Древо познания

ЯРКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

ДИКСОН, с болью щурясь из-за ослепляющего света солнца, отражающегося от песка, глядел на странный мираж впереди. Он шатался от жажды, жары и усталости, и пустыня вокруг него вздымалась длинными неясными волнами. Несмотря на слабость, Диксон с тревогой пытался разглядеть непонятный объект, но из-за яркого света у него не получалось определить, что это такое.

Ничто из того, что он когда-либо видел или слышал, не могло создать подобный мираж. Впереди возвышался огромный овал желтого света, похожий на полупрозрачное золотое яйцо, наполовину зарытое в песок. И над ним, казалось, постоянно кружились крошечные мерцающие точки. Диксон никогда раньше не видел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало этот объект.

Пробираясь по песку к яркой иллюзии, он заметил вокруг нее темные пятнышки, которые вскоре оказались мертвецами, лежащими в гротескных позах. Диксон ничего не мог разобрать. Конечно, это был мираж, но он не рассеивался по мере приближения к нему. Пока в небе вырисовывался огромный таинственный полупрозрачный овал, тела было видно все лучше и лучше.

Диксон подумал, что ему, вероятно, снится сон, или он немного не в себе от жары и жажды. Пока он двигался по обжигающему песку под палящим солнцем, поток иллюзий временами настолько поглощал Диксона, что он слышал плеск воды и журчание фонтанов. Теперь он явно столкнулся с галлюцинацией, так как тела выглядели слишком реально.

Из-за того, что у него уже плохо работали мышцы, он споткнулся о первого мертвеца — высохшее на солнце тело старика в форме легиона и с кепкой, сползшей на лицо. Позже Диксон заметил араба в грязно-белой одежде, а чуть дальше свежий труп мальчика в шортах цвета хаки и солнцезащитном шлеме.

Он лениво гадал, что же с ними случилось, и почему тела находятся в столь разных стадиях разложения. Подняв опущенную голову, он уставился на огромную яйцевидную штуковину, выступающую из песка. Она напоминала гигантский пузырь золотистой воды, хотя пузыри обычно круглые и…

К Диксону запоздало вернулась предусмотрительность. Наверняка смерть всех этих людей как-то связана с яйцом, подумал он. Мне следует двигаться осторожнее, иначе… И тут на него начала действовать неизвестная сила. Он подошел слишком близко. Что-то неумолимо и медленно притягивало его к огромному пузырю.

Небо и песок закружились перед глазами. Тем временем, расстояние между Диксоном и яйцеобразным объектом все уменьшалось и уменьшалось… И каким-то образом его прижало к золотистому свету, почему-то обладающим осязаемой поверхностью, который очень странно мелькал, как будто был живым и жаждал с ним встречи.

Диксон чувствовал, что должен бояться, но почему-то совсем не ощущал страха. Золотой свет окутал его, словно собираясь поглотить с головы до ног. Диксон закрыл глаза и полностью расслабился, поддавшись невозмутимой силе.

ОКРУЖАЮЩЕЕ ЕГО золотистое сияние казалось кристально чистым, однако, неподвижно лежа в нем, он мог видеть не дальше, чем на несколько метров, и пустынный пейзаж перед глазами был нереален, как сон. Самое прекрасное ощущение покоя и умиротворения накатывало на Диксона медленными волнами, сменяющими друг друга, как рябь у берега, и все больше успокаивающими и расслабляющими. Жажда, голод и усталость исчезли в одно мгновение. Диксон не испытывал ни страха, ни тревоги. Он лежал, чувствуя, как волны, не прерываясь, текут через него, и глядел на ясный золотой свет без тени замешательства.

Сколько он пролежал в таком состоянии — неизвестно. В состоянии абсолютного покоя Диксон очень смутно понимал, что эти всепроникающие волны пронизывают каждый его атом, как будто пытаясь что-то найти, а также наполняя разум светом и умиротворением.

Пока он находился в тишине, похожей на транс, у него в голове подобно вспышкам молний сверкали воспоминания — абстрактные воспоминания о том, что он узнал в колледже и в дальнейшей жизни. Части художественных произведений, фрагменты научных исследований. С захватывающей скоростью решались математические задачи и тут же сменялись химическими формулами, плавающими в обрывках психологических знаний, полученных еще в школе. Диксон лежал, едва замечая эти воспоминания, проносящиеся через залитый светом разум.

А затем скорость наполнявших его волн начала меняться. Его сознание постепенно выходило из приятной комы, хотя тело все еще оставалось расслабленным. Теперь волны бились в разуме, вызывая боль. В голове мелькали крошечные обрывки незнакомых мыслей.

Диксон изо всех сил пытался схватить эти исчезающие обрывки, в надежде соединить их в единое целое и понять общий смысл. Со временем ему это удалось. Волны постепенно стали пробуждать разум Диксона. Они передавали ему знания, которые обретали смысл так же медленно, как волны захлестывали его напряженный мозг.

Постепенно Диксон понял, что с ним контакт пытается установить некий разум. Осознание этого приходило к нему не в словах и даже не в словоформах, посланных напрямую в мозг. Оно подступало медленно и неумолимо, нарастая и усиливаясь по мере того, как волны по одной просачивались через него и исчезали, оставляя после себя очередное сообщение.

И это огромное, почти божественное безликое создание поразило Диксона. Оно было настолько абстрактным, что даже в передаваемой ему информации не было и намека на личность или какую-либо сознательную сущность. Не могло быть и никакого «я» в этих волновых сообщениях. Божественно спокойное, божественно абстрактное существо позволяло информационным волнам проходить сквозь мозг человека, зависшего прямо в его сердце. И эти сообщения постепенно накапливались в сознании Диксона.

Существо выбрало его. В течение длительного времени оно заманивало в ловушку людей, подбиравшихся достаточно близко, посылая потоки световых волн в их разумы, чтобы подсветить мысли и способности к познанию, а также исследуя интеллект. Все, кто лежал снаружи, не оправдали надежд. Существо отбрасывало их, покорно ожидая появления подходящего человека.

Все это пронеслось через голову Диксона. Затем наступила пауза, позволившая ему усвоить информацию, понять ее. Через некоторое время волны с уже знакомой размеренной медлительностью снова начали биться у него в разуме. Он узнал о существовании обширных тусклых пустот, неизведанных участков пространства, времени и мириад других измерений. Узнал, что в течение длительных периодов, которые еще не имели никакого отношения к настоящему времени, огромный световой пузырь совершил путешествие из какой-то немыслимо далекой точки всего сущего. Диксон понял, что существо возникло из этих серых бесформенных пустот, попало в межзвездное пространство его Вселенной, преследуя великую, но непонятную для него цель, и затаилось в этой пустыне.

И тут поток мысленных волн в очередной раз прервался, и Диксон понял, что снова неподвижно лежит, впитывая эту ошеломляющую информацию. И все же, по какой-то причине он не особо удивился и не проявил даже малейшего недоверия к полученным сведениям. Он стал ждать.

ВСКОРЕ поток возобновился. Волны сообщили ему, что в другой части космического пространства существовал мир, который желало это существо… Или нет, не желало. В нем не было ничего человеческого, в том числе и желаний. Мир, который оно собиралось заполучить, кардинально отличался от всех, что знал Диксон. Это был мир, населенный инопланетными существами и построенный в измерениях, непохожих нате, что образовывали его Вселенную.

