Драконы

Орсон Скотт Кард ЗАДИРА И ДРАКОН [10]

Орсон Скотт Кард родился в 1951 году в Ричленде, штат Вашингтон, детство и отрочество его прошли в Калифорнии, Аризоне и Юте. Помимо писательской деятельности, Кард проводит занятия и семинары, осуществляет постановку спектаклей и преподает английский в Университете Южной Виргинии. Обладатель четырех премий «Хьюго», двух премий «Небьюла», восьми премий журнала «Locus» и Всемирной премии фэнтези, Кард написал более сорока романов и шестидесяти пяти рассказов. Наиболее известны его научно-фантастические романы «Игра Эндера» («Ender's Game»), «Тень Эндера» («Ender's Shadow»), «Голос тех, кого нет» («Speaker for the Dead») и фэнтезийная серия «Сказания о мастере Элвине» («The Tales of Alvin Maker»), которую открывает роман «Седьмой сын» («Seventh Son»). Кард также пишет романы в жанре магического реализма, произведения на основе библейских сюжетов, документальные книги, стихи, пьесы и сценарии. Среди множества сборников его рассказов можно выделить «Карты в зеркале» («Map in a Mirror») и «Собиратель грез» («Keeper of Dreams»), подводящие определенную черту в литературной карьере писателя. В начале 1980-х Кард выступал в качестве составителя двух антологий о драконах: «Драконы света» («Dragons of Light») и «Драконы тьмы» («Dragons of Darkness»). Недавно вышел новый роман «Тайная империя» («Hidden Empire»). В ближайших планах автора молодежный роман «Задира и дракон» («Bully and the Beast»), основанный на повести, представленной ниже.

Паж, запыхавшись, вбежал в графские покои: он давно уже не опаздывал на хозяйский зов. Граф считал, что паж всегда должен быть поблизости; любая задержка бесила вельможу, и тогда пажа могли отправить на конюшню.

— Я здесь, ваше сиятельство! — выпалил паж.

— «Ваше сиятельство», — передразнил граф. — Опять тащился нога за ногу?

Граф глядел в окно, держа в руках бархатное женское платье, затейливо расшитое золотом и серебром.

— Похоже, надо созвать совет, — сказал он. — Но до чего же не хочется выслушивать болтовню и гогот моих рыцарей. Они наверняка рассердятся, как думаешь?

Прежде граф никогда не советовался с пажом, и тот растерялся.

— С чего бы рыцарям сердиться, мой господин? — наконец ответил паж.

— Видишь этот наряд? — Граф отвернулся от окна и помахал платьем перед носом пажа.

— Да, мой господин.

— И что ты о нем скажешь?

— Богатый наряд, мой господин. Но важно еще, кто его наденет.

— Я заплатил за него одиннадцать фунтов серебром.

Паж кисло улыбнулся. Рыцарь средней руки тратил в год ровно половину названной суммы на оружие, одежду, пищу, кров над головой, и при этом у него еще оставались деньги на женщин.

— И это платье — далеко не единственное, — сообщил граф. — Я купил много таких.

— Но для кого, мой господин? Вы собрались жениться?

— Не твое дело! — загремел граф. — Ненавижу тех, кто сует нос, куда не просят!

Он снова повернулся к окну: в сорока футах от стены замка рос могучий раскидистый дуб, ветви которого затеняли солнце.

— Кстати, какой сегодня день? — спросил граф.

— Четверг, мой господин.

— Я про день спрашиваю, дубина!

— Одиннадцатый после Пасхи.

— Опять просрочил с уплатой дани, — проворчал граф. — Надо было уплатить еще в Пасху. Скоро герцог обязательно хватится, что моих денежек нет.

— Так почему бы вам не заплатить?

— Чем? Меня хоть вниз головой повесь — не вытряхнешь ни фартинга. Да что там дань герцогу! У меня вообще не осталось денег. Ни оружейных, ни подорожных, ни конских. Зато, парень, у меня есть роскошные наряды!

Граф уселся на подоконник.

— Герцог может явиться не сегодня завтра, прихватив самое лучше средство для выколачивания налогов.

— Что же это за средство?

— Армия, — вздохнул граф. — Давай, парень, созывай совет. Я знаю своих рыцарей: без шума и злословия не обойдется, но в бой они пойдут.

Паж в этом сомневался:

— Они очень рассердятся, мой господин. Вы уверены, что они будут сражаться?

— Еще как уверен, — сказал граф. — А если не будут, герцог их убьет.

— За что?

— За нарушение присяги, которую они мне принесли. Не мешкай, парень, собирай совет.

Паж кивнул. На душе у него было невесело. Он тревожился не столько из-за графа (сегодня этот сумасброд обошелся с ним еще мягко, мог бы и похуже), сколько за себя. Люди герцога наверняка ворвутся в замок, перевернут все вверх дном, станут насиловать женщин, графа упрячут в темницу, а пажу дадут пинка под зад и велят убираться в родительский дом.

Но служба есть служба. Выйдя от графа, паж двинулся по замку, громко выкликая:

— Граф созывает совет! Всех благородных рыцарей приглашают на совет к его сиятельству!

Борка послали за элем в холодный погреб под кухней замка. Пройдя вдоль рядов бочек, он выбрал одну и взвалил ее на плечи. Нельзя сказать, что он поднял бочку играючи, но под ее тяжестью даже не согнулся. Наклонив голову (потолок здесь был очень низким), Борк медленно двинулся вверх по ступенькам. Такую бочку могли поднять только двое обычных мужчин, и то с сопением и кряхтеньем, а на перетаскивание нескольких бочек в графском замке раньше тратили добрую половину дня. Однако Борк был великаном или, во всяком случае, считался таковым по меркам того времени. Сам граф едва дотягивал до пяти футов, а Борк был выше его на целых два фута и имел силу быка.

Завидев его, люди расступились.

— Ставь сюда, — велел повар, занятый приготовлением обеда. — Только не урони.

Парень не уронил тяжеленную бочку и не рассердился на воркотню повара, считавшего Борка тупицей и растяпой. Эти слова великан слышал всю жизнь, едва ли не с трехлетнего возраста, когда стало ясно, каким он вырастет. «Сила есть — ума не надо». Рослых и сильных всегда считали тупицами и растяпами, и в этом была доля правды. Борк был настолько силен, что нередко совершал то, о чем и не помышлял, — не по худому умыслу, а случайно.

Однажды учитель военного дела, восхитившись силой Борка, предложил научить его драться на тяжелых боевых мечах. Борку тогда исполнилось двенадцать, но мальчишка легко размахивал увесистыми взрослыми мечами.

— А теперь давай нанеси мне удар, — велел Борку учитель.

— Меч-то острый. Больно будет, — простодушно заметил юный великан.

— Не беспокойся. Я не подпущу тебя близко.

За свою жизнь этот человек обучил искусству сражения как минимум сотню рыцарей, но никому из них не удавалось его достать. Поэтому, когда Борк замахнулся тяжелым мечом, учитель и не подумал заслониться щитом. Он никак не мог предвидеть, какой чудовищный удар нанесет ему этот мальчишка, но меч Борка легко пробил щит. Сам того не желая, Борк отсек учителю левую руку по самое предплечье — еще немного, и меч вонзился бы тому прямо в грудь.

Да, неуклюжим парнем рос этот Борк! Трагический случай с учителем положил конец его мечтам стать рыцарем: оправившись, калека потребовал, чтобы Борка отправили на кухню или кузницу. Пускай себе рубит пополам говяжьи туши и тащит к огню. Если дать ему топор побольше, не пройдет и получаса, как он свалит здоровенное дерево, а за день обеспечит замок дровами на целый месяц.

Паж наконец добрался и до кухни:

— Слушай, повар, граф созывает рыцарей на совет. Им понадобится эль. Много эля.

Повар смачно выругался и запустил в пажа морковкой:

— У графа семь пятниц на неделе! Вечно добавит мне работенки.

Когда паж скрылся, повар повернулся к Борку:

— Волоки бочку в зал, да поживей. Только не урони по дороге.

— Не уроню, — пообещал Борк.

— Не уронит, как же! — пробормотал повар, рассерженный капризами графа. — Силы как у быка, но и ума не больше.

Борк потащил бочку в большой зал. Там было холодно, хотя снаружи вовсю светило солнце. Впрочем, во всем замке было холодно и мрачно: поскольку на дворе стояла весна, дрова берегли.

Рыцари неторопливо сходились в большой зал и усаживались на длинные скамьи вокруг массивного щербатого стола. Они не забыли прихватить с собой кружки: на советах графа эль всегда лился рекой. В детстве Борк любил смотреть, как рыцари упражняются с оружием, но, повзрослев, понял, что кружками они владеют лучше, чем мечами. Да и застолья кажутся им куда привлекательнее войны.

— А-а-а, Задира Борк пожаловал, — приветствовал его один из рыцарей.

Борк слегка улыбнулся. Он давно научился не обижаться на это прозвище.

— Как поживает конюшенный Сэм? — язвительно спросил другой рыцарь.

Борк покраснел и молча побрел обратно на кухню. От нечего делать рыцари вовсю смеялись над его скудоумием.

— Откуда же взяться мозгам, если у него все в рост пошло, — заявил один из графских вояк.

— А жрет он, должно быть, как лошадь, — отозвался другой, скривив губы в ехидной усмешке. — Наверное, поэтому минувшей зимой и разразился таинственный падеж среди овец.

Раздался взрыв хохота, который сопровождали громкие удары кружек по столу.

Вернувшийся на кухню Борк весь дрожал. Ему никуда было не скрыться от насмешек рыцарей, они доносились даже сквозь каменные стены.

— Не серчай на них, парень, — сказал повар. — Они ж не со зла, просто подтрунивают.

Борк кивнул и улыбнулся. Так было всегда: над ним постоянно подтрунивали, и Борк знал, что иного отношения не заслуживает. Люди вправе были обращаться с ним жестоко, ведь не зря его прозвали Задирой Борком!

Когда Борку было три года, он уже выделялся среди других детей ростом и силой. Тогда у него был единственный дружок — красивый деревенский мальчишка по имени Мигун, обожавший играть в рыцарей. Из лоскутов, кусков кожи и полосок жести этот парнишка смастерил себе доспехи, а из сломанных вил, найденных возле свиного хлева, сделал копье.

— Ты будешь моим боевым конем, — объявил Борку Мигун.

Взобравшись на спину приятеля, он часами ездил на нем, и Борк ничуть не возражал: ему очень нравилось быть рыцарским конем. По сути, то был предел его мечтаний, хотя потом Борк удивлялся, как это он позволил навязать себе столь унизительную роль. Однажды Сэм, сын конюшенного, принялся высмеивать неказистые доспехи Мигуна. Дело кончилось дракой на кулаках, и Сэм до крови расквасил Мигуну нос. Тот застонал так, словно был при смерти, и Борк решил расквитаться за друга. Сэм был старше его на целых три года, но это не помешало Борку как следует отколотить обидчика.

С тех пор Сэм страдал косноязычием и часто падал. Челюсть, которую в нескольких местах сломал ему Борк, плохо срослась, и он оглох на одно ухо.

Когда Борк понял, что натворил, ему стало страшно и стыдно, однако Мигун уверял, что Сэм получил по заслугам.

— Сэм старше меня и выше на целую голову, — говорил он Борку. — Вспомни, кто первым начал драку. Он и есть настоящий задира, а задир надо наказывать.

Несколько лет подряд Мигун и Борк были грозой всей деревни. Мигун постоянно лез в драку, и вскоре деревенские мальчишки научились не связываться с ним. Если Мигун не мог справиться с противником, он звал на помощь Борка. Правда, после драки с Сэмом юный великан уже никого не бил так жестоко, и все равно мальчишкам крепко от него доставалось, что очень нравилось Мигуну.

А потом Мигуну надоело играть в рыцарей, он забросил доспехи, отпустил на все четыре стороны своего боевого коня и свел дружбу с недавними врагами. Тогда-то Борка и начали звать Задирой. Именно Мигун убедил деревенских ребят, что единственный злодей в деревне — Борк, и однажды тот подслушал разглагольствования бывшего приятеля:

— Он вдвое сильнее любого из нас, но дерется только потому, что никто не может дать ему отпор. Борк — трус и задира. А задир надо наказывать.

Мигун был прав, Борк это знал и с тех пор не мог избавиться от чувства стыда. Он помнил испуганные взгляды мальчишек, с которыми дрался — пусть не по своей воле, а защищая друга; помнил их глаза, умоляющие о пощаде. Однако Мигун истошно кричал и корчился от боли, и Борк, подавляя ужас, налетал на очередного обидчика. В конце концов Мигун вышел сухим из воды, но Борку до сих пор приходилось расплачиваться за детские грехи, и он расплачивался, молча снося насмешки рыцарей, день за днем терпя одиночество, выполняя тяжелую работу, чтобы его сила служила людям, а не причиняла вред.

Но это не означало, что Борк был доволен своей участью. Вот и сейчас из-за насмешек рыцарей у него на глаза навернулись слезы, и это заметил повар.

— Никак реветь вздумал? Брось, парень, — сказал повар. — Только соплей в суп напустишь. А если уж тебе приспичило лить слезы, иди отсюда куда-нибудь!

Так Борк оказался возле дверей большого зала, решив с тоски поглазеть на рыцарей. Трудно сказать, случайно он там оказался или нет, но, как любят выражаться летописцы и сочинители баллад, Борк ступил навстречу своей судьбе.

— И куда же подевались деньги на уплату дани? — недовольно спросил один из рыцарей. — По-моему, грех жаловаться на прошлогодний урожай. Вашему сиятельству хорошо заплатили за проданное зерно.

Рассерженные рыцари — зрелище не из приятных, но они были вправе сердиться и требовать ответа: ведь это им, а не кому-то другому предстояло биться с людьми герцога. Само собой, они не собирались успокаиваться, пока им не скажут правду.

— Друзья мои, — начал граф. — Мои верные, преданные друзья. На свете есть нечто более важное, чем деньги. Я потратил все свое серебро на то, что важнее всякой дани, важнее мира и долгой жизни. Я потратил его на… красоту. Не на создание красоты, а на ее украшение.

Рыцари молча слушали, потому что, несмотря на свирепость и грубость нрава, каждый из них понимал истинную красоту. Поклонение красоте считалось неотъемлемым качеством рыцаря.

— Моим заботам был доверен драгоценный камень, по своему совершенству превосходящий любой бриллиант. На меня легла обязанность создать для этой драгоценности такую достойную оправу, какую только можно купить за серебро. Мне трудно объяснить это, я могу лишь показать.

Граф позвонил в серебряный колокольчик. За его спиной неслышно открылась потайная дверь (таких дверей в замке было несколько), и в зале появилась высохшая старуха. Граф что-то прошептал ей на ухо, старуха поспешно скрылась в потайном ходе.

— Кто она? — посыпались вопросы.

— Нянька моих детей, заменившая им мать. Как вы помните, моя жена умерла в родах, но до сих пор никто из вас не знал, что наш ребенок остался жив. Все думали, что у меня есть лишь двое сыновей, но теперь я раскрою секрет: у меня не двое, а трое детей, и третий ребенок — не сын.

Граф видел, как рыцари наморщили лбы, силясь разгадать эту загадку. Неудивительно: ведь сегодня они долго упражнялись в полном боевом облачении, да еще на весеннем солнцепеке.

— Мой третий ребенок — дочь.

— А-а-а, — облегченно вздохнули уставшие от умственных усилий рыцари.

