Двойная наживка

25

Огонь медленно угасал, и пока это происходило, Эл Гарсия все ворошил и перемешивал угли в слабой надежде оживить пламя. Скоро серый кудрявящийся туман окутал озеро и опустился на плечи полицейского, как влажный саван. В лесах шныряли какие-то невидимые зверьки, и каждое потрескивание ветки напоминало Гарсии, что он отчаянно далеко от своей родной стихии, города. Даже с озера доносились какие-то звуки — что это было, он не мог понять — всплески и бульканье разной силы и громкости. Гарсия размышлял, есть ли здесь медведи и, если есть, то какие, и большие ли они. Вес его кольта «Пайтон» утешал мало, потому что он знал, что это оружие не предназначено для охоты на медведей. Гарсия не был спортсменом, его единственным соприкосновением с дикой природой был повторяющийся просмотр «Американского спортсмена». Что касается этого телевизионного шоу, то он лучше всего помнил из него две вещи: свирепых медведей величиной с «Понтиак» и сцены, когда веселые компании собирались вокруг костров, и мужчины лихо глотали пиво и пожирали свежую оленину. Гарсии помнилось, что там всегда собиралось, по крайней мере, десять хорошо вооруженных парней вокруг Керта Гауди, плюс операторы. А здесь он был практически один в компании угасающего огня.

Гарсия начал вяло собирать какую-то растопку и бросать ее на уголья. Он поднес к этой куче свою зажигалку, дерево вспыхнуло и через минуту погасло. Полицейский отвинтил колпачок зажигалки и вылил жидкость на палочки. Потом он наклонился и поднес к огню спичку, так что в лицо ему полыхнуло.

После того, как Гарсия поднялся с земли, он мрачно уселся рядом с дымящимся костром. Он осторожно ощупал лицо и обнаружил, что ущерб оказался минимальным. Ему опалило брови, и они закудрявились, а от усов шел едкий запах. Гарсия вскочил, когда услышал раскат низкого смеха — это был Скинк, громада, появившаяся в дверях хижины.

— Клянусь Богом, — сказал великан.

Через три минуты огонь запылал с прежней силой. Скинк приготовил кофе, который Гарсия принял с благодарностью.

Было что-то странное в облике губернатора, и прошло несколько минут, пока полицейский понял, что это такое.

— Ваш глаз, — сказал он Скинку.

— В чем дело?

Из орбиты на него смотрел новый глаз, там, где была прежде повязка из марли, сделанная доктором. Новый глаз был огромным, с удивительной желтой радужной оболочкой, а зрачок был величиной с полудолларовую монету. Гарсия не мог не заметить, что новый глаз не вполне подходил для отверстия в лице Скинка.

— Где вы его достали? — спросил Гарсия.

— Он прилично выглядит?

— Прекрасно, — сказал полицейский. — Очень мило.

Скинк прошлепал в хижину и принес чучело амбарной совы, гордой и величественной птицы.

— Я привязываю его к крыше, чтобы отпугивать ворон и скворцов, — сказал он. Отставив чучело на длину руки и любуясь им, Скинк сказал: — Если бы взглядом можно было убивать…

Гарсия спросил:

— Она все еще будет отпугивать птиц? Я хочу сказать — с одним глазом.

— Черт, да, — ответил Скинк. — Даже еще лучше. Вы только взгляните на эту злобную рожу.

Неподвижный взгляд совы был все еще свирепым. Гарсия был вынужден признать это. И сам Скинк выглядел удивительно: так как его новый глаз был неподвижен в противоположность второму, он приковывал внимание.

— Попробую, — сказал Скинк и надел солнцезащитные очки.

После того, как они покончили с кофе, Скинк достал фонарь Коулмана и повел Гарсию к воде. Он велел ему сесть в гребную лодку. Гарсия разделил скамью на носу со старым жестяным ведром, внутри которого лежала нейлоновая сеть. Скинк быстро греб, пересекая озеро, и напевал старую песню, которую Гарсия смутно припоминал. «Никто не знает, что значит быть плохим, неумным и неразумным, быть печальным человеком». Скорее безумным, подумал Гарсия.

