Драконьи долги (СИ)

ГЛАВА 7

— Кто-то у ворот, и уже вошёл, — пояснил Фирниор хмуро. — Сейчас будет здесь.

— А, наверное, это мой друг! — обрадовалась Айриэ. — Я специально оставила уличную дверь незапертой, чтобы не бегать открывать.

— Радует, что хоть кто-то явится сюда нормально, через дверь, — сварливо заметил он. — Надеюсь, вы, мэора, когда входили, не вынесли мне ворота магией?

— О нет, не беспокойтесь, я всего лишь перелезла через стену, договорившись с охранным заклинанием, — мило улыбнулась драконна.

— Тогда я уж и не знаю, чего мне ждать от вашего друга.

— Не ворчите, он самого короля лечит, между прочим. Цените.

— Весьма польщён, — кисло отозвался он и устало прикрыл глаза. — Только зря заставили человека потерять время на визит, мэора. Целитель мне не поможет, я ведь уже говорил.

Хлопнула входная дверь, и кто-то начал быстро подниматься по лестнице на второй этаж.

— Человек, вероятно, и не поможет… — начала драконна и осеклась, потому что это оказался не Виаллерон.

В комнату стремительно ворвалась юная светловолосая особа и с порога укоризненно заверещала:

— Дэри, у тебя совесть есть, ты почему приехал и мне не показался? Я жду-жду… О-о-о!..

Её ярко-вишнёвый ротик удивлённо округлился, тонкие, умело выщипанные бровки приподнялись, когда она узрела представшую её глазам живописную сценку. Полуобнажённый Фирниор, из-за жары укрытый простынёй лишь ниже пояса, остатки трапезы на столике, незнакомая дама, непринуждённо развалившаяся в кресле. Вначале на лице девицы отчётливо проступили ревность и обида, тут же сменившиеся жалостью, когда до неё дошло, что её «Дэри», мягко говоря, не до развлечений. Хотя, к слову, девицей она точно не была: под платьем зажиточной горожанки отчётливо проступал животик. Надо же, а по ступенькам неслась, как горная козочка. Айриэ мельком подумала, а уж не Фиор ли… готовится стать отцом. Хотя это всё равно ничего не меняло, драконне не было дела до его детей. Или не его.

Молодая женщина была довольно симпатичной, светленькой, с румяными щёчками и ладной фигуркой — крутые бёдра, соблазнительно обтянутые отлично сшитым платьем, тонкая талия и пышный, налитой бюст. Беременность ещё не сделала её неуклюжей и не испортила цвет лица, так что подруга Фиора могла считаться весьма привлекательной особой. Только голосок был, пожалуй, чуть слишком пронзительным и громким, да и хорошие манеры ей привили, скорее всего, совсем недавно. Они ещё не успели сделаться частью её существа, въесться в плоть и кровь, и оттого жесты и фразы молодой женщины казались самую чуточку искусственными, заученными, но это если приглядываться. Айриэ делала это скорее по привычке, ведь никакой необходимости пристально изучать подругу Фирниора не имелось.

— Дэри, что, опять? — горестно уточнила она. — Ну тем более, должен был мне сказать!

Фирниор возразил, мягко улыбнувшись:

— Не должен. Ты же знаешь, как к этому относится твой муж. Опять устроит скандал, а зачем тебе лишние огорчения в твоём положении?

Юная женщина негодующе фыркнула и пренебрежительно вздёрнула носик:

— Муж!.. Ну, если Орло окажется таким дураком, что вздумает ревновать, я… я его брошу, вот! И уйду жить к тебе! Пусть тогда помучается.

— Детей тоже бросишь? — подавил смешок он.

— А вот пусть Орло сам с ними понянчится, тогда поймёт, каково мне! — снова фыркнула она и махнула рукой досадливо, позабыв о манерах: — Ай, да ну его к гоблинам лысым, дурака ревнивого. Ты отговорок-то не придумывай, я же привыкла за тобой ухаживать, что тут такого. Вот посмей только не позвать меня в следующий раз!.. Что, чужого человека тебе приятней видеть, чем меня? Чем она лучше, а?

Она метнула враждебный взгляд на магессу, которая в ответ лишь насмешливо вздёрнула бровь.

Фирниор тут же одёрнул подругу:

— Байза, как тебе не стыдно! Где твоя вежливость, девочка? Извинись перед мэорой немедленно!

— Простите… — насупившись, выдавила из себя юная особа.

Имя показалось драконне смутно знакомым, и тут Фирниор невольно освежил её память. Он, спохватившись, наконец представил женщин друг другу и отрекомендовал Байзу как свою «любимую названую сестричку», которая, мол, преданно ухаживала за ним, когда он тяжело болел.

