Древний Иран накануне империй (IX–VI вв. до н. э.). История Мидийского царства

Античные источники, положенные первоначально в основу изучения Мидии, сформировали ряд исследовательских стереотипов. Наиболее существенный из них — важная роль скифского вторжения в страны Древнего Востока, повлиявшего на историю как Мидии, так и ряда других стран Древневосточного региона. На определенном этапе изучения мидийской истории противоречия между клинописными и античными источниками стали неразрешимыми и завели исследователей в тупик. Примером этого утверждения может служить, в частности, решение скифского вопроса И.М. Дьяконовым. Продолжив начатое Дж. Камероном на основе клинописных текстов исследование событий конца 670-х гг. в Древнем Иране и полностью оценив суть событий антиассирийского восстания, после которого началось быстрое возвышение Мидии, выразившееся, согласно и самому Геродоту, в начале мидийской экспансии, Дьяконов, тем не менее, признал достоверность сообщения Геродота о последовавшем затем нашествии скифов и подчинении им мидийцев. Это противоречие — подъем страны и начало ее экспансии, с одной стороны, и подчинение ее скифам — с другой, Дьяконов, как уже было отмечено (см. гл. II), разрешил достаточно решительным образом. Он предложил все завоевания Фраорта, о которых сообщает Геродот, отнести к правлению Киаксара. Таким образом, вопрос о возвышении Мидии после восстания был им закрыт [Дьяконов, 1956, с. 289, 294; Diakonoff, 1985, р. 90, 109, 112–113].

В клинописных источниках описывались современные события, хотя кратко и тенденциозно. Летописцы, как правило, были далеки от их оценки, фиксируя только главное в деяниях царя в тот или иной исторический момент и опуская невыгодные для формирования образа царя события. Существует мнение, что тексты, сообщающие о победах царя, его благочестии, описывающие политическую обстановку внутри страны и за ее пределами и т. п., за редким исключением не предназначались для чтения их современниками, а посвящались богам (см., например: [Оппенхейм, 1980, гл. III]). Но подобное предназначение текстов и отличное от нашего понимание их в момент составления все равно делают их источником информации о подлинных событиях, пусть выборочных и идеологически обработанных. Они составляют событийную и хронологическую основу истории Древнего Востока. Геродот же спустя двести лет первым из античных авторов попытался осмыслить, связать между собой события прошлого, информация о которых могла быть уже искажена временем. Как и другие античные авторы, недостаток информации он восполнял разного рода рассуждениями, субъективными аналогиями и реконструкцией исторических событий и их причин. Если к тому же предметом труда Геродота была не конкретная историческая действительность, а «универсальная модель прошлого, Mythos», если признается существование «фольклорного фильтра», деформирующего историческую информацию, то, следовательно, конкретные логосы, в том числе скифский, индийский, персидский, которые выступают как частные реализации «универсального Логоса Истории», могут нести в себе искаженную информацию [Лелеков, Раевский, 1979, с. 68–78]. «Именно присущая архаическим культурам тенденция к преобразованию любой информации по готовым фольклорным моделям определяет жанровую специфику источников Геродота и самого его труда и должна влиять на нашу оценку содержащихся в нем сведений» [Там же, с. 72]. Следовательно, расхождения между клинописными и античными источниками не всегда являются результатом лакунарности и специфики древневосточных текстов.

В конце XX в. исследователи пришли к заключению, что следует «доверять ранним источникам больше, чем поздним, и полагаться с большей уверенностью на самый приближенный к описываемым событиям источник» ([Паркер, 1998, с. 93], со ссылкой на работу Д. Фелинга, который довел это положение до логического конца). К этому же призывал в начале XX в. Ю. Прашек, и это правило фактически стало основой положения С. Брауна и С. Завадского о приоритете клинописных источников в сравнении с античными, с чем согласился И.М. Дьяконов (см. гл. II; [Zawadzki, 1988, р. 98; Brown, 1988, р. 71 ff.; Дьяконов, 1994, с. 115–116]; см. также: [Иванчик, 1996, с. 11–12]).

Действительно, клинописные и библейские источники расходятся с античными, и прежде всего с «Историей» Геродота, в оценке роли киммерийцев и скифов на древнем Ближнем Востоке. Если из клинописных и практически одновременных им библейских текстов проистекает относительно важная роль киммерийцев в политических событиях этого региона в VIII–VII вв. до н. э., а роль скифов в них практически не определена, то у Геродота, напротив, роль скифов в политической жизни и их военная мощь представлены очень важными, а роль киммерийцев сведена к минимуму. Коренная причина этого разногласия, как будет показано ниже, лежит в описании обеими группами источников разных периодов пребывания евразийских кочевников в этом регионе. Вместе с тем Геродот, по-видимому, знал о важной роли киммерийского вторжения в Малую Азию, но по ряду причин не смог адекватно рассказать о киммерийцах и опустил важные детали их нашествия, которые, однако, сохранились в более поздних источниках [Паркер, 1998, с. 93–102]. Поскольку именно сведения Геродота сформировали античную традицию о пребывании киммерийцев и скифов в Передней Азии, ставшую первоосновой для изучения их истории и современными исследователями, то в результате история номадов в определенной степени была искажена.

Хотя анализ клинописных текстов уже позволил пересмотреть некоторые утверждения Геродота, касающиеся могущества скифов (например, выводы Завадского 1988 г. относительно тройственной антиассирийской коалиции, якобы существовавшей накануне падения Ассирии), оно по-прежнему рассматривается в качестве важного фактора, сдерживавшего рост могущества самих мидийцев. В обширной научной литературе, посвященной истории пребывания киммерийцев и скифов в странах Древневосточного региона, скифы по-прежнему предстают грозной силой, способной преследовать киммерийцев, угрожать египетскому фараону, влиять на противостояние Ассирии и Мидии и, в конечном счете, в той или иной форме господствовать над последней.

V.1. Сведения клинописных источников о киммерийцах и скифах

Клинописные тексты позволяют восстановить историю пребывания евразийских кочевников следующим образом. Ассирийские источники на протяжении не менее чем 75 лет (с некоторым перерывом в начале VII в. до н. э.) фиксировали на территории от Ирана и Закавказья до Малой Азии преимущественно киммерийцев; скифы же упоминались в течение нескольких лет в 670-е гг. и только в Северо-Западном Иране.

Киммерийцы впервые упоминаются в царствование Саргона II. Первыми с ними познакомились урарты; сведения о военных действиях между ними сохранились в шести донесениях ассирийской разведки царю. Их страна называется в этих письмах Gamir(a), но в одном случае киммерийцы названы жителями страны Gimir — Gimirāja [Lanfranchi, Parpola, 1990, № 144]. Другой текст, в котором также зафиксирована эта более поздняя форма написания «страны киммерийцев» [ABL 473; АВИИУ, № 50:36] и который И.М. Дьяконов предположительно датировал 705 г. до н. э. [Дьяконов, 1981а, с. 92], теперь с большей вероятностью относится к правлению Асархаддона [Luukko, Buylaere, 2002, № 95:10; Иванчик, 1996, с. 58–59]. Неустоявшаяся орфография этого названия свидетельствует о недавнем появлении киммерийцев, с которыми сами ассирийцы еще не имели контактов и получали информацию из вторых рук. Что касается самого понятия «страна Гамир», то, конечно же, в пределах стран Древнего Востока оно могло означать только более или менее постоянную базу, откуда кочевники совершали набеги, но не «самостоятельную политическую единицу» [Дьяконов, 1981а, с. 92], т. е. завоеванную территорию, превращенную киммерийцами в подобие «царства». При Саргоне киммерийская база определенно локализуется севернее Урарту в южной части Центрального Закавказья, на границе со страной Гуриания, которая, в свою очередь, граничила с Урарту [Lanfranchi, Parpola, 1990, № 92]. Согласно Цовинарской надписи Русы I, Гуриаини, как отметил еще И. И. Мещанинов, можно локализовать к востоку от озера Севан [Diakonoff, Kashkai, 1981, р. 37; Арутюнян, 2001, с. 506]. Локализация страны Гамир предполагалась в Западной Грузии, но помещать ее в район озера Урмия нет серьезных оснований (литературу см.: [Иванчик 1996, с. 30–31]). При Саргоне киммерийцы действовали на ограниченной территории к югу от Закавказья, в пределах северных районов Урарту. Предположение о рейдах в это время киммерийских отрядов в более южные земли, а именно в Манну, основано на единственном письме, в котором название страны восстановлено [Lanfranchi, Parpola, 1990, № 145: Иванчик, 1996, С 5]. В четырех донесениях ассирийскому царю сообщается о разгроме киммерийцами урартского войска в стране Гамир в 714 г. [Lanfranchi, Parpola, 1990, N92, 145; Parpola, 1987, № 30–32]. Предполагается, что вторжение урартского. царя Русы I в Гамир могло быть ответом на набег киммерийцев в Урарту незадолго до этого, где-то между 716 и 714 гг. [Lanfranchi, Parpola, 1990, р. XX, № 144, 145] (о датировке писем, локализации страны Гамир, вернее, временной базы киммерийцев в южной части Центрального Закавказья и о политической ситуации в Урарту см.: [Иванчик, 1996, часть I.1.];.см. также: [Иванчик, 1999, с. 79–81]). Тогда урарты преградили путь киммерийцам в Малую Азию [Медведская, 1994, с. 128–129].

Спустя 35 лет, в царствование Асархаддона, ассирийцы называют, соответственно, киммерийцев и область их обитания уже только как Gi-m(i)r(r)āja и Gim(i)r(a). Одно из самых ранних свидетельств о киммерийцах этого времени датируется 13 июля 679 г. до н. э. Документ о продаже огорода в Ниневии был заверен одиннадцатью свидетелями [Kwasman, Parpola, 1991, № 204]. Один из них, по имени Убру-Харран, назван, как и свидетель в предыдущей строке документа, начальником военного отряда, но к званию Убру-Харрана добавлено определение «киммериец», «киммерийский»:

стк. 7' IGI ^md IM-SUM-MU LÙ. ГGAL-ki-sir

стк. 8' IGI ^m SUHUS-KASKAL LÙ.: gi-mir-a-a

Во избежание повторения звания свидетеля в стк. 8' вставлен клинописный знак повторения. Очевидно, этот же Убру-Харран участвовал в сделке от 5 декабря 675 г., когда ему было передано некоторое количество вина, но его титул «начальник отряда киммерийцев» отсутствует [Ibid., № 232]. Имя этого жителя Ниневии было ассирийским, связано оно с культом бога Сина Харранского [Дьяконов, 1951, № 66, с. 117, примеч. 2]. Царский телохранитель с таким именем упоминается еще в эпоху Саргона II [Lanfranchi, Parpola, 1990, № 227]. Что бы ни означал по существу «отряд киммерийцев», которым командовал Убру-Харран, очевидно, что тридцатипятилетняя пауза в письменных источниках не означала полного исчезновения самих киммерийцев из Древневосточного региона, и до 679 г. они могли находиться в поле зрения ассирийцев, поступая, например, к ним на службу (об этом см. также: [Иванчик, 1996, с. 66]). Если действительно в этом воинском подразделении служили киммерийцы, то это свидетельствует о том, что разрозненные отряды кочевников, не имея определенных политических целей, присоединялись к тем или иным действующим военным силам. Так было в рассмотренном случае в 679 г., но и позднее, после 671 г., киммерийцы в качестве военных наемников находились на службе в ассирийской армии [Starr, 1990, № 139] (см. ниже). Но обычно они примыкали к антиассирийским силам.

Начиная с 670-х гг. источники фиксируют киммерийцев на пограничных с Ассирией территориях — одновременно на востоке, в странах Иранского нагорья, на севере, в районе Урарту, а также к западу от верховьев Евфрата. На востоке ассирийские источники фиксируют враждебных киммерийцев уже около 675 г., они действуют совместно с маннеями против ассирийцев. Правда, судя по письму астролога Белушезиба [Parpola, 1993, № 111], поначалу они, не были верными союзниками маннейцев, поскольку обещали ассирийцам, нейтралитет. За несколько лет до этого на стороне маннейского царя действовали также и скифы, возглавляемые Ишпакаем. Согласно официальной версии, ассирийцы разгромили тогда маннеев и скифа Ишпакая, «союзника, не спасшего их». Об этом сообщено в призме Асархаддона, датируемой 676 г. [Heidel, 1956, р. 17, ii:20–23]. Исследователи не исключали, что речь в источниках шла об одном и том же событии, полагая, что ассирийцы не. различали киммерийцев и скифов. Но это предположение неверно и опровергается самими ассирийскими источниками. А. И. Иванчик справедливо подчеркивает, что это были два разных события, случившихся в разное, хотя и сравнительно близкое время. Письма Белушезиба датируются около 676 или 675 г., вероятнее последняя дата, гибель Ишпакая — между 680/79 и 677/76 гг. или, возможно, между 680/79 и 678/77 гг. до н. э. [Иванчик, 1996, с. 79–84]. После разгрома Ишпакая скифы еще несколько лет присутствовали в странах Древнего Ирана. Тогда (ок. 67.2) скифский вождь/царь Бартатуа в обмен на союзный договор с Асархаддоном просил в жены его дочь ([Starr, 1990, № 18; Иванчик, 1996, с. 97–99]; см. также: [Алексеев, 2003, с. 101–103]), позднее скифы в клинописных текстах не упоминаются.

Накануне антиассирийского восстания киммерийцы участвуют вместе с маннеями, мидийцами и скифами в нападении на ассирийские отряды, собиравшие дань. Киммерийцы и скифы совместно совершают набеги на ассирийские провинции Бит-Хамбан и Парсуа. Но в самом, восстании, которое началось не ранее 671 г. до н. э., в осаде ассирийских крепостей участвуют с остальными союзниками только киммерийцы, без скифов (см. гл. IV. 1, 2). Их присутствие в Северо-Западном Иране фиксируется и позднее. В 666 г. в письме астролога киммерийцы названы вместе с маннейцами как враги ассирийского царя [Hunger, 1992, № 418]. Кроме того, они названы в запросе к оракулу вместе с маннейским царем Ахсери, по-видимому, накануне ассирийского похода в Манну в 660 г. [Grayson, 1980, р. 233; Starr, 1990, № 269]; тогда Ахсери был убит [Piepkom, 1933, Ed. В, р. 50–55] и с враждебностью Манны было покончено. Очевидно, киммерийцы тогда избежали расправы, и эти «восточные» киммерийцы фигурируют в письме Аккуллану в 657 г. как «умман-манда» (см. ниже).

Скифы после разгрома Ишпакая, судя по клинописным текстам, не играли столь важной роли, как киммерийцы, и, во всяком случае, уже не противостояли Ассирии. Не фигурируют скифы и среди иностранных наемников, бывших на службе в ассирийской армии, что отражено в запросе Асархаддона к оракулу о возможных мятежах против царя Ассирии и наследного принца Ашшурбанапала. В обширном списке недружественных ей народов среди хеттов/хаттов (жителей страны Хатти), ахламеев/арабов, филистимлян, египтян, нубийцев/кушитов, эламитов, а также мидийцев и маннеев названы только киммерийцы ([Starr, 1990, № 139, 142, 144]; ср.: [Дьяконов, 1994, с. 111, примеч. 11]). Запрос может датироваться после 671 г. до н. э., когда после оккупации Египта и разгрома нубийского фараона Асархаддон ввел в состав своей армии кушитских и египетских солдат [Starr, 1990, р. LXIII].

