Дурная слава

Глава 21 «ТОЛСТОВСКИЙ ДОМ»

Игорь Андреевич подошел к высокой арке дома, открывавшей анфиладу дворов с разбитыми в центре сквериками и видневшейся вдали набережной Фон-ганки. Здесь снимали один из самых любимых половиной России фильм про романтическую женщину, доведенную легкомысленным женатым любовником до состояния замороженной ягоды. Здесь же, в этой анфиладе дворов, прошли детские годы Игоря.

Правда, родители жили не в знаменитом «толстовском доме», как называли его аборигены, а чуть ближе к Невскому проспекту; но игры в войнушку, велосипедные ралли и прочие детские забавы проходили именно в этом необъятном дворе. Кроме того, здесь жил давний друг деда, Аркадий Семенович Шварц, дядя Каша, как звал его маленький Игорь Бобровников. И к нему всегда можно было закатиться с компанией друзей попить чаю и слопать пару батонов с маслом. Дом Шварца был таким же открытым и гостеприимным, как и дом деда, Бобровникова-старшего. Они дружили со школьной скамьи, пронесли эту дружбу через всю жизнь. По крайней мере, ту ее часть, свидетелем которой был Игорь. Конечно, за пятнадцать лет многое могло измениться, Игорь не очень надеялся найти Шварца. Но выяснилось, что старик жив, относительно здоров и живет там же, в «толстовском доме» на улице Рубинштейна.

Бобровников вошел в подъезд, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, позвонил. Из глубины квартиры залаяла собака, послышались шаркающие шаги.

— Тише, тише, Анкор, свои!

Дверь отворилась, огромный пес невнятной породы стоял у ног хозяина, вернее можно было бы сказать, что они стояли плечом к плечу, ибо дядя Каша, прежде солидный, весьма упитанный мужчина с львиной гривой черных кудрей превратился в маленького, худенького старца с внушительной лысиной, которую обрамляли редкие седые волосы.

«М-да, трудно выпадать из жизни на пятнадцать лет, — в который раз с грустью подумал Игорь. — Трудно привыкать к новым, так сказать, реалиям». Но грусть улетучилась, едва Аркадий Семенович заговорил живым, бодрым, совсем молодым голосом.

— Боже мой, Игорек, какой же ты красавец! — воскликнул Шварц. — Ну проходи, милый, проходи! Я уж чайник пятый раз подогреваю. Анкор, это Игорь, знакомься. Дай ему руку понюхать. Ну вот видишь, он ее уже лижет. Он у нас добродушный и гостеприимный, порода-то дворянская!

Его глаза — живые карие глаза — оставались такими же молодыми, как и прежде. И уже через минуту Игорю казалось, что никакой разлуки не было. Тем более что убранство квартиры оставалось практически тем же, что запечатлелось в его памяти. Только спальня Веры Павловны, супруги старика, имела нежилой, музейный вид. Концертные афиши, веера, фотографии…

— Да, потерял я Верочку, — вздохнул Аркадий Семенович на пороге ее комнаты. — Но я здесь ничего не трогаю, ничего не меняю. Знаешь, Игорек, прихожу сюда вечерами, сяду на диванчик и разговариваю с ней, голубкой моей.

На стене напротив дивана висел портрет красивой молодой женщины в вечернем платье.

— Какая же она красавица была, я до сих пор помню, — заметил Игорь.

— Да, для меня она всю жизнь именно такой и оставалась: «Капризная, упрямая, вы сотканы из роз…» Моложе была на двадцать лет, если ты помнишь. Мог ли я думать, что переживу ее? Рак, голубчик, рак, — ответил он на безмолвный вопрос Бобровникова. — Чего только не делали. Я ее пять лет тянул. Но увы… Вот уже три года один.

— И как же вы управляетесь, Аркадий Семеныч?

— Ну, дружочек мой, Верочка у нас никогда хозяйством не занималась, она у нас в филармонии пела, правда не очень успешно, если ты помнишь… Но я ее самолюбие всегда щадил, для меня она была талантливее Марии Каллас. А что до хозяйства, приходит женщина-соседка, помогает. Много ли мне, старику, надо? Но помощница все равно нужна, я медь все еще работаю, Игорек. Что мне одному делать-то? Засядешь дома — захиреешь по-стариковски. Я еще молод душой. Да и телом хоть и худ, но не дряхл! — гордо заметил он.

— И где работаете? — рассмеялся пафосности Игорь.

