Глава 16 ПОТРЯСЕНИЕ

Супруги Ратнеры возвращались из гостей. Джип «чероки» степенно вез своих пассажиров по скупо освещенным питерским улицам. Супруги то замолкали, то вновь начинали переругиваться.

Вернее, свару затевала женщина, мужчина стоически пытался не раздражаться в ответ.

— Ну, что стоим? Кого ждем? — высоким, резким голосом осведомилась дама.

— Ждем, когда зеленый загорится.

— Так ведь нет никого! Пешеходы давно по домам сидят, им утром на работу. Нет, твоя осторожность просто убийственна!

Он посмотрел в зеркало, где отражалось оплывшее, с двумя лишними подбородками, лицо. А ведь нестарая еще баба — полтинник. А так себя распустила! Думает, если положить на рожу килограмм косметики, это ее спасет!

— Что так смотришь? — перехватила его взгляд женщина. — Не нравлюсь?

— Ну что ты, Инночка, чушь несешь! Как ты можешь? — отвел глаза Борис Львович Ратнер.

— Ладно, не надо песен! Я этот твой взгляд очень хорошо знаю! Ты всегда так на меня смотришь, когда думаешь, что я не вижу…

— Какой взгляд? Как смотрю?

— Как на жабу.

«Да ты и есть жаба», — едва не вырвалось у Бориса Львовича.

— Инна, ну в чем дело? Почему ты так раздражена последнее время? Это становится невозможным…

— Почему раздражена? — со сладострастием подхватила тему Инна Яковлевна. — А ты не знаешь? С тех пор как ты перевез к нам своего папашу, у меня минуты нет спокойной! Сейчас мы вернемся, и окажется, что он перевернул крупу на кухне или выбросил одежду из шкафа… Ты ляжешь спать, а я буду все это убирать.

— Можно было пригласить на ночь сиделку, я тебе предлагал.

— И оставлять ее в квартире? Чтобы она слушала, что у нас в спальне делается? Вернее, слышала, что у нас там ничего не делается…

— Можно подумать, это по моей вине!

— По твоей! Потому что я не могу оставаться женщиной в таких условиях! Я не могу через силу, когда за стеной стоит то храп, то хрип какой-то…

— О господи… Хорошо, я предлагал тебе другой вариант: ехать к Самойловичам одной, а я бы остался с отцом.

— Еще чего! Я что, вдова? Или брошенка, чтобы одной по гостям шляться? Ладно бы еще, на машине…

— Чем тебе эта не машина?

— Женщина за рулем джипа — это пошло. Мне нужна своя машина! Я хочу «вольво», сороковушку!

— Мы только что закончили с дачей…

— Ее надо перестраивать, это не дом, а скворечник!

— Но ты сама утверждала проект!

— А что мне оставалось? Если бы я его не утвердила, деньги бы вообще растворились. Мы считаем каждую копейку, когда ты сидишь на мешке денег!

— Это не мои деньги, это деньги моего отца!

— Слабоумного старика, которому каждый день мерещится, что его обокрали! Я только и слышу: «Инночка, где моя валютная книжка? Да не эта, другая…» Словно я уличная воровка. У него этих книжек как собак нерезаных. Стены оклеивать можно!

— Он старый, больной человек. У тебя тоже были родители…

— Мои родители умерли быстро, в здравом уме, как приличные люди. Они ни меня, ни тебя собой не обременили.

— Что ты предлагаешь? Мне что, сдать его в дом для престарелых? Где доживают свой век несчастные, одинокие люди?

— Почему в дом для престарелых? — оживилась Инна Яковлевна. — Есть вполне приличные места. Мы разговаривали сегодня с Танечкой Самойлович…

— И ты ей с удовольствием нажаловалась, что муж-изверг посадил тебе на шею своего маразматика папашу.

— Она просто спросила, как мы живем. И я ей рассказала как.

— И что она?

— Она сказала, что так жить нельзя.

— А как можно? Из окна его выбросить, что ли? Он скоро умрет, и все его добро перейдет ко мне.

— К нам! — поправила женщина, яростно взглянув на мужа. — И кто тебе сказал, что он скоро умрет? Да он сначала нас обоих в гроб вгонит! Сердце как пламенный мотор, пищеварение как у крокодила. У него, кроме мозгов, все в глубокой норме! Мне такое здоровье и не снилось. Я два шага прошла — у меня одышка…

— Жрать меньше надо!

