Два берега

ГЛАВА 9

На девичник Мари пригласила совсем мало народа — Жанну, Катю, своих подруг Наташу и Лизу и бывшую коллегу Ольгу. Катя подбивала невесту отправиться в ночной клуб с мужским стриптизом и повеселиться по полной программе — чтобы невеста напоследок могла гульнуть. Она открыла в Интернете сайт «Красной шапочки» и читала Мари местное меню.

— Представляешь, можно провести вечер со стриптизером в джакузи. Или вместе принять душ.

— Да ну…

— Весело же. Можно приватный танец заказать — чтобы совсем разделся. Глянь, какие мальчики, просто конфетки!

— Неудобно как-то…

— А что неудобно? Ты же не сексом с ними заниматься будешь. Ты посмотришь, как мальчики танцуют, пошалим немножечко — и все. От твоей верности не убудет. Зато забавно. И на всю жизнь запомнится.

Мари уже готова была поддаться на Катины уговоры, когда выяснилось, что Ольга беременна. У нее маленький срок, токсикоз, ей нельзя дышать табачным дымом, а от громкой музыки ее тошнит.

В итоге собрались у Мари. Митю насильно отправили на мальчишник, сколько он ни клялся, что совершенно не хочет и лучше закроется в спальне и мешать никому не будет. Выпили шампанского, даже Оля немножко отпила из бокала Жанны.

— Теперь положено плакать, — объявила Катя. Она часто бывала на свадьбах и вообще на всех возможных сборищах и вечеринках, поэтому ее мнение считалось авторитетным.

— Зачем? — спросила Мари.

— Так принято. Традиция. Испокон веков на девичнике все плакали. Невеста плакала, что прощается со свободной девичьей долей, остальные подвывали за компанию.

— Но я совершенно не хочу плакать, — сказала Мари, — я счастлива.

— Тогда давайте петь грустные песни. Авось тебе самой заплачется.

Усиленно подливая шампанского, стали петь грустные песни. После третьей бутылки вдруг взахлеб зарыдала Лиза.

— Лизочка, что с тобой? Что случилось? — засуетилась перепуганная Катя.

— Не могу-у-у-у-у больше, — всхлипывала Лиза, — не могу больше… Мне скоро тридцать, а я до сих пор не была замужем. Меня никто не зовет. А я так хочу нормальную семью. Детей хочу.

Лиза рыдала все громче и громче. Мари села рядом с ней на корточки и начала успокаивать, обещать, что все впереди и что она сама только месяц назад получила предложение, а ее подруга и вообще вышла замуж только в сорок два и очень счастлива, а вот те, кто в двадцать, — все развелись.

Пока Мари суетилась с Лизой, а Наташа капала валерьянку прямо в шампанское, неожиданно заплакала Оля.

— Что толку замуж пойти? Ерунда все это. Он вот ребеночка не хочет. Сначала хотел, так рвался. А теперь, когда сказали, что девочка, старается из дому улизнуть, целыми вечерами с друзьями по барам шляется. Приходит пьяный — и спать. Никогда не спросит, как я себя чувствую. В консультацию одна хожу, хотя там все парами. Ни помощи никакой, ни заботы. Говорит: «Мне девчонка не нужна, я сына хотел».

Лиза с Олей ревели хором, давясь слезами и перебивая одна другую:

— Другие давно все с мужьями…

— Тут так захотелось клубники — позвонила, попросила купить по дороге — он пришел без нее, оказалось — забыл…

— У Ленки уже двое детишек бегают, а мне в старости стакан воды подать некому будет…

— Меня утром тошнило, а он заявил, что раз я от секса отказываюсь, то он имеет право завести любовницу, которая понимает, что мужику это реально необходимо…

— Тут на свадьбе была — невеста такая красивая, платье белое, жених ее целует, вокруг тоже все парами, только я одна, мой козел раз в неделю приедет на два часа — и скорее к жене бегом, а то вдруг заволнуется…

— Мне поставили угрозу выкидыша, посоветовали в больницу лечь — а если я лягу, он обязательно любовницу заведет и дома у нас поселит…

— Обещал, что разведется и на мне женится, и вот уже два года только лапшу на уши вешает…

Мари увидела, что у Жанны дрожат губы.

— Жан, умоляю! Умоляю тебя, не плачь! Все в порядке! Жанна, не плачь!

Но Жанна заплакала:

— На работе каждый день одно и то же… повышения не дождешься… мужчины нормального, чтобы влюбиться, пусть и безответно, даже на горизонте нет, все какие-то недоделки… мать отцу изменяет с молодым альфонсом, скоро совсем семью бросит…

Жанна залпом допила шампанское прямо из бутылки, икнула и продолжила:

— Один нормальный мужчина остался — твой Митя. Вот его можно полюбить. Но он уже занят. Хоть вешайся.

Добрых полчаса Мари и Наташа с Катей отпаивали валерьянкой Олю и валерьянкой с шампанским Лизу. Лиза после такой смеси захотела спать, и ее отправили на такси домой. Вскоре уехали и Оля с Наташей. Мари, Жанна и Катя допили практически все шампанское, попробовали в действии Олин подарок — большой набор косметики, и размалеванные, как индейцы, часам к двум ночи разбрелись спать. В девять к Мари должны были прийти парикмахер и визажист.

Мари выпила шесть чашек воды, поскольку читала где-то, что во время употребления алкоголя организм обезвоживается, и это — лучший способ предотвратить похмелье. Еще одну огромную чашку она поставила рядом с кроватью и всю ночь могла служить отличной иллюстрацией к рекламному слогану «я пью и писаю».

Рано утром ей приснился один из поклонников. Он разговаривал с Мари про свадьбу и ехидно поинтересовался:

— А в машину тебя в этом платье будут трое заталкивать? А вместо похода в туалет тебе, как в Средние века, горшок под юбку будут на палочке просовывать?

Мари проснулась в паническом ужасе. Ее посетила идея сбегать в супермаркет и купить себе памперсы для взрослых, чтобы продержаться целый день, но потом она представила себе лицо Мити, который начнет раздевать ее в первую брачную ночь.

«Неужели я действительно не смогу сама пойти в туалет?»