На него произвела впечатление энергия Скинка после того жестокого избиения, которому он подвергся. Деревянное тело лодки рассекало воду под сильными ударами весел. Скинк нажимал на весла со страстью, граничащей с ликованием. По правде говоря, он совсем не походил на ту окровавленную кучу тряпья, которая тяжело, с присвистом дышала на заднем сиденье машины Гарсии. Если он еще и страдал от боли, то не показывал этого. Он просто искрился от счастья быть дома и на воде.

Через двадцать минут Скинк направил лодку в пещерку на северном берегу озера, но темп его гребли не замедлился. Здоровым глазом он посмотрел через плечо, измеряя расстояние, и двинулся к устью небольшого ручья, впадающего в озеро между двумя доисторическими вечнозелеными дубами. Гарсии этот ручей показался слишком узким даже для маленького «скифа», но он легко принял их в себя. Примерно на расстоянии в пятьдесят ярдов он змеился по мшистой земле и уходил под кипарис, расщепленный молнией с мрачными переплетенными косицами испанского мха. Гарсию потрясла первобытная красота болота, но он ничего не сказал, боясь нарушить тишину. Скинк уже давно перестал петь. Наконец ручей закончился прудом с темной водой, окаймленном лилиями и заминированном гниющими пнями.

Скинк снял свои солнцезащитные очки и сунул в карман куртки. Он отвернулся от весел и сделал знак Гарсии, чтобы тот передал ему сеть. Гарсия неуклюже передал ее: свинцовые грузила были тяжелыми и громоздкими. Скинк встал, широко расставив ноги, взял нейлоновую нить в зубы и метнул сеть, которая полетела ровной дугой, она прекрасно раскрылась и опустилась на воду, как зонт из паутины. Когда он втащил сеть в лодку, в ней блестела рыба, видная сквозь петли сети, как осколки зеркала.

Скинк наполнил жестяное ведро водой и вывалил туда рыбу. Потом он сложил сеть и сел в лодку лицом к Элу Гарсии.

— Золотистые лещи, — сказал он. Скинк выхватил одну рыбку из ведра и проглотил ее живьем.

Гарсия не мог оторвать от него глаз:

— Какова она на вкус? — спросил он.

— Какой и должен быть золотистый лещ, — Скинк взял из ведра другую рыбку и слегка ударил о планшир, мгновенно убив ее.

— Смотри, — сказал он Гарсии.

Перегнувшись через борт «скифа», Скинк стал шлепать ладонью по воде, звук получался громкий. Он повторил это действие несколько раз, пока наконец не убрал руку из воды и не сказал:

— Ух, парень!

Он бросил в воду мертвого леща, и под ним взорвалась темная вода: массивная рыба, бронзовая и широкая, как пушка, мгновенно проглотила маленькую рыбешку.

— Бог мой! — задохнулся Эл Гарсия.

Скинк не отрывал взгляда от поверхности воды, которая теперь стала гладкой, как шелк, и гордо улыбнулся:

— Да, это большая старая рыба, мать семейства.

Он бросил другого леща, результат был такой же взрывчатый.

— Это окунь? — спросил Гарсия.

— Хог, — ответил Скинк. — Чертов монстр всех времен. Догадайся, сержант, сколько эта рыбина весит.

— Понятия не имею. — В изменчивом свете фонаря Гарсия старался изо всех сил разглядеть рыбу, но не видел ничего. Вода была непрозрачной, цвета сырой нефти.

— Ее зовут Квинни, — сказал Скинк, — и весит она двадцать девять фунтов.

Скинк стал бросать лещей, и окунь пожирал их, приводя мужчин в лихорадочное состояние.

— Так это ваша любимица, — сказал Гарсия.

— Черт, нет, — отозвался Скинк. — Она мой партнер. — Он передал ведро Элу Гарсии. — Попытайся ты, но будь осторожен.