Живущий там народ поклонялся могущественному Богу. И именно этим объектом поклонения — этим божеством — собиралось стать существо, просвещающее Диксона. Оно пыталось кое-что объяснить ему, но мысленные волны, проходящие через мозг Диксона, были непостижимыми и далекими, они не имели ничего общего со знанием и казались лишь массой бессвязных понятий, лишенных смысла. После нескольких тщетных попыток рассказать Диксону, что стоит за целью своего появления, существо, по-видимому, отбросило данную мысль и продолжало следовать неизвестному плану.

Бог, которого существо намеревалось лишить власти, был очень могущественным; настолько могущественным, что самостоятельно оно не могло свергнуть его, не могло даже преодолеть границы, воздвигнутые для защиты незнакомого нам мира. Оно явно нуждалось в разумном живом существе из мира с иной структурой, чтобы особые силы божества не сумели оказать на него никакого воздействия.

Размеренные колебания волн постепенно дали понять Диксону, что он — избранный посланник. Он должен был во всеоружии отправиться в новый мир, свергнуть бога и помочь своему покровителю захватить эти владения.

И тут последовала долгая пауза. Диксон лежал неподвижно, потрясенный силой неизвестного существа. Оно, должно быть, почувствовало растущее сопротивление в его сознании, потому что через некоторое время колебания возобновились. Диксон понимал, что мог отказаться от этого предложения. Однако ему также стало ясно, что, хотя он был свободен и даже мог продолжать путешествие, в случае отказа ему грозила неминуемая смерть, причем очень неприятная.

В пределах досягаемости не было никакой воды, к тому же, группа туарегов в платках прочесывала пустыню в поисках араба, лежащего в куче грязных белых одеяний около яйцеобразного пузыря. Если я не умру от жажды до того, как меня схватят, то умру от их рук гораздо более страшной смертью. Но, конечно, решение только за мной.

Диксон задумчиво переварил эту информацию и заколебался, хотя понимал, что выбора нет. Еще до того, как он наткнулся на большой пузырь, ему стало ясно, что слепое блуждание по пустыне не кончится ничем, кроме медленной смерти. Даже находясь в успокаивающем трансе, он содрогнулся от мысли о туарегах, поскольку видел жертв туарегских пыток, людей, чудом оставшихся в живых после долгих дней мучений.

Диксон выбросил все это из головы. Да, у меня нет выбора.

И постепенно в нем загорелась искорка энтузиазма. Вот это приключение! Хотя в конце пути его ждала смерть, надежда на жизнь еще осталась, и он знал, что если откажется, то не получит даже ее. Согласие уже формировалось в сознании Диксона, но существо, должно быть, поняло это ещё раньше, до того, как решение было принято, поскольку яркое сияние внезапно начало затуманиваться и изменяться. На Диксона нахлынуло смирение, проходящее через тело и поступающее в мозг. И затем его поглотило забвение.

ОН ОЧЕНЬ медленно пришел в себя. Забвение постепенно покидало его сознание. Диксон получил смутное представление о преодоленных барьерах и огромных пространствах, а также каким-то образом ощутил необъяснимую разницу в воздухе, окружающем пузырь, хотя было непонятно, откуда он это узнал. Небольшие колебания проходили по нему, рассеивая затуманенное сознание. Затем в нем размеренным потоком опять начали пульсировать новые знания.

Диксон с существом преодолевали пространства, куда большие, чем он мог себе представить. Мир, куда они направлялись, сейчас как раз находился под ними. Диксон должен был мельком взглянуть на него, так как то, что ему предстояло увидеть, было настолько чуждо, что даже сквозь защитную поверхность светового пузыря он не смог бы долго смотреть на это нечто.

Затем свет вокруг Диксона стал прозрачным, и он увидел картину, ошеломившую его своим неистовством. На мгновение ему показалась местность, которая скрежетала и бушевала безумным цветом, отличающимся от всех известных людям цветов. Диксон повернулся и уставился на картину внизу. И хотя он находился от нее очень далеко, все было видно вполне отчетливо, причем поле зрение стало шире обычного. Как будто одним взглядом получалось охватить весь круг горизонта.

Мир внизу был одним огромным городом, расположенным на неустойчивой террасе и уходящим вдаль до самой линии горизонта, мерцающей ослепительным блеском. Пылающие со всех сторон цвета вызывали тошноту и головокружение. Это были невозможные цвета и оттенки безумия — дикие ошеломляющие линии, дуги и зазубренные пики, сумасшедшие уклоны, зигзагообразные мосты и здания, наклоненные под углами, говорящими о том, что тут не существовало гравитации.

Невероятные террасы сужающимися витками поднимались к верхнему ярусу. Несмотря на то, что он был маленьким и аккуратным, по его покрытию пятнами расползались безумные цвета. В самом же центре возвышалась могучая колонна чернее любой тьмы, которую Диксон когда-либо видел. На ее вершине виднелось тусклое пламя.

А вот населяющие этот город жители!.. Несмотря на такое огромное расстояние, Диксону все же удалось сосредоточиться и разглядеть их получше. У этих созданий не было ничего общего ни с человеком, ни с далекими предками людской расы. Их тела были по-змеиному гибкими, а движения быстрыми, ловкими и бесконечно грациозными. И если на разноцветные здания было просто неприятно смотреть, то от постоянно двигающейся и жуткой переливающейся окраски существ внизу попросту рябило в глазах. Именно поэтому Диксон так и не увидел их истинный облик.

Ему удалось рассмотреть одно из этих неизвестных науке созданий, стоящее прямо под большим черным столбом, на вершине которого горело яркое белое пламя. Бескостное существо, казалось, не имело четких очертаний, и по постоянно движущейся поверхности тела расползались багровые пятна. В середине совершенно бесстрастного, не имеющего рта ало-пурпурного лица располагался большой, ясный и ничего не выражающий глаз. Когда инопланетное чудовище отворачивалось, то сквозь всевозможные оттенки красного и фиолетового на лице проступали зеленые пятна.

Вот и все, что Диксону удалось увидеть перед тем, как к нему стало медленно возвращаться сознание, а прозрачный кристалл снова помутнел. Больше нельзя туда смотреть, а то я совсем сойду с ума, подумал он и вдруг понял, что попадет в эту страну безумия уже не в человеческом обличье, потому что его собственное тело не вынесло бы этого дичайшего буйства красок, да и попросту не смогло бы преодолеть головокружительные повороты и подъемы. Многие улицы и мосты в городе были слишком крутыми для человеческих ног.

И по мере того, как на Диксона накатывали волны знаний, он начал понемногу осознавать всю глубину отличий между этими разноцветными чудовищами и обыкновенными людьми. Разница заключалась не только во внешности: сама материя, из которой состояли создания, даже близко не походила на человеческую плоть и кровь, да и атомы в инопланетном веществе располагались совершенно по-другому. Странные создания питались каким-то совершенно непонятным нормальному человеку образом. Их эмоции, привычки и намерения были чужды всему жизненному опыту Диксона, да и определить пол странных существ на первый взгляд не представлялось возможным.