Но нигде киммерийцы не присутствовали так долго, как на территориях вблизи западных границ Ассирии. Четыре десятилетия «западные» киммерийцы тревожили Ассирию и ее соседей на этом участке. Союзниками киммерийцев в антиассирийских выступлениях здесь были мушки (фригийцы и родственные им протоармяне, см.: [Дьяконов, 1994, с. 111; Паркер, 1998, с. 100, примем. 43]), правители Мелида, Табала, Киликии и Урарту. Успехи сменялись поражениями, киммерийцы уходили и возвращались. События разворачивались здесь следующим образом. В 679/78 г. киммерийцы во главе с Теушпой потерпели поражение в стране Хубушна/Хупишна, ставшей ареной борьбы между киммерийскими войсками и силами Асархаддона [Kessler, 1975, S. 500–501; Иванчик, 1996, с. 60–64]. Локализация этой страны имеет важное значение для определения западных пределов продвижения как ассирийцев, так и киммерийцев в эти годы. Была ли страна Хубушну ассирийским владением?

V.2. Разгром киммерийцев в Хубушне в 679/78 г. до н. э.: ее локализация, ассирийские вторжения, сложение антиассирийских союзов в VII в. до н. э.

Страна Хуб/пишна/Хубушна (хетт. Хуписна) идентифицируется с Кубистрой античных и византийских авторов и имеет точную локализацию возле турецкого городка Эрегли (34° воет, долг., 37°30' сев. шир.). Название Эрегли происходит от античной крепости Гераклея, построенной для защиты г. Кубистра [Ramsay, 1890, р. 341]. В римскую эпоху Кубистра была частью провинции Каппадокия, позднее Кубистра-Гераклея входила в епархию Тиана (хетт. Туванува/Тувана; [Garstang, Gurney, 1959, р. 64–65]). Согласно Страбону, Тиана — город в Каппадокии у подножия Тавра, возле Киликийских Ворот — прохода в сторону Киликии и Сирии; недалеко от Тианы ближе к горе (т. е. к Тавру. — И.М.) расположен городок или область Кибистры (ХП. II. 7, С537). Э. Форрер, не рассматривая специально идентификацию Кубистры с клинописной Хубишной, поместил, тем не менее, последнюю на месте Кубистры вдалеке от Табала [Forrer, 1920, S. 73, карта]. Позднее эта идентификация была признана исследователями [Garstang, Gurney, 1959, р. 64–65; Kessler, 1975, S. 500]. Локализация Табала менее определенна: эту страну помещают в горах Анти-Тавра [Garstang, Gurney, 1959, р. 50], в районе Кайсери [Zadok, 1985, р. 300], в юго-восточном углу Анатолийского плато между реками Кызыл-Ирмак (Гапис) и Джейхан/Шейхан ([Hawkins, 1982, р. 376, note 18], здесь же см. литературу). Хотя Хубушну иногда включают в состав Табала [Kessler, 1975, р. 500], очевидных доказательств этого в источниках нет. Напротив, они чаще свидетельствуют о ее обособленности. Хубишна локализуется западнее гор Тавра и на значительном расстоянии к юго-западу от Табала. Правда, локализация, предложенная Н. В. Хазарадзе, несколько сближает Табал с Хубушной [Хазарадзе, 1970, с. 84].

Ассирийцы впервые проникли в район к западу от верховьев Евфрата в царствование Тиглатпаласара I (1115–1077). После долгого перерыва ассирийские контакты с западным регионом были возобновлены лишь при Ашшурнацирапале II (883–859), хотя ассирийские походы сюда не имели значительных результатов [Hawkins, 1982, р. 380–382, 388–390]. Лишь в результате 19 кампаний Салманасара III (858–824) в период между 859 и 831 гг. ассирийцы смогли подчинить позднехеттские царства и депортировать часть их населения в Ассирию [Ibid., р. 390–395, 398]. Ассирийцы проникали главным образом на территории к востоку от Тавра — в Северную Сирию, Мелид или на юго-запад от последнего — в страну Куэ. Гораздо реже они пересекали горы Тавра, где им удалось получить дань от 20 или 24 царей страны Табал [Grayson, RIMA 3, 79, А.О.102.16:165'–172'а; 67, А.О.102.14:105]. Страна Хубушну и ее владетель упомянуты только однажды; из контекста следует, что владетель города Хубушну не принадлежал к царям страны Табал [Ibid., 79, А.О.102.16:172'b–181']. Преемники Салманасара III не смогли закрепить успехи Ассирии на этом направлении.

Возобновил походы в этот регион только Тиглатпаласар III (744–727). Но за прошедшие годы здесь усилилось влияние Урартского царства и была создана антиассирийская коалиция. Однако Тиглатпаласару III удалось разгромить союзников и перейти через горы Тавра. Среди владетелей, от которых была получена дань, царь Хубишны назван наравне с царями Куэ, Табала, Мелида и др. [Tadmor, 1994, St. IIIA: 1–23; Ann. 14:1–5]. Но в перечне западных стран, присоединенных, по словам царя, к Ассирии, владения западнее Тавра, в том числе и Хубишна, не названы [Ibid., St. IIB:4' — 17'; Ann. 19:5–10; Summ. 4: 1–5']. Военные и политические победы Тиглатпаласара III связаны только с сирийскими государствами к востоку от Тавра. Таким образом, сведения источников не дают оснований утверждать, что Хубишна входила в состав Табала (ср.: [Иванчик, 1996, с. 61]).

В правление Саргона II западный фронт приобретает важное значение. В этом регионе его интересы столкнулись с планами фригийского царя Мидаса I, стремившегося захватить страны вдоль Анатолийского и Сирийского побережья Средиземного моря. Здесь вновь создается антиассирийская коалиция северо-сирийских стран во главе с Хаматом, к союзу с которым стремился и урартский царь. Но уже в 720 г. Хамат был разгромлен и перестал существовать. За ним последовало падение в 717 г. Каркемиша, превращенного ассирийцами в провинцию, то же случилось с Мелидом (712), Гургумом (711), Куммухом (709). В 714 г. был разгромлен Руса I, силы которого, как принято считать, были подорваны вторжением киммерийцев (см. гл. IV.3). Чтобы обезопасить свои интересы в этом регионе, Саргон предпринял ряд походов в области за Тавром, в результате которых (с учетом разгрома потенциальных союзников Мидаса) фригийское наступление сорвалось. Саргон утверждал, что он смог присоединить к Ассирии, помимо стран, названных выше, также Каску, Табал, Хилакку и др. [ARAB II, § 80, 90]. Но и на этот раз Хубушна в этом списке не названа. Саргон говорит лишь о ее побежденном соседе — стране Атуну/Туну, владетель которой испугался разгрома Табала и признал власть Саргона [ARAB II, § 214]. В результате многочисленных походов ассирийских царей в этот регион позднехеттские государства потеряли к 708 г. независимость, а ассирийская политика депортаций изменила этнический характер местного населения [Hawkins 1972, р. 159]. И тем не менее успехи Ассирии в Малой Азии были кратковременными [Косян, 2002, с. 191–194]. Ассирия не была уверена в силе своей власти и надеялась на помощь Фригии [Parpola,1987, № 1:43 f.], с которой еще недавно находилась в конфронтации. Саргон был вынужден вновь завоевывать Табал в 705 г. до н. э., но этот поход закончился разгромом ассирийской армии и гибелью Саргона [Hawkins, 1982, р. 422]; о предполагаемом месте его гибели в Мидии см.: [Иванчик, 1996, с. 58–59].

Таким образом, разгром киммерийцев и их вождя Теушпы в 679/78 г. до н. э. в стране Хубушне произошел в ходе очередной попытки завоевания этой страны ассирийцами. Следовательно, в данном случае киммерийцы вторглись не в ассирийские владения. Произошел ли этот разгром в результате случайной встречи ассирийцев и киммерийцев, у которых здесь были свои собственные цели, или в это время они уже стали врагами, сказать трудно. Но через несколько лет последнее стало очевидным.

С каждым годом политическая ситуация в этом регионе становилась все напряженнее. Частью завоеваний Асархаддона на западной границе Ассирийской державы стало очередное покорение Киликии и Табала [Kessler, 1975; Дьяконов, 1981, с. 47–48; Иванчик, 1996, с. 60–64, С 7А, С 8, С 9]. Перешли под контроль Ассирии и позднехеттское царство и одноименный город Мел ид (локализуется восточнее гор Тавра, в правобережье Верхнего Евфрата, в районе совр. Малатьи). Судя по запросам Асархаддона к оракулу бога Шамаша, он приложил немало сил, чтобы завоевать и удержать Мелид, бывший стратегически важным центром, контролировавшим торговые пути всего региона [Starr, 1990, № 1–13]. Считается, что Мелид перешел под контроль Ассирии в 675 г. или чуть позднее, очевидно, в результате похода Асархаддона против Мугаллу-мелидца в шестой год своего правления ([Grayson, 1975, Chr. 1, iv: 10; Chr. 14:15; Иванчик, 1996, с. 68–71, 77]; здесь же см. литературу). Однако тот факт, что эта кампания, о которой сообщено только в вавилонской хронике, не отмечена самим Асархаддоном в его надписях, говорит скорее о том, что поход был неудачным. К тому же позднее Ашшурбанапал подчеркивал, что Мугаллу-табалец, как и правители Хилакку и Арвада, был враждебен к его предкам и не подчинялся им [Piepkom, 1933, Ed. В. 11:71–75]. По-видимому, в 675 г. до н. э. в ходе военных действий Мелид временно перешел к ассирийцам, но союзники Мугаллу — киммерийцы, табальцы и фригийцы — помогли ему вернуть Мелид [Starr, 1990, № 1]. Очевидно, что Мугаллу удалось включить и Табал в свои владения [Hawkins, 1993–1997, р. 406]. Именно поэтому Ашшурбанапал и назвал его табальцем. Но если этот запрос подтверждает результаты похода Асархаддона, точнее, факт самого похода и попытку завоевания им Мелида около 675 г., то ни этот документ, ни другой запрос к оракулу [Ibid., № 13] не могут даже косвенно подтвердить завоевание Фригии киммерийцами и ее «частичное» подчинение им.

V.3. Киммерийцы и фригийцы, статус Фригии, фригийский поход Русы II

Нападение на Фригию или какие-либо другие враждебные действия киммерийцев по отношению к фригийцам в клинописных текстах не зафиксированы. Вторжение киммерийцев в эту страну и, как предполагают исследователи, связанное с этим самоубийство фригийского царя Мидаса сохранила только античная традиция [Страбон, I. III. 21, С61; Иванчик, 1996, с. 71–77]. Однако недавно были сделаны попытки найти в ассирийских текстах косвенное подтверждение сведениям античных авторов. Так, А. Старр обратил внимание на то, что в одном из запросов Асархаддона некий Мита/Мидас, который направляет послов и войско к NN (имя не сохранилось), носит титул EN-URU/bēl āli — 'владыка поселения' [Starr, 1990, № 13]. Поскольку, как отметил А. Старр, имя Миты было царским, то он допустил возможность восстановления в другом запросе (№ 1) в лакуне перед названием Фригии (KUR.musku) имя Мидаса не с титулом «царь», а с титулом «владыка поселения». И в таком случае статус Фригии, по его мнению, понижался до вассальной зависимости от киммерийцев, что могло быть результатом киммерийского вторжения, подчинения Фригии и гибели Мидаса [Starr, 1990, р. LVII, р. 4, note 1:4]. И следовательно, фригийцы уже поневоле стали союзниками киммерийцев, которые пытались помочь Мугаллу отвоевать Мелид.

Это предположение А. Старра использовал А. И. Иванчик, полагавший, что запрос № 1, в котором, по его мнению, отражено «частичное» подчинение фригийцев киммерийцам, может служить одним из доказательств сведений античных источников относительно как даты вторжения киммерийцев во Фригию (середина 670-х гг.), так и его результатов [Иванчик, 1996, с. 71–77]. С этим трудно согласиться, поскольку текст запроса № 1 достаточно стандартен — подобное перечисление союзников, осуществлявших совместные военные действия, характерно для большинства запросов Асархаддона к оракулу, например, в связи с антиассирийскими выступлениями в Древнем Иране (см. гл. IV.2). Нет оснований сомневаться в том, что речь в этом тексте идет о равноправных союзнических отношениях фригийцев, киммерийцев и Мугаллу.

Кроме того, как отметил И.М. Дьяконов, предложенное Й. А. Кнудтцоном восстановление в запросе № 13 титула EN-URU/bēl āli само по себе спорно, если иметь в виду царя Мидаса. Он предложил несколько возможных определений для понятия «владыка» [Дьяконов, 1956, с. 259–260, примеч. 5]. С формальной точки зрения, возражение предлагаемому Старром заполнению лакуны перед названием страны Фригии в запросе № 1 заключается в том, что титул EN-URU/bēl āll использовался в ассирийских текстах только в связи с названием конкретного города или именем персоны, но не применительно к такому обширному понятию, как царство, коим была Фригия. Хотя, как правило, титул bēl āli сочетался с именем персоны и названием населенного пункта, но иногда, например при описании совместных действий нескольких градоначальников, отсутствуют их имена, или название их городов, или и то и другое. В большинстве случаев этот термин использовался преимущественно в связи с городами, расположенными на территориях к востоку и северу от Ассирии, хотя и не исключительно по отношению к мидийским городам, и этот титул не был, как считал С. Браун, попыткой перевода мидийского термина. Он также предполагал, что титул bēl āli не использовался в пределах царства, и следовательно, его применение означало отсутствие какого-либо государственного образования [Brown, 1986, р. 107, note 3; 1987–1990, S. 622]. Последнее предположение не совсем верно. Например, в письме к Саргону правитель ассирийской провинции Замуа упоминает союзных ему маннейских градоначальников [Lanfranchi, Parpola, 1990, № 27]. Другое дело, что при первом знакомстве с владетелями завоеванных городов ассирийцы иногда называли их «царями» и лишь позднее они получали титул bēl āli. Так, первоначально Ашшурнацирапал II назвал царями всех «владык поселений» завоеванной им страны Замуа [RIMA 2, 205, А.О.101.1, ii:46]. Но при Саргоне II один из городских владетелей провинции Замуа — Кунбуна имел титул bēl āli [Lanfranchi, Parpola, 1990, № 243]. Салманасар III также обычно применял титул «царь». Так, он назвал некую персону (имя сохранилось частично) царем города Занзиуна (город в Урарту: [RIMA 3, 21, А.O.102.2 ii:57]), а также назвал Какиа царем города Хубушкия (одноименная страна локализуется в верховьях Большого Заба, см. гл. III. 1; см. также: [RIMA, 3, 8, А.O.102.1:23; 21, А.O.102.2 ii:64]). Хотя в последнем случае, по-видимому, Салманасар имел в виду именно царя, поскольку вокруг города Хубушкия, как он отметил, находилось 100 городов, и Какиа назван также царем страны Наири (конгломерат стран к северо-востоку от Ассирии: [RIMA 3, 8, А.O.102.1:23; 14, А.O.102.2 i:20–21]). В другом тексте, указывая пределы своих завоеваний, он назвал Хубушкию страной [RIMA 3, 8, А.O.102.5 ii:3]. Шамши-Адад V в списках данников из двух городов Гизильбунды не наделяет их никаким титулом [RIMA 3, 185, А.O.103.1 Ш:4–5], но в конце другого списка данников, также перечисленных без титулов, все они названы «царями» страны Наири [RIMA 3, 186, А.O.103.1 Ш:44–67]. В конце 670-х гг. до н. э. Ассархаддон при заключении договоров с LÚ.EN.URU. MES нескольких городов в Мидии и на соседних территориях (см. гл. IV. 1) также назвал двух «владык поселений» не города, а страны Замуа и страны Эллипи [Parpola, Watanabe, 1988, р. 28, примеч. к стк. 3]. Но обе эти страны давно уже были ассирийскими провинциями (страна Эллипи входила в состав ассирийской провинции Хархар в Древнем Иране).