— Не смей так со мной разговаривать!

— И ты не смей! В нашем роду не принято бросать стариков! И если ты меня поставишь перед выбором, я выберу не тебя!

— Да кто остался в вашем роду, кроме вас двоих? И нечего меня пугать! Он, видите ли, не меня выберет! У нас все имущество общее! Устанешь делиться!

— Все, приехали! — рявкнул Борис Львович, останавливая машину перед подъездом. — Поднимайся, а я на стоянку.

Он С ненавистью смотрел, как бесформенная фигура жены, которую не красила даже роскошная шиншилловая шуба, выползает из машины.

— Не задерживайся! — бросила она ему через плечо и направилась к подъезду.

Борис Львович поставил машину в бокс, перешел улицу, задержался взглядом на вывеске «Ночная птица». Это был вполне приличный ночной бар, где его знали, где подавали хороший коньяк и джин. Домой идти категорически не хотелось. Конечно, это малодушие, потому что весь яд, который его законная супруга накопит к его возвращению, он получит сполна. Но прежде следует, пожалуй, выпить пару рюмок, чтобы, так сказать, повысить толерантность и не заехать кулаком в ненавистное Инночкино лицо. Она будет орать, что он черт знает где болтается, ну да наплевать. Минуту поколебавшись, Борис Львович вошел внутрь.

В уютном, полутемном помещении было немноголюдно. За стойкой наблюдался бармен Игорь. Он перетирал бокалы и разговаривал с сидевшей у стойки стройной барышней с переброшенной на грудь пшеничного цвета косой. Не красавица в строгом смысле слова, но чрезвычайно миловидна, отметил про себя Борис Львович. Он вообще побаивался красавиц, их надменности, холодности. Этого выражения лица, с которым они идут по жизни: мол, любуйтесь, так и быть, но руками не трогать!

Девушка чему-то рассмеялась. На щеках заиграли ямочки. Блеснул ровный жемчужный ряд. У Бориса Львовича заныло внизу живота. Он давно, месяца два, не спал с женщиной. С тех пор как в их доме появился его отец, жена объявила сексуальный бойкот.

— Борис Львович! Добрый вечер! Рад вас видеть! — приветствовал постоянного посетителя Игорь.

— Здравствуй, Игорек! — Ратнер подошел к стойке.

— Что будете пить?

— Коньяк есть?

— «Хенесси».

— Давай сто граммов.

Ратнер не сводил глаз с белокурой барышни. Она потягивала какой-то коктейль, стреляя смеющимися глазами то в Игоря, то в Ратнера.

— А это моя одноклассница, Марина, — представил девушку бармен.

— Очень приятно, — смутился Борис Львович.

— Представляете, она теперь живет по соседству. Переехала в наш район. Я вчера иду по улице, глядь: Маринка собственной персоной! Три года не виделись. С тех пор как школу закончили.

— И не страшно вам здесь одной? — охрипшим от волнения голосом спросил Ратнер.

— А чего бояться? Я в гостях у Игоря. А живу прямо напротив. Вон мой дом. — Она указала тонким пальчиком в окошко.

— А что же, на работу утром не нужно?

— Я учусь. Завтра у парней военная кафедра, а девушки свободны.

— И где же учатся столь обворожительные девушки?

— В институте связи.

— Боже! Я, признаться, думал, что познакомился с будущей актрисой. Или тележурналисткой.

— Увы! — весело улыбнулась Марина. — А где работают серьезные джентльмены, коротающие ночь возле барной стойки?

— Так… Бизнес.

В бар ввалилась группа молодых людей. Они облепили стойку, шумно изучая меню заведения.

— Мариночка, можно я приглашу вас за столик, пока Игорь занят посетителями? — неожиданно для себя брякнул Борис Львович. И испугался до одури: что, если она откажется? Но девушка весело кивнула. Они пересели за маленький столик на двоих возле окна. В кармане Бориса зазвонил мобильный телефон. Он отключил его, не вынимая. Звонит, ясное дело, Инна. И черт с ней!

Инна Яковлевна вошла в квартиру. В прихожей валялись вещи. Ее дубленка, дубленка мужа, его куртки, ее белое кашемировое пальто, бирюзовый шелковый шарф, ее шляпы — все было свалено кучей. Сверху на куче сидела канарейка Синька. На белом кашемире и бирюзовом шелке отчетливо виднелись следы пребывания птицы на свободе.

— Боже! — вскричала женщина. — Лев Давидович!