Привычного людям разделения на мужской пол и женский здесь попросту не было, так как количество полов и их функций превышало все разумные пределы. Принципы размножения также с трудом укладывались в человеческий разум.

Когда поток мысленных волн на мгновение стих, у Диксона закружилась голова от осознания всей странности этого места и дикости населявших его созданий, и он так и не сумел понять, каким же образом ему предстоит туда попасть, после чего провел несколько минут в размышлениях, пока процесс передачи знаний не возобновился с новой силой.

ЗАТЕМ в мозгу Диксона опять стали появляться мысли о предстоящем проникновении во владения странного бога. Решение оказалось простым, но в то же время по-настоящему впечатляющим. От странных существ его будет отделять завеса иллюзии, благодаря которой разноцветные чудовища примут его за своего, а речь преобразуется в неописуемый для человека инопланетный способ общения. И наоборот: Диксон будет видеть в этих странных созданиях обычных людей, говорящих на понятном ему английском языке.

Вдобавок, завеса позволит в произвольном порядке поделить бесполых созданий на мужчин и женщин. Хотя эти непонятные существа и не могли приблизиться к странному богу, чье пламя горело на верху колонны, даже со столь большого расстояния можно было почувствовать их огромную силу.

В медленном биении волн Диксон внезапно осознал, что не останется без помощи в таком безумном мире, потому что его действиями будет руководить всевидящий сверхразум. Он понимал, что его столь разительное отличие от инопланетян может сыграть ему на руку, ведь даже сам бог не сможет ничего заподозрить, пока, наконец, не придет время его свержения.

Затем облачность снова начала рассеиваться. Диксон теперь смотрел на движущийся внизу город как будто сквозь хрустальные стены. Его глаза пронзила острая боль, когда мегаполис превратился в разноцветный вихрь. А потом над всей этой панорамой безумия возникло странное марево. Взору Диксона открылись величественные виды, — он смотрел на блекнущие и сливающиеся воедино совершенно безумные оттенки цветов, начиная понемногу понимать устройство этого находящегося в постоянном движении пестрого мира.

Перед глазами проявлялся великолепный, величественный город. Из руин совершенно кошмарного цвета ярус за ярусом поднимались белые колонны и полупрозрачные купола. Тут и там под переливающимся бело-голубым небом блестели уголки алебастровых крыш жилых домов.

Когда Диксон оторвал взгляд от этой прекрасной панорамы, от увенчанных куполами и острыми шпилями террас, плавно переходящих в другие строения, колонн, окутанных зеленью, и посмотрел на горизонт, то увидел, как меняются странные многолюдные улицы. Из каши всех цветов и оттенков постепенно начало вырисовываться некое подобие человеческих сущностей. Диксон разглядел рослых людей с величественной осанкой, облаченных в сверкающие на солнце стальные одежды.

За очень малое время город изменился до неузнаваемости и превратился в приятный глазу обычный мегаполис. От кошмарного буйства красок не осталось ни малейшего следа. И все же, глянув вниз, Диксон понял, что, по большому счету, ничего не изменилось. Извивающиеся люди, казалось, ничего не знали о законах гравитации и все также быстро и грациозно перемещались по странным улицам и крутым аппарелям. Диксон моргнул, но иллюзия никуда не исчезла: перед ним находился все тот же огромный город под голубым небом.

Он поймал себя на мысли, что, оказавшись там, внизу, ему предстоит отыскать храм бога, найти уязвимое место и ждать дальнейших приказов от сущности, перенесшей его сюда. Вместе с этим он понял, что нужно действовать как можно быстрее, поскольку существовала крохотная возможность того, что бог раскроет самозванца, да и сама иллюзия представляла некоторую опасность.

Хотя частицы материи Диксона служили надежной защитой от бога, они в то же время настолько отличались от этого чуждого ему мира, что могли значительно осложнить его и без того непростую задачу. Он чувствовал огромное напряжение светового пузыря, поддерживающего завесу иллюзии, отделяющую его от этого мира, но понимал, что долгое присутствие в городе без волшебной маскировки может попросту свести с ума.

ДИКСОН не шевелился и думал о непостижимой разнице между структурой своего тела и материей, из которой состоял город и населяющие его жители. Затем внезапно потемнело. Несколько мгновений назад Диксона убаюкивало золотое сияние, но сейчас у него зазвенело в ушах, и он провалился в какую-то упругую субстанцию, которая никак не могла быть воздухом. Его жизни ничто не угрожало, но звон продолжал нарастать.

Через какое-то время темнота внезапно рассеялась, звон прекратился, и Диксон ощутил под ногами твердую поверхность. Очутившись на мраморном тротуаре под ясным голубым небом, он посмотрел на уходящие вдаль ряды крыш жилых домов и на захватывающий дух мегаполис, простирающийся до самого горизонта.

Ослепительный свет отражался от блестящих металлом и мельтешащих где-то вдали фигурок размерами с булавочную головку. От каждой широкой круглой террасы вниз вела мраморная лестница, и по ним туда-сюда деловито сновали толпы людей.

Но Диксон знал, что за всем этим великолепием скрывается все тот же город безумия и странных форм, углов и кошмарных цветов, по улицам которого быстро мечутся отвратительные создания-мутанты, переливающиеся всеми цветами радуги.

Приятный глазу пейзаж был всего лишь наведенной иллюзией. Какие непостижимые человеческому уму действия происходили там в действительности? Какие поручения были даны движущейся толпе? Какой-то тихий звук, источник которого находился совсем рядом, нарушил ход терзавших разум Диксона мыслей, и он, подспудно ожидая подвоха, бросил взгляд в сторону. От увиденного у него перехватило дыхание.

В СВОЕЙ БЛЕСТЯЩЕЙ ОДЕЖДЕ незнакомка походила на тонкий изящный клинок и была прекраснее сна. Ее черные как смоль кудри рассыпались по плечам, а из-под темных прядей на Диксона внимательно смотрели голубые глаза. На первый взгляд все в незнакомке напоминало о блестящем на солнце металле: одежда, напоминающая железные доспехи, резкие изгибы точеного тела, сияние волос и живые глаза.

Несмотря на блеск, исходящий от одежды и фигуры девушки, Диксон отчетливо видел ее красные нежные губы. Никогда раньше он не испытывал такого чувства, похожего на пьянящий восторг от великолепия жизни, и мгновение ему хотелось спеть какую-нибудь безумную песню. Но эту радость омрачала одна-единственная мысль: все вокруг было лишь красивой иллюзией. Диксон знал, что стоящая перед ним девушка является безликой, бесполой и ползающей по земле тварью, совершенно не напоминающей человека. И все же эта иллюзия была так прекрасна…

Она посмотрела на него испуганными глазами, и Диксон впервые услышал ее чарующий голос:

— О, ты… Ты все-таки прибыл… Как ты сюда попал?

Ему почему-то подумалось, что прекрасная незнакомка изо всех сил старается не верить в то, что всей душой хочет считать правдой.

Диксон оставил ее вопрос без ответа. Он беспомощно оглянулся, посмотрев на голубое безоблачное небо, на возвышающийся позади девушки огромный столб с горящим на его вершине белым пламенем. Он задержал на нем свой взгляд, и незнакомка, должно быть, подумала, что получила ответ на свой вопрос. В ту же секунду у девушки перехватило дыхание, и она, всхлипнув, упала на колени прямо перед Диксоном. Несмотря на сковывающее ее стальное платье, движения незнакомки были чрезвычайно грациозными, а солнечные лучи подсветили очертания ее стройного нежного тела и заиграли бликами на закрывших лицо локонах.