Гарсия ударил леща и бросил его в пруд. Ничего не произошло, даже ряби не появилось.

— Побей по воде руками, — учил его Скинк.

Гарсия попытался произвести некоторый шум и пустить пузыри, но делал это робко.

— Громче, черт возьми! — сказал Скинк. — Вот так. А теперь быстро брось леща.

Не успела маленькая рыбка коснуться воды, она все еще извивалась, эта мелюзга, как чудовище сожрало ее. Шум был непристойный.

— Ты ей понравился, — заметил Скинк. — А ну-ка еще.

Гарсия бросил еще одну рыбку-приманку и понаблюдал, как она исчезает.

— Ты научился этой премудрости у Марлина Перкиса? — спросил он.

Скинк не удостоил его ответа.

— Дай мне ведро, — сказал он. Он скормил большой рыбе остальных подыхающих лещей, кроме одного. Скинк держал его между большим и указательным пальцами и водил им по воде. Это было похоже на серебряный жезл, он чертил им восьмерки по бокам лодки. Из своего глубокого укрытия на дне пруда большая рыба медленно поднималась к поверхности, пока не показался ее черный спинной плавник и не вырвался на бархатную поверхность воды. Когда рыба неподвижно повисла в воде, Гарсия в первый раз смог оценить ее подлинные размеры, а также впечатляющую величину ее челюстей.

Окунь медленно заскользил к лещу, которым Скинк его приманивал: лихорадка сменилась решимостью. Пальцы Скинка разжались и выпустили приманку, которая мгновенно исчезла в белой пасти, но рыба не уплыла прочь, а Скинк не отдернул руку.

К изумлению Гарсии, он взял окуня за нижнюю губу, вытянул из пруда и осторожно положил на колени.

— Тише, тише, мама, — говорил Скинк. В лодке рыба раздувала жабры и судорожно хватала воздух, но не сопротивлялась.

Гарсия подумал, что это был потрясающий экземпляр — около тридцати фунтов радужно переливающихся мускулов.

— Сержант, — сказал Скинк, — поздоровайся с Квинни.

Гарсии не хотелось показаться грубым, но у него не было желания беседовать с рыбой.

— Ну же, — понукал его Скинк.

— Привет, Квинни, — сказал полицейский без особого энтузиазма. Он был очень рад, что его лейтенант не может видеть его за этим занятием.

Скинк держал большой палец одной руки согнутым на нижней губе окуня, а другую руку положил под раздутое бледное брюхо. Он поднял окуня и подержал на плече, как бочонок.

Лицо Скинка было совсем рядом с пастью чудовищного окуня, и Эл Гарсия поймал себя на том, что не может отвести глаз от рыбы, человека и чучела совы.

Будто лаская щенка, Скинк прижался щекой к покрытой чешуей жаберной пластинке Квинни.

— Познакомься с новым боссом, — шепнул он рыбе, — встреть его так же, как старого.

Эл Гарсия не понял, о чем он говорит.

Преподобный Чарльз Уиб прибыл на Озера Ланкеров как раз к тому моменту, когда погибала вторая партия рыбы. Гидролог выглядел пришибленным, но единственное, что он мог сказать — это, что сделать ничего нельзя. Уиб стоял под серым небом рядом с молодым ученым и с берега наблюдал, как на поверхность всплывала из скверной воды одна рыба за другой. Он считал их по мере появления и насчитал семьдесят пять. Уиб повернулся и зашагал назад к типовому городскому дому, который был использован в качестве штаб-квартиры турнира.

— Отмени завтрашний показ озер прессе, — рявкнул он на дьякона Джонсона, который послушно юркнул за свой «Ролодекс».

Уиб спросил гидролога:

— Сколько часов прожила эта партия?

— Восемнадцать, сэр.

— Черт. — Теперь на Озера Ланкеров надо было доставить четыре тысячи молодых окуней, и Чарли Уиб был глубоко озабочен. Потому что теперь он мыслил в другой категории — кратковременной.