Мари надела подъюбник от платья (семь колец) и решила потренироваться, пока есть время. В туалет она идти не решилась, боясь разбудить спящих в гостиной девочек, поэтому надумала попытаться войти в шкаф, а там уже разобраться, как поднимать юбку. Шкаф был битком набит вещами, и Мари потратила немало времени, чтобы все их выкинуть и начать туда залезать. После трех заходов туда обратно она вспотела, устала и позвонила маме.

Сонная Анна Аркадьевна посоветовала дочке перестать забивать голову ерундой, сказала, что это банальный предсвадебный синдром и лучше лечь спать, а то будут синяки под глазами и мятый вид.

Мари легла спать. На часах было восемь утра.

Через пять минут к ней робко заглянула Катя.

— Мари, я хотела бы голову помыть и накраситься заранее, а то фотограф придет. Можно мне ванную на час-полтора занять?

— Можно. Дай поспать.

— Исчезаю.

Еще через пять минут раздался звонок в дверь. Жанна открыла и вскоре постучалась к Мари:

— Мари, это букет привезли.

— Отлично, я сплю.

— Давай развернем. Он правда из конфет?

— Правда. Разверни и смотри, только дай поспать.

Из ванной тут же выскочила Катя.

— А дайте и мне глянуть. Мари, смотри, как цветочки здорово сделаны. Потрясающе! Даже не верится, что не настоящий.

Мари отвернулась к стенке.

— Мари, я не хочу мешать тебе спать, ты просто скажи, можно ли мне взять большое зеленое полотенце?

— Можно.

Еще через пять минут позвонил мобильный.

— Доброе утро, любимая.

— Да, дорогой.

— Я уже собираюсь. Скоро поеду к твоим родителям, и оттуда мы все вместе поедем за тобой.

— Отлично.

— Ты еще спишь? Я тебя разбудил?

— Нет, я уже не сплю.

Снова прибежала Катя, завернутая в зеленое полотенце.

— Мари, раз ты не спишь, можно я твою тушь возьму?

— Бери.

Телефон зазвонил снова.

— Мари, доброе утро. Я хотела тебе сказать, что на дорогах пробки, предупреди кортеж, чтобы выезжали пораньше — что-то я до них не могу дозвониться.

— Хорошо, тетя Лиза, спасибо большое.

Мари уже с отчаянием завернулась в одеяло — ей очень хотелось спать. Но мобильный запрыгал на столе, танцуя на виброзвонке.

— Мари, это Алена, визажист. Подскажите ваш подъезд, я забыла записать. Немного задерживаюсь.

Когда в районе девяти кто-то ошибся номером и спросил Сергея, Мари заорала в трубку:

— Здесь нет вашего проклятого Сергея!!! Отстаньте от меня!!! Идите в баню!!! Провалитесь вместе с ним к чертям собачьим!!!

Из ванной пулей вылетела Катя, из гостиной прибежала Жанна, обе уставились на Мари большими глазами.

— У меня предсвадебный синдром! — рявкнула на них Мари. — Отцепитесь! Это нормально — так говорит моя мама. Занимайтесь лучше делами! Намажьте икрой бутерброды, не стойте столбами!

Разогнав подруг и продолжая зевать на ходу, Мари выключила телефон и отправилась в ванную. Помыла голову, постояла под душем, медленно успокаиваясь. Потом перехватила на кухне пару бутербродиков, предназначенных для фуршета (когда приедут родные и друзья), и заставила поесть Катю с Жанной. Катя мучилась похмельем, поэтому не способна была даже на простейшие действия или мысли. Мари порадовалась, что выбрала свидетельницей не ее. Поев, Катя начала носиться по квартире, роняя, теряя и вновь находя косметику, фен и какие-то заколочки. В результате оператор и фотограф застали ее полуголую, с мокрой головой и с одним накрашенным глазом, и в таком виде засняли на память, не слушая протестов. Потом пришла Юля, парикмахер, и сразу раскритиковала купленный для украшения волос веночек.

— И куда я его тебе прицеплю? Гвоздиками прибью? Он же на длинные волосы!

— Давай приделаем веночек Кате, — предложила Жанна, — пусть думают, что она тоже невеста.

Мари очень хотелось веночек. Она влюбилась в него из-за необычных нарядных цветочков, когда увидела его на выставочном стенде. В результате после препирательства Юля взяла большие ножницы и принялась веночек стричь. Отдельные цветы успешно удалось прицепить на короткие волосы Мари, и получилось очень даже ничего.

Фотограф, прыгавший вокруг девушек и щелкавший все этапы превращения невесты в потрясающую красавицу (которой должна быть каждая невеста), сделал Мари неожиданный «комплимент» — сказал, что она выглядит уставшей и сердитой. Мари почему-то совершенно не удивилась.

Кстати, опоздание становилось катастрофическим. Буквально через пятнадцать минут должны были приехать жених и гости, а Юля только-только закончила возиться с прической. Решили, что Катя встретит гостей и проведет на кухню, где стоит шампанское и нарезаны бутерброды, а Жанна тем временем поможет Мари одеться в спальне.

Пока визажист красила Мари, позвонила Елизавета Аркадьевна и сообщила, что они уже полчаса стоят на шоссе — все перекрыто для проезда правительственных машин. Половина кортежа успела проскочить, пока перекрывали, а половина — нет. И среди оставшихся как раз жених и свидетель, так что счастливчики все равно припарковались неподалеку.

Мари поняла, что в ЗАГС они обязательно опоздают. И скорее всего, они с девочками зря так старательно накрывали и украшали стол — с фуршетом не успеют. Но решила не расстраиваться, что бы ни случилось — все равно свадьбы всегда удаются, а неприятности бывают у всех.

Стразы от Сваровски на веки визажист наклеила чуть ли не «моментом» — иначе они просто не держались. И уронила весь кулечек, когда в комнату влетела Катя с краснеющим на глазах лицом. Яркие пятна проступали на светлой коже.

— Катя, что с тобой? — ахнула Мари, а визажист бросилась собирать по полу сотню разлетевшихся стразов.

— Шоколад. У меня аллергия на шоколад.

— А ты его ела?

— Да. Мне попалась коробка конфет, которую мы вчера открыли, но есть не стали. Я так волновалась, что съела одну конфетку, потом еще одну…

— Сколько ты съела?

— Не знаю… Сколько было в коробке, столько и съела.

— Твою мать, — тихо резюмировала Мари.