А-а, так это же та самая юная воровка, сообразила наконец драконна. Скажите пожалуйста, какая из неё ладная девочка выросла. Неудивительно, что Айриэ её не узнала, ведь тогда она была вся в синяках из-за побоев, да ещё острижена едва ли не налысо. Хм, «любимая сестричка», кто бы мог подумать! Замужняя женщина, мать — и когда только успела? Как же всё-таки люди торопятся жить…

Выходит, гномы сделали из неё что-то приличное, а Фирниор — наверняка он сам, кто же ещё — немного пообтесал и добавил хороших манер. Забавно, только девочка-то, похоже, Фиора любит совсем не как брата и немножко ревнует. При том что дети у неё явно от мужа, судя по братско-дружескому отношению бывшего сына виконта.

— Байза, малышка, я очень благодарен тебе за визит, — вкрадчиво начал Фирниор, будто капризное дитятко уговаривал. Впрочем, в чём-то она ещё сущий ребёнок, так что, похоже, тактика была выбрана верная. — Только я уже чувствую себя намного лучше, магия и отвары мэоры Нидайры творят чудеса. Поэтому будет лучше, если сейчас ты вернёшься домой. Не стоит зря обижать Орло, он хороший человек. Да и няньке тяжело справляться с близнецами, ты же знаешь.

— А ты как же? — недовольно надув губы, спросила Байза.

— Я же сказал, мне гораздо лучше. Не нужно со мной носиться, я…

Снова раздался сигнал, посланный сторожевым заклинанием.

— Ага, вот теперь это уже точно Виалл! — вновь обрадовалась Айриэ, которой не терпелось получить консультацию у опытного целителя касаемо состояния своего давнего знакомца. Она выбралась из кресла, готовясь встретить друга.

Как бы не так! Сегодня у Фиора был воистину день открытых дверей. Через минуту на лестнице послышался такой топот, будто неслось стадо бешеных буйволов, и подобный шум легконогий, изящный эльф не мог производить никоим образом.

Айриэ чуть отошла от входа, и вовремя. Дверь спальни с силой распахнулась и так грохнула о косяк, что у всех присутствующих уши заложило. На пороге стоял здоровенный, массивный, широкоплечий детина, проревевший в сторону Байзы:

— Где твой полюбовник, девка гулящая?

— Где ему и угодно быть: в собственной постели! — не дав подруге и рта раскрыть, хладнокровно ответствовал Фирниор с поистине аристократическим высокомерием. — И не полюбовник, как вы изволили выразиться, а названый брат. Милейший Орло, мне кажется, ни я сам, ни ваша супруга не давали ни единого повода подозревать нас в чём-либо предосудительном.

Он гордо выпрямился, почти не опираясь на подушки, и говорил со сдержанным достоинством, но так веско, что ревнивый муженёк поневоле смешался. Фирниор казался намного сильнее — несмотря на видимую слабость, болезненное состояние и, мягко говоря, не внушительный вид.

— Брай… мэор Дэрионис?.. — запинаясь, спросил детина, заметно сбавив тон и безошибочно распознав дворянское происхождение предполагаемого «полюбовника» жены. — А… как же?.. Лицо ваше?..

— А вот так же!.. — зло передразнила его Байза, угрожающе наступая на детину и потрясая маленькими кулачками. — Магия чёрная тут замешана, из-за этого у него чужое лицо! А ты что же, бугай ревнивый, думал, что я с пузом к любовнику бегаю, а? И к кому? К Дэри? Да он же мне как брат, я ведь тебе тыщу раз говорила, что ухаживаю за ним, когда он болеет! Да как у тебя только язык твой грязный не отсох такое про нас с Дэри говорить?..

Она с каждым высказанным обвинением угощала муженька тычком в грудь, а тот, растерявшись, только молча таращился и моргал. Похоже, он был из тех, кто любит поорать, но грозен только на вид, а на самом деле находится у жены под каблучком. Его простая, но добротная одежда свидетельствовала о том, что он человек небедный — ремесленник или, скорее уж, торговец, судя по довольно чистым рукам и паре затейливых перстней, какие многие купцы любят носить «на удачу».

— Ну, ну, уймись уже, лапочка моя, я ж только так, не подумавши сболтнул, — добренько и заискивающе заворковал Орло, но вместо воркования выходило уж скорее гудение. Но добренькое, да. — Голову, должно, напекло, вот и попутали гоблины пупырчатые… Ну не сердись, лапуля, ты ж мой свет ясный, вот и приревновал я тебя немного.

— Дурень ты здоровенный, — уже далеко не так сердито заявила Байза. — Вечно орать начинаешь, не разобравшись толком. Иди себе в контору, у тебя ж сегодня клиент важный, сам говорил. Ну, насчёт той партии пряностей из Песчаных Земель.

— Так тот торговец только к вечеру будет… — рассеянно ответил Орло и подозрительно нахмурился, вновь медленно закипая: — Погоди, жёнушка, а ты что же, здесь останешься? С ним, что ли? И после этого ты хочешь, чтоб я не ревновал?!.

Байза громко и зло фыркнула, тоже готовясь высказать всё, что думает по этому поводу. Но тут Айриэ сочла, что милых семейных сцен с неё на сегодня достаточно. Пусть идут к себе домой, там и выясняют отношения, а ей громкий, пронзительный голосок бывшей воровки уже, признаться, поднадоел.