Примеры использования титула LÚ.EN.URU/bēl āli в ассирийских текстах IX–VII вв. до н. э. приведены в схеме 4.

Все рассмотренные примеры, в том числе и исключения из стандартного использования титула LÚ.EN.URU/bēl āli, не дают основания восстанавливать в лакуне запроса № 1, который относится ко времени Асархаддона, имя и титул правителя как [mmi-it-ta-a EN.URU K]ur mus-ku [Starr, 1990, № 1:4]. И следовательно, использование титула Миты/Мидаса из запроса № 13 для доказательства вассального статуса Фригийского царства неправомерно.

Текст запроса № 13 сохранился плохо; удается восстановить только то, что Мидас, «владыка поселения», собираясь стать союзником N, посылает своих курьеров, войско своего племянника и еще чьи-то войска к некоему Илутаклаку. Примечательно, что во всей группе запросов в связи с событиями в Малой Азии [Starr, 1990, № 1–13], главным действующим лицом которых был Мугаллу, его союзники (табальцы, киммерийцы, некто из Фригии) упоминаются или все вместе с Мугаллу, или порознь. Но в запросе № 13 никто из них не назван; в отличие от остальных запросов, только в нем, хотя и в неясном контексте, сохранилось слово «царь». В других запросах противники Асархаддона не имеют царского титула: Мугаллу назван мелидцем, Ишкаллу — табальцем, но название Фригии не содержит указания на этническое определение персоны. В таком случае названные различия позволяют с большим основанием предполагать, что этот Мидас не был на стороне Мелида, Табала и киммерийцев, а стремился к союзу с другими персонами, возможно, бывшими на стороне Ассирии. Поэтому не исключено, что запрос № 13 не имеет отношения к этой группе, разве что «территориально», если считать, что имя Мита/Мидас в эту эпоху было исключительно фригийским.

По существу же проблемы, поднятой А. Старром и А. И. Иванчиком, возникают следующие вопросы: когда киммерийцы могли напасть на Фригию — вскоре после 675 г. (как предполагают оба автора) или позднее; было ли это вторжение самостоятельным (как об этом сообщают Геродот и другие античные авторы) или киммерийцы вторглись во Фригию в союзе с кем-то, чье имя античные авторы не сохранили? Судя по клинописным текстам, киммерийцы почти всегда действовали в составе коалиции. Кроме ассирийцев, считавших киммерийцев своими врагами, другой силой, способной вести завоевательные войны в это время, было Урартское царство. Геродот и другие античные авторы не сохранили никаких сведений по его истории, и даже его название было им неизвестно. Однако уже давно было высказано предположение, что киммерийцы в нападении на Фригию, приведшем к ее поражению, были союзниками урартского царя Русы II. По мнению Г. А. Меликишвили, следует объединить сведения урартских и античных текстов, поскольку, «по всей вероятности, в обоих источниках речь идет об одном и том же событии» [Меликишвили, 1954, с. 312–316; Дьяконов, 1968, с. 170–172].

Вместе с тем найденный в Айанисе новый дубликат анналов Русы II, в котором говорится о его походе во Фригию, ставит под сомнение предлагавшуюся дату ее завоевания в середине 670-х гг. и дает основание предполагать более позднюю дату. Как уже было отмечено (см. гл. IV.3), в отличие от известного прежде дубликата этого текста Русы II из Адильджеваза, в надписи из Айаниса прежде всего говорится о вторжении Русы в Ассирию. По-видимому, речь шла лишь о вторжении Русы в недавно завоеванную Асархаддоном Шубрию (локализуется западнее оз. Ван), которая после 714 г. была независимой. Ее завоевание длилось с ноября/декабря 673 г. по февраль/март 672 г. до н. э. [Саркисян, 1978, с. 168–178] или, как предложил А. И. Иванчик, в 672/71 г. [Иванчик, 1996, с. 77]. До начала этой войны и сразу после нее ассиро-урартские отношения были относительно дружественными, о чем, в частности, говорит тот факт, что после завоевания Шубрии на восьмом году своего правления Асархаддон выдал Русе пойманных там урартских перебежчиков [Grayson, 1975, Chr. 14:24–25; Chr. 1, iv:19–20; ARAB II, § 607; Borger, 1956, § 68, Gbr. 111:28–34]. Следовательно, отношения обоих царей испортились позднее, и вторжение Русы II в Ассирию/Шубрию и во Фригию могло случиться не ранее 670 г., а скорее всего чуть позже. Антиассирийский союз киммерийцев и урартов фиксирует запрос к оракулу в связи с возможным вторжением Русы II и союзных ему киммерийцев в Шубрию [Starr, 1990, № 18], но уточнить дату этого предполагаемого события данный документ не может. Правда, в нем названы два города — Пуму и Кулиммери, которые стали центрами двух провинций разделенной после завоевания Шубрии. Тогда же Асархаддон переименовал шубрийские города, о чем говорится в его «письме к богу» ([Дьяконов, 1951, № 67: н., п.]; см. также: [Саркисян, 1978, с. 174–176]). Но в запросе сохранены старые названия обоих городов, хотя неясно, может ли эта деталь влиять на его датировку. Не исключено, что начало этого вторжения в Шубрию и Фригию можно отнести к началу 660-х гг. (см. ниже).

В целом же нет оснований сомневаться в том, что антиассирийский союз киммерийцев, фригийцев, табальцев, возглавляемый, очевидно, Мугаллу-мелидцем, распался и в конце 670-х гг. киммерийцы стали союзниками урартов, вместе с которыми и осуществили вторжение во Фригию. Таким образом, состоявшийся союз киммерийцев и урартов, с одной стороны, и сообщение урартских источников о вторжении Русы II во Фригию — с другой, косвенно подтверждают свидетельство античных авторов о киммерийском вторжении во Фригию, которое в действительности состоялось совместно с урартским царем.

V.4. Возвышение Лидийского царства при Гигесе: страна Амурру и письмо астролога Аккуллану от 657 г., военная помощь Гигеса Псамметиху, изгнание киммерийцев из Малой Азии

Не была ли вызвана перегруппировка сил малоазийских государств быстрым возвышением Лидийского царства в правление Гигеса и его стремлением расширить пределы царства прежде всего за счет Фригии? Не этим ли обстоятельством и был спровоцирован поход Русы II во Фригию вместе с мобильным и очень полезным союзником — киммерийцами? Вполне вероятно, что в ходе военных действий непредсказуемые киммерийцы самостоятельно вторгались в пределы Лидийского царства (или на вновь завоеванные Гигесом территории?). А поскольку самое раннее упоминание их вторжения имеется в анналах, составление которых датируется около 665 г. до н. э. (ред. Е₂), то оно должно было случиться раньше. Из всех редакций анналов Ашшурбанапала, составленных в 660-е (ред. E_1-2, HT) и в 640-е гг. (В, С, F, А, IT), следует, что киммерийцы лишь дважды нападали на Лидию: в начале 660-х гг. их нападение было отбито лидийцами, второе, случившееся в 644 г. до н. э., привело к гибели Гигеса (ред. А составлена в 643/42 г.).

Исследователи не исключают еще одно нападение киммерийцев на Лидию, случившееся около 657 г. Это предположение основывается на прочтении одного астрологического послания, которое удалось датировать 657 г. до н. э. [Hartman, 1962, р. 29, 34–37; Parpola, 1970/2007, II, р. 307–311]. Теперь это письмо известно как письмо астролога Аккуллану [Parpola, 1993, № 100]. Но в 1962 г. в этом письме отсутствовали и имя астролога, и первые 12 строк, добавленные С. Парполой. Тогда текст начинался с комментария астролога: «это плохое предзнаменование для страны Амурру» [Ibid., № 100: 13], далее речь шла о киммерийцах, обладавших необыкновенным могуществом. Л. Хартман понял текст так, что именно это могущество и принесет зло стране Амурру. Под этим архаическим названием обычно подразумевались страны на территориях от Западной Месопотамии до Сирии/Хатти и Палестины [Дьяконов, 1951а, с. 35]. Но Хартман считал, что в данном случае страна Амурру означала Лидию, полагая, что в это время киммерийцы не могли напасть на территории Западной Месопотамии или Сирии, но специальных доказательств своему заключению он не представил [Hartman, 1962, р. 29]. Позднее его точку зрения принял Э. Спелинджер, который использовал эту дату предполагаемого киммерийского нападения на Лидию как веху в хронологии событий египетской истории 662–656 гг. до н. э. [Spalinger, 1978, р. 403–405]. Но затем идентификация Амурру = Лидия была отклонена и заменена на Амурру = Хатти/Сирия или Амурру = Куэ/Киликия и был признан факт захвата киммерийцами ассирийских территорий [Иванчик, 1996, с. 103–107].

Таким образом, письмо астролога Аккуллану превратилось в очень важный документ, свидетельствующий о событиях, которые отсутствуют в официальных ассирийских документах. В нем содержится также еще ряд необычных деталей, требующих специального рассмотрения.

Структура астрологических посланий стандартна: эти письма состоят из древних прорицаний, основанных на наблюдении небесных явлений — знамениях (они написаны на вавилонском диалекте). Предсказания, представляющие цитаты из специальных сборников астрологических пророчеств, отделены линиями от комментариев самого астролога, написанных в данном случае на ассирийском диалекте аккадского языка. Каждому предсказанию соответствует свое знамение (движение планет, явления природы и т. п.) и отдельное его толкование астрологом. Отличительной чертой этих писем является архаичная топонимия и этнонимия.

В исследованиях последнего времени это письмо становится особенно важным. Дело в том, что С. Парпола присоединил к давно известному тексту небольшой фрагмент — стк. 1–12 и перевел шумерограмму LUGAL ŠÙ как šar kiššati [Parpola, 1993, № 100:12]. В результате впервые титул «царь вселенной», который носил исключительно ассирийский царь, перешел к царю страны Амурру. Необычностью этого письма было уже то, что киммерийцы обладали могуществом/kiššūtu [Ibid., № 100:13], которым, за редким исключением, обладал только ассирийский царь, но в письме Аккуллану это могущество принадлежит киммерийцам. Далее, А. И. Иванчик прокомментировал содержание предсказания и комментария к нему следующим образом: «Аккуллану наделяет царя киммерийцев титулом šar kiššati, однако выражает уверенность, что то великое могущество (kiššūtu), которое он захватил, в конце концов все же достанется Ашшурбанапалу» [Иванчик, 1996, с. 105]. Как и С. Парпола, А. И. Иванчик считает, что эта беспрецедентная ситуация должна означать, что киммерийцы овладели территорией страны Амурру, которую ассирийцы считали своей, следствием чего стало временное обладание киммерийцами могуществом и титулом ассирийского царя. Если Парпола под страной Амурру, название которой он перевел как «страна запада», подразумевал часть страны Хатти (= Сирия) [Parpola, 1970/2007, II, р. 308]), то Иванчик, помимо страны «Хатти», не исключал и страну Куэ/Киликия [Иванчик, 1996, с. 105–106].

Первое, что заставляет сомневаться в этих выводах, — это то, что в текстах Ашшурбанапала 660–650 гг. отсутствуют какие-либо намеки на военные конфликты между ассирийцами и киммерийцами, хотя последние упоминаются постоянно, но только в связи с Лидией. Что касается Сирии, то после ее разгрома Саргоном и депортации значительной части населения в район Загроса она вошла в состав Ассирии и вплоть до падения последней была в составе ассирийской провинции Харран. Можно ли предполагать, что киммерийцы в 650-е гг. завоевали ассирийскую территорию, основав там даже царство? Обычно мы узнаем об ассирийских поражениях косвенно и, как правило, в том случае, если Ассирии удалось взять реванш, что и могло бы иметь место в данном случае, раз Сирия и Харран до конца оставались ассирийским владением. Ничего похожего в ассирийских источниках мы не находим. Кроме того, в предсказании, согласно переводу С. Парполы и А. И. Иванчика, говорится о kiāāatu ('вселенная', 'мир'), а комментируется астрологом kisāûtu ('могущество'), что в сравнении с другими астрологическими посланиями выглядит довольно странно.

Сам комментарий к предсказаниям, как обычно в таких текстах, бывает очень кратким — «это плохое предзнаменование для страны Амурру» (стк. 13). Но далее следует довольно необычный комментарий астролога по поводу серьезной активности киммерийцев и предполагаемой недолговечности их могущества. Этот развернутый комментарий мог быть вызван, как будет показано ниже, попыткой астролога смягчить недовольство Ашшурбанапала, которому могли не понравиться результаты предсказываемых приобретений врага царя Амурру. Что касается самих киммерийцев, то в своих посланиях астрологи действительно иногда выступают как политологи с обзором прошлых событий, которые могут стать причиной будущих бед. И в данном случае Аккуллану мог иметь в виду нападение киммерийцев на Лидию или на Фригию, случившееся еще на рубеже 670-х и 660-х гг. или в начале 660-х гг. Странно выглядят и подобранные астрологом цитаты, если думать, что они описывают события в какой-то киммерийской стране (восстание, братоубийственная война, разграбление дворца, боги киммерийцев: стк. 9–12).

Итак, прежде всего необходимо определить, о какой стране идет речь в начале письма Аккуллану (стк. 9–13). Во всех редакциях текстов Ашшурбанапала о киммерийцах говорится, как уже отмечено, только в связи с Лидией. Могла ли Лидия обозначаться как страна Амурру или, в логографическом написании, — страна MAR.TU.?