Кате дали две таблетки супрастина, и визажист переключилась на нее — срочно исправлять последствия шоколадного бума. Как только Алена нанесла тональный крем — тут же пошло раздражение на крем. Пришлось умываться, потом пробовать другой тональник, и в итоге Мари помогала только Жанна, а губы невеста красила самостоятельно — у визажиста хватало работы с Катей.

Катя просто не могла не выглядеть восхитительно на свадьбе у двоюродной сестры. Катя вообще не могла не выглядеть восхитительно. Это была главная цель и смысл ее жизни, и она неизменно добивалась своего. Катя не зря считалась в семье красавицей — она была нежной блондинкой с фарфоровой кожей, большими голубыми глазами и точеной фигуркой. Девушка походила бы на ожившую куклу, но этому мешала подвижность ее лица. Сочетание кукольной красоты и живости черт делало Катю не одной из череды одинаковых блондинок, а девушкой, которую ни с кем не перепутаешь. Единственным недостатком Катиной внешности была необходимость в макияже. Для Кати ежедневное тщательное прокрашивание бровей, ресниц и губ вовсе не казалось проблемой — так, неизменный ритуал, как почистить зубы и одеться. Жанна, например, предпочла бы ходить бледной, как моль, но только не тратить на это лишние полчаса. Сестры действительно были не схожи, как часто и случается у сестер.

Упаковывание невесты в платье прошло удивительно быстро — всего за какие-то пятнадцать минут. Куда больше времени заняли попытки прикрепить на ногти сережки — в виде сердечка на правую руку и ключиком на левую. Потом собирали сумочку, надевали украшения и как раз успели аккурат к звонку в дверь.

Чтобы соблюсти приличия и традиции, сначала зашли родители. Планировалось изобразить, что они тут и находились с самого начала: ведь отец должен был торжественно вывести Мари к жениху. Выкуп не планировали, и хорошо, все равно бы не успели.

Анна Аркадьевна пережила глубокий шок, когда увидела свою дочь в свадебном наряде (платье Мари не показывала никому, его видели только Жанна и Катя, но обе дали страшную клятву не рассказывать ни слова).

Тончайшая талия Мари, затянутая в корсет, казалась ниточкой. Бархатный пояс с крупными цветами еще больше подчеркивал ее неправдоподобную, небывалую узость (Жанна померила — сорок семь сантиметров). Довольно пышная юбка на семи кольцах спадала роскошными складками, искусно собранными в нескольких местах. Подол был расшит вручную серебристыми жемчужинками. Лиф — достаточно скромен: несколько жемчужинок и прозрачная вставочка посередине. В корсете довольно скромная грудь Мари казалась большой, а прозрачная вставочка делала округлые формы очень сексуальными. Шляпка-таблетка с легкой вуалеткой завершала образ женщины-вамп. Невесты-лебедь.

Черного лебедя…

Платье было черным. Черной была шляпка-таблетка, черной была крошечная сумочка, расшитая жемчужинками, черными были перчатки до локтя с жемчужными капельками. Даже туфли с тем же жемчужным узором были черными.

Анна Аркадьевна открыла рот. Потом закрыла. Потом опять открыла и жалобно сказала:

— Что же ты как на похоронах-то? Что люди подумают, если невеста в черном?

— Зато жених в белом, — объявила Мари и, не дожидаясь положенного вывода ее отцом, распахнула дверь и повисла на шее у Мити. Буквально на две секунды, а потом отошла, давая ему возможность рассмотреть любимую и «семь минут на обалдение».

Застыли все. Свидетель выронил букет. Мари кокетливо качнула бедрами и широко заулыбалась:

— Милости прошу, гости дорогие. Проходите сразу на кухню, будем пить шампанское.

Митя был в белом. Это придумала Мари. Его смуглая чистая кожа, темные роскошные волосы и черные глаза просто требовали яркого белого цвета. Костюм сидел как влитой, и Мари подумала, что знаменитый Остап Бендер должен был выглядеть именно так, как ее Митя. Это могло объяснить, почему его так повально любили женщины (в том числе зубной техник) и почему ему безоговорочно верили окружающие.

Пара «жених в белом — невеста в черном» произвела именно тот эпатирующий эффект, о котором всегда мечтала Мари. Ей не хотелось быть обыкновенной невестой, она хотела стать невестой, которую никто не забудет, хоть побывает на тысяче свадеб. Комплименты рекой лились от взявших себя в руки гостей, и под конец даже Анна Аркадьевна сказала:

— Не по традициям, конечно, но очень красиво. Платье тебе очень идет.

Митя не спускал с невесты глаз. А Мари улучила минутку и шепнула ему на ушко:

— Ты хотел бы сейчас всех выгнать и взять меня прямо в этом коридоре?

Митя только невнятно булькнул. Видимо, хотел.

Посмотреть на свадебный кортеж (восемь машин, из них четыре — джипы в ленточках, на лимузине — глупая свадебная кукла, номера гласят: «свадьба») сбежались соседи. Когда Митя и Мари рука об руку вышли из подъезда и Катя на всякий случай бросила в них рисом (она запомнила, что кто-то будет откуда-то выходить и надо кидать рис), бабушки на лавочке дружно ахнули.

Мари улыбалась, счастливая. Теперь она окончательно была уверена, что про ее свадьбу будут судачить еще целый год по всей окрестности.

Во время дороги в ЗАГС счастья у Мари поубавилось. Пробка была глухая, машины еле двигались, Мари укачало. Никогда раньше за ней не замечалось такого — ни в самолете, ни на корабле, не то что в машине. Но факт оставался фактом — чем ближе кортеж приближался к ЗАГСу, тем зеленее становилась невеста, ощущая дикое желание расстаться с завтраком. Митя заботливо приготовил пакет, и Мари разрывалась между тошнотой и смехом, который душил ее, когда она воображала в картинках невесту, прощающуюся с едой в обнимку с пакетом.

— Главное, чтобы тошнило не от жениха, — объявил свидетель, который вел машину.

— Главное, чтобы я осталась жива, — не согласилась Мари.

Когда высаживались возле ЗАГСа, фотографироваться Мари категорически отказалась. Настолько живой она себя не чувствовала. Опоздали они больше чем на час, но в этот день опоздали все пары, поэтому мероприятие шло как по писаному. У Мари было двадцать минут, чтобы раздеться, прийти в себя, перестать ощущать тошноту и головокружение, засняться на память в различных позах со всеми желающими и даже рассмотреть внутренности ЗАГСа во всех подробностях. ЗАГС оказался красивым — с большими колоннами, мраморными ступенями, новой мебелью и многочисленными цветами в нарядных горшках.

