Друг детства Мегрэ

Глава 6

Встав и по очереди оглядев каждого из присутствующих, Мегрэ подвел итог:

— Господа, благодарю вас за то, что вы пришли. Думаю, эта встреча не прошла даром, и один из вас не замедлит связаться со мной. — Откашлявшись, он продолжал: — Мне остается лишь поставить вас в известность: если это вас интересует, похороны Жозефины Папе назначены на завтра на десять утра. Вынос тела состоится в Институте судебно-медицинской экспертизы.

Первым, ни на кого не глядя и, разумеется, не прощаясь, из кабинета вылетел разъяренный Виктор Ламотт. Внизу его наверняка дожидался лимузин с шофером.

Курсель, поколебавшись, ограничился кивком; Франсуа Паре, проходя мимо комиссара и, видимо, плохо соображая, что говорит, пробормотал:

— Благодарю вас.

Лишь рыжеволосый Бодар протянул Мегрэ руку и радостно бросил:

— Классно! Ну и задали вы им перцу!

Последним выходил Флорантен.

— А ты останься, — попросил его Мегрэ. — Я сейчас вернусь.

Оставив его на попечение Лапуэнта, который продолжал сидеть за столом, Мегрэ прошел в кабинет инспекторов. Здоровяк Торранс двумя пальцами сосредоточенно перепечатывал на машинке донесение.

— Немедленно организуйте наблюдение за домом на Нотр-Дам-де-Лоретт. Мне нужно знать, кто там бывает. Если один из тех, что сейчас вышел из моего кабинета, появится там, входите за ним в дом.

— Вы чего-то боитесь?

— Привратница наверняка много знает, и я не хотел бы, чтобы с ней случилось несчастье.

— Наблюдение за Флорантеном и его мастерской продолжать?

— Да. Я вас предупрежу, когда этого больше не потребуется.

Он вернулся в кабинет.

— Лапуэнт, ты свободен.

Флорантен стоял перед окном, засунув руки в карманы, словно у себя дома, и демонстрировал привычную иронию ко всему.

— Как они кипели, подумать только! В жизни так не развлекался.

— Ты так считаешь?

Веселость Флорантена была явно наигранной.

— Кто меня огорошил, так это привратница. Вытянуть из нее хоть что-то будет нелегко. Думаешь, она знает?

— Надеюсь. Это ведь в твоих интересах.

— О чем ты?

— Она утверждает, что между тремя и четырьмя в квартиру никто не поднимался. Если она и дальше будет на этом настаивать, придется тебя арестовать, поскольку ты автоматически станешь единственным возможным виновником.

— Почему ты заставил появиться ее перед всеми ними?

— В надежде, что один из них испугается ее показаний.

— А за меня ты не боишься?

— А ты видел убийцу?

— Я тебе сказал, нет.

— Ты узнал его голос?

— Тоже нет.

— Чего ты тогда боишься?

— Я был в квартире. Ты их об этом известил. Убийца может решить, что я его видел.

Мегрэ небрежно открыл ящик своего стола и вытащил пачку фотографий, приготовленных ему специалистами Мерса. Выбрав одну из них, он протянул ее Флорантену.

— Взгляни.

Сын кондитера из Мулена стал внимательно изучать фотографию, делая вид, что не понимает, к чему это. На ней была заснята часть спальни: кровать, ночной столик с выдвинутым ящиком.

— Что именно должен я здесь увидеть?

— Ничто не кажется тебе необычным?

— Нет.

— Вспомни о своих первых показаниях. В дверь позвонили, ты кинулся к шкафу.

— Так оно и было.

— Хорошо. Предположим, ты говоришь правду. По-твоему, Жозе и ее посетитель лишь ненадолго задержались в гостиной и, миновав столовую, прошли в спальню.

— Да, именно так и было.

— Погоди. Ты утверждал, что, прежде чем раздался выстрел, прошло около четверти часа.

Нахмурив брови, Флорантен вновь вглядывался в фотографию.

— Этот снимок был сделан некоторое время спустя после убийства, в спальне все осталось как было. Взгляни на кровать.

К впалым щекам Флорантена прилило немного краски.

— Кровать не только не расстелена, но на покрывале нет ни единой складки.