— Я так и знала! Я знала! — ахнула девушка. — Я знала, что мой бог пошлет тебя! О, хвала великому Илю за спустившегося с небес посланника!

Диксон с беспокойством посмотрел на склонившуюся перед ним черноволосую девушку. Если она поверит, что он посланник бога, это значительно упростит его миссию. И все же он не испытывал никаких угрызений совести при мысли о свержении бога этого совершенно безумного, населенного извивающимися чудовищами мира, но появление девушки каким-то образом спутало все карты. Она…

— Я верховная жрица нашего бога, — пробормотала она, словно ответив на немой вопрос. — Я отдала мое сердце Илю уже много лет назад, и только он знает, как горячо я молилась ниспослать нам чудо! Такой чести хватит, чтобы… чтобы…

Внезапно нежный голос превратился в неистовые рыдания, как будто девушка не могла вынести всей силы обрушившейся на нее божественной благодати.

Диксон наклонился, взял незнакомку за подбородок и посмотрел на нее. Голубые глаза блестели от слез, а красные губы подергивались от еле сдерживаемых рыданий. Девушка взглянула на него с таким благоговением и обожанием, что Диксон внезапно понял, — ему не нужно никакое поклонение, потому как полный уважения и преклонения взгляд лишь рассердил его. Он хотел… Ну, он хотел, чтобы незнакомка увидела в нем обыкновенного мужчину, а не божественного посланника. Он так хотел этого…

Затем Диксоном овладело пьянящее безумие, — и он потерял голову. Диксон наклонился и прижался губами к дрожащим красным губам девушки, и на краткое мгновение весь этот странный мир закружился в танце, уступив место никогда прежде невиданному наслаждению.

Когда он отстранился и выпрямился, девушка с искренним недоумением посмотрела на него, быстро закрыла рот рукой и окинула его растерянным взглядом.

Диксона поразило осознание того факта, что для незнакомки он был таким же извивающимся чудовищем, как и она сама. А вместо полных тревоги прекрасных голубых глаз на него смотрело одно-единственное свободно перемещающееся по телу око. Он даже не был уверен, что для девушки коленопреклонение означает почтение, и задался вопросом, каким же именно способом она выражает свой трепет.

Диксон прекрасно понимал, что все увиденное в этом полном удивительных метаморфоз являлось лишь иллюзией и не имело ничего общего с реальностью, и эта мысль не давала ему покоя. Каким именно был их поцелуй? Разве девушка поняла, что это был поцелуй, или в ее искаженной реальности он совершил какое-то другое действие? Потому что, на самом деле, Диксон поцеловал безликое разноцветное чудовище, лишенное глаз и рта. Вспомнив, как по-настоящему выглядят существа в этом безумном городе, он вздрогнул и снова посмотрел на стоящую на коленях незнакомку, как будто она в любой момент могла сбросить волшебную маскировку.

ДИКСОН почувствовал странную пустоту в душе при одной только мысли о том, что какой бы красивой ни была иллюзия, она, к сожалению, никогда не будет иметь ничего общего с более чем неприглядной реальностью. Теперь он заглянул прямо в небесно-голубые глаза девушки, и в ответ на заплаканном лице расцвела робкая улыбка. Диксон видел, как часто бьется сердце под ослепительно блестящим платьем. И ведь она даже не была настоящей женщиной!

Диксон прищурился и попытался хоть на мгновение поднять завесу магической иллюзии и убедить себя в том, что перед ним стоит извивающееся бесполое создание из ночных кошмаров, но по какой-то причине не посмел так поступить. Ведь манящая и прелестная незнакомка была человеком, пусть только и в его сознании, а на то чудовище, каким она являлась на самом деле, он не взглянул бы никогда в жизни.

Затем, словно прочитав его мысли, девушка одарила Диксона еще одной неуверенной улыбкой, придавшей ей по-настоящему человеческий вид, и заставила его отбросить все страхи и сомнения.

— Что… что это значит, о, божественный посланник?

— Ты должна звать меня Диксоном, — ответил он и нахмурился. — И это было… ну, просто приветствие.

— То есть так приветствуют друг друга во владениях великого Иля — в раю? Ну, тогда… — она быстро встала.

Прежде чем Диксон сообразил, что происходит, незнакомка приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

— Тогда я тоже с тобой поздороваюсь, о, Диксон.

Его руки непроизвольно сомкнулись вокруг тонкой талии девушки. Диксон почувствовал тепло ее тела, словно она была живым человеком. Завеса иллюзии казалась реальной всего, что было в этом мире. И снова Диксон задался вопросом, какие действия на самом деле совершала темноволосая девушка, которая на самом деле была странным извивающимся созданием. И оттого, что ей было так хорошо в его объятиях, он вдруг резко отступил назад, почувствовав странную тревогу. Боже правый, да неужели человек способен влюбиться в какую-то галлюцинацию?

Девушка бросила на него полный спокойствия взгляд, видимо, в глубине души радуясь тому, что постигла азы божественного этикета.

— Какое это приятное приветствие! — пробормотала она вполголоса. — А теперь, о, Диксон, приказывай. Куда тебя отвести?

Диксон спорил с самим собой. В конце концов, какой бы очаровательной ни казалась девушка, она являлась — и он должен постоянно помнить об этом, чтобы не случилось ничего плохого — ползающим по земле безликим разноцветным чудовищем и никем другим. И только с ее помощью Диксон мог проникнуть в храм бога, чтобы светящаяся золотистая субстанция нашла уязвимое место Иля.

После этого Диксон должен будет выполнить приказ. Иль будет свергнут, и инопланетная сущность займет божественный трон. А что касается населяющих этот безумный мир странных существ… Ну, без сомнения, убийство Иля никак не пройдет незамеченным, но тут уж ничего не поделаешь. Диксону оставалось только сыграть свою роль и исчезнуть.

— О, Диксон! — прервал чарующий голос девушки его размышления. — О, Диксон, не хочешь ли ты посмотреть на храм, возведенный преданными почитателями Иля? И увидеть, что для моего народа значит истинная вера?

— Да, — с благодарностью ответил Диксон. — Отведи меня в храм Иля.

Девушка снова преклонила перед ним колени, и свет опять скользнул по ее стальному платью, а темные волосы закрыли прелестное личико. Затем она повернулась и пересекла террасу, чтобы добраться до ведущего в город склона. Они вместе спустились вниз, и Диксон даже не посмел предположить, насколько крутые аппарели им пришлось преодолеть в действительности. Затем они вышли на широкую улицу, по обеим сторонам которой высились многочисленные колонны. Толпы людей в стальных одеяниях расступались перед спускающейся по ступеням темноволосой жрицей храма Иля и ее спутником.

Дойдя до площади, девушка остановилась и вскинула руки к небу, и Диксон отчетливо услышал ее звонкий голос, разнесшийся над толпой.

— Великий Иль наконец ответил на наши молитвы! — воскликнула она. — Бог послал нам своего наместника. Вот он!

