Дурная слава

Глава 6 АРЕСТАНТКА

Из протокола допроса гр. Устюговой Д. Д.

(с применением звукозаписи):

Александр Борисович Турецкий отодвинул стопку листков, снял очки, потер переносицу. Он словно видел перед собой стройную красавицу с разметавшимися по плечам рыжими волосами, с гневно горящими карими глазами…

— Ну как тебе? — кашлянув, спросил Костя.

Они сидели вдвоем в кабинете Меркулова.

— Пламенно! Я бы сказал, страстно!

— Народоволка, понимаешь! Софья Перовская!

— Ну… Будем надеяться, что все не так драматично. Все же виселицы отменены, как антигуманная мера наказания. Кроме того, она кидала нс бомбу, а торт. И не в царя-батюшку, а в его боярина.

— Все ерничаешь, Саша? Между прочим, она устроила погром в здании Генеральной прокуратуры! Это неслыханно! Генеральный в ярости!

— Что ты говоришь? — сузил глаза Александр. — Какой же такой погром она устроила? Кремом в пакостную рожу залепила? Скажите пожалуйста! Да к ней бы полстраны присоединилось! Погром?! Никакого погрома не было. А могло быть! А то сначала мы мочили боевиков, теперь принялись за стариков и инвалидов! Нельзя воевать с народом, неужели непонятно? Народ — он везде! В клозете пол подтирает, в буфете коньяк наливает. Куда от него денешься? Он ведь все равно достанет!

— Что ты прям как акын.

— Ладно! Не цепляйся, я нынче злой! Ты видишь, что на улицах творится? С этими льготными лекарствами всю страну на уши поставили! Ты видел очереди в поликлиниках? В аптеках? Вот вам Новый год! Ешь, молчи и подавись, как наш Моисеев говорит. И Муравьев этот… Он же ни черта не знает! Он не знает, сколько в стране льготников! Не то двенадцать миллионов, не то пятнадцать.

— Все он знает, — буркнул Меркулов.

— Вот именно! Все знает! И считает, что все сойдет с рук. Сунем им закон о федеральных льготах на лекарства под новогоднюю елку, дадим две недели каникул. Они так все упьются, что никто ничего не поймет и не заметит…

— Саша, успокойся! Ты же не в пивной, ты сам государственный чиновник!

— Ну подай на меня рапорт, что ли… Или мне заявление об уходе написать?

— Прекрати! — хлопнул Меркулов ладонью по юлу. — Что за истерика?

— А то… — сбавил тон Турецкий и достал сигареты. — Я закурю? Вон Ирка письмо получила из Питера, от подруги. Подруга эта астмой страдает. Пишет как раз про эти льготные лекарства. Ей по болезни ингалятор какой-то полагается. Она без него не жилец. Действительно, раньше ее ингалятор по льготному рецепту было не получить. Его хронически не было. А в соседнем отделе за деньги был. Но жить-то надо, дышать-то хочется. И она покупала. И подруга эта ужасно обрадовалась нынешнему закону. Теперь-то, думает, наведут порядок. Будет ее ингалятор при ней бесплатно. И что? Он вообще исчез. Его не стало, как будто в кислоте растворили… неделю нет, другую. Женщина в панике: она со своей зарплаты больше одного баллончика не покупала — дорого. Через неделю закончится тот, что под рукой, и как дальше жить? А потом появляется ее лекарство, но опять-таки за деньги. Только раньше она за него четыре сотни платила, а теперь — девять. Хватает на месяц. Это ей, питерской училке, с зарплатой шесть тысяч, почти тысячу ежемесячно нужно тратить на то, чтобы не умереть от удушья!! Здорово?! Правильно девчонка говорит: государство устроило геноцид собственного народа! И мне нынче стыдно, что я у этого государства в чиновниках!

— Ты занимайся своими служебными обязанностями, вот и не будет стыдно, — буднично произнес Меркулов.

— То есть? — опешил Александр. — Ты хочешь сказать, что я ими не занимаюсь?

— Занимаешься. Но новые песни приносит нам жизнь.