Она гибким движением скользнула к Фирниору на кровать, обняла за плечи и звонко чмокнула в щёку — левую, потому что он лежал справа на самом краю постели и примоститься с той стороны не было ни малейшей возможности. Никакого отвращения она, разумеется, не испытывала — он же не заразный, подумаешь, перекошенное лицо и пара уже подживающих ранок на скуле. Но все присутствующие, включая самого Фиора, почему-то вытаращили глаза. Айриэ придержала дёрнувшегося от неожиданности пациента и нарочито ласково промурлыкала:

— Дэ-э-эри, мой хороший, как думаешь, мы с тобой справимся без помощи твоей замечательной сестрички? Ну я же всё-таки маг, мне положено творить чудеса!

Фирниор сдавленно закашлялся, что драконна решила счесть согласием и обратилась к супружеской чете:

— Ну вот, брайя, теперь вы можете спокойно оставить вашего брата на моё попечение и позаботиться о себе и будущем ребёнке. А вы, брай, будьте любезны проводить супругу до дома и проследить, чтобы ей не стало плохо от жары. Это я вам как маг, разбирающийся в целительстве, говорю!

На Орло строгий совет магессы подействовал очень бодряще. Детина вздрогнул и тут же забормотал смущённо:

— Да-да, мэора, непременно провожу, как вы велите! Это вы дело говорите, премного благодарен! Слышала, лапочка? Нельзя тебе одной по улицам в такую жару бегать, и себе навредишь, и дитю.

Байза сердито прищурилась и кинула на магессу неласковый взгляд. Теперь настала её очередь ревновать и подозревать. Нет, ну до чего же утомительная парочка! И рявкнуть на них нельзя, Фирниор разобидится, что она здесь командует. Он и так со времени её прихода бурчит, не переставая, и всячески сопротивляется её попыткам помочь. Ну и характерец! Явно испортился со времён юности, хотя причины, если уж говорить честно, имелись. Зато его внутренняя суть не изменилась, вот что главное. Не озлобился ведь, не стал жалким или подлым, а это о многом говорит. Есть у него стержень, это достойно уважения…

— Байза, правда, иди домой, мы с мэорой… с Нирой сами справимся. Спасибо за помощь и сочувствие, сестричка, — старательно улыбнулся Фирниор. — Я тебя навещу, когда выздоровею, или вы вдвоём с Орло приходите на чай денька через три, договорились?

— Да разве она знает, как за тобой ухаживать нужно? — упрямо возразила несносная девчонка. — То ли дело я! И…

— Байза, ты опять? — проревел потерявший терпение Орло. — А ну, пошли домой сейчас же!

— Ты мне ещё указывать будешь!..

Запасы драконьей благостности на этом истощились. Айриэ с чувством сказала: «Кха!!!», заставив супругов резко замолчать и замереть с приоткрытыми ртами. После чего драконна улыбнулась ласково-ласково и предложила:

— Тому, кто задержится здесь и продолжит скандалить, я подарю много новых и незабываемых ощущений, заставив сменить шкурку. Вот, скажем, кролики — такие милые пушистые зверьки. И молчаливые… Ну так что, остаётесь?

— Н-нет, мэора, м-мы уже уходим, — наконец очнулся от ступора Орло и потянул за собой живо переставшую сопротивляться Байзу. — Всего вам наилучшего, мэоры, счастливо оставаться.

Быстрый топот на лестнице, и дверь внизу стремительно захлопнулась.

— Давно бы так, — заметила Айриэ, издав довольный смешок

Не выдержал даже недовольный Фирниор, улыбнувшись против воли, и проворчал беззлобно:

— Вы зачем мне сестричку названую напугали? Она же теперь лишний раз прийти побоится.

— Вот и хорошо, а то она тебя удушит своей заботой… Дэри, — насмешливо прищурившись, сказала драконна.

— Кто бы говорил! — немедленно вскинулся Фирниор.

— Но мои-то действия эффективнее, согласись!

— О да! Ты меня так злишь с самого прихода, что это заставляет забыть обо всех болячках. Эффект несомненный.

— И положительный, признай это наконец!

Ответом ей стал долгий малопонятный взгляд, в котором смешались и злость, и раздражение, и благодарность, и что-то ещё, всё вперемешку. Похоже, противоречивые чувства в нём прямо-таки бурлили и кипели, но вслух он ничего говорить не стал. Пришедший очень кстати эльф непринуждённо помог разрядить накалившуюся обстановку.

— Нидайра, дорогая моя, я пришёл, как только смог! А это и есть твой друг? Рад знакомству, мэор Дэрионис, сердечно рад!

— Взаимно, мэор Виаллерон! — вежливо ответил Фирниор. Его удивление выдали лишь чуть расширившиеся глаза. Не узнать знаменитого на всю Эстиссу (и единственного на данный момент) эльфа он не мог и, кажется, всё-таки был впечатлён.

