Дракон и Джинн

Глава 17

— Ничего себе удовольствие! — бубнил себе под нос Джим, восседая на верблюде.

Караван, с которым Джим, Брайен и Гоб вышли из Триполи, находился в пути уже пятый день, а Джим так и не научился управлять верблюдом.

Чего стоило только взобраться на это животное с неимоверно длинными ногами! Казалось бы, все проще простого: стоит подойти к верблюду, легонько похлопать его прутом по шее, как это делали на глазах Джима караванщики, и животное тут же подогнет ноги. Так нет же, на действия Джима этот длинноногий не реагировал. Джим похлопывал животное по шее и легонько, и сильно — результат был один: верблюд стоял как вкопанный, не обращая на Джима никакого внимания. И то еще хорошо, мог ведь и плюнуть. На верблюда были надеты поводья как на обыкновенную лошадь, но оказалось, что он их совсем не слушается.

Правда, животное все-таки шло вместе с караваном. Когда другие верблюды останавливались, останавливался и он. И тут же принимался раздувать ноздри и фыркать. До Джима ему и дела не было. Скорее всего, он принимал Джима за обычный вьюк.

А вот сидеть на верблюде оказалось гораздо удобнее, чем на лошади. Никакой тряски. Верблюд поочередно переставлял то правые, то левые ноги, и, сидя на животном, Джим ощущал лишь мерное мягкое покачивание. Чего доброго еще и заснешь! По крайней мере, погрузиться в сон было, пожалуй, легче, чем сидя в туарегском седле, которое позволяло положить руки на хомут, а на руки опустить голову.

Джим уже видел, что один караванщик заснул, сидя даже не в седле, а на шее верблюда, всего лишь скрестив для страховки ноги.

Как выяснил Джим, этот маленький круглоголовый чернявый человечек с заткнутыми за пояс короткой кривой саблей и двумя ножами был монголом. Его звали Байджу, и он был из племени, которое враждовало с теми монголами, которые могли напасть на караван. Других сведений о Байджу Джим так и не смог выудить. Остальные караванщики сторонились этого человека и, как показалось Джиму, даже опасались его. По крайней мере, при редком общении с Байджу они держались осторожно, будто старались случайно не обидеть его.

Зато другой человек, с которым Джим успел познакомиться, оказался примечательным во всех отношениях. Это был тот самый ибн Тарик, ученый и мыслитель, о котором сам Абу аль-Квасайр говорил с уважением. В ибн Тарике восхищало все: и одежда, и голос, и манеры, и даже та непринужденность, с которой он сидел на своем верблюде. Можно было подумать, что ибн Тарик — настоящий аристократ. Даже если этот человек и не был благородного происхождения, в том, что он получил блестящее образование, сомневаться не приходилось.

Джим был не в силах заставить своего верблюда сделать хотя бы шаг в сторону, и потому беседы с молодым ученым происходили по инициативе самого ибн Тарика, который легко управлялся со своим животным. Как правило, ибн Тарик не заставлял себя долго ждать, и Джим уже не раз слушал его рассказы о караванных путях, торговле и истории страны, по которой ехали путешественники.

Послушать рассказчика подъезжал и Брайен. Чаще всего, чтобы оказаться бок о бок с ибн Тариком, Брайен прибегал к помощи одного из караванщиков. Но иногда, каким-то неведомым Джиму образом, Брайен и сам справлялся со своим верблюдом.

Байджу подъезжал к Джиму редко и только тогда, когда рядом никого не было. Джиму даже казалось, что маленький монгол посматривает на него сверху вниз. Да и как иначе относиться к Джиму, если он не может справиться с верблюдом? Впрочем, со снисходительностью монгола можно было, мириться. Зачастую она сменялась нескрываемым уважением. Байджу откуда-то стало известно, что он имеет дело с магом.

А знает ли ибн Тарик, что Джим — маг? Если знает, то, наверное, раздумывает, как бы поделикатнее завести разговор о магии. Ибн Тарик являл собой образец учтивости.

Размышления Джима прервал сам ибн Тарик, в очередной раз приблизившийся к Джиму на своем верблюде. Джим решил первым коснуться злободневной темы:

— А что, здесь действительно водятся демоны и вампиры?

— Не сомневаюсь, они крутятся вокруг каравана, — ответил ибн Тарик. — Не отстанут до конца пути. Джинны, дьяволы, ассассины и монголы тоже не лучше.

Собеседник Джима сидел выпрямившись в седле, так что казался выше своего роста. Ибн Тарика можно было назвать красивым. Его глаза словно проникали в самую душу, а открытое худощавое лицо не портил даже нос с горбинкой.

