Драконы

Урсула Ле Гуин ПРАВИЛА ИМЕН [2]

Урсула Ле Гуин считается одним из наиболее значимых и уважаемых авторов в истории научной фантастики. Ле Гуин родилась в 1929 году, в 1951 году окончила Колумбийский университет и в 1953 году вышла замуж за историка Чарльза Ле Гуина. В начале 1960-х годов были опубликованы ее первые работы. Затем последовали многочисленные романы, сборники рассказов, книги для детей, эссе и переводы. Перу Ле Гуин принадлежит серия романов и рассказов в жанре фэнтези «Земноморье» («Earthsea»), а также научно-фантастический «Хайнский цикл» («Hainish series»), в который входят знаменитые романы «Левая рука Тьмы» («The Left Hand of Darkness») и «Обделенные» («The Dispossessed»). На счету писательницы двадцать один роман, одиннадцать томов рассказов, три сборника эссе, двенадцать книг для детей, шесть сборников стихов и четыре книги переводов. Ее работы были отмечены премиями «Хьюго», «Небьюла», Всемирной премией фэнтези, премией Теодора Старджона, премией Джеймса Типтри-младшего, премией журнала «Locus», премиями «Дитмар» («Ditmar»), «Индевор» («Endeavour»), «Прометей» («Prometheus»), «Райслинг» («Rhysling»), «Гэндальф» («Gandalf»), «Юпитер» («Jupiter») и премией «Пилигрим» («Pilgrim»), присуждаемой Ассоциацией исследования научной фантастики (SFRA). Ле Гуин является живой легендой Зала славы научной фантастики, обладательницей Всемирной премии фэнтези за вклад в развитие жанра, а также лауреатом премии ПЕН-клуба и премии Маламуда за мастерство в создании малой прозы. Очевидно не считая, что ее писательская карьера близится к закату, и не желая уходить на покой, Ле Гуин в последние пять лет выпустила несколько романов и рассказов, включая трилогию для молодежи «Легенды Западного побережья» («Western Shore») и исторический роман «Лавиния» («Lavinia»).

Мистер Подгоркинз вышел из-под своей горки, тяжело дыша и улыбаясь. В лучах утреннего солнца дыхание вылетало из ноздрей белоснежными клубами, похожими на густые облачка пара. Мистер Подгоркинз посмотрел на ясное декабрьское небо, улыбнулся шире, чем обычно, показав белоснежные зубы, и зашагал по дороге вниз в деревню.

— Неплохое утро, мистер Подгоркинз, — говорили ему деревенские жители, когда он проходил по узким улицам мимо домиков с круглыми нависшими крышами, похожими на толстые красные шляпки мухоморов.

— Неплохое, неплохое, — отвечал он всякий раз. (Нехорошо говорить доброе утрокому попало, и вообще хвалить это время суток лучше как-нибудь поосторожней, потому что на острове Саттин, подверженному любому влиянию, каждое беспечное слово может испортить погоду на целую неделю.) Одни обращались к нему приветливо, другие немного небрежно, но здоровались все. Он был единственным волшебником, который поселился на этом жалком острове, и потому заслуживал уважения. Но легко ли уважать толстого пятидесятилетнего коротышку, если он ходит переваливаясь, как утка, все время улыбается и выдыхает пар из ноздрей? К тому же и магические способности у него были весьма средние. Фейерверки у него получались отлично, а эликсиры были никудышные. Бородавки возвращались дня через три, помидоры вырастали не больше дыни, а в те редкие дни, когда в Саттинскую бухту заходили чужеземные суда, мистер Подгоркинз отсиживался в своей пещере, потому что боялся дурного глаза, в чем сам признавался. Одним словом, волшебничал он не лучше, чем плотничал косой Голова, то есть кое-как. Деревенские жители мирились и с покосившимися дверями, и с неудачными заклинаниями — ничего не попишешь, такова теперешняя жизнь, — а свое неудовольствие выражали лишь тем, что обходились с волшебником запанибрата, будто он был такой, как они. Иногда кто-нибудь приглашал его на обед. А однажды он сам назвал к себе гостей и устроил настоящий пир: на столе, накрытом камчатной скатертью, были хрусталь, серебро, и жареный гусь, и искристый «Эндрейд-639», и сливовый пудинг с густой подливкой, но он испортил все удовольствие тем, что ужасно нервничал, и к тому же через полчаса после обеда все опять проголодались. Обычно мистер Подгоркинз приглашать к себе не любил и никого не пускал дальше передней, куда, впрочем, он тоже разрешал войти неохотно. И потому, когда видел, как кто-то подходит к его горе, сам семенил навстречу. «Посидим-ка мы лучше вон там, под елкой», — улыбаясь, говорил он и показывал рукой в сторону ельника, а если шел дождь, предлагал: «Пойдем-ка лучше в трактир, выпьем чего-нибудь», — хотя все на острове знали, что мистер Подгоркинз не пьет ничего крепче родниковой воды.

