Дракула против Гитлера.

«Но я могу подобраться к ним поближе», сказала она и указала на телефонные провода прямо под нами, протянутые через двор от здания к зданию. Несколько проводов тянулись из нашего окна вверх, прямо над точкой снайперов.

Я вспомнил ее хождение по канату в пещерах и улыбнулся. Пока она снимала обувь, я сказал ей, что если ее заметят, пусть сразу же возвращается. Я взял несколько немецких гранат-колотушек М24 с длинной рукояткой и подготовил их, отвинтив крышки, чтобы оттуда выпали шарики со шнурами, а затем уложил их в ранец, рукоятками вверх, так, чтобы шнуры не спутались.[56] Она кивнула и надела эту сумку с гранатами через голову, и она повисла у нее на плече.

Затем я помог ей вылезти на карниз, где она встала на проволоку — как ни в чем не бывало, столь же буднично, как если бы я с подземной платформы вошел в вагон поезда.

Двигаясь по проводам, она вскоре преодолела это расстояние между нашим окном и немцами. Положив свой Шмайсер на подоконник, я следил в прицел за нацистскими снайперами, на случай, если они ее заметят, и мне придется прикрывать ее отход.

Но они ее даже не заметили, время от времени паля в цыган внизу, когда те высовывались.

Малева достала из сумки гранату, выдернула фарфоровый шарик, воспламеняющий пятисекундный запал. А затем я стал свидетелем самого невиданного спокойствия в самой стрессовой ситуации, которое я когда-либо наблюдал в своей жизни. Она отсчитала три секунды из пяти, а затем бросила гранату в открытое окно. Видимо, она больше доверяла поставщику, предлагавшему самую низкую цену, чем мы с покойным Ренфилдом.

У фрицев была лишь секунда, чтобы заметить то, что упало к их ногам, прежде чем граната взорвалась. А тем временем она схватила вторую гранату и повторила этот потрясающий бросок.

Взрывами выбило все стекла в ближайших окнах, и во внутренний двор полетело целое облако осколков.

Поразительно, но Малева даже не пошатнулась на такой опасной и неустойчивой высоте. Я махнул ей рукой, чтобы она возвращалась, но она повернулась ко мне спиной и встала на другой черный трос, направившись к пулеметной точке. Во время этого своего поразительного шествия по натянутому тросу она вновь сунула руку в сумку, висевшую у нее на плече.

У меня не было возможности отозвать ее назад. Я пытался перекричать грохот выстрелов, по-прежнему раздававшихся внизу, но все было бесполезно. И к тому же, я ни в коем случае не хотел привлекать к ней внимание. Кроме того, сомневаюсь, что она бы мне подчинилась. Понимая, что ей может понадобиться огневое прикрытие, я плюнул на окно и бросился вниз по лестнице, помчавшись по ней сломя голову, перепрыгивая через две, три, а то и четыре ступеньки.

Я выбежал наружу и обнаружил, что ситуация так и не сдвинулась с мертвой точки. Я увидел Малеву над нашими головами и показал на нее ее отцу, который крикнул ей, чтобы она остановилась.

Она проигнорировала его приказ и продолжила свою опасную пробежку по воздуху. Но теперь уже все цыгане уставились на нее, что, к моему глубоко сожалению, предупредило находившихся у пулемета немцев.

Один из них поднял свой автомат и прицелился. Я заорал, пытаясь ее предупредить. Немец выстрелил. И попал ей в руку или плечо, трудно сказать. Я видел только брызнувшую кровь и как она, вздрогнув, изогнулась, а затем зашаталась на проводе.

Она упала, но успела ухватиться за провод ногой и повисла на согнутом колене, а вот сумка ее упала на землю.

Немец снова выстрелил — на этот раз, к счастью, промахнувшись. Но его сослуживцы стали делать то же самое, и в воздухе вокруг нее тут же зажужжали пули, как шершни, кружащие над бедной девушкой.

Я не знаю, что на меня нашло. Я бросился через весь двор, паля на бегу из своего Шмайсера. Фрицы на мгновение пригнулись, нырнув в укрытия, и я успел пробежать по двору некоторое расстояние, оказавшись под висящей головой вниз Малевой.

«Прыгай!», крикнул я ей.

Она отцепилась от провода, и я поймал ее на руки. И на мгновение время словно остановилось. Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, с совершенно неуместной и не сочетавшейся с ее глазами улыбкой на губах. «Видишь», сказала она, «ты мой хранитель». Я хотел поцеловать ее, но лишь выдавил из себя одно слово:

«Паквора», сказал я. И она была именно такой: просто прекрасной.

Но не время было носиться с букетами. Звук выстрелов вывел нас из этих безумных грёз. Я увидел искры от пуль, сверкавшие вокруг нас по булыжникам, и тут вдруг вспомнил, где я и какой опасности мы подвергаемся.

А в следующую секунду рядом с нами оказался Успенский.

«Возьмите ее», сказал я ему, и когда он это сделал, я схватил сумку. Сунув в нее руку, я на бегу стал дергать за шнуры каждой «колотушки», помчавшись к пулеметной точке рваными зигзагами, которыми мог бы гордиться мой тренер по хоккею на траве, не обращая внимания на воспламенившиеся M24 и град пуль, летевших мне навстречу. Я почувствовал, что что-то разорвало мне куртку — пуля, пронзившая меня, но я не остановился.

Когда я оказался на расстоянии броска, я швырнул сумку через стену из мешков с песком и бросился на булыжную мостовую.

Меня сострясла взрывная волна, прокатившаяся по всему моему телу, словно какой-то великан ударом гигантской руки пригвоздил меня к земле.