— Как — где? В своей юридической консультации на Невском. Она, правда, теперь не очень государственная, но оно и к лучшему: кто бы меня на государственной службе держал? А партнеры держат: башка-то еще варит, хоть и лысая… И опыт опять же. Его, как говорится, не пропьешь. А кстати, что это мы все стоя? Соловья баснями не кормят. Идем, дружок, стол накрыт, коньяк ждет. Ты, я надеюсь, не за рулем?

— Нет, — рассмеялся Игорь, — машина на таможне. Так что я пока безлошадный ковбой.

— Это не умаляет твой неотразимости, — заметил Шварц.

— Аркадий Семенович, это грубая лесть!

— Во-первых, с каких пор ты со мной столь официально? Настаиваю на прежнем «дядя Каша». Во-вторых, никак не могу согласиться с определением. Какая же она грубая? Отнюдь! Если я польстил, то лишь малую толику. А в гомеопатических дозах лесть никому не вредит.

— Все-все, сдаюсь! Спорить с блестящим оратором бессмысленно.

— То-то! Ну-с, давай к столу!

Они разместились в гостиной, где был уставлен закусками накрытый белой скатертью стол. Игорь водрузил свою бутылку коньяку.

— О-о, — взглянув на этикетку, оценил хозяин. — Достойный экземпляр. Только зря ты, Игорек, тратился: неужто в доме дяди Каши тебя не угостят как положено? Слава богу, на бутылочку коньяку и бутерброд с севрюжкой зарабатываю.

— Так и я зарабатываю, — рассмеялся Игорь. — Сколько же можно эксплуатировать ваше гостеприимство? И так все детство за вашим столом прошло.

— Ну-ну, торг здесь неуместен. Но коньяк, так и быть, откроем твой. Наливай, Игорек, будем выпивать, закусывать и беседовать. Господи, радость-то какая! Игорек вернулся! Да, Анкор?

Пес жизнерадостно вильнул мохнатым «калачом», глядя на пришельца с доброжелательной заинтересованностью: давно его хозяин так не радовался гостю! А что может быть важнее радости хозяина? И пёс в порыве благодарности лизнул Игорю руку, затем уткнулся носом в колени старика.

— Ты совсем вернулся, Игорек? — поглаживая пса, спросил Шварц.

— Ну… Наверное. А что?

— Да вот думаю, кому Анкора после смерти оставить. Соседка, что по хозяйству мне помогает, она бы и взяла, да он к ней не пойдет. Он ее в грош не ставит, разбойник. Ему мужская рука нужна. А ты, я вижу, ему приглянулся. Так что, пожалуй, я его тебе завещаю. Он хоть и не голубых кровей, но товарищ надежный и смышленый. Да, Анкор?

Собака, преданно глядя в глаза хозяину, легонько заскулила.

— Ну что за скулеж? Я пока помирать не собираюсь. Но о завещании подумать следует. Ты не против такого наследства, Игорек?

— Я не против, — улыбнулся Игорь, — но действительно, рано вам о завещании хлопотать, Аркадий Семеныч!

— Не скажи, дружок. Все нужно делать не спеша, обдуманно и вовремя. И кстати, у меня ведь завещание деда твоего хранится. Он из больницы ко мне приехал, чтобы его составить. А в это время Зоенька умерла… уж так он себя казнил, что оставил ее в то утро. А через пять дней и его не стало… Получилось, что я его в последний раз живым видел в тот день, когда заверял его последнюю волю… А ведь тоже думалось: куда спешить? Юра казался таким крепким, могучим стариком, куда здоровее меня. И вот пожалуйста… Пути Господни неисповедимы… Давай помянем родных твоих. На кладбище был?

— Нет еще. Я ведь только приехал.

— Я с тобой съезжу, покажу могилы. И твоих родителей, и Дашиных, и Зоеньки с Юрой — царствие им небесное!

Они выпили, на несколько минут над столом воцарилось молчание, каждый думал о своем.

Игорь, например, думал, правильный ли выбор сделал он по жизни, пропав «без вести» на столь долгий срок?..

— Ну о работе я тебя не спрашиваю — понимаю, что рассказывать права не имеешь. А ты спрашивай, милый, все что хочешь. Я на все ответить постараюсь. Ты ведь как из космоса вернулся, — грустно улыбнулся Шварц. — Словно на другую планету метал. Вернулся, а родных нет, да и страна другая…

Бобровников кивнул, удивляясь про себя, как легко ему с Аркадием Семеновичем. Словно с собственным дедом.

— Расскажите, как погибли родители?