— Поначалу я прятал ее, ибо мне тягостно было видеть напоминание о горячо любимой жене, умершей в родовых муках. Через несколько лет я справился с горем и решил взглянуть на дочь, которая оказалась необыкновенно красивой девочкой. Признаться, такого красивого ребенка я еще никогда не видел. Я назвал ее Брунгильдой и с той поры всей душой ее полюбил. Я стал самым заботливым отцом на свете, но не позволял дочери покидать ее покои. Конечно, сейчас вы спросите — почему?

— Конечно, спросим, — хором подтвердили несколько рыцарей.

— Моя дочь росла такой красавицей, что я боялся, как бы ее не похитили. Правда, я ежедневно ее навещал и говорил с нею. С годами Брунгильда становилась все прекраснее, но то была уже красота не ребенка, а юной девушки. И это прекрасное создание было вынуждено носить старые платья, оставшиеся от матери. Мое сердце буквально обливалось кровью, ведь красота Брунгильды достойна фламандских кружев, венецианского бархата, флорентийских шелков и самых лучших драгоценностей. Сейчас вы сами увидите, куда и на что я потратил деньги, — и, поверьте, они были потрачены не впустую.

Потайная дверь снова отворилась, и старуха ввела в зал Брунгильду.

Борк, стоя в дверях зала, громко вздохнул. Но никто его не услышал, потому что все рыцари тоже громко вздохнули.

Граф не преувеличивал: взорам собравшихся предстала редкая красавица. Ее походка была бесшумной, ее ниспадавшие до плеч темно-рыжие волосы напоминали огненный водопад. От долгого затворничества лицо Брунгильды стало бледным, но, когда она улыбнулась, ее улыбка напомнила луч солнца в ненастный день. Никто из рыцарей не решился долго глядеть на ее стан, поскольку им безумно захотелось заключить девушку в объятия. Почувствовав это, граф сказал:

— Должен предупредить: тот, кто дотронется до нее, будет иметь дело со мной. Брунгильда — девственница и девственницей выйдет замуж. Даже если бы некий король предложил мне половину своего королевства, чтобы провести с нею ночь, я счел бы это оскорблением.

— Приветствую вас, господа рыцари, — с улыбкой произнесла Брунгильда.

Голос ее был подобен шелесту листьев под летним ветерком. Рыцари, сраженные ее красотой, дружно упали на колени.

Но, пожалуй, никого так не поразила красота Брунгильды, как Борка. Едва девушка появилась в зале, неуклюжий великан позабыл обо всем на свете и уже не видел ничего, кроме ослепительно прекрасной Брунгильды. Такое случилось с ним впервые. Нет, Борк не мечтал обладать этим совершенством; он хотел, чтобы это совершенство безраздельно властвовало над ним. Борк жаждал до конца своих дней служить Брунгильде, лишь бы та улыбнулась ему. Ради нее он был готов умереть, только бы услышать напоследок: «Я не возражаю, чтобы ты меня любил».

Если бы он был рыцарем, он облек бы свои чувства в возвышенные слова. Но Борк был неотесанным деревенщиной, поэтому чувства родились в его сердце раньше, чем разум сумел их оценить и найти пристойную форму для их выражения. Не замечая никого, кроме Брунгильды, он двинулся прямиком к ней, и его тень показалась рыцарям тенью пролетевшей над головами смерти. Потом испуг графских вояк сменился злобой — и неудивительно! Этот кухонный увалень взял в свои ручищи изящные белые ручки Брунгильды.

— Я люблю тебя, — сказал Борк, даже не пытаясь скрыть струящихся по щекам слез. — Позволь мне на тебе жениться.

Несколько рыцарей все же не растерялись, грубо схватили Борка и потащили прочь, чтобы наказать за неслыханную дерзость. Но великан легко их всех расшвырял. Рыцари разлетелись в разные стороны и тяжело рухнули на каменный пол, но Борк даже не обернулся, его взгляд был прикован к Брунгильде.

А девушка с нескрываемым удивлением смотрела на него. Нет, не облик Борка ее поразил; она сразу заметила, до чего же парень неказист и нескладен. И в произнесенных им словах тоже не было ничего особенного. Брунгильде с детства твердили, что такие слова говорят все мужчины и потому незачем обращать на них внимание. Больше всего Брунгильду поразила неподдельная искренность на лице Борка. Такого она еще никогда не видела, и это зачаровало ее.

Граф пришел в ярость. У него на глазах деревенский увалень коснулся божественных рук его дочери! Зрелище было просто невыносимым.

Но увалень обладал изрядной силой. Чтобы оторвать его от Брунгильды, придется затеять настоящее сражение. Рыцари будут только рады проучить негодяя, однако… А вдруг в суматохе пострадает его бесценное сокровище — его дочь? Нет, это животное надо одолеть не силой, а хитростью.

— Послушай, дружище, — с напускной веселостью произнес граф. — Ты что ж, не успел увидеть мою дочь, как уже сватаешься к ней?

Борк пропустил эти слова мимо ушей.

— Я буду тебя охранять, — пообещал он девушке.

— Как его зовут? — шепотом спросил граф у ближайшего рыцаря. — Имя вылетело у меня из головы.

— Борк, ваше сиятельство.

— Мой дорогой Борк, — с прежним напускным дружелюбием сказал граф, — при всем уважении к серьезности твоих намерений должен заметить, что моя дочь — благородного происхождения, а ты даже не рыцарь.

— Так я им стану, — ответил Борк.

— Тут одного желания мало, дружок. Ты должен совершить какой-нибудь отважный поступок, тогда я смогу посвятить тебя в рыцари, а уж после поговорим обо всем остальном. А пока ты даже не имеешь права брать мою дочь за руку. Почему бы тебе, как разумному и честному парню, не вернуться на кухню?

Борк и виду не подал, что слышит графа, а продолжал глядеть в глаза девушки. Брунгильда сама нашла выход из щекотливого положения.

— Борк, отныне я на тебя рассчитываю, — сказала она. — Но сейчас, если ты не вернешься на кухню, мой отец разгневается.

«Она права, — подумал Борк. — Она тоже ко мне неравнодушна, если не хочет, чтобы я из-за нее пострадал».

— Только ради тебя, — сказал потерявший голову Борк.

С этими словами он повернулся и вышел из зала.

Опустившись на стул, граф шумно вздохнул:

— Давно нужно было от него избавиться. Мозгов — как у ягненка, а нрав — как у бешеного быка. Пусть сегодня ночью кто-нибудь исправит мою оплошность. Дождитесь, пока он заснет, иначе всякое может случиться. А нам перед битвой раненые ни к чему.

Напоминание о битве протрезвило даже тех, кто допивал пятую кружку эля. Старуха приготовилась увести Брунгильду.

— Нет, не в потайную комнату. Отведешь ее в ту, что рядом с моей спальней, — сказал граф. — Хорошенько запри дверь, выставь двойную охрану, а ключ оставь у себя.

Когда старуха увела девушку, граф оглядел рыцарей и сказал:

— Теперь вы знаете, ради чего, вернее, ради кого я опустошил казну. Я не мог поступить иначе.

И никто из рыцарей не сказал графу, что он потратил деньги зря.

Уже под вечер к стенам замка явился герцог со своим войском и стал требовать дань. Ни граф, ни его рыцари не ожидали от герцога такой прыти. Платить дань граф, разумеется, отказался, и герцог послал ему традиционный вызов на бой. Однако силы были неравны: у герцога было в десять раз больше воинов, и граф ответил на вызов дерзостью, предложив взять его замок штурмом. Остроумие господина дорого стоило посланцу графа, тот вернулся назад с кожаным мешочком, в котором лежал его отрезанный язык.

По сути, битва уже началась, и за этим первым актом жестокости последовали другие.

Караульный, скучавший на южной стене замка, поплатился за недостаток бдительности: лучникам герцога удалось незаметно проскользнуть к раскидистому дубу и так же незаметно забраться на его ветви. Метко пущенная стрела навсегда избавила караульного от скуки, и, когда его труп рухнул вниз, в замке почуяли неладное, но было уже поздно.

Не менее дюжины лучников осыпали стены замка тучей стрел, и ни одна из них не пролетела мимо. Благородные рыцари не особо спешили лезть под стрелы, пока косившие только оруженосцев. Наконец граф приказал всем покинуть стены. Поскольку двуногие мишени исчезли, лучники герцога начали стрелять по четвероногим — по коровам и овцам, толпившимся в открытых загонах возле замка. Защитить несчастную скотину было невозможно, и к сумеркам в загонах не осталось ни одной живой коровы и овцы.

— Что теперь делать? — сокрушался повар. — Сейчас тепло, и мясо быстро стухнет.

— А ледник у тебя на что? — рассердился граф. — Это наш запас продовольствия, и ты отвечаешь за него головой. Еще не хватало во время осады умереть с голоду.

Всю ночь Борк не смыкал глаз, разделывая туши и перетаскивая их в ледник. Поначалу графские крестьяне, схоронившиеся в замке, пытались ему помогать, но быстро устали. Пока они тащили до ледника одну говяжью тушу, Борк успевал обернуться трижды.

Видя, как трудится Борк, граф сказал рыцарям, чтобы его не трогали до утра.

За всю ночь Борк сумел лишь пару раз ненадолго вздремнуть, но едва он засыпал, как повар будил его и приказывал продолжать работу. Когда рассвело и лучники герцога возобновили обстрел, неубранными оставались лишь двадцать овечьих туш. Они остались в дальнем загоне, у Борка не хватило времени туда добраться. Повар доложил об этом графу.

— Ты с ума сошел — выкидывать столько мяса! — накинулся на него граф.

— Но если Борк пойдет за этими баранами, его убьют.

Граф выразительно посмотрел на повара:

— Либо ты пошлешь туда Борка, либо пойдешь сам.

Повар не знал, что Борку вынесен смертный приговор, и постарался спасти парня. Он взял кастрюлю попрочнее, обернул голову Борка тряпкой и надел на него этот импровизированный шлем. Вместо щита повар дал ему массивную крышку от самого большого котла.

— Это все, чем я могу тебе помочь, — сказал повар.

— Но как же я стану таскать овец? — изумился Борк. — Щит будет мне мешать!

— Граф приказал не оставлять снаружи ни одной туши. А если пойдешь без щита — тебя прихлопнут как муху.

Борк призадумался. Задачка была не из легких, да и времени на ее решение не оставалось.

— Вот что я думаю — твоя крышка меня все равно не убережет. Надо сделать так, чтобы лучники вообще перестали стрелять.

— И как это сделать? — спросил повар, но Борка уже не было рядом.

В кузнице парень взял тяжелый топор.

— Не вовремя ты собрался за дровами, — проворчал кузнец.

— Сейчас как раз самое время, — ответил Борк.

Он взял топор в правую руку, крышку от котла — в левую и вышел во внутренний двор. Лучники герцога сразу выпустили по нему несколько стрел, но те ударились в крышку, не причинив Борку вреда. Борк добрался до ворот и потребовал, чтобы опустили подъемный мост. Скрипя цепями, мост опустился, великан вышел за ворота и направился прямо к дубу, на котором засели лучники.

Герцог издали наблюдал за происходящим, стоя возле ослепительно-белого шатра с желтым гербом. Завидев Борка, герцог спросил:

— Кого это они выпустили: человека или медведя?

Приближенные молчали. Они и сами не знали, что это за существо.

Лучники не переставая стреляли по Борку, но чем ближе он подходил к дубу, тем труднее им становилось целиться и тем лучше защищала его крышка котла. Добравшись наконец до дерева, парень поднял крышку над головой и принялся рубить дуб. Что ни удар — то фонтан щепок. Даже одной рукой Борк рубил намного сноровистее и быстрее, чем обычный дровосек — двумя.

Борк был поглощен работой и не заметил, как его левая рука слегка опустилась, но вражеский лучник немедленно воспользовался этой оплошностью. Стрела просвистела мимо «щита» и вонзилась Борку в руку.

Борк едва не выронил «щит», но сохранил присутствие духа. Вонзив лезвие топора в землю, он пристроил крышку котла так, чтобы она покоилась на топорище и упиралась в ствол дуба. Прикрыв себя таким образом, Борк принялся осторожно вытаскивать стрелу. Но наконечник оказался зазубренным, и Борк, обломив древко, протолкнул обломок в рану, а потом выдернул его с другой стороны. Ему было нестерпимо больно, но он знал, что стрелу во что бы то ни стало надо извлечь. Превозмогая боль, Борк вновь прикрылся своим «поварским щитом» и продолжал рубить. Белая впадина, опоясывавшая ствол могучего дерева, становилась все глубже. Из раненой руки текла кровь, однако Борк продолжал махать топором, и вскоре кровотечение остановилось.

Люди графа, следившие за ним со стены замка, поняли, что его затея не настолько безрассудна, как им сперва показалось. Решив помочь парню, они открыли стрельбу из луков. Густая листва надежно скрывала лучников герцога, но несколько стрел все же попало в цель. Раненые рухнули на землю, там их прикончили стрелы. Остальные лучники, испугавшись, постарались как следует укрыться.

Между тем участь дуба была предрешена. От каждого удара топора он вздрагивал все сильнее и наконец заскрипел и покачнулся. Дровосеки научили Борка рубить дерево так, чтобы оно упало в нужную сторону. Срубленный дуб рухнул вдоль южной стены замка, лишив вражеских лучников возможности перебраться через ров, а когда они попытались прорваться к своим, люди графа всех их перестреляли.

Один из раненых, понимая, что ему не спастись, решил отомстить Борку за себя и за своих товарищей. Выхватив нож, он в дикой ярости кинулся в бой, и у великана не оставалось иного выхода, кроме как взмахнуть топором… и убедиться, что человеческое тело куда мягче древесины.

Герцог, видя, как неизвестный гигант разрубил его лучника пополам, удивленно воскликнул:

— Откуда у графа это чудовище? Где он только отыскал такую зверюгу?

Перепачканный своей и чужой кровью, Борк побрел к подъемному мосту. Вскоре мост опустился, но не для него: из ворот замка выехал граф с полусотней рыцарей, доспехи которых ярко блестели на солнце.

— Я решил дать герцогу бой, — заявил Борку граф. — Ты тоже должен сражаться, и, если останешься жив, я посвящу тебя в рыцари.

Борк опустился на колени.

— Благодарю вас, ваше сиятельство! — радостно произнес он.

Граф в легком замешательстве посмотрел на него, а потом громко скомандовал:

— Тогда вперед! В атаку!

Борк даже не заметил, что рыцари не выстроились в боевой порядок; повинуясь приказу, он двинулся навстречу вражескому войску. Граф поглядел ему вслед и улыбнулся.

— Ваше сиятельство, прикажете ехать за ним? — спросил один из рыцарей.

— Не торопись. Пусть сперва герцог с ним разберется, — ответил граф.

— Но ведь Борк срубил дуб и спас ваш замок.

— Да. Он отчаянный храбрец, — согласился граф. — И отчаянный упрямец. Ему втемяшилось в голову добиться руки моей дочери. Мне это вовсе не нужно.

— Если мы поможем Борку, мы сможем победить. Но если он погибнет, герцог убьет нас всех, — сказал другой рыцарь.

— Есть кое-что поважнее победы, — тоном, не терпящим возражений, заявил граф. — Сможете ли вы жить с чистой совестью, если Брунгильда — это воплощение совершенства — достанется такому мужлану, как Борк?

Рыцари молча глядели, как Борк в одиночку приближается к вражескому войску.

Борк шагал по полю, не сомневаясь, что за ним следуют доблестные рыцари графа. С раннего детства он восхищался сияющими доспехами рыцарей и их замечательным оружием. Значит, они умеют не только пировать в замке, раз не побоялись… Но почему за спиной не слышно топота копыт? Обернувшись, Борк увидел, что рыцарские доспехи по-прежнему блестят у ворот замка. А до воинства герцога оставались считаные шаги — и тут Борку стало страшно.

