Двойная наживка

11

Джим Тайл был родом из города Виламетти, что в штате Флорида, бесплодном, засиженном мухами кусочке земли, не затронутом чуждыми идеями интеграции, частного жилищного строительства и равноправия. Джим Тайл был одним из немногих чернокожих, которым удалось ухватить свою судьбу за хвост. Он приписывал свой успех хорошей стабильной семье и родителям, которые заставили его остаться в школе, а также своим физическим способностям, внушавшим благоговение.

Многие ребята с улицы считали кулачный бой безболезненным способом разрешения конфликтов, но Джим Тайл предпочитал борьбу, потому что она имела более личный характер. Это отчасти огорчало его приятелей, пока несколько белых ребятишек не набросились на него и не попытались окунуть его лицом в коровью лепешку. Их было трое, и, естественно, они выждали, пока Джим Тайл остался один. Действительно, на минуту им удалось повалить его, но тот, который должен был захватить руки Джима Тайла, как оказалось, не обладал хорошим захватом, и это решило исход дела. Кончилось тем, что у одного из этих белых ребят оказалась сломанной ключица, у другого — чудовищное растяжение обоих локтевых сухожилий, а у третьего перелом четырех ребер в том месте, где Джим зажал его ножными ножницами. И все они отправились в больницу с носами, перемазанными коровьим навозом.

После окончания средней школы Джим Тайл поступил в Государственный университет Флориды в Талахасси, специализировался в криминальном праве, получил диплом и стал сотрудником дорожной патрульной службы. Его друзья и одноклассники говорили, что он свихнулся, что молодой чернокожий со средней степенью 4.0 и дипломом колледжа мог бы сам выбрать поле деятельности в ДЕА или в таможенной службе, может быть, даже в ФБР. Джим Тайл сделал свой выбор. Хотя в дорожной патрульной службе была самая низкая оплата и самый большой риск при отправлении закона во всем штате — не говоря уже о ее репутации как места, населенного сексуально озабоченными фанатиками, которые, не исключая и представителей меньшинств, едва ли стали бы их приветствовать шампанским и проявлением сердечных чувств.

В семидесятые годы чернокожих патрульных направляли на самые гнусные дороги в самых опасных округах. Таким образом, он мог провести большую часть жизни, штрафуя самых больших сквернословов из клана фермеров, которые упорно настаивали на своем праве вести трактора посередине шоссе в нарушение примерно семнадцати правил дорожного движения. Два или три года такой работы, полной напряжения всех сил, оказывалось достаточным, чтобы большинство чернокожих патрульных проникалось желанием поискать работу где-нибудь в другом месте, но Джим Тайл упорствовал. Когда другие патрульные спрашивали его, почему, он отвечал, что он надеется когда-нибудь стать начальником всей дорожной патрульной службы. Его друзья считали, что он шутит, но, когда слухи о вызывающих притязаниях Джима Тайла достигали ушей некоторых полковников и лейтенантов в Талахасси, его немедленно переводили патрулировать самые отдаленные дороги округа Харни и преданно защищать просвещенных граждан, большинство из которых величало его «парнем», «сынком» или «офицером-зулусом».

Однажды патрульный Джим Тайл получил распоряжение сопровождать мало известного кандидата в губернаторы во время кампании, проходившей в Харни. День начался с завтрака в блинной, а закончился жарким из свинины, приготовленным на открытом воздухе на берегу озера Джесап. Кандидат, Клинтон Тайри, произнес гладкие совершенно одинаковые речи не менее девяти раз за день и по причине убийственной скуки Джим Тайл запомнил их. К концу дня он, уже не сознавая этого, бормотал большие пассажи из этих речей, вызывавшие аплодисменты еще до того, как они были произнесены кандидатом. По реакции нескольких политических соратников, походивших на жирных котов, было очевидно — они заключили, что Клинтон Тайри разрешил этому высокому чернокожему человеку диктовать ему его речи.

Когда все репортеры и политики покончили с жарким и отбыли домой, Клинтон Тайри отвел Джима Тайла в сторону и сказал: «Я знаю, ты невысокого мнения о моей речи, но в ноябре меня выберут губернатором».

— Не сомневаюсь в этом, — сказал Джим Тайл. — Но это из-за ваших зубов, а не из-за идеалов.

После того, как Клинтон Тайри выиграл выборы, одним из первых его действий был перевод патрульного Джима Тайла из округа Харни в особое губернаторское подразделение в Талахасси. Это подразделение было эквивалентно Секретной Службе штата, одному из самых престижных подразделений в службе дорожного патруля. Никогда прежде человек черной расы не выбирался в качестве телохранителя губернатора, и многие из друзей Тайри говорили ему, что он создает опасный прецедент. Губернатор только смеялся. Он говорил им, что Джим Тайл один из самых дальновидных людей, которых ему довелось встретить за время избирательной кампании. В заключительном обзоре, сделанном в день выборов, выборщик Пэт Кэнделл сделал достоянием гласности мнение, что больше всего избиратели Флориды оценили в кандидате Клинтоне Тайри не его ясно выраженные взгляды на смертную казнь и склады токсических отходов, или подоходные налоги корпораций, а его привлекательную улыбку. В особенности, зубы.