— Я могу достать еще две тысячи, — сказал он гидрологу.

— Я бы вам не советовал, — ответил молодой человек. — Вода пока еще не соответствует требованиям.

— Что значит «не соответствует»? Вы хотите сказать, что этой рыбе было бы лучше в сточной канаве?

— Ну, я не стал бы заходить настолько далеко, чтобы утверждать это, — ответил гидролог.

— Ладно, бюрократ, давай-ка обсудим эти скверные новости.

Уиб закрыл дверь своей приемной и сделал молодому человеку знак сесть на чиппендейловский стул.

— Вам нравится этот домик? Нравятся эти двери в атриум, это окно фонарем, где можно завтракать, этот потолок, похожий на потолок собора? Я еще не упомянул солнечный подогрев? Видите, я должен продать двадцать девять тысяч таких домиков-малюток, а как раз сейчас продажа проходит очень медленно. Она пойдет еще медленнее, если у меня появится проблема дохлой рыбы, понимаете?

Чарли Уиб сделал две глубокие затяжки сигаретой:

— Я, сынок, продаю здесь новую Флориду. Последние земли на границе. Мои покупатели — простые люди. Они предпочитают рыбачить, а не жариться на пляже до состояния изюма. Озера Ланкеров — это место, которое они оценят. Там будет сообщество людей, которые хотят жить на лоне природы. Понимаете? Выйти из дома через черный ход с удочкой и тут же ее забросить и вытащить огромную рыбину. Вот как я себе это представлял, но сейчас…

— Мы говорим о сточной канаве, — сказал гидролог упрямо. — Я произвел еще некоторые тесты, очень сложное химическое сканирование. В этой воде есть токсины, которые способны превратить Ист Ривер в застойный пруд. Концентрация токсинов в донном иле такая, что ее можно занести в книгу рекордов Гиннеса.

— Как? — взвыл Чарли Уиб. — Как вода может быть отравлена, если мы взяли пробы заранее?

— Меня это тоже удивило, — ответил гидролог. — Потом я обратился к архивам. Это место, преподобный Уиб, где теперь озера, было прежде свалкой.

— Свалкой?

— Одной из величайших и худших свалок, — ответил гидролог мрачно. — Четыреста акров тины, резины, диоксинов. Назовите это, как вам угодно.

— Господи! — сказал Чарли Уиб. Он не имел обыкновения бросать на ветер такие слова.

— Если использовать лексику неспециалистов, — заключил гидролог, — то в течение двадцати четырех лет копилась ферментированная кислота для батареек.

Чарли Уиб выкашлял жвачку в пепельницу. Его мозг лихорадочно заработал. Он уже мысленно видел чудовищные заголовки и потер глаза, чтобы отогнать эти кошмарные видения. Молча он проклинал себя за то, что подцепил эту южно-флоридскую болезнь облагораживания земельных угодий и строительства, когда мог играть наверняка и вложить средства в муниципальные облигации, облагаемые минимальным налогом. Совет директоров СХТ предоставил ему право решающего голоса. Сквозь отуманивающий сознание пароксизм жалости к себе Уиб как бы в отдалении слышал объяснения гидролога, который давал рекомендации по очистке озер и превращению их в безопасные, но этот проект отнял бы годы и в него пришлось бы вложить миллионы…

«Начинать надо с самого важного», — думал Чарли Уиб. Плакат на стене напомнил ему, что через четыре дня, всего через четыре, должен начаться большой турнир. Первоочередной задачей было раздобыть новую порцию рыбы.

— Если бы я мог доставить танкерный грузовик с рыбой сюда до рассвета, — сказал Чарли Уиб. — Если окунь попадет в воду рано утром, доживет он до захода солнца?

— Вероятно.

— Слава Богу, это однодневный турнир, — подумал вслух Уиб.

— Не могу сказать, насколько здоровой будет рыба, — предостерег гидролог. — Не исключено, что она не будет кормиться.