Он не понимал, почему враги до сих пор не утыкали его стрелами. Нет, они не воздавали должное его храбрости. Просто его приняли за рыцаря. Если бы герцог знал, что к ним идет вовсе не рыцарь, а всего-навсего деревенский парень, подручный повара с графской кухни, труп Борка уже валялся бы посреди поля. Недоразумение спасло великану жизнь.

— Эй, сэр! — окликнули Борка. — Вы хотите вызвать одного из нас на поединок?

Только теперь Борк понял, какую великую честь оказал ему граф. От исхода поединка зависел исход всей битвы!

Сумеет ли он оправдать такое доверие? Отогнав сомнения, Борк проговорил:

— Да, я пришел, чтобы вызвать одного из вас на поединок. Пусть самый сильный и храбрый выйдет биться со мной.

— Среди нас нет таких великанов! — крикнули Борку люди герцога.

— Зато у меня нет доспехов.

В подтверждение своих слов Борк стянул с головы кастрюлю и отшвырнул ее прочь. Потом шагнул вперед, ожидая, когда же из толпы воинов герцога выйдет его противник. Но рыцари расступились перед ним; люди в латах отходили вправо и влево, а Борк шел все дальше, пока не приблизился к самому герцогу.

— Ты и будешь моим противником? — спросил герцога Борк.

— Я — герцог. Странно, что никто из моих рыцарей не решился с тобой сразиться.

— Значит, ты тоже отказываешься от поединка?

В мужественном голосе Борка прозвучал упрек. Ему казалось, что именно так должен говорить с противником настоящий рыцарь.

Герцог обвел взглядом своих людей: все они беспокойно переминались с ноги на ногу, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Я принимаю твой вызов, — ответил герцог.

Он считался человеком мужественным и смелым, но и его пугала мысль о поединке с таким великаном. Однако он знал: если сейчас он дрогнет перед этим богатырем, он не лишится ни титула, ни владений, зато потеряет честь.

Герцог обнажил меч и двинулся навстречу Борку.

Такая решимость восхитила Борка. Этот человек сознавал, что может погибнуть в опасном бою, но не отступил. Раз среди его рыцарей не нашлось добровольцев, он не заставил их сражаться за себя, а сам пошел в бой.

«Почему бы и графу не проявить такое же мужество?» — подумал Борк.

Он решил сделать все, чтобы оставить герцога в живых; с него хватило крови убитого лучника. Чувствовалось, что герцог благородный человек и только злая ирония судьбы свела их в поединке. «Я не хочу враждовать с таким человеком», — решил Борк.

Герцог стремительно ринулся в атаку, но Борк сбил его с ног обухом топора. Герцог застонал от боли, на его доспехах появилась глубокая вмятина. Должно быть, Борк сломал ему ребра.

— Почему бы тебе не сдаться? — спросил Борк.

— Лучше убей меня!

— Если ты сдашься, я не стану тебя убивать.

Герцог удивился, его рыцари начали перешептываться.

— Даешь слово?

— Клянусь!

Предложение было очень необычным.

— И что ты собираешься со мной сделать? Потребовать за меня выкуп?

Подумав, Борк покачал головой:

— Нет, выкупа мне не нужно.

— Тогда почему ты хочешь оставить меня в живых? Почему не убьешь, чтобы разом избавить своего графа от врага?

Боль в груди мешала герцогу говорить, но, поскольку кровь горлом не пошла, он надеялся, что все обойдется.

— Графу нужно лишь одно: чтобы ты ушел и перестал требовать дань. Если ты пообещаешь это сделать, даю слово: всех вас отпустят с миром.

Герцог и его рыцари молча выслушали предложение Борка. Оно показалось им слишком щедрым — настолько щедрым, что серьезно задевало их честь. Но герцог только что пытался отстоять эту честь, и не кто иной, как Борк, свалил его одним ударом. Поэтому, если странный великан предлагает им убраться восвояси, стоит ли с ним спорить?

— Хорошо. Даю слово, что впредь не буду взимать с графа дань и немедленно уведу отсюда своих людей.

— Что ж, в таком случае я передам графу добрую весть, — ответил Борк и, повернувшись, зашагал обратно.

— До сих пор не могу поверить, что такой грозный рыцарь проявил такое великодушие, — признался своим рыцарям герцог. — С его помощью граф мог бы стать королем.

Люди герцога осторожно сняли со своего господина доспехи и принялись перевязывать ему грудь.

— А я с его помощью завоевал бы весь мир, — сказал герцог.

Увидев, что Борк возвращается, граф удивленно процедил сквозь зубы:

— Живуч!

Интересно, что Борк скажет о храбрых рыцарях, не поддержавших его в трудную минуту?

— Ваше сиятельство! — крикнул Борк, подойдя поближе. — Они сдаются!

От радости ему хотелось размахивать руками, но он слишком устал.

— Что? — Граф вопросительно взглянул на приближенных, думая, не послышалось ли ему. — Никак Борк сказал, что они сдаются?

— Именно, — подтвердил один из рыцарей. — Он их победил.

— Проклятие! — вскричал граф. — Я этого не вынесу!

Рыцари недоуменно уставились на своего господина.

— Если кому и следует одержать победу над герцогом, так это мне! Мне, а не какому-то жалкому простолюдину! Мне, а не великану с тараканьими мозгами! Вперед, в атаку!

— Зачем? — удивленно воскликнули рыцари.

— Я сказал: в атаку!

Граф пришпорил коня, и тот сперва понуро двинулся по полю, а потом поскакал все быстрее и быстрее.

Борк повидал достаточно рыцарских состязаний и турниров, чтобы понять: его господин решил напасть на герцога. Может, граф не расслышал? Как бы то ни было, атаку надо остановить. Борк дал клятву герцогу, а клятвами не бросаются. Недолго думая, он кинулся наперерез лошади вельможи.

— А ну, прочь с дороги, дуралей несчастный! — закричал граф.

Но Борк и не подумал посторониться, и взбешенный граф решил смять его лошадью.

— Я не пущу вас! — закричал Борк. — Герцог сдался!

Граф лишь скрипнул зубами и пришпорил коня; он крепко сжал копье, готовясь нанести удар.

Но мгновение спустя он повис в воздухе, судорожно цепляясь за копье, которое Борк поднял над головой. Рыцарям поневоле пришлось забыть об атаке и поспешить на помощь господину.

— Ваше сиятельство, — почтительно произнес Борк, — думаю, вы меня не расслышали. Герцог и его люди сдались, и я дал слово, что, если они откажутся от дани, им позволят уйти с миром.

Находясь на высоте пятнадцати футов над землей, граф счел за благо не спорить с Борком.

— Я и вправду тебя не расслышал, — сказал он великану.

— Мне что-то не верится. Зато теперь вы меня слышите? И отпустите герцога и его рыцарей?

— Ну конечно, дружище Борк. Но сперва ты меня опусти.

Борк так и сделал.

Граф с герцогом заключили мировую, и герцог со своими рыцарями отправился домой, не переставая удивляться милосердию рыцаря-великана.

— Да какой он рыцарь! — брякнул кто-то из слуг.

— Что? Он не рыцарь?

— Нет. Обыкновенный деревенский недотепа. Я тут у одного крестьянина, бывало, кур воровал, он мне и рассказал про этого парня.

— Так, значит, он не рыцарь, — растерянно произнес герцог.

Потом лицо его побагровело, и рыцари предусмотрительно отступили на несколько шагов, зная, каким бывает герцог в гневе.

— Ловко нас обманули, — сказал кто-то, желая ублажить господина и смягчить его ярость.

После недолгого молчания герцог вдруг улыбнулся и сказал:

— Если он не рыцарь, графу давно следовало бы посвятить его в рыцари. Этот человек обладает не только силой, но и врожденным благородством. Вы согласны?

Рыцари были согласны.

— Не каждый дворянин так верен своему слову, — добавил герцог.

Конечно, гордость его была уязвлена, но он совладал с собой. В конце концов, они возвращались домой, пусть без дани, но и без потерь. У герцога все еще болели помятые ребра, но думал он сейчас не об этом. Перед его мысленным взором стояла картина: граф, ухватившийся за копье, которое Борк воздел вверх. Зачем великан это сделал? Была ли то неуклюжая шутка? Или некое предостережение? Герцогу оставалось лишь гадать.

Графу казалось, что все катится в тартарары. Он вовсе не хотел устраивать празднество, но все-таки пришлось, и благородные рыцари упились до безобразия. И не только они. Ради такого события в большой зал замка допустили даже крестьян, которые вволю налились дармовым элем и теперь горланили не хуже рыцарей. Все это само по себе было скверно, но хуже всего было то, что рыцари даже не пытались делать вид, будто чествуют графа. Нет, они устроили сборище в честь Борка.

Граф забарабанил пальцами по столу. Никакого внимания. Господам рыцарям не до него!

Сэр Альвишар возле очага лапал двух деревенских потаскушек. Сэр Сильвис мочился в кувшин с вином и гоготал во все горло. Из-за его смеха граф едва слышал голоса сэра Брэйга и сэра Умляута. Эта парочка пела и плясала прямо на столе, в такт пению сбрасывая на пол тарелки. Нельзя сказать, что граф не любил шумных пиршеств, но сегодня все лавры достались Борку — этому проклятому верзиле, выставившему его на посмешище перед людьми герцога… Нет, еще того хуже — перед самим герцогом.

Граф услышал глухое рычание, похожее на рычание приготовившегося к прыжку голодного волка, а когда шум в зале ненадолго приутих, вдруг понял, что рычание вырывается из его собственной глотки.

«Надо взять себя в руки, — подумал он. — Ведь в выигрыше в конечном счете все же остался я, а не Борк. Герцог убрался, теперь не я буду платить ему дань, а он мне. Молва разлетится быстро: граф-де победил герцога. На этом, как ни крути, и зиждется власть. Например, кто такой герцог? Человек, который может победить графа. А кто такой граф? Человек, который может победить барона. А барон — тот, кто может победить всего лишь рыцаря. Но как зовется тот, кто может победить герцога?»

— Вы непременно должны стать королем, — сказал высокий и статный молодой человек, появившийся рядом с графом.

Герцог, невольно вздрогнув, поднял на него глаза. Неужели тот малый прочел его мысли?

— Будем считать, что я тебя не слышал.

— Нет, вы меня слышали, — возразил юноша.

— Такие слова попахивают государственной изменой.

— Только если король сумеет вас победить. Если же победа достанется вам, никто и не заикнется о государственной измене.

Граф присмотрелся к незнакомцу: темные волосы, расчесанные аккуратнее, чем волосы обычного крестьянина, прямой нос, приятная улыбка, подкупающая грация движений. Однако улыбка юноши была фальшивой, и глаза выдавали, что в нем есть что-то порочное. И опасное.

— Ты мне нравишься, — сказал граф.

— Я рад.

Но, судя по голосу, юноша был вовсе не рад. Он явно успел соскучиться среди пьяной суеты.

— По правде сказать, мне следовало бы тебя придушить, и немедленно, — заявил граф.

Молодой человек улыбнулся еще шире.

— Кто ты такой? — осведомился граф.

— Меня зовут Мигун.

— Странное имя.

— В этом виноваты мои родители.

— Хорошо, будем считать так. И кто же ты такой, Мигун?

— Я лучший друг Борка.

Борк. Опять Борк! От этого великана сегодня просто нет спасения!

— Вот уж не думал, что у Задиры Борка есть друзья.

— Всего один друг. И это я, можете сами у него спросить.

— Интересно, могу ли я считать друга Борка и своим другом? — спросил граф.

— Я представился вам как лучший друг Борка. Но не сказал, что я хороший друг. — Мигун улыбнулся и подмигнул.

«Этот мерзавец умеет идти напролом», — подумал граф, но не прогнал Мигуна.

Граф махнул Борку, веля подойти, а когда тот приблизился и опустился на колени, граф с раздражением увидел, что, даже стоя на коленях, великан выше его.

— Этот человек называет себя твоим другом, — сказал граф.

Борк пригляделся и узнал Мигуна, который сразу расплылся в лучезарной улыбке и посмотрел на Борка с искренней любовью. Правда, взгляд Мигуна был не только любящим, но еще и голодным, и хищным, но великан не разбирался в таких тонкостях. Сегодня он наконец-то насладился восхищением и уважением со стороны рыцарей, — восхищением, которого раньше не знал, — а теперь еще встретился с приятелем детских лет. Услышав, что Мигун назвался его другом, Борк разом простил все прежние обиды и ответил улыбкой.

— Надо же, наконец-то мы снова встретились, — радостно сказал Борк. — Мы и вправду друзья, Мигун — мой лучший друг.

Напрасно граф пристально всматривался в глаза Борка: они были полны неподдельной любви к Мигуну. Это озадачило графа, ведь он быстро сумел раскусить Мигуна — у подобного человека не могло быть друзей. Но Борк явно остался слеп к его коварству, и граф даже пожалел великана. Хороша была у Борка жизнь, раз он считал этого ушлого деревенского выскочку своим другом!

— Ваше величество, — прервал раздумья графа Мигун.

— Не зови меня так.

— Я лишь слегка опережаю события, но скоро вас будет звать так весь мир.

Графа поразила непоколебимая уверенность Мигуна, по спине вельможи даже пополз холодок, и он передернул плечами, словно отгоняя призрак:

— Вспомни, Мигун, я выиграл всего одно сражение. Я по-прежнему сильно стеснен в деньгах, а моя армия состоит из горстки вшивых рыцарей.

— Если вам чуждо честолюбие, подумайте о вашей дочери. Если она останется дочерью графа, она в лучшем случае сможет выйти замуж за какого-нибудь герцога. Даже с ее удивительной красотой это будет считаться большой удачей. Но если она станет дочерью короля, она сможет выйти за любого принца. И красота послужит ей таким приданым, что ни один принц не осмелится требовать большего.

Граф подумал о своей прекрасной Брунгильде и улыбнулся.

Борк тоже улыбнулся, ибо и он подумал о красавице.

— Ваше величество, — продолжал подзуживать Мигун, — сделав Борка своей правой рукой, а меня — своим советником, вы через год-другой непременно станете королем. Сами подумайте, кто дерзнет сопротивляться армии, во главе которой будем стоять мы трое?

— А зачем лезть вперед всем троим? — спросил граф.

— Вы хотели спросить, зачем вам лезть вперед? Мне казалось, это и так ясно. Но ваш вопрос только доказывает, как вам необходим советник. Видите ли, ваше величество, вы человек добропорядочный, богобоязненный, образец добродетели. Вам и в голову не придет, добиваясь власти, плести интриги, шпионить и делать гадости своим врагам. Однако короли вынуждены действовать подобным образом, иначе они быстро лишаются короны.

Граф никак не мог собраться с мыслями. В глубине души он сознавал, что уже давным-давно действует именно так, как говорит Мигун, но слова юноши словно заворожили его. Слушая его, граф и впрямь начинал верить, будто он — образец добродетели.

— Ваше величество, вы останетесь чисты, а весь позор падет на меня. Вы будете источать благоухание свежести, а от меня будет исходить смрад гниения. Поверьте, будь жива моя мать, я бы, не задумываясь, продал ее в рабство, лишь бы помочь вам взойти на престол. Я взялся бы сыграть в карты с самим дьяволом и облапошил бы его прежде, чем тот успел бы сообразить, что случилось. Я бы, не задумываясь, нанес удар в спину любому вашему врагу.

— Но мои враги не обязательно должны быть твоими врагами, — недоверчиво заметил граф.

— Ваши враги всегда будут моими врагами. Я буду предан вам всегда и во всем.

— И прикажешь поверить, будто твоя преданность бескорыстна?