Жених и свидетель (которого, кстати, Мари видела первый раз в жизни) поспешно завязывали кольца на вышитой жемчугом подушке: они забыли сделать это дома. Жанна суетилась вокруг Мари, в сотый ненужный раз поправляя ее шляпку, оборки на платье, перчатки и колье. Родственники путались в букетах, теряли пакеты и вели себя так, будто присутствовали на свадьбе впервые. Всего в ЗАГСе толпилось восемнадцать человек — преимущественно родня Мари. Анна Аркадьевна, волнуясь, что-то бормотала на ухо Елизавете Аркадьевне, и обе перекладывали носовые платки поближе.

Жанну в очередной раз острой иголкой пронзило ощущение зависти. Мари и Митя были потрясающе красивой парой — молодые, яркие, стройные, в эффектных костюмах, счастливые и влюбленные. Она вспоминала свою свадьбу с Антоном — довольно сумбурную и бестолковую, туфли, которые ужасно натирали, мрачный вид жениха и его пиджак не по размеру, и ей захотелось заплакать от того, что она не может стать Мари и занять ее место в сердце Мити.

Подошла работница ЗАГСа с бумажкой в руках и спросила у Мити:

— Вы Андрей Александрович?

— Да, — уверенно ответил Митя и отдал ей паспорт.

Девушка проскользнула в одну из дверей, а Мари расхохоталась. Через секунду смеялись и гости. Митя ошарашенно смотрел на них, потом тоже засмеялся.

Несмотря на попытки жениха выдать себя за другого, их все-таки расписали. Сначала строго одетая тетенька в очках прочитала по бумажке какие-то ритуальные слова, в том числе фразу «перед лицом семейного кодекса объявляю вас мужем и женой», от которой гости дружно заприкрывались платочками, чтобы не хохотать в голос, а Мари и Митя кинулись целоваться, посмеиваясь друг другу в губы. Потом тетенька посмотрела на сияющих молодоженов, отложила свою бумажку и неожиданно произнесла очень трогательную речь о том, как важно хранить любовь, уважать супруга и быть нежными и заботливыми.

Мари долго не могла вынуть из коробочки кольцо и нервничала под прицелом объективов. Наконец, извлекла и стала старательно надевать Мите на палец. Кольцо, которое было впору, когда его примеряли, почему-то не хотело пролезать даже на первый сустав. Мари нервничала все больше и все старательнее налегала на кольцо, пока Митя не шепнул ей:

— Это твое кольцо.

Мари вспыхнула, опять схватилась за коробочку, уронила кольцо, быстро подняла, легко надела Мите на палец и объявила в камеру:

— Быстро поднятое не считается упавшим.

После этого все пошло на лад. На тусовку в фуршетном зале позвали тетеньку (ее звали Надежда Николаевна), девушку, которая забирала паспорта, и Валентину, хозяйку салона мод — она специально пришла на регистрацию, чтобы посмотреть на Мари в своем платье. Сначала Надежда Николаевна и ее помощница Вера стеснялись пить шампанское, но Митя обнял обеих за плечи, и они взяли бокалы. Свидетель достал толстую хлопушку и осыпал молодоженов разноцветными конфетти. Гости ели конфеты, исправно наполняли бокалы и громко кричали «Горько!». Митя жадно целовал Мари, а Мари так крепко обнимала свежеиспеченного супруга, будто боялась, что его прямо сейчас заберут навсегда.

Кататься решили не ездить, чтобы не повторять одно и то же — нудные снимки у Вечного огня и на Воробьевых горах. Кортеж отправили в ресторан, готовиться ко встрече молодых с караваем, а лимузин, в котором остались жених с невестой, свидетели и Катя, плавно доехал… до ближайшей станции метро. У заветной буквы «М» Мари объявила, что ее укачивает, и если она поедет дальше на машине, то ресторанное празднование пройдет без нее.

В результате свидетели и Катя получили возможность насладиться поездкой на лимузине с одного конца города в другой, а Митя и Мари прокатились четырнадцать остановок на метро (плюс пересадка). При их появлении в вагоне началось оживление — защелкали камеры в мобильниках, повернулись все головы, кто-то закричал «Горько!». Потом пожилой мужчина подошел поздравлять лично и подарил на счастье брелок (снял прямо с ключей). Митя, не растерявшись, достал из пакетика шампанское (когда успел прихватить?) и оставшиеся после ЗАГСа одноразовые бокалы и стал разливать всем желающим. Хмурые лица осветились чужим счастьем и стали радостно-удивленными. В вагон на каждой остановке заходили новые люди — и тоже присоединялись к веселью. Молодая женщина достала из сумки коробку конфет и протянула Мари. Мари тут же открыла ее и предложила закусывать шампанское.

К тому времени, когда нужно было делать пересадку, молодожены уже сроднились с пассажирами. Девушки ахали и восхищались потрясающим платьем Мари, а молодые, в косухах, мальчишки дали Мите гитару, и он пел какие-то развеселые частушки на любовно-семейную тему. Выходить было жалко.

На длинном-длинном эскалаторе Митя держал Мари на руках, а люди, которые ехали навстречу, хором кричали «Горько!» и даже «Молодец, мужик, силен».

Сослуживицу Мари с мужем новобрачные встретили на остановке — от метро до ресторана нужно было проехать три остановки. Они вместе ехали в трамвае, допивали оставшееся шампанское и смеялись не переставая.

— Знаешь, Мари, я долго пыталась донести до мужа, что ты особенная, но не могла объяснить, чем именно. Думаю, теперь, когда он увидел невесту в черном платье, выходящую из метро и пьющую на ходу шампанское, он понял.

— Да, я понял, — согласился Андрей. — Мари, ты немного сумасшедшая, но действительно особенная.

Мари смеялась, и ей действительно не нужно было румян — она рдела от комплиментов и ощущала себя королевой.

Встречали молодых с соблюдением всех традиций: и бокалы торжественно били, и каравай ломали, и солью посыпали, был даже вышитый под старину рушник — Елизавета Аркадьевна постаралась, Мари о таких мелочах совершенно не подумала. А на столе в качестве сюрприза стояли подарки от родителей — удивительная пара бокалов с уникальной росписью и именами жениха и невесты.