— К чему ты клонишь?

— Или посетитель пришел только для того, чтобы поговорить с Жозе, и в этом случае они должны были остаться в гостиной, или он явился с другой целью, и тогда кровать была бы в другом состоянии. Скажи мне, чем они могли заниматься в спальне?

— Не знаю.

Было видно: Флорантен напряженно соображает, как выкрутиться.

— Ты только что говорил о письмах.

— И что?

— Может быть, он пришел за ними?

— И ты думаешь, что Жозе ему отказала бы? Ты считаешь в порядке вещей, чтобы она стала шантажировать того, от кого ежемесячно получала весьма солидный куш?

— Может, они зашли в спальню за другим, а там поспорили?

— Послушай, Флорантен. Я наизусть помню твои показания. С первого дня я почувствовал: что-то в них не сходится. Это ты унес письма вместе с сорока восемью тысячами франков?

— Клянусь тебе, нет. Куда бы я их дел? Ты ведь нашел деньги, не так ли? Если бы у меня были и письма, я спрятал бы их там же.

— Не обязательно. Мы ощупали твои карманы, чтобы убедиться, что у тебя нет оружия, но по-настоящему тебя не обыскали. Насколько я помню, ты превосходный пловец. И вот ты ни с того ни с сего прыгаешь в Сену.

— С меня было довольно. Я чувствовал, что ты мне не доверяешь. Я только что потерял единственного в мире человека, который…

— Только чувства оставь в покое.

— Когда я перемахнул через парапет, я действительно хотел покончить со всем. Наверное, я не раздумывал. Один из вас следил за мной…

— Вот именно.

— Что вот именно?

— Предположим, что, когда ты прятал деньги на шкаф, ты забыл о письмах. Они остались у тебя в кармане. Если бы их у тебя нашли, для тебя это было бы небезопасно. Как ты это объяснишь?

— Не знаю.

— Ты догадывался, что наблюдение продлится какое-то время. Прыжок в Сену словно под влиянием отчаяния, и ты разом отделываешься от писем, отправляя их на дно с помощью какого-нибудь тяжелого предмета, например камня.

— У меня не было писем.

— Может, и так, тогда становится понятно, почему убийца еще с четверть часа оставался в квартире. Однако есть еще одно обстоятельство, которое меня беспокоит.

— Какое еще обвинение ты выдумал?

— Отпечатки пальцев.

— Что необычного в том, что по всей квартире есть мои отпечатки пальцев?

— Как раз в спальне-то их и не нашли. Как и отпечатков убийцы. А ведь ты открывал секретер, чтобы взять деньги. А тот, другой, выдвигал ящик, чтобы вынуть письма. Не сидел же он четверть часа просто так, ни к чему не притрагиваясь. Значит, после его ухода ты тщательно протер все гладкие поверхности, включая дверные ручки.

— Не понимаю. Ничего я не протирал. Где доказательства, что никто не входил в квартиру, пока я бегал к себе, а затем ходил к тебе в уголовную полицию?

Мегрэ не ответил; увидев, что ветер улегся, он отворил окно. Долго молчал, потом тихо спросил:

— Когда тебе надлежало выметаться?

— Как это? Что ты хочешь сказать?

— Выметаться из квартиры Жозе, за чей счет ты жил.

— Об этом и речи не было.

— Было, и тебе это хорошо известно. Ей стало казаться, что ты несколько увял, при том, что аппетиты у тебя были неумеренные.

— Это тот грязный Рыжий тебе сказал?

— Не важно.

— Кто же еще! Он давно уже пытается втереться в доверие.

— Он трудится, зарабатывает на жизнь.

— Я тоже.

— Твоя работа — не более чем прикрытие. Сколько мебели ты продаешь за год? Большую часть времени на твоей двери висит табличка, извещающая о твоем отсутствии.

— Я разъезжаю, чтобы скупать товар.

— Нет. Жозефине Папе все это становилось в тягость. Она рассчитывала, впрочем напрасно, что Бодар займет твое место.

— Кому ты веришь, ему или мне?

— Твое слово гроша ломаного не стоит, я в этом убедился еще в лицее.

— Ты на меня сердишься?