— Почему же бескорыстна? Вы будете щедро мне платить.

— Согласен, — сказал граф.

— Вот и отлично, — отозвался Мигун, и они пожали друг другу руки.

Граф обратил внимание, что ладони Мигуна мягкие, как у женщины; руки этого прощелыги явно не знали крестьянского труда и ратного ремесла.

— И чем ты до сих пор зарабатывал на жизнь? — спросил граф.

— Воровством.

Судя по улыбке Мигуна, это могло быть шуткой, но его прищуренные глаза подтверждали, что новоиспеченный советник говорит правду.

— А как же я? — простодушно спросил недоумевающий Борк.

— Разве ты не слышал? — удивился Мигун. — Тебе надлежит быть могучей правой рукой короля.

— Но я ни разу не видел короля.

— Так взирай на него! — с пафосом ответил Мигун. — Вот твой король.

— Какой же он король? — снова не понял Борк. — Он всего лишь граф.

Эти слова глубоко задели графа. «Всего лишь граф». Ничего, это дело поправимое.

— Ты прав, Борк, — стараясь не раздражаться, ответил он. — Сегодня я всего лишь граф. Но кто знает, что принесет завтрашний день? Речь сейчас не об этом. Ты ведь помнишь, что я обещал посвятить тебя в рыцари? Теперь ты должен поклясться, что будешь всегда и во всем верен мне и беспрекословно исполнишь любое мое повеление. Согласен?

— Конечно, согласен! — обрадовался Борк. — Спасибо, ваше сиятельство.

Он встал и крикнул во весь голос, обращаясь к своим новым друзьям и соратникам:

— Господин граф посвятил меня в рыцари!

Ему ответили приветственные возгласы, рукоплескания и топот ног.

— Но самое главное — теперь я могу просить руки Брунгильды!

На сей раз рукоплесканий не было, раздался только тревожный шепот. Если этого деревенщину сделали рыцарем, он на законных основаниях мог добиваться руки Брунгильды. В это с трудом верилось, но такова графская воля.

Графа тоже не привели в восторг слова Борка. Но что он мог поделать? Нельзя же взять слово назад, тогда он будет опозорен в глазах собственных рыцарей. Граф начал было длинную витиеватую речь о том, что его-де неправильно поняли, но быстро умолк. Борк выжидающе глядел на него, ожидая, когда тот подтвердит свое обещание.

И тут на помощь графу пришел Мигун.

— Эх, Борк, — печально произнес он так громко, чтобы его все услышали, — неужели ты не понимаешь? Его величество посвятил тебя в рыцари из чувства благодарности, но, раз ты не король и не принц, ты не можешь с ходу взять да попросить руки Брунгильды. Чтобы завоевать такое право, ты должен совершить какое-нибудь храброе деяние.

— Но разве сегодня я не доказал свою храбрость? — спросил Борк.

У него до сих пор болела раненая рука, и только эль позволял ему держаться на ногах после тяжелой бессонной ночи и изнурительного дня.

— Ты действовал храбро, но, поскольку ты вдвое выше и в десять раз сильнее обычного человека, этого недостаточно, чтобы завоевать руку Брунгильды. Чтобы стать достойным ее, ты должен совершить подвиг, десятикратно превосходящий все, что ты нынче совершил.

Борк даже не мог представить себе такого подвига. Разве он, защищенный от стрел лишь кастрюлей на голове и крышкой от котла, не свалил в одиночку могучий дуб? Разве он не заставил отступить вражескую армию и не освободил графа от дани? Что же может десятикратно превосходить такие деяния?

— Не отчаивайся, — успокоил Борка граф. — Впереди еще множество битв, и ты обязательно совершишь славные подвиги, превзойдя все совершенное тобою сегодня. Теперь, друг мой, ты посвящен в рыцари, тебе дарована привилегия каждый вечер обедать за моим столом. А когда мы двинемся в бой, ты будешь сражаться рядом со мной.

— Он должен первым встретить врага, — шепнул графу Мигун.

— Впрочем, Борк, я окажу тебе еще большую честь: ты первым встретишь врага, защищая честь моего графства.

— Не скромничайте, ваше величество, — снова шепнул Мигун.

— Нет, не графства. Моего королевства. Слушайте все! Отныне вы служите не графу, а королю!

Эти слова всех ошеломили. Возможно, трезвомыслящего человека они заставили бы призадуматься, но в зале не оказалось ни трезвых, ни мыслящих людей. Выпитый эль помутил рассудок уставших от празднества рыцарей, и они тупо вытаращили на графа воспаленные глаза. В колеблющемся свете факелов граф показался им исполненным королевского величия, к тому же рыцари предвкушали грядущие сражения, которые их совершенно не пугали. Разве не одержали они сегодня славную победу, не пролив ни капли крови? Кровь Борка в счет не шла. Рыцари, конечно, не отважились бы сказать этого вслух, но втайне все пришли к единому мнению: «Борк — это всего лишь Борк. Что бы там ни говорил граф, Борк — чужак и чужаком останется». Следовательно, парнем можно затыкать все опасные дыры.

Кровь, запекшаяся на рукаве Борка, ценилась так же дешево, как и его жизнь.

Поэтому рыцари щедро накачивали великана элем до тех пор, пока тот не захрапел, уронив голову на стол. Борк и не подозревал, как жестоко его обманывают, суля возможность посвататься к Брунгильде. На какое-то время он даже забыл о своей возлюбленной; главное — он стал рыцарем, героем, и, что еще важнее, у него наконец-то появились друзья.

Спустя два года граф сделался королем.

Свой путь к королевскому трону он начал, сражаясь с другими графами, но вскоре его притязания возросли, и он принялся нападать на герцогов и других крупных вельмож. Стратегия его оставалась неизменной: он отправлялся в бой с полусотней рыцарей, облаченных лишь в легкие доспехи. Все его воины были конными, только Борк передвигался пешком, но сильные ноги помогали ему не отставать от конного отряда.

Когда воинство графа оказывалось у стен замка, принадлежащего очередному противнику, вперед выходил Борк, и трое оруженосцев подавали ему новый топор со стальным топорищем. Его доспехи тоже были новыми и прочными, способными выдержать почти любой удар. Если вокруг замка имелся ров, Борк переходил его вброд, а если рва не было, просто подходил к воротам и начинал их крушить. Покончив с воротами, Борк брал увесистую железяку и принимался раздвигать прутья решетки, сгибая их так легко, словно они были сделаны из теста. Мало-помалу в решетке появлялась брешь, достаточная, чтобы в нее въехал конный рыцарь.

Сделав свое дело, Борк возвращался к графу и Мигуну.

Пока Борк возился с воротами и опускающейся решеткой, никто из людей графа не произносил ни слова, только лучники оставались начеку и зорко следили, чтобы сверху в Борка не плеснули кипящим маслом или горячей смолой. Это придавало великану уверенности, но опасность попасть под поток горячей смолы была невелика: графская армия появлялась всегда так внезапно, что, пока Борк крушил ворота и гнул прутья решетки, масло и смола не успевали нагреться.

— Согласны ли вы сдаться его величеству королю? — спрашивал защитников замка Мигун.

И те, видя, как легко великан Борк сокрушил их твердыню, как правило, сдавались. Иногда кто-нибудь пытался дать отпор, но такое случалось редко, да и отпор бывал чисто символическим. Однако по настоянию Мигуна замок такого вельможи подвергался разграблению, а его семейство бросали в темницу и держали там до тех пор, пока бунтарь не выплачивал солидный выкуп.

К концу второго года граф, Борк, Мигун и графская армия двинулись на Винчестер. Король (настоящий король) сбежал из замка и нашел пристанище в Анжу, где климат был мягче и теплее. Графа короновали, вся знать принесла ему присягу, после чего новый король представил благородному собранию свою дочь Брунгильду. Само собой разумеется, она именовалась теперь принцессой.

Винчестерский замок пришелся новому королю не по вкусу, и он вернулся в свое родовое поместье, откуда и управлял государством. К замку потянулась нескончаемая вереница претендентов на руку Брунгильды, туда же спешили все, кто мечтал устроиться при дворе или выхлопотать себе какую-либо должность; этот люд заполнял гостиницы и постоялые дворы, появившиеся рядом с деревней. В королевскую казну потекли деньги. Правда, большая их часть оседала в сундуках Мигуна, умевшего снимать сливки. Мигун искренне полагал, что с короля довольно и четвертой части всех поступающих в замок богатств.

Поскольку воевать стало не с кем, Борк повесил доспехи на крюк и вернулся к мирной жизни. Конечно, теперь никто уже не заставлял его таскать из погреба бочки с элем.

Борку отвели одну из лучших комнат замка — далеко не у каждого рыцаря было такое жилье. Кое-кто из рыцарей по-настоящему с ним сдружился, и вечерами новые приятели звали его на кружку эля, днем — на охоту. Охотиться с Борком было к тому же очень удобно: он всегда тащил на себе пару оленей, избавляя рыцарей от необходимости запасаться вьючными лошадьми. Великан был счастлив, как никогда.

Но однажды к замку прилетел дракон, и прежняя беззаботная жизнь закончилась навсегда.

В тот день Мигун опять явился в покои Брунгильды. Туда можно было попасть разными путями, а Мигун хорошо изучил все ходы и переходы замка, поэтому всякий раз ему удавалось пробраться к красавице незамеченным.

Сегодня, после очередных богатых подарков и льстивых уверений, Брунгильда почти уступила домогательствам молодого и обаятельного королевского советника… Но тут откуда-то послышались громкие испуганные крики.

Сгорающий от желания Мигун продолжал расстегивать на Брунгильде платье, но девушка оттолкнула его и подбежала к открытому окну, чтобы узнать, в чем дело.

Посмотрев вниз, она не увидела ни пожара, ни вражеского войска. Но вдруг гигантская тень закрыла солнце, и Брунгильда, запрокинув голову, взглянула на небо. Мигун, остававшийся сидеть на постели, успел увидеть лишь громадные когти… В комнате на мгновение потемнело, и дракон, подхватив Брунгильду, унесся прочь вместе с потерявшей сознание принцессой.

Когда Мигун подбежал к окну, дракон уже летел на север, крепко сжимая в когтистых лапах безжизненное тело Брунгильды.

Мигуна охватил ужас. Кто мог предвидеть, что в замок прилетит дракон? Советник ругал себя последними словами: с исчезновением Брунгильды рушились все его честолюбивые замыслы. А ведь как тщательно он все продумал и рассчитал! Сперва соблазнить Брунгильду, потом жениться на ней — и на законных основаниях стать королем. Вместе с драконом улетали надежды Мигуна на трон.

Но не таким человеком он был, чтобы стенать и рвать на себе волосы. Житейская сметка не позволила Мигуну надолго пасть духом: он быстро оделся и через потайной ход покинул комнату Брунгильды.

Вскоре молодой советник появился в другом коридоре и стал колотить в запертую дверь.

— Брунгильда! — кричал он. — Ты меня слышишь? Что с тобой? Отзовись!

Вскоре появились рыцари, а затем и король.

Его величество стенал, всхлипывал и в бессильной ярости крушил все, что попадалось под руку. Дверь в покои Брунгильды мгновенно вышибли, король бросился к раскрытому окну.

— Брунгильда! Дочь моя! Вернись! — кричал он.

Уносящий принцессу дракон к тому времени превратился в едва заметное пятнышко на небе. Отцовские призывы были тщетными, Брунгильда не вернулась.

Король рухнул на пол и обхватил голову руками. На него было страшно смотреть.

— Я лишился всего! — рыдал король. — В одно мгновение я все потерял!

«Так же как и я, — подумал Мигун. — Но я не стану проливать слезы, что с них толку?»

Чтобы скрыть досаду, Мигун выглянул из окна и увидел… нет, не дракона, а Борка, тащившего из леса два здоровенных бревна.

— А вот и рыцарь Борк, — сказал Мигун.

Король, несмотря на свое горе, уловил насмешку, прозвучавшую в голосе Мигуна. Он хорошо знал советника и понимал: если тот говорит таким тоном, это неспроста.

— При чем тут Борк?

— Если кто-то может одолеть дракона, то только сэр Борк, — пояснил Мигун.

— Верно, — согласился король, в душе которого проснулась надежда. — Кто еще, если не он?

— Вот только согласится ли он? — осторожно спросил Мигун.

— Обязательно согласится, ведь он любит Брунгильду!

— На словах — да. Но вправду ли он так вам предан, ваше величество? Кстати, почему Борка не было в замке, когда прилетел дракон? Почему он сразу не поспешил Брунгильде на выручку?

— Он рубил дрова на зиму.

— Дрова? Рубил дрова, когда жизни Брунгильды угрожала смертельная опасность?

Король пришел в ярость. До него не дошло, что Мигун несет полную чушь; сейчас он вообще ничего не соображал. Пылая гневом, король бросился к воротам замка, где и столкнулся с Борком.

— Ты предал меня! — закричал бывший граф.

— Я? — только и мог спросить Борк, который начал лихорадочно припоминать, в чем же он мог провиниться перед королем.

— Тебя не было в замке, когда нам так нужна была твоя помощь! Когда Брунгильде нужна была твоя защита!

— Простите, — пробормотал Борк.

— Что толку в извинениях? Ты поклялся защищать Брунгильду от всех и вся. А когда на нас напал по-настоящему опасный противник… Так-то ты отплатил за все, что я для тебя сделал? Спасая свою шкуру, побежал прятаться в лес!

— О каком враге вы говорите?

— О драконе. Можно подумать, ты не видел и не слышал его приближения! Уверен: ты раньше всех его увидел, потому и скрылся в лесу!

— Разрази меня гром, ваше величество, я ничего не знал о появлении дракона!

Только теперь Борк понял, что произошло.

— Так дракон… унес Брунгильду?

— Да, унес. Прямо из спальни, когда она бросилась к окну, чтобы позвать тебя на помощь.

Борк почувствовал, как на его плечи навалилась чудовищная тяжесть вины. Лицо великана стало суровым и мрачным, и земля задрожала под его ногами, когда он двинулся в замок.

— Принесите мои доспехи! — крикнул Борк. — И меч!

Спустя несколько минут он уже стоял во внутреннем дворе замка, и слуги помогали ему надеть тяжелую кольчугу, прилаживали нагрудник, подавали шлем. Для сражения с драконом одного меча было мало, и Борк прихватил массивный топор. Его щит был столь широк, что за ним могли бы укрыться два человека.

— Куда полетел дракон? — спросил Борк.

— На север, — сквозь зубы ответил король.

— Ваше величество, или я верну вам дочь, или погибну в битве с драконом.

— Невелика будет потеря, ведь это ты во всем виноват.

Слова короля жгли, словно раскаленным железом, но боль лишь придала Борку решимости. Взяв мешок с едой, приготовленный заботливым поваром, королевский рыцарь Борк покинул замок и, не оглядываясь, зашагал на север.

— Знаешь, мне даже немного жаль дракона, — сказал Мигуну король.

Мигун не ответил. Он-то видел, какие когти были у чудовища, схватившего Брунгильду! Эти когти были острыми как бритвы, и в громадных лапах дракона принцесса казалась маленькой тряпичной куклой. Если Брунгильда еще жива, сумеет ли Борк победить дракона?

Мигун прекрасно знал, что Борк заслужил славу задиры, расправляясь с теми, кто был меньше и слабее его. А как он поступит, встретившись с драконом, который впятеро его больше? Вдруг струсит и бросится бежать, как от него всегда убегали другие?

Такое вполне могло случиться. Но сэр Борк был единственной надеждой Мигуна заполучить Брунгильду и королевство, и проныра понял, что ему лучше проследить за великаном и убедиться, что тот хотя бы попытался сразиться с драконом.