Айриэ вышла, чтобы не мешать и не стеснять их своим присутствием, и занялась грязными чашками. Потом просто сидела внизу на кухне, время от времени делая глоток вина, и ждала Виалла. Она ещё в письме предупредила эльфа, чтобы об Ордене он не упоминал, и знала, что лишнего Виаллерон болтать не станет, так что Фиор ни о чём не узнает. Виалл появился нескоро — мрачный и хмурый.

— Ничего не понимаю! — раздражённо заявил он и плюхнулся на стул рядом с драконной. — Ты что там пьёшь? Вино хоть хорошее?

— Неплохое, — отозвалась Айриэ. — Так что ты думаешь? Можно облегчить его состояние?

— Айриэ, да ты уже сделала всё, что можно. Я бы и сам лучше не справился! Это твоя драконья магия?

— Проклятие тоже драконье, — угрюмо отозвалась Айриэннис.

Фиолетово-чернильные глаза эльфа с любопытством уставились на неё.

— Твоё?

— Моё, Виалл, — вздохнула Айриэ.

— Это он? Тот, для кого ты сделала камень?

— Ну да, хотя я только сегодня узнала. — Айриэ бездумно покачала почти пустой стаканчик, глядя, как тёмно-рубиновые капли расплываются по стеклу и медленно скатываются обратно на донышко. — У него аура совсем другая была. Да и не думала я, что кто-то ещё в этом мире способен создавать столь качественные иллюзии. Гномы точно не умеют, а магия — их.

— Это даже не иллюзия, а приросший облик, пожалуй. Мне так показалось. Гномы что-то такое с ним сделали, только моих умений не хватает, чтобы разобраться.

— Моих тоже, представь. В «драконий день» взгляну, истинным зрением.

Эльф задумчиво смочил губы вином и сделал маленький глоток.

— А у твоего друга спросить не хочешь?

— Вот тогда заодно и спрошу. Он, кстати, как меня узнает, о дружбе моментально позабудет, — невесело хмыкнула драконна. — Не знаю, удастся ли поговорить нормально. Ну да ладно, там посмотрим.

— Жаль, что я ничем не смог ему помочь.

— Да это не твоя вина, Виалл. Проклятие и мне-то не поддаётся, вот если только… — Она умолкла, не желая загадывать заранее — чтобы не спугнуть удачу, что ли, а то её и так отчаянно не хватает…

Чуткий эльф понял, что она не хочет распространяться на тему проклятия, и заговорил о другом:

— Если хочешь, я сделаю для твоего друга укрепляющее зелье и пришлю потом с кем-нибудь. Вроде бы он ко мне хорошо отнёсся, так что зелье должно помочь ему быстро оправиться после болезни.

— О, а вот за это спасибо! — обрадовалась драконна. — Твоё зелье будет очень кстати. Из меня-то целительница так себе, тут я гораздо слабее тебя. И мне тоже требуется хорошее отношение пациента, чтобы лечение подействовало. Пока-то с этим всё в порядке, а вот потом что будет… Заранее содрогаюсь. Не люблю я разобиженных людей уговаривать…

Эльф дал ей ещё несколько советов касаемо ухода за больным и распрощался — его ждали во дворце.

Фирниор лежал, прикрыв глаза, но сразу же распахнул их, стоило Айриэ почти бесшумно войти в комнату.

— Нира, какие у тебя интересные знакомства, — заметил он чуть удивлённо. — Действительно, чувствую себя польщённым — меня лечил сам «королевский» эльф.

— Мы с Виаллероном встречались ещё в Дилиании.

— Охотились? — уточнил он.

— Да, и в Эстиссе тоже, я была в отряде принца Эдореда. Тогда мы и подружились.

Фирниор понимающе кивнул, перестав недоумевать. Действительно, для простой магессы это было бы чересчур… роскошное знакомство, но боевое братство — вещь особая. Теперь он, похоже, больше не удивлялся, что столь занятое существо, как Виаллерон, примчался лечить незнакомого человека по её первому слову. Вот и хорошо, ей только лишних подозрений не хватало. И так уже она несколько раз чуть себя не выдала. Рано пока.

— Дэрионис, скажи, что именно с тобой делали гномы? Я о магическом вмешательстве, — пояснила она. — Виалл тоже разглядел на тебе эти странные сгустки гномьей магии.

Он поморщился, явно не испытывая ни малейшего желания говорить об этом. Но отмолчаться порядочность ему не позволила: он чувствовал себя обязанным за помощь, а отплатить сейчас мог только ответами на заданные вопросы.

— Ты что-нибудь слышала о «слезах гор»?

Айриэ кивнула. Так называли прозрачные голубоватые магические кристаллы, добывавшиеся только в Штентерроге, Кошмарной шахте, что в Фиарштадских горах. Там имелось месторождение каменного угля, которое начали было разрабатывать в незапамятные времена. Однако вскоре гномы наткнулись на весьма странное место, пропитанное непонятной магией. Это были естественные пещеры глубоко под землёй, частично засыпанные стародавним обвалом. И в этих пещерах росли дивные кристаллы, способные исцелить очень редкую болезнь, так называемую «каменную лихорадку», которой болели только гномы. «Каменная лихорадка» имела магическое происхождение, за давностью лет полностью забытое, и почиталась неизлечимой. Её не брали ни зелья, ни заклинания, только, как выяснилось, те самые «слёзы гор».