— Может, нам следует обратить большее внимание на свою безопасность? — поинтересовался Джим.

— Думаю, особенно бояться нечего. Вампиры предпочитают нападать на одиночек. Они предстают перед своей жертвой в облике соблазнительной женщины.

А стоит этой даме открыть рот, как является зеленый зев. Ты, конечно, знаешь, вампиры обычно обходятся мертвыми, на живых нападают редко, да и то лишь в тех случаях, когда видят, что им не окажут сопротивления. Демоны ополчаются на тех, кто нарушает законы Корана. Ты иноверец и вряд ли представляешь для них интерес. Там, где ты живешь, есть свои демоны, и тебе, вероятно, известно, как от них уберечься. Только в этих краях твоя практика не поможет. Здешние демоны знают, что нет Бога, кроме Аллаха. Но раз уж зашел такой разговор, было бы интересно узнать, как ты уберегаешься от своих северных демонов. — Ибн Тарик вежливо намекнул на то, что ему известно о занятиях Джима магией.

— Не уверен, что в наших краях есть демоны, — сказал Джим. — Разговоры о них из области суеверий. Есть Темные Силы и их порождения: огры, гарпии, черви. Но ни одно из этих существ демоном назвать нельзя, хотя эти создания и нападают на человека. С их существованием приходится мириться. От них не открестишься, как от самих Темных Сил, да и молитва Господня не поможет.

— Молитва Иисуса из Назарета, — проявил осведомленность ибн Тарик. — Он ведь один и из наших святых. Мусульманин просит защиты у Аллаха, а получит он заступничество или нет, на то воля Аллаха. Не многие мусульмане могут не опасаться за свою жизнь, окажись они среди порождений тьмы. С другой стороны, как я уже говорил, эти существа выискивают в основном тех, кто, в глазах Аллаха, совершил прегрешение.

— А ассассины, монголы или какие-нибудь другие люди могут напасть на нас?

— У нас большой караван. Ассассины отваживаются напасть на противника, когда заранее знают, что будут иметь в бою численное превосходство. А их в этих горах не так много, как, впрочем, и людей из других организованных групп. Вот против монголов мы беспомощны. Они нападают большим числом и не жалеют себя в бою. С другой стороны, для монголов мы интереса не представляем. Караван для них — ничтожная добыча. Им подавай город. Мы можем столкнуться с ними скорее случайно, если наши пути пересекутся.

Ибн Тарик замолчал и взглянул на Джима, явно приглашая продолжить разговор. Было ясно, что ибн Тарик хочет узнать о возможностях Джима защитить себя самого, да и, вероятно, весь караван от возможного нападения монголов. Только присущая ибн Тарику деликатность не позволила ему задать вопрос напрямик.

Скорее всего, ибн Тарик знал, что Джим — маг. В этом можно было не сомневаться. Другое дело, что ни ибн Тарик, ни сам Джим из присущей ему осторожности до сих пор не говорили об этом в открытую.

Джим соображал, как выпутаться из создавшегося положения. В словесных хитросплетениях, как его собеседник, он не поднаторел, а не поддержать разговор было бы неприлично. Ибн Тарик ясно дал понять, что хочет услышать от самого Джима о его причастности к магии. Джим и не собирался скрывать, что он маг, но хотел, чтобы его принимали прежде всего за обыкновенного, подчас грубоватого, английского рыцаря, который может иметь кучу недостатков, но в любом случае достаточно хорошо знает правила этикета, чтобы не выставлять напоказ свои достоинства.

Джим чувствовал себя неловко. Как любой путешественник, ибн Тарик хотел за предоставленную им информацию получить в ответ интересующие его сведения. Вероятно, ему было бы интересно узнать все, что Джим мог рассказать о своем искусстве. Недаром ибн Тарик старается вызвать Джима на разговор о магии.

Затянувшуюся паузу в разговоре прервал ибн Тарик:

— Мне рассказывали о великом маге из Кордовы, и я был просто восхищен тем, как он спас город от нападения неприятеля более полувека назад.

Ибн Тарик сделал еще одну деликатную попытку втянуть Джима в разговор о магии. Без сомнения, молодой мыслитель хотел, чтобы Джим сопоставил события более чем полувековой давности с той ситуацией, которая возникла бы в случае нападения монголов, и высказался относительно того, как можно противостоять этому нападению. К сожалению, Джим даже не слышал о великом маге из Кордовы, испанского города, который в одиннадцатом — двенадцатом веках был оплотом правоверных на западе и процветал до тех пор, пока его поддерживал мусульманский мир Северной Африки.