— А конкретнее?

— Конкретнее могу сказать следующее: как ты знаешь, с Нового года вступила в действие новая система распределения лекарственных средств на отечественном рынке. Лица, имеющие право на бесплатное обеспечение лекарствами, разделены теперь на несколько групп: это федеральные льготники, региональные и так далее. И едва закон вступил в силу, началась полная неразбериха. Тот случай с ингалятором, что описан подругой твоей жены, он, так сказать, частный пример общей тенденции. Лекарства стали исчезать. Даже в крупных больницах, чуть ли не в Кремлевке. Исчезает импортный инсулин для диабетиков. Импортные сердечные средства… Короче, есть намерение разобраться и наказать виновных. То есть имеется негласное указание заняться сбором информации на господина… Фамилию с трех раз угадаешь?

— Неужели господина, пострадавшего от рук бесчинствующих экстремистов?

— Именно. Видимо, достал он по-крупному. И экстремисты почему-то именно в его харю целятся. Кроме того, как уже говорилось, нужен жертвенный агнец. Поводом послужила статья в одной из центральных газет о незаконных финансовых операциях, которые проводятся Федеральным фармацевтическим агентством. Журналистское расследование, так сказать. Приказано разобраться.

— Понятно. Что ж, это по-нашему: одного выпорем, другие продолжат его нелегкий труд.

— Ты чего это разошелся? Государство не устраивает? Поищи другое.

— Есть такое понятие — Родина, — буркнул Турецкий.

— Вот именно. И еще: президент дал указание Генпрокуратуре в порядке прокурорского надзора отслеживать ведение уголовного дела Устюговой на всех этапах предварительного и судебного следствия. Чтобы наказание было адекватным деянию.

— Не понял? Смертную казнь обратно ввести по такому случаю?

— Наоборот. Есть мнение, что с ее товарищами но партии переусердствовали. Помнишь, летом они учинили погром в служебном кабинете того же Муравьева? Кстати, это была первая акция протеста против закона о перераспределении льготных лекарств, который тогда только еще обсуждался.

— И получили по пять лет за обыкновенное хулиганство. А скинхеды у нас таджикских детей убивают. И никто их наказывать не спешит.

— Хулиганство, конечно, не обыкновенное, а политически окрашенное. Но в том-то и дело: чересчур строгая мера наказания привлекает к этим экстремистам излишнее внимание публики. Создает вокруг них ореол мучеников. Наш народ любит страстотерпцев. Так что поставлена задача: не ваять из экзальтированной барышни образ великомученицы. Условия содержания должны быть пристойными, все следственные действия — строго в рамках закона, а наказание — не чрезмерным.

— Так, может, ей и меру пресечения изменить? Она же из идейных, как я понял. Значит, от следствия скрываться не будет.

— Это дело следствия. Следствие ведет УБОП. Мы в данном случае надзорный орган.

— Понятно. Мне вот что интересно. Барышня три года отработала в фирме, куда ее внедрила партия. Это что же, они на три года вперед видели, что будет причина чиновничью ха… прошу прощения, лик… кремом измазать?

— Так они не вчера и сформировались в партию. Может, у них в каждой фирме по партийцу сидит, ждет своего часа.

— Прямо шахиды какие-то… Вот я и говорю, с народом воевать невозможно. Он везде.

Турецкий помолчал, затем спросил:

— А что о ней ее начальство говорит? Как характеризует? Что ж они не видели, кого пригрели?

— Директор фирмы «Престиж» в шоке. Он ведь знал ее отца, который не так давно погиб. Говорит, что относился к ней как к дочери. Тем более что девушка сирота. Характеризует Устюгову как отличного работника, прекрасного организатора. В коллективе ее все любили. Никто не знал, что она из социалистов. Создала она им проблемы! Можно сказать, она эту фирму похоронила.

— Мы все думаем, что молодежь наша выбрала пепси, а оказывается, у них там широкое разнообразие биологических видов.