— В этом нет необходимости, — сказал Уиб, оставив тем самым своего собеседника в глубоком недоумении. — Уберите эту проклятую дохлую рыбу с глаз долой, — распорядился проповедник, и гидролог побежал разыскивать лодки.

Шустрый Эдди Сперлинг был следующим в программе Чарли Уиба. Эдди вошел в шапочке с нашивкой, рекламирующей «Счастливую железу» и в блестящем серебристом пиджаке «Эвинруд». За щекой у него была табачная жвачка «Ред мэн» такого размера, что ею можно было заткнуть пасть гиене. Единственное, что мог сделать Уиб, это скрыть свое отвращение. Эдди Сперлинг был теперь его величайшей ставкой.

— Рыба дохнет, — заявил Эдди с болью в голосе.

— Ты заметил.

— В чем дело?

— Не беспокойся, — сказал Уиб. — Садись.

— Ужасно видеть, как она подыхает.

«Тебе это видеть легче, чем мне», — подумал Уиб мрачно.

— Эдди, — начал он. — Ты подумал о большом турнире? У тебя есть план насчет того, как выиграть?

Эдди Сперлинг переместил свою жвачку за левую щеку. Продолжая жевать, он сказал:

— Откровенно говоря, я думал, что мы добьемся этого за счет приманки, но теперь не уверен. В этой воде трудно что-либо спрятать. Дело в том, что в ней вообще мало что есть. Я здесь не видел даже панцирной рыбы, а эта сволочь может жить даже в унитазе.

Уиб нахмурился.

— Желеобразные черви, — объявил Эдди сквозь залепившую рот жвачку. — Их можно запускать в воду, как в Техасе. Думаю, сэр, что это шанс.

Чарли Уиб подался вперед и надел очки.

— Эдди, очень важно, чтобы ты выиграл в этом турнире.

— Ну, конечно, я, черт возьми, попытаюсь. — Он обнажил влажные коричневые зубы в улыбке. — Такой приз, такие деньги — вы что, шутите?

— Попытка — это хорошо, — сказал Уиб. — Даже замечательно. Но на этот раз нам может понадобиться нечто большее. Некоторые гарантии.

Уиба не удивило, что у Эдди был несколько сконфуженный вид.

— Ты новая звезда СХТ, — сказал Чарли Уиб. — Мы делаем ставку на тебя. Если ты выиграешь, выиграем мы все. И Озера Ланкеров тоже. Это потрясающая возможность, Эдди.

— Ну конечно.

— Такие возможности бывают нечасто. — Уиб качнулся назад и сложил руки над головой. — У меня была такая мечта, Эдди, и ты занимал в ней место.

— Да?

— Точно. В моей мечте ярко светило солнце, озера казались прозрачными и красивыми. Вокруг собрались тысячи покупателей наших домов, там же было и телевидение, и все ожидали конца великого турнира. Все остальные рыболовы находились у причала, все, кроме тебя.

— Гм.

— И тогда, за несколько секунд до последнего срока — я представил себе твою лодку, которая несется, разрезая воду. Ты добираешься до финиша. На лицо твоем широкая улыбка. Выходишь, машешь операторам телевидения. А потом вытаскиваешь огромную связку большеротого окуня, самую большую, какую кому-нибудь доводилось видеть. Все в безумном восторге, Эдди. А ты стоишь под вывеской с названием «Озера Ланкеров» и держишь гигантскую рыбу. — Боже, вот это зрелище. Ты согласен?

— Конечно, преподобный Уиб. Это было бы осуществлением мечты.

Чарли Уиб сказал:

— Эдди, это осуществится. Я везу огромную гигантскую рыбу из Алабамы. И она твоя, приятель.

— Постойте.

— Раз вода такая скверная, я не могу рискнуть и держать самых больших окуней здесь, на Озерах Ланкеров, — сказал Уиб. Он развернул карту на кухонном столе. — Вот, — сказал он, показывая. — Здесь Эверглейдская плотина. Все, что ты должен сделать, это привязать лодку к водопропускному сооружению, прыгнуть на дамбу и вытащить клетки.