Когда я поднялся на ноги, мимо меня неслись вооруженные цыгане зачищать пулеметную точку, и я был ошеломлен, увидев, что только что сделал. До такой степени, что у меня ноги задрожали, как томатный заливной студень моей бабушки.

Я направился туда, где оставил Малеву, и увидел обессиленных заключенных, которых выносили или выводили из ворот. Над лежавшей на земле Малевой склонился Ван Хельсинг, а над ним Успенский, и профессор накладывал ей на плечо наскоро подготовленную повязку.

Я подошел к ним, внезапно почувствовав и самого себя очень ослабевшим.

«Что, плохо дело?», спросил я, с тяжким бременем вины на душе за то, что позволил ей подвергнуть себя такой опасности. Но цыганка ответила тем, что вскочила с земли и бросилась ко мне в объятия, поцеловав. Я ощутил поразительное, невероятно чувственное вторжение кончика ее языка.

«Ты спас меня!», воскликнула она, и я сразу же смутился. И стал глядеть по сторонам — куда угодно, только не в глаза девушки.

Мой взгляд упал на ее отца, который только пожал плечами, как часто это делают европейцы, движением, которое говорило слишком многое, что понять это сразу.

Я пришел в себя и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

«Если Гитлер действительно в замке, мы обязательно должны его схватить», сказал я, бережно высвобождаясь из объятий Малевы и отводя их в замок.

«Это наш шанс положить конец этой войне. Здесь и сейчас», заявил Ван Хельсинг и вместе с цыганами двинулся за мной следом.

Герр Вольф вгляделся в бледное, почти безжизненное лицо майора Р. и почувствовал, что сделал несколько непроизвольных шагов назад. Пальцы его сжали пистолет Маузер, когда к нему двинулся этот обратившийся. В присутствии майора герр Вольф ощутил грозившую ему смертельно опасность. Ничто из сказанного или сделанного этим офицером не передавало эту зловещую ауру, но она все равно исходила от него, как жар от пылающего огня. Герр Вольф не мог не попятиться назад.

Майор, похоже, понял, что встревожило герра Вольфа, и перестал приближаться к нему. Свет от газовых ламп на стене, отражаясь от вод колодца, рябью проносился по его лицу, похожему на лицо какого-то призрака.

— Мой Фюрер, вам придется приказать мне совершить этот поступок. Я не могу это сделать с вами по своей собственной инициативе.

Герру Вольфу пришла в голову мысль, что последствия такого поступка могут быть крайне печальными. Он может умереть. Возможно, майор еще не полностью контролирует себя и свое новое состояние, и может оказаться не в состоянии остановиться, пока не выпьет у Герра Вольфа всю кровь до смерти.

Герр Вольф испугался? Возможно. Возможно, его сдерживала необходимость акта подчинения для того, чтобы это сделать. Герр Вольф не позволял себя подчинить ни одному человеку в мире уже довольно давно.

Но страх? Он отбросил все сомнения и колебания. Он с точностью мог сказать, что ему не Предопределено Судьбой умереть от рук какого-то мифического существа в подземном склепе мрачного и безвестного румынского замка. Нет. «Если не поставишь на карту свою жизнь, то ее никогда и не выиграешь».

Герр Вольф разорвал воротник, обнажив шею холодному сырому воздуху.

— Выполняйте свой долг, полковник, — приказал Герр Вольф, тут же повысив его в звании.

— И да поможет нам Бог, — сказал полковник.

Он шагнул вперед и положил одну руку герру Вольфу на голову, а другую — на противоположное плечо, чтобы то ли он сам, то ли герр Вольф (это было не совсем ясно) не дергались.

Полковник открыл рот, обнажив два влажных клыка, блестящие белые зубы, острые и смертоносные на вид. Он опустил голову. Но при первом же прикосновении этих зубов герр Вольф отскочил назад — возможно, чисто инстинктивно.

Он приказал полковнику прекратить, сказав, что с этим действием нужно немного повременить, и все тщательно обдумать. Герр Вольф слишком важен для Рейха, чтобы так поспешно рисковать собственной жизнью. Он решил, что будет лучше, если полковник отправится вместе с герром Вольфом в Берлин. Там они решат, как правильно будет действовать дальше.

Эта пауза оказалась для полковника довольно трудной. Герр Вольф отчетливо видел по выражению его лица охватившее его кровожадное вожделение. Однако медленно, с трудом, исключительно благодаря силе воли, офицер овладел собою.

Герр Вольф подошел к дверям, поднял перекладину и приказал полковнику Р. идти вперед, так как полковник знал дорогу.

Они не успели пройти большое расстояние, как наткнулись на запыхавшегося лейтенанта Г., который в сильном возбуждении заявил им, что замок подвергся нападению, и доложил полковнику, что его подразделение на грани разгрома.

Полковник сразу же принял командование на себя и объявил, что Фюрера необходимо немедленно эвакуировать. Герр Вольф напомнил полковнику, что ему приказано сопровождать Герра Вольфа в Берлин.

Герр Вольф двинулся под охраной двух своих верных офицеров по лабиринту из коридоров и залов, больших и малых. Лейтенант постоянно оглядывался на полковника, посматривая на своего командира сначала озадаченно, затем с тревогой, а в конце концов с опаской. Герр Вольф тоже заметил изменения в полковнике — в его внешности, разумеется, налитые кровью глаза и странную бледность — но также и в его осанке и поведении, в легкости его движений, которые Герр Вольф раньше не замечал.

Стали слышны выстрелы, становившиеся все громче, по мере того, как они поднимались по лестнице. Замок действительно подвергся штурму. Герр Вольф вдруг осознал, что его жизнь в опасности. Нельзя допустить, чтобы он попал в руки врага!

Одну из не поддававшихся дверей полковник открыл с такой невероятной силой, что сорвал ее с петель и отшвырнул в сторону, как бросают прочитанную газету.