— Ага, романтики революции, понимаешь… Вот такие романтические барышни и юноши и устраивают государственные перевороты. Только результат, как правило, далек от замысла. Желают увидеть «город Солнца», а видят колымские снега. Или еще чего похуже…

— Ладно, будем делать то, что в наших силах. Для начала прошу дать санкцию на допрос гражданки Устюговой, заключенной под стражу, — неожиданно улыбнулся Турецкий.

— Это зачем же? — улыбнулся в ответ Меркулов, радуясь, что раздражение Турецкого растаяло.

— Во-первых, девушка понравилась. Не буду лгать, мне это несвойственно. Во-вторых, это требуется в рамках прокурорского надзора. И потом, есть ведь еще одно задание — сбор компромата на подвергшегося нападению чиновника. Думаю, их партия уже собрала подробное досье на этого господина. Может, вотрусь в доверие, она со мной информацией поделится…

— Ты там поосторожнее втирайся… Как бы сам не получил…

— Обижаете, начальник! Мы люди смирные, порядок помним. Что не дозволено — не делаем. Мы про таких барышень понимаем. У них на первом месте партия. И на втором тоже.

— Ну-ну, — хмыкнул Меркулов. — Ладно, втирайся…

Александр Борисович Турецкий сидел почти в пустой, небольших размеров комнате для проведения следственных действий. Стены, выкрашенные угрюмой темно-серой краской, привинченные к полу стол и два стула, настольная лампа, закрепленная на столе, вмонтированные в стены глазки камер видеонаблюдения— все это производило гнетущее впечатление. Давненько не приходилось ему проводить допрос в СИЗО.

Женщина-контролер ввела подследственную Устюгову. Высокая красавица в шикарном черном платье, какой он увидел Дарью Дмитриевну на злополучном вечере, сейчас предстала перед Турецким в потертых джинсах и просторной, навыпуск, клетчатой рубашке. Рыжие волосы гладко зачесаны и собраны на затылке в узел. Отсутствие косметики делало лицо моложе. Рыжие пушистые ресницы оттеняли светло-карие глаза. Нос был усыпан веснушками. Выглядела она как-то по-домашнему и очень трогательно.

Контролер вышла, оставив их вдвоем.

— Присаживайтесь, Дарья Дмитриевна. Давайте знакомиться. Моя фамилия Турецкий. Зовут — Александр Борисович. Я следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам.

— Вот как? То есть мое скромное дело признано особо важным? — усмехнулась Устюгова.

— Ну… Есть дела и поважнее. Я здесь в рамках прокурорского надзора. У вас есть жалобы на условия содержания?

— Нет, — пожала плечами девушка. — Я знала, на что шла.

— Понятно. Из искры возгорится пламя.

— Надеюсь. А вы, значит, призваны проследить, чтобы мне, так сказать, влепили по максимуму? Чтобы мало не показалось? Генпрокуратура встала на защиту бедного чиновника Муравьева?

— Напрасно вы так. В прокуратуре тоже люди работают. И есть свое отношение к закону, вызвавшему ваш, так сказать, экстравагантный протест. И не всем из нас нравится тот или иной чиновник. Но тортами мы в них не кидаем, это правда. Моя же задача — надзор за тем, чтобы ваше дело велось строго в рамках существующего законодательства. Без какой-либо ангажированности.

— А-а, — усмехнулась Даша. — Что ж, надзирайте.

— Зря вы со мной таким тоном. Я читал протокол вашего первого допроса. И могу признаться, что многие ваши чувства разделяю. Вы мне интересны. Кроме того, у меня растет дочь. Мне хочется понять, что приводит девочку из благополучной семьи в стан бунтарей? У вас ведь в детстве было все чего желалось? Ваш папа, как я понял, был функционером?

— Мой отец был энергетиком. В молодости он строил гидроэлектростанции. Много ездил по стране. Вместе с мамой, разумеется.

— Почему разумеется? — улыбнулся Турецкий.

— Он очень красивым был. Мама его ревновала, — неожиданно улыбнулась и Даша.

— Значит, вы красотою в отца? А сами тоже с ними ездили?