Во время его короткого, но бурного пребывания в губернаторском доме, Клинтон Тайри часто советовался с Джимом Тайлом. Патрульный привык восхищаться им. Он считал нового губернатора отважным, непрактичным мечтателем, серьезным и обреченным в своей денятельности. Джим Тайл был, вероятно, единственным лицом во Флориде, кто не был удивлен, когда Клинтон Тайри отрекся от своего поста и исчез из поля зрения общества.

Как только Тайри ушел в отставку, патрульного Джима Тайла перевели из губернаторского подразделения обратно в Харни в надежде, что он придет в чувство и оставит службу. По какой-то причине он этого не сделал.

Джим Тайл остался лоялен к Клинтону Тайри, который теперь назывался Скинком и существовал за счет жареного окуня и мертвых животных, погибших на шоссе от транспорта. Лояльность Джима Тайла простиралась так далеко, что он возил бывшего губернатора в аэропорт Орландо в тех редких случаях, когда тот предпринимал такое путешествие.

— Я мог бы попросить заменить меня на работе и поехать с вами, — сказал Джим Тайл.

Скинк ехал на заднем сиденье патрульной машины для того, чтобы не привлекать внимания. В каком-то смысле он был похож на заключенного.

— Спасибо за предложение, — сказал он, — но мы собираемся на турнир в Луизиану.

Джим Тайл понимающе кивнул.

— Поезжай.

Проехать по улице Бурбон было прекрасно. Но рыбачить в заболоченном рукаве озера было нечто совсем иное.

— Держи ушки на макушке, пока меня не будет, — сказал Скинк. — Я бы держался подальше от Морганова Болота.

— Не беспокойся.

Скинк мог заметить, что Джим Тайл волновался. Он отметил его рассеянность, когда патрульный сидел за рулем: езда — была последним, о чем он думал. Он едва выжимал шестьдесят миль.

— Ты думаешь обо мне или о себе? — спросил Скинк.

— Я думаю о том, что произошло вчера утром, — сказал Джим Тайл. — Примерно через двадцать минут после того, как я отвез вас, я наткнулся на грузовик-пикап, который чуть не повредил мне радар.

— М-м-м, — сказал Скинк так, будто не было ничего, что бы интересовало его меньше.

— Я выписал ему штраф за то, что он делал девяносто две мили. Парень сказал, что опаздывает на работу. Я спросил, где он работает, и он ответил, что на лесопилке. Я сказал, что он, должно быть, новичок, и он ответил «да», именно так. Я сказал, что, вероятно, это был его первый рабочий день, потому что он ехал в противоположную сторону, и на это он ничего не ответил.

— Ты когда-нибудь видел этого парня раньше?

— Нет, — сказал Джим Тайл.

— Или этот грузовик?

— Нет. На нем были номера Луизианы. Приход Джефферсон.

— М-м, — сказал Скинк.

— Но знаешь, что было любопытно, — сказал Джим Тайл. — На переднем сиденье лежала ружейная обойма. Ружья не было, просто обойма. Тридцать кругленьких. Думаю, это подошло бы для Руджера. Человек сказал, что ружье украли из машины в Уэст Палм. Какие-то ниггеровские пострелята…

Скинх нахмурился.

— Он сказал это прямо тебе в лицо? Ниггеровские пострелята? Что ты, черт возьми, сделал, Джим, когда он это тебе сказал? Надеюсь, расколол его гнусный череп пополам?

— Нет, — ответил Джим Тайл. — И знаешь, что еще было странно? Я заметил две посудины с кофе на переднем сиденье. Не одну, а две.

— Может быть, ему очень хотелось пить, — сказал Скинк.

— Или, может быть, вторая была не для него. А для его приятеля? — Патрульный выпрямился на водительском кресле, зевнул и расправил руки. — Может, приятель этого парня был с ружьем. Может, там произошла какая-то неприятность на дороге и с ним что-то случилось.

— У тебя чертовское воображение, — сказал Скинк. — Тебе бы сценарии писать для кино.

Не было смысла рассказывать другу об убитом. Когда-нибудь, возможно, это будет необходимо, но не сейчас, у патрульного и так был забот полон рот.

— Так ты узнал имя этого парня, шофера? — спросил Скинк.

Джим Тайл кивнул.

— Томас Керл.