Они вошли в большое сводчатое помещение, которое, по-видимому, использовалось как цейхгауз — склад оружия, патронов, военного снаряжения и боеприпасов.

Повсюду здесь были сложены ящики и коробки со знакомыми обозначениями. Герр Вольф был приятно удивлен тем, насколько аккуратно располагались и содержалось здесь резервное оружие и боеприпасы, воздав должное профессионализму полковника и его личного состава.

На одной из стен здесь висело в качестве украшения средневековое оружие: щиты, алебарды, булавы, длинные и короткие мечи. Лейтенант Г. подошел к огромной скамье из красного дерева, украшенной изысканной резьбой, спинка которой была выше человеческого роста. После небольшого толчка она отошла от стены; легкость, с какой он это сделал, объяснялась несколькими искусно скрытыми колесиками. За ней оказался проход, темный кирпичный тоннель древней постройки.

Лейтенант пояснил, что в древности это был секретный туннель, выводивший к дороге у подножия горы.

Полковник повел Герра Вольфа через этот зал к подземному ходу, но это их короткое путешествие было прервано появлением постороннего.

Вампира. Дракулы!

Все внимание чудовища было приковано к герру Вольфу, который почувствовал холодный страх, сжавший ему сердце ледяными пальцами.

— Ты, — вампир указал своим длинным пальцем на герра Вольфа. — Твоей борьбе пришел конец.

Он решительно и целенаправленно зашагал к герру Вольфу, полный явно недобрых намерений.

Но тут между своим Фюрером и вампиром встал храбрый полковник Р. Он извлек свою серебряную саблю и преградил Дракуле путь, как новый Зигфрид наших времен.

— Спасите Фюрера, уведите его в безопасное место, — приказал полковник. — Это ваша задача первостепенной важности!

Лейтенант Г. взял герра Вольфа за руку и повел его в туннель.

Герр Вольф задержался у прохода, не желая терять обратившегося полковника, этот свой шанс на бессмертие. И все же существовала реальная угроза, что Герр Вольф может быть захвачен врагом. А этого нельзя было допустить! Он остановился и посмотрел на то, как вампир схватил со стены меч и шагнул к полковнику, бросившему ему вызов. Лейтенант грубо втащил Герра Вольфа в тоннель и захлопнул толстую бетонную дверь, петли которой протестующе заскрипели визгом ржавой стали.

За секунду до того, как дверь захлопнулась, герр Вольф увидел вбежавшую в оружейную девушку — рыжеволосую красавицу, свирепого облика, настоящее видение современной Валькирии, с длинноствольным Люгером в руке. Она помчалась к нему, ее пылающие ненавистью глаза были устремлены именно на герра Вольфа, и ее решимость была тому доказательством. А потом она исчезла, так как захлопнувшаяся дверь скрыла от него эту поразительную картину.

Люсиль бросилась обыскивать каждое помещение подземелья, она металась по замку, как крыса в кладовке, резко и с силой распахивая двери, заглядывая внутрь, быстро осматривая помещение и мчась к следующему, отчаянно пытаясь найти Князя. Но все безрезультатно. Так много здесь было этих помещений. Бесчисленное количество, и пустых.

Ну, в одной из них, большой сушилке для выстиранного белья, как оказалось, кто-то был — немецкий солдат со спущенными штанами на девушке, не старше 12–13 лет. Юбки у нее были задраны к талии; он погружался в нее так, будто вонзал копье в доску.

Они оба испуганно вздрогнули при ее появлении. И вздрогнули чуть сильнее, когда Люсиль выстрелила фрицу в голову и захлопнула затем за собой дверь. Люсиль услышала, как девчонка пискнула. Затем она продолжила свои поиски, которые, казалось, становились к этому времени все более тщетными. Она услышала выстрелы и взрывы — снаружи, видимо, развернулся серьезный бой, но продолжила поиски человека, к которому теперь так привязалась, стараясь не терять последней надежды.

Она остановилась на какую-то секунду, чтобы сориентироваться в лабиринте замка. Ее уверенность в правильности избранной ею цели была сильна, как никогда, но она совершенно потерялась, заблудившись в глубинах этого замка, не имея никаких абсолютно подсказок, куда мог подеваться Князь Влад. Осознав это, она была самым неприятным образом ошеломлена, и замерла на месте.

И тут она вдруг почувствовала, как что-то обожгло ей грудь, словно раскаленный уголек упал ей между грудей. Она быстро сунула руку за пазуху и обнаружила, что пальцы ее сжимают кожаный мешочек, подаренный ей загадочной цыганкой в пещерах.

Она вытащила его, сняв с шеи шнурок. Мешочек был теплым у нее на ладони, словно она держала в руке маленькую птичку. Она развязала его и высыпала себе в руку то, что находилось внутри. Это оказался красноватый порошок, похожий на румяна, инертный, но теплый. Что она должна была с ним делать? Что сказала цыганка?

«На случай, если потеряешь свою любовь»? Тогда Люсиль решила, что это какое-то псевдо-любовное зелье, которое цыганки за деньги старались всучить мещанкам.

Но что если…?

Ее размышления были прерваны звуками взрывов, напомнив ей о том, что под угрозой жизни других людей. У нее не было времени возиться с этим дурацким бесполезным порошком.

Подняв ладонь к лицу, она сдула с ладони пыль. Образовалось небольшое алое облачко, и она уже собралась было уйти, когда вдруг заметила, что пыль не оседает.

Облачко висело в воздухе, и пыль начала кружиться в вихре. Она обошла вокруг этого любопытного зрелища и сказала: «Найди его». Откуда взялись вдруг эти слова, она понятия не имела, равно как и о том, почему и зачем она их произнесла. Она каким-то образом просто откуда-то знала, что нужно делать.