ПО ТОЛПЕ пробежал ропот благоговения и радости. А потом находящиеся на площади люди ряд за рядом встали на колени, словно по заросшей травой полю пробежал ветер. И с невероятной быстротой шепотки пронеслись по всей толпе, добравшись и до тех, кто стоял дальше всех. Диксон представил, как передаваемая из уст в уста радостная весть разлетается по всей округе, с одной террасы на другую, и так до самых окраин.

Он и его спутница прошли мимо стоящих на коленях жителей дальше по аллее и достигли до конца улицы. Диксон увидел, как по мере распространения новости о спустившемся с небес посланнике вдалеке загорается все больше и больше огней. По улицам с колоннами и зелеными террасами шли толпы мужчин и женщин в отливающих металлическим блеском одеждах, и на их обращенных вверх лицах можно было увидеть искреннее благоговение.

Диксон широким шагом двигался по улице, словно божественный посланник, торжественно обходящий бесконечный город и высыпавших на улицы людей в светящейся на солнце одежде. От такого количества народа захватывало дух, и кружилась голова. Казалось, весь город кишит снующими людьми в стальных доспехах, спешащих как можно скорее оказаться на улице и воочию увидеть божественного посланника.

Поверх склоненных голов приближающихся жителей города Диксон с любопытством разглядывал стоящие вдоль улиц здания, пытаясь определить, какой жизнью живут все эти люди. Но он так ничего и не понял. Мраморные колонны и стены жилищ как будто были театральным реквизитом, ведь Диксон видел город сквозь плотную завесу иллюзии. Здесь не было ни магазинов, ни рынков, ни настоящих жилых домов, поэтому оставалось довольствоваться лишь стройными рядами одинаковых белых колонн. Очевидно, светящаяся сущность могла только замаскировать безумную архитектуру этого мира, но не более того. Она не была способна вдохнуть в него дух повседневной жизни, так знакомой каждому человеку.

Диксон вместе с черноволосой девушкой шел по безликим улицам и спускался вниз по одинаковым аппарелям, а жители города, завидев их, падали ниц, как сделали бы настоящие люди. Интересно, а что они делают на самом деле? — подумал он. Каким странным и невероятным способом они в действительности выражают свою преданность? Но, конечно, лучше этого не знать.

Диксон наблюдал, как девушка, высоко держа голову, с гордым видом идет сквозь охваченную почтением толпу, а стальное одеяние переливается на красивых изгибах ее тела. Затем она наконец остановилась перед огромной аркой дверного проема и улыбнулась Диксону, да так, что у него екнуло сердце, а затем исчезла внутри.

На первый взгляд это строение ничем не отличалось от сотен других: такое же здание с белыми мраморными колоннами и большой черной входной дверью. Но, войдя внутрь, Диксон испытал потрясение, увидев, сколько там места.

Поражающий воображение зал, по-видимому, занимал все пространство, находящееся под куполом, на котором были сделаны террасы. В полумраке Диксон не мог определить точную форму помещения, но понял, что потолок тут точно сводчатый. В святилище царила необъяснимо спокойная и умиротворяющая обстановка. И на мгновение, с интересом рассматривая огромное помещение, Диксон даже забыл о своей спутнице.

В центре зала в широком темном полу был вырезан бассейн, наполненный белой, сияющей, словно готовой вот-вот вскипеть субстанцией, поверхность которой, тем не менее, оставалось гладкой. Потолок над бассейном по форме напоминал светящуюся жаром линзу, вбирающую в себя концентрированные потоки бурлящей внизу субстанции. Ее центр совпадал с верхней точкой потолка, на который Диксон почти не мог смотреть, поскольку его слепило.

Однако он понял, что эта точка, куда стекаются сияющие потоки, как раз находится под возвышающейся на самом верхнем уровне колонной с горящим на вершине божественным пламенем Иля.

Несмотря на мощный столб поднимающегося из бассейна света, Диксону все-таки удалось разглядеть в полумраке храма мерцание стальной мантии. Он с громадным трудом различил арочный проход в дальней стене и стоящую в нем крохотную блестящую фигурку. Пока Диксон всматривался в темноту святилища, раздался оглушительный удар гонга. Воздух задрожал от исходящей от музыкального инструмента вибрации, после чего из темноты вышла фигура и пересекла зал неторопливыми шагами.

С такого расстояния Диксон не смог понять, мужчина перед ним или женщина. Тем временем фигура с каким-то сдержанным рвением направилась к светящемуся бассейну, достигла его края, но не стала останавливаться и скрылась в мареве света, создаваемого бассейном. В огромном зале снова не осталось никого, кроме Диксона и девушки.

НЕДОУМЕВАЮЩИЙ ДИКСОН повернулся к темноволосой спутнице, желая задать ей несколько вопросов, но тут же одернул себя, чуть не забыв, что в этом мире изображает посланника самого Иля.

— Жрица, как это понимать? — в итоге спросил он.

Девушка растерянно посмотрела на него и улыбнулась. У Диксона снова екнуло сердце и, засмотревшись на свою очаровательную спутницу, он даже пропустил мимо ушей часть ее слов.

— …постоянно, с каждым ударом священного гонга, — ответила она. — И так будет всегда, пока жизненный цикл одной из нас не завершится во всепоглощающем белом пламени. — Пока она говорила, послышался очередной удар гонга. — Слышал? Истек еще один цикл, и пришла пора пожертвовать еще одной жизнью. Таких, как мы, великое множество, поэтому на протяжении всей истории моего народа поток жертв никогда не прерывался. Мы не даем угаснуть пламени великого Иля!

Диксон ничего не ответил. Он, не отрываясь, смотрел на жрицу, но завеса иллюзии внезапно начала расплываться, а в висках застучала кровь, как будто… инопланетный сверхразум снова дает о себе знать.

Диксон не мог точно сказать, как долго всесильное существо вытягивало у него все, что он видел, слышал и чувствовал, а также отправляло обратно беззвучные приказы.

Потоки мысленных волн накатывали все сильнее и сильнее, пока, наконец, Диксон не понял, в чем именно заключается его задача. Он узнал, что бассейн является источником белого пламени, но при этом не дает жизненные силу Илю. Тот питался странными созданиями, приносящими себя в жертву, потому что только так можно было уничтожить этих бессмертных чудовищ. Но вещество в бассейне все же не было Илем, так как он являлся тем самым пламенем на вершине огромного черного столба и питался излучением бассейна. Если на какое-то время вывести из строя источник восходящего света, то управляющая Диксоном сущность могла бы выйти на сцену и сразиться с Илем.

На мгновение мысленный поток прервался, но сквозь вибрирующий воздух можно было расслышать слоги каких-то неизвестных слов. Из этой речи Диксону не удалось вычленить какие-либо фразы, так как в известных человеку языках не было ничего похожего. Но он понял, что, если произнести эти слова вслух, можно вызвать инопланетный разум. После того, как Диксон запомнил их, в его разуме воцарилась тишина.

Затем в ней снова начал медленно вырисовываться огромный купол храма. Диксон, услышав очередной удар гонга, увидел еще одну облаченную в стальную мантию фигуру, идущую к бассейну. Он обернулся и посмотрел на лицо жрицы. Теперь ему осталось только вызвать сверхразум, дождаться свержения Иля, а затем уйти. Уйти, бросив здесь прекрасную спутницу. Или встретиться с ней еще раз, — но уже только во сне.