Взяв шпагу и еду, Мигун покинул замок через боковые ворота и поспешил за Борком.

Спустя некоторое время в голову ему пришла жуткая мысль. Бой с драконом, несомненно, будет куда более храбрым поступком, чем все деяния, которые прежде совершил Борк. Если Задира одолеет дракона, вдруг он вздумает добиваться руки Брунгильды?

Мигуну не хотелось об этом и думать. Когда придет время, он решит, что делать. После того как Борк убьет дракона и спасет Брунгильду, у Мигуна останется предостаточно времени, чтобы придумать какой-нибудь хитроумный план.

Не успел Борк завернуть за поворот дороги, как увидел на обочине старуху — няньку Брунгильды, смотревшую за ней в раннем детстве, в ту пору, когда король еще назывался графом, и дочь его жила затворницей в замке. Старуха была сморщенной и дряхлой, но взгляд ее по-прежнему оставался острым, поэтому многие считали ее очень мудрой. Вообще-то, она не отличалась особой мудростью, однако кое-что понимала в драконах.

— Собрался воевать с чудовищем? — скрипучим голосом спросила старуха Борка. — Хочешь отбить у него Брунгильду?

Она зловеще захихикала, прикрыв рукой беззубый рот.

— Если кто и сможет одолеть его, только я, — ответил Борк.

— Никому его не одолеть.

— Я одолею!

— Даже не мечтай, хвастливый пень!

Борк молча прошел мимо.

— Эй, обожди! — послышался за его спиной старческий голос, похожий на скрежет напильника, каким снимали ржавчину с доспехов. — Куда именно ты собрался идти?

— На север, — ответил Борк. — Мне сказали, что дракон улетел туда.

— Если хочешь знать, сэр Борк Задира, север — добрая четверть мира. В сравнении с северными горами и равнинами твой дракон — просто букашка. Но если ты настоящий рыцарь, я подскажу тебе, как отыскать чудовище. Перво-наперво зажги факел и на каждой развилке дороги смотри, в какую сторону отклонится пламя, — туда и иди. Знаю, сейчас ты скажешь, что ветер может отклонить пламя не в ту сторону. Не беспокойся: огонь всегда ищет огонь, а в сердце каждого дракона пламя не угасает.

— Значит, дракон огнедышащий? — удивился Борк.

Он не умел сражаться с огнем.

— Огонь — это свет, а дыхание — ветер. Свет не может вырываться из пасти или ноздрей дракона. Если он и обожжет тебя, дыхание здесь будет ни при чем.

Старуха зашлась безумным кудахтаньем. Она и впрямь походила на курицу.

— Никто теперь ничего не знает о драконах.

— Но ты-то знаешь, — возразил Борк.

— Я давно живу на свете, оттого и знаю. А еще я умею отличать правду от небылиц. Запомни: драконы не питаются человечиной, листья и плоды — вот их пища. Но они убивают людей. Иногда.

— Зачем, если им не нужно человечье мясо?

— Сам узнаешь, — сказала старуха и заковыляла в лес.

— Постой! — окликнул Борк. — Сколько мне идти, прежде чем я найду дракона?

— Немного, — усмехнулась старуха. — Совсем немного, сэр Борк. Он поджидает тебя. И не только тебя, но и всех остальных дуралеев, которые захотят освободить непорочную девицу.

С этими словами старуха исчезла в лесу.

Борк зажег факел и при его свете шагал всю ночь, на развилках дорог сворачивая туда, куда отклонялось пламя. Великан даже не помышлял об отдыхе: разве можно спать, когда Брунгильда страдает в лапах чудовища? А пока Борк упрямо шагал на север, Мигун изо всех сил старался не уснуть и не потерять его во тьме.

Наступило утро, потом день; великан все шел и шел, следя за пламенем. Потом снова стемнело, но Борк шагал всю ночь напролет по старой заброшенной дороге, по которой давно уже никто не ходил и не ездил.

К утру он добрался до подножия высокого холма, увенчанного острыми каменными зубцами.

Борк остановился. Пламя факела взметнулось вверх, и тут в предутренней тишине великан услышал звук, от которого по спине его побежали мурашки, — то был крик Брунгильды. Несчастная кричала так, словно ее пытали.

Потом послышался ужасный рев, и Борк, отшвырнув дорожный мешок, начал карабкаться вверх. Еще не добравшись до вершины, он закричал, чтобы привлечь внимание дракона и помешать чудовищу истязать Брунгильду:

— Эй, дракон! Ты здесь?

Вскоре под ногами Борка задрожала земля — таким мощным был голос дракона.

— А где ж мне еще быть?

— Брунгильда с тобой?

— Ты говоришь об этой красивой кукле с сердцем гадюки и комариными мозгами?

Мигун, добравшийся до подножия холма, яростно стиснул зубы. Брунгильда была для него не только ступенька к королевскому трону, он и вправду ее любил — насколько он вообще способен был кого-то любить.

— Эй, дракон! — во всю глотку гаркнул Борк. — Приготовься к смерти!

— Ой как страшно, — отозвался дракон. — Ты напугал меня до смерти. О, что же мне теперь делать?

Когда Борк взобрался на вершину холма, уже совсем рассвело, из-за дальних гор медленно поднялось солнце. При ярком солнечном свете Борк увидел привязанную к дереву Брунгильду; его темно-рыжие волосы блестели, разметавшись по плечам, вокруг нее сверкали груды золота. Так велел обычай драконов — собирать и хранить богатства.

Между золотыми монетами извивался драконий хвост.

Борк пошел вдоль этого хвоста и наконец увидел самого дракона: тот жевал ствол молоденького деревца и ухмылялся. Крылья дракона были покрыты перьями, остальное тело защищала толстая шкура цвета серого гранита. Зубы дракона напоминали крючковатые зубцы гигантской пилы, когти его оказались в три фута длиной, острые, как шпага. Но страшнее всего были драконьи глаза: большие, карие, с длинными ресницами, они смотрели слишком ласково для такого монстра, однако из зрачков били лучи. Стоило Борку заглянуть в глаза чудовища, как лучи словно просветили парня насквозь, и, увидев, что лежит на душе у великана, дракон засмеялся.

На несколько мгновений светящиеся глаза заставили Борка позабыть обо всем на свете, но потом дракон шевельнул крылом и пощекотал Брунгильду.

Брунгильда, не выносившая щекотки, издала душераздирающий вопль.

— Не смей ее трогать! — закричал Борк.

— Трогать? — насмешливо переспросил дракон. — Я не собираюсь ее трогать.

— Так знай же, чудовище! — оглушительно заорал Борк. — Мое имя — сэр Борк, а прозвали меня Задирой! Я еще не проиграл ни одного сражения! Никто не осмеливается выступить против меня; даже звери лесные, завидев меня, убегают подальше в чащу!

— Представляю, как неуклюж ты на поле брани, — ответил дракон.

Борк продолжал живописать свои подвиги, зная, что рыцари любой поединок или большое сражение всегда начинают с хвастовства своей силой, дабы вселить страх в сердце противника.

— Одним ударом топора я валю громадные деревья! Я могу одним махом разрубить пополам целого быка! Я могу повалить бегущего оленя. Я легко прорубаю путь сквозь каменные стены и сквозь стены из крепчайших бревен!

— Да из тебя, должно, быть, получится отличный слуга! — задумчиво протянул дракон. — Но, наверное, ты запросишь непомерное жалованье…

Других рыцарей язвительный тон дракона привел бы в ярость, а Борк лишь слегка опешил, подумав, что зря распинается перед этой презренной тварью. Может, дракон труслив и откажется от поединка?

— Я пришел, чтобы освободить Брунгильду. Ты отпустишь ее добром, или мне придется тебя убить.

Дракон расхохотался — и хохотал долго и громко. Потом, вскинув голову, сверху вниз посмотрел на Борка… И доблестный рыцарь сэр Борк понял: он проиграл сражение. В глубине драконьих глаз он увидел правду. Горькую правду.

Борк увидел свои былые подвиги, увидел, как он крушит ворота замка и валит деревья. Только поступки эти больше не выглядели геройскими. Борк вдруг понял: когда армия графа штурмовала замки, рыцари прятались за его спиной, да при этом еще и смеялись над ним. Он вдруг понял, что король — человек слабый и порочный, а Мигун крутит им как хочет. Все, кого великан привык считать друзьями, просто втягивали его в свои игры, заставляли плясать под свою дудку, а на самого Борка им было наплевать.

Борк увидел, как смешно он выглядел, когда просил руки Брунгильды: верзила в грязной одежде, с нечесаными волосами, неуклюжий и неловкий, рядом с хрупкой, изящной красавицей. Но еще горше было ему узнать, что все намеки короля на возможный брак с Брунгильдой были всего лишь хитростью, призванной его одурачить. Борк вдруг понял то, о чем никто даже не подозревал: Брунгильда любит Мигуна, а тот уже давно домогается ее.

И наконец в глазах дракона Борк увидел свою истинную цену. Оказывается, за всю жизнь он по-настоящему сражался лишь однажды: когда раненый лучник герцога бросился на него с ножом. Все боялись Борка, потому что были меньше и слабее, но он ни разу не сталкивался с противником, который превосходил бы его ростом и силой.

А сейчас в глазах дракона Борк увидел свою смерть.

— Твои глаза слишком глубоки, — тихо промолвил Борк.

— Да, они глубоки, как колодец, и ты в них утонешь.

— Твой взгляд… — Борк замолчал, стараясь облечь чувства в слова.

— Мой взгляд прозрачен, как лед, и он превратит тебя в ледяную глыбу.

— Твои глаза… — снова начал Борк, но во рту его пересохло. С трудом сглотнув, великан проговорил: — Твои глаза излучают свет.

— И в каждом моем зрачке скрыта маленькая яркая звезда, — прошептал дракон. — И звезды эти зажгли твое сердце.

Дракон медленно приподнялся и слегка шевельнул кончиком хвоста, чтобы толкнуть Борка, но, хотя парня и зачаровали глаза чудовища, он вовремя заметил опасность.

— Ты решил меня убить, — сказал Борк дракону. — Но не надейся на легкую победу.

Он быстро повернулся, собираясь отсечь топором кончик драконьего хвоста, но не успел замахнуться, как хвост исчез. Дракон оказался проворнее.

Весь день Борк сражался с чудовищем и к вечеру выбился из сил, но дракон как будто просто играл с ним. Много раз Борку казалось: вот сейчас он поразит хвост, крыло или брюхо дракона, но каждый раз его меч и топор рассекали только воздух.

Наконец Борк рухнул на колени и заплакал. Он хотел биться дальше, но не мог встать. А дракон, похоже, даже не притомился.

— Ну? — спросило чудовище. — Надоело попусту махать железом?

Дракон коснулся хвостом спины Борка, а потом схватил его когтистой лапой. Борк не решался поднять голову и вновь посмотреть дракону в глаза — он уже знал, что там увидит. И все-таки он не мог просто так ждать смертельного удара, поэтому все же поднял голову, чтобы встретиться взглядом с драконом.

Совсем близко он увидел драконьи зубы. Одно движение — и ему откусят голову!

Борк закричал. Потом закричал еще раз, когда дракон взял его в зубы и поднял на несколько десятков футов. Борк заглянул чудовищу в глаза и увидел в них не голод и не ненависть — дракону просто нравилось с ним забавляться. Поняв это, Борк закричал в третий раз.

Великан почувствовал, как ворочается рядом тяжелый язык, когда, не разжимая челюстей, дракон спросил:

— Ну что, человечек, боишься смерти?

Надо показать этому чудовищу, что он умирает, не прося пощады. Борк лихорадочно пытался найти какой-нибудь дерзкий ответ. В балладах герои всегда погибали с красивыми и звучными словами на устах. Может, и его смерть будут воспевать в балладах? Но Борк не умел говорить красиво и звучно. И потом, откуда сочинители баллад узнают, какие именно слова он произнес перед смертью? Ведь дракон же им об этом не расскажет!

Борк вдруг подумал, что глупо и недостойно умирать с ложью на устах, пусть даже красивой.

— Дракон, я боюсь, — прошептал Борк, и это было чистой правдой.

К его удивлению, страшные зубы не вонзились в его тело, вместо этого Борк почувствовал, как его опускают на землю. Борк поднял забрало и увидел, что дракон от хохота катается по земле, хлещет хвостом по камням и громко хлопает когтистыми лапами.

— Мой дорогой друг, — сказал дракон, — а я-то думал, что никогда не дождусь этого дня.

— Какого дня?

— Сегодняшнего, — ответил дракон.

Он перестал смеяться, вытянул шею и пристально посмотрел великану в глаза:

— Я не стану тебя убивать.

— Спасибо, дракон, — сказал Борк, стараясь быть учтивым и вежливым.

— Не стоит благодарить меня, крошка-воин. Тебе не за что говорить спасибо. Думаешь, у меня очень острые зубы? Но насмешки твоих завистливых и полных досады друзей будут ранить тебя куда острее.

— Ты меня отпускаешь?

— Да. Можешь идти отсюда — или лететь, коли умеешь. Словом, возвращайся в свой замок. А хочешь знать, почему я решил тебя отпустить?

— Хочу.

— Потому что ты испугался и не стал этого скрывать. Всю жизнь я только и делал, что убивал не знающих страха отважных рыцарей. Ты был первым, кто испугался, посмотрев в лицо смерти. А теперь иди.

И дракон слегка подтолкнул Борка. Брунгильда, в немом изумлении наблюдавшая за битвой, крикнула вслед великану:

— Какой же ты после этого рыцарь? Трус! Я ненавижу тебя! Не бросай меня здесь!

Ее крики еще долго неслись вслед Борку, но наконец он отошел так далеко, что перестал их слышать.

Борка терзал стыд. Но еще сильнее стыда оказалась усталость. Добравшись до тенистого леса, парень повалился на траву и заснул.

Прятавшийся между скалами Мигун видел, как Борк покинул холм, как дракон снова принялся щекотать Брунгильду. Платье ее все еще было расстегнуто, и Мигуна охватило вожделение: Брунгильда была такой соблазнительной! Однако, если сам Борк не сумел вызволить ее, Мигуну нечего даже пытаться. Королевский советник вздохнул и начал думать, как бы половчее доложить королю о случившемся.

Прежде всего нужно было позаботиться о том, чтобы попасть в замок раньше Борка. Пока великан сражался с драконом, Мигун успел хорошенько выспаться и теперь быстро добрался до ближайшей деревушки, где украл осла и продолжил путь верхом. То засыпая в седле, то просыпаясь, Мигун ехал всю ночь и полдня. Борк еще не успел проснуться, как Мигун уже добрался до замка.

Король был взбешен. Король сыпал проклятиями. Король грозился казнить Борка.

— Не горячитесь, ваше величество, — сказал Мигун. — Не забывайте, что именно Борк вселяет ужас в сердца ваших подданных. Вся их верность зиждется на страхе. Борка нельзя убивать, иначе вашему царствованию придет конец.

Слова советника несколько умерили пыл короля.

— Хорошо, я сохраню ему жизнь, но из замка ему придется уйти. Я не потерплю рядом подобного труса. Надо же, он испугался! Да еще сказал об этом дракону! Как трогательно. Воистину у этого мужлана нет ни капли благодарности.

Когда уставший и грустный Борк вернулся домой, оказалось, что двери замка закрыты. Никто не объяснил ему — почему, да Борку и не нужны были объяснения. Он и так все понял: проиграв самое важное сражение в жизни, он запятнал рыцарскую честь.

Борку пришлось уйти в деревню. Люди снова презирали, не замечали или боялись его, но, когда требовалась его сила, о нем вспоминали, и великан работал за десятерых. Никто и не думал его благодарить — все считали, что Борк просто обязан так поступать, чтобы не быть дармоедом.