Это понятие известно с 3-го тыс. до н. э. Первоначальное значение амурру неясно: это было или этническое, или географическое понятие, но, как показал И. Зингер, во 2-м тыс. оно использовалось как географическое противопоставление Аккаду, т. е. В — 3. И понятие «запад» закрепилось за Амурру, но параллельно с ним, с середины 2-го тыс., Амурру имеет уже и более узкое геополитическое содержание, обозначавшее район в Центральной и Южной Сирии [Дьяконов, 1939, с. 60–64; Singer, 1991, р. 69–74]. Обычно Амурру локализуют западнее среднего течения р. Оронт. Важные сведения об Амурру имеются в новоассирийских текстах XII–VII вв. до н. э. и очень ценное упоминание страны Амурру сохранилось в хеттском тексте ХIII в. до н. э. В нем говорится о договоре царя Тудхалии IV (1265–1235) с полузависимым царем Амурру; ему, в частности, давались инструкции о ведении дел с царем Аххиявы, чьи корабли получали доступ к портам страны Амурру [Герни, 1987, с. 47]. Выход к морю и удобные порты Амурру, очевидно, и стали причиной стремления ассирийских царей завоевать в первую очередь именно северную часть восточного побережья Средиземного моря. Первыми были Тиглатпаласар I (1115–1077), который захватил всю страну Амурру, и Ашшур-бел-калла (1074–1057), который ограничил предел своих завоеваний на западе Верхним морем страны Амурру. И с этого времени — с XII по VIII вв. включительно — географический элемент амурру стал устойчивым компонентом в названии Средиземного моря — tāmtu rabïtu šа māt аmurri/«великое море страны Амурру», но после правления Салманасара III в этом значении термин больше не используется (подробнее см.: [Yamada, 2005, р. 33 ff., tab. 6]).

Страна Амурру снова упоминается в правление Ашшурнацирапала II и Ададнерари III среди небольших городов-государств Восточного Средиземноморья. В текстах Салманасара III термин амурру используется только для обозначения Средиземного моря. Начиная с правления Саргона II, содержание страны Амурру становится шире — царь называет себя завоевателем стран от границ Египта и Мушку/Фригии, обширной страны Амурру, Хатти, Гутиума. Синаххериб и Асархаддон по-разному раскрывают содержание этой приморской области. Синаххериб, перечисляя поименно царей страны Амурру, называет царей Сидона, Арвада, Библа, Ашдода, Аммона, Моава, Эдома, Ашкелона; в сокращенном варианте этого текста длинный список царей опущен и оставлено в качестве синонима обобщение — цари Амурру. Но понимать перечисленных царей Амурру как «царей запада» не позволяют описание завоеваний Саргона и царская титулатура Асархаддона («царь Субарту, Амурру, Гутиума, обширной страны Хатти…»). Вместе с тем у Асархаддона нет четкого содержания обобщающих понятий «Хатти», «Заречье» (Eber Nàri), «морское побережье» [Thompson, 1931, р. 25, v:54–73]. Названные им 12 царств от Арвада до Газы и Эдома включены в территорию или Хатти и Заречья [Ibid., 1. 54], или морского побережья [Ibid., 1. 63], или Хатти и морского побережья [Ibid., 1. 72]. Синаххериб 7 из этих 12 царств включил в «страну Амурру». Асархаддон использовал понятие Амурру только в своей титулатуре. Но в анналах Ашшурбанапала страна Амурру названа вновь как конкретный объект многократных нападений арабских племен. Судя по составу участников этих событий — от Набатеи, Моава на юге до Кедара на севере — страна Амурру продолжала пониматься как обширный регион вдоль восточного побережья Средиземного моря. Примечательно, что в многочисленных запросах Асархаддона к оракулу бога Шамаша в связи с различными событиями в Египте, Леванте, Малой Азии Амурру никогда не упоминается. Подобные запросы Ашшурбанапала в связи с западными странами неизвестны, хотя его политика здесь была очень активной. Примеры использования термина амурру в ассирийских текстах приведены в схеме 5.

Таким образом, начиная с VIII в. название Амурру в царских надписях обычно обозначало обширную территорию Восточного Средиземноморья, состоявшую из нескольких царств, но не включавшую страну Хатти. Вместе с тем предсказания астрологов, относящиеся к правлению Асархаддона и Ашшурбанапала, расширяют содержание этого понятия.

Из 956 астрологических посланий этого периода в 98 упоминается Амурру [Hunger, 1992; Parpola, 1993]. Благоприятных для этой страны предсказаний немного, преобладают трафаретные предсказания зла: умрет царь, страна уменьшится, случится голод, наиболее частое предсказание — «ахламу пожрут богатство страны Амурру».

Содержание термина ahlamū неоднозначно, и, по-видимому, оно менялось хронологически и регионально. Термин известен в текстах Тиглатпаласара I, Адад-нерари II и Ашшурнацирапала II, где он обычно сочетается с названием страны арамеев: (KUR) ah-la-me-e KUR ar-ma-a-ia MEŠ [RIMA 2, 23, A.O.87.16:46–47; 43, A.O.87.4:34; 149, A.O.99.2:33; 261, A.O.101.19:96], что и дало основание считать их арамеями. Но, например, Ашшур-реша-иши, отец Тиглатпаласара I, называл их вне связи с арамеями, говоря только о широко распространившихся ахламу (ummānāt Ahlaml rapsāti; [RIMA 1, 310, A.O.86.1:6]), поэтому можно не настаивать на их синонимизме. Предполагалось, что ахламеи по сути и происхождению независимы от арамеев (литературу см.: [Brinkman, 1968, р. 277, note 1799]). К. Грейсон считает, что в текстах XII–IX вв. до н. э. термин ahlamū означал 'кочевников, варваров', хотя раньше этот этноним мог быть родовым именем [RIMA 2, р. 23, note v:46]. Такое значение позволяет понять использование этого термина в VII в. до н. э. Тогда он стал уже анахронизмом и использовался, за одним исключением, в запросах к оракулу и в астрологических посланиях. В запросах к оракулу бога Шамаша ахламеи названы несколько раз среди вероятных участников восстания против Асархаддона или наследного принца [Starr, 1990, № 139:11; 142:10, 144:11; 148:7]. А. Старр перевел ahlamū как 'арамеи', что не вполне корректно. Отмечу, что в одном из этих текстов (№ 139) вместе с ахпамеями названы арамейские писцы (LÙ.DUB. SAR.MES ār-ma-a-a), что также дает основание сомневаться в предложенном переводе термина ahlamū. В более позднем издании царской корреспонденции издатель дает адекватный перевод: речь народа Вавилона, обращенная к Ашшурбанапалу, содержит, в частности, требование предоставить привилегии для проживающих в Вавилоне иностранных женщин — в том числе ахламитянок, табалитянок и эламитянок [Raynolds, 2003, р. XXX, № 158:5]. В двух других письмах этого издания переводу 'арамеи' соответствует имя aramu, речь идет о восточных арамеях [Ibid., № 157 г.: 10; № 199:11]. В царских надписях Асархаддона и Ашшурбанапала арамеи перестают упоминаться. Лишь в надписи на Цилиндре Рассама (ок. 643/42) говорится о сторонниках восставшего Шамашшумукина, среди которых названы подвластные Ассирии арамеи [Borger, 1996, S. 40, А Ш 98; Дьяконов, 1956, с. 287].

В VII в. до н. э. ассирийских царей стали беспокоить усилившиеся кочевые племена Сирийско-Арабской пустыни. Не менее шести раз арабы упомянуты в надписях и официальных письмах Асархаддона и не менее восемнадцати раз — у Ашшурбанапала. Именно частые нападения арабов на Амурру могли быть в числе причин, которые и спровоцировали два похода Ашшурбанапала против них около 650 и 644 гг. [Piepkom, 1933, Ed. В, р. 82, viii:4–9; Grayson, 1980, р. 231, 234, 235; Eph'al, 1984, р. 142 f.]. Примечательно в связи с этим, что в письмах астрологов этого времени ahlamū представляют опасность не только для страны Амурру, но и для Субарту/Ассирии. Причем в их посланиях плохим предсказанием для обоих царств («ахламу пожрут Субарту; чужеземец будет править страной Амурру») служит одно знамение [Hunger, 1992, № 12, 120–121, 176, 264–265, 424, 472]. Поэтому можно предположить, что для обеих стран опасность представлял один общий враг, в данном случае арабы. Но если о нападении арабов на Амурру царь говорит в своих надписях, то об угрозе их нападения или о реальном нападении на саму Ассирию и ее владения можно лишь догадываться, читая эти послания. Впрочем, одно из писем Набу-шуму-лишира, которое обычно датировалось временем Асархаддона, Эф'аль предложил датировать временем Ашшурбанапала. Письмо интересно тем, что царь приказал Набу-шуму-лиширу: «Сообщай об арабах все то, что ты услышишь» [Eph'al, 1984, р. 56–57; Reynolds, 2003, № 149].

Ключом к пониманию письма Аккуллану могут служить два письма царского представителя в Вавилоне — Мар-Иштара, датированные апрелем и октябрем 671 г. В них идет речь о лунном затмении, о котором в первом письме говорится, что оно «принесет страдание всем странам, но все зло падет на страну Амурру». Далее сказано: «Амурру означает страну Хатти или страну Калду». Во втором письме говорится о том, что затмение принесет страдание только стране Амурру, и к первому толкованию KUR. MAR.TU.KI добавлена «страна кочевников» (KUR sutū), а далее уточняется: «Кто-то из царей Хатти, Калду или страны арабов будет нести это знамение» [Parpola, 1993, № 347, 351].

Племя сутиев упоминается как с арамеями (у Саргона: «арамеи и сутии, обитающие в шатрах» [Eph'al, 1984, р. 10–11]), так и с ахламеями (Синаххериб: «Я искоренил всех ахламеев и сутиев» [Luckenbill, 1924, р. 77, 1. 13]). Так же как и ахламеи, сутии — синоним кочевников или полукочевников [Brinkman, 1968, р. 277]. И. Эф'аль подчеркивает, что при Ашшурбанапале KUR или LÙ Aribi стало общим названием для всех кочевников Сирийско-Арабской пустыни [Eph'al, 1984, р. 82–83]. Это утверждение, судя по второму письму Мар-Иштара, может относиться уже к концу правления Асархаддона. За исключением этого письма Мар-Иштара, назвавшего кочевников сутиями, астрологи обычно использовали второй термин — ahlamū.

Под людьми страны Калду — халдеями в письмах Мар-Иштара подразумеваются те, кого И.М. Дьяконов называл халдайцами и кого призывал не смешивать с халдеями Вавилонии [Дьяконов, 1968, с. 119–120]. Халдайцы, или халибы, обитали в Восточной Малой Азии. У Геродота халибы обитали западнее р. Галис (I. 28); у Страбона халдеи «в древности назывались халибами» (племя в Каппадокии; XII. 111:19, 28). У Ксенофонта в «Киропедии» халдеи — соседи армянского царя (III. I. 34; II. 1, 4 и др.). Этот регион, куда в сторону Фригии около 670 г. или чуть позже двигались урарты в союзе с киммерийцами, с одной стороны, и ассирийцы — с другой, был наиболее конфликтной зоной. Походы Асархаддона в Мелид, Табал и Хилакку, как отмечено выше, оказались нерезультативными, хотя царь и объявил об их поражении.

Приморская зона также требовала огромных сил Ассирии для сохранения ее господства здесь или видимости такового: на влияние в регионе, как всегда, претендовал Египет, сюда совершали набеги арабы/ахламеи. Таким образом, в письмах Мар-Иштара под страной Амурру закодированы три главные конфликтные зоны в правление Асархаддона — Хатти, Калду и страна арабов. Поэтому отождествлять Амурру в письме Аккуллану со страной Хатти необязательно, поскольку при Ашшурбанапале, к середине 660-х гг., по существу, ничего не изменилось: сохранились все три конфликтные зоны, разве что получила новое содержание малоазийская зона. Знаковой фигурой на политической сцене с начала 660-х гг. становится лидийский царь Гигес/Гуггу.

В 660–650-е гг. военно-политическую ситуацию к западу от Месопотамии определяли Ассирия, Египет, Лидия, отчасти Урарту. В Малой Азии непредсказуемой силой продолжали быть киммерийцы, к западу от Евфрата — кочевые арабские племена.

Из клинописных источников о Лидийском царстве определенно известно следующее. В первой редакции текстов Еь датируемой 668–665 гг., Ашшурбанапал сообщает о прибытии лидийских послов и добавляет, что «(среди) языков востока и запада… переводчика с его языка не было. Его язык чужой и речь его непонятна» [Иванчик, 1996, с. 261, С 43:10–14]. Но уже через пару лет в Харранской табличке (HT) эта фраза исчезла, хотя все другие сведения о Лидии в ней повторены и повторялись в дальнейшем в каждой новой редакции, и прежде всего сообщение о том, что Гигес самостоятельно отбил нападение киммерийцев, которое могло случиться в самом начале 660-х гг. до н. э. Следовательно, «нужные люди» все быстро узнали про Лидию, про Гигеса и его дела и нашли переводчика.

Далее, в 660-е гг. царь Саиса Псамметих борется за объединение Нижнего Египта, лидийский царь Гигес посылает ему на помощь войска. Эти события трактуются по-разному. Предполагалось, например, что оба государства стремились освободиться от ассирийского господства; их союз был первым этапом антиассирийского восстания народов Переднего Востока, апофеозом которого стало восстание Шамашшумукина в 652 г. [Соловьева, 1975, с. 255–257; 1985, с. 247]. «Господство Ассирии», по мнению ряда исследователей, стало результатом зависимости Лидии от помощи Ашшурбанапала в ее борьбе с киммерийцами. Именно так обычно понимаются тексты Ашшурбанапала, в которых говорится о киммерийцах и лидийском царе Гигесе. Считается, что нападение киммерийцев на Лидию, случившееся в начале 660-х гг., вызвало, по крайней мере, два посольства лидийского царя Гига к Ашшурбанапалу в 667–666 и в 666–665 гг. и признание Лидией вассальной зависимости от Ассирии в обмен на помощь [Cogan, Tadmor, 1977, р. 84; Иванчик, 1996, с. 100–102, ред. Е2, С 44]. В чем выразилась помощь Ассирии — неизвестно, но в ассирийских анналах, составленных около 664/63 г., уже сообщается о победе Гига над киммерийцами [Spalinger, 1978, р. 406; Иванчик, 1996, с. 103, ред. HT, С 45]. Тогда лидийцы послали Ашшурбанапалу подарки и двух пленных киммерийцев — «владык поселений». Это дополнение происходит из более поздней редакции анналов А [Иванчик, 1996, с. 103, С 47:11, 95–110]. Могущество киммерийцев обычно подчеркивается письмом астролога Аккуллану, написанным в 657 г. до н. э.