— Думаю, если мы столкнемся с монголами, нам следует проявить учтивость, и неприятности минуют нас, — сказал Джим.

— Да будет на то воля Аллаха! — воскликнул обескураженный ибн Тарик. — Однако мы заговорились. Солнце садится за вершины гор. Поеду вперед. Надо найти мести для привала.

Джим остался один. Он не огорчился, что его предоставили самому себе. Надо пораскинуть мозгами. Хорошо бы попросить ибн Тарика рассказать подробнее о Пальмире, узнать, каковы, по его мнению, шансы найти отца Геронды. Но с расспросами, пожалуй, лучше повременить. Надо подождать, пока ибн Тарик откажется от своих попыток навести Джима на разговор о магии. А вот попросить ибн Тарика не делиться с окружающими имевшейся у него информацией о Джиме и Брайене надо не откладывая.

Сама по себе цель поездки Брайена и Джима в Пальмиру тайны не представляла, а вот слово «маг», произнеси его ибн Тарик достаточно открыто, в разговорах караванщиков легко может превратиться в слова «великий маг», а великие маги привлекают к себе особое внимание. Случись такое, и поиски лорда Малверна обрастут самыми невероятными домыслами.

Джим знал, что и сам не без греха. Контролировать свою речь — даже с помощью невидимого магического переводчика — он так полностью и не научился. Наверное, следовало подумать о том, чтобы пойти на встречу ибн Тарику и дать понять о своей причастности к магии, но не с помощью слов, а как-то иначе.

Джим все еще размышлял, когда заметил, что он не один. Рядом шел другой верблюд, а на верблюде сидел Байджу.

Монгол уже несколько минут ехал рядом, но, оставаясь верным себе, вступать в разговор не торопился.

Поначалу Джим недооценивал Байджу. Невзрачный человечек не произвел на Джима впечатления. Мало того что монгол был небольшого роста, он еще и в седле сидел сгорбившись. Но первое впечатление оказалось ошибочным. Манера держаться в седле таким странным на первый взгляд образом объяснялась непринужденностью. Пожалуй, во всем караване никто не чувствовал себя верхом на верблюде так же свободно, как Байджу.

В отличие от ибн Тарика, монгол был немногословен. Разговор с этим маленьким человечком приходилось поддерживать Джиму. Байджу, как правило, ограничивался лаконичными ответами.

И хотя Байджу относился к Джиму дружелюбно, по разговорам с монголом трудно было судить о его мыслях и намерениях. А прочитать что-нибудь на его обтянутом желтой кожей скуластом лице с раскосыми, ничего не выражающими глазами было попросту невозможно.

— Скоро остановимся на ночлег, — сказал Джим. — Холодает, хотя в этом нет ничего удивительного — мы все выше и выше поднимаемся в гору. — Джим посмотрел на Байджу. Под кольчугой монгола была всего лишь одна рубашка, правда сшитая из тонкой ткани. — Не холодно в горах в одной рубашке?

— Рубашка шелковая, — лаконично ответил Байджу.

Как это Джим сам не догадался? На Востоке монголы были не последними людьми, и шелковые рубашки не должны быть им в диковинку.

— На Западе под кольчугу обычно надевают льняную рубаху. Предпочитаешь одеваться по-другому?

— Шелк помогает вытаскивать стрелы. Когда стрела попадает в человека, шелк уходит вместе с ней в тело. Стоит легонько потянуть за материю, как стрела выходит наружу.

Джим мысленно содрогнулся. О таком использовании шелка он никогда не слышал. Правда, ничего удивительного в том, что этот материал имеет свойство растягиваться, не было. И уж лучше вытащить стрелу из тела с помощью шелка, чем рвать живую плоть с помощью грубой силы. Хотя, если как следует подумать, поспешное извлечение стрелы из тела может не привести к добру.

— Монголы используют зубатые стрелы?

— Всегда.

— А разные племена используют различные стрелы?

— Одинаковые.

— На Западе пользуются разнообразным оружием, — сказал Джим. — Одни носят короткие мечи, другие — длинные. По одежде и оружию человека можно определить, откуда он родом. А как различить монголов?

— Глазами.

Джим понял, что получил, видимо, исчерпывающий ответ.

— И все-таки как? — Джим предпринял еще одну попытку получить нужные сведения. — По одежде, оружию или по каким-то другим признакам? Как различить этих людей?

— Глазами. Смотришь и видишь.