По вечерам Борк сидел в своей лачуге, смотрел на огонь в очаге, на дым, поднимавшийся к отверстию в крыше, и вспоминал вечера в замке среди друзей. Эти воспоминания не радовали его, от них становилось еще горше, ведь дружбе рыцарей пришел конец после первого же его поражения. Теперь прежние друзья, встречая его в поле или на дороге, только плевались.

Но, глядя на языки пламени, Борк не пытался переложить вину за свои беды на чужие плечи. Огонь напоминал ему о глазах дракона, а в танце пламени он видел себя — жалкого шута, дерзнувшего полюбить принцессу, деревенского недотепу, возомнившего себя настоящим рыцарем.

«Нет, я никогда не был рыцарем, — думал Борк. — Мне всегда была грош цена, и теперь я получаю то, что заслужил».

Горькие мысли отравляли его душу, и Борк ненавидел себя сильнее, чем его ненавидели другие.

Великан не мог забыть свою трусость: когда дракон сказал, что отпускает его, нужно было остаться и сражаться до последнего вздоха. Лучше погибнуть, чем влачить такое жалкое существование!

В деревню временами приходили слухи о доблестных рыцарях, пытавшихся вырвать Брунгильду из лап дракона. Все они геройски шли на битву и погибали как герои. Только Борк вернулся живым, и с гибелью каждого нового рыцаря его позор возрастал.

Наконец Борк не выдержал и решил, что вновь пойдет биться с драконом. Лучше умереть, чем дальше вести такую жизнь. Больше он не вынесет этих вечеров, не сможет видеть в пламени очага глаза дракона, а в них — беспощадную правду.

Но теперь Борк сознавал, что одной только силы мало: чтобы одолеть дракона, нужно умение настоящего воина.

К тому же осуществить задуманное помешала весна. Борк пахал и сеял, ходил за скотом — словом, как всегда, помогал односельчанам. Когда сев закончился, он отправился в замок. На этот раз ворота оказались открыты, однако Борк благоразумно решил не попадаться на глаза бывшим приятелям. Он двинулся прямиком туда, где жил однорукий учитель воинского ремесла — Борк не видел его с тех пор, как в детстве по неловкости отсек ему левую руку.

— Что, трус, явился за моей правой рукой? — холодно спросил учитель.

— Прости меня за то, что я когда-то натворил, — сказал Борк. — Тогда я был молодым и глупым.

— Ты и сейчас не больно-то поумнел. Проваливай!

Но Борк не ушел. Он долго просил учителя помочь, и наконец они договорились, что великан на все лето поступит к учителю в услужение, а взамен тот постарается научить его воинскому искусству.

Каждый день они уходили в поле, и Борк сражался с кустами, деревьями, камнями, но только не с учителем, который решительно отказывался подпускать к себе вооруженного великана. Потом они возвращались домой, и Борк принимался за работу: подметал пол, точил мечи, начищал до блеска щиты и чинил доспехи для учебных турниров. И все равно учитель никогда не был им доволен и постоянно твердил:

— Ты слишком туп, чтобы хоть в чем-то добиться успеха!

И Борк соглашался с ним.

За лето великан так ничему и не научился. Близилась осень, и односельчане позвали Борка помочь убрать урожай и приготовиться к зиме. Учитель не удерживал его:

— От тебя все равно никакого толку, ты слишком медленно шевелишься. Даже кусты проворнее тебя. Больше здесь не появляйся! Я по-прежнему тебя ненавижу, и лучше бы нам никогда больше не встречаться.

— Как скажешь, — ответил Борк и двинулся в поля, где крестьяне давно дожидались его помощи.

Коротая зимние вечера и по-прежнему глядя в огонь, Борк постепенно сообразил, что владение мечом не многим бы ему помогло. Силой оружия дракона не одолеть. Если бы его можно было победить на поле брани, дракон давно уже был бы мертв, ведь биться с ним отправлялись самые опытные воины. И все они погибли.

Борк решил попробовать другой способ.

Не дожидаясь наступления весны, он снова отправился в замок и по длинной узкой лесенке поднялся в башню, где жил чародей.

Великан постучал в дверь и услышал:

— Убирайся прочь. Я занят.

— Я подожду, — сказал Борк.

— Как хочешь.

Борк уселся и стал ждать. Только глубокой ночью чародей выглянул и увидел, что парень спит, прислонившись к двери. Когда дверь открылась, великан не удержал равновесия и чуть не сбил чародея с ног.

— Черт побери! Ты что, вообще отсюда не уходил?

— Нет, — коротко ответил Борк, потирая ушибленную голову.

— Тогда обожди еще немного.

Чародей провел великана в комнату, а сам пошел к дальней стене, где была небольшая дверца. В случае осады оттуда должны были выливать на головы осаждавших кипящее масло, но в мирные времена такие дверцы служили для других целей, и их петли не успевали заржаветь.

— Жди, — приказал гостю чародей.

Борк осмотрелся. Жилище чародея поразило его ослепительной чистотой, по стенам тянулись полки с книгами, на других полках стояли удивительные предметы, явно имевшие отношение к магии: хрустальный шар, череп, счеты, стеклянные колбы и трубки. Над глиняным горшком поднимался дымок, хотя под горшком не было огня. Борк разглядывал все эти диковины, пока хозяин не вернулся.

— Приятная у меня каморка, правда? — сказал маг. — А ты, стало быть, Задира Борк?

Борк кивнул.

— И зачем ты ко мне явился?

— Я… я хочу научиться магии. Такой, которая поможет мне победить дракона.

Чародей закашлялся и кашлял очень долго.

— Что с тобой? — удивился Борк.

— Здесь слишком пыльно, — объяснил чародей.

Борк снова огляделся, но не увидел нигде ни пылинки. Он принюхался: в воздухе и впрямь пахло пылью, у него даже защекотало в ноздрях, и он тоже начал кашлять.

— Странно. Пыли не вижу, а в горле скребет. Можно мне попить?

— Конечно. Внизу есть бадья с водой.

— Зачем же идти вниз, если у тебя здесь ведро с чистой водой?

— Нет, не трогай это ведро…

Но Борк уже зачерпнул ковшом воды и начал пить… Однако в горле его по-прежнему оставалось сухо, вода почему-то не утоляла жажду.

— Что это за вода такая? — спросил Борк.

Чародей со вздохом сел:

— В том-то и дело, дружище Борк. Как ты думаешь, почему король не зовет меня помочь ему на войне? Потому что все знает. Теперь и ты знаешь, а к четвергу, как говорят, и весь свет будет знать.

— Выходит, ты ничего не смыслишь в магии?

— Не мели глупостей! Никто не может превзойти меня в волшебстве! Стоит мне щелкнуть пальцами, и ты увидишь таких чудовищ, что твой дракон покажется тебе похожим на ручную зверюшку! Я могу сотворить роскошный стол, уставленный яствами, и при виде его любой повар позеленеет от зависти. Я могу наполнить пустое ведро чем пожелаешь: водой, вином, золотом. Но попробуй расплатиться этим золотом — и тебя назовут мошенником и прибьют. Зачерпни созданной мною воды — и умрешь от жажды.

— Стало быть, все это… ненастоящее?

— Именно. Иллюзия. Правда, иногда очень искусная, но все равно иллюзия. Магия заставляет тебя видеть то, чего на самом деле нет. Например, воду в этом ведре.

Чародей щелкнул пальцами. Борк заглянул в ведро и не увидел там ничего, кроме пыли и паутины. Он ошеломленно завертел головой. Жилище чародея вдруг стало совсем другим: исчезла безукоризненная чистота, исчезли полки с книгами и диковинные предметы. В углу стоял колченогий стол, на котором лежало несколько книг. Два-три грубо сколоченных стеллажа были забиты запыленными пергаментными свитками и полусгнившими объедками; ноги по щиколотку утопали в мусоре.

— Жуткое зрелище, — произнес чародей. — Для меня оно просто невыносимо.

Он еще раз щелкнул пальцами и вернул иллюзию:

— Так куда лучше, верно?

— Верно, — согласился Борк.

— Скажу без хвастовства: у меня изысканный вкус. Итак, ты просишь помощи, чтобы одолеть дракона. Увы, я бессилен тебе помочь. Мои иллюзии действуют только на людей, иногда на лошадей, но дракона не одурачат ни на миг. Понимаешь?

Борк понял, и ему стало еще горше.

Он вернулся в свою лачугу, подбросил дров в очаг и принялся смотреть на пляску огня.

Нет, великан не отказался от мысли сразиться с драконом, но теперь знал, что ему нечем одолеть чудовище, и понимал, что наверняка погибнет. Что ж, лучше умереть, чем жить Трусом Борком, Задирой Борком, смелым лишь с теми, кто послабее.

Зима в тот год выдалась необычно суровой и снежной. К февралю у всех кончились дрова, а холода и не думали отступать.

Крестьяне (которые теперь именовались королевскими крестьянами) отправились в замок просить помощи. Но король и сам страдал от холода, а его рыцарям приходилось спать вповалку в большом зале, где было теплее.

— Ничем не могу вам помочь, — развел руками король.

Оставалось одно: идти в лес за дровами. И тут люди вспомнили про Борка.

Великан выбрал десяток самых сильных и крепких мужчин, велел им одеться потеплее и повел в лес. Сам Борк шагал впереди, протаптывая путь. Несмотря на теплую одежду, мороз и ветер пробирали дровосеков до костей, но вскоре их согрела работа.

Борк валил одно дерево за другим, крестьяне ему помогали, и все-таки великан успевал обернуться быстрее других: он семь раз возвращался в деревню и перетащил туда большую часть заготовленных дров. Замок он не потрудился снабдить дровами, но, когда в крестьянских дворах появились высокие поленницы, королевские слуги сами пожаловали в деревню и забрали часть дров в счет податей.

Борк отличался могучим здоровьем, но после похода в зимний лес не выдержал и слег.

Его выхаживали всей деревней. Великан лежал, надрывно кашляя, и крестьяне всерьез перепугались, что он умрет. Только теперь до них дошло, сколь многим они обязаны этому человеку. Именно он спас их от зимней стужи, а сколько он помогал им в нелегком крестьянском труде! Разбойники и иные любители легкой поживы давно обходили деревню стороной, зная, что тут живет Борк. И в сердцах людей проснулась благодарность.

Борка благодарили и раньше, в графском замке, но то были жалкие крохи в сравнении с искренней благодарностью односельчан. Наверное, эти слова и поставили Борка на ноги. А потом у дверей его лачуги стали появляться подарки: то аккуратно ободранный выпотрошенный кролик, то полдюжины яиц, то теплые шерстяные чулки или нож по руке. Внешне односельчане оставались такими же, какими были: скупыми на слова и необщительными — но их подарки говорили сами за себя.

Весной Борк снова помогал с пахотой и севом и наконец-то чувствовал себя среди людей своим. Он понял, что в замке, среди рыцарей, он навсегда остался бы чужаком, поэтому больше не грустил о бесшабашных рыцарских пирушках. Тяжелый крестьянский труд, где сразу становилось видно, кто чего стоит, объединял людей крепче, чем пир за одним столом. И Борк перестал чувствовать себя одиноким.

Но к концу дня он возвращался в свою лачугу, разводил огонь — и в языках пламени вновь видел драконьи глаза.

Они все настойчивее призывали его, и теперь уже не одиночество толкало Борка в бой. Но что тогда? Гордость? Она была неведома Борку: он смирился с приговором королевской свиты, объявившей его трусом. Быть может, он до сих пор любил Брунгильду и хотел вызволить ее из лап дракона? Но чем больше Борк пытался убедить себя в этом, тем меньше в это верил.

Борк считал, что должен был погибнуть в битве с драконом, дарованная чудовищем жизнь тяготила его. Возможно, односельчане теперь и любили его, но сам Борк ненавидел себя за трусость.

Он уже собрался отправиться на битву с драконом, когда к королевскому замку подошла внушительная армия.

— Сколько их? — спросил Мигуна король.

— Мои лазутчики разошлись в своих оценках, — ответил тот. — Но, думаю, никак не меньше двух тысяч.

— А у нас в замке от силы полторы сотни воинов. Придется звать на подмогу моих графов и герцогов.

— Ваше величество, вы, должно быть, не поняли. Графы и герцоги как раз и стоят под стенами вашего замка. Это не вражеское вторжение, это бунт.

Король побледнел:

— Да как они посмели?!

— Очень просто. Они заметили, что Борка среди ваших рыцарей больше нет. Пошли слухи, что вы выгнали этого великана, и графы и герцоги навострили уши. Сперва все подумали, что это только слухи. Но когда вести подтвердились, знать решила свергнуть вас и вернуть старого короля.

— Измена! — закричал король. — А где же верность, в которой они мне клялись?

— Я остался вам верен, — заверил Мигун.

Отчасти он говорил правду. Однако Мигун успел связаться и с мятежниками — на тот случай, если им удастся свергнуть короля.

— Неужели ничего нельзя поделать? — в отчаянии спросил король.

— Нужно опровергнуть слухи. В этом — единственная ваша надежда. Противники должны убедиться, что Борк по-прежнему сражается на вашей стороне.

— Но ведь это не так. Я прогнал его два года назад. Даже дракон и тот не захотел связываться с жалким трусом Борком.

— По-моему, нужно вернуть Борка. Если вы этого не сделаете, мятежники захватят замок. Мои лазутчики донесли, что во вражеском стане уже вовсю обсуждают, на сколько кусков вас разрежут перед смертью.

Король медленно повернулся и в упор посмотрел на Мигуна. И глазах правителя горел гнев, но вскоре угас.

— Думаю, после того, как мы обошлись с Борком, вернуть ею будет нелегко, — сказал король, пристально глядя на своего советника.

— Совершенно верно, ваше величество.

— Поэтому этим займешься ты. Не мне же самому с ним объясняться! Именно ты вернешь Борка в армию.

— Я не могу! Борк ненавидит меня, и в этом нет ничего удивительного, ведь я столько раз его предавал.

— Даю тебе полдня, Мигун, чтобы вернуть его в замок, или… или я пошлю твои потроха заговорщикам, с которыми ты снюхался за моей спиной.

Мигун постарался сохранить невозмутимый вид, но слова короля застали его врасплох. Значит, король узнал-таки о его тайных переговорах! Значит, государь не такой уж простак, каким кажется.

— И на всякий случай я отправлю с тобой четырех рыцарей.

— У вас нет оснований мне не доверять, ваше величество, — кое-как взяв себя в руки, сказал Мигун.

— Надеюсь. А теперь иди и докажи свою верность делом. Убеди Борка вернуться, и твоя голова останется цела.

Четверо рыцарей окружили Мигуна и повели к лачуге Борка, однако внутрь вошел он один.

— Здравствуй, дружище, — произнес Мигун, стараясь говорить как можно искреннее.

Борк, молча сидевший возле очага, по-прежнему смотрел в огонь.

— Послушай, ты ведь не из тех, кто таит обиды.

Борк плюнул в очаг.

— Тебе не на что обижаться, — продолжал Мигун. — Наверное, ты считаешь нас неблагодарными? И скажешь, что мы жестоко с тобой обошлись? Кое в чем ты прав. А кое в чем сам же и виноват. Это не наша вина, что в битве с драконом ты струсил. Верно?

— Верно, Мигун. Но армия пришла сюда не по моей вине. Просто я проиграл свою битву, а ты — свою.

— Борк, мы с тобой дружим с трех лет…

Борк вдруг вскинул голову. Лицо великана, ярко освещенное пламенем очага, было таким суровым, что Мигун не осмелился продолжать.