Однако Э. Спелинджер убедительно показал, что борьбы Египта и Лидии против Ассирии не было; напротив, Ашшурбанапал изначально поддерживал Псамметиха I. Когда тот сбежал из страны после вторжения в Египет кушитов в 664 г., Ашшурбанапал быстро направил армию в Египет и вернул Псамметиха уже в 663 г. Между ними был заключен договор, и Псамметих, как подчеркивал Спелинджер, остался союзником Ассирии до ее конца. Посылка же лидийской армии не имела антиассирийской направленности; Гигес помог решению внутренних проблем Псамметиха — было сломлено сопротивление номов Дельты. Нет никаких данных, свидетельствующих о вхождении Гигеса в какую-либо антиассирийскую коалицию; он не платил дани Ашшурбанапалу, что было бы признанием его зависимости от ассирийского царя; Гигес посылал ему лишь дипломатические подарки (tāmartu), но не дань (mandattu) [Spalinger, 1976, р. 134–136]. Помощь Гигеса Египту могла быть оказана, согласно Спелинджеру, между 662 г. (после ухода Ашшурбанапала из Египта) и до 657 г. (когда Лидия, по мнению исследователя, вновь подверглась киммерийской атаке: [Spalinger, 1978, р. 402–405]). В результате многих факторов — а не только помощи Гигеса — в 656 г. Псамметих стал царем Египта. Важно, что репрессивных мер Ашшурбанапала не последовало, походов в Египет больше не было. Ассирия могла больше не беспокоиться и сосредоточить свои силы в другом месте [Spalinger, 1976, р. 142].

Письмо астролога Набумушеци от 663/62 г. подтверждает заинтересованность Ашшурбанапала в помощи Гигеса. В этом послании предсказывается победа царя Амурру, обладающего могуществом (SÙ-tù/kiššùtu), над страной его врага [Hunger, 1992, № 147, 398]. Кроме ассирийского царя только царь Амурру, правда лишь в трех посланиях, был наделен подобным могуществом (киммерийцы — в одном). Очевидно, что астролог не мог иметь в виду приморские владения Ассирии, поскольку тогда в роли врага царя Амурру оказался бы сам Ашшурбанапал. Астролог, уже зная о победе Гигеса над киммерийцами, предсказывает очередную победу союзнику своего царя — царю Амурру.

В остальном роль Лидии в событиях тех лет остается неясной, а правление Гигеса, как принято считать вслед за Геродотом (1.14), — ничем не примечательным. Создается впечатление, что сообщения о разгроме Лидии и гибели Гигеса в 644 г. (ред. А, 643/42) негативно повлияли на представление исследователей о роли этой страны и ее царя в международной политике предшествующего периода (660–650-е гг.).

Между тем ассирийские цари редко давали другим царям характеристики, подобные тем, что были даны Ашшурбанапалом Гигесу и его стране. Вот некоторые из них: «страна его обширна», «(он) полагается на собственную силу… послал войска на помощь Египту… киммерийцев, притеснявших его страну, живыми захватили в битве его руки». И хотя позднее — в 649 г. (ред. В) он добавил, что Гигес смог победить киммерийцев «благодаря помощи Ашшура и Мардука», эта ремарка не мешает в сказанном прежде видеть Лидию сильной и независимой страной, которая самостоятельно, без помощи Ассирии, отразила первое киммерийское вторжение в начале 660-х гг. до н. э. Об этом же свидетельствует и сложившийся в 660-е гг. союз Египта и Лидии. Очевидно, что Египет был в нем заинтересован. Их союз был результативным и длительным; память о нем сохранена, в частности, Ксенофонтом в «Киропедии» (VII, 1:44). Лидия в этот период быстро стала влиятельным политическим фактором, о чем свидетельствуют, в первую очередь, все редакции надписей Ашшурбанапала. В связи с восстанием Шамашшумукина примечателен текст составленного уже после смерти Гигеса так называемого «Цилиндра Рассама» (ред. А). Если Гутиум, Амурру и Мелухха, как отметил И.М. Дьяконов, в этом контексте означают «части света», а именно: Гутиум — это страны Иранского нагорья, прежде всего ставшее обширным Мидийское царство; Мелухха — это юг или Африка, Амурру — запад [Дьяконов, 1956, с. 287], то последнее понятие должно было обозначать более обширный регион, нежели Сирия, Финикия и Палестина, как полагал И.М. Дьяконов. Политическая роль Лидии в эти годы допускает ее включение в данном случае в понятие «страна Амурру».

Согласно античным источникам, Гигес — основатель новой династии Мермнадов — пришел к власти, убив последнего царя из рода Гераклидов. Дворцовый переворот не был мирным, сторонники убитого царя оказали сопротивление, взявшись за оружие. Но Гигес уговорил недовольных, а дельфийский оракул подтвердил его право на престол. По Геродоту, Гигес правил 38 лет, по ассирийским источникам — убит в 644 г. до н. э., следовательно, он мог воцариться в конце 680-х гг. и в 670-е гг. многое успеть совершить.

Все версии переворота изложены Ксанфом Лидийским (у Николая Дамасского: кн. 6 (47; 49), Геродотом (I. 8–14), Юстином (I. 7:14–19), Платоном (кн. 2:360, b). Пролидийский вариант рассказа Ксанфа (яркий образ положительного героя Гигеса, несмотря на совершенное им убийство, и благородное поведение царицы — жены убитого царя, ставшей против воли женой Гигеса) отличает его текст от повествования Геродота, у которого царица была инициатором убийства мужа, и свидетельствует о различных источниках этих авторов. Рассказ Ксанфа, по всей видимости, ближе всего к рассказу о приходе к власти Мермнадов, «ходившему среди господствующего сословия независимой Лидии» [Доватур, 1957, с. 96]. Нелишне будет отметить, что слово «тиранн» переднеазиатского (возможно лидийского) происхождения. Именно власть Гигеса греческий поэт Архилох впервые назвал «тиранией» [Доватур, 1957, с. 48–49]. И хотя поэт не вносил в это понятие оттенка осуждения, тем не менее, «тираны… становились иногда на путь террора, но лишь для того, чтобы сломить сопротивление аристократии» [Лурье, 1940, с. 111, примеч. 1], что и было в случае с Гигесом.

В стк. 9–12 письма Аккуллану предсказано несколько плохих событий, которые могут случиться в этой стране. И только еще в двух астрологических предсказаниях (из 956) говорится о возможном восстании (когда царь увидит разрушения… страна станет враждебной царю, брат на брата…), которое произойдет именно в стране Амурру, но даты писем не определены, поэтому невозможно предположить, какую страну имел в виду астролог [Hunger, 1992, № 57, 212]. Впрочем, вряд ли бы астролог стал предсказывать подобные события в ассирийских владениях (в приморской Амурру), потому вероятнее, что и в этих письмах Амурру могло означать Лидию. И в таком случае можно предполагать дату этих писем также около 657 г. до н. э.

Итак, в стк. 9–12 описываются события, совпадающие с теми, что, согласно античной традиции, имели место в Лидийском царстве в прошлом и, как предсказывает астролог, могут повториться. Примеры подобного использования событий прошлого в предсказаниях астрологов встречаются неоднократно (см. ниже). Но мог ли астролог назвать Гигеса «царем вселенной», предсказывая братоубийственную войну и разрушение его страны? Как уже было отмечено, только ассирийский царь носил титул šar kiššati и только письмо Аккуллану предполагает исключение из этого правила. Однако знак ŠÙ в шумерограмме LUGAL Sù (стк. 9) означает не только kiššatu 'вселенная', но и kiššùtu 'могущество', 'деспотизм', 'неправильное осуществление власти' [CAD, 8, р. 457–458, 462–463; Borger, 2004, S. 448, № 869]. Перевод этой шумерограммы можно, судя по контексту, трактовать иным образом. Дело в том, что синтаксическая конструкция цитаты создает некоторую неясность относительно связи двух существительных LUGAL и ŠÙ с реферирующим местоимением šù при глаголе, в результате неясно, — то ли царя, то ли его могущество боги вернут его врагу[27]. Но для Аккуллану, судя по его комментарию, объектом возвращения было именно «могущество». В стк. 12 сказано: «(Что касается) царя — (его) могущество его боги врагу его вернут». То, что сделают это именно боги, вносит негативный оттенок в характеристику царя Амурру и его правления: он неправедный царь, поэтому его боги перестанут ему покровительствовать. Уже потому ему не мог принадлежать этот титул. Ашшурбанапалу, считавшему себя праведным царем и носившему титул šar kiššati, боги покровительствовали. В стране же неправедного царя, как свидетельствуют подобранные астрологом цитаты, может случиться мятеж, начнутся грабежи и братоубийственная война и боги отвернутся от царя и передадут его могущество его врагу.

В этом предсказании астролога присутствуют два фигуранта: царь Амурру (Гигес) и его враг. Имя последнего раскрыто в комментарии астролога — киммерийцы. Ашшурбанапал знал, что киммерийцы, хотя они и не смогли одержать победу над Гигесом в начале 660-х гг., оставались его врагом. Но вряд ли Ашшурбанапалу понравилось бы то, что именно киммерийцам будет передано могущество царя Амурру. Поэтому в данном комментарии Аккуллану вынужден пространно (хотя обычно комментарии астрологов очень кратки) разъяснять, как могущество киммерийцев будет отдано/возвращено ассирийскому царю. Таким образом, в предсказании и в комментарии к нему говорится только о kiššùtu.

Следует отметить, что, по сравнению с посланием астролога Набумушеци от 663/62 г., письмо Аккуллану свидетельствует о резко изменившейся к 657 г. политической ситуации (см. ниже) и об ухудшении отношения Ашшурбанапала к царю Амурру.

В пользу Амурру = Лидии может также свидетельствовать, во-первых, сам факт пристального внимания Ашшурбанапала к этой стране, сведения о которой в его текстах всегда сочетаются с киммерийцами. Во-вторых, убедительным подтверждением может служить структура самих астрологических посланий. Каждому предсказанию соответствует свое знамение (движение планет, явления природы и т. п.) и отдельное к нему толкование; дважды в одном тексте не говорится об одном и том же. Действительно, в конце письма Аккуллану приведена уже упоминавшаяся цитата «ahlamù пожрут богатство страны Амурру» [Parpola, 1993, № 100, г: 13], в это время, возможно, подразумевавшая нападение арабов на приморскую страну Амурру, о чем неоднократно говорится в официальных царских текстах.

Таким образом, письмо Аккуллану 657 г., как и оба письма Мар-Иштара 671 г., обнаруживает, что под Амурру и в 650-е гг. астрологи подразумевали различные территории на западе, к которым было обращено пристальное внимание ассирийского царя в тот или иной момент. Лидия была первой из них.

Этому выводу не противоречит и второе упоминание киммерийцев, которые, в отличие от первых, названы «умман-манда» (стк. 27). Здесь могут подразумеваться те киммерийцы, которые в 660-е гг. еще оставались в Северо-Западном Иране и действовали совместно с маннеями. Об общем враге — киммерийцах/маннеях пишет астролог Набуикби в 666 г. В этом письме, описав победу над кушитами и Египтом в 667 г., астролог предсказывает такую же победу ассирийского царя над киммерийцами и маннеями [Hunger, 1992, № 418]. Около 660 г., после гибели маннейского царя Ахсери, с враждебностью Манны было покончено, и поэтому в 657 г. говорится уже только о «восточных» киммерийцах, которые в 660 г., видимо, избежали столкновения с ассирийцами или не пострадали от него. Послание Набуикби убедительно доказывает, как астрологи использовали былые события для предсказания будущих бедствий, что и демонстрирует письмо астролога Аккуллану. Оба эти письма еще раз свидетельствуют также и о том, что разрозненные киммерийские отряды действовали одновременно в разных регионах Древнего Востока.

Письмо Аккуллану неслучайно было послано именно в 657 г. Стимулом для его написания стала не опасность киммерийского вторжения в Лидию, а раздражение или даже гнев царя, вызванный результатами отправки лидийских войск в Египет. Спустя 14 лет, уже после гибели Гигеса в 644 г., это раздражение еще чувствуется в словах Ашшурбанапала: «…полагается на собственную силу и стал надменным, свои войска для союза с Псамметихом, царем Египта, который сбросил ярмо моего владычества, он послал» [Иванчик, 1996, с. 269–271, ред. А, С 47:113–115]. Очевидно, Ашшурбанапап не рассчитывал, что его помощь Псамметиху, предназначенная прежде всего для борьбы с кушитами, врагами Ассирии, так быстро вознесет Псамметиха — в 656 г. он стал царем Египта. Э. Спелинджер считал, что «высокомерие» Гигеса заключалось в том, что он так и не заключил никакого договора с ассирийским царем [Spalinger, 1976, р. 135–136]. Насколько «надменным» стал Гигес к 657 г.? Ответ на этот вопрос кроется в определении маршрута армии Гигеса в Египет и, в конечном счете, в определении его территориальных завоеваний в восточном направлении, приблизивших границы Лидии к ассирийским владениям.

Лидийское царство первоначально было небольшим и находилось на юго-западе Малой Азии, откуда в Египет можно было попасть по морю или сухопутным, но очень длинным путем. Геродот (11.152) и Диодор (I. 66:12) сообщают, что военную помощь Египту оказали ионийские и карийские наемники, прибывшие туда морским путем. Это сообщение исследователи обычно объединяли с сообщением Ашшурбанапала, полагая, что именно Гигес послал греческих наемников. С. С. Соловьева отвергла эту гипотезу, подчеркнув, что греческие наемники проникли в Египет уже в VIII в. и прочно там укоренились, поэтому посредничество Лидии в данном случае было ненужным, тем более что у Лидии были враждебные отношения с Ионией, именно с Милетом, а сама она не имела выхода к морю [Соловьева, 1985, с. 243–248]. Если войска были посланы сухопутным путем, то встает вопрос о завоеваниях Лидии на востоке, которые могли бы приблизить ее границы к ассирийским владениям.

К началу 660-х гг. Гигесу, очевидно, уже удалось продвинуться в восточном направлении, хотя об этом свидетельствуют лишь косвенные данные. Уже Ашшурбанапал считал Лидию «обширной страной» ([da-ad-m]e rap-šá-tu-ma [Cogan, Tadmor, 1977, p. 71, Е₂, соl. А:12']). Античные авторы ничего не сообщают о завоеваниях Гигеса на востоке. Лишь говоря о Лидийском царстве VI в. до н. э., они включали Фригию в его состав и ограничивали его на востоке р. Галис [Геродот, I. 103]. Но успел ли Гигес к середине 660-х гг. завоевать хотя бы часть Фригии, приблизившись таким образом к Табалу и Хилакку. Цари этих стран около 662 г. [Grayson, 1980, р. 231, 233] или чуть раньше, если редакция HT составлена около 664/63 г. [Spalinger, 1978, р. 406], обращались за помощью к Ашшурбанапалу, ибо, как сказано про Мугаллу-табальца, «в его стране поразил его ужас, страх перед моей царственностью покрыл его» [АВИИУ, № 74:22–26]. Обычно считается, что обратиться за помощью их вынудила киммерийская угроза [Cogan, Tadmor, 1977, p. 84]. Но поскольку лидийские войска были посланы в Египет между 662 и 657 гг., то, судя по этим датам, «ужас» табальцев и хилаккцев был вызван скорее наступлением Лидии. Это последнее по времени упоминание царей Табала и Хилакку в ассирийских источниках. В вавилонских хрониках сведения о них в правление Ашшурбанапала отсутствуют. Не служит ли доказательством завоевания Фригии и Табала уже Гигесом то клише, которым Иезекиил в начале VI в. до н. э. иносказательно обозначил лидийского царя в пророчестве о вторжении Гога в Палестину: «Гог, князь-глава Мешека и Тубала» [38:3; 39:1; АВИИУ, № 85:ХХХVIII, 3]? А само это пророчество не служит ли напоминанием о вторжении лидийской армии в Палестину на пути в Египет? Даже если Гигес не имел никаких агрессивных намерений, армия неизбежно наносила урон населению хотя бы в результате простого грабежа.