Иногда деревенские ребятишки, не выдерживая искушения перед запертой дверью, дожидались, когда мистер Подгоркинз уйдет из дома, и пытались ее открыть, но это заклятие он, похоже, знал хорошо, и замок был надежным. Как-то раз двое мальчишек, решив, что его нет дома, потому что утром он уехал на Западное побережье к миссис Рууне лечить ее больного ослика, притащили топор и ломик, но едва только ломик коснулся двери, как из глубины пещеры послышался грозный рев и вырвались клубы багрового дыма. Оказалось, мистер Подгоркинз вернулся домой раньше времени. Мальчишки в страхе удрали. Волшебник из пещеры не вышел, и ничего худого с мальчишками не случилось, но, говорили они, в жизни бы не поверили, если бы не слышали своими ушами, какой оглушительный, страшный, свистящий, стенающий, сиплый вой способен издавать этот толстенький коротышка.

Как-то раз он спустился в деревню, чтобы купить себе фунт печенки и дюжины три яиц, подновить старому капитану Туманоу талисман зоркости (довольно бесполезное занятие при отслоении сетчатки, но мистер Подгоркинз не оставлял надежды) и потом зайти поболтать с вдовой гармошечного мастера, старой тетушкой Гульд. Мистер Подгоркинз дружил все больше со стариками. В обществе молодых людей он терялся, а девушки его побаивались.

— Он нас нервирует, он все время улыбается, — твердили они, надувая губки и наматывая на пальчик шелковистые локоны. «Нервирует» было словечком новомодным, и матери хмуро им отвечали:

— Нервирует, как же! Глупости, да и только, мистер Подгоркинз — всеми уважаемый волшебник.

Распрощавшись с тетушкой Гульд и купив яиц, мистер Подгоркинз пошел домой мимо выгона, где в тот раз шел урок местной школы. На Саттине никто не умел ни читать, ни писать, а потому там не было ни книг для ученья, ни парт для вырезания на них своих инициалов, ни тряпочек для вытирания доски, ни даже здания школы. В дождливую погоду дети занимались на сеновале в Общественном Амбаре и выбирались оттуда все в сене. Зато в ясные дни местная учительница Палани вела их, куда ей вздумается. В тот день в окружении тридцати внимательных ребятишек, не старше двенадцати лет от роду, и сорока невнимательных овец, не старше пяти, она объясняла одну из самых важных тем учебной программы — Правила Имен. Мистер Подгоркинз с застенчивой улыбкой на минутку остановился возле них посмотреть и послушать. Симпатичная двадцатилетняя толстушка Палани, в окружении овец и детей, стояла возле голого черного дуба на фоне дюн, и моря, и чистого, залитого зимним солнцем бледного неба — и это было прелестное зрелище. Говорила она с увлечением, и щеки у нее порозовели от ветра и от волнения.

— Теперь вы знаете Правила Имен. Их всего два, и они одинаковы на нашем острове и во всем мире. Ну-ка назовите мне первое правило.

— Нельзя ни у кого спрашивать, как его зовут, потому что это невежливо! — крикнул было толстый шустрый мальчишка, но его перебила крохотная девчушка с пронзительным голоском:

— Мама говорит, что никогда никому нельзя говорить, как тебя зовут!