В квартире стояла тишина. Женщина оглядела замки. Все было в порядке. Да и дверь открылась без проблем. Она шагнула в комнату старика. Свекор сидел в дальнем углу с ножом в руке.

— Лев Давидович! Что с вами? — ахнула Инна.

— Тише! Здесь люди! — пробормотал старик, приложив палец к губам.

— Где? — ошалела от страха женщина.

— Вон за тобой двое стоят, за спиной у тебя. Не шевелись, порежут!

Инна застыла. Она стояла в полном оцепенении бессчетное количество секунд. Стояла, ожидая удара и спину. Ну вот и все, кто-то навел на квартиру норов! И убийц! Перед глазами пронеслась калейдоскопом вся жизнь. Школьная золотая медаль, ранний аборт, лишивший ее возможности стать матерью, замужество с нелюбимым человеком, которого навязали родители. Семейная жизнь — однообразная, как утренняя каша, и пресная, как маца. Единственная, короткая и яркая, как фотовспышка, любовная связь на стороне — и снова годы скуки и хандры. И все это сейчас кончится! Но это несправедливо! Я же еще и не жила, хотела вскрикнуть Инна Яковлевна. Не убивайте, подождите!

Но никто не торопился ее убивать. Более того, за спиной не было слышно ни единого шороха или вздоха. Не ощущалось ни запаха, ни чего-либо иного, что выдавало бы присутствие чужого человека. Сцепив зубы, она заставила себя обернуться. Сзади никого не было. Инна Яковлевна посмотрела на старика:

— Где люди?

— Стоят за тобой! С ножами! Ты лучше молчи, а то убьют!

Инна вздохнула, повернулась, пошла по комнатам. Все ясно! Если бы воры были здесь, они давно бы расправились со свидетелем. Связали бы, кляп в рот сунули… Что там еще полагается? Могли и убить. Во всяком случае, не позволили бы старому идиоту вооружаться самым большим кухонным ножом.

Действительно, в квартире никого не было. Был лишь фундаментальный беспорядок. Вещи выброшены из шкафов, птичья клетка распахнута настежь. Инна все же проверила запертые ящики стола, сейф, еще пару укромных мест. Все, что должно было там находиться, находилось на своих местах. Женщина вернулась в комнату старика. Тот все так же сидел в углу на диване с ножом в руке.

— Лев Давидович, — стараясь быть ласковой, произнесла Инна, — а кто разбросал вещи в комнатах?

— Я! — ответил старик.

— Зачем?

— У меня пропали деньги! А потом пришли люди, сказали, чтобы я их искал. Что деньги в шкафу. В каком — не сказали. Вот я и искал.

— Что за люди?

— Так эти… Они что, ушли уже?

— А зачем вы птицу выпустили?

— Она кричит громко!

Инна Яковлевна чувствовала, как голова наливается кипятком, как стучат в висках молоточки. Ее любимое пальто, ее любимый шарф изгажены птичьим пометом, потому что птица, видите ли, громко кричит! Она только что пережила минуты смертельного ужаса из-за того, что у старого маразматика появились галлюцинации! А если завтра эти же «люди» прикажут ему убить ее, Инну? Или их обоих? Нет, с этим нужно кончать!

Она захлопнула дверь в комнату свекра, повернула ручку. Пусть посидит взаперти, я его разоружать не собираюсь! Голова отчаянно болела. Это давление. Нужно немедленно выпить коньяку. Иначе я убью его! Или их обоих! И старика и мужа! Где он, кстати? Куда он делся, этот кретин? Она достала из сумки мобильник, яростно защелкала кнопками.

— Вы ешьте, Мариночка, ешьте. Вы такая худенькая!

— Я не худенькая, я стройная! Но все равно спасибо, что вы сделали заказ. Если честно, я проголодалась. И очень люблю рыбу, как вы угадали?

— У вас глаза цвета морской волны. И имя морское — Марина.

— А! Понятно. А вон мои окна, видите? — Она указала вилкой в окно. — Девятый этаж, лоджия не застеклена.

— Вижу, вижу. Два темных окна.

— Да. Комната и кухня.

— И с кем же вы там проживаете?

— Одна. Разъехалась с родителями. В двадцать лет пора жить самостоятельно.

— И они вас отпустили в свободное плавание? Такую юную и прекрасную?

— Они разводятся, у каждого новая семья. И что же мне, переходить в разряд падчериц?