И всё бы ничего, но для гномов путь в Кошмарную шахту оказался почти невозможен, магия этого места препятствовала. Из сотни спуститься туда могли хорошо если пятеро, вернуться назад — ещё меньше. Из тех первых шахтёров, нашедших пещеры, выжил лишь один. Он-то и принёс два удивительных кристалла и рассказ о том, как один за другим сходили с ума его спутники и умирали от дикого, вымораживающего кровь ужаса, а тела их сразу же рассыпались прахом.

Кошмарную шахту закрыли и забросили на долгие века, поскольку «каменной лихорадкой» болели единицы, гораздо вероятнее было умереть от иных причин. Однако примерно два с половиной века назад, в королевстве Картивия, во времена правления чёрного мага Хангира, случился огромный выброс неконтролируемой энергии, сильно повлиявший на всю магическую оболочку мира. И почему-то «каменная лихорадка» прямо-таки расцвела, пышным ядовитым цветом. Теперь болезнь настигала гномов гораздо чаще, и им пришлось озаботиться добыванием средства от этой напасти, равно поражавшей мужчин, женщин и детей. Причин возникновения болезни вроде бы не имелось — ни физических, ни магических, однако же гномы заболевали. Поговаривали, что и не болезнь это вовсе, а давнее искажённое проклятие, наложенное неизвестно когда и неизвестно кем на всю расу, но как бы то ни было, о Штентерроге вспомнить пришлось.

Драконам и эльфам туда было не спуститься. Совсем. Из гномов с кристаллами, как уже говорилось, возвращались лишь единицы. Кроме того давнего первого раза, вынести из пещер удавалось лишь единственный кристалл за раз. Одна «слеза гор» — одна спасённая от «каменной лихорадки» жизнь. Второй раз магия Штентеррога никого из гномов не впускала. Неудивительно, что гномы стремились создать некий запас драгоценных «слёз», ведь поражённый болезнью-проклятием умирал довольно быстро и мог просто не дождаться исцеления.

Выяснилось, что люди могут входить в Кошмарную шахту почти беспрепятственно, за редкими исключениями, вот только возвращались с кристаллами лишь немногие выжившие. Прочие точно так же, как гномы, сходили с ума, умирали и становились пылью, густо устилавшей прямой коридор, ведущий к заветной пещере. Странная магия этого места бдительно стерегла пещеру сокровищ. Кристаллы давались в руки лишь тем из людей, чей дух был твёрже алмаза, а помыслы чисты, как хрусталь. По крайней мере, так считалось, и надо сказать, не без оснований.

Поначалу людей, желающих заработать, находилось немало — ведь гномы честно платили золотом за каждую «слезу гор». Огромная сумма в десять тысяч золотых за один-единственный камушек привлекла в Штентеррог множество охотников за лёгкой наживой — вот когда в коридоре, ведущем к пещерам, изрядно прибавилось праха. Жуткие байки немногих вернувшихся с добычей счастливчиков заметно поубавили количество авантюристов, желающих рискнуть своей шкурой. Однако же смельчаки до сих пор находились, и даже такие, кто ходил в пещеры не единожды. Почему-то на людей ограничение на количество походов за сокровищами не распространялось, однако и больше трёх-четырёх раз человек не выдерживал. Кто-то навек оставался в Штентерроге, кто-то уходил вовремя, озолотившись и обеспечив себя и даже внуков с правнуками. Помнится, Конхор и Бромор как-то рассказывали Айриэ о легендарном добытчике, принёсшем гномам целых пять «слёз гор». Как ни удивительно, кончил тот человек вполне хорошо, и добытое богатство пошло ему впрок. Видимо, не зря ходили упорные слухи об особых душевных качествах, потребных человеку для успешного возвращения из Штентеррога. Почему магия Кошмарной шахты так по-разному действовала на людей и гномов, не мог объяснить никто.

Фиор пошевелился и глубоко вздохнул, только тогда драконна очнулась от своих размышлений. Впрочем, он и сам не торопился продолжать. Сказал неохотно, явно пересиливая себя:

— Так вот, гномья магия, которую ты на мне разглядела — это и есть «слёзы гор». Четыре камня.

«Корррявое Равновесие!» — чуть не брякнула вслух Айриэ, удержавшись неизвестно каким чудом. Вместо этого выдавила:

— Как?..

— Гномы никогда, ни под каким предлогом не отдают и не продают «слёзы» за деньги, ты наверняка знаешь. Они не торгуют жизнями своих сородичей. К тому же «каменной лихорадкой» болеют только гномы, для прочих эти кристаллы — лишь наполненные странноватой магией игрушки. Но моё проклятие, оно… такого свойства, что «слёзы» смогли заставить его уснуть. Правда, я надеялся, что навсегда… но позже стало понятно, что только на время. — Он попытался независимо усмехнуться, но получилось плоховато. — Впрочем, я рад и этому. Было хуже.