— Так, Саиф, правильно. Правильно, Крошка, только не надо так кричать. Молодцы. Никогда и ни у кого нельзя спрашивать, как его зовут. Никогда никому нельзя называть свое имя. А теперь немножко подумайте и скажите, почему мы зовем нашего волшебника мистером Подгоркинзом? — И она улыбнулась мистеру Подгоркинзу поверх кудрявых головок и шерстяных курточек, и он просиял, нервно прижимая к себе котомку с яйцами.

— Потому что он живет под горкой, — сказали хором пятнадцать ребятишек.

— Это настоящее его имя?

— Нет! — сказал толстый мальчишка.

И Крошка следом пискнула:

— Нет!

— А откуда вы знаете, что нет?

— А оттуда, что никто не знает, как его взаправду зовут, потому что он приехал один и сказать было некому, а сам он…

— Очень хорошо, Саиф. Не вопи же так, Крошка. Молодцы. Даже волшебник не рискнет открыть чужим людям свое настоящее имя. Вот вы — когда вы закончите школу, сдадите выпускной экзамен, вас больше не будут называть детскими именами, и останутся у вас одни настоящие. Настоящие имена нельзя произносить вслух, и спрашивать о них тоже нельзя. А вот почему нельзя?

Дети стояли молча. Овцы тихонько блеяли. Тогда ответил мистер Подгоркинз.

— Потому что в имени любой вещи скрыта ее суть, — робко проговорил он своим тихим, немножко осипшим голосом. — А узнать настоящее имя — значит понять суть. Тогда стоит назвать вещь по имени, и получишь над ней власть. Правильно ли я понимаю, госпожа учительница?

Палани, похоже несколько смущенная его вмешательством, в ответ улыбнулась и сделала реверанс. А мистер Подгоркинз решил, что торопится, и направился к своей пещере, крепко прижимая к груди котомку с яйцами. Отчего-то после этой недолгой остановки он ужасно проголодался. В пещере он быстренько затворил внутреннюю дверь, но впопыхах, наверное, оставил щель, потому что вскоре пустая передняя наполнилась запахом яичницы и жареной печенки.

В тот день дул свежий западный ветер, который после полудня пригнал небольшое суденышко, легко заскользившее по сверкающим волнам Саттинской бухты. Не успело оно обогнуть мыс, его тут же заметил востроглазый мальчишка, который, как все на острове, знал каждый парус и каждую мачту любого из сорока здешних рыбачьих баркасов, и сломя голову помчался по улице с криками: «Чужой корабль! Чужой корабль!» К берегам их крохотного уединенного острова лишь изредка приближался какой-нибудь корабль, шедший от Восточных Пределов, да заглядывал порой предприимчивый купец с островов Архипелага. Потому, когда судно подошло к причалу, там уже собралась добрая половина деревенских жителей. Туда же спешили рыбаки, вышедшие с утра в море, и приветствовать путешественника отовсюду сбегались собиратели трав и моллюсков.

Только дверь мистера Подгоркинза оставалась закрытой.

На борту судна находился всего лишь один человек. Когда об этом сказали старому капитану Туманоу, он сдвинул над невидящими глазами белые щетинистые брови и произнес:

— В одиночку добраться до Внешних Пределов может только волшебник, колдун или маг.

И вся деревня затаила дыхание в надежде хоть раз в жизни увидеть настоящего мага, одного из тех могущественных Белых Магов, которые живут на богатых, многолюдных, многобашенных островах срединного Архипелага.

При виде путешественника, оказавшегося довольно молодым и красивым чернобородым парнем, который сначала приветливо махал им с палубы рукой, а потом лихо соскочил на берег, как любой моряк, обрадовавшись земле, они стали разочарованно расходиться. Тот представился им бродячим торговцем. Но когда капитану Туманоу доложили, что торговец ходит, опираясь на дубовую палку, он покачал головой.

— Два волшебника на одном острове. Плохо дело! — сказал он, шлепнув губами, как старый сазан, и крепко закрыл рот.