Они посмотрели друг на друга, и, когда темноволосая жрица неуверенно улыбнулась, в ее голубых глазах вспыхнул огонь. У нее был нетерпеливый напряженный вид, — ее вера в Иля была непоколебимой. И тогда Диксон понял, что не посмеет предать девушку.

— Нет, — прошептал он. — Нет, моя дорогая, я не могу… я просто не могу так поступить!

— Как? — приподняв бровь, также тихо спросила она. — Как поступить? — Бросив взгляд на Диксона, она тут же переменилась в лице и явно испугалась, не став дожидаться ответа. — Кажется… Кажется, я вижу… — пробормотала девушка. — О, Диксон, я вижу что-то очень странное… в твоих глазах. Какие-то ужасные фигуры и образы… И что-то вроде завесы между нами… Диксон… я ничего не понимаю… и… и… Диксон, я вижу у тебя в глазах свое отражение!

Внезапно у него перехватило дыхание, и он заключил темноволосую жрицу в объятия. Закрыв глаза, она прильнула к груди Диксона. Он почувствовал бешеный стук ее сердца и дрожь закрытого блестящей мантией тела.

— Я боюсь, Диксон… Я боюсь! — тихо запричитала она. — Диксон, почему мне так страшно?

Он не нашелся что ответить, но покрепче обнял жрицу, почувствовав грудью ее приятные округлости и с горечью осознав, что влюбился в прекрасную иллюзию.

ДИКСОН тоже испугался. Испугался чувств, потрясших его до глубины души. Он вспомнил нежный поцелуй, красивые изгибы тела темноволосой жрицы в отливающей металлом мантии, и то, что вся эта неземная красота на самом деле является не более чем видением, маскирующим отвратительное создание, коим в действительности была девушка. Прелестное тело, очаровательное личико, нежные теплые губы… И это все? Неужели возможно полюбить только красивую оболочку? Неужели возможно любить сильнее, чем любил Диксон?

Он высвободил одну руку и аккуратно взял девушку за подбородок. Страх и недоумение в ее светлых глазах постепенно сменились каким-то совершенно непонятным выражением.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Мне все равно… Потому что я люблю тебя.

— Люблю? — переспросила шепотом девушка. — Люблю?

И по ее взгляду стало понятно, что это слово для нее — пустой звук.

На мгновение у Диксона перед глазами все расплывалось. Почему-то такой вариант ни разу не пришел ему в голову, хотя он знал, насколько велика пропасть между ним и этой совершенно чуждой человеку расой. У Диксона не укладывалось в голове, как на просторах бескрайнего космоса могут существовать разумные существа, начисто лишенные какого-либо сочувствия, и для которых слово «любовь» ничего не значит. Неужели они не испытывают никаких эмоций? Боже правый, неужели он обречен любить пустую оболочку, иллюзию, скрывающую бесполое создание, неспособное выражать никакие известные чувства?

Диксон еще раз посмотрел на растерянное лицо девушки и заметил какое-то странное сияние в ее глазах. Он почему-то решил, что скоро узнает нечто совершенно невероятное, но никак не мог догадаться, что именно. Когда он снова взглянул на жрицу, ему показалось, что он… почти понял…

Внезапно мир вокруг задрожал, как будто являлся отражением на поверхности гладкой воды, по которой прошла волна, а затем все стало по-прежнему. Но тут Диксону пришла на ум еще одна мысль: он находится в этом мире слишком долго. Завеса волшебной иллюзии понемногу истончалась.

Нет… Я не могу уйти! — вздохнув, подумал он и еще крепче сжал девушку в объятиях.

Должно быть, он произнес эту фразу вслух, потому что почувствовал, как жрица сильнее прижалась ему к груди, и услышал ее тревожный голос:

— Уйти? О, Диксон, Диксон, возьми меня с собой! Не бросай меня тут одну, Диксон!

По его груди разлилась теплота, вызванная надеждой.

— А почему мне нельзя тут тебя оставлять? — спросил он. — Почему? Отвечай! — Он схватил жрицу за плечи и слегка встряхнул ее.

— Я не знаю, — пробормотала она. — Я только знаю, что… что… О, Диксон, мне будет так одиноко без тебя. Не оставляй меня тут… Пожалуйста, возьми меня с собой!

— Но зачем? — спросил он еще раз, ибо ему снова показалось, что на него снова нахлынуло то самое великолепное и неизведанное прежде чувство, какое он ощутил до того, как мир содрогнулся.

— Потому что я… Потому что… я не понимаю, Диксон… Я не могу сказать тебе, почему… Я не могу подобрать слова. Но с твоим появлением я… Неужели я всю жизнь ждала только одного тебя? Ведь до нашей встречи я не понимала, насколько одинока в этом мире. Поэтому не бросай меня тут. Я не вынесу, если ты уйдешь без меня. О, Диксон, ты это называешь любовью?

В ее голосе и затуманенных глазах виднелась неприкрытая боль. И он задумался о том, что любовь подобна вредной бактерии, распространяющей боль везде, где только можно. Неужели он заразил темноволосую жрицу безнадежной и бессмысленной страстью? Да, та была именно такой, потому что через несколько мгновений Диксон навсегда покинет это странное место, ибо никакая сила неспособна долго поддерживать завесу иллюзии, благодаря которой эти двое познали любовь.

Выдержат ли чувства Диксона вид ее настоящего «я»? И что будет с неведомыми жрице ощущениями и ее любовью? Сможет ли она принять его человеческую сущность? И все же, спросил он самого себя: смогу ли я заново полюбить настоящий облик девушки, или я испытываю пылкие чувства всего лишь к красивой галлюцинации? Но быть может…

И СНОВА у Диксона зарябило в глазах. Он почувствовал, как пол у него под ногами наклонился, а окружающая обстановка на мгновение превратилась в разноцветный хаос. Потом снова стало тихо, как будто ничего не случилось. Диксон решил не придавать этому значения, повернул жрицу храма лицом к себе, схватив ее за плечи, и заглянул ей в глаза.

— Послушай! — Он старался говорить как можно быстрее, поскольку понимал, что драгоценного времени осталось не так уж много. — Послушай! Ты хоть представляешь, о чем просишь?

— Я только хочу пойти с тобой, — ответила девушка. — Быть рядом с тобой, где бы ты ни находился. И если ты действительно посланник Иля, то должна ли я войти в бассейн и отдать ему свою жизнь, чтобы стать с тобой одним целым?

— Я не небесный посланник, — покачал головой Диксон. — Меня послали сюда уничтожить Иля. Я человек из другого мира, настолько отличающегося от твоего, что тебе будет неприятен мой настоящий облик. Мы смотрим друг на друга сквозь завесу иллюзии. И мне пора вернуться в свой мир. Одному…

От попыток понять происходящее у девушки помутнело в глазах.

— То есть ты… не посланник Иля? Ты не такой, каким кажешься? Другой мир? Все равно, возьми меня с собой! Я должна пойти с тобой… Должна!

— Но, моя дорогая, я не могу, неужели ты не понимаешь? Ты не протянешь и секунды в моем мире… как и я в твоем.