Из облачка высунулась красная стрелка, выстрелом вылетевшая из него и помчавшаяся по коридору перед ней. Люсиль бросилась за ней вслед.

Она последовала за этой путеводной нитью, которая была видна лишь ей одной, за струйкой алого тумана, которая вела ее к возлюбленному. Как безумная, она помчалась вперед.

Она летела так быстро, что, когда, распахнув дверь в какое-то складское помещение, по-видимому, в цейхгауз, увидела Князя в стойке ан гард [к бою (фр.)] перед нацистским офицером, она сначала захлопнула дверь, готовая двигаться дальше, и даже уже сделала шаг, прежде чем осознала, наконец, то, что увидела перед собой. Красное облачко испарилось, словно подтвердив то, что она его нашла.

Она быстро отступила назад и снова открыла дверь. Да, Дракула находился здесь. Но что-то еще привлекло ее внимание, какое-то движение в противоположном конце помещения, в еще одном дверном проеме. Там стоял человек с короткой темной челкой, зализанной на лоб, с теми самыми, всем известными усиками, скорее странным клочком усов… Неужели…?

О Боже, это он! Дракула сказал правду.

Гитлер!

«Задержи его!», крикнул ей Дракула, и она помчалась через весь склад, но когда добежала, то эта дверь, скользнув, уже закрылась. Она захлопнулась в нескольких сантиметрах от ее лица, чуть не прищемив ее выброшенные вперед пальцы. Она вцепилась в дверь, стала царапать ее, но не смогла прочно ухватиться, а тем более открыть ее.

Она выругалась и повернулась к Князю и его противнику. Они кружили друг против друга, производя в воздухе изящные пируэты кончиками своих мечей, и настороженно следя друг за другом.

Было что-то такое в немецком офицере, что заставило Люсиль внимательней к нему присмотреться. Его глаза, его кожа, то, как он двигался. Холодок пробежал по ее телу, а по коже — мурашки.

Он был вампиром.

Затем она заметила кровавое пятно у немца на шее, черно-красное пятно на воротнике его формы. Он был укушен. И выжил. Тут Люсиль вспомнила его имя: Рейкель, убийца мэра, Яноша и стольких многих ее друзей.

«Я не боюсь тебя», обратился нацист к Дракуле, подчеркнув свои слова резким неприятным смехом.

«А следовало бы», предупредил Дракула.

«Теперь я обладаю твоими силами», сказал немец, торжествующе усмехаясь.

«Какими-то да», ответил Дракула. «Но часто силы оказывается недостаточно, как обнаруживали это однажды многие тираны».

Люсиль заметила, что одна рука у Князя безжизненно повисла сбоку, та самая, из которой она извлекла серебряную пулю.

Нацист бросился в атаку. Мечи, лязгнув, сшиблись, и Дракула ловко парировал удар. Схватка длилась не дольше мгновенья, выпад и отражение клинков, схлестнувшихся с такой скоростью, которая недоступна была ни одному человеку, который не в силах даже за этим уследить. Для Люсиль это выглядело лишь ярко сверкнувшим металлом о металл, затем последовал отход и новое кружение по складу. Они проверяли друг друга.

«Я был капитаном олимпийской сборной Германии по фехтованию, завоевал медали в боях по всей Европе».

«Не знаю, о чем ты», сказал Дракула.

«О турнирах. Соревнованиях за медали. Ты когда-нибудь видел немецкого офицера со шрамом на щеке?», спросил немец. «Шрамы, оставшиеся от дуэлей? Ими хвастаются».

«Помню одного боша с таким шрамом», ответил Дракула.

Еще один выпад и встречная контратака на потрясающих скоростях.

«Мы, владеющие клинком, называем таких людей неудачниками». Немец улыбнулся. Люси стали видны его новые клыки. «У меня нет ни одного шрама. Я сам оставляю шрамы».

«Вижу. У тебя нет шрамов». Дракула усмехнулся в ответ. «Ну, тогда мы подарим тебе один такой».

И он именно это и сделал. Едва заметным взмахом сабли он рассек нацисту щеку. Эсэсовец потрясенно коснулся пореза. Кровь не хлынула, лишь чуть проступила.

Затем Дракула бросился в атаку, отгоняя немца назад.

«Видишь ли, я дрался на дуэлях не за медали. И не ради тщеславия», заявил Князь. «Я дрался, защищаясь, чтобы избежать смерти. А это лучший учитель, ты не согласен?»

И он полоснул немца по груди, разрезав ему форму и кожу.

«Я дрался, чтобы ранить…», сказал Дракула, нанеся ему еще одну рану ударом с плеча, на этот раз по предплечью немца.

«…и убить своего врага». Этот порез рассек нацисту брюки, обнажив бедра Рейкеля.

Люсиль увидела в глазах немца внезапное изумление и растущую панику. Он был вынужден отступать назад через весь склад, а затем стал отходить вдоль стены, пока не оказался у двери напротив.

Открыв ее свободной рукой, а другой по-прежнему отбиваясь саблей от Князя, он предпринял короткую атаку, а затем скрылся в соседнем помещении.

Дракула последовал за ним, а сразу же за Дракулой — и Люсиль.

Оказалось, что это танцевальный зал, в котором Люсиль раньше уже побывала. Он был длинной прямоугольной формы, с одной полностью зеркальной стеной, как в балетном классе, со старыми зеркалами в отвратительных реках и притоках разводов. В ближнем к ней углу стоял зеркальный бар, единственный след современности, созерцаемый сверху златокрылыми херувимами, порхавшими на небесно-голубом потолке.