Назваться сам чужестранец не мог, и потому в деревне его прозвали Черной Бородой. Все говорили только о нем. Он привез ткани, башмаки, дешевые куренья, блестящие камушки, душистые травы и крупные бусы из Венвея — весь обычный товар морского развозчика. Островитяне спускались к причалу поглазеть, поболтать с путешественником и, может быть, что-нибудь купить. «На память», — хихикала тетушка Гульд, которую, как и всех деревенских женщин, до глубины души поразила дерзкая красота Черной Бороды. Мальчишки так и вились вокруг него, слушая рассказы о долгих странствиях к берегам далеких Пределов, об огромных богатых островах Архипелага, о его проливах, о рейдах, где белым-бело от парусов, и о золотых крышах Ганнбурга. Мужчины слушали его охотно, но те, кто был подотошней, не переставали ломать голову, отчего этот моряк путешествует в одиночку, и бросали задумчивые взгляды на дубовый посох.

А мистер Подгоркинз все так и сидел под своей горой.

— Первый раз вижу остров без волшебника, — сказал как-то вечером Черная Борода, обращаясь к тетушке Гульд, которая пригласила его вместе со своим племянником и с Палани на чашечку бурдяного чая. — Что же вы делаете, когда у кого-то болит зуб или корова перестает доиться?

— Ну-у, — сказала старушка, — для этого у нас есть мистер Подгоркинз.

— Толку-то от него, — пробормотал племянник Бирт, густо покраснел и пролил на стол чай.

Большой и храбрый, рыбак Бирт был очень молод и очень немногословен. Он любил Палани, но единственный способ, которым он решался выразить свою любовь, заключался в том, что он без конца таскал кухарке отца Палани корзины с макрелью.

— А-а, так у вас все же есть волшебник, — сказал Черная Борода. — Он что же, невидимый?

— Нет, — сказала Палани, — он просто очень робкий. Вы здесь всего неделю, а мы, знаете ли, так редко видим чужестранцев… — Она тоже немножко покраснела, но чай свой не пролила.

Черная Борода улыбнулся ей:

— Значит, он здешний?

— Нет, — сказала тетушка Гульд. — Какой же он здешний, он вроде вас. Еще чаю, племянничек? Да держал бы ты чашку покрепче. Нет, дорогой мой, он приплыл к нам в крохотном суденышке года эдак четыре назад — да, вроде четыре, — на следующий день после того, как прошел анчоус и наши тогда вернулись из Восточной бухты с полными сетями, а пастух Пруди в то утро ногу сломал… Должно быть, пять лет Назад. Нет, четыре. Нет, пять… Да, пять, в тот год еще чеснок не уродился. Так что приплыл он в малюсенькой лодчонке, которая едва на плаву держалась, полная скарба, сундуков да коробов, и говорит капитану Туманоу, — тот тогда еще не ослеп, хотя такой старый был, что другой бы уже успел два раза ослепнуть, — так вот, и говорит: «Мне сказали, тут у вас нет ни волшебника, ни колдуна. Может быть, я вам сгожусь? Я — волшебник». — «Ну что ж, — говорит капитан, — если только, конечно, вы пользуетесь белой магией!» Так что не успели мы ту рыбу съесть, а мистер Подгоркинз уже поселился в пещере под горой и тут же помог тетушке Тралтоу, у которой ее рыжий кот тогда болел чесоткой, а мистер Подгоркинз его тут же и вылечил. Правда, шерсть на чесоточных местах у него выросла серая. На что он стал похож — не передать! Помер прошлой зимой в самые холода. Бедняжка тетушка Тралтоу так по нем убивалась, больше, чем по мужу, а тот у нее утонул возле Обрывов в тот год, когда сельди шло много, а племянничек Бирт тогда еще под стол пешком ходил. — В этом месте Бирт еще раз пролил чай, Черная Борода хмыкнул, а тетушка Гульд продолжала как ни в чем не бывало и проговорила так до самой ночи.

На следующий день Черная Борода спустился к молу, чтобы заделать в своем баркасе какую-то щель, и возился, похоже, слишком долго, пытаясь, как обычно, втянуть в разговор молчаливых саттинян.