— Не верю, что он работает на лесопилке, — заметил Скинк.

— И я не верю.

— Может, поспрашивать в Новом Орлеане?

— Если не трудно, — сказал Джим Тайл. — Мне любопытно.

— Не осуждаю тебя. У этого человека есть причины лгать полицейскому. Посмотрю, что смогу раскопать.

Последние десять миль они проехали молча: Джим Тайл, желал, чтобы Скинк сейчас же раскололся и рассказал ему обо всем, но он знал, что есть серьезные причины, почему тот этого не делает. Патрульный был уверен, что второй человек был мертв.

Подъехав к терминалу, Джим Тайл сказал:

— Этот Декер… ты должно быть, считаешь, что с ним все в порядке?

— Кажется, достаточно крепкий парень.

— Помни только, что у него, другие задачи. Он не на тебя работает.

— Может, и работает, — сказал Скинк. — Но только не знает этого.

— Пока еще, — сказал Джим Тайл.

Р. Дж. Декер вышагивал перед стойкой Истерн Айрлайнз, когда ввалился Скинк, похожий на велосипедиста, неправильно распорядившегося всеми своими амфетаминами. Все же Декер был вынужден признать, что в его облике было заметно некоторое изменение к лучшему.

— Я принял ванну, — сказал Скинк. — Это не вызывает у тебя чувства гордости?

— Спасибо.

— Ненавижу самолеты.

— Пошли, объявили посадку на наш рейс.

У ворот на летное поле Скинк вступил в пререкания со служащей, которая не разрешила ему пронести его снаряжение для подводного плавания.

— Оно не поместится под сиденьем, — объясняла она.

— Я покажу вам, где оно поместится, — ворчал Скинк.

— Сдай резервуары в багаж, — сказал Декер.

— Они там взорвутся, — запротестовал Скинк.

— Они купят тебе новые.

— Наши грузчики очень осторожны, — бодро сказала служащая.

— Троглодиты! — сказал Скинк и побрел к самолету.

— Ваш друг сегодня утром немного не в духе, — заметила служащая, беря у Декера посадочный талон.

— Он боится летать. Ничего, утрясется.

— Надеюсь. Вы можете ему сообщить, что у нас на борту вооруженный полицейский.

«О, конечно, — подумал Декер. — Что за прекрасная мысль». Он нашел Скинка, усевшегося в последнем ряду хвостовой секции.

— Я выторговал эти места у пары католических миссионеров, — объяснил Скинк. — Это самое безопасное место, если самолет начнет падать, последний ряд. Где твое фотографическое снаряжение?

— В чемодане. Не беспокойся.

— Ты не забыл треногу?

— Нет, капитан.

Скинк был шумным и беспокойным соседом. Он дергался, корчился все время, ерзал. И нервно скреб растительность на щеках. Декер никогда прежде не видел его таким.

— Тебе не нравится летать?

— Полжизни провел на самолетах. Самолеты меня не пугают. Я ненавижу эти проклятые штуки, но они меня не пугают, если ты на это намекаешь.

Он порылся в кармане своей черной джинсовой куртки и выудил черные очки и цветастую купальную шапочку.

— Пожалуйста, не надевай это, хотя бы сейчас.

— Ты что, состоишь в чертовой ФАА или что? — Скинк плотно натянул свою шапочку на волосы, — Кому какое дело! — сказал он.

«Он выглядит несчастным, — подумал Декер. — Настоящий социопат». Виной был не самолет, причина была в людях. Скинк просто не мог вынести, что его окружали люди. Под купальной шапочкой, он, казалось успокоился. Декер почувствовал, как под угольно-черными линзами очков зеленые глаза Скинка закрылись.

— Подремли, — сказал Декер. Реактивные двигатели, казалось, находились прямо у них над головой, и слова Декера потонули в их шуме — самолет начат выруливать на взлетную полосу. Скинк ничего не говорил, пока они не поднялись в воздух.

Потом он шевельнулся на своем виденье и сказал:

— Скверные новости, Майами. Братья Ранделл летят на этой птичке. Сунули свои носы в первый класс, ты можешь это представить? Меня от этого тошнит.

Декер их не заметил, когда садился в самолет. Он был занят Скинком.

— Они тебя видели?

— О чем ты думаешь? — огрызнулся Скинк.

— В основном о том, чтобы не привлекать внимания.

Скинк хихикнул:

— Калвер чуть в штаны не наделал.

— Он побежит звонить Локхарту, как только мы приземлимся.

— Нельзя этого допустить, — сказал Скинк. Он уставился в окно и смотрел до тех пор, пока стюардессы не начали двигаться вдоль рядов, разнося на подносах еду. Скинк опустил свой столик на сиденье и оперся на него своими ручищами лесоруба.