Мог ли Ашшурбанапал пропустить лидийские войска через свои средиземноморские владения между 662 и 657 гг., если его власть там была достаточно сильной? Если, согласно Спелинджеру, Ашшурбанапал поддерживал Псамметиха I, то отчего же не помочь ему чужими руками. В этой связи примечательно упомянутое выше письмо астролога Набумушеци, написанное в 663/62 г. Отсутствие враждебности к царю Амурру в письме очевидно, что может свидетельствовать о временной заинтересованности Ашшурбанапала в действиях Гигеса. Если же власть Ашшурбанапала в этом регионе не была абсолютной, то местные цари всегда были рады помочь Египту наперекор Ассирии и могли пропустить лидийские войска. Первое предположение вероятнее, так как примерно с того времени, когда Тир признал зависимость от Ассирии (ок. 662), хотя и формальную, у Ашшурбанапала не было трудностей в этом регионе [Grayson, 1991а, р. 144]. Больше он походов сюда не совершал.

Собственное попустительство, приведшее к столь неожиданному результату — возвышению Псамметиха, не без помощи Гигеса, могло вызвать гнев Ашшурбанапала. Поэтому неслучайно, что именно в 657 г. астролог «утешает» ассирийского царя грядущими бедами в Лидийском царстве, подобными тем, что случились в начале правления Гигеса. Но теперь уже могуществом/kiššútu астролог наделяет киммерийцев в надежде на то, что они помогут отомстить ставшему неугодным Гигесу. Правда, ни из письма Аккуллану, ни из других источников не следует, что эта надежда осуществилась тогда же.

Подводя итоги, следует отметить главное: а) в письме Аккуллану под страной Амурру могут подразумеваться Лидия (в начале письма) и приморские владения Ассирии (в его конце). В таком случае, это письмо, по-видимому, может служить подтверждением сведений античных авторов о событиях, происходивших во время дворцового переворота, приведшего Гигеса к власти; косвенные данные пока позволяют предполагать успешное продвижение Гигеса в восточном направлении; б) киммерийцы не владели ассирийскими землями и тем более не контролировали Сирию; титул šar kiššati принадлежал всегда только ассирийскому царю; письмо Аккуллану не может служить доказательством очередного вторжения киммерийцев в страну Амурру/Лидию и ее разгрома в 657 г. до н. э. Если Лидия не подвергалась губительным набегам киммерийцев от начала 660-х гг. до 644 г., то и в остальном политическая ситуация складывалась для Гигеса благоприятно: в это время уходит с политической сцены Урарту, а восстание Шамашшумукина ослабило активность Ашшурбанапала на западе. Продолжая вести самостоятельную политику и не будучи ни от кого зависимым, Гигес смог заложить основы сильного царства, которое просуществовало еще сто лет и с которым столкнулись мидийцы в своем продвижении в Малую Азию в начале VI в. до н. э. В 547–546 гг. до н. э. Лидийское царство было завоевано ахеменидским царем Киром II Великим.

Тем не менее киммерийцы, по-видимому, имели где-то свою базу. Скорее всего она могла находиться в стране того или иного очередного их союзника. Гигес, по-видимому, неслучайно назвал градоначальниками двух пленных киммерийцев, которых он отправил Ашшурбанапалу (см. табл. 4; [Иванчик, 1996, с. 10З, С 47:11 95–110]). В двух последних редакциях ассирийских анналов ГГ и Н, составленных в 640–639 гг., сообщается, что киммерийский царь Дугдамми, оказавшись в тяжелом положении, «назад… в свою страну вернулся» или «свое войско и свой лагерь он убрал в город Харцале» (местонахождение города неизвестно) [Иванчик, 1996, с. 121–122, С 48:151–152, С 49:14]. Не исключено, что этой страной был подвергавшийся киммерийским набегам еще в 670-е гг. район в Каппадокии. Как отметил еще Н. Я. Марр, именно Каппадокию позднее армяне называли Gamirk [Марр, 1922, с. 54–55; Дьяконов, 1968, с. 169, примеч. 251; 1994, с. 109; Иванчик, 1996, с. 155–156]. Возможно, что с этой базы киммерийцы в 644 г. вторглись в Лидию, захватили Сарды и убили Гигеса. Предполагается, что киммерийцы захватили Сарды только один раз ([Иванчик, 1996, с. 110–113]; см. также: [Иванчик, 2005, с. 113–120]). Но и в этом случае не следует преувеличивать результаты киммерийского набега. Лидия оставалась и при преемниках Гигеса сильным и процветающим царством. В 641 г. первое непосредственное противостояние «западных» киммерийцев и Ассирии, ярко описанное Ашшурбанапалом, закончилось со смертью киммерийца Дугдамми/Лигдамиса [Иванчик, 1996, с. 119–122, С 48:158–165, С 49:29–38]. Согласно Страбону (1.3.21), Лигдамис погиб в Киликии, но возможно, это случилось под Эфесом [Тохтасьев, 1993, с. 9–10]. После его смерти нападения киммерийцев, в частности его сына Сандакшатру, на ассирийские границы еще некоторое время продолжались, но успехов они не имели, могуществу киммерийцев пришел конец. Об их исчезновении сообщает только античная традиция: лидийский царь Алиатт (605–560) изгнал киммерийцев из Азии [Геродот I. 16; Полиэн VII. 2,1]. Недавно была предложена гипотеза, согласно которой в рассказе Полиэна сохранилась информация о союзнике Апиатта — скифах, названных им «отважнейшими псами» [Иванчик, 2005, с. 169–189]. Согласно другой гипотезе, в начале VI в. до н. э. потерявшие былую силу киммерийцы нанимались на службу в воинские подразделения Тира [Иезекиил 27:11; Diakonoff, 1992, р. 169, 181, 174, note 34], что, с учетом практики, засвидетельствованной в 670-е гг., вполне вероятно (ср. возражения: [Иванчик, 1996, с. 154–155]).

Итак, согласно клинописным текстам, в конце VIII в. до н. э. киммерийцы, находясь южнее Кавказа, нападали на урартские владения. В 670-х гг. в составе антиассирийской коалиции они сыграли определенную роль накануне и в ходе восстания под руководством Каштарити в Древнем Иране. В 660-х гг. «восточные» киммерийцы в союзе с маннейцами продолжали противостоять Ассирии и позднее, после гибели Ахсери в 660 г., все еще представляли для нее некоторую угрозу. На протяжении 670–640-х гг. киммерийцы, в союзе с правителями ряда стран Малой Азии, были постоянной угрозой на северных и западных рубежах Ассирии. В целом же военные успехи киммерийцев в Малой Азии не стоит преувеличивать. После разгрома киммерийцев в 679/78 г. они начинают действовать в качестве союзников сначала Мугаллу, затем — Русы II. В начале 660-х гг. до н. э. их нападение на Лидию было успешно отбито. Предполагаемый всплеск активности киммерийцев около 657 г. можно считать недоказанным. Действия Гигеса на протяжении 660–650-х гг. были удачными, а его политика — независимой от Ассирии. О непосредственном противостоянии киммерийцев и ассирийского царя известно лишь в связи с вторжением Дугдамми. Контролировать эту непредсказуемую силу и управлять ею ассирийские цари так и не смогли.

Результатом долгого и повсеместного знакомства носителей аккадского языка преимущественно с киммерийцами является сохранение в нем уже после ухода с исторической арены скифов и киммерийцев этнонима последних — гимирайя. В вавилонских текстах VI–V вв. до н. э. он становится эквивалентом уже нового для этого региона этнонима саки, который фиксируется в древнеперсидских и эламских вариантах ахеменидских надписей [Дандамаев, 1977, с. 22–35].

V.5. Библия о киммерийцах

Библия также сохранила память о лидерстве киммерийцев, назвав Гомера отцом Ашкеназа (Быт. 10:3). Эту формулу не следует рассматривать в качестве подтверждения более позднего появления скифов на территории Древнего Востока. Принципы генеалогического построения «Таблицы Народов» не поняты до конца. Библейский автор, группируя народы по «племенам их, по языкам их, в землях их, в народах их» (Быт. 10:5), другими словами, по этнополитическому, лингвистическому и географическому признакам, эти принципы последовательно не проводит. Специалисты предлагали видеть в «Таблице Народов» принцип различения по хозяйственному укладу жизни — городской, кочевой, островной (т. е. мореплаватели) и даже предлагали различать народы по политическим симпатиям и антипатиям Иудейского царства [Oded, 1986, S. 14–16]. Хронологический принцип в этой связи исследователями не рассматривается, в формуле «отец — сын» хронологический смысл не заключен. Внутри каждой генеалогической линии, восходящей к одному из трех сыновей Ноя, очевидно, использовался критерий культурно-политического лидерства, существовавший во время составления текста — не ранее последней трети VII в. до н. э. В каждой из этих трех групп на первое место поставлены наиболее значительные топонимы, реже этнонимы — все это внуки Ноя. Среди них Египет, Ханаан, африканский народ, кушиты, арамейские племена, Элам, Ассирия, Мидия, Лидия, Фригия, Иония. Все эти страны и народы играли важную политическую роль на Древнем Востоке в первой трети 1-го тыс. до н. э. И среди них названы Гбмер — киммерийцы. Сыновьями Гомера названы Ашкеназ — скифы, а также Рифат и Тогарма (Торгом/Тегарама [Дьяконов, 1968, с. 84, 180–183]) — две области в Малой Азии, не игравшие важной роли в политической жизни того времени. В этой формуле в данном случае, очевидно, отразилось военно-политическое лидерство киммерийцев по отношению к скифам, как оно отражено и в клинописных источниках до конца 640-х гг. Помимо «Таблицы Народов» скифы упомянуты еще раз в пророчестве Иеремии (51:27), о котором говорилось выше.

V.6. Античные источники о киммерийцах и скифах в древневосточных странах

Геродот преувеличивал мощь и роль скифов в политической жизни стран древнего Ближнего Востока, сведя роль киммерийцев к минимуму. Подробно рассказывая о скифах, он лишь девять раз упоминает киммерийцев. Причем они представлены гонимыми отовсюду скифами и один раз — лидийским царем Алиаттом. Однажды Геродот все же сообщает, что киммерийцы дошли до Ионии и захватили Сарды, но тут же делает оговорку: «…нашествие киммерийцев… не было длительным завоеванием, а скорее простым набегом для захвата добычи» (I. 6, 15). Такое одностороннее толкование скифо-киммерийской истории объясняется, по-видимому, результатом знакомства Геродота, в бытность его в Причерноморье, в Ольвии, со скифскими героическими преданиями, которые могли сообщить ему как местные греки, интерпретировав их согласно своим представлениям, так и сами скифы. Киммерийской версии событий ему никто сообщить уже не мог. Полученные здесь сведения — реальность V в. до н. э. — Геродот спроецировал в прошлое, пытаясь объяснить причины и результаты давних событий, которые были для него страницами истории скифов. Сюжет о первом скифо-киммерийском конфликте (был ли он реальностью или причинно-следственной конструкцией Геродота — неясно) объяснял, каким образом скифы овладели землями в Северном Причерноморье (изгнав киммерийцев) и почему они вторглись в страны к югу от Кавказа (чтобы помешать киммерийцам вернуться). Раз скифы могут изгонять и преследовать, следовательно, они могущественны и их господство над Азией не могло не подтверждаться скифскими преданиями о военных походах в заморские страны.

В. Паркер, показавший, что Геродот мог знать о киммерийцах гораздо больше, чем рассказал о них в своей «Истории», затруднился назвать причину умолчания Геродота [Паркер, 1998, с. 101]. Можно предположить, что Геродот умолчал о киммерийцах потому, что сведения о них оказывались неуместными в свете полученных им представлений о скифах. Сохраненные в среде греческих колонистов предания о могущественных соседях ольвиополитов — скифах, разгромивших персидского царя Дария I, что и прославило их, — могли повлиять на дальнейшие поиски Геродотом причин известных событий и характер их реконструкций. Так, например, Геродот (IV. 1) назвал в качестве причины похода Дария в Скифию желание отомстить скифам за обиды, причиненные ими мидийцам. Но мстить-то уже можно было только скифам, киммерийцы к этому времени сошли с мировой арены. Вероятно, поэтому Геродот так настойчиво подчеркивает могущество скифов, повторяя рассказ о скифском владычестве в Азии и господстве их над мидийцами.

Между тем античные авторы уже в середине VII в. до н. э. знали о вторжении в Малую Азию именно киммерийцев. Ионийский поэт Каллин говорит о наступлении на лидийскую столицу Сарды «ужасных» киммерийцев. Его современник Архилох упоминает, вероятно, тех же киммерийцев в связи с разгромом Магнесии на р. Меандр [Тохтасьев, 1993, с. 9–11]. Поздние античные авторы располагали сведениями о киммерийцах, отсутствующими у Геродота, но подтверждаемыми клинописными источниками (предводитель киммерийцев Лигдамис, дошедший со своими воинами до Лидии и Ионии и убитый в Киликии [Страбон, I. 3. 21]; письмо Лисимаха III в. до н. э. [Иванчик, 1996, С 48–50], см. также: [Иванчик, 2005, с. 120–126]). В отличие от Геродота, они свидетельствуют о серьезности последствий вторжения киммерийцев в Ионию, Лидию, Фригию, Киликию и Эолиду (подробнее см.: [Паркер, 1998, с. 94–97; Алексеев, 2003, с. 96–97]).

В то время как ассирийские источники сообщают о совместных действиях киммерийцев и скифов в Иране уже в 670-е гг., Геродот все события, связанные с пребыванием скифов в странах Древнего Востока, группирует вокруг скифского царя Мадия, сына Прототия (ассир. Бартатуа 670-х гг.), появление которого в этом регионе помещается, по разным подсчетам, от 640–630 гг. до рубежа VII и VI вв. до н. э., точнее, ближе к концу интервала между 640 и 625 гг. до н. э. [Алексеев, 2003, с. 122]. В правление Ашшурбанапала скифы не упоминаются, а киммерийцы, за исключением «маннейского эпизода», действуют далеко на западе. Гипотеза об исходе скифов «первого поколения» (Ишпакай, Партатуа) на север от Главного Кавказского хребта согласуется с молчанием клинописных источников [Алексеев, 2003, с. 110–111, примеч. 77], но к киммерийцам она не относится.