— За что?

— Ты уже в Мулене имел на меня зуб. У моих родителей бойко шла торговля. У меня водились денежки. А твой отец всегда был лишь чем-то вроде слуги в замке Сен-Фиакр.

Мегрэ покраснел, сжал кулаки и чуть было не ударил Флорантена: непочтительно касаться памяти отца он не позволял никому. Будучи управляющим замка, тот имел под началом больше двадцати ферм.

— Ты негодяй, Флорантен.

— Ты сам этого хотел.

— До сих пор я не засадил тебя за решетку за отсутствием формальных доказательств, но я непременно найду их. — С этими словами Мегрэ встал и открыл дверь в кабинет инспекторов. — Чья очередь заниматься этим подонком?

Поднялся Лурти.

— Не отставай от него ни на шаг; когда он вернется к себе, не отходи от его двери. Позаботься о смене.

Флорантен, чувствуя, что зашел слишком далеко, залебезил:

— Прости, Мегрэ. Тормоза отказали, забылся. Поставь себя на мое место.

Мегрэ не вымолвил ни слова и даже не взглянул в его сторону.

Зазвонил телефон. Следователь интересовался результатом очной ставки.

— Пока ничего определенного. Я закинул удочку, но что поймаю, неизвестно. Похороны завтра в десять.

В коридоре его поджидали журналисты, но на сей раз он обошелся с ними менее любезно, чем обычно.

— Напали вы на след, господин комиссар?

— У меня их несколько.

— И вам не известно, который из них верный?

— Вот именно.

— Вы думаете, трагедия произошла в результате несчастной любви?

Он чуть было не ответил им, что такого не бывает. Так на самом деле он и считал. За годы работы в уголовной полиции он понял, что выставленный на осмеяние любовник или брошенная любовница чаще убивают из-за уязвленного самолюбия, чем из любви.

Вечером они сидели с мадам Мегрэ перед телевизором и смотрели фильм, Мегрэ позволил себе выпить две рюмочки малиновой настойки, поставляемой им из Эльзаса свояченицей.

— Как тебе фильм? — поинтересовалась мадам Мегрэ.

Он едва не спросил: «Какой фильм?»

Он видел сменяющие друг друга на экране картинки, двигающихся там людей, но о чем фильм — сказать не мог.

На следующий день незадолго до десяти они с Жанвье подкатили на служебном автомобиле к Институту судебной-медицинской экспертизы.

Долговязая тощая фигура Флорантена с торчащей изо рта сигаретой уже маячила там в компании инспектора Бонфиса.

К полицейской машине Флорантен не подошел. Он остался стоять на тротуаре с опущенными плечами и видом человека униженного, не осмеливающегося поднять голову.

Подъехал катафалк, служители похоронного бюро вынесли гроб.

— Садись! — открыв заднюю дверцу, скомандовал Мегрэ Флорантену и добавил, обращаясь к Бонфису: — Возвращайся на работу. Я тебе его доставлю.

— Можно трогаться? — спросил распорядитель церемонии.

Когда они двинулись, Мегрэ заметил в боковое зеркальце следующую за ними желтую автомашину. Это был недорогой двухместный автомобиль с открывающимся верхом, помятым корпусом, над ветровым стеклом которого виднелась рыжая шевелюра Жана Люка Бодара.

В полном молчании добрались они до кладбища в Иври, пересекли его и в новой его части, где еще не успели подрасти деревья, остановились у свежевыкопанной могилы.

Люка не забыл о просьбе Мегрэ запастись цветами, букет был и в руках Бодара.

Когда гроб опускали в могилу, Флорантен закрыл лицо руками, его плечи несколько раз вздрогнули. Плакал ли он? Это не имело никакого значения: он был способен плакать по заказу.

Мегрэ предоставили право бросить первый ком земли.

Некоторое время спустя обе машины уже катили по дороге к Парижу.

— На Набережную, шеф?

Мегрэ кивнул. Флорантен за его спиной по-прежнему молчал.

Выйдя из машины, Мегрэ попросил Жанвье:

— Побудь с ним. Я пришлю тебе Бонфиса, он им займется.