— Ой, страшно вспоминать… Когда Люсенька, тетка твоя, перебралась с мужем в Москву, они и твоих родителей туда перетащили. Юра с Зоей очень переживали, что дочь и сын решили перебраться в столицу. Но мешать не стали. Одно у них счастье ныло: что Дашу здесь, в Питере, оставили. Она, правда, сама отказалась с матерью уезжать. Все же привыкла к деду с бабкой, в их доме выросла. Ну а отец твой, папа Андрей… Помнищь, ты его так в детстве звал? Так вот, папа Андрей согласился на уговоры Люси и ее мужа: сестра боялась в зрелые годы круто менять жизнь, да без близких людей рядом. Так они в столице двумя семьями и обосновались. И все хорошо было, у Люсиного мужа дела шли в гору, он и Андрею помог с работой устроиться. А потом эта поездка на машине на Селигер… Еще и Дашку хотели взять, она в последний момент отказалась. И осталась жива. А Люся с мужем и твои родители погибли на месте. Шли на большой скорости, там местность холмистая… И откуда ни возьмись пьяный урод на КамАЗе прямо на них из-за бугра вылетел. По встречке шел. Лобовое… В общем, на трупы страшно смотреть было… Пришлось кремировать… Как Юра с Зоей смерть детей пережили, одному Богу известно. Дашка их, конечно, на этом свете удержала… Кабы не она… Не вынесли бы.

— Кто хоронил родителей, я не спрашиваю, ясно, что дед с бабушкой. А кто хоронил деда? Он ведь умер вслед за бабушкой.

— Юра место на кладбище купил заранее, рядом с твоими родителями. С этим проблем не было. Транспорт обеспечила клиника, где он скончался. Оттуда, кстати, на похоронах была лечащая врач. Академия организовала гражданскую панихиду и поминки, все было очень торжественно. Жаль, никого не было из родных, — вздохнул Шварц.

— А что Даша? — тут же спросил Игорь.

— А ты ничего не знаешь? — встрепенулся старик.

— Знаю по своим каналам, что она под следствием находится в московском СИЗО. Что она натворила-то, взбалмошная моя кузина?

— Зря ты так о ней. Дашенька — девушка отнюдь не взбалмошная, как ты изволил выразиться. Она человек, сознательно выбравший свою дорогу и твердо по ней идущий.

— И все-таки что она сотворила?

— Да ничего особенного. Заехала одному чиновному мерзавцу кондитерским изделием в физиономию. Так к ней вся страна присоединилась бы в едином порыве. Жаль, у других возможности не было или смелости не хватило.

— Вы ее одобряете, что ли, дядя Аркаша? — невольно улыбнулся Игорь.

— Ну… по крайней мере, не осуждаю.

— Ну да, понятно. Осудит ее суд. Года на два-три, — вздохнул Бобровников. — Что ж, узнаю свою отчаянную сестру. Да только стоит ли чиновный мерзавец нескольких лет заключения?

— Надеюсь, удастся добиться условного. Кстати, Юра еще и потому торопился с завещанием, что не был уверен, дождется ли ее освобождения. А о твоем возвращении вообще ничего не было известно. Квартира завещана вам обоим. Без права продажи в отсутствие одного из наследников.

— Вот как? Знаете, дядя Аркаша, я ведь там был. Мне открыла средних лет дама, одетая в пеньюар, по-домашнему так… И она заявила, что квартира принадлежит ей. И чтобы я убирался вон. Именно так и выразилась.

— Как?! Что ты такое говоришь?! — воскликнул Аркадий Семенович. — Такого быть не может! Один экземпляр завещания хранится у меня, пойдем, я его тебе покажу.

После того как завещание академика было прочитано вслух, недоумение Бобровникова-младшего лишь усилилось. Все имущество стариков было завещано внукам: Даше и Игорю. В таком случае что за дама воцарилась в квартире деда?

— Вы говорите, дядя Аркаша, дед провел последние дни в клинике?

— Да, это очень дорогая частная клиника, там, насколько я понимаю, должны быть хорошие специалисты. Но после смерти Зои состояние Юрия резко ухудшилось. Я ему звонил по мобильному, он меня очень удивил резким ухудшением памяти. Он не мог меня узнать, представляешь? Постоянно путал мое имя. То Витей называл, то Колей. По нескольку раз переспрашивал, кто я такой… Это после полувека дружбы, представляешь? А последние два дня телефон не отвечал. Я помчался в клинику, чтобы увидеться с ним. Но мне не позволили пройти, сослались на какой-то карантин. Хотя мимо меня проходили другие посетители. Очень ругаю себя, что я тогда не настоял на своем… А потом известие о смерти. Видимо, горе оказалось для него непосильным…

— А свидетельство о смерти вы видели?

— Нет. Я ведь не родственник, кто же мне его покажет?