— А те монголы, с которыми мы можем столкнуться, откуда они?

— Из Золотой Орды. — Байджу свесился с седла и плюнул.

— Твои соплеменники? — спросил Джим.

— Нет. Я из Ильского ханства. Мы обороняем наши земли от набегов Золотой Орды с севера. Ханы из рода Джучи не оставляют нас в покое.

— Монголы из Золотой Орды поддерживают отношения с ассассинами? Среди ассассинов есть монголы?

— Нет, — ответил Байджу. — Ассассины не воины. Монголы — воины.

— Ибн Тарик сказал, что ассассины нам не страшны. Караван слишком велик, — заметил Джим.

Байджу поднял голову, посмотрел Джиму прямо в глаза и отвернулся. Джим успел достаточно хорошо узнать маленького монгола, чтобы понять: Байджу отнесся к словам ибн Тарика с презрением. Монгол не разделял уверенности молодого мыслителя в боеспособности каравана.

Между тем двигавшийся по ущелью караван миновал теснину, зажатую двумя утесами с остроконечными вершинами, и вышел на сравнительно ровную открытую площадку, усеянную валунами. Место, на котором оказался караван, походило на русло пересохшей реки. И все-таки вода здесь была. Из возвышавшейся впереди скалы бил ключ, и небольшой водный поток струился между камнями. Ехавшие впереди Джима караванщики укладывали верблюдов на землю. Место для ночлега было найдено.

Быстро темнело. Караванщики принялись снимать вьюки с верблюдов и устанавливать кто палатки, а кто просто навесы для защиты от ветра и холода. Благодаря заботам Абу аль-Квасайра у Джима с Брайеном на двоих было четыре верблюда. На двух верблюдах они, ехали, а два других несли на себе поклажу. В поклаже отыскалась палатка, которую Джим с Брайеном предусмотрительно научились ставить еще перед выходом каравана в путь.

Палатка была установлена, а перед входом в нее Джим с Брайеном разложили костер из верблюжьих лепешек, составлявших неотъемлемую часть багажа.

Байджу был предоставлен самому себе. Палатки у него не было, и ему предстояло найти какое-нибудь убежище или согреваться ночью теплом своего верблюда.

Ибн Тарик, насколько можно было разглядеть в темноте, присоединился к группе купцов и вместе с ними принялся за еду.

— Этой восточной пищей сыт не будешь, — ворчал Брайен, уплетая тушеную козлятину из запасов, предоставленных путешественникам Абу аль-Квасайром.

— По-видимому, хорошим мясом тут не поживишься, — сказал Джим. — Козы здесь еще бегают, а овец почти не видно.

— На Кипре-то они были, — забубнил Брайен. — Я бы сейчас съел хороший кусок жареной баранины. Так нет же, давись этим вываренным козлом. А толку чуть. Все равно что рагу из овощей.

Закончив свою маленькую речь, Брайен принялся еще энергичней работать челюстями. Тому была веская причина. Караванщики ели всего два раза в сутки — рано утром и вечером, перед отходом ко сну.

— Может, в этих горах нам попадется какая-нибудь живность, — сказал Джим и начал снимать с ног ботинки из толстой кожи, купленные в Триполи, в самый раз, чтобы лазить по этим горам, но вовремя передумал — спать в обуви теплее.

— Если только святой Франциск будет к нам милостив, — добавил Брайен.

Из кармана плаща Джима вылез Гоб и перебрался на плечо хозяина. Джим с Брайеном сидели в стороне от других караванщиков, и вряд ли кто мог разглядеть Гоба в неярком свете костра. И даже разглядев, скорее всего, принял бы гоблина за маленькую обезьянку, безволосую и немного странную на вид, но все-таки обезьянку. По виду Гоб вполне мог сойти за этого зверька.

Каждая остановка каравана была для Гоба настоящим праздником. Оставаясь незамеченным — кому придет в голову таращиться в темноту, — Гоб перебирался на струйке дыма от костра к костру и возвращался к Джиму, преисполненный важности от добытой информации — потрясающей воображение гоблина подробностями из жизни демонов и других страшилищ и бесполезной для его хозяина.

Но Гоб мог и подождать с рассказом. Вернувшись этой ночью к палатке, в которой спали Джим с Брайеном, Гоб не стал будить своих слушателей, а улегся и сам, только не в палатке, а на струйке дыма от еще не погасшего костра. Когда струйка опускалась к земле, Гоб исправно подбрасывал в костер топливо из запасов, которых должно было хватить до конца путешествия.