Застолье удалось на славу. Тамада старался на совесть, гости охотно пили и плясали, на Мари любовались все мужчины, в том числе обслуживающий персонал. Оператор с фотографом исправно снимали веселые игры и конкурсы, и одной только Жанне было грустно. С этой подлой по отношению к кузине грустью она старательно боролась, но, увы, безуспешно. Если бы Жанна курила — она отправилась бы на улицу покурить в одиночестве, а так она просто вышла на крыльцо и вдохнула уже холодный воздух.

— Жанна, ты же не куришь?

Жанна вздрогнула, когда Митя неожиданно вынырнул у нее из-за спины.

— Нет.

— Тогда выпей шампанского, я смотрю, ты заскучала. — И протянул ей бокал, а второй оставил себе. — Давай выпьем за любовь.

Жанна с удовольствием осушила бокал и спросила:

— Ты что, сбежал со свадьбы? А где Мари?

— Мари поправляет туалет. Ей помогает Катя, поскольку тебя не нашли. Это занятие минут на пятнадцать, и я решил, что успею покурить и заодно развлечь тебя. Свидетельница не должна быть грустной, когда выдает замуж любимую сестру. Или я так плох?

— Ты совсем не плох, — медленно сказала Жанна, — по-моему, ты самый лучший. Я никогда не встречала таких прекрасных мужчин, как ты.

Жанна в ужасе слушала то, что мелет ее язык, и ей казалось, что это все говорит кто-то другой.

— Спасибо, — искренне сказал Митя и улыбнулся. А потом неожиданно притянул Жанну к себе и крепко, страстно поцеловал.

Жанна от удивления сначала трепыхнулась, попыталась вырваться, а потом плотно и жарко прижалась к чужому мужу и долго отвечала на его поцелуй.

Митя легко отстранил ее, еще раз широко улыбнулся, забрал у Жанны пустой бокал и ушел.

Жанна осталась стоять на крыльце — трепещущая, влюбленная и несчастная.

Следующие пять минут она попеременно испытывала то стыд, то блаженство, а потом ее позвал тамада, и Жанна отдалась веселью не раздумывая — много пила, танцевала, смеялась. И все время пыталась поймать Митин взгляд: видит ли он, как Жанна танцует? Заметил ли, что она улыбается ему? Обратил ли внимание, как Жанна кокетничает со свидетелем?

Митя не сводил обожающих глаз с Мари, целовал жену куда чаще, чем гости кричали «Горько!», и по мере выпитого становился все нежнее. Мари переполнилась счастьем до предела, ей казалось, что еще один комплимент, еще один восхищенный взгляд — и она просто взлетит к небесам, пробив ресторанную крышу.

Когда она курила, к ней подошел старый приятель и горько сказал:

— Как же я жалею… как я жалею…

Мари сразу поняла, о чем он говорит. Буквально два года назад, расставшись с тогдашним любовником, девушка решила некоторое время передохнуть и побыть свободной. В Интернете она познакомилась с молодым юристом Сережей, очень начитанным и интересным человеком, и вела с ним долгие дружеские беседы. Вкусы Сережи по отношению к женщинам были классически-стереотипными — грудь побольше, попа покруглее, ноги подлиннее, рост повыше, губы попухлее и желательно в стиле порнозвезды. Увидев фотографии угловатой, похожей на голодную француженку Мари, он честно признался ей — внешне она ему не нравится. То есть он понимает, что она очень привлекательна для многих, но именно его типаж Софи Марсо оставляет равнодушным. Мари ни капельки не обиделась, между ними сложились действительно доверительные приятельские отношения, и девушка совершенно не планировала очаровать Сережу и выйти за него замуж. Женитьбы, кстати, Сережа боялся как огня. Он успешно защитил кандидатскую, купил в кредит машину, начал неплохо зарабатывать, пристрастился к дорогим сигарам, хорошим ресторанам и качественной стильной одежде. Мысль, что хотя бы часть денег придется тратить на семью, его пугала сильнее угрозы ядерной войны.

— Да, Мари, я жмот. Если бы можно было жениться на богатой, пусть даже старой — я бы на это пошел. Я люблю деньги. Точнее, я люблю ту власть и ту жизнь, которую они дают. Мне надоело рвать пятую точку в попытке заколотить рубль, когда многие имеют яхты и виллы. И я никогда не женюсь на девушке из среднего класса. А богатой я пока неинтересен. Поэтому лучше я буду одинок, буду, извини за выражение, иметь эпизодических девок, чем повешу себе на шею семью и детей, чтобы еще больше долбиться рыбой об лед, вытаскивая их из нищеты. Нет. Я хочу жить красиво. Хочу покупать себе самых красивых женщин, чтобы они были мои.

— Мне непонятна твоя философия, я ее не разделяю, — говорила Мари, — видимо, я не настолько люблю деньги.

— А я настолько. Но я вот такой. Что с этим поделаешь.

Однажды Сережа позвонил Мари за неделю до Нового года, и Мари призналась, что не знает, где отмечать, — предложенные варианты какие-то скучные.

— Приезжай ко мне, — предложил Сережа, — расстелем покрывало под елочкой, будем пить шампанское и заниматься сексом. Ты извини, что я так в открытую, но ты взрослая женщина, тебе не нужны эти сопли с любовью. Лучше по-честному. Я люблю, когда все по-честному. Это будет просто хороший секс на одну ночь.

Мари, естественно, отказалась, на что Сережа совершенно не обиделся. Наверное, у него были другие варианты.

— Сереж, а скажи честно, зачем ты предложил мне секс? Я же не нравлюсь тебе внешне.

— Понимаешь… ну, это тоже способ постижения человека. Я часто смотрю на девушек, и мне интересно, какие они в постели. Мне интересно, какая ты. Я, например, переспал со своей старой подругой, хотя она мне внешне тоже совершенно не по вкусу. Но мы столько лет общались, что мне было очень интересно — какая же она.

— Понятно.

И вот, не прошло года — точнее, прошло уже чуть больше, и Сергей, глядя на Мари-невесту, вдруг понял, в чем прелесть французских женщин, похожих на кошек. Хотя они не модельного роста, у них нет большой груди, оттопыренной попы и пухлых губок, а есть острые локти, острые коленки, маленькие ушки и черные внимательные глаза.

— Спасибо, Сереженька, — сказала Мари и тепло поцеловала Сережу в щеку, заставив его нагнуться, — он был выше ее больше чем на голову.