— Но вскрытие проводили?

— Да, конечно. В заключении, насколько я знаю, основной причиной смерти указывается выраженный атеросклероз, что, с одной стороны, неудивительно, учитывая возраст… С другой… Юрий до последних дней не производил впечатления склеротика и на давление не жаловался. Хотя… я, конечно, не специалист, мне трудно судить. И не станут же врачи врать?..

Произнеся эти слова, Шварц глубоко задумался.

— Что? Что вас встревожило, дядя Аркаша?

— Понимаешь, я тогда значения не придал, а теперь…

— Ну-ну? Рассказывайте обо всем, что вас смущает.

— На похоронах, как я уже говорил, была женщина-врач из клиники, где скончались Юра и Зоя. Мы с ней разговорились, я расспрашивал о последних днях Юры, она отвечала… А потом, узнав, что я человек одинокий, стала как-то очень рьяно уговаривать меня подлечиться в их клинике…

— Ну что же в этом плохого? Клиника частная, они заинтересованы в клиентах.

— Видишь ли… я ведь нотариус, душеприказчик. Через меня проходит море человеческих судеб. Я научился читать по лицам, по выражению глаз. Вот приходит дюжий молодец, тащит как на аркане старушку, божий одуванчик. Старушка пишет на бугая завещание, отписывает ему квартиру — все, что у нее ценного осталось. Я ее предостерегаю: стоит ли? Подумайте, кому завещаете: он ведь вам даже не дальний родственник! Она квохчет, как курица на насесте: он обещал за мной ухаживать по гроб жизни, я за ним, кормильцем, как за каменной стеной… Смотришь на этого «кормильца», а у него в глазах нетерпение и алчность! Прямо на лбу крупным шрифтом написано: мол. скорее, бабка, подписывай! А уж копыта откинуть я тебе помогу. И сколько таких случаев: едва завещание составлено, скоропостижная смерть. Была старушка, и нет ее. Человека по глазам видно, поверь мне.

— К чему вы это?

— Не знаю. У докторши той глаза тоже были алчные, звериные какие-то. Словно на охоту вышла. Но это так, впечатление… М-да… Но что же за женщина в вашей квартире?

— Женщины. Их там две было. Будем разбираться. Для начала я хочу побывать в этой клинике… Как она называется?

— «Престиж».

— Громкое название. Хочу получить свидетельство о смерти, с врачом поговорить. Где же этот «Престиж» находится?

— В центре… — Шварц назвал адрес. — Давай я с тобой схожу.

— Что ж, спасибо, не откажусь. Только не «схожу», а «съезжу». Как у вас завтрашнее утро?

— Свободно, — заглянул в ежедневник Шварц.

— Прекрасно. В девять утра машина будет стоять у дома, не рано?

— Что ты, в самый раз! Я ведь живу по-стариковски: ложусь рано и встаю рано. А ты где остановился-то, Игорек?

— В гостинице.

— Так живи пока у меня! Места полно, — оживился старик.

— Спасибо, дядя Аркаша, — откликнулся Игорь. — В следующий раз. Сейчас я всего на пару дней: получил предложение работать в столице.

— Значит, оставишь меня, старика? — грустно заметил Шварц.

— Ни в каком случае, мессир! — с улыбкой процитировал Бобровников. — Вы будете находиться под самым бдительным наблюдением спецслужб! В сущности, что такое Москва? Всего лишь окраина Санкт-Петербурга.

— Ты только там этого не ляпни, — испугался Шварц.

— Не бойтесь, не ляпну, — рассмеялся Бобровников.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — размышлял вслух Аркадий Семенович. — Это, я так понимаю, карьерный рост? Ага, ага. Что ж, это прекрасно! Там и квартиру дадут?

— Квартира есть.

— И то верно! Что ж, замечательно! Вот и женишься наконец! Давно пора!

— Так я и не возражаю. Дело за малым: найти невесту.

— Невест у нас полно, найдешь. Столица — это хорошо! — все не унимался Шварц. — Может, тебе удастся Дашеньке помочь. Юра-то письмо писал заместителю генерального прокурора, просил, чтобы Даше изменили меру пресечения до суда. Мотивировал тем, что нуждается в уходе.

— И что?

— Так он умер. Следствие решило, что больше никто в уходе не нуждается. Может, тебе удастся как-то повлиять…

— Влиять права не имею, а помочь двоюродной сестре пережить трудное время — это моя обязанность.

— Да-да… И все-таки кто же находится в вашей квартире? Что за женщина? Мне эта мысль покоя не дает… — пробормотал Шварц.

— Будем выяснять, — повторил Бобровников.