Из автомобиля донесся взволнованный голос Флорантена:

— Клянусь, Мегрэ, я ее не убивал.

Комиссар только пожал плечами, толкнул стеклянную дверь и стал медленно подниматься по лестнице. Бонфис ждал его в кабинете инспекторов.

— Твой клиент внизу, забирай его.

— Что делать, если он снова будет настаивать на том, чтобы идти вместе?

— Делай что хочешь, только не упусти мне его.

К своему удивлению, Мегрэ застал у себя в кабинете Лапуэнта, тот был чем-то озабочен.

— Плохая новость, шеф.

— Еще один мертвец?

— Нет. Привратница исчезла.

— Я же приказал установить за ней наблюдение.

— Лурти позвонил полчаса назад. Он был до того потрясен, что чуть не плакал.

Лурти был инспектором со стажем, одним из самых добросовестных, в тонкостях знавший свое дело.

— Как это произошло?

— Лурти дежурил на тротуаре напротив дома, эта баба вышла на улицу без шляпы с продуктовой сумкой в руках. Даже не оборачиваясь, чтобы узнать, следят ли за ней, она сперва зашла в мясную лавку, где ее как будто знали, и купила эскалоп. Затем, по-прежнему не оглядываясь, стала спускаться по улице Сен-Жорж, где вошла в итальянскую бакалейную лавку. Лурти остался на улице и стал ходить взад-вперед. Забеспокоился он с четверть часа спустя. Войдя в узкий, вытянутый в длину магазин, он обнаружил там второй выход — на Орлеанский сквер и улицу Татбу. Разумеется, пташка уже упорхнула. Лурти позвонил нам, а затем занял свой наблюдательный пост перед домом, решив, что это правильнее, чем слоняться по округе. Думаете, она сбежала?

— Ну конечно нет. — Встав перед окном, Мегрэ долго разглядывал листву каштанов, из которой доносился птичий писк. — Она не убивала Жозефину Папе и потому ей незачем убегать, особенно в том виде, в котором она вышла из дому, да еще с продуктовой сумкой в руках. Просто ей нужно было с кем-то встретиться. Я почти уверен, что решение созрело у нее после вчерашней очной ставки. Все это время я был уверен, что она видела убийцу, либо когда он поднимался, либо когда спускался, а может, и оба раза. Предположим, выходя, неизвестный обнаружил, что она смотрит на него в упор, прижавшись носом к стеклу.

— Кажется, начинаю понимать.

— Он знал, что ее будут допрашивать. Он был из числа постоянных визитеров Жозефины Папе, и привратница его знала.

— Думаете, он ей угрожал?

— Она не из тех женщин, кого можно запугать. Ты сам мог в этом убедиться. Зато наверняка падка на деньги.

— Но если она уже получила деньги, зачем ей исчезать?

— Из-за очной ставки.

— Не понимаю.

— Убийца был среди присутствующих. Она его видела. Достаточно было одного ее слова, чтобы задержать его. Она предпочла молчать. Могу держать пари, именно тогда она и поняла, что ее молчание стоит больше того, что она получила. Сегодня утром она решила потребовать прибавки, но сделать это, находясь под неусыпным наблюдением, невозможно. Набери-ка номер отеля «Скриб», попроси к телефону швейцара.

Секунду спустя Мегрэ взял телефонную трубку.

— Алло! Это швейцар «Скриба»? Говорит комиссар Мегрэ. Как дела, Жан? Как дети? Хорошо… Отлично… У вас постоянно снимает номер некий Ламотт. Да, Виктор Ламотт. Думаю, у него с вами помесячный договор? Да. Я так и думал. Будьте добры связать меня с ним. Что-что? Уехал вчера скорым в Бордо? Я полагал, он покидает Париж только в субботу вечером. Никто не спрашивал его сегодня утром? А дородная неряшливо одетая женщина с продуктовой сумкой в руках к вам сегодня не являлась? Я не шучу. Вы уверены? Благодарю вас, Жан.

Мегрэ знал швейцаров всех крупных парижских отелей, некоторые на его глазах доросли до швейцаров из рассыльных.

В отеле «Скриб» привратница не появлялась, в любом случае виноторговца она бы там не обнаружила.