— Не за что, — с грустной иронией ответил Сережа, уклоняясь от поцелуя, поскольку уже успел завести приятельские отношения с Митей, а принципы у него были четкие, — просто поражаюсь, какой я был дурак.

В курилку ввалились веселые от шампанского гости, за ними пришел фотограф, чтобы заснять их на память вместе с невестой. Свадьба перестала быть организованной, рассыпалась на танцующие-флиртующие-болтающие-пьющие-курящие группки и парочки.

Тамада уловил последнюю возможность объединения народа и громко объявил, что Мари будет кидать свой букет. В тишине из-за стола выкарабкалась Жанна, за ней Лиза — и все.

— Неужели у нас больше нет незамужних девушек? — удивленно спросил тамада.

Родня Мари попыталась вытолкнуть из своих рядов кого-то из нештампованной молодежи, но послышались бурные протесты мужской половины, и спор о преимуществах официального брака перенесли на потом.

— Ну хорошо. Не в количестве счастье. Мари, вставай вот сюда. Отворачивайся. Девушки, выстраивайтесь в ряд. Да, да, вот так. Мари, будешь бросать букет по моему сигналу, чтобы успели сфотографировать. Раз… два… три… бросай!

Мари бросила букет и обернулась, услышав тоненькое Лизино: «Ой!» Оказалось, что все три девушки относились к примете всерьез, поэтому три пары рук одновременно схватили хрупкие шоколадные цветы, и букет рассыпался по полу. Гости со смехом собирали отдельные конфетки и уверяли, что теперь-то замуж выйдут все желающие, раз букет честно поделили на всех.

Ловить подвязку набралось больше десяти мужчин. Митины товарищи, сидевшие довольно тихо и общавшиеся преимущественно друг с другом, вдруг осмелели и вышли на импровизированную сцену. Надо всеми возвышался Сергей, неловко переминающийся с ноги на ногу, — жениться он не собирался, но ловить подвязку кто-то его подтолкнул.

В результате «счастье» поймал невысокий крепыш Максим с лицом и фигурой профессионального борца.

— И на ком мне теперь жениться? — удивленно спросил он.

— Это решайте сам, — сказал тамада, — но жениться надо в течение следующего года и звать на свадьбу Митю и Мари.

Максим внимательно посмотрел по сторонам и уверенно подошел к белокурой полной Лизе:

— Может быть, мне стоит жениться на тебе?

Лиза слегка растерялась и восприняла предложение всерьез:

— Но я вас совсем не знаю…

— Узнаешь… — улыбнулся Максим, — для начала приглашаю потанцевать.

Не дожидаясь согласия девушки, Максим обнял ее, и они стали раскачиваться под медленную мелодию.

— Смотри, — Мари показала на парочку Мите, — твои друзья такие же шустрые, как и ты!

— Глядишь, скоро на свадьбе у Макса погуляем, — согласился Митя, — вот такие мы веселые ребята, но десять лет голову не морочим, а наскоком влюбляемся и женимся.

Гости опять закричали «Горько!», и молодожены в очередной раз слились в поцелуе.

Жанне, как свидетельнице, досталась почетная обязанность собирать молодоженов в гостиницу, где они сняли номер на первую брачную ночь. Хорошо, что Елизавета Аркадьевна и Анна Аркадьевна специально задержались, чтобы помочь снять и сложить многочисленные украшения зала — гирлянды, плакаты, шарики. Жанна вместе с официантками паковала еду и напитки, помогла Мари собрать сумочку, нашла пакет с обычной одеждой для следующего дня и с суперсексуальным бельем, предназначенным для жениха, а сама все подсчитывала, сколько лет жизни могла бы отдать, чтобы оказаться на месте Мари хотя бы в эту ночь.

Получалось, что очень много.

Жанна раньше считала, что любовь с первого взгляда и вообще скороспелая любовь — это для таких эксцентричных женщин, как ее кузина, для творческих натур. Она была знакома с Антоном семь лет. В школе они не то чтобы близко дружили, но Антону случалось списывать у нее контрольные и защищать ее от мальчишек. Потом они изредка перезванивались по старой памяти, встретились на годовщине окончания школы, попали в романтичную струю светлых воспоминаний, и Антон пошел провожать девушку до дома. А там как-то по инерции позвал на выставку новомодного художника. Жанна абстракцию терпеть не могла, но ради приличия на выставку пошла. Потом они сходили на несколько кинофильмов, два раза посидели в кафе, привыкли вечерами встречаться и как-то естественно оказались в одной постели. Жанне казалось, что именно так испокон веков и складывались семьи — сначала дружба, потом длительное ухаживание, а потом закономерный секс и поход в ЗАГС. Ее родители именно так и поженились.

После свадьбы все пошло наперекосяк. Может, оно и раньше было не идеально, но меньше лезло на глаза. Совместная жизнь оказалась для Жанны неожиданно тяжелой. Она вышла замуж, имея все стандартные бытовые навыки. Поскольку домработниц в семье Артемьевых не было, дочери умели и приготовить, и погладить, и убрать. Но Жанна не была готова к тому, что ей придется заниматься всем этим после работы или рано утром перед уходом на студию, часами отглаживая стрелки и складки, натирая раковину и плиту до зеркального блеска, поражая мужа кулинарными изысками. Из-за недостаточно быстро поданного ужина или чуть-чуть небрежно проглаженной рубашки Антон мог закатить скандал, разбить что-то из посуды об стену и хлопнуть дверью. Уходил он из дома к матери. Та старалась изобразить Жаннину подругу и советчицу, рассказывала невестке, как именно следует готовить любимые блюда Антона, в каких магазинах покупать для него продукты и чем лучше чистить ванну.

— Антош, ну ты же можешь хоть немножко помочь. Ты пришел с работы раньше меня — мог бы зайти в магазин и купить какие-нибудь продукты. Или помыть посуду после ужина, — выговаривала Жанна.

— А с какой стати я должен тебе помогать? Я устал на работе как собака, производство — это тебе не «Доброе утро, дорогие телезрители» — и перед камерой жопой крутить. У нас папа маме не помогал — мама была хорошая хозяйка и все умела сама. Позвони маме и поучись.