— Два года назад я заглянул в глаза дракону и узнал, каков ты на самом деле, — сказал Борк.

Мигун не знал, правда это или нет, но ему стало не по себе. И все же королевский советник тоже обладал мужеством, только иного рода. Когда Мигун мог извлечь из своей смелости прибыль, он становился храбрым. А сейчас на кону стояла его жизнь.

— И каков же я на самом деле? Тебе только показалось, что ты узнал обо мне все. А еще подумай, Борк, когда это случилось? Два года назад? Человек меняется ежедневно, и сейчас я уже не тот, каким был раньше. И ты сейчас уже не тот, и ты нужен королю.

— Да какой он король? Мелкий граф, заполучивший трон благодаря мне. Мне на него плевать.

— Но ты нужен и твоим бывшим соратникам. Неужели тебе и на них тоже плевать?

— Хватит им прятаться за моей спиной. Пусть в кои-то веки повоюют сами.

Мигун застыл в растерянности. За два года Борк и в самом деле сильно изменился, прежние уловки с ним больше не годились.

Пока Мигун уговаривал великана, рыцари схватили деревенского мальчишку, шатавшегося возле жилища Борка: им показалось, что парень появился здесь неспроста.

Рыцари грубо втолкнули мальчугана в лачугу, и один из них сказал Мигуну:

— Должно быть, это вражеский лазутчик!

Тут Борк впервые засмеялся:

— Лазутчик? Ладно, рыцари его не знают, но ты-то, Мигун, вырос в этой деревне. Иди сюда, Лэгги.

Мальчишка торопливо подошел к Борку — рядом с ним он чувствовал себя увереннее.

— Лэгги — мой друг и, наверное, пришел ко мне по делу. Верно?

Мальчишка молча вытащил из-за пазухи рыбу. Она была не ахти какой большой, и, судя по мокрой чешуе, Лэгги поймал ее недавно.

— Ты сам ее поймал? — спросил Борк.

Парень кивнул.

— А сколько всего рыб ты наловил сегодня?

Лэгги показал на ту, которую принес.

— Всего одну? Тогда я ее не возьму. Отнеси домой, вам она пригодится.

Борк попытался вернуть подарок, но Лэгги попятился, не желая брать.

— Это тебе, — наконец выговорил мальчишка и выскочил вон.

Теперь Мигун знал, как вернуть Борка в армию.

— Твои односельчане, — пробормотал он.

Борк недоуменно посмотрел на него.

Мигун чуть было не выпалил: «Если ты не вернешься, мы сожжем деревню дотла, убьем всех детей, а взрослых продадим в рабство!» — но что-то удержало его от этих слов. Может, память о деревенском детстве? Нет. Мигун никогда не обманывал себя и знал, что его удержало совсем другое. Он представил, как сэр Борк идет в бой не во главе королевской армии, а во главе армии мятежников, как он проламывает ворота, как потом раздвигает прутья решетки… Сейчас не время угрожать великану!

Мигун решил испытать другой способ:

— Борк, если ты не вернешься в армию, мятежники обязательно победят. И неужели ты думаешь, что, захватив замок, они на том успокоятся? Думаешь, они пощадят твою деревню? Зря надеешься. Они будут вести себя так, как всегда ведут себя завоеватели: жечь дома, насиловать женщин, убивать детей и стариков, угонять мужчин в рабство. Они ненавидят нас всех, не только короля и рыцарей. Королевские крестьяне тоже им ненавистны, и, если ты откажешься помочь, твои односельчане погибнут. И кто будет в этом виноват?

— Я сумею их защитить, — угрюмо произнес Борк.

— Нет, мой друг. Если ты не станешь сражаться как один из рыцарей короля, мятежники не отнесутся к тебе по-рыцарски. Они утыкают тебя стрелами, даже близко не подпустив.

Мигун понял, что добился своего. Борк еще обдумывал его слова, но королевский советник мог больше не волноваться за свою шкуру. Он исполнил повеление короля.

Наконец Борк молча встал и пошел в замок. Там он облачился в свои старые доспехи, взял боевой топор и щит и прицепил к поясу меч. В полном облачении Борк вышел во внутренний двор замка. Рыцари при виде его разразились приветственными криками, как будто увидев лучшего друга. Но их радость была фальшивой, и они сами это знали. Борк даже не повернул в их сторону головы, и рыцари быстро смолкли.

И вот ворота замка открылись, выпустив Борка, а за ним последовала армия короля.

В стане мятежников поднялся переполох. Слухи оказались ложными: великан Борк по-прежнему сражался за короля. Мятежники поняли, что обречены, и большинство из них бежали в лес. Но некоторые все же остались на поле битвы, как и все зачинщики мятежа, понимая, что король не помилует их, даже если они сдадутся. Выстоять против Борка они не надеялись и все же решили доблестно погибнуть, а не умереть смертью трусов. Поэтому, когда Борк приблизился к их позициям, его встретила армия, хоть и малочисленная.

Мятежники выходили навстречу Борку по одному, как рыцари, отправлявшиеся сражаться с драконом, но не успевали взмахнуть мечом, как их поражал топор Борка, и головы летели с плеч, падали окровавленные разрубленные тела. Руки великана покраснели от крови: Борк умертвил не меньше дюжины врагов, а сам не получил ни царапины.

Мятежники, как отчаявшиеся звери, стали бросаться на противника по трое, по четверо, но все равно находили свою смерть. А когда они устремились на Борка всем скопом, толчея и неразбериха только помогли ему расправиться с врагами еще быстрее.

Положение мятежников становилось все отчаяннее. Доблестное сражение, на которое они рассчитывали, обернулось скотобойней. Когда число убитых достигло полусотни, мятежники сложили оружие и сдались на милость короля.

Теперь для короля наступило время выехать на поле битвы и не спеша, как и подобает победителю, проехаться перед пленными.

— Все вы будете казнены, и немедленно, — провозгласил король.

И вдруг понял, что его стаскивают с лошади, и увидел громадные ручищи Борка, сплошь измазанные кровью.

Борк вытер окровавленные руки о королевскую мантию, но его ладони остались липкими. И этими ладонями Борк обхватил королевское лицо:

— Никто из пленных не умрет ни сегодня, ни завтра. Вы сохраните им жизнь. Вы позволите им вернуться домой и уменьшите дань. Пусть живут в мире.

Король ясно представил, как его кровь смешается с кровью убитых Борком мятежников, и торопливо кивнул. Борк разжал ладони.

Король снова уселся на лошадь и громогласно произнес:

— Я передумал. Я всех прощаю и дарую всем свое королевское помилование. Можете возвращаться домой. Я не буду отбирать ваши земли, больше того, с этого дня ваши подати уменьшатся вдвое. Ступайте с миром, и, если кто-нибудь осмелится причинить вам зло, он поплатится жизнью.

Мятежники стояли не шелохнувшись. Тогда Борк закричал:

— Что стоите? Король объявил свою волю — вы свободны! Отправляйтесь же по домам!

И тогда мятежники разразились ликующими криками. Не умолкая, они кричали здравицы в честь короля и прославляли Борка.

Но Борк ничего им не ответил. Он просто снял доспехи, бросил на землю, вымыл топор в ближайшем ручье, после чего тщательно вымылся сам.

Обсохнув на ветру, Борк зашагал на север, хотя король и рыцари что-то кричали ему вслед. Великан больше не думал ни о короле, ни о рыцарях — он думал только о драконе, который поджидал его на вершине каменистого холма. Былое поражение не давало Борку покоя, и он решил смыть наконец с себя этот позор. Больше он никогда никого не убьет — он храбро закончит жизнь, растерзанный когтями и зубами дракона.

На обочине Борк вновь увидел ту же старуху.

— Что, хочешь убить дракона? — спросила она.

Ее голос стал еще более скрипучим.

— Мало тебе было первого урока?

Она ехидно засмеялась, глядя на Борка из-под руки.

— Нет, старуха, тогда я все понял. А теперь я собираюсь просто умереть.

— Зачем? Чтобы эти дурни в замке назвали тебя храбрецом?

Борк молча покачал головой.

— Односельчане и без того тебя любят, — продолжала старуха. — А о том, что ты совершил сегодня, будут сочинять баллады. Раз ты не ищешь ни любви, ни славы, зачем ты идешь в бой?

Борк пожал плечами:

— Не знаю. Похоже, дракон меня зовет. Я достаточно пожил и устал видеть в огне очага его глаза.

— Ну что ж, — кивнула старуха. — Думаю, ты будешь первым рыцарем, чье появление не доставит дракону радости. Можешь поверить, ведь я кое-что смыслю в драконах. Но ты, Борк, должен сказать ему правду.

— Я еще ни разу не видел, чтобы правда остановила меч, — возразил Борк.

— У дракона нет меча.

— Тогда не было, а теперь, может, есть.

— Нет, Борк, — прокудахтала в ответ старуха. — Ты сам знаешь, что нет. Вспомни-ка, чем больнее всего тебя ранил дракон?

Борк попытался вспомнить… Но ведь дракон не нанес ему ни одной раны, ни зубами, ни когтями. Только смял его доспехи, но сам Борк остался цел и невредим. И все же дракон нанес ему глубокую, незаживающую рану — он ранил Борка ярким пламенем своих глаз.

— Ему нужна правда, — продолжала старуха. — Скажи дракону правду, и ты останешься в живых!

Борк покачал головой:

— Я иду не затем, чтобы остаться в живых.

Оттолкнув старуху, он пошел дальше.

Но ее слова еще долго звучали в ушах великана. Значит, он должен сказать дракону правду? А почему бы и нет? Если дракон узнает правду, может, она ему пригодится. На этот раз Борк не спешил — не забывал хорошенько высыпаться, а поскольку не взял в дорогу еды, иногда сворачивал в лес, чтобы собрать ягод и диких плодов.

Через четыре дня он добрался до мест, где жил дракон. Ночью Борк хорошо выспался, а ранним утром подошел к знакомому холму. Борку было страшно, как и в прошлый раз, однако теперь предстоящая встреча с драконом не только пугала, но и будоражила его. Борк чувствовал, что конец его близок, и радовался этому.

Здесь все осталось по-прежнему: дракон ревел и рычал, Брунгильда душераздирающе вопила. Поднявшись на вершину холма, Борк увидел, что дракон щекочет Брунгильду крылом. Великана почти не удивило, что за минувшие два года Брунгильда ничуть не изменилась: ее платье было все так же расстегнуто, обнаженную грудь по-прежнему опаляло солнце и обдувал ветер, но ее кожа не обветрилась и не загорела. Борку показалось, что он сражался с драконом лишь вчера, и он с улыбкой вышел на знакомое плоскогорье.

Первой его заметила Брунгильда:

— Помоги мне! Ты будешь четыреста тридцатым рыцарем, решившим меня освободить. Это воистину счастливое число.

И тут она узнала Борка:

— А, это опять ты. Ну что ж, пока дракон сражается с тобой, я хоть отдохну от щекотки.

Борк ничего не ответил — он пришел сюда для того, чтобы сразиться с драконом, а не для того, чтобы освободить Брунгильду.

Дракон равнодушно взглянул на Борка:

— Мне пора спать, а ты мне мешаешь.

— Рад слышать, — ответил Борк. — Ведь ты уже два года мешаешь мне и спать, и бодрствовать. Помнишь меня?

— Конечно, помню. Ты единственный рыцарь, который меня испугался.

— Ты и в самом деле в это веришь?

— Не важно, верю я или нет. Хочешь убить меня?

— Едва ли я смогу это сделать, — ответил Борк. — Ты куда сильнее, а я не знаю даже, как сражаться с равным по силе. Самые сильные из моих противников были вдвое слабее меня.

Огоньки в драконьих глазах вспыхнули ярче. Дракон, сощурившись, внимательно посмотрел на Борка.

— Неужели? — спросил он.

— Да. И особым умом я не отличаюсь. Не успею я что-нибудь придумать, как ты уже угадаешь мои мысли.

Дракон сощурился сильнее, глаза его вспыхнули еще ярче.

— И ты не хочешь вызволить эту красавицу? — спросил он.

— Мне она больше не нужна, — ответил Борк. — Когда-то я любил ее, но то было давно. А сейчас я пришел, чтобы сразиться с тобой.

— Так ты ее больше не любишь? — спросил дракон.

Борк чуть было не ответил: «Нисколько», но вовремя прикусил язык. Он вспомнил слова старухи: дракону нужно говорить правду.

Борк постарался заглянуть в свою душу и понял: хотя дракон когда-то показал ему истинную сущность Брунгильды, прежние чувства не желали легко умирать.

— Я люблю ее, дракон. Но из этого ничего не выйдет, потому что она не любит меня. Страсть к ней еще живет в моем сердце, но я не стану домогаться ее.

Брунгильда слегка обиделась.

— Впервые в жизни слышу такую чушь, — капризно сказала она.

Но Борк не обратил на нее внимания: он не сводил взгляда с дракона, глаза которого теперь пылали ослепительным светом. Дракон так сильно сощурился, что Борк подумал: а видит ли он что-нибудь сквозь эти щелочки?

— Что, глаза болят? — спросил Борк.

— Думаешь, ты вправе меня расспрашивать? Вопросы здесь задаю я.

— Тогда спрашивай.

— Скажи, о чем я больше всего хочу у тебя узнать?

— Трудный вопрос, — ответил Борк. — Я ведь мало в чем смыслю, а тому немногому, что сумел узнать, научился у тебя.

— У меня? И чему же ты научился?

— Я узнал, что меня никто не любит. Те, в чьей любви я не сомневался, на самом деле лгали. Еще я узнал, что, хотя я большой и сильный, у меня мелкая душа.

Дракон мигнул, огонь в его глазах слегка потускнел.

— Ах! — вздохнуло чудовище.

— Почему ты вздыхаешь? — удивился Борк.

— Просто так. Неужели каждый вздох должен что-нибудь значить?

Брунгильда вся истомилась в ожидании битвы:

— Долго вы еще будете вести пустые разговоры? Рыцари, которые раньше сюда приходили, бились достойно. Сколько в них было мужества и отваги! А ты, Борк, просто стоишь перед драконом и болтаешь о том, какой ты несчастный. Почему ты не начинаешь сражение?

— Ты хочешь, чтобы я поступил, как другие рыцари? — спросил Борк.

— Да. Вот это настоящие храбрецы! — воскликнула Брунгильда.

— Они были храбрецами, а стали мертвецами.

— Только трус может так говорить, — сердито бросила она.

— Я и есть трус, — ответил Борк. — Все это знают. Как ты думаешь, почему я сюда пришел? Потому что от меня никакого проку. Кто я такой? Да просто безмозглый чурбан, способный лишь убивать людей по приказу короля, которого терпеть не могу.

— Не забывай, ты говоришь о моем отце! — возмутилась Брунгильда.

— От меня никакого проку. Если я погибну, всем будет только лучше.

— Тут я с тобой согласна.

Но Борк не слушал Брунгильду — кончик хвоста дракона вдруг прикоснулся к его плечу. Глаза дракона больше не пылали ослепительным светом, они почти погасли, но когтистая лапа потянулась к Борку.

Борк взмахнул топором, дракон увернулся — и сражение началось.

Как и в прошлый раз.

И так же, как в прошлый раз, под вечер дракон схватил Борка.

— Ты боишься смерти? — спросил дракон.

Этот вопрос он уже задал Борку два года назад.

Борк чуть было не ответил: «Боюсь», как и в прошлый раз, ведь этот ответ тогда спас ему жизнь. Но потом он вспомнил, зачем сюда пришел. Он заглянул в свое сердце и увидел: хоть его и страшит смерть, жизнь страшит его куда больше.

— Я пришел сюда, чтобы умереть, — сказал Борк. — Я по-прежнему этого хочу.

