, жила в любви одним днем…»

С последним мужем — Вячеславом Матвеевым — Лариса познакомилась в 80-е годы на Дальнем Востоке. Он устраивал поездки столичных актеров с концертами, и во время одной из таких гастролей наша героиня его и увидела. С тех пор они вместе.

Сегодня Лужина живет вместе с мужем в одном из самых живописных районов Москвы — в Крылатском и очень редко радует зрителей своими новыми ролями. Ее последней работой в кино стала небольшая роль матери горничной в телевизионном сериале «Петербургские тайны».

Зато на театральные подмостки Лужина выходит гораздо чаще. Так как в Театре-студии киноактера у нее всего лишь одна роль — в спектакле «На дне», она часто играет в других коллективах. Осенью 1995 года она сыграла две главные роли в театре «Мир искусства», в феврале следующего года вышла в роли Шамраевой в «Чайке» (театр «Ангажемент»). И хотя больших денег актриса на этом не зарабатывает (основной добытчик — муж, который работает в коммерческой фирме), однако проблему занятости она для себя, кажется, решила.

P. S. Сын Л. Лужиной, в отличие от матери, в актеры идти не захотел. Он даже отказался поступать во ВГИК, когда пришла пора идти в армию. Отслужил два года в стройбате. Вернувшись на гражданку, устроился работать на «Мосфильм» и одновременно пошел учиться на звукооператора.