— Как печально, — вслух огорчился за девушку Борис Львович.

«Как прекрасно! Живет одна! И живет рядом!» — пронеслось в его голове.

— Ничего печального, — тряхнула она хорошенькой головкой. — Лучше разойтись с миром, чем клевать друг другу печень — то, чем они занимались последние лет десять. Я так устала от их ссор, передать невозможно! Всю мою подростковую жизнь родичи были заняты только собой — своими изменами, разборками. До меня им и дела никакого не было. Правда! Просто удивительно, что я не сбилась с праведного пути, — рассмеялась Марина, демонстрируя свои жемчужные зубы. И ямочки на щеках.

«Господи, до чего же она славненькая и хорошенькая», — умилялся про себя Борис Львович.

— А теперь все свободны, все дружат, все меня любят, — продолжала девушка. — И я наконец свободна от чужих проблем.

— Но на что же вы будете жить, извините за нескромный вопрос. Вы же еще учитесь.

— Ну и что? Я вечерами работаю. Менеджер по продажам бытовой техники. Продавец-консультант, если угодно.

— Где именно? С этого момента я стану покупать технику только у вас!

— В «Форуме».

— Это же здесь недалеко?

— Ну да. Я этот район потому и выбрала, что и институт недалеко, и работа близко.

— Но это временная работа? Вы же не собираетесь стоять всю жизнь за прилавком? — несколько ревниво спросил Ратнер. Такое очарование долго не простоит — умыкнут!

— А что в этом такого? У моего прилавка всегда многолюдно, — подтвердила его мысли Марина. — И по объему продаж я в отделе лидирую!. Кроме того, там вполне возможен карьерный рост. Я учусь на факультете менеджмента, так что и работаю почти по специальности. Ой, извините, что я все о себе да о себе. Вам, наверное, неинтересно.

— Что вы! Еще как интересно! — воскликнул опьяненный коньяком и вожделением Ратнер.

— Правда? Я совершенно не привыкла, что мои дела могут быть кому-то интересны…

— А что же, у вас нет подруг? Друга? — запинаясь от волнения, спросил Борис Львович.

Вот сейчас она ответит: «Друг есть! А как же?» И все…

— Подруги есть, а как же? Но у них те же проблемы, такая же жизнь, что же им рассказывать? А друг… Нет, друга нет. Парни пытаются ухаживать, но… Они такие мальчишки! Обидчивые, ревнивые, неуравновешенные. Мне этого в семье хватило выше крыши. Хочется, чтобы рядом со мной был человек много старше меня. Чтобы он мог дать мне нужный совет, позаботиться обо мне, утешить, приласкать, побаловать… Чтобы он был и мужем, и любовником, и отцом, и другом… Но это только мечты! Где же такого возьмешь?

Она опять весело улыбнулась. Борис смотрел в ее серо-зеленые глаза, любовался пухлыми губами, которые, наверное, так сладко целовать, пшеничной косой, которую, наверное, так сладко расплетать… И чувствовал, что влюбился по уши. Что погиб!

— Марина, а можно мне?.. Я могу надеяться?.. Я хотел бы стать вашим другом… Это возможно?

— Ну… Надо подумать, — весело тряхнула она челкой.

Сердце Бориса Львовича упало куда-то вниз и гулко забухало.

Борис Львович Ратнер вернулся домой в три часа ночи. Инна Яковлевна сидела возле кухонного стола, на котором стояла почти пустая бутылка коньяка. Рядом лежала телефонная трубка. Из комнаты отца слышался тоненький плач.

— Что у вас происходит? — нарочито спокойно спросил Борис Львович.

— У нас? Что у нас происходит?! Да!! У нас происходит! Твой отец окончательно рехнулся, он встретил меня с ножом в руке! Ты пропал на всю мочь. Я обзвонила все морги и больницы. Действительно, что у нас происходит?

— Инна, прости, что заставил тебя волноваться! Я попал в ДТП. Совершил наезд на человека.

— Что?! — закричала Инна. — Ты кого-то убил?

— Нет, слава богу! Но нужно было отвезти девушку в больницу, убедиться, что с ней все в порядке.

— Девушку? Это была девушка?

— Ну да. И что? Какая разница? — заорал вдруг Ратнер. — Девушек сбивать нельзя? Или им нельзя оказывать помощь?

— Не кричи на меня, я чуть с ума здесь не сошла, — разрыдалась вдруг жена. — Ты отключил мобильник, я не знала, что думать!