Глаза дракона загорелись, и Борк почувствовал, что когти, которые его держали, слегка ослабили хватку.

— Что ж, сэр Борк, я не могу оказать тебе эту услугу. Я не могу тебя убить.

И дракон отпустил его.

Борк не на шутку рассердился.

— Ты обязан меня убить! — закричал он.

— Это еще почему? — спросил дракон.

Словно забыв о Борке, он крошил лапами камни.

— Я хочу умереть от твоих когтей!

— У тебя нет на это права. Умереть таким образом — особая честь, — возразил дракон.

— Если ты меня не убьешь, я убью тебя!

Дракон зевнул со скучающим видом, но Борк не собирался отступать. Его топор вновь засвистел в воздухе, и дракону пришлось уворачиваться.

Сражение продолжалось в малиново-красных лучах предзакатного солнца. Но теперь дракон даже не пытался убить Борка, а лишь не подпускал его близко. Наконец великан выбился из сил; на душе его было скверно.

— Почему ты не сражаешься? — хрипло дыша, крикнул он дракону.

Дракон тоже порядком устал:

— Послушай, человечек, почему бы тебе не оставить эту затею и не вернуться домой? Я выдам тебе грамоту, в которой удостоверю, что сам попросил тебя уйти. Тогда уже никто не назовет тебя трусом. Уходи, оставь меня в покое.

Дракон раздробил несколько камней, лег и стал зарываться в крупный песок.

— Эй, дракон, — не уступал Борк. — Совсем недавно я был у тебя в зубах и ты хотел меня убить. Старуха говорила, что моя единственная защита — правда. Должно быть, я тебе соврал. Но когда и в чем? Объясни!

Дракон сердито поглядел на Борка:

— Она не имела права рассказывать тебе эти секреты. Они — для избранных.

— И в прошлый раз, и сегодня я говорил тебе только правду.

— Ты уверен?

— Значит, я в чем-то солгал? Да или нет? Отвечай!

Дракон отвел глаза. Огонь в них снова горел. Дракон поудобнее улегся на спину и стал сыпать себе на брюхо песок.

— Значит, солгал. Ну что я за дурень? Собираюсь говорить только правду, а вместо этого лгу!

Неужели глаза дракона опять померкли? Неужели и в последних словах Борка таилась ложь?

— Слушай, дракон, — не унимался великан, — если ты меня не убьешь или я не убью тебя, я брошусь со скалы. Какой смысл жить, если я даже недостоин умереть от твоих когтей?

Глаза дракона и в самом деле тускнели; чудовище перевернулось на живот и задумчиво уставилось на Борка.

— Когда именно я сказал ложь? — настаивал тот.

— Ложь? Разве я упрекнул тебя во лжи? — удивился дракон, но хвост его стал подбираться к Борку.

И вдруг Борку пришла в голову странная мысль. Похоже, дракон, как и Борк, — узник правды и своего внутреннего огня. Значит, чудовище не дразнит человека и не забавляется с ним. Но теперь Борку было уже все равно.

— Знаешь, мне больше не хочется доискиваться, где правда и где ложь. Убей меня, и всем станет легче дышать.

Глаза дракона погасли, когтистая лапа взметнулась в воздух и замерла возле лица Борка.

«С ума сойти! Понимать, что в твоих словах прячется ложь, но не знать, где именно ты солгал», — подумал Борк.

Хорошо, что он решил больше не допытываться.

— Убей меня, дракон. Лучше закончить столь никчемную жизнь, — сказал он. — Я так глуп, что даже умереть достойно не могу.

Драконьи когти слегка царапнули Борка.

— Скажи, человечек, ты боишься смерти? — в третий раз спросил дракон.

Борк понял, что сейчас все зависит от его ответа. Чтобы умереть, он должен солгать дракону, потому что, если он скажет правду, дракон снова его отпустит. Но чтобы солгать, надо точно знать, что считать правдой, а тут Борк совсем запутался. Он попытался вспомнить, где именно мог солгать, но так и не вспомнил.

Снова и снова он перебирал в памяти свои слова. Назвав себя недотепой, он сказал правду, ведь он и впрямь недотепа. И то, что он не может умереть достойно, тоже правда. Тогда в чем же он солгал?

Что он еще сказал? Что его жизнь не имеет смысла. Но разве это ложь? Он сказал, что после его смерти всем станет легче дышать. Неужели это — ложь?

Борк задумался: а что случится после его смерти? Разве миру станет от этого хуже? Если кого и огорчит его смерть — только его односельчан. Значит, помогать односельчанам и было смыслом его жизни?

Теперь Борк знал, как солгать:

— Если я умру, даже мои односельчане не будут горевать. Они прекрасно справятся и без меня.

Но драконьи глаза вспыхнули, и чудище отодвинулось.

Борк тяжело вздохнул. Значит, он сказал правду: если он умрет, односельчане горевать не будут. Эта мысль заставила его сердце больно сжаться. Еще одно, последнее предательство в длинной цепи предательств.

— Дракон, я не могу тебя перехитрить. Я совсем запутался и уже не знаю, где правда, а где ложь! Значит, меня никто не любит и я ошибался, думая, что хотя бы моим односельчанам будет небезразлична моя смерть. Не задавай мне больше вопросов! Просто убей — и дело с концом. Когда ты заставляешь меня видеть правду, все мои радости оборачиваются страданиями.

Борк думал, что теперь говорит сущую правду, но страшные когти вонзились в его тело, а длинные зубы приготовились разорвать ему горло.

— Дракон! — закричал Борк. — Я не хочу умирать вот так! Осталось ли хоть что-то светлое в моей жизни, есть ли хоть что-то, что твоя безжалостная правда не превратила в страдание? Что ты мне оставил?

Дракон пристально посмотрел на Борка:

— Человечек, я ведь уже сказал: я не отвечаю на вопросы, а только их задаю.

— Но я все равно спрошу. Скажи, зачем ты здесь? Все плоскогорье усеяно костями тех, кто не выдержал твоих испытаний. По почему там нет моих костей? Почему? Почему я не могу умереть? Почему ты все время меня щадишь? Я обычный смертный. Я изо всех сил старался совершить что-то достойное, но меня уже мутит от тщетных попыток распознать, где правда, а где ложь. Кончай эту игру, дракон. Я никогда не был счастлив и теперь хочу умереть.

Глаза дракона потемнели, он разинул пасть с длинными зубами. Борк понял, что снова солгал. С него довольно!

Но драконьи зубы были так близко, что Борк начал думать быстрее, чем обычно, и наконец-то понял, что такое ложь. Открытие было столь поразительным, что великан раздумал умирать.

— Нет! — крикнул он, схватившись за драконьи зубы, хотя они резали его пальцы. — Нет, — повторил Борк, слезы хлынули из его глаз. — Я все-таки был счастлив. Был!

Борк не замечал, что по его рукам течет кровь, — на него нахлынули воспоминания. Он вспомнил, как радовался, пируя по вечерам с королевскими рыцарями. Как приятно было ощущать усталость после работы в поле или в лесу. А разве можно забыть, как счастлив он был, победив в одиночку армию герцога? У Борка потеплело на душе, когда он вспомнил, как Лэгги принес ему рыбу. Он лгал дракону — каждый его день был полон маленьких радостей. Борк понял, как ему было радостно ложиться спать и вставать, ходить и бегать. Жарким летним днем он радовался прохладному ветерку, холодной зимой — теплу очага. То были настоящие радости. И дружба с рыцарями тоже была настоящей, хотя потом они и предали его. И любовь односельчан была настоящей? Неужели для него так важно, чтобы его помнили после смерти?

Борк понял, что пережитые боль и горечь не могут уничтожить радость. В его жизни было и то и другое; да, темных полос хватало, но случались и светлые. И возможно, светлых было даже больше.

— Я знаю, что это такое — быть счастливым, — сказал Борк. — Если ты оставишь мне жизнь, я снова буду счастлив. Я нашел смысл жизни, теперь я говорю правду. Слышишь, дракон? Я живу, в этом и есть смысл. Не так уж важно, радуюсь я или горюю, главное — я живу. Это правда! Я пришел сюда не для того, чтобы сражаться с тобой и погибнуть от твоих зубов. Я пришел, чтобы постичь смысл жизни и продолжать жить!

Дракон молча опустил Борка на землю, отодвинулся и свернулся клубком, прикрыв лапами глаза.

— Дракон, ты слышишь?

Дракон не ответил.

— Эй, посмотри на меня!

— Человек, я не могу на тебя посмотреть, — вздохнул дракон.

— Почему?

— Ты ослепляешь меня, — ответило чудовище.

Он опустил лапы, и теперь Борку пришлось закрыть глаза руками, ибо драконьи глаза сверкали ярче солнца.

— Я боялся тебя, Борк, — прошептал дракон. — В тот день, когда ты признался, что боишься меня, я сам испугался. Я знал, что ты вернешься и этот миг наступит.

— Какой миг?

— Миг, когда я умру.

— Ты умираешь?

— Еще нет, — ответил дракон. — Но ты должен меня убить.

Борк оглядел распростертого на камнях дракона. Ему больше не хотелось проливать ничью кровь.

— Я не хочу тебя убивать.

— Разве ты не знаешь, что ни один дракон не может жить после того, как встретит по-настоящему честного человека? Быть честным — единственный способ убить дракона. Но честные люди встречаются крайне редко, поэтому большинство драконов живут вечно.

Борк вовсе не хотел убивать дракона, но чудовище вдруг вскрикнуло, словно от невыносимой боли:

— Как ты не понимаешь? Во мне горит правда, которую отвергли рыцари. Приходя сюда, они цеплялись за свою ложь и ради нее умирали. Я все время страдаю от боли, которую причиняет мне правда. И вот наконец я встретил человека, сумевшего распознать собственную ложь. И что же? Ты обращаешься со мной еще более жестоко, чем те рыцари!

Дракон заплакал, из его пылающих глаз покатились горючие слезы.

Не в силах смотреть на страдания дракона, Борк схватил топор и отрубил ему голову. Огонь в глазах дракона сразу погас, а сами глаза становились все меньше, пока не превратились в два сверкающих бриллианта, в каждом из которых было по тысяче граней. Борк поднял драгоценные камни и спрятал в карман.

— Ты все-таки его убил, — сказала восхищенная Брунгильда.

Борк не ответил.

Он молча отвязал красавицу и отвернулся, чтобы та могла застегнуть платье. Потом взвалил драконью голову на плечо и зашагал домой. Чтобы не отстать от Борка, Брунгильде приходилось бежать. Так они шли целый день, и только поздно вечером, уступив мольбам Брунгильды, Борк сделал привал. Принцесса попыталась поблагодарить его за вызволение из плена, но Борк отвернулся, не желая слушать. Он убил дракона лишь потому, что тот хотел умереть. Только поэтому, а не из-за Брунгильды. Ради принцессы Борк ни за что не стал бы проливать чужую кровь.

Через несколько дней они добрались до владений короля. Их встретили радостными криками, но Борк не вошел в замок. Он положил возле рва отрубленную голову дракона и, перебирая бриллианты в кармане, зашагал в свою лачугу.

На дворе уже стояла ночь, и в его жилище было темно, но Борк вынул бриллианты, и они засветились ярким внутренним светом.

Не успел Борк как следует насладиться этим зрелищем, как в его лачугу явились король, Мигун, Брунгильда и десяток рыцарей.

— Я пришел тебя поблагодарить, — сказал король, по щекам которого текли слезы радости.

— Не за что, ваше величество, — ответил Борк, надеясь, что непрошеные гости уйдут.

— Борк, — продолжал растроганный король, — убийство дракона — подвиг, который по храбрости десятикратно превзошел все твои былые деяния. Теперь ты вправе просить руки моей дочери.

Борк удивленно посмотрел на короля:

— А я-то думал, ваше величество, что вы и не собирались выполнять свое обещание.

Король на миг отвел глаза, потом посмотрел на Мигуна и снова перевел взгляд на Борка:

— Как видишь, ты ошибся. Я верен своему слову. Брунгильда здесь, поэтому мы можем решить все без лишних проволочек.

Борк только улыбнулся, лаская лежащие в кармане бриллианты:

— С меня довольно того, что вы сдержали слово, ваше величество. Но я не стану просить руки Брунгильды. Пусть выходит замуж за того, кого любит.

Король был ошеломлен. За годы плена красота Брунгильды ничуть не увяла, из-за таких красавиц нередко вспыхивали целые войны!

— Неужели ты не хочешь награды за свой подвиг? — спросил король.

Борк долго думал и наконец сказал:

— Хочу. Подарите мне надел земли подальше отсюда. И пусть надо мной никто не будет властен: ни граф, ни герцог, ни король. И кто бы ко мне ни пришел: мужчина, женщина или ребенок, — пусть на моей земле они будут избавлены от любых преследований. А еще я хочу, ваше величество, никогда больше с вами не встречаться.

— И это все, о чем ты просишь?

— Все.

— Что ж, будь по-твоему, — сказал король.

Остаток жизни Борк провел на той земле, что даровал ему король. Надел был не ахти какой большой, но Борку его вполне хватало. К нему стали приходить люди, чтобы поселиться рядом, не очень много — по пять-десять человек в год. Так появилась целая деревня, с которой не взимали ни королевскую десятину, ни герцогскую пятую часть, ни графскую четверть.

Рождались и росли дети, не видевшие ни сражений, ни рыцарей, вообще не знавшие, что такое война. А поскольку они не знали войны, они не знали и ужаса на лицах воинов, которых мучили не столько телесные, сколько душевные раны. Борк едва ли мог желать большего, поэтому был счастлив.

Мигун тоже достиг всего, о чем мечтал. Он женился на Брунгильде, и скоро оба королевских сына погибли от глупого несчастного случая. Прошло еще немного времени, и умер старый король, отравившись за обедом. Новым королем стал Мигун. Всю жизнь он воевал и всю жизнь плохо спал ночами, боясь, что к нему подошлют убийц. Он правил жестоко и беспощадно, и многие ненавидели его. Но новым поколениям, не видевшим и не знавшим его, он казался великим королем.

О Борке новые поколения вообще ничего не знали.

А Борк не успел прожить и нескольких месяцев, наслаждаясь свободой, как к нему в хижину явилась немолодая сварливая женщина.

— И зачем тебе одному такой большой дом? — спросила она. — Ну-ка, потеснись.

Борк потеснился, и женщина поселилась в его хижине.

Чуда не случилось, сварливая женщина не превратилась в прекрасную принцессу. Она все время ворчала, бранилась и нещадно изводила Борка. Великан мог бы ее прогнать, но терпеливо сносил ее выходки, а когда спустя несколько лет ворчунья умерла, Борк понял, что она доставила ему больше радости, чем горя, и искренне оплакивал ее смерть. Но горе не заслонило теплых и светлых воспоминаний. Он перебирал свои бриллианты и вспоминал мудрую поговорку: «Горе и радость не взвешивают на одних весах».

Прошли годы, и Борк почувствовал приближение смерти. Смерть пожинала его, точно пшеничные колосья; поедала, как ломоть хлеба. Смерть представлялась Борку драконом, проглатывающим его по кускам, и однажды во сне он спросил у смерти:

— И каков я на вкус? Сладок?

Смерть — этот старый дракон — взглянула на Борка ясными понимающими глазами:

— Ты и соленый, и кислый, и горький, и сладкий. Ты обжигаешь, словно перец, и успокаиваешь, как целительный напиток.

— А! — сказал довольный Борк.

Смерть потянулась к нему, чтобы проглотить последний кусочек.

— Благодарю тебя, — сказала смерть.

— Приятного аппетита, — ответил Борк, не солгав и на этот раз.