— Оззи и Калвер, они ведь не знают тебя в лицо.

— И я так думаю, — сказал Декер. — Но уверенности у меня нет. Кажется, один раз я останавливался в их лавочке.

— Черт, — Скинк разгладил пластиковую шапочку на голове и потрогал свою длинную косицу. У Декера было впечатление, что он разрабатывает план.

— Куда летит этот самолет из Нового Орлеана? — спросил Скинк.

— В Тулсу.

— Хорошо, — сказал Скинк. — Туда ты и полетишь. Как только ты там окажешься, прыгай в другой самолет и возвращайся. У тебя много денег?

— Да, и кредитная карточка.

— Тебе понадобятся наличные, — сказал Скинк. — Большинство поручителей предпочитают наличные, когда отпускают на поруки и не признают кредитных карточек.

Каким бы ни был план, но Декеру он уже не нравился.

— Кому из нас потребуется, чтоб нас отпускали на поруки: тебе или мне?

— О, расслабься, — сказал Скинк.

Но сейчас это было невозможно.

Когда стюардесса принесла еду, Скинк сердито зыркнул из-под своей шапочки и огрызнулся:

— Что это за помои, Христа ради?

— Отбивная, лепешки, свежий салат, прямо с грядки, и пирог с морковью.

— А как насчет чертова опоссума? — спросил Скинк.

Синие, похожие на пуговицы глаза стюардессы вспыхнули.

— Не думаю, сэр, но мы можем предложить вам котлету по-киевски, оставшуюся от перелета в Атланту.

— А как насчет белки? — спросил Скинк. — Белка по-киевски — это было бы славно.

— Прошу прощения, но этого в меню нет, — сказала стюардесса, при этом ее голос утратил мелодичность и приветливость. — Будете ли вы пить что-нибудь? Не хотите ли заказать какой-нибудь напиток?

— Только гормоны опоссума, — сказал Скинк, — а если я их не получу, я разорву это проклятый самолет на части.

Потом будничным движением он снял столик с петель и подал его стюардессе, которая в ужасе попятилась назад по проходу.

Она уже звала свое начальство, когда Скинк поднялся со своего сиденья и закричал:

— Вы обещали опоссума! Я звонил и справлялся заранее и вы обещали на ленч опоссума. К тому же кошерного!

Р. Дж. Декер почувствовал, что его будто парализовало. Теперь план Скинка был ясен и пути назад не было.

— Свежий опоссум — или мы все вместе умрем! — вопил он.

К этому времени вся хвостовая секция уже была в панике, женщины и дети ринулись в переднюю часть самолета, а мужчины начали совещаться, что лучше предпринять. Рост и размеры Скинка, его одежда и маниакальное поведение не располагали к героической схватке на высоте тридцать тысяч футов.

Декеру показалось, что все пассажиры самолета повернулись, чтобы поглядеть на сумасшедшего в цветастой купальной шапочке.

Проход очистился перед человеком с бляхой, вышедшим из салона первого класса и спешившего к месту, где возник конфликт.

— Запомни, ты меня не знаешь! — прошептал Скинк Декеру.

— Без шуток.

Полицейский, невысокий плотный человек с кустистыми усами, попросил Декера, если он не возражает, переместиться на несколько рядов вперед, в другую часть самолета.

— С удовольствием, — сказал Декер.

У полицейского не было пистолета, только короткая полицейская дубинка и пара наручников. Он опустился на место Декера.

— Вы человек с опоссумом? — спросил Скинк.

— Ведите себя прилично, — резко сказал полицейский, — и мне не придется пускать это в дело. — Он мрачно позвякал наручниками.

— Пожалуйста, — сказал Скинк. — Я перекормлен лекарствами.

Полицейский кивнул:

— Теперь все в порядке. Мы только в получасе от Нового Орлеана.

Скоро в самолете снова все успокоилось, и стюардессы опять стали разносить еду. Когда Декер повернулся, он увидел, что Скинк и полицейский дружелюбно болтают.

После посадки в Новом Орлеане пилот попросил пассажиров задержаться на несколько минут на своих сиденьях. Как только дверь кабины открылась, трое городских полицейских и двое федеральных агентов в темных костюмах вошли в самолет и вывели Скинка в наручниках. По дороге он послал воздушный поцелуй одной из стюардесс, прикоснувшись к мочке уха и предупредил пилота, чтобы тот был внимателен, пролетая над Литтл Рок.

Братья Ранделл наблюдали это, как зачарованные.

— Куда они его потащили? — поинтересовался Оззи.

— В сумасшедший дом, думаю, — отозвался Калвер, — пошли.

Р. Дж. Декер остался на самолете до Тулсы. Если не считать выходок одного пьяного туриста в шапочке из Дисней Ворлд с ушами Плуто, перелет был мирным.