— Ну что ты? Не плачь, Иннуся, я жив, все в порядке… А почему отец плачет? — прислушался Борис Львович и направился к двери.

— Я заперла Леву! Он меня чуть не зарезал! — крикнула вслед Инна Яковлевна.

Лев Давидович, которого супруги называли между собой по имени, скулил за дверью. Когда Борис вошел, нож все еще был зажат в узловатой старческой руке.

— Папа! Что ты делаешь?

— Боря? Ты пришел? Слава богу, она меня обижает, Боря…

— Ну что ты, папочка… Никто тебе ничего не сделает, отдай ножик… Вот молодец, вот умница. Ну что ты плачешь, папочка? Не плачь, все будет хорошо, — прижав к себе лысую голову отца, приговаривал Борис Львович.

…Они легли наконец в постель. За стеной, накачанный снотворным, громогласно храпел Лев Давидович Ратнер, в прошлом известный всей Москве «цеховик», директор меховой фабрики, подпольный миллионер.

Борис Львович поглаживал вздрагивающие плечи жены.

— Боря, так больше продолжаться не может!

— Но что же делать, Инночка? Я не могу пренебречь сыновним долгом! У каждого свой крест!

— Но это мазохизм! Через некоторое время Лева попросту перестанет нас узнавать. И эти голоса… А если они прикажут убить нас? Он убьет, можешь не сомневаться! Он не просто старый человек. Он душевнобольной. Он невменяем и опасен! И если ты не согласишься принять адекватные меры, я попросту вызову «скорую» и его отправят в «скворечник».

— В дурдом для наркоманов и пьяниц? Ты с ума сошла! Ты не посмеешь!

— Еще как посмею! Он угрожает моей жизни. Ты весь день на работе, а я здесь с ним один на один. Я не хочу быть зарезанной из-за твоих ложных Представлений о порядочности. Гораздо более порядочно вызвать хорошего врача и поместить Леву в хорошую частную клинику, где будет оказываться квалифицированная медицинская помощь, где будет обеспечен должный уход…

Борис Львович слушал жену — и не слышал ее. Он все еще был там, в скромно, но мило обставленной однокомнатной квартирке блочной многоэтажки.

Он был потрясен. Потрясен юной девочкой, отдавшейся ему так ярко, так страстно, так бескорыстно, так доверчиво…

Борис Львович, несмотря на вполне вальяжную внешность, был человеком застенчивым и затурканным своей властной Иннусей. Он давным-давно разлюбил ее, но не имел ни смелости, ни времени полюбить кого-либо другого. Если бы в семье были дети, разумеется, он отдал бы им всю свою душу — он был чрезвычайно чадолюбив. Но детей Бог не дал. Инна не могла родить, хотя убеждала его, что у нее все в порядке и причина бездетности на нем. Но он знал, что это неправда. Его секретарша Анечка лет десять назад забеременела от него. Но тогда он не посмел уйти от Инны и не разрешил Ане сохранить ребенка. И горько сожалел об этом и сожалеет до сих пор. Аня его не послушалась. Она тут же выскочила замуж, у нее двое детей, один из них — его сын, как две капли воды похожий на него, Бориса. Но он не имеет права встречаться с ребенком, вообще каким бы то ни было образом обнаружить свое к нему отношение. Анна запретила, и он не посмел нарушить запрет.

Как скучна, монотонна и однообразна его жизнь! довольно успешный бизнес, связанный с подведением подземных коммуникаций к бензозаправкам, — этот бизнес последние пару лет стал приносить куда меньше дохода, но требовать гораздо больше времени и нервов из-за постоянных разборок между группировками, курирующими бензиновый ноток города.

Работа, дом, дача, друзья… Впрочем, это не его, а ее друзья. Все их окружение — это ее окружение. Так получилось, что он осел в Питере и все друзья юности, настоящие, близкие друзья, остались в Москве. У него — лишь отец, одряхлевший, ополоумевший старик, которого пришлось забрать из столицы, дабы он не спустил свои подпольные миллионы на сторону. Инна сама настояла на том, чтобы перевезти его в их дом, так как боялась, что овдовевшего свекра приберет к рукам какая-нибудь предприимчивая дамочка. Сама настояла, а теперь не дает никому жизни…

— Согласен? Ты что, спишь? — Жена трясла его за плечо.

— Нет, что ты…

— Так ты согласен?