— Тогда я умру, — спокойно ответила она. — Я войду в пламя и буду ждать тебя на том свете. Я буду ждать тебя вечно.

— Моя дорогая, так тоже не выйдет, — мягко ответил Диксон. — Даже после смерти мы все равно не сможем быть вместе. Потому что после смерти ты воссоединишься с Илем, а когда умру я, то… то… возможно, попаду в другое место. Я не знаю. Но я точно не окажусь рядом с Илем.

Жрица поникла, пытаясь поверить в невероятное. Она долго не могла собраться с мыслями.

— Я не понимаю, — медленно проговорила она. — Но знаю, что ты говоришь правду. Если я умру в пламени, поскольку не могу умереть иначе, мы с тобой расстанемся навсегда. Я не смогу! Я не буду так делать! Я не отпущу тебя! Послушай, — прошептала она. — Ты говоришь, что пришел сюда уничтожить Иля. Зачем?

— Я посланник другого бога, который займет трон Иля.

— Я всю свою жизнь посвятила Илю, — пробормотала девушка себе под нос. — Убей его, Диксон! — продолжала она уже более громким голосом. — Другого шанса может и не представится. О, я предательница… Нет, хуже, чем предательница! Потому что в мире нет такого слова, чтобы описать того, кто предает своего бога. Но сейчас я сделаю это… с радостью. Уничтожь его и позволь мне умереть другим способом, позволь умереть, как ты. Может быть, твой бог смилостивится и разрешит мне умереть человеческой смертью, и мы воссоединимся в загробной жизни. О, Диксон, пожалуйста!

Эту просьба показалась Диксону совершенно безумной, но на какую-то долю секунды у него в груди снова затеплилась надежда. Может быть, это вовсе не…

И тут он все понял. Он взглянул на милую спутницу своим невидящим взглядом. После того, как Диксон узнал, что чувства девушки были настолько сильны, что ради воссоединения с ним она готова пойти на самоубийство, он внезапно осознал, что ее красивая внешность ничего для него не значит. Он влюбился отнюдь не в иллюзию.

С его плеч словно свалился камень, когда он понял, что его чувства не имеют ничего общего с мимолетным увлечением внешней красотой жрицы. Нет, это была настоящая любовь, даже несмотря на то, что его избранница являлась бесполым чудовищем. Он полюбил ее душу, скрывающуюся под более чем неприглядным обликом. Хотя этой инопланетной расе были чужды какие-либо проявления чувств и эмоций, девушка действительно полюбила Диксона. Все остальное не имело никакого значения.

Затем, без всякого предупреждения, огромный купол задрожал и невероятным образом исказился, став напоминать отражение в кривом зеркале. И Диксон почувствовал, как изящная фигура спутницы в его объятиях начала странным образом видоизменяться, жутко извиваясь…

Он стоял перед входом в огромный зал, пестреющий жуткими цветами и состоящий из поразительных углов и невероятных плоскостей. А вот в его объятиях… Он посмотрел вниз и увидел, что обнимает существо, по чьим находящимся в постоянном движении конечностям и гибкому телу расползаются пятна всех цветов и оттенков. Девушка превратилась в скользкую и неприятную на ощупь массу, а из середины не имеющего рта лица на него с таким отчаянием смотрел огромный голубой глаз, как будто это Диксон из обычного человека перевоплотился в страшное чудовище, а не она.

ПОСЛЕ ЭТОГО он закрыл глаза, но по тому, что он увидел в обращенном к нему жуткому глазу, стало ясно, что перед ним все та же жрица, которую он полюбил. И Диксон про себя отметил, что искра понимания, недавно вспыхнувшая в прекрасных голубых глазах, никуда не делась. У него в руках была все та же очаровательная темноволосая девушка, что и несколько минут назад, пускай сейчас на него вместо пары глаз смотрело одно-единственное око, принадлежащее тошнотворному склизкому существу.

Он покрепче сжал ее — или его, — отдавая себе отчет в том, что ей настолько же неприятны его прикосновения, как и ему, — и поверх плоской разноцветной головы оглядел огромный зал. От обилия цветов и оттенков, совершенно не предназначенных для примитивных человеческих глаз, у Диксона застучала кровь в висках. И, хотя странное создание затихло, повиснув у него на руках, он мог лишь догадываться, как тяжело было жрице сохранять спокойствие.

К его горлу подступил комок, когда стало ясно, что таким образом чудовище выражает абсолютное доверие, хотя, очевидно, боится его. Но Диксон знал, что сойдет с ума, если пробудет тут слишком долго. Он уже перестал различать цвета, пол продолжал вздыматься под ногами, и было понятно, что пришла пора действовать. Поэтому он покрепче сжал дорогое сердцу существо, и чуждые человеческому языка слова, переданные ему сверхразумом, сами вырвались у него изо рта.

Эти слова было невозможно записать никакими письменными знаками, как и проговорить еще раз, потому как на слух они казались едва различимым шепотом. Но в тот момент, как заветные слоги сорвались с губ Диксона, он почувствовал какое-то изменение в самой материи храма. Затем внезапно потемнело. Он с облегчением вздохнул, когда головокружительные цвета покинули его поле зрения, вместе с тем почувствовав, как странное создание у него в объятиях застыло, а время остановилось.

Потом в окружающей тьме начал нарастать какой-то звук, становящийся все громче и громче, пока у Диксона, в конце концов, не заложило уши. Вдобавок к этому, он ощутил исходящую откуда-то вибрацию. Пульсация и шум быстро усиливались, превращаясь в неконтролируемую какофонию звуков. В кромешной тьме происходила настоящая битва богов, невидимая из-за всепоглощающей пустоты, попросту недоступная взору простых смертных.

Ошеломляющий рев все нарастал и нарастал, пока Диксону не показалось, что голова вот-вот расколется от невыносимого грохота побоища, непостижимого для человеческого ума. Пол, казалось, провалился в небытие, а окружающий мир превратился в черный вихрь, и уже невозможно было понять, где низ, а где верх. В воздухе бушевал настоящий ураган скрежета и дребезжания. Ничего не видящий, оглушенный и не понимающий, что происходит, Диксон покрепче прижал свою любовь к груди и замер в ожидании неизвестно чего.

Он потерял счет времени. Стараясь не обращать внимания на суматоху и кромешный мрак, он пытался предугадать, что случится дальше: победит ли золотистая сущность и сможет ли она сделать так, чтобы Диксон с жрицей были вместе, пускай даже и в загробном мире. Теперь он совершенно спокойно думал о жизни и смерти, так как знал, что жизнь без второй половинки подобна мучительной и долгой смерти. Без прекрасной девушки жизнь Диксона уже ничего не значила, и если она умрет, то и он с радостью расстанется с жизнью, чтобы только быть с ней. Его голова кружилась от безумных размышлений и шума великой битвы, бушевавшей неподалеку.

Казалось, сама вселенная превратилась в оглушающий водоворот криков, сражения и безумия, бурлящий целую вечность. Тем не менее, появилось впечатление, что скрежет и грохот стали постепенно сходить на нет. Звон в ушах постепенно ослабевал, и, судя по постепенно стихающим звукам, битва подходила к концу. Вскоре тьму заполнило безжизненное спокойствие.