— А где тут лодка вашего волшебника? — спросил он. — Или, может, он прячет ее в ореховую скорлупку, как все Маги?

— Ну нет, — сказал один невозмутимого вида рыбак. — В пещере она, под горой.

— Он спрятал лодку в пещере?

— Точно. Спрятал. Сам помогал. Тяжеленная была — как свинец. Набита вся сундуками, а они все набиты книгами, а книги все с заклинаниями… Точно, он сам говорил.

В этом месте невозмутимого вида рыбак невозмутимо вздохнул и повернулся спиной к торговцу. Неподалеку чинил сеть племянник тетушки Гульд. Он оторвался от работы и так же невозмутимо спросил:

— Может, вы хотите познакомиться с мистером Подгоркинзом?

Черная Борода повернулся к Бирту. На одно долгое мгновение его умные черные глаза встретились с ясным голубым взглядом Бирта, а потом Черная Борода улыбнулся и сказал:

— Хочу. Не проводишь ли ты меня к нему, Бирт?

— Ну ладно. Только сеть сначала закончу, — сказал рыбак.

А когда сеть была починена, Бирт вместе с путешественником отправились по деревенской улице к подножью зеленой горы. Но за выгоном Черная Борода сказал:

— Подожди-ка минутку, приятель Бирт. Прежде чем мы увидим волшебника, я хочу рассказать тебе одну историю.

— Что ж, — сказал Бирт и уселся в тени вечнозеленого дуба.

— Эта история началась сто лет тому назад и до сих пор еще не закончилась… хотя недолго уже осталось ждать, очень недолго… В самом сердце Архипелага, где островов больше, чем мух в банке с медом, есть маленький остров Пендор. В те времена шла война, еще не было Лиги, а Властители Пендора были очень могущественны. Все отнятое, все награбленное, вся дань со всех островов — все сокровища стекались на остров Пендоров, и скопилось их там немало. Но однажды от Западных Пределов, из тех краев, где на островах застывшей лавы живет драконье племя, прилетел могучий дракон. Не тот ящер-переросток, которых называете драконами вы, жители Внешних Пределов, а огромное, черное, крылатое, мудрое и хитрое чудовище, в ком сила сочеталась с умом и, как у всех драконов, с любовью к золоту и драгоценностям. Он убил Властителя Пендора и всех его воинов. А жители острова удрали ночью на кораблях. Они сбежали и оставили дракону башню Пендоров. Дракон улегся своим чешуйчатым брюхом на смарагдах, сапфирах, на золоте и пролежал так целых сто лет, выходя из башни раз в год, чтобы пообедать. За добычей он летал на соседние острова. Ты ведь знаешь, чем обедают драконы?

Бирт кивнул и сказал шепотом:

— Девушками.

— Правильно, девушками, — сказал Черная Борода. — Но так не могло продолжаться до бесконечности, сама мысль о том, что он сидит на таких сокровищах, была невыносимой. Архипелаг тем временем отказался от войн и пиратства, появилась Лига, потом окрепла, и наконец решено было атаковать Пендор, изгнать дракона, а отнятые у него золото и драгоценности передать в казну Лиги. Ей всегда не хватает денег. Пятьдесят островов собрали огромный флот, семь Магов встали на носу самых могучих кораблей и повели их на Пендор… Приплыли. Высадились. На Пендоре было тихо. Дома стояли пустые, на столах, на фарфоре лежала столетняя пыль. Во дворе замка, на лестницах валялись кости Властителя Пендора и его людей. Башня вся насквозь провоняла драконом, но самого дракона не нашли. Не нашли и сокровищ — ни единого малюсенького алмаза, ни единой серебряной монетки… Дракон понимал, что ему не устоять против семерых Магов, и потому взял и удрал. Тогда Маги стали его искать. Они узнали, что он перебрался на далекий северный остров Удрат, и направили флот туда, но что нашли? Снова кости. На этот раз кости дракона. И — никаких сокровищ! Судя по всему, какой-то неизвестно откуда взявшийся волшебник убил дракона и увел сокровища из-под самого носа у Лиги.

Рыбак слушал внимательно, но без интереса.