Он потянулся правой рукой к стакану с целебным питьём, которое драконна перенесла сюда из подвала, и сделал несколько жадных глотков. Помолчал немного и продолжил:

— Ну так вот, насчёт «слёз гор» выяснилось случайно. Я раньше и не знал о них ничего. Увидел случайно: я лежал в одной комнате с заболевшим «каменной лихорадкой», которого собрались лечить. Как только я увидел кристалл… не знаю, почему-то сразу понял, что подобный камень может мне помочь. Чутьё, приступ ясновидения, что-то ещё — называй как хочешь, но я твёрдо знал: это поставит меня на ноги. И тогда же я осознал, что одного камня мало. Нужно четыре.

«Это, значит, поставило, а «драконий камень» — нет?.. Ты его использовал, но он тебе не помог. Ничего не понимаю. Так не бывает. Точнее, так не должно быть…» — подумала Айриэ, ожидая продолжения рассказа.

— Я предложил гномам справедливую цену, и они согласились, — спокойно и твёрдо сообщил этот невозможный человек. — Я спускаюсь в Штентеррог и приношу «слёзы гор». Каждый пятый камень — мой. И я это сделал.

Айриэ вновь потеряла дар речи.

Двадцать раз!.. Двадцать, хотя подобное считалось невозможным. Когда и после первого раза немудрено было лишиться рассудка. Бывало, и лишались. «Да чтоб мне самой в Кошмарную шахту провалиться!.. Его упрямство переплюнет даже наше, легендарное драконье!» Должно быть, взгляд у неё получился весьма красноречивый, потому что Фирниор отвёл глаза и чуть смущённо сказал:

— Не надо так на меня смотреть. Просто я очень хотел жить, только и всего.

Сущие мелочи.

Вспоминать не хотелось, хотя было в этих воспоминаниях что-то мучительно-притягательное, из-за чего всё время тянуло сковырнуть запёкшуюся корку времени, намертво присохшую к тем дням. И зудит, и ноет, а сковырнёшь — испытываешь одновременно и тягучую боль, и облегчение.

Вслух о таком не рассказывают. Никому. Даже самым близким, которых у него всё равно не осталось. Да и были они когда-нибудь?.. Кроме разве что матери.

Неважно, впрочем. Там, в Штентерроге, помочь могла только стальная воля и яркое воспоминание. Самое яркое и счастливое из возможных, которое привязывало к жизни и помогало сохранить себя как личность. Не затеряться в кошмарах, щедро подбрасываемых странной магией пещер, не утратить желание жить, не рассыпаться мельчайшей пылью, смешиваясь с сотнями других таких же неудачников.

«Постарайся цепляться за что-то такое, что удержит тебя на плаву, — советовал мудрый гном, в далёкой юности побывавший в пещерах и принёсший оттуда кристалл для своей заболевшей сестры. — Самое светлое, самое лучшее, что случилось с тобой. В детстве ли, позже — неважно. Главное, держись за него и помни, кто ты есть. Тогда ты дойдёшь и вернёшься».

Они жалели его — юного калеку, живого лишь наполовину. Все гномы, кто провожал его до входа в Кошмарную шахту и устанавливал его носилки на полу подъёмной клети. Фирио ловил на себе их сочувствующие взгляды и старался не злиться, потому что они жалели от чистого сердца. Они не верили в его возвращение, но сделали всё, чтобы он смог вернуться. И, наверное, подумывали о том, что если он и не выйдет из шахты, то это всё же лучше, чем жить калекой. О той проклятой драконьей подачке они не знали, не могли знать… Только брай Бромор, но он давно уехал в Дилианию. После пришла весть о его гибели…

Фирио и сам считал, что лучше сгинуть в Штентерроге, чем существовать вот так. И уж, конечно, лучше сдохнуть, чем воспользоваться этой… милостынькой, брошенной ему от драконьих щедрот. Ему не нужно подачек! Он справится сам — или умрёт, но это уж его личное дело, и никого оно не касается.

На одном упрямстве он добился того, чтобы его согласились спустить в эту проклятую шахту. На упрямстве выспросил у вернувшихся оттуда, что место это существует словно бы в другом мире или одновременно в нескольких. И тот, кто в обычной жизни был физически немощен, обретает в Штентерроге здоровое, сильное тело. Одноглазый видел там обоими глазами, как до роковой встречи с голодной нечистью, убившей его семью и искалечившей его самого. У однорукого в Кошмарной шахте неведомо откуда вновь имелась левая рука, давным-давно отрубленная орочьим ятаганом. В реальном мире все увечья, разумеется, возвращались, но в том месте действовали иные законы.

На упрямстве он собирался вернуться с кристаллом, но не вышло. Вернее, вышло, но не так, как думалось. Он ведь готовился, накручивал себя и трясся внутри от страха, хотя изо всех сил старался не подавать вида.

Потом были молчаливые ободряющие улыбки гномов и опущенный вниз рычаг, приведший в движение механизм. Клеть дрогнула и плавно пошла вниз. Значит, всё. Штентеррог согласен впустить его, но возвращение отныне зависит только от него самого.