Иногда Жанна так уставала после двенадцати часов беготни по съемкам, что пыталась воззвать к здравому разуму мужа:

— Антон, но ведь твоя мама сидела дома, зарабатывал отец. А я двенадцать часов в день ношусь по всей Москве. Неужели трудно засунуть вещи — твои же вещи, кстати, — в стиральную машину? Я ведь не прошу тебя мои трусы стирать — но положить в машину свои рубашки и через час вынуть их — это что, так тяжело?

— Я уже говорил, что не буду заниматься бабской работой, — злился Антон. — Если ты хочешь мужа-подкаблучника — поищи его в другом месте. А если ты так устаешь на работе — найди другую. Тебе кажется, что ты очень тяжело работаешь — попробуй пойди на завод. Заодно и узнаешь, что такое настоящая работа. Ты просто лентяйка и пытаешься оправдать это какими-то нелепыми сказками. Глянцевых журналов начиталась про феминизм и независимость?

Когда Жанна не выдерживала и закатывала скандал, муж уходил ночевать к матери. Сначала — ночевать. Потом как-то прожил у нее неделю и, вернувшись, заявил:

— Может, нам к маме переехать? Эту квартиру будем сдавать, а сами с мамой поживем. Там хоть поесть можно нормально, не твои идиотские полуфабрикатные котлеты и супы из непонятно чего на скорую руку.

К матери Антона Жанна ехать категорически отказывалась. Из-за этого они тоже часто ссорились.

Жанна мечтала о ребенке. Ей было все равно — мальчик или девочка, беленький или черненький, тихий или активный, — лишь бы родился маленький живой человечек, ее, Жаннин, человечек, который будет ее любить, не обращая внимания, как она гладит его пеленки и насколько тщательно чистит раковину. Жанна бродила по магазинам детских товаров и рассматривала маленькие платьица, кофточки, пинеточки, на глаза у нее наворачивались слезы. Антон детей категорически не хотел. Он говорил, что не сможет нормально работать, если по ночам будет орать ребенок, что, когда Жанна уйдет в декрет, ему придется отказываться от простых мужских радостей и кормить всех дармоедов, и вообще — Жанна еще недостаточно повзрослела, чтобы рожать, она мужа-то толком не может обслужить, какой тут ребенок. Свекровь полностью поддерживала сына — сначала надо встать на ноги, потом научиться быть нормальной хозяйкой, а уже потом рожать. Сама свекровь родила первого сына в двадцать лет, в коммунальной комнатенке, без работы, с мужем-маляром и родней в далеком городке Ахтубинске. У Антона с Жанной была отдельная квартира, две вполне приличные зарплаты и родственники Жанны, готовые прийти на помощь. Жанна не понимала, что такое «встать на ноги» и почему у них не может быть ребеночка прямо сейчас, ведь ребеночку не так много надо.

В результате то ли от сильного хотения, то ли в награду за мучения с Антоном Жанна забеременела. Девушка разумная (опыт шестилетней жизни с мужем ее многому научил), она скрыла свою беременность от всех. Тихонечко пряталась в ванной, заглушая рвоту шумом воды, ела экзотические сочетания нужных организму продуктов, только по ночам или на работе, пила витамины, которые прятала в нижнем ящике стола, журналы для беременных покупала и оставляла в студии, а на учет решила встать после двенадцати недель, когда делать аборт элементарно нельзя.

Конечно, девочки на работе о беременности догадались быстро. Центральное телевидение — гадючник, кабельное славится удивительной дружностью коллектива. Жанну охотно подменяли на съемках, редактор стала делать для нее щадящее расписание, коллеги интересовались ее самочувствием и перестали при ней курить. Жанна готова была расплакаться — сравнивала реакцию абсолютно чужих людей и реакцию своего мужа на известие о ее беременности. Антон закатил натуральную истерику: визжал, как недорезанная свинья, кинул в стенку табуреткой и опять ушел жить к маме. Свекровь склонна была решать дело миром и ласково отправляла Жанну на аборт, уговаривая, объясняя, доказывая и даже умоляя не портить Антону жизнь, пока он окончательно не сделал карьеру.

Бесполезно.

В консультацию с Жанной пошел хмурый и злой Антон, не терявший надежды уговорить жену избавиться от ребенка. Но срок в четырнадцать недель исключал любые варианты развития событий, кроме родов. Антон попытался сунуть врачу денег в коридоре, намекая, что срок можно поставить и поменьше, но пожилая, усталая, некрасивая женщина брезгливо оттолкнула его руку и сказала Жанне:

— Бросайте, девушка, этого козла, простите за откровенность. Ничего хорошего из него не получится. Меня зовут Мария Юрьевна, фамилия Островская. Можете встать ко мне на учет, и родим вам прекрасного сына или дочку. И не пугайтесь быть одна. Лучше без отца, чем с таким отцом.

Сколько раз Жанна жалела, что не послушала совета старой врачихи. Ведь доктора за десятки лет практики начинают разбираться не только в болезнях, но и в людях.

Чем больше становился у Жанны живот, тем невыносимее делался Антон.

— Ты что, сегодня полы не мыла, грязь такая?

— Устала? Не надо было заводить своего ребенка, не уставала бы.

— Поворачивайся быстрее, корова толстая.

— Со мной? А кому тебя теперь показать можно, такую уродину? Нет, сиди уж дома, мне стыдно с такой по улицам ходить.

— «Матерну» купить? Мне аптека не по дороге. Надо — сама иди и покупай.

— А что, сегодня ужина не будет?

Он все чаще хлопал дверью, все чаще приходил далеко за полночь пьяный, постепенно перестал вспоминать про секс, хотя вначале еще требовал исполнения супружеского долга, сопровождая минуты близости разглагольствованиями о том, как испортилась у Жанны фигура и кожа.