— Свяжи меня с его конторой на улица Обера.

Мегрэ не хотел упускать ни одного шанса. Контора на улице Обера в субботу была закрыта, трубку взял сотрудник, видимо работавший сверхурочно. Он был там один.

Своего шефа он не видел с двух часов вчерашнего дня.

— Отыщи мне телефон офиса Фернана Курселя на бульваре Вольтера.

Там в субботу не было никого, даже сторожа, телефонный звонок разнесся по пустым помещениям офиса.

— Звони в Руан. Не говори, что это полиция. Мне нужно только знать, дома ли он.

Фернан Курсель проживал в старинном особняке на Биржевой набережной в двух шагах от моста Буальдье.

— Будьте добры позвать к телефону господина Курселя.

— Он только что вышел. У аппарата госпожа Курсель. — Голос был юный, жизнерадостный. — Что ему передать?

— А когда он вернется?

— К обеду непременно, у нас сегодня гости.

— Он приехал сегодня утром?

— Нет, вчера вечером. А кто говорит?

Точно выполняя инструкцию Мегрэ, Лапуэнт повесил трубку.

— Он вышел. Вернулся вчера вечером. Вот-вот будет дома, к обеду приглашены гости. У жены очень приятный голос.

— Остается Франсуа Паре. Отыщи-ка его телефон, он живет рядом с Версалем.

Там тоже трубку взяла женщина с усталыми, нелюбезными нотками в голосе.

— Говорит госпожа Паре.

— Я хотел бы поговорить с вашим мужем.

— Кто говорит?

— Сотрудник, — сымпровизировал Лапуэнт.

— Это важно?

— А что такое?

— Мой муж в постели. Вчера он вернулся разбитый, ночь провел беспокойно, сегодня я не разрешила ему подниматься. Для человека его лет у него непомерная нагрузка.

Почувствовав, что она сейчас повесит трубку, инспектор поспешил вставить вопрос:

— Никто не приходил к нему сегодня утром?

— О чем вы?

— Ну, не просил ли кто-нибудь что-нибудь ему передать?

— Никого не было.

Она повесила трубку.

В момент исчезновения привратницы Флорантен и Бодар были на кладбище. Увидеться с тремя другими подозреваемыми ей не удалось.

За обедом мадам Мегрэ ни о чем его не расспрашивала, приняв во внимание озабоченный вид мужа: к чему было лишний раз тревожить его. Только подав ему кофе, она спросила:

— Ты читал газету?

— Времени не было.

Она взяла со столика в гостиной один из утренних выпусков и подала ему. В глаза бросился крупный заголовок:

И ниже два более информативных подзаголовка:

Мегрэ проворчал что-то себе под нос и, прежде чем приняться за чтение, сходил за трубкой.

Мегрэ скомкал газету, встал и процедил:

— Ну что за идиоты!

Произошла ли утечка информации от кого-либо из инспекторов, по простоте душевной проговорившегося журналистам? Он знал: репортеры повсюду совали свой нос. Наверняка расспросам подверглась и привратница, однако вообразить себе, чтобы с ними она была разговорчивей, чем с полицией, было трудно.

Была еще одна возможность утечки информации: художник с бульвара Рошешуар, сосед Флорантена.

— Тебе это очень неприятно?

Он пожал плечами. По правде сказать, заметка в газете лишь усугубляла его нерешительность.

Перед тем как уйти домой, он получил баллистический отчет, подтверждавший сказанное медиком-экспертом. Пуля была огромного и редкого калибра — 12 миллиметров и могла быть выпущена лишь из револьвера бельгийского производства старинного образца, купить который в наши дни было просто невозможно.

Эксперт добавлял, что определить марку револьвера не в его силах.

По всей видимости, это был тот самый старый револьвер из ночного столика. Где он теперь? Ищи ветра в поле.

Он с равным успехом мог лежать на дне Сены и в сточной канаве, на пустыре и в поле.

Почему преступник унес с собой этот компрометирующий его предмет, а не оставил его на месте преступления? Побоялся ли он оставить на нем отпечатки пальцев, которые у него не было времени стереть?