Путь вниз от волнения показался очень коротким, хотя говорили, что шахта глубокая. А внизу на него сразу же навалилась давящая тяжесть и одновременно фантастическая лёгкость, когда кажется, что сделай шаг — и ты сразу же оторвёшься от земли. Фирио остро наслаждался забытой за последние месяцы роскошью чувствовать себя физически здоровым, но ещё острее, резче его терзал выползший из тёмных глубин страх.

Его предупреждали, что в Кошмарной шахте не горит ни один светильник, ни один огонь, хоть магический, хоть простой, брать их с собой бесполезно. Иди в кромешной тьме, пока не преодолеешь злую магию этого места и терзающий тебя ужас. Только тогда сам собой возникнет свет, и ты ясно увидишь дорогу к пещерам.

В тот первый раз страх ощущался особенно пронзительно, и непослушные ноги едва могли сделать один шаг. И ещё один. И ещё. Однако Фирниор кусал губы до крови и шёл, пусть медленно и с трудом. Ужас безжалостно набрасывался и впивался ржавыми иззубренными лезвиями, он уносил прочь тепло и солнечный свет, разноцветные капли росы на траве и рассветный туман над дремлющей летней рекой. Фирио вызывал в памяти улыбку и нежность матери, радость от обладания породистой лошадью, свою первую победу в учебном поединке, гордость от похвалы самого дядюшки Рольнира, но все эти счастливые мгновения утекали сквозь пальцы, и удержать, уцепиться за них не получалось. Не то, всё не то… Фирниор лихорадочно листал страницы памяти, вырывал из прошлого клочки счастья, но они не были способны удержать его рассыпающуюся личность. Он чувствовал, понимал, что ещё немного — и он исчезнет, растворится в обволакивающем, вкрадчивом шёпоте пещер, соблазняющих его покоем, небытием и забвением.

Наверное, от участи потерять себя его отделял всего только шаг, когда Фирниор всё-таки позволил себе погрузиться в ту осеннюю ночь, пахнущую прелыми листьями и горьковатым дымком. Ночь, когда он увидел дракона. Ночь, когда Айрэ любила его — пусть не всерьёз, пусть совсем недолго, но это воспоминание, это счастье оказалось единственно настоящим. Золотые драконьи глаза вспыхнули в памяти, разгоняя тьму, и коридор тоже послушно озарился тёплым неярким светом. Вот теперь дорога видна ясно, и надо помнить, помнить ту осеннюю ночь, и насмешливую нежность Айрэ, отчего-то решившую снизойти до неловкого человеческого юноши…

Ужас и злая магия Штентеррога всё ещё пытались пробиться сквозь этот выстроенный заслон, но уже ощущались почти нестрашными, почти бессильными, почти угасшими. Надо было только не думать, отгонять прочь скверные мысли о случившемся после их короткой любви. Об исчезающем в небе драконьем силуэте, о небрежно брошенном заклятии забвения, которое Фирио уловил каким-то звериным чутьём, сумел вывернуться из-под него невероятным усилием воли и непонятно каким чудом. Просто, наверное, его отчаянное нежелание послушно отдавать горьковатую память об Айрэ пересилило чужое заклятие.

Упрямство — единственное, что помогло ему выжить тогда и выдрать своё здоровье из сильных когтистых лап драконьего проклятия. Упрямство — его оружие и щит, потому, наверное, он и сумел сделать то, что задумал.

Путь к пещерам и обратно до клети оказался неправдоподобно лёгким, надо было только не отпускать от себя ту ночь и позволить себе припомнить мельчайшие подробности, навсегда отпечатавшиеся где-то внутри его личности, его сути. Он шагнул в подъёмную клеть, спрятав в кармане добытую «слезу гор», дёрнул рычаг и навалился на поручень, крепко вцепившись в него здоровой рукой и заставляя себя держаться на ногах: в реальном мире проклятие взяло своё, левая половина тела вновь перестала подчиняться.

Во второй раз повторилось то же самое. Лишь одно воспоминание помогало ему раз за разом преодолевать злобный ужас Штентеррога, хотел он того или нет. Он выжил, но злее огня его обжигало понимание того, что без Айрэ, без памяти о ней и празднике Начала Осени он бы не справился. Этого тоже не вычеркнуть — ни из сознания, ни из собственной жизни.

Плевать, что раньше никто ничего подобного не делал. Значит, теперь смогут повторить, если очень захотят. Он же не какой-нибудь особенный человек — самый обычный, просто отчаянно пожелавший сделать по-своему.

Когда он принёс пятую «слезу», его спросили, куда он будет вживлять кристалл. Он выбрал левую ногу, чтобы наконец обрести возможность ходить не только в Штентерроге. Собственная неподвижность угнетала сильнее всего, хотя непослушная рука причиняла немало неудобств, в левом боку всё время что-то глухо и назойливо ныло, а левый глаз почти перестал видеть.