Пространство другой стены прерывалось через равные интервалы богато орнаментированными окнами, в высоту тянувшимися от пояса человека до потолка.

В тот момент у этих раскрытых окон стояло человек двадцать немецких солдат, целившихся из автоматов из окон наружу. Они все, как один, отвернулись от окон, из которых вели огонь по территории замка внизу, и стали смотреть на двух мужчин, танцевавших по паркетному полу, как в какой-то сцене из фильма с участием Дугласа Фэрбенкса.

Люсиль скрылась в тени дверного проема, пока солдаты не успели перевести свое внимание от фехтующей пары на нее. Затем она спряталась за баром.

Дракула и нацистский офицер продолжали биться, сшибаясь клинками, противники не обращали внимания на своих зрителей. Дракула, тесня, гнал немца по всей комнате. Эсэсовцы, стоявшие у окон, с разинутыми ртами наблюдали за этим зрелищем.

Рейкель получил еще один порез, поперек туловища, рассекший ему гимнастерку и обнаживший его мертвенно-бледную грудь. Офицер получил уже с десяток резаных ран, мелких и крупных, и он был явно утомлен.

Он обернулся к солдатам у окон.

«Что вы стоите? Убейте его!», закричал он на них.

Солдаты повернули свои автоматы в сторону Дракулы и открыли огонь.

Некоторые пули стали попадать в Князя, отбрасывая его назад, словно ударами невидимых кулаков, затрудняя ему атаку против их командира.

Но многие пули вместо него угодили в зеркальную стену, разбив стекло, которое обрушилось на пол хрустальным водопадом с сопровождавшим его соответствующим оглушительным звоном и грохотом, ударившим по перепонкам Люсиль.

Немцы на секунду прекратили стрелять и в ужасе и с изумлением уставились на человека, в которого только что у них на глазах попало с десяток пуль, и который не получил никаких ощутимых физических повреждений, кроме ударов.

Увидев, как на Князя обрушился град шквального огня, Люсиль прицелилась из своего длинноствольного Люгера и начала отстреливать немцев. Некоторые из них переключились на нее, своим огнем разбив зеркальное покрытие бара и пробив дыры в дереве внизу.

Один из немцев выпустил в нее весь свой магазин, вынудив Люсиль укрыться, а сам тем временем пробежал мимо нее и выскочил за дверь, ведущую в оружейный склад. Она выстрелила в него, но промахнулась.

Дракула отвернулся от Рейкеля и бросился на солдат со своим мечом, рубя ряды серых гимнастерок, словно кукурузные стебли косой. Те стали валиться на пол, некоторые даже не поняли, что только что потеряли руку, или же им только что отсекли ногу, а кое-кто даже не успел осознать, что мертв, хотя еще стоял на ногах. Из разрубленных артерий фонтанами стала бить кровь.

Люсиль убила еще троих, но затем услышала глухой щелчок, означавший, что ее затвор заблокирован автоматической задержкой. У нее закончились патроны, и она выругалась.

Но оснований беспокоиться уже не было. Молниеносным ударом с плеча Дракула рассек последнего солдата надвое. И вновь повернулся к Рейкелю.

Люсиль поднялась из укрытия и стала смотреть на их дуэль. Она понимала, что это был опасный бой, не на жизнь, а на смерть, но она также видела превосходство Князя над немцем и не беспокоилась за него. Она расслабилась и стала просто следить за боем как за зрелищем.

Но затем она что-то заметила краем глаза. Повернувшись, она увидела солдата, которому удалось скрыться. Он вернулся в зал. На плече у него лежал Панцершрек [немецкий ручной противотанковый гранатомет], который партизаны называли «печной трубой». Это действительно была большая труба, стрелявшая 88-мм ракетой.

Должно быть, он взял ее из арсенала, который они только что покинули.

От ужаса у нее перехватило дыхание. Князь мог выдержать несколько пуль, но она лично подбила танк одной из таких ракет. Эта штука его просто уничтожит.

Она инстинктивно подняла Люгер, намереваясь застрелить солдата, но вспомнила, что пистолет пуст. Она ринулась через комнату к одному из убитых. Солдат с базукой тем временем упорно старался прицелиться в Князя, который в смертельном танце порхал по залу.

Люсиль вырвала пистолет из руки убитого, сняла его с предохранителя и прицелилась в немца у дверного проема. Его рука лежала на спусковом крючке.

Она выстрелила в него. Дважды попав в грудь.

Тот пошатнулся. В предсмертных судорогах он каким-то образом все-таки запустил ракету. Выстрел получился шальным, снаряд угодил в потолок, раздался сильнейший взрыв. Сверху дождем посыпались штукатурка и деревянные обломки.

Только начало оседать белое облако пыли и штукатурки, как послышался скрип древесины, не выдержавшей давления, и одна из толстых потолочных балок рухнула на пол.

Ударив Дракулу и пригвоздив его к полу.

Рейкель успел отскочить, опомнился, перелез через груду обломков и встал над беспомощным Князем.

Люсиль выстрелила в Рейкеля. Но кроме удара, чуть отбросившего его назад, пули оказали на него воздействие не большее, чем на Дракулу.

Рейкель склонился над Князем, высоко подняв саблю для смертельного удара с плеча.

«Кажется, легенда гласит, что вампира убивает деревянный кол, вогнанный в сердце?», издеваясь, размышлял вслух Рейкель. «Или для этого хватит серебряного клинка? Настало время провести еще один эксперимент. Жаль, что здесь сейчас нет моего писаря, который бы зафиксировал этот торжественный момент».

Люсиль вдруг обнаружила, что вскочила и несется через весь зал. Промчавшись к ним, она бросилась на Князя, закрыв его своим телом, когда сверкающая серебряная сабля опустилась вниз.