— Нет, не ездила. — Девушка демонстративно пропустила комплимент мимо ушей. — Они строили Колымскую ГЭС. Там очень тяжелый климат. А я росла болезненным ребенком. И поэтому жила в основном у дедушки с бабушкой.

— То есть они вас и вырастили?

— Да.

— Они живы?

— Да, к счастью. Бабушка очень больна. У нее тяжелая форма диабета. А дед — ничего, держится.

Лицо Даши осветилось такой нежностью, что Турецкий невольно залюбовался.

— А кто он, ваш дедушка?

— Он ученый-физик. Академик Бобровников.

— Это ваш дедушка? — удивился Александр. — Что вы говорите?!

— Вы о нем слышали? — Даша вскинула карие глаза.

— Конечно, слышал! Он, кажется, занимался лазерами?

— Да. Надо же, не думала, что он известен за пределами ученого мира.

— Напрасно! Я читал о нем в газетах лет… пятнадцать назад.

— Да, их институт тогда много сделал для внедрения лазерной техники в медицину. Об этом тогда часто писали, это правда. Я еще маленькая была, в пятом классе училась. Но гордилась! — Даша даже порозовела. Было очевидно, что она очень любит деда, и то, что Турецкий знает о нем, явно повысило его акции.

— Сколько же ему сейчас лет?

— Восемьдесят. Он очень крепким был, до последнего времени работал. Но после катастрофы резко сдал. А бабушка совсем ослабла…

— Это когда погибли ваши родители? — осторожно спросил Александр.

— Да. — Даша сразу подобралась, добавила: — Погибли не только мои родители. Погибли и мой дядя с женой. Дед с бабушкой потеряли сразу обоих детей: свою дочь, мою маму, и сына, моего дядю.

— Какой ужас! — искренне воскликнул Турецкий. — Как же это…

— Так. Они вчетвером поехали отдыхать на Селигер. Ехали в одной машине, в папиной «хонде». На трассе в них врезался пьяный водитель КамАЗа. Неожиданно вылетел на встречку, лобовое столкновение. Все погибли.

— Бедные старики, — вырвалось у Турецкого. — И вы тоже, Даша. Это ужасно…

— Да, — промолвила девушка, опустила глаза и замолчала.

Пауза затянулась, Турецкий испугался, что девушка расплачется, и поспешил сменить тему:

— Расскажите о вашем детстве, Даша. Как вы росли?

— О, детство у меня было замечательным! К деду всегда столько людей приходило! Коллеги, ученики… Вечные посиделки, песни под гитару. И разговоры, разговоры… О светлом будущем, о покорении космоса, о стране, которой они так гордились. А вся номенклатура казалась им грязной пеной, которую обязательно смоет чистый поток. Романтики. Физики-лирики… — Даше явно не хотелось возвращаться в настоящее, и она продолжила, улыбаясь: — Бабушка у меня очень хлебосольная. Пироги пекла чуть не каждый день. Я этот запах сдобы, корицы, булочек — которым меня встречали из школы — на всю жизнь запомнила… — Она помолчала, ноздри тонкого, породистого носа словно вдыхали домашний запах детства. — И ко мне тоже ребята часто прибегали. Все любили наш дом. И бабушка очень старалась, чтобы я не тосковала по родителям. А я, честно говоря, родителей почти и не вспоминала…

— Вот откуда все… — вырвалось у Александра.

Она поняла его и с жаром ответила:

— Да! Оттуда! Все мы родом из детства. Наша семья была по тем временам очень состоятельной: у деда академический оклад. Бабушка у нас из дворян, ей по наследству много чего досталось: живопись, антиквариат, да и драгоценности… Но… Было просто немыслимо всем этим кичиться, понимаете? — Она посмотрела на Александра. — Я вижу, что вы сейчас подумали: это было попросту опасно, так ведь?

Саша улыбнулся, кивнул.