Если так, то у него тем более не было времени стереть отпечатки с мебели и предметов, до которых он дотрагивался. А ведь в спальне исчезли все отпечатки, в том числе на дверных ручках.

Значило ли это, что убийца не провел в квартире четверть часа, как следовало из показаний Флорантена? И не сам ли Флорантен стер их?

Все нити вели к нему. По всему выходило: он был единственным виновником. Однако Мегрэ не доверял логике.

И при этом злился на себя за свое терпение, сильно смахивающее на снисхождение. Не поддавался ли он некоему чувству верности своей юности?

— Полная чушь! — вслух проговорил он.

— Вы действительно были друзьями?

— Да нет. Его шутовские выходки меня скорее раздражали.

Мегрэ умолчал о том, что захаживал в кондитерскую, чтобы взглянуть на сестру однокашника, отчего его бросало в краску.

— До скорого…

Мадам Мегрэ подставила ему щеку для поцелуя.

— К ужину вернешься?

— Надеюсь.

Пошел дождь, а он и не заметил. Жена с зонтом выскочила вдогонку.

На пересечении улицы с бульваром он сел в автобус и под мерное покачивание стал рассеянно смотреть в окно на странных животных — людей, спешащих в разные стороны. Еще немного, и они побегут. Куда? Зачем?

«Если до понедельника ничего не найду, засажу его», — пообещал он себе, словно для того, чтобы успокоить свою совесть.

Под зонтом добрался он от Шатле до набережной Орфевр. Порывистый ветер с дождем немилосердно хлестал его по лицу. Мокрой водой, как говаривал Мегрэ в детстве.

Стоило ему появиться в кабинете, как в дверь постучали, вошел Лурти.

— Бонфис сменил меня. Она вернулась.

— В котором часу?

— Без двадцати двенадцать. Смотрю, спускается себе спокойненько по улице с сумкой в руках.

— Сумка была полная?

— Во всяком случае, полнее и тяжелее, чем утром. Проходя мимо меня, она внимательно меня оглядела. Да так, словно потешалась надо мной. Войдя к себе, сняла с двери табличку: «Привратница на лестнице».

Мегрэ раз пять-шесть прошелся по кабинету от окна до двери и обратно. Остановился, когда решение созрело.

— Лапуэнт здесь?

— Да.

— Попроси его не уходить. Я сейчас вернусь.

Он запасся ключом от двери, ведущей из уголовной полиции во Дворец правосудия. Длинными коридорами, темными лестницами добрался до кабинета следователя.

Большинство помещений Дворца были пустынны, безмолвны. Шансы, что во второй половине дня в субботу он застанет у себя Пажа, были невелики.

— Войдите, — отозвался на стук голос, доносившийся словно откуда-то издалека.

Следователь весь в пыли силился навести порядок в небольшой комнате без окон, прилегающей к его кабинету.

— Представьте себе, Мегрэ, я обнаружил несколько досье двухлетней давности, которые так и не были зарегистрированы. Понадобится уйма времени, чтобы ликвидировать все лишнее, накопленное моим предшественником в этом чулане.

— Я пришел за постановлением на обыск.

— Обождите, я вымою руки.

Паж скрылся в туалетной комнате в конце коридора. Следователь выглядел симпатичным добросовестным малым.

— Что нового?

— Меня беспокоит привратница. Уверен, она много знает. Вчера во время очной ставки она одна была невозмутима, она единственная, кто знает убийцу, разумеется, помимо него самого.

— Зачем ей молчать? Из ненависти к полиции?

— Не думаю, что этого достаточно, чтобы не подвергаться опасности. Я даже предположил, не попытается ли убийца убрать ее, и приставил к ней одного из своих людей. По моему мнению, если она так упорно хранит молчание, ей за это заплатили. Не знаю сколько. Когда же она воочию убедилась, какой серьезный оборот принимает дело, то, должно быть, сообразила, что продешевила. И вот сегодня утром просто с профессиональной ловкостью ускользнула от инспектора. Чтобы сбить его с толку, она сперва для виду зашла к мяснику. Затем как ни в чем не бывало — в бакалейную лавку, а инспектору и невдомек ее хитрость. И лишь четверть часа спустя он обнаружил, что у магазина есть второй выход.