Геродот ничего не знал или не рассказал о скифах «первого поколения» и о союзнических действиях киммерийцев и скифов против Ассирии в 670-х гг. в Древнем Иране. Его рассказ о вторжении скифов Мадия в Азию приурочен Геродотом к началу военного выступления мидийцев против Ассирии в царствование Киаксара. О киммерийцах в Древнем Иране в связи с Мидией Геродот также ничего не сообщает. У него они, спасаясь от скифов бегством в Азию, продвигались вдоль побережья Понта. Скифы в погоне за ними сбились с пути и вторглись в Мидийскую землю (IV. 12), когда Киаксар уже одолел ассирийцев и начал осаду Нина (I. 103). Однако разгром мидийцев произошел не в Ассирии, а у Кавказских гор, затем скифы распространили свое владычество, длившееся 28 лет, по всей Азии (I. 104, 106). Ни одна деталь этого рассказа не подтверждена клинописными текстами. Постулируемое исследователями на основе сведений Геродота продвижение скифов вдоль западного побережья Каспия археологически не подтверждается. Ни на территории Дагестана, ни в Восточном Азербайджане не обнаружено никаких следов скифского присутствия, что неоднократно подчеркивалось С.М. Кашкай [Kashkay, 1997, р. 251–255].

Исключить проникновение скифов Мадия к югу от Кавказа в северные пределы Мидии, которые уже включали земли завоеванного Урартского царства (у Эсхила мидийцы обитали близ Кавказа, см. гл. 1.1.), видимо, нельзя. Но в действительности могли иметь место военные инциденты между скифами и мидийцами, и неслучайно, что именно «у Кавказских гор». Позднее в скифских героических преданиях эти стычки преобразовались в гораздо более крупные по масштабам события. Мидия — единственное царство в Верхней Азии, о событиях в котором Геродот кое-что знал (об Ассирии он, хотя и собирался, ничего не рассказал, все сведения о Вавилоне относятся к ахеменидскому периоду, вавилоняне у него даже не участвовали в разгроме Ассирии), и он обозначил новое появление скифов на древневосточной арене в связи с одним из самых ярких и значительных событий той поры — началом разгрома Ассирии мидийцами; о другом не менее важном событии — завоевании ими Урарту — Геродот ничего не знал.

Но если накануне восстания конца 670-х гг. киммерийцы и скифы не пытались завоевать Мидию, а предпочли быть ее союзником в борьбе против Ассирии, то теперь, когда Мидия перешла к ее завоеванию, они уже вряд ли смогли бы это совершить. В этой связи примечателен рассказ Геродота (I. 73), происхождение которого обычно приписывают мидийской традиции. Киаксар дружелюбно принял «мятежных» скифов, которые переселились в Мидийскую землю и попросили убежища, и даже отдал им своих сыновей в обучение искусству стрельбы из лука. Правда, скифы оказались неблагодарными, и между ними и мидийцами произошла ссора. В данном случае не имеет значения, при каком царе все это произошло и к чему привело вероломство скифов, — это как раз Геродот мог уточнить. Важно, что в этом рассказе скифы не завоеватели и не герои. Утверждаемое Геродотом господство скифов противоречит очевидному факту политического лидерства Мидийского царства в Верхней Азии во второй половине VII в. до н. э. Существенным аргументом против скифского господства над мидийцами служит молчание вавилонских хроник о скифах [Grayson, 1975, Chr. 2, 3], особенно Хроники Гэдда, которая описывает события 616–609 гг. Вряд ли бы вавилонские хронисты, отразившие настороженность вавилонских правителей по отношению к усиливавшейся Мидии, обошли молчанием любую ее военную неудачу. Как уже отмечено, события 613 г. не были связаны с предполагавшимся исследователями вторжением скифов в Мидию (см. гл. IV.5).

Что касается «скифского владычества» в Азии, то, по существу, это были набеги кочевников — скорее грабительского, нежели захватнического характера. Последнее было возможно в тех случаях, когда скифы, как ранее киммерийцы, вступали в союз с местными правителями или становились их наемниками. В таком случае, если бы можно было принять гипотезу А. И. Иванчика о «воинах-псах»/скифах, то в союзе с малоазийскими правителями они разгромили и изгнали потерявших былое могущество киммерийцев (о спорности этого конкретного примера см.: [Тохтасьев, 2008, с. 203]). Впрочем, на союз скифов с Алиаттом намекает и другой рассказ Геродота, который, как отмечено, имеет, вероятно, мидийское происхождение: именно к Алиатту сбежали скифы после ссоры с Киаксаром (1.73). В любом случае, эти походы в скифских легендах преобразовались в эпохальные события и закрепились в античной традиции как «скифское владычество» над Азией. Но очевидная реальность скифских походов в Переднюю Азию не доказывает самого владычества над ней, поскольку не вписывается в историю стран региона. Подобное мнение высказывается теперь А. И. Иванчиком [Иванчик, 2005, с. 225, 227, 246], поэтому непонятна ремарка С. Р. Тохтасьева, будто Иванчик выступает против попыток «опровергнуть историчность скифской гегемонии в Передней Азии в третьей четверти VII в. до н. э.» (лучше — в последней трети VII в. до н. э. [Тохтасьев, 2008, с. 203]).

V.7. Рассказ Геродота о вторжении скифов в Палестину

Этот рассказ — еще один пример искусственности концепции Геродота о скифской гегемонии. Скифы ни разу не названы среди врагов Палестины, тогда как в пророчестве Иезекйила (38:6) о вторжении Гога в Палестину Гомер вместе с Гогом — ее враги. Пророчество относится ко времени лидийско-мидийской войны в начале VI в. до н. э., когда опасались вторжения малоазийцев в Переднюю Азию. Гог (Гиг/Гигес) погиб в 644 г. до н. э., и в этом пророчестве его имя служит общим обозначением лидийского царя, но и киммерийцы в VI в. до н. э. уже не фигурируют. Следовательно, сочетание Гог и Гомер в пророчестве Иезекиила — это память о реальной опасности для Палестины, существовавшей в VII в. до н. э., что и подтверждают клинописные источники (вторжение в этот регион армии Гигеса на пути в Египет и активность киммерийцев в его правление).

В рассказе Геродота о скифском вторжении в Палестину можно обнаружить отголоски некоторых событий VII в. до н. э.: существование некой угрозы «с севера» для жителей Сирии и Палестины, осквернение палестинских храмов и экспансия Египта в Палестину. Эти события, сведения о которых дошли до Геродота разными путями, были истолкованы им согласно с его концепцией истории пребывания киммерийцев и скифов на Древнем Востоке. Суть ее в лидерстве скифов, о котором, как уже отмечено, можно говорить только в связи с последним периодом киммерийской экспансии. Согласно Геродоту, скифы, завоевав Мидию и распространив свое владычество по всей Азии, пошли на Египет. На пути туда в Сирии Палестинской скифов встретил фараон Псамметих, уговоривший их не идти дальше. На обратном пути скифы разграбили святилище Афродиты Урании в Аскалоне (1.105).

Итак, в 70–40-е гг. VII в. до н. э. киммерийцы активно действуют на западных рубежах Ассирийской державы, в состав которой среди прочих стран входили Сирия и большая часть Палестины и Финикийского побережья. Иудея сохранила формальную независимость. Поскольку угроза вторжения кочевников с севера в Сиро-Палестинский район на протяжении этих десятилетий периодически обострялась, то и в 620-е гг. она была еще вполне реальной в устах пророков. Начало пророческой деятельности Иеремии относится к 627/26 г., и именно с этим временем исследователи обычно связывают скифское вторжение в Палестину. В словах его ранних пророчеств «от севера появляется беда и великая погибель» или «Я приведу… народ издалека» и т. п. (Иер. 1:13–15; 4:6; 5:15–16; 6:1, 22–23) исследователи находят подтверждение рассказу Геродота. Но кочевники не были в это время единственной угрозой для Палестины, и если Вавилон, воевавший с Ассирией за свою независимость, в 620-е гг. еще не представлял угрозы, то Египет уже реально угрожал Палестине. Ведь в пророчествах «север» не был буквальным указанием страны света, а обозначал место, откуда в Палестину могла прийти беда [Drinkard, 1992, р. 1135–36]. Например, в дни, когда иудеи, по словам пророка, отвернулись от истинной веры, Господь сказал ему: «Иди и провозгласи сии слова к северу и скажи: возвратись, отступница», и если это произойдет, то «в те дни придет дом Иудин к дому Израилеву и пойдут вместе из земли северной (т. е. проклятой) в землю, которую я дал в наследие отцам вашим» (т. е. обетованную) (Иер. 3:12, 18). В 620-е гг. существовала и другая неменьшая опасность — мидийская. Границы Мидийского царства уже включали верховья Евфрата. Мидия стала новой политической реальностью, достаточно агрессивной, чтобы привлечь к себе внимание пророков. Могущественным царством оставалась и Лидия. Но, по-видимому, в данном случае опыт прошлого — длительная киммерийская опасность в регионе — использовался пророками достаточно долго, поэтому Гомер упоминается у Иезекиила среди врагов Израиля «от пределов севера» еще в VI в. до н. э. Эта опасность могла быть зашифрована Иеремией в слове «север» в 620-е гг., только эта предрекаемая опасность вторжения киммерийцев так и осталась лишь его угрозой.

Все эти беды предрекаются Иеремией иудеям и израильтянам за отступничество от истинной веры, за идолопоклонство. Иудейско-Израильское царство, созданное Саулом, Давидом и Соломоном, распалось в 928 г. до н. э. [Cogan, 1992, р. 1010, tab. 9] на два царства: южное — Иудейское и северное — Израильское. Тиглатпаласар III, Салманасар V и Саргон II завоевали Израильское царство, превратив его в две провинции — Самарию и Магидцу. Филистимское побережье вошло в провинцию Ашдод. Иудее удалось сохранить формальную независимость. С конца 630-х гг. начался распад Ассирийской державы, и власть ее в Палестине ослабела. Правление иудейского царя Иосии (640–609) было недолгим периодом надежд на возвышение Иудеи и даже на присоединение к ней ассирийских владений в Палестине.

Религиозно-политическая борьба за возрождение царства при Иосии, по-видимому, началась уже в 628 г. до и. э., на 12-м году его правления. Своего апогея она достигла на 18-м (622/21) году и увенчалась реформой, которой суждено было стать поворотным моментом в культурно-религиозной и политической истории Иудеи [Cogan, 1992, 1010; Cogan, Tadmor, 1988, р. 298]. Суть реформы состояла в укреплении единобожия путем очищения монотеизма от элементов политеизма и во всемерной централизации культа Яхве в Иерусалимском Храме. Помимо чисто религиозного аспекта, реформа должна была служить укреплению царской власти и авторитета Иерусалимского Храма и помочь внешнеполитическим амбициям Иосии.

Суть происходящего заключалась в следующем. Древнееврейский пантеон был густо населен многими богами разного ранга и происхождения. В него, в частности, вошли местные ханаанейские божества Баал, Ашера и Ашторет/Астарта[28]. Культ бога Яхве был особенно почитаем у «колена Иуды», и когда представители этого племени, Давид и Соломон, создали государство, их племенной бог стал главенствовать в пантеоне, вбирая в себя черты и атрибуты других божеств. Но эта монотеистическая тенденция царей и Иерусалимского Храма постоянно наталкивалась на упорное противодействие периферийного жречества и местной знати. Так что, в конечном счете, движение в ту или иную сторону зависело от силы царской власти.

В царствование Манассии (698–642) возродились ханаанейские и израильские местные культы, расцвело идолопоклонство, апофеозом которого стало установление статуи Ашеры в Иерусалимском Храме (4 Цар. 21:7). Манассия первым из царей Иудеи ввел в ней обрядность ассирийских, арамейских и финикийских культов. Не исключено, что он поддался давлению придворных, которые приобщились к культуре всесильной Ассирийской державы. Все это вызвало сопротивление, и к концу его царствования в Иудее сформировалась антиассирийская партия, стремившаяся к искоренению чуждых влияний и освобождению от ассирийской зависимости [Тадмор, Надель, 1990, с. 79–80], что и начало осуществляться в царствование Иосии. Благоприятная внешняя ситуация позволила ему начать реформу, вылившуюся в беспрецедентную по масштабам борьбу с идолопоклонством: «И повелел царь… вынести из храма Господня все сосуды, сделанные для Баала и Ашеры и для всего воинства небесного, и сжег их за Иерусалимом, в долине Кедрон». «И отставил жрецов, которых поставили цари иудейские, чтобы совершать курение на высотах иудейских и окрестностях иерусалимских, и которые кадили Баалу, солнцу, луне и созвездиям и всему воинству небесному». «И вынес Ашеру из дома Господня за Иерусалим, к потоку Кедрону, и истер ее в прах, и разрушил дома блудилищные, которые были при храме Господнем, где ткали одежды для Ашеры (4 Цар. 23:4–6). Поруганию подверглась и Ашторет (4 Цар. 23:13; Иер. 7:17–18). Эти действия Иосии распространились и на Израиль. Исследователи расходятся в оценке действий Иосии в Израиле. Одни полагают, что его активность там ограничивалась только религиозной деятельностью, другие считают, что это было уже присоединение практически покинутых Ассирией территорий [Cogan, 1974, р. 71, note 35; Cogan, Tadmor, 1988, р. 293; Mitchell, 1991, р. 383–391]. Согласно Четвертой книге Царств (23:15, 19), власть Иосии распространилась на территории, более или менее совпадающей с территорией провинции Самария. Составленная позднее хроника утверждает, что борьба Иосии с идолами распространилась по всему Израилю вплоть до земли Неффапим/Галилея (2 Пар. 34:6, 7, 33). Считается, что это утверждение является поздним тенденциозным расширением географического ареала реформ. И хотя этот источник не содержит прямых данных о распространении политического контроля Иудеи вплоть до Галилеи, нет оснований исключать последнюю из сферы реформ Иосии и считать, что Иосия не делал попыток овладеть этой территорией, входившей в ассирийскую провинцию Магидду [Malamat, 1973, р. 271]. В любом случае, провинция Магидду находилась севернее Самарии, но именно там, возле города Мегиддо, в 609 г. до н. э. Иосия встретил армию фараона Нехо и свою смерть.

Реформы, проведенные в одной провинции, могли быть осуществлены и в другой провинции — Ашдод, в филистимской земле, где находились города Газа и Аскалон. Филистимляне, потомки «народов моря», придя сюда, восприняли местную ханаанейскую религию. Намек на насаждение и здесь иудаизма имеется в пророчествах Софонии, который, как и Иеремия, был в этой борьбе сторонником Иосии. Его пророчества относятся ко второй половине правления Иосии. Софония говорит о недостаточности реформы, о необходимости дальнейшего искоренения идолопоклонства. В день гнева Господня спасутся только те, кто исполняют его законы. В результате «Газа будет покинута и Аскалон опустеет», «и достанется этот край остаткам дома Иудина, и будут пасти там и в домах Аскалона будут вечером отдыхать», то же произойдет в Ашдоде и Экроне (Соф. 1, 2:3–7). Итак, в Аскалоне и во всем Пятиградье будут жить только приверженцы истинной веры. Здесь очевидно выражена и конечная цель Иосии — включение этой страны в свое царство. Комментаторы Софонии считают реальной экспансию Иосии в Филистию [Kselman, р. 1077–1080]. Кажется уместным провести параллель с событиями конца VIII в. до н. э. Когда другой иудейский царь, Езекия (727–698), восстал против Ассирии и начал борьбу с идолопоклонством, первое, что он сделал, «он поразил филистимлян до Газы» (4 Цар. 18:8).