— В нашем случае нет. Дед был в фаворе у власти. И никогда с ней при этом не заигрывал. Он такой… Сам по себе, его с панталыку не собьешь, так бабушка говорит. Но при всех своих больших возможностях он всегда был очень неприхотлив, непритязателен в еде, в одежде. И мне с раннего детства внушали, что это неприлично: быть разряженной куклой среди скромно одетых сверстников. Я ходила в самую обычную школу, моими товарищами были самые обычные дети, из обычных семей. В Питере люди всегда жили скромно. Бабушка вечно совала деньги аспирантам, вечно они приходили к деду голодные, в одном и тот же пиджачке, в одной и той же курточке зимой и летом… И дед говорил мне: тебе повезло, что мы не считаем денег на еду, на одежду, на отдых. Но это просто везение. Это не твоя заслуга. Твоей заслугой будет твоя жизнь, если ты проживешь ее по совести, по законам справедливости, законам чести… Я так и стараюсь жить, — тихо закончила Даша.

— А ваши родители?.. — осторожно спросил Александр.

— Родители — это другое. Когда началась вся эта перестройка, отец неожиданно для нас вписался в новые реалии. Задружился с Чусовым… Тот перетащил их с мамой в Москву. Мама перетащила своего брата, ну… моего дядю с женой. Ну и пошло-поехало… Акции РАО ЕЭС, игра на дефолте… Знаете, сколько они на дефолте заработали? Даже говорить не хочется. Потом отец протиснулся в министерство. Я только одному радовалась, что дед с бабушкой не видят, как живут их дочь и сын… А теперь они одни остались…

— И из-за всякой… Из-за какого-то чиновника вы добавляете горя самым родным людям, у которых, кроме вас, никого не осталось? Разве оно того стоит? Как старики переживут ваше заключение?

— Кто-то должен начинать, — тихо, но твердо ответила Даша. — Невозможно смотреть на эту вакханалию зарвавшихся нуворишей. На истребление собственного народа, на то, как унижают других стариков. Разве нет? Дед меня понял.

— Он знал, что вы собираетесь…

— Да, я ему написала. Без подробностей. Но дала понять, что меня могут арестовать. Он ведь знает, в какой партии я состою.

— И как он к этому относится?

— С уважением. Он не разделяет всех принципов нашей партии, но относится с пониманием к идее протеста. Заметьте, достаточно мирного протеста. Не считать же вооруженной акцией испачканную физиономию чиновника. Он, по существу, весь измаран. Весь в грязи!

— А именно? Что вы ему, так сказать, инкриминируете?

— Ну он давно начал! Работал еще в команде предыдущего президента. Он уже тогда активно занимался фармацевтикой. Оттуда и начал наращивать свое благосостояние. Ну и брат его — президент известного банка — тоже времени даром не терял. Да что я вам рассказываю… У вас больше возможностей собрать на него информацию.

Даша как-то сникла, сидела бледная, глаза потускнели.

— Вы устали? — участливо спросил Турецкий.

— Да. Честно говоря, очень. Даже не пойму отчего…

— От всего. От пережитого стресса, от духоты камеры, от надоедливого «важняка»-прокурора.

— Ну, в общем, да. В проницательности вам не откажешь.

— Как у вас отношения в камере складываются? Может, изменить условия содержания?

— Вот этого не нужно. Товарищи меня не поймут.

— Понятно. Решат, что вы пошли на сговор с властью.

— Примерно так.

— Но я могу для вас что-нибудь сделать?

— Думаю — нет. — Даша пожала плечами.

— Все же я оставлю вам свою визитку. Если появятся жалобы или просьбы, вы сможете мне позвонить. Я дам соответствующее распоряжение.

— Собственно, для этих целей у меня есть адвокат… Но все равно спасибо.

Он протянул визитную карточку. Она чуть помедлила, но все же взяла, сунула в кармашек рубашки.

— А вы мне понравились, — серьезно произнесла девушка.

— Надеюсь, мне это зачтется, когда ваши товарищи поведут меня на расстрел, — откликнулся Турецкий самым серьезным образом.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

Возникшая на пороге женщина-контролер изумленно взирала на «важняка» из Генпрокуратуры и подследственную Устюгову.