— Вам не известно, к кому она направилась?

— Флорантен был со мной на кладбище в Иври. Жан Люк Бодар тоже присутствовал на похоронах.

— Она встретилась с одним из трех других подозреваемых?

— Она не могла ни с кем встретиться. Ламотт вернулся вчера скорым в Бордо. Курсель был в Руане, ждал друзей к обеду. Франсуа Паре заболел, лежит в постели, настала очередь его жене поволноваться.

— На чье имя выписать постановление на обыск?

— Госпожа Блан, привратница.

Следователь отыскал в ящике своего письмоводителя бланк, заполнил его, подписал, поставил печать.

— Желаю удачи.

— Спасибо.

— Кстати, не беспокойтесь по поводу газетных комментариев. Все, кто вас знает…

— Благодарю вас.

Спустя несколько минут в служебном автомобиле, управлял которым Лапуэнт, Мегрэ выехал со двора уголовной полиции. Как и всегда по субботам, движение на улицах было оживленным, все куда-то спешили. Несмотря на дождь и ветер, многие торопились попасть на автострады, ведущие за город.

Лапуэнту удалось быстро припарковать машину прямо напротив дома. Бельевая лавка была закрыта. Только обувной был еще открыт, но покупателей не было, и торговец, стоя на пороге, грустно пялился на тучи, из которых лило и лило.

— Что будем искать, шеф?

— Все, что может нам пригодиться. Возможно, найдем деньги.

Впервые Мегрэ видел привратницу сидящей. Водрузив на свой нос картошкой очки в стальной оправе, она читала свежую газету, выходившую во второй половине дня.

Мегрэ толкнул дверь, за ним вошел Лапуэнт.

— Ноги вытерли? — спросила она и, не получив ответа, добавила: — Что вам опять от меня надо?

Мегрэ молча протянул ей постановление на обыск.

Она прочла его раз, другой, третий.

— Не понимаю, что это значит. Что вы собираетесь делать?

— Произвести обыск.

— Вы хотите сказать, что будете рыться в моих вещах?

— Поверьте, я весьма сожалею.

— Я вот думаю, не позвать ли мне адвоката.

— Это будет означать, что вам есть что скрывать. Лапуэнт, не своди с нее глаз и не позволяй ни до чего дотрагиваться.

В углу комнаты возвышался шкаф для посуды в стиле Генриха II, верхние дверцы которого были застеклены. Здесь она держала рюмки, графин и фарфоровый кофейный сервиз в крупный цветочек.

В ящике справа хранились ножи, вилки, ложки, пробочник и три разрозненных кольца для салфеток. Прежде приборы были посеребренными, но теперь серебро облезло и проступала медь.

Куда интересней был ящик слева: фотографии, документы. На одном из снимков была запечатлена чета.

Госпоже Блан было лет двадцать пять, и хотя она уже тогда была далеко не статуэткой, все равно было трудно предвидеть, в какого монстра она превратится со временем. Она даже улыбалась, стоя вполуоборот к мужчине со светлыми усиками — видимо, мужу.

В одном из конвертов Мегрэ обнаружил список жильцов с ценой за квартиру против каждой фамилии. Под стопкой открыток он нашарил какую-то корочку: это была сберегательная книжка.

Первые вклады сделаны много лет назад. Сперва они были весьма скромными: десять, двадцать франков, затем на книжку регулярно стало поступать по пятьдесят франков ежемесячно. В январе, месяце новогодних подношений, сумма колебалась между ста и ста пятьюдесятью франками.

Всего накоплено было восемь тысяч триста двадцать два франка с сантимами.

Ни вчера, ни позавчера вкладов сделано не было. Последний датировался двумя неделями назад.

— Ну что, теперь вы довольны?

Не давая себя деморализовать, Мегрэ продолжал поиски. Внизу шкафа хранилась посуда и стопка скатертей в клетку.

Он приподнял бархатную скатерть на круглом столе в поисках ящика, но ящика не было.

Слева от двери телевизор. В столике под ним — обрывки бечевки, кнопки и несколько гвоздей.

Вторая комната служила не только кухней, но и спальней: за старой занавеской в углублении стояла кровать.