— Клетки? Клетки с рыбой?

— Нет, клетки с тиграми. Господи, Эдди, о чем ты думаешь?

Эдди Сперлинг возразил:

— Я не собираюсь жульничать.

— Прости?

— Слушайте, я обыщу озера и за несколько дней отмечу места. За день до турнира пущу туда окуней и запомню эти места. Черт возьми, все так делают.

Чарли Уиб покачал головой:

— Рыба подохнет, Эдди, проблема именно в этом. Сутки назад я завез сюда две тысячи годовалых окуней, и буду счастлив, если они доживут до вечера. Все складывается очень скверно. Возможно, ты будешь единственным, кто привезет живую рыбу.

— Но я не собираюсь жульничать.

Преподобный Уиб терпеливо улыбнулся.

— Ты только что купил это большое земельное владение недалеко от Тускалузы. Сколько там? Шестьдесят акров, да? И я заметил, что у твоей жены новый «Эльдорадо», верно? Я смотрю на тебя и вижу человека, который понимает, что такое радости жизни, так ведь? Я вижу человека, который хочет быть номером один, так, для разнообразия. Некоторым людям выпадает такой счастливый номер, и они его используют. Подумай о Дики Локхарте.

Эдди Сперлинг не хотел думать об этом дураке Дики Локхарте. То, что случилось с Дики Локхартом, было черт знает чем. Эдди разжевал свою табачную жвачку, превратив ее в жижу.

— Есть тут у вас, куда это выплюнуть? — спросил он.

— Для этого прекрасно подойдет раковина, — ответил Уиб.

Эдди Сперлинг раздраженно метнул свою жвачку прямо в мойку.

— Ну, так как? — спросил Чарли Уиб. — Хочешь ты быть звездой или нет?

В этот же день, чуть позже, дьякон Джонсон постучал в дверь апартаментов преподобного Уиба. Изнутри было слышно, как кто-то шумно растирает спину преподобного Уиба, а сам он в это время диктует воскресную проповедь.

— Кто будет следующий на очереди на исцеление? — проворчал Уиб в то время как массажистка продолжала обратабывать его веснушчатые лопатки.

— Никаких детей, — ответил Джонсон мрачно. — Флорида — не Луизиана, Чарльз. Служба благосостояния штата грозит закрыть нашу передачу, если мы будем использовать в своем шоу детей.

— Ублюдские язычники!

Чарли Уиб планировал совершить великое исцеление в утро турнира. Была воздвигнута роскошная кафедра, которая должна была стать частью пункта взвешивания.

— И что теперь? — спросил он.

— Завтра я еду в город поискать увечных, — сказал дьякон Джонсон.

— Надеюсь, не подлинных калек?

— Нет, — ответил дьякон. — С некоторыми из ветеранов этот номер проходит. Они зашибают палец и садятся в кресло на колесиках — и все остальное у них только в воображении. Думаю, мы можем сыграть на этом.

— Будь осторожен, — сказал преподобный Уиб. — Все, что нам надо — это безмозглого Рэмбо, рвущегося назад во Вьетнам, и все это в живом эфире.

— Не беспокойся, — сказал Джонсон. — Чарльз, я думал тебе будет приятно услышать хорошие новости.

— Разумеется.

Дьякон Джонсон сказал:

— Участники турнира собрались. Сегодня появилась пятидесятая лодка.

— Слава Богу.

Сто пятьдесят кусков за право участия в турнире должны были покрыть все расходы.

— Кто-нибудь известный? — спросил Уиб.

— Нет, какие-то братья, — сказал дьякон. — Собственно говоря, Эдди сказал, что никогда и не слышал о них. Их фамилия Тайл. Имена — Джеймс и Чико.

Проповедник хихикнул и перекатился на спину.

— Пока все не выясним, — сказал он, — этого достаточно.