— Это, должно быть, был очень умный и очень искусный волшебник, если ему удалось победить дракона, а потом сбежать и не оставить никаких следов. Все Властители и Маги Архипелага не смогли ничего о нем узнать — ни откуда он взялся, ни куда он исчез. Они уже собирались махнуть на это дело рукой, но тут вернулся я после трехлетнего плаванья к Северным Пределам, и тогда они сделали последнюю попытку отыскать неизвестного волшебника и обратились ко мне за помощью. Что было довольно умно с их стороны. Потому что я не только волшебник, о чем кое-кто из ваших олухов, кажется, все-таки догадался, я — прямой наследник Властителя Пендора. Сокровища принадлежат мне. Они мои и знают об этом. Болваны из Лиги не сумели их отыскать именно потому, что сокровища — мои, они принадлежат Дому Пендоров. И гордость сокровищницы, огромный смарагд Иналькиль — Зеленый Камень, — тоже знает своего хозяина. Посмотри-ка! — Тут Черная Борода поднял вверх свой дубовый посох и громко крикнул: — Иналькиль!

Кончик посоха засветился зеленым светом, цвета апрельской травы, вспыхнув ослепительным ореолом, и в тот же миг посох в руках волшебника сам собой повернулся, начал клониться вниз и клонился до тех пор, пока не указал на гору, перед которой они стояли.

— В Ганнбурге он светился не так ярко, — пробормотал Черная Борода. — Этот посох не ошибается. Иналькиль слышит мой зов. Сокровища знают, кто их хозяин. А я узнаю, кто вор, и сражусь с ним. Он искусный волшебник, если сумел победить дракона. Но я все равно его одолею. Не хочешь ли узнать, ты, олух, почему я так в этом уверен? Да потому, что я знаю его Имя!

Черная Борода продолжал, и голос его с каждой минутой становился все громче и громче, а взгляд Бирта — все скучней и скучней, безучастней и безучастней, но при последних словах рыбак вздрогнул, поджал губы и уставился на пришельца.

— Как же вы… его узнали? — очень медленно проговорил он.

Черная Борода хмыкнул и не ответил.

— Черная магия?

— Как же еще!

Бирт побледнел и ничего не сказал.

— Я — лорд Пендор, олух, и я хочу вернуть себе золото, которое добыл мой отец, и драгоценности, которые носила моя мать, и еще — Зеленый Камень Иналькиль! Потому что все это — мое. Я выиграю битву и уплыву отсюда, а ты расскажешь об этом здешним болванам. А кроме того, если ты не трус, можешь посмотреть на битву. Не каждый день удается увидеть великого волшебника во всей его силе.

Проговорив эти слова, Черная Борода повернулся и, ни разу не оглянувшись, зашагал по дороге к пещере.

Очень медленно вслед за ним двинулся Бирт. Он остановился в стороне от пещеры под вечнозеленым дубом и приготовился наблюдать. Пришелец подошел к горе. Его темная плотная фигура четко выделялась на фоне зеленого склона перед разинутой пастью пещеры. Он постоял там неподвижно. А потом вдруг вскинул над головой посох, из которого полилось изумрудное сияние, и крикнул:

— Эй, вор, грабитель сокровищ Пендора, выходи!

В пещере раздался грохот, словно там разом разбилась вся посуда, и из-за двери вырвалось облако пыли. Бирт от страха закрыл глаза. А когда он их открыл, то увидел, что Черная Борода стоит неподвижно, как и раньше, а перед ним на пороге пещеры стоит пыльный, взъерошенный мистер Подгоркинз. Кривоногий, в черных панталонах, обтягивавших его коротенькие ножки, и без всякого посоха — Бирт вдруг сообразил, что у мистера Подгоркинза никогда не было посоха, — он казался маленьким и жалким.

Тут мистер Подгоркинз заговорил.

— Кто вы такой? — сказал он своим тихим, немного осипшим голосом.

— Я Властитель Пендора, вор, и пришел за своими сокровищами!