Преследование идолопоклонников и разрушение храмов не могло не остаться в памяти потомков, тем более что борьба против Ашеры, Ашторет и других богов закончилась для Иосии его трагической смертью у Мегиддо. Пострадавшие могли воспринять его гибель как наказание за содеянное, как месть богини всякому, кто не поклоняется ей и оскверняет ее дом. Память об этом могла сохраниться в храмовых легендах, в частности и в Аскалоне, храмы которого возрождались всякий раз и продолжали действовать с перерывами все последующие столетия. Не могли не помнить об осквернении храмов в Палестине и потомки иудеев, бежавших от преследования в Египет и продолжавших поклоняться там богине неба еще при фараоне Априи в VI в. до н. э. (Иер. 44). Геродот был в Египте, и отголоски этих событий могли дойти до него, но имя Иосии, возможно, там и не забытое, ему, не знавшему палестинской истории, вероятно, трудно было вписать в исторический контекст. Геродот сообщает (I. 105), что расспрашивал о святилище Афродиты Урании в Аскалоне. При этом среди прочего он мог узнать и о божественном наказании злодея. Но узнал ли он имя одного злодея или, может быть, их было слишком много?

Не менее тяжкие последствия для Аскалона и других городов Пятиградья имело столкновение политических интересов Египта и Вавилона в конце VII в. до н. э. Военно-политический контроль, периодически устанавливаемый здесь Египтом, был достаточно прочным со времени правления Псамметиха I (664–610). Начавшееся при нем проникновение Египта в Филистию закончилось недолгим завоеванием всей Палестины фараоном Нехо (610–595) после гибели Иосии. Навуходоносор, прежде чем двинуться на Египет, сделал царя Иудеи своим вассалом и уничтожил его египетских союзников — города-государства Пятиградья. В 604 г. Аскалон был превращен в груду развалин [Grayson, 1975, Chr. 5:18; Malamat, 1988, р. 124]. Сохранилось письмо на арамейском языке, в котором один из правителей Пятиградья по имени Адон умоляет фараона о защите в связи с приближением вавилонской армии. Предполагается, что этим городом мог быть Ашдод, Газа или Экрон, но не Аскалон [Spalinger, 1977, р. 230, note 26; Cogan, Tadmor, 1988, р. 308, note 3]. Поход Навуходоносора на Египет в 601 г. хотя и не привел к его завоеванию, но египетскому влиянию в Палестине пришел конец [Spalinger, 1977, р. 229–231; Cogan, Tadmor, 1988, р. 307–308; Malamat, 1988, р. 118–127].

Геродот в египетском логосе сообщает о завоеваниях Псамметиха и Нехо в Палестине (II. 157, 159), но, оказавшись в Палестине, он не смог связать эти события египетской истории с тем, что услышал здесь. В результате у него Псамметих «дарами и просьбами» уговорил скифов не идти в его страну. Эта деталь рассказа обнаруживает искусственное соединение Геродотом названных персонажей. Сила и влияние Египта были таковы, что Псамметих был в состоянии справиться со скифами, если бы они встретились на его пути. Во всяком случае, Навуходоносор не смог завоевать Египет в 601 г. и понес значительные потери или даже был разбит возле пограничной египетской крепости Магдолос/Мигдол, что не позволило ему продолжить войну на следующий год, поскольку ему нужно было «чинить колесницы» [Grayson, 1975, Chr. 5, г: 8].

Одной из причин преувеличения Геродотом роли скифов в политической жизни Передней Азии был неудачный поход Дария I в Скифию в конце VI в. до н. э. Слава о непобедимых скифах разошлась по всему тогдашнему миру. В этой связи представляет интерес рассказ Геродота (II. 103–110) о вторжении египетского царя Сесостриса в Скифию, его победе над скифами и о возвращении египетской армии вдоль Кавказского побережья Понта, где в районе р. Фасис (Риони) осталась жить часть египетских солдат. Сесострису удалось совершить то, что не удалось Дарию, — победить скифов. Никогда этот рассказ не рассматривался исследователями как отражение подлинного события, но только как национально-патриотическая сага, созданная в период подчинения Египта персами. Позднее этот сюжет, ставший в греческой литературе популярным, изменялся и дополнялся сообразно с новыми событиями в мире. Так, Дарий был заменен Александром Македонским, и, соответственно, египетский царь совершил то, что не удалось Александру, — завоевал всю Индию, дойдя до Океана и не забыв при этом завоевать и скифов [Diod., I. 53–55]. Позднее образ Александра и вовсе слился с образом египетского царя (этому сюжету посвящена обширная литература, см.: [Иванчик, 2005, с. 190–220]).

В основу рассказа Геродота положен фольклорный сюжет, правдивость которого он пытался доказать собственными наблюдениями. Одним из доказательств египетского похода в Скифию, по его мнению, служат каменные столпы — стелы и каменные бабы, а также наскальные изображения воинов, которые он видел в Малой Азии и в Скифии и установку которых приписал Сесострису (II. 106). Попыткой привести и другие доказательства являются его рассуждения о родстве колхов и египтян (II. 104–105). Вполне очевидно, что эти «доказательства» ничего не могут доказать.

Зеркальным отражением этой истории является рассказ Геродота о попытке вторжения скифов в Египет (I. 105). Строится рассказ по той же схеме: героические легенды о военных набегах скифов в Азию, которые они могли совершать в течение 28 лет своей жизни, легли в основу античной традиции о 28-летнем скифском владычестве над всей Азией. Эти походы-балцы в действительности могли иметь различную продолжительность; один из них, например, длился, согласно Трогу Помпею, 8 лет. В качестве конкретного доказательства реальности скифского похода вплоть до Египта Геродот приводит рассказ о разграблении скифами храма Афродиты Урании в Аскалоне, расположенного недалеко от его границ. За это святотатство богиня наказала скифов «женским недугом».

Речь у Геродота идет о храме, посвященном филистимлянской «небесной богине» Ашторет/Астарте. Следует подчеркнуть, что в течение примерно 20 лет в последней трети VII в. до н. э. этот храм неоднократно разрушался и в ходе реформы Иосии, и Навуходоносором в 604 г., кроме того, храм мог пострадать и от рук египетских фараонов Псамметиха и Нехо. В пророчестве Иеремии о филистимлянах отмечается (вероятно, его секретарем Барухом), что пророчество о разрушении Газы фараоном сбылось (47:1; Аскалон расположен в 19 км к северу от Газы), и предсказывается новое разорение Газы и Аскалона «водами с севера» — Навуходоносором (47:5–7). После всех этих разрушений Аскалон находился некоторое время в запустении, вновь же он упоминается в источниках, не считая Геродота, в IV в. до н. э. у Пс.-Скилака [Stem, 1984, р. 10]. Почему, как утверждает Геродот, ему рассказали о разорении храма именно скифами, тогда как неоднократные разрушения Аскалона были связаны с более важными событиями последней трети VII в. как для Пятиградья, так и для всего региона в целом? При том что Библия сохранила память о разрушении храмов в ходе религиозной реформы, об опасности вторжения лидийцев и киммерийцев, о вторжениях египтян и вавилонян, скифы в библейской истории никогда не упоминались. На фоне бурных событий последней трети VII в., когда источники фиксировали многократное вторжение в Палестину одних и тех же врагов, появление в районе Аскалона нового врага — скифов, что означало бы проход их через весь регион с севера на юг, не могло остаться не замеченным современниками. Были ли известны Геродоту имена этих многочисленных разрушителей Аскалона или нет, очевидно другое: Геродот ничего не знает как о событиях собственно палестинской истории, так и о деяниях вавилонских царей. Между тем уже греческий поэт Алкей (конец VII в. до н. э.) знал о разгроме Аскалона вавилонской армией, в составе которой в качестве наемника служил его брат Антименид [Страбон, XIII. 3:3; Stem, 1984, р. 1–4].

Сомнение в том, что Геродоту в Аскалоне сообщили именно о нашествии скифов, вызывает и сама легенда. По сути, она аналогична тем храмовым легендам, что бытовали в ином, греко-малоазийском культурном ареале. Они выстроены по одной схеме: разрушителю храма богиня мстит, насылая на него болезнь. Афина Ассеская, согласно Геродоту, навлекла болезнь на лидийского царя Алиатта за то, что он сжег ее храм в окрестностях Милета (I. 19), Артемида Эфесская за то же самое мстит, согласно Каллимаху и Гесихию, киммерийцу Лигдамису [Паркер, 1988, с. 97]. Симптомы его болезни подробно описаны Ашшурбанапалом [Иванчик, 1996, С 49]. Интимные подробности этой болезни трансформировались у Геродота в мужскую неполноценность тех скифов, что разрушили храм в Аскалоне. Это очередное умозаключение Геродота, в свою очередь, помогло ему объяснить происхождение специальной категории жрецов-трансвеститов у скифов-энареев (подробнее см.: [Иванчик, 2005, с. 227–229]). Как отметил В. Паркер, Геродот не мог не знать, в частности, о разрушении киммерийцем Лигдамисом/Дугдамми храма Артемиды в Эфесе, но в адекватном рассказе о киммерийском нашествии в Азию он не был заинтересован [Паркер, 1998, с. 97, 101]. Геродот предпочел посчитать эти сведения ложными или неуместными в связи с очевидным для него, как и для его современников, могуществом непобедимых скифов. Эта варварская, с точки зрения эллина, акция — осквернение храма богини неба в Аскалоне — была приписана варварам-скифам, за что они, по аналогии с известными ему легендами, и были наказаны.

Как в рассказе Геродота о завоевании Сесострисом Скифии каменные столпы не могут доказать реальность его похода туда, так и разрушение святилища в Аскалоне не доказывает реальность похода скифов на Египет. Если Геродоту и рассказывали о разрушениях, которые пережил храм, то все эти многочисленные истории могли у него слиться в одну и создать у него представление об одном разрушении, совершенном одним злодеем. Но в его рассказе можно проследить отголоски разных событий. Так, Геродоту сообщили, что святилище небесной богини в Аскалоне было самым древним ее храмом. В подтверждение его древности он добавляет, что выходцы из Аскалона основали святилище небесной богини на Кипре. Не является ли эта деталь рудиментом другого рассказа — о бегстве на Кипр идолопоклонников, спасавшихся от преследования во время реформы Иосии, в ходе которой было разрушено их святилище? Об этом могли помнить в храме, но этого не понял Геродот.

Далее, присутствие Псамметиха в Сирии Палестинской у Геродота намекает на былое влияние в регионе египтян, позднее ими утраченное [Spalinger, 1977, р. 229–231]; отсюда некоторая униженность фараона, уговаривающего сильных скифов не идти дальше. Эти детали в рассказе Геродота рождают аллюзии по поводу взаимоотношений Египта и Вавилона. Навуходоносор пошел на Египет, но не дошел до него (не смог завоевать его); однако он уничтожил влияние фараона, он сильнее его, он превратил Аскалон в груду развалин. Скифы = Навуходоносор?

Определяя имя врага Сирии и Палестины, зашифрованное в понятии «север», в каждом случае необходимо исходить из конкретной военно-политической ситуации в регионе. Подразумевать под угрозой «с севера» только скифов [Иванчик, 2005, с. 224–234], опираясь на единственное сообщение Геродота, нельзя. У поздних же античных авторов рассказы о скифах в Аскалоне восходят, в конечном счете, к Геродоту.

Подводя итоги, следует подчеркнуть следующее: в настоящее время нет доказательств реальности скифского похода в Египет. Напротив, рассказ Геродота обнаруживает рудименты рассказов о других событиях. О них ему могли сообщить в Аскалоне, но они не были им поняты из-за незнания истории этого региона. Если во второй книге его истории, посвященной Египту, заметно влияние египтян [Stem, 1976, р. 1], то в аскалонском рассказе подобного влияния, подразумевающего погружение в историю страны, не обнаруживается. Впрочем, в обоих случаях Геродот исходил из собственных наблюдений и убеждений. Поэтому как каменные столпы, принадлежавшие разным временам и культурам, стали доказательством реальности египетского похода в Скифию, так и рассказы о разных, хотя и близких по времени, событиях, которые были причиной многочисленных разрушений святилища в Аскалоне (не исключено, что и в самих храмовых легендах события прошлого уже были отчасти искажены), превратились в доказательство реальности скифского похода на Египет. Примечательно, что Геродот никак не обозначил связь этих двух походов между собой.

Если причины появления у Геродота такого рода интерпретации событий в Аскалоне еще можно объяснить, то сам скифский поход, не подтверждаемый никакими дополнительными данными, не может служить, в свою очередь, одним из доказательств скифской гегемонии в Передней Азии.

Таким образом, история пребывания киммерийцев и скифов в Азии в изложении Геродота не согласуется с данными древневосточных источников, по-видимому, по двум причинам. Прежде всего, Геродот знал только некоторые события «последней главы» скифо-киммерийской истории, главным действующим лицом которой в Малой Азии стали уже скифы. Но и в этом случае Геродоту не были известны те сведения о киммерийцах, которые сохранились в малоазийских преданиях и стали известны поздним авторам и которые подтверждаются ассирийскими текстами. Очевидно, что усиление военной активности киммерийцев в конце 640-х гг. было хотя и недолгим, но столь ярким, что о нем помнили много столетий спустя. Киммерийцы вторглись в Ионию, разорили Лидию и убили ее царя, но когда Дугдамме/Лигдамис «вошел в пределы Ассирии», он нашел там свою смерть.

В Верхней Азии, где уже господствовала Мидия, активность скифов если и присутствовала, то она была незначительной.

Другой причиной является то, что в последних по времени составления ассирийских текстах, в свою очередь, отсутствуют сведения о скифах Мадия, а скифский рассказ Геродота не отражает исторической реальности в период максимальной активности киммерийцев в 670–640-е гг. Вместе с тем, когда киммерийцы после 630-х гг. сходят с политической арены, то и тогда ни библейские, ни вавилонские источники не фиксируют не только военной активности скифов, но и их самих. Это не исключает присутствия скифов Мадия на территории к югу от Кавказа. Но, по-видимому, ареал их походов был менее обширным [Vaggione, 1973, р. 523–530], а отзвук их вторжений — менее сильным, чем это представлялось отцу истории на основе скифской реальности V в. до н. э. И даже если допустить, что скифы в качестве наемников Апиатта приняли участие в окончательном уничтожении киммерийцев, то и тогда их историческая роль не только не возрастает, но, скорее, минимизируется. В любом случае, предположения о вмешательстве скифов в политическую историю такой страны, как Мидийское царство, и об установлении господства над мидийцами исключаются.