Всё было сделано просто и по-гномьи деловито. Короткий надрез ножом на его левом бедре, приложенный к ранке камень, обжигающая, почти непереносимая боль, пронизавшая всю ногу от ступни до самого верха, когда голубоватая «слеза гор» медленно врастала в его тело и перебарывала злое драконье проклятие. Он вытерпел, искусав губы в кровь; выдержал и в этот раз, и потом тоже.

На всё ушло примерно немало времени, потому что между спусками в Штентеррог приходилось отдыхать, а потом ещё долго восстанавливаться после каждого вживления кристалла. «Слеза гор» ускоряла регенерацию, но ослабевшие за время болезни мышцы необходимо было тренировать, чтобы стать прежним. Почти прежним, потому что возврата к старой жизни, естественно, быть не могло.

Фирио формально оставался беглым преступником — по крайней мере, в Юнгироде, но туда он возвращаться не собирался. В Аэданире говорили, что лучший документ, удостоверяющий личность — это счёт в гномьем банке. С этим у него всё было в порядке, гномам иные человеческие законы не указ. В глазах бородатых Фирниор никакого преступления по отношению к своему королю и королевству не совершал, а следовательно, был совершенно свободен. Ему выдали новый удостоверяющий личность документ на имя Дэриониса Кайдаора, самый настоящий. Если свободный человек пожелал сменить имя и у него имелись для этого веские основания — это его право.

Имя он выбрал сам, и тогда же озаботился изменением внешности. Тут гномы смогли помочь, их магия и «слеза гор» сотворили такую качественную личину, которая не выявлялась никакими способами. Фактически эта новая внешность стала истинной, а прежний облик, как выяснилось позже, проступал, только когда просыпалось проклятие. Сильнее всего изменилась физиономия, тут Фирниор не желал походить на себя прежнего, хотя особых предпочтений не было. Что вышло, то и вышло, лицо как лицо. Прочее изменилось не сильно, разве что немного сама фигура, оттенок кожи, да волоски на теле стали потемнее, в тон шевелюре.

Ещё выяснился неприятный сюрприз: на его счету лежала крупная сумма, оставленная кем-то, чьё имя гномы открывать не собирались. Впрочем, догадаться было несложно. Очередная милостыня. Фирио даже злиться не стал, просто взял и отдал все деньги Байзе, забавной девчонке, к которой он привязался как к сестре. Девочка как раз нашла себе поклонника — помощника богатого торговца, имевшего дела с Фиарштадом — и, кажется, собиралась замуж. Ей деньги нужнее.

Сам Фирио стал охотником на нечисть, как только смог держать в руках оружие, и вместе с гномами ходил за Заграду. Потом поселился в Эстиссе, и нынешняя жизнь, по большому счёту, его устраивала. Никаких трагедий, подумаешь. Приступы пережить можно, если приспособиться. Плохо одно: после каждого приступа «слёзы гор» будто бы потихоньку сдавали отобранное у проклятия. Промежутки между приступами становились чуть короче, левый глаз видел хуже правого, левую руку порой сводило судорогой. Так что всё это лишь отсрочка, не более. Но сколько бы она ни продлилась, Фирио собирался прожить отпущенное, не жалея о прошлом. Каким бы ни был отвоёванный назад кусочек жизни, он весь его. По праву.

Айриэннис трясло мелкой дрожью, а воздуха не хватало, и не никак не получалось вдохнуть по-настоящему. Корявое Равновесие, да что же это такое?!. Фирниора глубоко затянуло в прошлое, и он опять каким-то образом принялся транслировать свои воспоминания и ощущения. И драконну затянуло вместе с ним — временами до полного погружения и слияния, в другие моменты чужое прошлое виделось очень смутно. Но ей хватило и так…

Без подобного знания и не своих ощущений она прекрасно обошлась бы. Не самая великая радость — подглядывать за чужой жизнью, тем более Фиор не имел ни малейшего намерения делиться этим хоть с кем-нибудь. И уж точно — не с ней.

— Нира? Что-то случилось? — Он наконец вынырнул из своих воспоминаний и увидел, что с собеседницей творится что-то неладное.

Айриэ с силой провела рукой по лицу и крепко зажмурилась, тряся головой, чтобы хоть как-то прийти в себя и отбросить чужие чувства, чужую боль и тоску.

— Перестаралась немного с магией… резерв истощился… — выговорила она с запинкой, пряча взгляд, и поднялась с кресла. — Пойду поем что-нибудь…

Её шатнуло, но на ногах она удержалась и поскорее сбежала из комнаты, чтобы случайно не дать ему понять, что только что побывала с ним в Штентерроге. К счастью, не все ощущения она с Фиором разделила, но иного предпочла бы не знать никогда. Только кто её спрашивал?..

«Упрямец проклятый, что же ты натворил? И кто мне наконец объяснит, почему тебе «драконий камень» не помог? Потому что ты не хотел моей помощи?..»

Одно Айриэ для себя решила твёрдо: она из своей чешуйчатой шкуры наизнанку вывернется, а придумает, как ему помочь. Долг есть долг.