При этих словах мистер Подгоркинз медленно порозовел, что случалось с ним всякий раз, когда он слышал грубость. Но на этом не кончилось. Мистер Подгоркинз пожелтел. Волосы у него встали дыбом, он издал рык, похожий на кашель, — и на Черную Бороду прыгнул, сверкая клыками, настоящий лев.

Только на том месте больше не было Черной Бороды. Там был тигр, черно-рыжий, как ночь и как молния, который готовился к прыжку…

И тогда лев исчез. У подножья горы неожиданно встал лес, черный в лучах зимнего солнца. Тигр на лету замер, едва не угодив в его тень, выдохнул клуб огня, сам стал языком пламени и принялся лизать сухие черные ветви…

Тогда на месте деревьев из горы серебряной дугой вырвался столб воды и обрушился на огонь. Огонь исчез…

А через мгновение перед взором изумленного рыбака Бирта оказалось две горы — одна была старая, зеленая, а вторая была новая, бурая, голая, и вот она раскрылась и принялась пить рушащийся водяной поток. Все произошло до того быстро, что от изумления Бирт зажмурился, а когда открыл глаза, он даже застонал от страха, потому что то, что он увидел на этот раз, оказалось страшнее всего. На том месте, где только что била вода, стоял дракон. Черные крылья затмевали гору, стальные когти скребли землю, а из черной корявой зияющей пасти вырывались огонь и дым.

Перед чудовищем стоял пришелец, и он улыбался.

— Можете превращаться во что угодно, маленький мистер Подгоркинз! — крикнул он насмешливо. — Я все равно вас одолею. Однако мне надоели игры. Мне не терпится взглянуть на свои сокровища и на Иналькиль. Так что хватит, мистер огромный дракон, мистер маленький колдунишка, примите-ка свой настоящий облик… Приказываю властью твоего Имени, стань тем, что ты есть! Йевад!

Бирт не смел ни вздохнуть, ни моргнуть. Он присел от страха, гадая, во что теперь превратится мистер Подгоркинз. И увидел, как черный дракон поднялся над Черной Бородой. Увидел, как из корявой пасти пыхнуло пламя, как из красных ноздрей вырвалось облако горячего дыма. Увидел, как побелел, будто мел, Черная Борода и как у него затряслись губы, окаймленные бородой.

— Тебя зовут Йевад!

— Да! — произнес оглушительный, сиплый, свистящий голос. — Да, меня зовут Йевад, и это и есть мой облик!

— Но дракон убит. На Удрате нашли кости…

— Это кости другого дракона, — ответил дракон и ринулся вниз, как ястреб, вытянув страшные когти.

Бирт закрыл глаза.

А когда он снова открыл их, светило солнце, на склоне было тихо. Бирт увидел лишь несколько черно-красных угольков в траве да следы от стальных когтей.

Тогда Бирт встал и кинулся прочь. Он бежал, не останавливаясь, через выгон, распихивая овец направо и налево, потом по деревне — прямиком к домику отца Палани. Палани в это время полола в саду грядку с настурциями. «Бежим!» — только и выдохнул Бирт. Палани широко распахнула глаза. Бирт схватил ее за руку и потащил за собой. Палани вскрикнула, но не стала сопротивляться. Они прибежали прямехонько к молу, где Бирт втолкнул девушку в свою рыбачью лодку, которая называлась «Куини», отвязал канат, поднял весла и принялся грести как сумасшедший. А потом жители острова увидели удалявшийся парус «Куини», которая двигалась на запад, в направлении ближайшего острова, а потом Бирт с Палани навсегда исчезли из виду.

В деревне думали, что теперь им на всю жизнь хватит разговоров о том, как племянник тетушки Гульд спятил и увез школьную учительницу и как в тот же день исчез, бросив без присмотра все свои ткани и бусы, бродячий торговец Черная Борода. Но через три дня они забыли об этом. Через три дня, когда из пещеры наконец вышел мистер Подгоркинз, у них появились новые темы для разговоров.

Мистер Подгоркинз, хорошенько поразмышляв, решил, что если его настоящее имя теперь все равно всем известно, то нет никакого смысла прятаться. Летать ему было легче, чем ходить по земле, и, кроме того, он давно как следует не обедал.