Здесь Мегрэ начал с ночного столика, где обнаружил лишь четки, молитвенник и самшитовую веточку. Ему понадобилось некоторое время, чтобы догадаться о ее назначении. Ну конечно, ее макали в святую воду, когда умирал кто-то из родных; она сохранила ее в память об умершем.

Было трудно представить, что вот у этой самой женщины когда-то был муж. Еще труднее — что она, как и все, была ребенком.

Мегрэ повидал на своем веку немало мужчин и женщин, до такой степени ожесточенных жизнью, что они превратились чуть ли не в монстров. Годы, дни, ночи проводила она в этих двух темных и душных комнатах, где места было не больше, чем в тюремной камере.

Внешний мир проникал к ней лишь с почтальоном и жильцами, проходящими мимо оконца в двери.

По утрам, несмотря на свой вес и отекшие ноги, она должна была мыть лифт и лестницу сверху донизу.

А если завтра это ей станет не по силам?

Злясь на себя за то, что преследует ее, Мегрэ все же открыл небольшой холодильник, где лежала половинка эскалопа, остатки омлета, два куска ветчины и овощи, купленные утром.

На столе стояла полупустая бутылка вина, в платяном шкафу висела одежда, лежало белье, в том числе корсет и наколенники из эластичной ткани.

Мегрэ было стыдно рыться в ее вещах, но он не желал признавать себя побежденным. Она не из тех, кто довольствуется обещаниями. Если кто-то купил ее молчание, ему наверняка пришлось заплатить наличными.

Когда Мегрэ вернулся в первую комнату, в ее глазах промелькнула искорка беспокойства.

Из этого он заключил: то, что он ищет, находится не в кухне. И медленно огляделся. Где он еще не смотрел?

И вдруг решительно направился к телевизору. На нем лежала стопка иллюстрированных журналов. В одном из них публиковалась программа передач с комментариями и фотографиями.

Открыв его, Мегрэ понял, что выиграл. Журнал сам раскрылся на том месте, куда заложили три билета по пятьсот франков и семь билетов по сто.

Две тысячи двести франков. Пятисотенные были новые.

— Я, полагаю, имею право на сбережения?

— Вы забыли, что я видел вашу сберкнижку.

— Ну и что? Я что, обязана складывать все яйца в одну корзину? А если мне, чего доброго, понадобятся деньги?

— Сразу две тысячи двести франков?

— Это уж мое дело. Вы ничего не можете мне за это сделать.

— Вы гораздо умнее, чем выглядите, госпожа Блан. Можно подумать, вы все предвидели, вплоть до сегодняшнего обыска. Если бы вы положили деньги на свой счет, это было бы отражено в вашей сберкнижке, и величина суммы, равно как и дата, непременно привлекли бы мое внимание. Вы не доверились шкафам, ящикам, тюфякам. Как будто читали Эдгара По. Вы просто сунули деньги в иллюстрированный журнал.

— Я никого не обворовала.

— Я и не утверждаю, что вы кого-то обворовали. Я даже уверен в противном: спустившись по лестнице и увидев вас на вашем привычном месте, злоумышленник сам предложил вам эти деньги. Тогда вы еще не знали, что в доме было совершено преступление. Он, должно быть, не объяснил вам, почему ему так важно, чтобы никто не узнал о том, что он был здесь в тот день. Вы его прекрасно знаете, иначе он не боялся бы вас.

— Мне нечего сказать.

— Вчера, увидев его в моем кабинете, вы почувствовали, что он очень боится вас, и только вас, поскольку вы одна можете свидетельствовать против него. И вот сегодня утром, уяснив, что свобода человека, особенно богатого, стоит больше двух тысяч двухсот франков, вы решили выйти на него, чтобы получить более значительную сумму.

Как и накануне, едва заметная улыбка, словно бы не до конца стертая с лица ластиком, чуть тронула ее губы.

— Вы никого не нашли. Вы забыли, что сегодня суббота.

С ее расплывшегося лица не сходило все то же загадочное упрямое выражение.

— Не скажу ничего. Хоть бейте.

— Нет никакого желания. У нас еще будет случай увидеться. Пошли, Лапуэнт.

И они нырнули в маленький черный автомобиль.