Жанна поняла, что у мужа появилась другая женщина. Но у нее не было времени узнавать подробности и переживать. Она чувствовала себя не очень хорошо, быстро уставала, все время хотела спать, невнимательно писала тексты, из-за чего получила несколько замечаний, к тому же у нее периодически сильно болела голова. В консультацию Жанна не ходила, пропустила даже плановый осмотр, потому что не было сил после работы доползти до врача. Антон не уставал критиковать грязь в доме, плохо выглаженные брюки, невкусные завтраки и все, что попадалось на глаза. Хуже того — он решил, что теперь у них будут раздельный бюджет. Раньше они складывали большую часть денег в тумбочку — на еду, оплату квартиры, крупные расходы, а себе оставляли меньшую часть — на одежду (конечно, кроме необходимой), развлечения, косметику и прочие мелочи. Жанне такая форма бюджета была невыгодна потому, что странным образом плащ или костюм для Антона считались необходимыми расходами, а офисные туфли для Жанны — излишеством, на которое ей предлагалось выкраивать из карманных денег. Теперь Антон объявил, что медицинское обслуживание, роды и приданое ребенка не являются необходимыми тратами. В качестве приданого свекровь готова отдать вещи, которые носил его брат Андрей, а после него сам Антон, а у коллеги по работе остались кроватка и коляска. Бесплатная медицина вполне в состоянии обслужить такую здоровую корову, как Жанна, а если она капризничает и ей что-то не нравится — пусть зарабатывает деньги и не занимается ерундой.

Жанне пришлось честно рассказать родителям, что творится у нее дома. Елизавета Аркадьевна и Анатолий Сергеевич потеряли дар речи. Они предложили Жанне вернуться домой хотя бы до родов и обещали дать столько денег, сколько понадобится. Елизавета Аркадьевна решила приезжать к дочери хотя бы два раза в неделю и при случае серьезно поговорить и с зятем и со сватьей, потому что это уже не девичьи капризы Жанны, это серьезная проблема.

Поговорить с зятем не пришлось. Накануне приезда Елизаветы Аркадьевны Антон объявил жене, что их отношения исчерпали себя, а он встретил настоящую любовь, прекрасную женщину, на которой теперь женится, как только получит развод. Потом пожелал ей успеть собрать вещи за ту неделю, которую проведет со стройной красавицей и изумительной хозяйкой Танечкой на курорте в Подмосковье, взял сумку и ушел.

Жанна какое-то время тупо бродила по квартире, а потом села и начала реветь. Абсолютно по-бабьи, в голос, подвывая и вспоминая все бесконечные и незаслуженные обиды Антона. Красавицу Танечку она знала по институту — та славилась яркой внешностью и неразборчивостью в мужчинах. Таня носила сорок восьмой размер (а Жанна — сорок четвертый — сорок шестой) и никогда не умела готовить, чем страшно гордилась. Заявляла:

— Мне проще поменять мужика, чем стоять ради него у плиты.

Именно то, что Таня совершенно не умела готовить, почему-то казалось Жанне самым оскорбительным. Она вспоминала, как покупала кулинарные книги, бегала по магазинам в поисках необычных продуктов и приправ, как после работы по два часа могла парить или тушить, стараясь приготовить какое-то особенное блюдо, а по выходным и вовсе пекла пироги, — и рыдала все громче.

Рыдала до тех пор, пока не ощутила острую боль в животе. Испуганная Жанна кинулась звонить по ноль-три, поскольку не знала, какое лекарство можно выпить, а боль не утихала. Пока ехала «скорая», началось кровотечение, и Жанна каким-то звериным инстинктом поняла — ребенок не выживет. Говорят, за границей умеют выхаживать детишек, рожденных на двадцать второй — двадцать третьей неделе беременности, но Жанна жила в России и у нее было всего лишь двадцать недель.

В больнице ее навещали многие — родители, родители Мари, бабушка, коллеги по работе. Суетливо доставали сладости, прятали глаза, мямлили, изображали бодрость. Жанна сладостей не хотела. Не хотела бодрости, не хотела общения, не хотела ничего.

На работе ей дали отпуск. Девочки уговорили начальство, подрядились выполнять ее функции, и, когда Жанна явилась на студию с уверенностью, что положит на стол заявление и забьется дома в угол зализывать раны, ей неожиданно предложили отдохнуть две-три недельки. Жанна получила отпускные и, даже не поблагодарив коллег, вернулась в родительский дом. Анатолий Сергеевич с дядей Сашей поехали вместе с Жанной к Антону собирать вещи. На пороге их встретила красавица Таня в прозрачном пеньюаре и томным голосом позвала Антона:

— Тошенька, котинька, твоя бывшая пришла. Разберись, пожалуйста.

Антон вышел, поздоровался, и Жанна начала собирать сумки, а отец и дядя носили их в машину.

Вскоре Таня появилась одетая и крикнула Антону с порога:

— Тошенька, радость моя, убегаю, зайду к Ленке! Следи, чтобы твоя бывшая не прихватила чужого, а то сам знаешь, у меня бельишко дорогое и косметика не с рынка.

Жанна буквально застыла на месте и тихо спросила у Антона:

— И ради вот этой ты убил нашего ребенка?

— Никакого нашего ребенка не было, — раздраженно сказал Антон, — ты нагуляла где-то пузо и мечтала, чтобы я над ним трясся с тобой, дурой, вместе. Надо было делать аборт вовремя, тогда бы и проблем не было.

Спокойная, выдержанная Жанна, которая привыкла выслушивать многое и от чиновников с манией величия, и от оскорбленных пенсионеров, и от нервного начальства, кинулась на Антона, официально все еще считающегося ее мужем, бешеной кошкой. Четыре длинные багровые полосы вспухли у благоверного от лба до подбородка, чудом не задев глаза.

— Ах ты, тварь! Шлюха подзаборная! — заорал Антон, схватил табуретку и замахнулся на Жанну.

Анатолий Сергеевич табуретку аккуратно перехватил, отнял и поставил на место. А Александр Сергеевич, тихий и мягкий дядя Саша, посмотрел на брата и врезал Антону кулаком в лицо. Кровь хлынула сразу — из носа, из разбитой губы, смешалась с кровью из глубоких царапин на щеках. Антон выругался и закрылся в ванной.

Жанна хотела бросить все, что не успела собрать, но отец остановил:

— Твое принадлежит тебе. Потом пожалеешь. В конце концов, шесть лет наживали вместе. Квартира его, но половина мебели, посуды, белья — твоя. Я уже не говорю о вещах.

Дядя Саша вызвал на помощь каких-то ребят с работы, и, не обращая внимания на злобно шипящего Антона, они унесли телевизор, два шкафа, тумбочку, кресло и музыкальный центр.

Так в двадцать семь лет Жанна снова оказалась в родительском доме и стала обживать комнату, которую раньше делила с сестрой. С тех пор то ли она разучилась общаться с мужчинами, то ли выпала из категории потенциальных невест, но на ее горизонте было абсолютно пусто, хотя у знакомых свадебное шампанское лилось рекой.