— Прости, Иннуся, я все в себя прийти не могу… авария, отец… Еще раз, пожалуйста.

— О господи! — Женщина раздраженно вздохнула, но повторила: — Таня Самойлович рассказала, что здесь, в Питере, открылась замечательная частная клиника, где есть отделение геронтологии. Ее родная тетка лежала там, пока не умерла.

— Что значит, пока не умерла? Уморили, что ли?

— Да ей уже под сто лет было! «Уморили»… Скажешь тоже! А хоть бы и уморили… Кому такая жизнь нужна: башка не варит, перспектив никаких… Может, лучше уснуть навеки, освободить себя и других…

— Ты что несешь? — приподнялся на локте Борис Львович.

— Да это я так, к слову! Никто твоего драгоценного папашу не обидит, не волнуйся. Но врача-то мы можем пригласить? Пусть посмотрит его, что-нибудь порекомендует. А если предложат госпитализацию, нужно соглашаться! Условия там царские. Палаты одноместные, со всеми удобствами. Центр города, сообщение удобное. Конечно, это недешево. Но ведь ты на родного отца денег не пожалеешь? Еще не факт, что его возьмут! Кому такое добро нужно?

Борис откинулся на подушку. А что? Это мысль. Теперь, когда у него появилась Мариночка, он должен располагать своим временем. Больница — хорошее алиби! Кто проверит, сколько он там пробыл: час или три часа? Это мысль! А то, не дай бог, Мариночка забудет его, отвлечется на кого-нибудь другого. Она такая прелесть, а вокруг столько соблазнов… Нужно быть рядом постоянно!

— Что ж, это хорошая идея. Я понимаю, что ты устала от отца. И он действительно становится опасен. Хорошо, я согласен.

— Вот и славно, завтра же позвоню в клинику.

Довольная исходом беседы, Инна Яковлевна прижалась толстым боком к мужу. Тот резко отодвинулся, отвернулся:

— Извини, Иннуля, я так вымотался. Эта авария…

— Да кого ты сбил-то? Расскажи хоть! — Она тронула его за плечо.

— Откуда я знаю? Просто девушка. Выскочила на проезжую часть, я не успел остановиться, крутанул руль, ушел влево, но задел ее слегка… Да, в общем, ничего страшного, испугался только. Спокойной ночи…

Он лежал, закрыв глаза, боясь пошевелиться, стараясь дышать ровно, как спящий человек. А перед глазами стояла обнаженная Марина: длинные, стройные ноги, светлый пушок внизу плоского живота, маленькая грудь с торчащими сосками, нежная, атласная кожа, белокурые волосы, струящиеся по спине. Вся она, гибкая, стройная в его объятиях, ее губы раскрываются навстречу его поцелую, сильные ноги охватывают его бедра, впуская в себя, отдавая себя… Ее стон, ее страсть, ее волосы, в которые она заворачивает его член и тихонько вытирает и массирует… И он снова обретает силу, и снова проникает в упругое лоно… Неистовость, с которой она покрывает его поцелуями… Господи, да с ним никогда не было ничего подобного… Ее забота о том, чтобы у него не было неприятностей дома.

Авария — это ее выдумка, ему бы и в голову не пришло ничего подобного. Она сказала, что хочет продолжить отношения, и поэтому ему нужно научиться немножко лукавить. Именно так и сказала — лукавить. Смягчая смысл, не желая, чтобы он чувствовал себя низким лжецом. Она позаботилась не только о его теле, но и о душе… За что ему такое чудо? Не по заслугам… Но раз уж оно, это чудо, упало ему в руки, раз уж эта удивительная девушка оказалась в его объятиях, он никому ее не отдаст!

Инна Яковлевна завернулась в свое одеяло, отодвинулась к стенке. Ладно, пусть спит, не больно и хотелось! Главное — Борис практически согласился на госпитализацию! Пусть не впрямую, пусть пока только на визит врача, но это самый первый и наиболее важный шаг к цели! Врач уговорит мужа положить Леву в клинику, наверняка уговорит! А там…

Таня намекнула, что, если сговориться, старик, что называется, не залежится…

И тогда все его имущество: три московские квартиры, прекрасная дача на Николиной Горе, коттедж в Нарве, две иномарки, два гаража, валютные и рублевые вклады, драгоценности покойной свекрови — все это перейдет в руки Борюсика. То есть в ее собственные руки! Тогда и начнется настоящая жизнь!

Загрузка...