Она не слышала своего крика, когда в нее вонзился клинок, пронзив сбоку ее кожу, мышцы и ребра. Она лишь почувствовала, как ее покидают силы.

Дракула изо всех сил стал пытаться высвободиться, когда внезапно всего в нескольких дюймах от его лица появилось лицо Люсиль. Затем он увидел, как глаза ее расширились от шока, почувствовал ее резкий выдох на своей коже.

Он почувствовал ее боль, как если бы она была его собственной, как если бы они были близнецами, соединенными разумом и телом. Безграничное сопереживание.

Невыносимые муки.

Что бы ни вызвало крик Дракулы — мучительная боль, протест или ярость, но он вырвался из-под рухнувшей балки, прижавшей его к полу, и бросился на немца.

Атака для него осложнялась раненной ногой, которую он вынужден был тащить за собой, когда вновь стал рубить нациста, и тот снова был вынужден отступать под таким натиском.

Но затем Рейкель атаковал Дракулу, поразив Князя в мертвую ногу, наконец, тоже нанеся вампиру рубленую рану. Немец улыбнулся, довольный своим успехом.

«Одно-единственное ранение?», спросил Дракула. «Да будет тебе известно: я только рад боли».

«Тогда держи еще», с глумливой усмешкой ответил Рейкель.

Дракула получил еще один рубленый удар и зашипел от мучительной боли.

«Боль лишь напоминает о том, что ты чувствовал, когда был человеком». Дракула бросился в атаку на нациста, получая одно ранение за другим, но заставляя фашиста отступать. «Я с радостью встречаю каждую боль».

Он отогнал немца к открытому окну. И майор оказался у подоконника. Ему некуда было дальше отступать; позади него было лишь открытое окно, воздух и смертельное падение вниз вдоль отвесной стены замка. Дракула улыбнулся и вихревым пируэтом своего меча разоружил Рейкеля, выбив саблю у него из руки.

«Коль уж ты такой у нас проницательный, ты должен знать еще об одном небольшом заблуждении, основанном на суевериях», сказал Дракула немцу, приставив свой клинок ему к горлу. «Кол, вогнанный в сердце, не убивает вампира. Он лишь приостанавливает жизнь. Чтобы убить такого, как мы, нужно обезглавить бестию».

Немец лишь беспомощно наблюдал за тем, как меч Дракулы, проделав дугу, поднялся у него над плечом.

«Но я же бессмертен—» Отрубленная голова его упала на груду пыли и мусора. Дракула пнул обезглавленное тело ногой, и оно, сброшенное через подоконник, лениво полетело вниз, к земле.

А затем Князь рухнул. Он пополз по полу, перелезая через трупы и обломки, и исторгнул из горла горестный, скорбный крик мольбы:

«Люсиль…».

Пока мы искали Люси и вампира, у меня голова пошла кругом при одной только мысли, что мы можем захватить в плен самого Гитлера. А если не захватить в плен, то, по крайней мере, убить его. И положить конец этой жестокой войне. Я могу спасти Европу! Могу спасти Англию!

В спешке я обогнал профессора Ван Хельсинга, и мне пришлось вернуться, чтобы помочь старику подняться по лестнице, так как всё случившееся сильно истощило силы пожилого человека, исчерпав его скудные ресурсы.

Мы стали обыскивать комнату за комнатой. Но вскоре мы услышали глухой взрыв, потрясший до основания крыло замка, в котором мы вели поиски. Со старых балок у нас над головой посыпалась пыль, опускаясь на нас серым облаком.

Ориентируясь на этот взрыв, мы бросились наверх, поднявшись по еще одному пролету винтовой лестницы с максимально возможной для профессора скоростью, иногда останавливаясь, чтобы он мог отдышаться.

Лестница вывела нас к длинному залу, в котором висел густой туман пыли от штукатурки.

Мы вошли как раз в тот момент, когда Дракула замахнулся мечом на немецкого офицера, и на наших глазах голова этого самого офицера покатилась по полу, остановившись у наших ног. На лице отрубленной головы застыло выражение изумления и ужаса. И я могу понять, почему. По всему залу валялось множество его собратьев по оружию, все они были мертвы, и многие были разрублены на куски.

Дракула выронил меч, а затем медленно опустился на колени. Он был в ужасном состоянии, с многочисленными глубокими резаными ранами по всему телу. Он пополз куда-то, но не к нам, а к большой груде щебня.

Он выкрикнул, каким-то жалостным воплем, одно лишь слово — точнее, имя:

«Люсиль!»

И тут я ее увидел. Она лежала на спине, раскинув руки, на обрушившейся балке. Груда пыльной обвалившейся штукатурки, на которой она лежала, была забрызгана кровью, и когда мы к ней подбежали, то увидели темную лужу крови, увеличивавшуюся в размерах. Одежда ее тоже была вся в крови из-за открытой резаной раны у нее на груди, такой глубокой, что сквозь разрубленные белые кости был виден пульсирующий орган.

Дыхание ее было прерывистым и, когда Дракула склонился к ней, она заговорила еле слышным шепотом.

«Ты убил ту тварь, которая убила меня?», спросила она его.

«Убил», ответил он. Голос его тоже превратился в один хрип, но полный эмоций.

Я повернулся к ее отцу, который тут же начал осматривать дочь, осторожно ощупывая ее пальцами. Она застонала от боли при его прикосновении, и он пробормотал извинения.

«Нужно отвезти ее в больницу», сказал Дракула.

Ван Хельсинг посмотрел на него, потом на меня и покачал головой.

«Она не переживет этой поездки».

«Тогда придется оперировать здесь», заявил Дракула.

«Я не смогу, я тут бессилен», сказал Ван Хельсинг и разрыдался. «И ни один врач не сможет это сделать».