ЗАТЯНУВШАЯСЯ ТИШИНА действовала на нервы и терзала уши. В конце концов из темноты донесся громкий и невозмутимый голос. И он точно не принадлежал инопланетному сверхразуму. Речь неизвестной сущности состояла не из слогов, составляющих слова, а из понятных Диксону мыслеформ, передающихся прямо в мозг.

— Моя избранная жрица, — произнес бесстрастный голос. — Неужели ты хотела меня уничтожить?

Диксон почувствовал, как вздрогнуло существо у него в руках, и понял, что оно расслышало вопрос. Он с трудом осознал, что голос, должно быть, принадлежит Илю, — а значит, светящаяся сущность, перенесшая его сюда, пала в бою.

— А тебя, Диксон, — продолжал говорить монотонный голос, — послал мой враг. Ты кажешься мне очень странным созданием, Диксон. Я могу общаться с тобой и видеть тебя только благодаря силам, отнятым у напавшей на меня враждебной сущности. Твой разум для меня сродни хаосу. Какое заклинание ты наложил на мою избранную жрицу? Она больше не повинуется мне!

— Неужели ты никогда не слышал о любви? — громко спросил Диксон.

Вопрос растворился в кромешной темноте, и в воздухе повисла тишина. Диксон ждал ответа, крепко прижав к груди любимую девушку.

— О любви?.. — наконец раздался задумчивый шепот бога. — Нет, я никогда не слышал такого слова. В моей Вселенной нет ничего подобного. Что это такое?

Растерянный Диксон молча попытался сформулировать достойный ответ. Ибо кто на всем свете может дать определение любви? Он мысленно попытался дать понятное объяснение, понимая, что делает это не столько ради бога, сколько ради своей избранницы, пусть она и не могла знать, что такое любовь, и что она значит для него. Когда он умолк, на него снова начала давить гнетущая тишина.

— Итак… — наконец, ответил Иль. — Я понял, что любовь — главенствующий принцип человеческого мира и измерения. Но здесь ее не существует. Какое тебе до этого дело? Любовь возникает между двумя полами вашей расы. А моя жрица бесполая. Между вами не может возникнуть чувство любви.

— И все же я видел ее в облике женщины, — сказал Диксон. — И я люблю ее.

— Ты влюбился лишь в красивый образ, — проговорил Иль.

— Поначалу, может, так оно и было. Но теперь… нет, сейчас все гораздо серьезнее. Возможно, мы чужды друг другу вплоть до структуры материи, разума, мыслей и даже души. Но, в конце концов, это лишь поверхностное сравнение. Объединяет нас только одно — жизнь. Мы живые, одушевленные и свободные существа. Где-то в глубине души находится та самая искра жизни, благодаря которой мы способны по-настоящему любить друг друга.

Когда Диксон закончил говорить, наступила зловещая тишина.

— А ты, моя жрица? — наконец прервал молчание Иль. — Что ты на это скажешь? Ты его любишь?

Диксон почувствовал, как существо, до сих пор пребывающее у него в объятиях, непроизвольно содрогнулось. Она, — он не мог думать о ней как о бесполом существе, — находилась в присутствии ее бога и слышала, как тот напрямую обращается к ней, из-за чего благоговейный ужас затуманил ее разум. Но через мгновение она ответила тихим прерывистым шепотом, очень похожим на обычные слова, но вместе с тем не являющимися полноценной речью или последовательностью мыслеформ:

— О, великий и могучий Иль, я… я не знаю такого слова. Я лишь знаю, что без Диксона моя жизнь потеряет всякий смысл. Я даже предала свою веру, чтобы освободиться от твоей власти и умереть простой человеческой смертью, воссоединившись со своим возлюбленным в загробной жизни, если, конечно, такая жизнь существует. Будь у меня выбор, я, ни секунды не раздумывая, оставила бы все как есть. Если это любовь — то да, я люблю Диксона.

— Он, — возразил Иль, — существо другой расы, мира и измерения. Ты же видела его настоящий облик.

— Мне все равно, — ответила жрица более уверенным голосом. — Я только знаю, что не могу… не хочу жить без него. Я люблю… не его тело, и не знаю, почему так случилось. Мне лишь известно, что люблю его.

— А я люблю ее, — ответил Диксон.

Все-таки обмен мыслями являлся довольно странным способом общения, привыкнуть к которому было не так-то легко.

— Я не знаю, каким меня видишь ты, но меня немного пугает твоя настоящая внешность, — продолжал он. — Но знаешь, наша встреча меня кое-чему научила. Твой нынешний отталкивающий облик и красивая внешность девушки из моего мира — и то и другое не более чем пустая оболочка твоей настоящей сущности. Мне все равно, как ты выглядишь, потому что это всего лишь иллюзия.

— Да, — пробормотала жрица. — Да, я понимаю. Ты прав. Наши тела, каким бы они ни были, не имеют никакого значения. Все гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд.

— И как же, — прервал ее Иль, — вы будете решать данную проблему?

— МЫ НЕ МОЖЕМ быть вместе ни здесь, ни в моем мире, — нарушил молчание Диксон, не дождавшись ответа на мучающий его вопрос. — Быть может, мы обретем счастье только в загробной жизни, но я точно не знаю. А ты?

— Нет, — удивленно ответил Иль.

— Ты… то есть как не знаешь? Ты же бог!

— Вот так не знаю. Я питаюсь существами, зашедшими в священный белый огонь. Но вместе с тем мне все равно чего-то не хватает, но я не знаю и даже не догадываюсь, чего именно. Да… я бог, но не знаю, что будет после смерти.

Диксон долго размышлял над ответом Иля, в словах которого был какой-то смысл, дающий надежду, но он никак не мог его уловить. Вдруг Диксона озарила догадка.

— Ну, тогда!.. — радостно воскликнул он. — Тогда ты не сумеешь разлучить нас! Мы можем умереть и стать свободными.

— Да. У меня нет над тобой власти. Даже если бы я и хотел отомстить тебе за попытку моего свержения, то все равно не смог бы этого сделать. Ибо не знаю, что будет после… смерти. Но смерть, так или иначе, дарует вам свободу.

Диксон сглотнул внезапно застрявший в горле комок. Сомнения и подозрения терзали его душу.

— Ты сделаешь это ради нас? — почти что против своей воли спросил он. — Освободи нас!

В гробовой тишине, дожидаясь ответа, он попытался осознать, что стоит на пороге смерти, думая о том, что его ждет в загробном мире. Но в одном Диксон был уверен точно: после смерти жизнь не кончается, и ничто не сможет разлучить его с возлюбленной. Это было только начало, и оно требовало продолжения, способного дать ответы.

Нет, любовь, связавшая два таких разных существа, просто не могла погаснуть с их смертью. Для этого их чувства были слишком прекрасными… и сильными. Диксон уже не испытывал ни малейшего страха и даже смотрел в будущее с теплившейся в груди надеждой. Что же будет дальше? Как изменится их жизнь? Какие межгалактические приключения им предстоит пережить? Он почти что с нетерпением ждал скорой кончины.

— Тогда умри, — совершенно спокойно велел Иль.

На мгновение воцарилась непроглядная тьма. Затем ее прорезала искорка света, а все вокруг затряслось.

И Иль остался один.

The Bright Illusion, (Astounding, 1934 № 10), пер. Игорь Фудим, при участии Александры Заушниковой