«Отец, не мучься, все в порядке». Люсиль, утешая отца, положила свою ладонь ему на руку. В глазах его стояли слезы.

«Сделайте же что-нибудь!» Я обнаружил, что кричу. «Наверняка вы сможете что-нибудь сделать!»

Профессор повернулся ко мне и слабо покачал головой — самое печальное зрелище, которое я когда-либо видел. Я увидел, как он сломался прямо у меня на глазах.

Он поднял руки над головой в каком-то немом отчаянии. Наконец, он закрыл лицо руками и начал плакать, скорее даже взвыл, криком, казалось, исходившим из самого разбитого его сердца. Он снова поднял руки, как бы взывая ко всей Вселенной. «Боже! Что я наделал?»

Но я не стал поддаваться панике и беспомощности. Я не смирюсь с ее смертью. Даже несмотря на то, что она отвергла мои чувства к ней, я ведь сражался с ней плечом к плечу; мы вместе делили опасности и радости. Я не мог, не мог позволить ей умереть.

Я опустился на колени перед Дракулой, который обнял Люси, поддерживая ее за голову и плечи.

«Вы в силах ее спасти», предложил я. «Сделайте это».

«Нет», категорически заявил вампир. «Нет. Вы не понимаете, о чем просите».

«Сделайте это!», закричал я на него.

Дракула повернулся к Ван Хельсингу: «Вы же знаете».

«Да», ответил Ван Хельсинг с такой печалью в голосе, какую я никогда прежде не слышал. «Но—» Это его слово повисло в воздухе.

«СДЕЛАЙТЕ ЭТО!», призвал я, выкрикнув эти слова каждой частицей своего существа. «Вы можете. И вы это сделаете».

Вампир посмотрел на умирающую девушку.

Она с усилием слабо улыбнулась. Дракула медленно покачал ей головой.

«Ты всегда получаешь то, что желаешь», сказал он ей. «Не так ли?»

И он склонился над ней со всей торжественностью священника перед алтарем.

21 ИЮНЯ.

Этот замечательный лейтенант Г. повел герра Вольфа по затхлому, покрытому плесенью туннелю, петлявшему под замком. Тут царили лишь сырость и мрак, и он следовал за дрожавшим в руке лейтенанта факелом, не чувствуя направления движения, не имея никакого понятия, куда они идут, лишь ясно было, что вниз. Этот спуск в конечном итоге привел их к другой массивной двери, открыв которую, они оказались в зарослях деревьев и кустарников у подножия горы.

Из замка наверху до них доносились звуки выстрелов и взрывов. Звуки ожесточенного боя. Герр Вольф понимал, что ему грозит серьезная опасность быть убитым, и повернулся к своему сопровождающему.

— Мы должны немедленно покинуть это место, — приказал он. — От моей жизни зависит будущее всего Рейха.

Лейтенант разведал дорогу и обнаружил, что нам ничто не угрожало. Зато он обнаружил машину, итальянский автомобиль, довольно изысканной формы и с роскошным интерьером из тонкой кожи, дерева и хрома.

Герр Вольф остановился у двери машины и посмотрел на зАмок. За окнами его были видны частые желтые вспышки, ненадолго освещавшие стены внутри, и каждая такая вспышка сопровождалась треском выстрелов и взрывами гранат.

Где-то там, в этой перестрелке, осталась его Надежда обрести Бессмертие, Силу Богов. Может, рискнуть и вернуться? В личных интересах, да. Но без него Германия падет, Надежда рухнет. Он мог рисковать собственной жизнью, но не судьбами Отечества. Он сел в машину. Возможно, полковнику удастся сбежать. Почему-то в этом отношении у герра Вольфа были сомнения.

Поездка обратно в Брашов и на вокзал прошла без осложнений, и Герра Вольфа уже ждал его личный поезд, локомотив которого пыхтел и был готов к отъезду, как это и было предусмотрено в установленном порядке.

Герр Вольф приказал лейтенанту остановить машину на некотором расстоянии от поезда. Он поблагодарил его за успешное спасение и выстрелил ему в висок из пистолета полковника. Герр Вольф удивился тому, что сохранил при себе этот пистолет. Для верности он сделал еще два выстрела лейтенанту в грудь. На лице лейтенанта застыло выражение предсмертного шока.

Лейтенант являлся свидетелем событий, о которых никто не должен был знать и говорить, и, следовательно, представлял собой опасность для Рейха. Превратности военных судеб.

Возможно, это был первый человек, которого герр Вольф убил в своей жизни лично, своею собственной рукой. За исключением, возможно, Томми, там, в замке, судьба которого, погиб он или нет, осталась ему неизвестной. Задумавшись над этим поступком, герр Вольф обнаружил, что он его отнюдь не смущал. По его мнению, Совесть является еврейской выдумкой, а не одним из качеств Великого Лидера.

Поездка на поезде обратно в Берлин прошла без происшествий, и у герра Вольфа было время обдумать то, что произошло. Герр Вольф остался недоволен своими действиями, либо их отсутствием. На какой-то краткий момент ему представилась возможность пересечь Бифрост[57], мост в Валгаллу, стать равным Богам, жить вечной жизнью, указывая путь любимой Германии до Скончания Времен.

А он не сумел. Чаша сия его миновала. Он проявил трусость.

Этого больше не повторится. И на этом все вовсе не закончилось. Если существует одно такое Существо, то есть и другое. Поиски будут продолжаться, сколько бы ни потребовалось времени.

Худший мой кошмар воплотился в реальность. После потрясений, испытанных в замке, на меня обрушились несчастья, и я плачу и причитаю, как Иов.

И я также должен сделать признание. Когда румынское подразделение спешило на подмогу к замку Дракулы, глазам им предстало ужасное, богомерзкое зрелище.

От Брашова до Брана вдоль всей дороги стояли деревянные столбы, колья, воткнутые в землю, и на каждом из них висел посаженный на кол фашистский солдат.

Да, войска были встречены картиной пятисотлетней давности.

И кто же был исполнителем этого варварского действа? Вовсе не наш древний союзник, а два человека из этой нашей так называемой цивилизованной эпохи: Джонатан Харкер и я, с помощью нескольких цыган. Полагаю, мы свершили этот акт, увековечив его, из-за нашего глубокого гнева и горя. Я понимаю, это не оправдание, но что сделано — то сделано. Я потерял всю свою человечность? Я же помню, как сам упрекал Князя за такую дикость. И кто же теперь монстры?

Что же касается моей дорогой Люсиль… мои эмоции настолько сильны, они так переполняют меня, что я не в силах думать о ее будущем.

Что я наделал?

Да поможет Бог всем нам.

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

Сегодня мы похоронили беднягу Ренфилда. На маленьком кладбище у небольшой церквушки в нескольких милях от Брашова. Он был храбрым бойцом, и в безумном состоянии, и иногда вменяемым, и мне будет его не хватать. Как жаль, черт, что мы не успели познакомиться поближе до его расстройства. Судя по тем личным качествам, которые проявлялись у него, когда он был вменяемым, мне кажется, что он был бы более чем неплохим чуваком, добрым парнем и довольно веселым собутыльником.

Я прочел над его могилой:

«Гимн павшим». Точно не помню, откуда это — что-то восточное, по-моему — но перевод Артура Уэйли.

Затем выступил Ван Хельсинг:

«Мы, поклявшиеся освободить мир, воздаем честь этому человеку. Нелегкий наш труд мы должны исполнять в тиши, а наша борьба — быть тайной. Мы, те, кто готов подвергнуть опасности даже собственные души ради жизни тех, кого мы любим — ради блага всего человечества, ради чести нашей страны и во славу Бога, мы высоко ценим его жертву, и однажды мы поведаем о ней миру».

Но все это казалось чем-то слишком мрачным и скорбным для человека, который, даже находясь в полубезумном состоянии, был переполнен жизнью, и поэтому я почему-то выбрал песню, и стал тихо напевать себе под нос:

Сначала я пел один, но потом обнаружил, что ко мне присоединилась Малева, а затем и несколько цыган, старавшихся, как могли, справиться с языком, а в конце даже Ван Хельсинг. На глазах у меня навернулись слезы, и мне не стыдно в этом признаться.

После погребения я попытался утешить Ван Хельсинга, который был столь же обескуражен и убит горем тем фактом, что дочь его выжила, как он был бы безутешен, мне кажется, и в случае ее смерти. Боюсь, что напряжение последней недели сломило даже его железную волю.

Мы шли под унылым дождем по грязи кладбища, и я спросил его:

«Так значит, всё кончилось?»

«Нисколько. Отнюдь». Он отрицательно покачал своей огромной головой. «Это лишь только начало».

Я сказал ему, что не уверен, что понял его. Он сказал мне, что вчера немцы вторглись в Советский Союз и что погибнет очень много других храбрых бойцов, таких как сержант Ренфилд (клянусь, что когда война закончится, я узнаю его настоящее имя), прежде чем весь этот ужас закончится.

Но я понимал, что тяжесть, его гнетущая, была обусловлена состоянием его дочери, тем, что с ней будет, тем, кем она станет.

Этим вопросом, а также другим, мрачным и неведомым облаком висевшим над этими тревожными и невеселыми временами, главным, ужасным и пугающим вопросом — был ли укушен Гитлер?

«Дорогой Джонатан», сказал он, помотав своей выдающейся головой, «впереди нас ждут странные и ужасные времена».

Стоя на балконе одинокой горной хижины, Люсиль наблюдала, как бледнеет в цветовой гамме рассвета фиолетовое небо, из мягкого пурпурного оттенка становясь темно-красным, а вскоре затем заполыхав ярко-красной киноварью. Рядом с ней стоял Дракула, успокаивающе сжимая ее руку. Необычная для нее в прошлом холодность его прикосновения исчезла, и температуры их тел теперь были одинаковыми. Она не заметила, когда все так переменилось.

Люсиль знала, что это был последний рассвет Солнца, который она увидит в своей жизни.

Вершины Карпат превратились в неровную черную раму этого великолепного зрелища на горизонте. А затем эти очертания, похожие на зубья гигантской пилы, растворились, исчезнув под натиском чистого огня, когда из-за гор выскользнуло солнце.

Люсиль почувствовала, как будто жар хлынул ей в лицо. Она резко подняла руку, закрываясь от палящего огня, но и ладонь ее тоже горела, как будто она стояла под полуденным солнцем пустыни. Затем пламя стало таким обжигающим, что терпеть его больше возможности не было. Она позволила Князю отвести себя обратно в убежище — в тень хижины. Он закрыл дверь, и комната погрузилась во тьму.

Любопытно; она обнаружила, что видит всё так же ясно даже в кромешной темноте, как и при ярком свете. Еще одно новое знание о своем новом состоянии. В последнее время их было так много.

Дракула притянул ее к своей груди.

«Я предупреждал тебя», сказал он.

«Наверное, я всегда была из тех, кому приходится учиться на собственной шкуре», ответила она.

«Я заметил это в тебе». Он поцеловал ее, и она ответила тем же. «В числе других твоих замечательных качеств».

«Рада, что ты обратил на них внимание», сказала она и поцеловала его в ответ.

Вдруг она отстранилась и, нахмурившись, посмотрела на него:

«Я… я чувствую голод…»

КОНЕЦ